Фотографическая карточка

 – «Скорее я расстанусь с десятью кошельками, чем пойду в полицию», – ответила я. «Это зависит от того, что будет в этих кошельках, – заметил мой герой, смеясь. – Вы достаточно оправились, чтобы ехать домой? А вот и сторож с водой». Я освежилась, и мой спаситель провожал меня до тех пор, пока мы не встретили кеб. Устроив меня в нем, он спросил, куда велеть ехать, и выразил надежду, что я скоро оправлюсь от испуга. Он держался очень достойно, мама.

– Он хорош собой? Героями подобных приключений, Нид, всегда бывают красавцы, – произнесла мать, улыбаясь.

– Ну, я бы не сказала. Конечно, я не сумела хорошенько его рассмотреть, ведь я так испугалась, да и неловко как-то… Он запомнился мне рыжим и высоким. Он был очень внимателен по отношению ко мне до конца. Когда я уезжала, он сказал: «Извините за вопрос, но ведь у вас отняли кошелек, не могу ли я и в этом оказаться вам полезным?» Конечно, я поблагодарила его, но отказалась.

– Он молод? – спросила миссис Фоксборо.

– Право, не знаю, не очень, кажется, и, мама, чем больше я думаю обо всем этом, тем больше убеждаюсь в том, что он некрасив.

– Жаль, что мы его не увидим: мне хотелось бы его поблагодарить, – сказала миссис Фоксборо.

– Скорее всего, не увидим, – подтвердила Нид.

Но в душе она почему-то не сомневалась в том, что непременно встретит своего рыжего спасителя в белой шляпе, и не ошиблась, потому что на следующее же утро служанка принесла ее матери карточку, на которой значилось: «Мистер Герберт Морант».

– Этот господин желает знать, не примете ли вы его. Он нашел ожерелье, которое вчера украл вор.

– Просите его, Эллкен, и позовите мисс Нидию, – распорядилась миссис Фоксборо, с любопытством ожидая появления героя вчерашнего дня.

Это был высокий, благородного вида мужчина с волосами хотя и не совсем огненного цвета, но определенно рыжими, гладко выбритый. Он носил щегольские усы и отличался смелым проницательным взглядом.

– Миссис Фоксборо, я полагаю? – сказал он с непринужденной улыбкой. – Мне вчера посчастливилось оказать вашей дочери небольшую услугу, и хотя это и не давало мне права являться к вам, я счел себя обязанным вернуть эту вещь, – он подал ожерелье, – и не устоял перед искушением сделать это лично. Я хотел поинтересоваться самочувствием вашей дочери после вчерашнего потрясения.

– Вы очень добры, – ответила миссис Фоксборо, – и я рада, что могу выразить вам свою признательность. Благодарю вас всем сердцем, – продолжала хозяйка дома, протягивая руку гостю. – Не подоспей вы вовремя, неизвестно, чем бы все закончилось… Дочь очень, очень дорога мне, мистер Морант. Вы сами убедитесь в этом, когда узнаете нас поближе.

– Для того чтобы это понять, вряд ли нужно близкое знакомство, – произнес с чистосердечной простотой молодой человек; хотя он был не молод, с точки зрения Нид, до тридцати ему недоставало еще двух лет. – О, я непременно должен сказать вам, миссис Фоксборо, кто я такой и чем занимаюсь, но именно в этом и заключается главная сложность. Мне гораздо легче сообщить вам не что-то положительное о себе, а скорее наоборот – отрицательное. Я не юрист, не доктор, не военный, не моряк – словом, я ничто. Я – аномалия, именуемая человеком с независимыми средствами. Проще говоря, у меня достаточно денег, чтобы не зарабатывать себе на пропитание, и недостаточно для удовлетворения всех своих потребностей. Вы, разумеется, спросите, почему я ничем не занимаюсь, на что отвечу вам, что собираюсь начать. Собираюсь уже лет шесть, но дальше этого дело пока не продвинулось.

