Ведьмак

Действительно, что это было? Бред, навеянный стрессовым состоянием?

То, что появление змей было для моих нервов серьезной встряской, не секрет. Нервов, которые и так порушены «безмятежной» семейной жизнью и эмоционально тяжелым прессом большого города, задыхающегося в выхлопных газах, запахах плавящегося на солнце асфальта и миазмах, исходящих от мусорных баков.

Но если это не бред, то что?

Выбравшись на берег, я рухнул в траву совершенно без сил. Сейчас меня мог бы придушить даже младенец. Одной рукой. У меня было состояние как после тяжелой болезни. Словно я провалялся в коме месяца два.

Я лежал, глядел на светлеющее небо, и вяло размышлял. Ведьмак, думал я, это все он. Уверен. Это его штучки. Но как он смог вызвать столько призраков? Да и вообще – существуют ли призраки на самом деле?

А то как же. Ты сам только что видел. И бежал от них, как заяц.

Нет, это невозможно! Нет никакой мистики! Все это чушь собачья! Тебе все привиделось. Меньше пить нужно.

Заметано – с завтрашнего (пардон – сегодняшнего) дня только пиво. Самогон и виски предназначены для настоящих мужиков. Таких, как Зосима. А ты, Иво Арсеньев, слюнтяй, ипохондрик, почти шизофреник и вообще слабак.

Но как же хочется спать. Глаза слипаются. Спать… Спа-а…

– Загораете?

Я подскочил, словно ужаленный. Надо мною голубело небо, солнце уже вышло из-за дальних лесов, а в озере плескалась рыба, доплясывая зорьку.

Голос доносился откуда-то сверху. Я ошалело покрутил головой и наконец заметил возле себя пару сандалий как минимум сорок седьмого размера. В них торчали ноги без носков – тощие и волосатые, которые тянулись вверх как два столба.

Я поднял голову – и увидел улыбку Чеширского кота. Надо мною парило лицо Кондратки, которое лучезарно и одновременно загадочно улыбалось.

Только встав на ноги, я заметил, что на мне, кроме спортивных хлопчатобумажных трусов, ничего нет. Да и те были изгвазданы в иле до непотребного состояния. Ну и видик…

– В общем… да, – ответил я, с трудом выдавив из себя ответную улыбку.

– Отличная погодка, – бодро заявил Кондратка.

– Не то слово…

Кондратий Иванович был одет в рубаху-гавайку немыслимо яркой и пестрой расцветки (наверное, привез ее из дальних странствий) и видавшие виды коротенькие шорты, которые, похоже, сохранились у него еще со студенческих лет.

– А я вот рыбку решил поудить, – сказал Кондратка.

– Хорошее дело…

– Главное, полезное, – снова заулыбался Кондратка. – Рыба – богатый источник фосфора. А он благотворно влияет на мышление. Рыба для человека науки – это Клондайк, золотая жила творческих замыслов и новых открытий.

С какой это стати у него такое отменное настроение? Неужели ненасытного Кондратку кто-то успел накормить до отвала прямо с утра? Если это так, то тут без Зосимы точно не обошлось.

Что же это он, старый хрыч, нашу охотничью добычу так разбазаривает!? Непорядок. Надо сделать внушение.

– Вы знаете, какая штука случилась ночью? – понизив голос и оглядываясь по сторонам, едва не шепотом спросил Кондратка.

– Откуда? – Вопрос был, что называется на засыпку, и я решил прикинуться шлангом. – Я, знаете ли, по ночам… сплю.

– Я тоже. Но тут такое…

Блин! Кондратка снова улыбнулся – с совершенно счастливым видом. Неужто ночные призраки подбросили ему рукопись монаха Авеля? Облагодетельствовали хорошего человека.

– Тут такое было, – продолжал Кондратка. – Вся деревня взбудоражена.

– Из-за чего?

Меня все больше и больше начал разбирать интерес к его таинственно-счастливому виду. Куда он клонит?

– Здесь появились призраки!

