Всемирная история без комплексов и стереотипов (№2) - Всемирная история без комплексов и стереотипов. Том 2

А ведь первый и очень тревожный «звонок», который, по идее, должен был бы привести все российские органы правопорядка в полную боевую готовность, прозвучал, вернее, прогремел выстрелом 4 апреля 1866 года, когда император Александр Второй (1818—1881 гг.), названный Освободителем за отмену им крепостного права в России, прогуливался в Летнем саду…

В четвертом часу дня прогулка заканчивается, и император направляется к своему экипажу. Неожиданно (браво, господа жандармы!) возле него вырастает фигура какого-то молодого человека, который выхватывает из кармана револьвер и направляет его на императора.

Один из стоящих неподалеку зевак подбивает руку стрелявшего, а жандармы хватают его.

Террорист громко кричит:

— Ребята! Я за вас стрелял!

Характерная черта этого отребья: оно настойчиво выдает себя за «народных мстителей», хотя меньше всего бывает озабочено проблемами тех, кого оно подразумевает под словом «народ».

Пойманного отводят к императорскому экипажу.

— Ты поляк? — спрашивает его Александр.

— Русский, — отвечает террорист.

— Почему ты стрелял в меня?

— Ты обманул народ: обещал ему землю, но не дал.

Вот теперь стало, как говорится, «теплее»: отпущенным на волю крепостным хотелось бесплатно поживиться землицей, а бывший хозяин сказал: «Бери свой надел, он твой, а если хочешь сверх того, покупай».

Стрелявшим оказался, как и следовало ожидать, никакой не бывший крепостной, не вписавшийся в свободную жизнь, а саратовский дворянин Дмитрий Каракозов, член революционной организации «Московский кружок». Руководил организацией двоюродный брат террориста, некий Ишутин, вольнослушатель университета. Целью организации был государственный переворот.

По этому делу было арестовано 196 человек, но судили только тридцать шесть из них, потому что для обвинения остальных улик было недостаточно. Но ведь они же были членами организации, они ведь намеревались…

Двоих — Каракозова и Ишутина — суд приговорил к смертной казни, остальные отправились на каторгу и в ссылку.

В последний момент, уже на эшафоте, Ишутину казнь заменили каторгой, а Каракозова повесили.

Правительство после этого судебного дела все же сделало для себя определенные выводы. Были закрыты такие издания, как «Современник» и «Русское слово», печатавшие на своих страницах произведения революционных радикалов, был уволен министр народного просвещения и назначен новый генерал-губернатор Петербурга, а вскоре был назначен и новый шеф жандармов.

Через год, в мае 1867-го, император выезжал во Францию на Всемирную выставку. Ознакомившись с экспонатами Выставки, Александр принял участие в смотре войск на Лоншанском поле, устроенном в его честь. Когда после смотра Александр и французский император Наполеон III возвращались в город через Булонский лес, из кустов раздался выстрел. Пуля попала в лошадь французского драгуна из состава почетного эскорта.

Стрелявшим оказался двадцатилетний польский эмигрант Антон Березовский, сын обедневшего дворянина Волынской губернии. На суде он заявил, что действовал самостоятельно, без какой-либо организации, а стрелял затем, чтобы отомстить за вековое угнетение Польши и за те жестокости, которые совершали русские войска при подавлении польского восстания 1863 года.

Суд присяжных приговорил Березовского к пожизненной каторге.

Одиночка Березовский был не слишком характерен для времени, когда акты террора совершались лишь по решению какой-то подпольной коллегии, которой очень нравилось играть роль трибунала, а не банды убийц, как оно было в действительности.