Миссис Фоксборо не могла не рассмеяться, услышав эту пламенную речь. В ту минуту она подумала про себя: «Какой чистосердечный и откровенный человек!» – а между тем этот чистосердечный и откровенный человек обманывал ее. Ожерелье он поднял вместе с браслетом еще вчера, но был так поражен красотой Нид, что спокойно положил ожерелье в карман, чтобы иметь предлог зайти к девушке.

– Извините меня, – сказал он после краткой паузы, – но мне кажется, что мы с вами уже где-то встречались.

– Не думаю, – ответила миссис Фоксборо, – хотя очень может быть, что вы видели и слышали мисс Нидию Уиллоби – это мой сценический псевдоним.

– Конечно! Как же я сразу не догадался! Я с превеликим удовольствием слушал вас много раз, но не знал, что мисс Уиллоби и миссис Фоксборо – одно и то же лицо.

– «Сиринга» принадлежит моему мужу, мистер Морант, а так как он часто отлучается со своей труппой на гастроли в провинцию, то театром управляю я. А вот и Нидия идет к нам.

Девушка казалась очень милой, когда, покраснев, выражала свою признательность мистеру Моранту.

– Ах! Я так рада, что вы пришли к нам. Надеюсь, мама поможет мне сказать вам все то, что я хотела бы…

Хотя мистер Герберт Морант был довольно самоуверенным молодым человеком, но даже он несколько растерялся от искренних благодарностей Нид. Голос ее задрожал, а на глаза выступили слезы, когда она протянула руку своему герою. Нервы девушки были на пределе, и, как часто случается, она почувствовала это сильнее на следующий день. Она говорила матери, что ее спасителя не назовешь красавцем, но он все-таки был ее героем. Ее девическое воображение сильно преувеличило значение его поступка. Невелико дело – поквитаться с трусливым негодяем, но женщины обычно испытывают большую признательность к человеку, который делает это для них. Самому Моранту, лучшему игроку в мяч в университете и мастеру драться на рапирах, его поступок казался сущей безделицей, но Нид смотрела на все это иначе.

– Вы преувеличиваете, – мягко сказал он наконец. – Вы не знаете, как приятно порой задать хорошую трепку наглецу и дать волю сдерживаемой энергии.

– Вам, конечно, покажется странным, что мы обедаем так рано, мистер Морант, – вмешалась миссис Фоксборо. – Одно время это было необходимо из-за моей работы, а теперь превратилось в привычку. Мы будем очень рады, если вы отобедаете с нами, а потом мы все вместе поедем в «Сирингу». Мне надо присутствовать там сегодня вечером.

Простота этого приглашения заставила Герберта Моранта согласиться. Миссис Фоксборо отлично вела хозяйство, и никто не посмел бы плохо отозваться об обеде, приготовленном ее кухаркой. Мистер Морант остался доволен последствиями своего приключения. Миссис Фоксборо умела произвести впечатление, тем более что этот самоуверенный молодой человек, не склонный, однако, к аффектации[4], нравился ей. Действительно, Герберт Морант умел держать себя в обществе с той бесцеремонностью, которая могла бы даже показаться дерзкой, но ее обычно списывали на его эксцентричность. Мистер Морант не злоупотреблял таким преимуществом, и бесцеремонность его никогда не заходила слишком далеко. Он был очень популярен, и его приглашали всюду наперебой.

Молодой человек и теперь не стал скрывать своего положения, запросто признавшись в том, что его средства довольно умеренны и что он поступает глупо, не избрав никакой профессии. Но затем он серьезно добавил, что никак не может решить, из чего ему лучше извлекать выгоду: из склонности людей к сутяжничеству, из их недугов, духовных потребностей или из их легковерия. В результате он никак не мог определиться и все еще размышлял, как бы приобрести богатство, которое можно будет тратить не задумываясь.

– А как вы считаете, миссис Фоксборо, на что мне обратить внимание? Я твердо верю в свои способности во всем, а это всегда внушает веру и публике.

– Честное слово, не могу сказать, – ответила миссис Фоксборо, рассмеявшись. – Если бы это было так, то много известных мне дам заняли бы совсем иное положение на сцене, так же как и многие мужчины. Вера в себя не всегда находит отклик у публики, а тщеславие не есть отличительная особенность вашего пола.