Ага! Значит, ночные видения – это не моя личная галлюцинация. Значит, в этом что-то есть.

– Допустим. Но вы-то чему радуетесь? Какая вам от них корысть?

– Позвольте – вы что, не удивлены!? – Кондратка даже подскочил на месте. – Даже самую малость?

– Мил человек… – Я позволил себе снисходительно улыбнуться, хотя губы почти не растягивались. – Я не верю в призраки и всякую чертовщину. Может, это были огни святого Эльма. Это когда болотный газ начинает ночью гореть. А у нас тут кругом одни трясины и бездонные бочажки.

– Нет, это призраки! – настаивал Кондратка.

– Вы их сами видели?

Кондратка смешался, но все-таки ответил правду:

– Нет, мне рассказывали.

– Кто? Неужто Зосима?

– Старики… как их… Ну эти… которые живут там… – Он махнул в сторону деревеньки, словно пальцем в небо попал.

– Коськины, – сказал я с полной уверенностью.

– Да-да-да! Они.

– Мать моя женщина… Нашли кому верить. Это самые большие балаболки на всю округу. Для них сотворить «сенсацию», что вам сходить в туалет по маленькому.

– Пусть так, – не сдавался Кондратка. – Но об этом говорят и другие. И не только местные, но и приезжие – дачники.

Нужно сказать, что постепенно, год за годом, пустующие избы начали заполняться городским народом. Происходила встречная миграция: деревенские рвались в благодатный, по их разумению, город, к теплым сортирам, а горожане стремились прикупить себе дачку на природе, чтобы отдохнуть от суматошной индустриальной жизни.

Зимой дачники в деревню почти не заглядывали. Ну разве что очень немногие – на Новый год и на Рождество, чтобы отвести душу стрельбой, пусками ракет, катанием по льду озера и распитием огромного количества спиртного, что в городе невозможно в принципе – крышу сорвет.

А на природе ничего, пей, хоть залейся; даже похмелье не такое жестокое. Наверное, чистый лесной воздух способствует быстрой перегонке спирта внутри организма на разные отходы.

Летом же владельцы некогда пустующих изб приезжали сюда почаще; нередко и со своими малолетними отпрысками. Иногда их бывало так много, что мы с Зосимой, не сговариваясь, уходили в леса недели на две – чтобы не оглохнуть от детского гвалта.

Но такие беспокойные моменты на моей памяти случалось редко. Два года назад, когда я съезжал отсюда вместе со своей будущей женой Каролиной в город, большая часть пустующих изб была еще не продана. Сейчас картина изменилась – чужих людей появилось значительно больше.

Одна радость – сюда приезжал в основном люд небогатый, тихий, спокойный, который любил природу не за то, что можно безнаказанно творить всякие безобразия, а за ее неповторимую красоту, приносящую облегчение исстрадавшимся душам, и за возможность уединения, что в нынешнем мире дорогого стоит.

В общем, новых деревенских сидельцев я практически не знал и не видел. Интеллигентный народ – в друзья не набиваются…

– Ну, если уж и дачники говорят… Значит, в этом что-то есть. Но я хочу вернуться к моему вопросу: что вас так обрадовало? Ведь появление призраков, если верить английским легендам, не сулит человеку ничего хорошего.

– Глупости! Это всего лишь легенды, притом заграничные. У славян все наоборот: появился призрак – жди чего-нибудь необычного, возможно, какой-нибудь прибыли.

– Например, кто-то даст ночью по башке, – подхватил я с иронией. – Или нечистая сила понесет на болота, где сплошные трясины. А там и каюк. Вот и вся прибыль. Необычное не значит доброе, хорошее.

– Вы не понимаете!… – горячился Кондратка. – У меня есть данные, что книгу пророчеств Авеля охраняют духи.

– Ну и что? Пусть себе охраняют. Вы ведь еще не нашли ее. А значит, духи-призраки могут пока быть спокойны.