А таких вот «трибуналов» было в то время предостаточно, потому что уж очень много людей, оторвавшись от взрастившей их почвы, ничего толком не умея делать, но желая занять достойное место в чуждой им жизни, избрали для себя «путь борьбы». За что, против кого, чего — не суть важно. В конце концов, как говорится, ломать — не строить. Бог не выдаст, свинья не съест. «Отречемся от старого мира, отряхнем его прах с наших ног…» И так далее…

АРГУМЕНТЫ:

«Неудачники, непонятые, адвокаты без практики, писатели без читателей, аптекари и доктора без пациентов, плохо оплаченные преподаватели, обладатели разных дипломов, не нашедшие занятий, служащие, признанные хозяевами негодными, и т.д. суть естественные последователи социализма. В действительности они мало интересуются собственно доктринами. Все, о чем они мечтают, это создать путем насилия общество, в котором они были бы хозяевами. Их крики о равенстве и равноправии нисколько не мешают им с презрением относиться к черни, не получившей, как они, книжного образования. Они считают себя значительно выше рабочего, тогда как в действительности, при своем чрезмерном эгоизме и малой практичности, они стоят гораздо ниже рабочего. Если бы они сделались хозяевами положения, то их самовластие не уступило бы самовластию Марата, Сен-Жюста или Робеспьера — этих типичных образцов непонятых полуученых. Надежда сделаться тиранами после долгой неизвестности, пережитых унижений, должна была создать изрядное число приверженцев социализма».

Густав Ле Бон. «Психология социализма».

Немало сделали для того, чтобы подарить серости надежду на будущую тиранию, такие стереотипно-положительные персонажи Истории, как Александр Герцен (1812—1870 гг.) и Николай Огарев (1813—1877 гг.), известные деятели дворянского периода демократического движения 30—40-х годов, непримиримые борцы против крепостничества и против самодержавного беспредела Николая Первого (как им казалось). В середине пятидесятых они эмигрировали и уже оттуда, из западноевропейского далека, со страниц своего журнала «Колокол», следуя досадной инерции мышления, продолжали звать Русь к топору, хотя на Руси очень многое изменилось и звать надо было бы не к топору, а к порядку, с которым на Руси всегда было не все в порядке…

А жаль. Незаурядные ведь люди, не то что агрессивная сволочь, выдающая себя за их последователей. Чего стоят хотя бы слова Герцена о том, что нельзя людей освобождать в окружающей жизни больше, чемони освобождены внутренне! И надо же… Думаю, что Герцену больше приписали радикализма, чем его было в действительности, да и понятно стремление недоучек-социалистов иметь в своих списках людей такого ранга…

24 января 1878 года в кабинет петербургского градоначальника генерал-адъютанта Ф. Трепова вошла посетительница, вернее, просительница. Подойдя к столу, она хладнокровно вынула из сумочки револьвер и выстрелила в упор, тяжело ранив хозяина Кабинета.

Террористкой оказалась двадцативосьмилетняя дворянка, учительница Вера Засулич, уже успевшая отбыть срок политической ссылки.

Начала она такого рода деятельность в террористической группе С. Нечаева, называемой «Народная расправа». Ах, как мразь любит прикрываться народом, заявлять, будто она действует от имени народа, ради счастья народа! Итак, «Народная расправа», состоящая из студентов преимущественно Петровской сельскохозяйственной академии. Шеф — Нечаев, дабы «сцементировать организацию кровью», организовал коллективное убийство одного из ее членов, огульно обвинив его в предательстве.

Это советские учебники, литература и искусство сварганили образ революционера — борца за народное счастье, умного, мужественного, справедливого и т.д. В действительности же любой так называемый революционер — человек, обладающий всеми признаками уголовного преступника, причем в самом тяжком варианте этого понятия.

Преступник Нечаев написал программное произведение, названное им «Катехизис революционера». На страницах этого опуса изложены основные требования, предъявляемые к «борцу за народное счастье»: порвать все связи с окружающим миром, подавить в себе любое из человеческих чувств, мешающих делу революции, порвать с законами и приличиями общества, с его нравственностью и гуманизмом, стать его непримиримым врагом. При этом — беспрекословно выполнять любой приказ руководителя организации, не останавливаясь перед шантажом, провокациями, дезинформацией, запугиванием и убийством.

Коллективное убийство студента не прошло без последствий, и Нечаев бежал за границу, но через несколько лет был арестован швейцарскими властями и передан России, где был приговорен к 20-летней каторге. Как раз в то время, когда он находился в Петропавловской крепости, его воспитанница Вера Засулич и произвела свой меткий выстрел в Ф. Трепова.