– С этим я согласен. Однако женщины склонны гордиться только своей внешностью, а нашей гордости нет конца во всем. Я знаю одного человека, который постоянно выставлял напоказ свои воротнички, а другой – ботинки… А вы намерены выступать на сцене, мисс Фоксборо? – спросил Морант Нидию, переменив тему разговора.

– О! Этот вопрос из той же категории, что и выбор вашей профессии, мистер Морант: он еще не решен.

– Нид сделает так, как пожелает, – вмешалась мать. – Выступать на сцене у нее нет надобности, да и вряд ли она появится. А теперь, мистер Морант, мы оставим вас за вашим кофе и сигарой минут на десять, чтобы надеть шляпки, а после вместе отправимся в «Сирингу». Идем, Нид.

«Сколько лет я выбирал себе занятие, – рассуждал сам с собой Герберт, лениво покуривая сигару, – но так ничего и не придумал, а теперь мне кажется, что лучше сцены ничего и быть не может. Чертовски вкусный обед! И какая очаровательная женщина эта миссис Фоксборо, а ее дочка просто прелесть!»

Скоро горничная пришла доложить, что карета подана. Дамы в шляпках и накидках уже ожидали Моранта в передней.

– Я оставлю вас с Нид в моей ложе, – сказала миссис Фоксборо, – развлеките друг друга, пока я буду занята.

Сидя в прекрасно убранной ложе с хорошенькой собеседницей, Герберт Морант порой посматривал на сцену. Там шел балет. Молодой человек не переставал радоваться тому, что, защитив оскорбленную добродетель, получил столь щедрую награду.

– Если рыцарей Круглого стола награждали за подвиги так же, как вы и ваша матушка наградили меня сегодня, – сказал Герберт, – то немудрено, что они только и делали, что разъезжали по свету, чтобы защищать несчастных дев.

– Наверно, девы угощали их за это, – ответила Нидия, – хотя, может быть, в это угощение не входили сигары и ложа в балете. Жаль, что я вчера так сильно испугалась, а то подарила бы вам свою перчатку – вы бы прикололи ее к шлему, то есть шляпе, если бы вы, конечно, попросили.

– А если я попрошу теперь?

– О, вы не попросите – взгляните, она на восьми пуговицах, а королева Гвиневера и ее дамы наверняка давали рыцарям коротенькие перчатки, да еще шерстяные. Я не испытываю благоговейного трепета перед стариной.

– Ваше мнение в обществе не разделяют. Мы трепетно относимся к старинным картинам, мебели, старым книгам, фарфору, – словом, ко всему, что называется стариной. Так есть у вас желание играть на сцене?

– Да, мне хотелось бы попробовать себя в этой профессии. Какая девушка, воспитанная так, как я, и не лишенная честолюбия, не пожелала бы этого? Какая еще женщина, кроме талантливой актрисы, может лицезреть всю публику у своих ног? Стать королевой на сцене для женщины даже приятнее, чем быть королевой на троне.

– Это не ваши собственные мысли, мисс Фоксборо, – заявил Герберт Морант, изумленный глубиной рассуждений шестнадцатилетней девушки, – вы повторяете слова матери, так ведь?

– Вовсе нет. Но отчасти вы правы: это идеи моего отца, а не мои. Он так часто говорит об этом, что я не могу забыть его доводов. Я знаю, что ему были бы приятны мои успехи на сцене, однако знаю и то, что могу поступить как захочу.

– И вы намерены попытаться?

– Может быть, я еще не знаю. Конечно, образование позволяет мне сделать это, но мне жаль так распоряжаться хорошим воспитанием.

– Не мне давать вам советы такого рода, но мне показалось, что миссис Фоксборо не очень-то желает, чтобы вы пошли в актрисы, – заметил Морант. – Вам кто-то кланяется, – прибавил он, указывая Нид на господина в кресле, который явно старался привлечь ее внимание.