– Да, пока не нашел. Но, судя по реакции потусторонних сил, подошел к этому моменту очень близко. У меня, знаете ли, есть своя метода… – начал было Кондратка, но тут же прикусил язык.

Боится, что я опережу его, мелькнула мысль у меня в голове. Я рассмеялся – на этот раз не натянуто, а с непонятным облегчением и совершенно искренне.

– Кондратий Иванович, позвольте вам доложить, что я не горю желанием отыскать записки Авеля. Мне они ни к чему. Так же, как и сомнительная (уж извините, я так думаю) слава человека, который выставит на всеобщее обозрение финишную ленточку для народов всего мира. Вы считаете иначе – это ваше право. Дерзайте. Но я вам не конкурент. И не помощник; это к слову.

– Извините, я просто… кх-кх! – смущенно прокашлялся Кондратка. – Знаете, всякие люди бывают…

– Бывают. Еще как бывают. Я понимаю вас и не обижаюсь. Но повторюсь – мне до лампочки ваш монах. Меня совершенно не интересует ваш метод поисков рукописи. Я приехал сюда отдохнуть от мирской суеты. И не более того.

– Спасибо! – неизвестно за что поблагодарил меня Кондратка с проникновенным видом. – Вы хороший человек. Мне так и Зосима говорил. Вам можно верить.

– Хороший человек – не профессия. И даже не призвание. Это рок. Хороший человек – это тяжкий груз, большой недостаток. Иногда очень хочется стать хотя бы на короткое время плохим, чтобы наказать еще более плохого, а совесть связывает руки и затыкает рот. Вот и борись потом с врагами, когда внутри тебя сидит такой «крот».

Говоря это, я принял эффектную с моей точки зрения ораторскую позу, но тут вовремя спохватился, что стою перед Кондраткой весь помятый, практически голый – в одних грязных трусах, и быстро закруглил свои «умные» речи.

– Извините, мне надо домой… позавтракать, – буркнул я смущенно и быстрым шагом направился к своей избе.

Мое жилище встретило меня распахнутой настежь дверью и мертвой тишиной. Это когда «и покойнички с косами стоят», вспомнил я фильм «Неуловимые мстители». Жуть.

Потоптавшись с минуту в нерешительности возле порога вместе с молодым ежиком, который оторвался от родителей и отправился в самостоятельное путешествие, я все же собрался с духом и зашел внутрь.

Все было на прежних местах. В том числе и моя смятая постель. Я созерцал свое бунгало с каким-то мистическим чувством. Я, конечно, прагматик и в какой-то мере атеист, но вчерашние события несколько поколебали мою уверенность в том, что все рассказы о встречах с потусторонними силами – бред сивой кобылы.

А вдруг?

Я стоял и думал: смеяться мне сейчас над своими страхами или быстренько одеться, снова захомутать Зосиму с его ненаглядной Машкой, и привезти из района батюшку, как я уже намеревался ранее, после случая со змеями, чтобы он побрызгал, где надо, свяченой водой. Вдруг поможет.

В голове не было ни одной толковой мысли. Только какая-то зажатость. Нет, не страх – чего бояться человеку, который ходил со смертью под руку лет десять?

Но одно дело, когда тебя поражает благородный металл (для солдата свинец самый уважаемый и почитаемый металл), а другое – когда одолевает аморфная неосязаемая нечисть, посягающая не на тело, а на твою бессмертную душу.

И все равно надо было что-то предпринимать. И кстати, позавтракать. Любовь – любовью, страх – страхом, а кушать хочется всегда. Тем более после такого нервного стресса.

Но прежде чем приступить к водным процедурам, а затем стать возле кухонной плиты, я снова тщательно обшарил всю избу – в поисках ползучих гадов, которые теперь мерещились мне на каждом шагу.

Все было чисто, я принял душ (никогда с таким остервенением не тер тело мочалкой – словно хотел содрать кожу), и начал колдовать над сковородкой – готовил жаркое.