На следствии она мотивировала свой поступок желанием отомстить за студента-революционера Боголюбова, которого якобы приказал высечь розгами Трепов за нарушение режима содержания в тюрьме. Бред. Градоначальник Петербурга будет, видите ли, заниматься умиротворением разбушевавшегося недоучки!

А когда Засулич предстала перед судом присяжных, — недавним нововведением Александра Второго — то в ходе всего одного утреннего заседания она была оправдана!

Невероятно, но факт. Не подлежит логическому анализу, но…

Восторженная толпа понесла на руках оправданную преступницу, засыпав цветами ее адвоката.

Славословия лились и в адрес председателя окружного суда, известного юриста А. Кони, который непосредственно вел это памятное заседание.

Как можно было так дерзко пренебречь и очевидным фактом тягчайшего преступления и элементарными моральными нормами, принятыми в цивилизованном обществе? На эти вопросы так и не нашлось ответов.

Впрочем, нет, нашлось. 11 сентября 2001 года, когда два воздушных лайнера, захваченные террористами, протаранили две высотные башни Всемирного торгового центра в Нью-Йорке, это и было ответом на эти вопросы многие другие террористические акты в разные годы и в разных странах.

Терроризм — это принципиально особое явление, не вписывающееся в стандартные рамки понятия «преступление», поэтому и реакция на терроризм должна быть адекватной этому явлению, имеющему ужасающе много общего с манией убийства, а маньяков, как известно, не исправляют, не наказывают за их манию, их попросту ликвидируют, причем производят эту санитарную операцию, как правило, уголовники в тюрьмах, и совершенно добровольно, потому что они понимают то, чего никак не мог постичь знаменитый А. Кони, когда вел процесс Веры Засулич.

Этот процесс послужил разрешающим сигналом для целой серии террористических актов в разных городах России, причем совершенных с особой дерзостью.

2 апреля 1879 года состоялось еще одно, уже третье по счету, покушение на императора Александра Второго, когда он прогуливался в одиночестве (!) по Дворцовой площади. Поравнявшийся с ним мужчина вынул из кармана револьвер и выстрелил четырежды, но император успел уклониться, и пули пролетели мимо.

Террориста задержала проходившая мимо молочница. Прохожие помогли ей повалить его на землю, после чего сдали подоспевшей полиции.

Ну что можно сказать? Возникает вопрос: на что идут налоги, которые взимаются с подданных, если государственная машина не в силах защитить первое лицо государства?

Между прочим, такой примерно вопрос возникает, когда по телевидению показывают какой-нибудь лагерь по подготовке террористов. Если это не фальсификация, то почему он не стерт с лица земли? А стрелявшим в Александра оказался 33-летний Александр Соловьев, проучившийся всего один год в Петербургском университете. Верховный уголовный суд приговорил его к смертной казни, и, к счастью, исполнению приговора ничто не помешало.

КСТАТИ:

«Стоит ли исправлять человека, чьи пороки невыносимы для общества? Не проще ли излечить от слабодушия тех, кто его терпит?»

Никола-Себастьен де Шамфор

В ходе следующего покушения был взорван целый поезд, где, по данным террористов, должен был ехать император с семьей. Данные оказались ошибочными, и погибла императорская свита, ехавшая во втором, а не в первом поезде, как предполагалось ранее.

То, что при этом погибло несколько десятков человек, террористов никак не смутило: что такое несколько десятков жизней, если речь идет о святом, о революции!

Как точно заметил, однако, мудрый Николай Бердяев относительно того, что «наша интеллигенция верит не в Бога, а в идею Бога»! Разве может человек, который верит в Бога, совершать такие страшные злодеяния? Так относиться к человеческим жизням? Брать на себя роль вершителя чужих судеб, при этом даже не поинтересовавшись… Да о чем вообще речь? Какая-то закомплексованная мразь будет отыгрываться на нас за свои жизненные неудачи, причем, вполне объяснимые и справедливые…

КСТАТИ:

«Легче всего социализм развивается у людей с весьма большими потребностями, но лишенных способностей, необходимых для удовлетворения этих потребностей».