– Это мистер Кодемор, – произнесла девушка, отвечая на поклон, – друг отца. Я точно не знаю, кто он, – то ли театральный агент, то ли держатель театра в провинции.

Смуглый, худощавый, с лицом еврейского типа, мистер Кодемор имел такую поразительную внешность, что она сразу бросалась в глаза. Он не был безобразен, вовсе нет, но его зоркие черные глаза, слегка изогнутый нос и тонкие, плотно сжатые губы делали его похожим на ястреба. Улыбаясь, он показывал свои белые ровные зубы, а на улыбки этот человек не скупился. Мистер Кодемор был невероятно мягок в общении, но опытный физиономист легко заметил бы, что за этим мурлыканьем кроются замашки тигра, и угадал бы в Кодеморе жадного и мстительного человека. Хищный и бессовестный, он извлекал пользу из слабости близких людей. Главный его доход составляли театральные спекуляции[5]. Он давал взаймы тем, кто желал открыть театр, начинающим актерам, драматургам, но за большие проценты и под хорошее обеспечение. Словом, Кодемор, хотя и называл себя театральным агентом, в сущности, был ростовщиком: немало успешных актеров годами страдали из-за вычетов по договору с Кодемором, прежде чем сделали себе имя. Этому человеку было предначертано оказать большое влияние на жизнь парочки, беспечно взиравшей на него из ложи.

III. Недостаток в деньгах

После приключения в Риджентс-парке прошла неделя. Миссис Фоксборо спокойно разговаривала с Нидией в гостиной, когда к подъезду Тэптен-коттеджа подъехал кеб. Женщина вдруг замолчала, а затем вскрикнула:

– Это твой отец, Нид!

Выбежав из комнаты, она очутилась в объятиях крепкого смуглого человека, который нежно прижал ее к груди.

– Нид, милая! – воскликнул он, отпуская жену, чтобы расцеловать дочь. – Ни к чему спрашивать тебя о здоровье: каждый раз, возвращаясь я нахожу, что ты похорошела.

– Прекрасно, что это так, но мало ли, что может случиться со мной во время вашего отсутствия. Незачем вам уезжать, папа!

– Я езжу по делам, – ответил Джеймс Фоксборо. – Полагаю, что сейчас самое время пригласить меня за стол: я страшно голоден.

Неожиданное возвращение мистера Фоксборо ни у кого не вызвало удивления – такова была его манера. Он терпеть не мог писать письма и редко предупреждал о своем приезде. Жена неделями могла не знать, где он. Она привыкла к этому и не высказывала супругу никаких упреков.

– Морант, Герберт Морант… – повторял мистер Фоксборо, когда дочь рассказала ему о своем приключении. – Я смутно припоминаю, что когда-то знал одного Моранта…

– Не питайте ложных надежд, что он окажется наследником большого состояния, – это не про него. И хотя у этого человека, как он сам говорит, немало разных способностей, он еще не придумал, как ими распорядиться, – продолжала Нид. – Это ведь и правда весьма затруднительно, папа, я сама не знаю, что мне выбрать – трагедию или комедию.

– Трагедию с твоей маленькой фигуркой! – рассмеялся отец.

– Почему вы поднимаете меня на смех? – вскричала избалованная девушка. – Я совсем не так мала, как вам кажется, и еще вырасту. По крайней мере Джульетту я могу играть.

– Об этом будет еще время подумать года через два. Вы видели Кодемора? Мне нужно с ним встретиться.

– Да, он был у нас дважды, – ответила жена. – Откровенно говоря, он мне не нравится, Джеймс, но раз у тебя с ним дела, я стараюсь быть вежливой. Однако мне бы не хотелось часто видеть его у нас.

– Тебе не о чем волноваться, – произнес Фоксборо.

– Ну не знаю, не знаю! – Миссис Фоксборо с сомнением покачала головой.

– Он несносный, папа, – вмешалась Нид, – мистер Морант познакомился с ним у нас и нашел его ужасным… ужасным… Как же он выразился? Да! Хлыщом.

– Нас связывает одно небольшое дело… Как идут дела в «Сиринге»? – спросил мистер Фоксборо у жены.