Стук в дверь застал меня настолько внезапно, что я даже шарахнулся в сторону – словно ждал, что сейчас в горницу забросят гранату. Да что же это со мной творится!? Нервы до такой степени натянуты, что вот-вот на хрен порвутся.

Нет, так дело не пойдет! Надо что-то предпринимать.

В избу ввалились старики Коськины. Баба Федора была как с креста снятая: взгляд безумный, волосы под сбившимся набок платком всклокочены, а рот ритмично открывается-закрывается – словно у выставочного робота, которого забыли озвучить.

– Что с вами? – воскликнул я с фальшивым удивлением.

Мог бы и не спрашивать. Похоже, ночью на них тоже наехала нечистая сила. Дела-а…

– Ва-ва… Ву-ву… – Баба Федора пыталась выпалить целую речь за две-три секунды – как специальное шифровальное устройство-передатчик, но ее переклинило.

– Замолкни! – вдруг подал голос обычно пребывающий на вторых ролях дед Никифор. – Я шшас все объясню. У нас тут плохи дела, Иво. Нечистая сила объявилась. Страху ночью натерпелись… – Он истово перекрестился на угол, где должны были находиться иконы. – Спаси нас, Господи.

– Вы верно сказали. Если деревню и впрямь посетила нечистая сила, то это не в моей компетенции. В таких случаях только высшие силы помогают. Я так понимаю, вы пришли ко мне за помощью?

– Ага, ага! – дружно закивали Коськины.

– Вот я и ответил вам. Но мне хотелось бы послушать, как все было. Интересно, знаете ли…

Рассказывала баба Федора, которая наконец пришла в себя. Похоже, мое бунгало подействовало на нее как успокоительное лекарство. Видела бы она гадюк, которые совсем недавно устроили здесь пикник…

У Коськиных была такая же картина, как и та, что я наблюдал. Бесформенные светящиеся амебы заполнили весь двор, а затем начали заползать в избу. Старики даже убежать были не в состоянии; они лишь с испугу забились под кровать, где и потеряли сознание.

Очнулись дед и баба только утром, когда взошло солнце. Их тоже, как и меня, рвало.

– … Матерь божья, не оставь нас в своих милостях! – закончила свое повествование причитанием баба Федора.

Но креститься не стала; наверное, по запарке забыла. А может, из-за отсутствия у меня иконостаса.

– А вы вчера, случаем, не того?… – Я выразительно щелкнул себя пальцем по горлу. – Иногда, знаете ли, такие глюки бывают…

– Господь с тобой! – воскликнула баба Федора. – Да когда же такое с нами было!?

В конец фразы вкрались фальшивые нотки, я мысленно рассмеялся (было, было, даже на моей памяти…), но все равно поверил ее рассказу на все сто процентов. Симптоматика была схожей.

– Допустим, все происходило так, как вы сказали…

– Точно, точно, так все и было, право слово! – в один голос воскликнули старики.

– Да верю я, верю. Но чем же я могу вам помочь? С нечистой силой ни пулями, ни сталью не справиться.

– Иво… – Бабка испуганно оглянулась, словно за ее плечами стоял кто-то незримый и страшный. – Иво, это все ведьмак… – продолжила она свистящим шепотом.

– Кто таков? – прикинулся я несведущим.

– Ну, из ентих, что у Киндея. Главный… – Бабку вдруг затрясло и она начала заикаться. – О-он с-страшный… Высокий т-такой, ростом с тебя. Глаза г-горят. К-как глянет, н-ноги подгибаются. Одно слово, в-ведьмак.

– Успокойтесь. Все, что вы тут наговорили, не более чем домыслы. Это ваше пугало – просто руководитель секты. Плохой секты – факт. Но не более того. А то, что он надувает щеки с грозным видом, это всего лишь блеф. Просто ему хочется выглядеть более значимым, чем на самом деле. Чтобы его все боялись. Ну, есть такой бзик у человека, что с этим поделаешь. К тому же положение обязывает. Смотрите на него как на мрачного клоуна. Пусть себе смешит публику разными ужастиками. А что касается светящихся призраков, то, скорее всего, это какая-то физическая аномалия. Такое случается. Особенно в отдаленных от города местах. Я сам в газете читал…

Я болтал, как попугай, стараясь успокоить бабку Федору и деда Никифора, и сам себе не верил. А что тогда говорить про стариков. Они тупо заглядывали мне в рот, словно ожидали, что оттуда вылетит, по меньше мере, птица-феникс и защитит их от всех напастей.