Густав Ле Бон

Один из весьма почетных персонажей книг по истории КПСС — некий Степан Халтурин — устраивается столяром в штат обслуги Зимнего дворца, затем изыскивает возможности перенести в одно из подвальных помещений большое количество динамита, ну а затем терпеливо ждет подходящего для взрыва момента, то есть того момента, когда император будет находиться как раз над этим помещением…

Члены террористической организации «Народная воля», внедрившие Халтурина в штат Зимнего, тоже ждут. В это самое время полиция захватывает типографию этой организации, где работал некий Богословский, на квартире которого наряду с оружием и нелегальной литературой обнаруживаются три карандашных рисунка — план каких-то помещений.

Вскоре выяснилось, что это — точный план той части Зимнего дворца, где находились апартаменты императора. Мало того, на рисунке было обозначено кружком место, где уже была заложена взрывчатка, однако господа полицейские не сочли необходимым заглянуть в то помещение, которое было так четко обозначено на плане.

Возможно, это был традиционный полицейский идиотизм, а возможно…

Можно лишь строить предположения, не более того.

Взрыв прогремел в тот день и час, когда в обреченной столовой должна была собраться вся императорская семья. Революционеров, конечно, не заботило то, что должно погибнуть множество людей, в том числе женщины и дети. Ну, на то они и революционеры, Чтобы не задумываться о таких пустяках… Взрыв-то прогремел, но в это время еще не вошла в столовую императорская семья, и пострадали только солдаты, находившиеся в караульном помещении, расположенном неподалеку. Погибло 19 и ранено было 48 солдат…

Почти год готовили террористы очередное покушение на императора, и вот 1 марта 1881 года он погиб от бомбы.

Шел первый день Великого поста.

Суд приговорил шесть непосредственных исполнителей этого покушения к смертной казни.

В ходе судебного процесса в адрес нового императора Александра III (1845—1894 гг.) поступили лишь два прошения о помиловании убийц: от писателя Льва Толстого (1828—1910 гг.) и философа Владимира Соловьева (1853—1900 гг.). Оба эти прошения не были удовлетворены, и справедливость хоть в какой-то мере восторжествовала. 3 апреля 1881 года пятеро из шести монстров — Желябов, Перовская, Кибальчич, Михайлов и Рысаком были повешены. Шестую — Гесю Гельфман — оставили в живых до окончания срока беременности. Это ж надо — носить под сердцем ребенка и заниматься такими делами…

Это не люди, нет.

В 1894 году от рук террористов погиб президент Франции Сади Карно, в 1897 — премьер-министр Испании Кановас дель Кастильо, в 1898 — императрица Елизавета Австрийская, а в 1900 — король Италии Умберто Первый.

Характерная деталь. На допросах террористы ведут себя так, будто они — носители истины, добра и справедливости, а вот те, кто их допрашивает, — настоящие преступники, приспешники сатаны.

Когда некоего Луккени, убившего императрицу Елизавету Австрийскую, спросили на суде, какую цель он преследовал, убийца ответил:

— Отомстить за свою жизнь.

Когда судья спросил, не раскаивается ли он в содеянном, Луккени покачал головой и сказал:

— Нисколько. Ведь не раскаялись же те, которые преследовали людей на протяжении девятнадцати веков.

И он подтвердил свою готовность совершить подобное преступление при благоприятных обстоятельствах.

Это уже не люди, это — зомби, которым и вопросы-то задавать бессмысленно. В 1887 году был казнен террорист Александр Ульянов, совершивший покушение на жизнь императора Александра Третьего.

Можно только в страшном сне представить себе, что бы сделали с его семьей представители «народной власти» в подобном случае, скажем, в году двадцать третьем, еще при Ленине. А вот «под гнетом самодержавия» на семье государственного преступника содеянное им никак не отразилось. Его младший брат, Владимир Ульянов (1870—1924 гг.), благополучно окончил гимназию и поступил в Казанский университет. Правда, вскоре был отчислен, но отнюдь не за грехи старшего брата, а уже за свои собственные, так как принимал активное участие в революционно-подрывной деятельности. Он был выслан в деревню неподалеку от Казани, но уже через полгода получил разрешение вернуться в Казань, где вступил в марксистский кружок.

Далее — еще один, совершенно немыслимый в советское время при подобных обстоятельствах эпизод: он сдает экстерном выпускные экзамены в Петербургском университете, получает диплом юриста.