– Очень хорошо. Бывало, конечно, и лучше, но жаловаться грех. Сейчас проверим счета.

– Если вы будете говорить о делах, я убегу, – заявила дочь.

– Беги, милая, беги, – ответила ей мать. – Мы скоро закончим. Ты не за деньгами хочешь обратиться к Кодемору? – спросила она, когда Нид вышла.

– Именно за этим, – ответил ей муж.

– О, милый Джеймс! Ты же знаешь, как он дорого заставляет платить за это. А я-то надеялась, что нам больше не придется прибегать к его услугам. Взгляни на бумаги: приход значительно превышает расход. Оставь мне пятьсот фунтов, а остальное можешь забрать.

– Этого мало. Мне нужно гораздо больше.

– Неужели гастроли провалились? Я не знаю, где ты был, но…

– Речь совсем не об этом, – перебил ее Фоксборо. – Я должен найти деньги для одного дела, которое затеял несколько лет тому назад.

– Одолжи у кого-нибудь другого, Джеймс. У меня есть веские основания желать, чтобы ты не обращался к Кодемору, особенно сейчас.

– Почему же? – удивился Фоксборо. – Это скверно в любое время, я согласен, но почему не стоит делать этого именно сейчас?

– Он без ума от Нид.

– Помилуй! Она еще дитя, а Кодемор ей в отцы годится! – воскликнул изумленный Фоксборо.

– Нид скоро восемнадцать, а мистеру Кодемору, хотя он выглядит и гораздо старше ее, тридцать пять или шесть лет. Я не думаю, что он считает себя слишком старым для нее.

– А я не думаю, что такая идея вообще могла прийти ему на ум. Вам, женщинам, вечно кажется, что все вокруг только и грезят, как бы похитить ваших дочерей, когда они становятся невестами.

– Мы лучше вас, мужчин, разбираемся в этом, Джеймс, и я повторюсь: мне очень жаль, что ты вынужден обратиться к мистеру Кодемору.

– Нидия, ты, умная женщина, и я послушался бы твоего совета, если бы мог, но мне сейчас очень нужны деньги, а у кого их взять, если не у Кодемора? Он наверняка даст под залог «Сиринги», хотя, конечно, придется заплатить громадные проценты.

Миссис Фоксборо вздохнула. Не прошло еще и двух лет, как «Сиринга» стала приносить прибыль. До этого семейству Фоксборо приходилось довольствоваться менее чем половиной нынешнего дохода. Кодемор и двое других заимодавцев забирали значительную часть прибыли. Когда долги были уплачены, миссис Фоксборо стало жаль выпускать из рук такое выгодное дело. Хотя она и признавала, что капитал, давший им возможность выстроить и открыть «Сирингу», был сколочен на гастролях ее мужа, однако теперь она хотела, чтобы он отказался от своих поездок и оставался с ней дома. С постоянной разлукой можно было мириться прежде, когда они боролись за место под солнцем, но теперь, когда их положение довольно устойчиво, они ни в чем не нуждаются и обеспечивают дочь, что еще нужно? Все это миссис Фоксборо не единожды растолковывала мужу, но он отвечал, что отказаться от спекуляций не так легко, как ей кажется.

– Нидия, я занимаюсь не только театром и не могу не обратиться к Кодемору.

– Очень жаль, но тебе лучше знать. Сколько времени ты пробудешь дома на этот раз?

– С сожалением говорю: всего несколько дней. Не печалься, скоро я стану домоседом и превращусь в добропорядочного мужа.

– Закончили с вашими счетами? – спросила Нид, заходя в комнату. – Когда мама принимается за эти противные тетради, я убегаю. Вы знаете, на днях она грозилась приучить меня к хозяйству!

– Это тебе со временем пригодится, – осекла ее мать.

– Ну уж нет! Если у моего будущего мужа не будет хватать средств держать экономку, то пусть сам возится с хозяйством, – заявила Нид. – Меня всегда обманывают в лавках, когда дают сдачу.

– Следовательно, если он будет небогат, я его выпровожу, – проговорил отец девушки.