Но уже в изрядно выцветших от времени стариковских глазах стояли смертная тоска и неверие, несмотря на мои ссылки на газеты, которым дед и баба все еще продолжали доверять, приученные к этому бывшим коммунистическим режимом.

Вот гад, этот ведьмак! Таких людей может угробить за здорово живешь…

Старики как дети – непосредственные, добрые, хотя и капризные. Но они имеют право на капризы, заслужили всей своей жизнью. И к этому нужно относиться снисходительно, по-доброму, а не брызгать пеной изо рта, доказывая, что они не правы и что их место на полатях в темном углу.

Коськины ушли, что-то озабоченно бубня себе под нос. Я тяжело вздохнул им вслед и продолжил занятие стряпней.

Меня обуревали темные мысли, которые заполнили всю голову, словно монтажная пена, не оставив ни единого светлого пространства.

Глава 18

Явился Зосима. Он вошел в своих бахилах как статуя Командора, но, заметив мой строгий взгляд, которым я одарил его, не проронив ни слова, поздоровался вежливо, сел у порога на специально поставленный там для него табурет, и, кряхтя, снял свою обувку.

Он имел такую привычку – чапать в своих грязных сапогах по моему полированному деревянному полу, который стоил дороже всех изб в деревне; по крайней мере, мне строители предъявили счет за полы на такую сумму, что я потом полдня икал от изумления.

– Варганишь обед? – поинтересовался Зосима, заглянув в сковородку из-за плеча.

– Завтрак, – ответил я коротко.

– Да ну? – удивился Зосима, посмотрел на часы, а затем, для верности, еще и на солнце, выглянув в окно.

Солнечный диск и впрямь уже докатился почти до зенита. Это все Коськины. Они так могут заболтать человека, что он забудет, где у него правая рука, а где левая. Ну, а про время и говорить нечего.

Как-то в городе мне довелось увидеть рекламу пива, где было заявлено, что с каким-то пивом время летит незаметно; сел пить его летом, а поднялся из-за стола под Новый год. Кажется, так, или что-то в этом роде.

В отличие от остальной массы населения нашей страны, я поверил рекламе сразу и бесповоротно. Нет, не во вкусовые качества суперпива, как их расписывали составители рекламных текстовок, а в то, что время – понятие весьма относительное; в тот момент я как раз вспомнил о стариках Коськиных.

Я сам несколько раз подпадал под их дьявольское обаяние, особенно сначала, когда только купил свое бунгало. Как-то совершенно случайно я сел слушать их бесконечные байки в обед и очнулся только вечером. Прошло часов пять-шесть, а мне показалось, что минут двадцать. Меня словно заворожили.

Факир занимается тем же, что и старики Коськины, только без слов, – водит туда-сюда своей дудочкой перед носом кобры, и змея поневоле впадает в транс.

– Есть будешь? – спросил я, установив сковородку с жарким посреди стола.

Тарелки в горке стояли у меня лишь для вида. Как только я подумаю, что их надо будет еще и мыть, у меня сразу отпадает охота корчить из себя воспитанного человека – всякие там судки, тарелочки, вилочки, ножи, бокалы, салфетки, полевые цветы в вазе…

Это все хорошо, когда у тебя есть прислуга. Иди жена. А холостяку такие заморочки нужны, как зайцу стоп-сигнал. В этом и заключается одна их главных прелестей холостяцкой жизни: хочу – ем из кастрюли или сковородки, хочу – стоя или лежа, а стол застилаю старой газетой, исполняющей роль одноразовой скатерти…

И никто меня не упрекнет, что накрошил в постель, что не помыл ложки-плошки, что выпил больше, чем нужно, и не по расписанию. И не благородное сухое вино из далекой Франции, а русскую самопальную водку, которая проникает даже в кость, после чего можно выпасть с пятого этажа без ущерба для здоровья – сам читал о таком случае.