Дальше — больше. Владимир Ульянов переселяется в Петербург, где вовсю разворачивает антигосударственную пропаганду. На что он существует в это время, неясно. Известно только то, что юридической практики у него не было. Но подпольной политикой он занимается вовсю, прямо под носом у всего жандармско-полицейского аппарата российской столицы.

К декабрю 1895 года вышеупомянутый аппарат наконец-то обрел способность что-то видеть и слышать, и несостоявшийся юрист попадает за тюремную решетку, откуда, как утверждают фолианты по истории КПСС, он продолжал успешно руководить созданным им «Союзом борьбы за освобождение рабочего класса».

После двух лет заключения Ульянова ссылают в Сибирь, где он успешно работает над революционно-пропагандистскими произведениями, пытаясь адаптировать труды Маркса и Энгельса применительно к российским реалиям.

Он при этом явно выдавал желаемое за действительное, потому что в России того времени рабочий класс был в ничтожном меньшинстве по отношению ко всему населению империи и никак не мог бы играть роль «ведущей и направляющей политической силы», а ведь именно о нем, о рабочем классе, идет речь в работах Ульянова.

Он решительно выступал против борьбы рабочих с хозяевами производств за улучшение условий труда и быта без антигосударственной ориентации такой борьбы. Ну это вполне понятно: если рабочие будут довольны своей жизнью, то кому из них придет в голову разрушать способствующий этому государственный строй, а тогда кому нужен будет этот несостоявшийся юрист с апломбом, которого хватило бы на трех Бонапартов?

Вот почему он так нервно настаивал на том, что «без завоевания политической власти пролетариат не добьется своей свободы». От понятия «рабочий класс» он плавно переходит к понятию «пролетариат», которого уж никак не волнует борьба за улучшение условий труда, а лучше бы действительно, как «по делу базарит этот самый Ульянов, все поломать к едрене-фене, а там, глядишь, можно на тех обломках классно упаковаться, даже… министрами стать, в натуре!»

Станут, станут они, «в натуре» и министрами, и директорами научных институтов, и писателями, и генералами, а потом, в конце XX века огромная и когда-то великая страна будет смиренно принимать гуманитарную помощь из-за рухнувшего «железного занавеса», потому что осадок в бочке вина должен быть там, где положено, на дне, а иначе это будет уже не вино…

А ему, думающему только об удовлетворении амбиций, порожденных комплексом неполноценности, что до всего этого? Ему бы власть…

Вот почему он писал в своей работе «Что такое „друзья народа“ и как они воюют против социал-демократов?»: «…русский рабочий, поднявшись во главе всех демократических элементов, свалит абсолютизм и поведет русский пролетариат (рядом с пролетариатом всех стран) прямой дорогой открытой политической борьбы к победоносной коммунистической революции».

Рабочий поведет пролетариат… Он хорошо понимал разницу между ними, просто делал вид, что эта разница не суть важна для него. А разница-то огромна…

В начале 1900 года он возвращается из ссылки и вскоре уезжает за границу, где пишет свои труды, издает свою газету, пьет кофе в уютных кафе Вены, Парижа или Женевы, жуирствует и ждет своего 18 брюмера…

Он посетит Россию во время революции 1905 года, а после ее разгрома вновь уедет в более импозантные места, чтобы оттуда учить жить своих последователей и ждать, ждать, ждать…

А первого сентября 1911 года член партии социал-революционеров Дмитрий Багров выстрелом из револьвера смертельно ранил Петра Аркадьевича Столыпина (1862—1911), действительного реформатора и человека, искренне болеющего душой за свою родину, того кто на заседании Государственной думы сказал, обращаясь к депутатам от левых партий: «Вам нужны великие потрясения, а нам нужна великая Россия».

Есть люди хаоса, и им не нужны ни великая Россия, ни великая Франция, ни любая другая страна, имевшая несчастье их взрастить, а нужны им лишь потрясения, потому что они — люди хаоса…

А может быть, и не люди.