– Это уже моя обязанность, сэр, – ответила Нид насмешливо, – ваши деспотичные замашки заставят даже слонов в Зоологическом саду взреветь от негодования.

В это время послышался стук в дверь.

– Поздновато для гостей, – заметила миссис Фоксборо. – Кто бы это мог быть?

– Мистер Морант, разумеется, – сказала Нид и, встав у двери, приняла театральную позу, а когда дверь отворилась, драматически воскликнула: – Отец, вот мой защитник!

Каково же было смущение Нид, когда в комнату вошел Кодемор. Низко поклонившись, он сказал:

– Приятно слышать, мисс Фоксборо! Я и не знал, что я такой счастливец. Как поживаете, Джеймс? – обратился он к хозяину дома и поприветствовал поклоном его жену. – В «Сиринге» до меня случайно дошли слухи, что вы вернулись, и я зашел поздороваться.

Кодемору всегда удавалось узнавать обо всем случайно.

– Не думал, что о моем приезде кто-нибудь знает, но вы весьма кстати, пойдемте-ка в мой кабинет, – произнес Джеймс.

Через несколько минут хозяин и его гость сидели в уютной комнатке с задней стороны дома и выбирали сигары из ящика.

– Вот крепкие, а эти послабее. Позвольте предложить вам выпить: водка, джин, виски, сельтерская, – говорил хозяин.

– Где вы были? Как гастроли, удачно? – спросил Кодемор, закурив сигару.

– Оставим это, мне нужно обсудить с вами совсем другое.

– Деньги? – спросил Кодемор, слегка приподняв брови. – А! Я так и думал! – продолжил он, когда Фоксборо кивнул. – Если люди хотят поговорить со мной, то всегда о деньгах. А денег-то теперь мало.

– Их всегда становится мало, – спокойно ответил Фоксборо, – когда я намереваюсь у вас занять.

– А сколько вам нужно? – спросил Кодемор как бы невзначай, ведь он не хотел выглядеть типичным заимодавцем и потому выказывал беспечность светского человека, хотя при этом его черные глаза наблюдали за собеседником ястребиным взором.

– Порядочно: шесть тысяч фунтов стерлингов.

– Придется поискать. Для чего вам?

– Это уж мое дело, вам ни к чему это знать. Залог имеется.

– Залог, да! Какой же?

– Прежний, «Сиринга», да не один театр, а все владение, я ведь возобновил контракт на землю, когда строил новое здание. Впрочем, вам это все известно, «Сиринга» уже была у вас в залоге.

– Да, но не за такую большую сумму, друг мой.

– Раньше вы являлись не единственным кредитором по закладной, на этот раз вы будете один.

– Я посмотрю, что можно сделать, – медленно произнес Кодемор. – Вам ведь не сейчас деньги нужны?

– Через месяц или недель шесть.

– Хорошо, я подумаю, но вам придется заплатить большие проценты – залог не очень верный.

– Залог очень хорош, и вы это прекрасно знаете, – возразил Фоксборо.

– Да, но вы можете умереть или заболеть, и тогда сложно будет найти подходящего человека, чтобы вести это дело. Откуда же получать проценты, если «Сиринга» на время закроется?

– Всегда можно представить закладную ко взысканию, продать и вернуть капитал.

– Не знаю… Театральное дело очень нестабильно. Впрочем, я сделаю для вас все, что смогу. Нет, больше я пить не буду, благодарю, мне пора идти.

– К моей игре прибавился лишний козырь, – бормотал себе под нос Кодемор по дороге домой. – Хотел бы я знать, для чего Джеймсу Фоксборо эти шесть тысяч.

IV. Игра в крикет

Тотерделю удалось-таки попасть в муниципалитет. И хотя он был человеком ленивым, однако врожденное любопытство побуждало его соваться во все городские дела. Теперь его больше всего занимало, почему Джон Фосдайк вдруг охладел к театру, который он сам же предложил основать в Бомборо. Театр уже начали строить, и не на занятые деньги, как изначально задумал юрист, – он же был городским секретарем, – а на сумму из запасного капитала, отданную на проценты под залог железнодорожных зданий, как настоял Тотердель. Но Джон Фосдайк ни разу не взглянул на стройку, а когда кто-то высказывал удивление по этому поводу, он отвечал: «Это лучше предоставить архитектору».