– Дык, это… – Зосима поискал что-то глазами.

– А не рано ли? – пронял я, о чем говорит его ищущий взгляд.

– Нам, пенсионерам, все равно, – с подковыркой ответил Зосима.

Нам! Чертов дед! Да я по сравнению с ним сущий младенец. Интересно, на что это он намекает?

– И то верно, – согласился я без лишних прений.

Посмотрим, что этот вредный старик дальше запоет…

Достав из холодильника остатки «городской», я разлил водку по рюмкам и сказал с сожалением:

– Маху мы с тобой дали…

– Ты о чем? – забеспокоился Зосима.

– Все о том же. Надо было, когда ездили на станцию, прикупить ящик беленькой. Эта бутылка, между прочим, последняя.

– И мне нужно бражку заводить, – мрачно сказал Зосима. – Весь самардык вышел. В избе шаром покати. Это все Кондратка. Неуемный в этом деле человек. Пьет, как моя кобыла воду. А главное – почти не пьянеет. И ты, кстати, мало привез. Поленился?

– Я же не Машка. Это она может полтонны тащить.

– Ну да… Чижело.

– Пей… страдалец. Не тяни время. У меня уже кишки марш играют.

Только сейчас, глядя на сковородку с мясом, густо пересыпанным луком, я понял, что зверски голоден. Еще бы – все содержимое моего желудка еще ночью благополучно пошло на корм озерной рыбе.

Мы ели в полном молчании, что само по себе удивительно. Обычно за обедом у нас всегда находится какая-нибудь злободневная тема, которую мы неторопливо обсасываем со всех сторон; а куда спешить?

Насытившись, я потянулся за сигаретами и спросил:

– А ты почему не рассказываешь о ночных призраках? Коськины уже отметились с утра пораньше.

– Что за призраки? – встревожился Зосима.

– Ты что, ничего не знаешь?

– Дык, это, я совсем не в курсе…

– Понял. Ты и вчера с Кондраткой гужевал.

– Ну… так получилось…

– А потом дрых без задних ног. Когда ты спишь, то тебя и с пушки не разбудишь.

– Так ведь здоровый сон – лучшее лекарство от всех немочей.

– Что верно, то верно… – Я вспомнил свои ночные приключения, и у меня снова мороз побежал по коже.

Теперь точно крепкий и здоровый сон надолго оставит мое бунгало. Такие стрессы даром не проходят. Уж я-то об этом знал. Несколько моих товарищей по оружию, возвратившись после выполнения одного экстремального задания, почти год лечились у психиатра.

Хорошо, что в тот момент я сидел сначала на гауптвахте за оскорбления вышестоящего начальства, а потом меня понизили в звании и на некоторое время отстранили от работы «в поле».

– Расскажи, что там случилось, – попросил сильно встревоженный Зосима.

– Не где-то там, – поправил я своего друга, – а здесь, у нас…

И я вкратце рассказал ему про свои ночные злоключения и о том, что мне поведали старики Коськины.

Зосима был сильно напуган. Он даже в лице изменился. Таким я еще его не видел.

– Э-э, дед, ты чего!? – Я тряхнул его за плечи. – Приди в себя. Подумаешь, какие-то пузыри летали. Это же не снаряды. И вообще – тебе-то чего бояться? Ты сам говорил, что с детства завороженный, что тебя никакая зараза не возьмет.

– Я так и знал… – Зосима едва шевелил побелевшими губами. – Мне ДЕРЕВО сказало. Не будет нашей деревни, изничтожат ее.

– Кто?

– Темные силы. Те, что когда-то выпустил князь. Они долго томились под заклятьем в Пимкином болоте, но теперь кто-то их освободил. Горе нам…

– Мать моя родная! Что я слышу!? Опомнись, Зосима. На дворе двадцать первый век. Какие темные силы, какой князь? У нас сейчас нет ничего темнее и страшнее международных террористов. Это точно злой джин, которого некие силы выпустили из бутылки. Я даже знаю, кто эти нехорошие господа. Теперь они изображают повышенную активность в борьбе с этим вселенским злом. Кто громче всех кричит «Держи вора!». Верно – сам вор.

– Плохо, Иво, совсем плохо… – тянул свое Зосима, раскачиваясь со стороны в сторону, как медитирующий буддист.

Поняв, что в таком состоянии до него не достучишься, я налил ему полный стакан водки (от сердца оторвал, ей-ей; последняя ведь) и сказал:

– На-ка, хлебни чуток. Может, полегчает.

Зосима хлебнул. Одним богатырским глотком. И этот человек боится каких-то там темных сил? Не верю!

– Ну что, оклемался? – спросил я участливо.

Зосима посмотрел на меня больными глазами и ответил:

– Помрем мы, Иво… Все помрем. Эта нечисть нас не отпустит.

– Конечно, помрем. Но в свое время. А пока нужно разобраться во всей этой истории. Что-то тут не так. Нутром чую.

– Надо сходить к ДЕРЕВУ, – каким-то безжизненным голосом сказал Зосима.

– Давай завтра, а? Сегодня дел невпроворот.

– Сам пойду. Мне нужно одному…

– Камлать будешь? Перестань. Ты бы лучше сходил к Идиомычу, да пузырь у него выпросил взаймы. Он только тебе и даст. А то, знаешь ли, душа успокоения просит. Да и мысль нужно раскрепостить.

Идиомыч – еще одна примечательная личность нашего Близозерья. Близозерье – это когда-то так обозначалась на карте наша деревенька. Теперь ее название осталось лишь в памяти аборигенов.

Приезжие и жители близлежащих населенных пунктов прозвали несколько изб у моего озера Плешкой. Почему именно Плешкой, уже никто не помнит. Но я не любил это слово; от него веяло старостью и унынием. То ли дело – Близозерье. Звучит как название какого-нибудь поселения хоббитов в романе-фэнтези.

Так вот, что касается Идиомыча. Он был вроде блажного. Более странной личности я в жизни не встречал. Мало того, никто в деревеньке не знал ни его имени, ни фамилии.

А прозвище сообщил какой-то заезжий профессор, знакомый Идиомыча, который приезжал на пленер с юной студенткой – подальше от глаз старой, изрядно поднадоевшей, жены. Мы с ним маленько приняли на грудь, и молодящийся мужик с ученой степенью, который явно сделал себе операцию по подтяжке лица, рассказал, что работал вместе с Идиомычем в каком-то исследовательском институте.

(Это когда для профессоров еще находилась работа и они были востребованы. То есть, в советские времена. Тогда были настоящие, не липовые, профессоры. А сейчас любой жулик может назвать себя даже академиком. И ксиву себе запросто выправит со всеми печатями о присвоении такого высокого звания. Да что ксиву – ордена покупают! Плати деньги – и все дела. А я, дурак, сколько раз жизнью рисковал, чтобы получить несколько цацек на грудь).

Нужно сказать, что профессор отзывался об Идиомыче с большим уважением. Он поведал мне, что его прозвище произошло не от бранного «идиот», а от греческого слова «идиома» (то есть, Идиомыч – человек своеобразный), и что в свое время новый жилец нашего Близозерья выдавал на гора совершенно гениальные идеи и слыл ходячей научной энциклопедией.

А потом, когда развалился Союз, все как отрезало. Идиомыч оставил работу, где ему почти год не выдавали зарплату, ушел из семьи, чтобы не быть ей обузой и лишним ртом, а затем вообще куда-то исчез лет на пять. Потом появился, но уже здесь, в нашем захолустье, и даже при деньгах.