– Чрезвычайно странно, Мэри, что твой муж опять исчез, – брюзжал Тотердель, развалившись в своем любимом кресле в гостиной крестницы. – Затеял постройку театра и умчался бог знает куда, а я, значит, заботься обо всем! Архитектор страшно упрям и все хочет сделать по-своему. Фосдайк знает, что я в театрах ничего не смыслю, но все навязал мне. У нас в совете все таковы. Стенджер чуть не обругал меня вчера за то, что я заговорил об освещении. Он директор газового общества, вот я и подумал, что лучше всего обратиться к нему…

– Говорят, что газовое общество заключило невыгодный контракт, – вмешалась Бесси Хайд, чтобы уколоть старика; она любила над ним подтрунивать.

– Как же я могу узнать об этом, не расспрашивая? – спросил Тотердель. – Провидение для расспросов-то и дало нам язык.

– Никогда не думала, что именно в этом заключается назначение языка, – ответила Бесси, засмеявшись, – хотя должна согласиться, что некоторые из нас только так его и используют.

– Общественные деятели должны проникать в суть вещей, – продолжал Тотердель таким тоном, будто глаза всей Европы в этот миг устремились на него. – Твой муж, Мэри, конечно, человек деловой, но он чуть не совершил ошибку, предложив организовать особый сбор на театр, а я заявил, что мы можем воспользоваться запасным капиталом.

– Кажется, Джон был не согласен с вами в этом вопросе, – произнесла миссис Фосдайк. – Он говорил, что неблагоразумно трогать резервный фонд.

Надо заметить, что Мэри весьма учтиво передала позицию мужа. Мистер Фосдайк, обсуждая предложение Тотерделя с женой, называл его вредным стариком и идиотом.

– Милая, я так же хорошо разбираюсь в делах, как и Джон, – продолжал разглагольствовать Тотердель. – Но вот в чем закавыка: как только в городском совете появляется трудолюбивый и деловой человек, на него взваливают все. Никто не печется о театре, кроме меня. Я даже думаю выйти из совета… – Тут Тотердель окинул взглядом дам, чтобы узнать, как они восприняли его заявление.

Разумеется, он не имел ни малейшего желания отказываться от места в совете и смутно подозревал, что его слушательницы прекрасно знают это. Тут вдруг дверь отворилась, и слуга доложил:

– Мистер Сомс!

– Что этому юному пивовару опять здесь надо? – пробормотал Тотердель.

Миссис Фосдайк, лукаво посмотрев на Бесси, усмехнулась. Девушка сконфузилась и густо покраснела. В гостиную вошел высокий красивый юноша по имени Филипп – живое воплощение древнегреческих атлетов. Он успешно прошел курс обучения в Итоне и Кембридже, побывал за границей, а потом занял свое место в отцовской фирме. Филипп Сомс очень здраво смотрел на вещи. Основной доход его семьи составляло пиво, и молодой человек нимало не стыдился пивоваренного чана.

Поговаривали, что во время учебы в университете с Филом произошел один примечательный случай: как-то за ужином, где большинство присутствующих были аристократами, какой-то отпрыск герцогской фамилии принялся шутить над ремеслом его отца. «Вам, Скендльби, стоит принять во внимание, – с улыбкой ответил Фил, – что может прийти время, когда в свете будут обходиться без герцогов. А пивоварам, кажется, в этом смысле нечего опасаться».

– Я пришел, миссис Фосдайк, пригласить вас на игру в крикет и напомнить вам и мисс Хайд, что Бомборо сделал вызов Бенбери и что у нас целый день будет играть оркестр, а в надлежащее время подадут чай. Все дамы Бомборо должны разделить с нами нашу радость или оплакать поражение. Как вы смотрите на это, мисс Хайд?