Уж не бомбу ли атомную Идиомыч помогал клепать иранцам или кому там еще?

На этом наш разговор о личности Идиомыча закончился, и мы продолжили трепаться о других, более приятных, вещах. Например, о женщинах. Коллега Идиомыча был в любовных делах был докой.

Идиомыч был, как говорится, тише воды, ниже травы. О том, что он дома, в своей избе, мы узнавали только вечером, когда Идиомыч зажигал свет.

Иногда в своих охотничьих походах мы с Зосимой встречали его в лесу или на болотах. Не узнать его мы никак не могли. Он всегда был в одной и той же выцветшей ветровке, изрядно потертых джинсах, китайских кедах размера на два больше (чтобы можно было носить толстые шерстяные носки) и с тощим рюкзачком за плечами.

Раза два или три мне довелось стать невольным свидетелем занятий Идиомыча. Однажды я простоял в кустах добрых полчаса, наблюдая за тем, как он, сидя на поваленном дереве, пристально изучает строение какого-то растения.

Идиомыч держал эту травку на уровне глаз, не меняя позы, все то время, что я за ним подглядывал. С ума сойти… Ему бы в снайперы податься. Там тоже нужна нечеловеческая выдержка, особенно когда сидишь в засаде. Не дай Бог шевельнуться; тогда пиши пропало.

У Идиомыча всегда был изрядный запас спиртного, хотя этим делом он и не увлекался. Мы с Зосимой, уж не помню как, проведали о таком неиссякаемом источнике, и время от времени пользовались своим знанием, подшакаливая у бывшего гения бутылочку-другую; естественно взаймы.

Но потом мне надоело побираться, а также ждать милостей от Зосимы, который все ленился заколотить бражку, и я завел себе личный погребок. На этом наши отношения с Идиомычем и закончились.

– Не-а, – отрицательно мотнул головой Зосима. – Не пойду. Надо подумать…

С этими словами Зосима натянул на ноги свои утюги и вышел на улицу. Я проводил его до калитки, а потом долго смотрел ему вслед. (Долго – это минуты две, пока Зосима не скрылся за поворотом).

Куда и девалась его по-особенному легкая и мягкая охотничья походка. Зосима брел, как столетний старец, едва переставляя ноги. Вся его согбенная фигура выражала отчаяние.

А может, и вправду нам всем придет быстрый кырдык? Ну нет, я так не согласен! Вот ей болт, этой нечистой силе! Нужно срочно найти место, откуда она выползает. И залить его хлоркой вместе с известью. От этой гадости сам нечистый будет чихать и плакать.

Одевшись, я пошел по дачникам. Мне хотелось добыть побольше информации о событиях прошлой ночи.

Оказалось, что ночное представление призраков видели не все. И самое интересное – светящихся амеб наблюдали только очень впечатлительные.

Народ был в шоке. Кое-кто уже засобирался покинуть Близозерье и паковал вещи. Я их не осуждал; сам такой. Было бы куда ехать… Еще один ночной «концерт» такого плана – и все мои представления о мироздании рухнут. Точно придется уйти в пустынь, грехи замаливать. А их у меня, ох, сколько накопилось…

Наконец я дошел и до избы Идиомыча. Зайти к нему или не стоит беспокоить ТАКОГО человека по пустякам?

А, зайду. Что мне терять? Вдруг у бывшего ученого информация о ночном происшествии более толковая. А то до сих пор я слышал только «охи» и «ахи» совсем сбрендивших дачников.

Я осторожно постучал. В ответ тишина. Неужели Идиомыч опять где-то шастает? Вполне возможно. Я постучал громче – так сказать, на посошок. Объявится Идиомыч – хорошо, нет – ну и ладно.

– Входите, открыто, – вдруг раздался глуховатый голос.

Он звучал не из-за двери, а откуда-то сбоку. Я повернул голову и понял, что голос вылетел из открытой форточки.

Я вошел. До этого я еще ни разу не посещал жилище Идиомыча. Обычно водку он давал нам с порога.