– Я полагаю, что в случае вашей победы мы обязаны аплодировать вам, пока не лопнут наши перчатки, а в случае поражения и не думайте обращаться к нам за состраданием. Но я не хочу и мысли допускать, что такое возможно. Помните вашу победу над бенберийцами в прошлом году? Мы будем присутствовать при очередной такой победе, не правда ли, миссис Фосдайк?

– Да, Бесси, я думаю, что это будет очень приятно, особенно если мистер Сомс угостит нас чаем.

Миссис Фосдайк давно уже приметила, что Филипп Сомс неравнодушен к Бесси, и, сказать по правде, была этим очень довольна. Она смотрела на девушку как на родную дочь и наследницу, потому что близких родственников у Фосдайков не было. Партия вышла бы очень приличная, и хотя миссис Фосдайк предполагала, что родители Филиппа будут недовольны, юноша все же мог настоять на своем. Предвидя, что вопрос «Кто такая Бесси Хайд?» мог взволновать не только назойливого старика Тотерделя, но и Сомса, миссис Фосдайк сама стала расспрашивать девушку о ее родных. Но та повторила лишь слова, сказанные прежде: воспитывалась она у тетки, и, когда выросла, ей стало трудно жить в доме, где с ней обращались неласково. О родителях своих она отзывалась очень скупо: Бесси думала, что отец ее умер, а о ее матери миссис Фосдайк не узнала ничего, кроме того, что она жива.

Из-за ненасытного любопытства своего крестного миссис Фосдайк ощущала себя окруженной какой-то тайной. Для женщины, чья жизнь давно уже не выходила за рамки привычной колеи, это было даже чем-то привлекательно. Ее воображение быстро связало Бесси Хайд и постоянное отсутствие Джона. Не могла ли Бесси быть его дочерью от любовницы, может быть, еще живой? Девушка говорила, что мать ее жива, но отца она не знала и считала умершим. Это поразило миссис Фосдайк. Бесси всегда была очень правдива и говорила об отце одно и то же. Но к какому сословию принадлежала мать девушки, миссис Фосдайк никак не могла выяснить. С этих пор вопросы, кто же такая Бесси Хайд и по каким делам так часто отлучается Джон, не выходили из головы миссис Фосдайк.

Крикетное поле в день состязания представляло собой великолепную картину. В этом году турнир уже один раз проводился, в Бенбери, и закончился победой хозяев. Бомборо горел нетерпением отомстить за свое поражение и оправдывал себя тем, что не располагал в первом состязании своими лучшими игроками. Филипп Сомс, например, вывихнул руку и не мог участвовать в турнире.

Как и следовало ожидать, теперь благодаря ловким действиям Филиппа Сомса победа начала клониться на сторону Бомборо.

– Позвольте поздравить вас, мистер Сомс, – с лучезарной улыбкой обратилась к юноше Бесси Хайд и протянула ему руку, когда тот вошел в дамскую палатку во время перерыва. – Кажется, победа не за горами.

– Надеюсь. Вам уже подавали чай?

– О да! Благодарю.

– Не угодно ли вам пройтись?

Смешавшись с толпой, молодые люди стали прогуливаться по свободной стороне крикетного поля, но Сомсу беспрестанно приходилось останавливаться, чтобы принимать поздравления восхищенных зрителей.

– Мисс Хайд, давайте поищем местечко поспокойнее, – предложил Фил. – Я тщеславен не менее других, но мне стыдно выслушивать при вас комплименты по такому пустячному поводу.

– Я боюсь, – возразила Бесси, посмеиваясь, – что тщеславие присутствует в этих самых словах. Дело не в том, что вы наносили удачные удары, а в том, что упрочили возможность победы бомборосцев, когда им приходилось туго.

– Я заслужил этот выговор, – ответил Филипп с улыбкой. – Как вы проницательны! Я начинаю вас опасаться. Не заразились ли вы манией анализа от мистера Тотерделя? Право, шутки в сторону, неужели он вам не надоел? Каждый раз, как я захожу в Дайк, он там. Не понимаю, как Фосдайк выносит его. Немудрено, что он так часто уезжает!