У. Хогарт. Судьи

Первые лица

Наполеон любил повторять, что главное — это вовремя отдать приказ и проследить за его исполнением. Эпоха «Золотого века», которая продолжалась все XIX столетие и тринадцать с половиной лет XX столетия — до начала Первой мировой войны, стала, пожалуй, последней в плане насыщенности людьми, способными не только отдавать приказы, но и ставить под ними свои подписи. Коллективные же приказы всегда имеют оттенок трусливой подлости. Индивидуальные — может быть, тоже, но не всегда, и, по крайней мере, они не скрывают имени подлеца.

КСТАТИ:

«Творящие суровы. Для них блаженство — сжать в руке тысячелетия, словно воск».

Фридрих Ницше

И поэтому они, как первые лица, и несут на себе величайший груз ответственности за результаты такого сжатия.

Один из победителей Наполеона — российский император Александр Первый был в достаточной мере грешен, отдавая неразумные приказы и под Аустерлицем, где они имели особо тяжкие последствия в дальнейшем, но у него было очень ценное для первого лица качество: он умел со временем оценивать по достоинству свои неудачи.

Однако были и звездные часы, когда все неудачи забывались, а восторженные парижанки бросали под копыта его белого коня охапки цветов, когда перед ним падали навзничь самые красивые и неприступные женщины Европы, когда он председательствовал на Венском конгрессе 1811 года, в самом прямой смысле творя Историю (если можно так выразиться, не рискуя разгневать эту самолюбивую даму).

Венский конгресс, призванный восстановить в Европе порядок вещей, так бесцеремонно нарушенный Наполеоном, длился довольно долго: с начала сентября 1814 по июнь 1815 года, когда, уже после разгрома Наполеона под Ватерлоо, был подписан Заключительный генеральный акт Венского конгресса, предусматривающий возвращение Франции к границам 1792 года и окончательное разрешение всех территориальных проблем.

Этот Конгресс называли «Танцующим» из-за многочисленных увеселений, которые устраивались в честь двух императоров, свыше десятка королей и прочих очень влиятельных особ ранга князя Меттерниха.

Венский конгресс. С картины Ж. Изабея

В этой сфере Александр настолько преуспел, что окружающие без тени льстивости отмечали его незаурядные танцевальные данные, но предметом всеобщего восхищения служили любовные подвиги русского императора, признанного сексуального гиганта.

Он привез с собой из Петербурга первую придворную красавицу Марию Нарышкину (с мужем), но не находил возможности уделять ей должное внимание, потому что график его встреч с представительницами прекрасного пола был чрезвычайно насыщенным.

Сначала он увлекся блестящей красавицей графиней Юлией Зичи, которая, как отмечали агенты венской полиции, отвечавшие за безопасность русского императора, «не заставила себя долго уговаривать». Очень скоро он с наскоку овладел обворожительной княгиней Багратион, вдовой легендарного Багратиона, погибшего на Бородинском поле. А то, что он буквально выдернул княгиню из постели австрийского канцлера Меттерниха, с которым у Александра были давние счеты, придавало приключению еще более терпкий привкус.

В его «послужном списке» фигурировали и венгерская княгиня Сегеньи, и австрийская княгиня Ауэрсперг, и просто венские шлюхи, которые роем вились вокруг участников Конгресса.

Он писал во Франкфурт своей прошлогодней подружке Луизе фон Бетман, умоляя непременно приехать в Вену, чтобы скрасить его «тоскливое и горестное одиночество», а когда Луиза ответила, что не сможет приехать, Александр немедленно вызвал из Петербурга двух купчих-немок, фамилии которых, как отмечали агенты, были: Шмидт и Шварц. Немки примчались в его объятия, чем вызвали самую бурную реакцию венских соискательниц ласк Александра Первого.

Но за долгое время работы Конгресса никто из них не остался без своей доли благосклонного внимания…

Участники Конгресса, конечно, не только танцевали на балах и занимались любовью. Они делили все, что можно было считать предметом дележа. Россия, как всегда, стремилась проглотить Польшу, и желательно всю, против чего решительно восставали Великобритания и Австрия. Тогда Александр подписал тайное соглашение со своим другом Фридрихом Вильгельмом о передаче России территории Саксонии, где находились в то время русские войска.

Узнав об этом, первые лица Великобритании, Австрии и Франции подписали свой тайный договор. И так все время…

Франции, между прочим, как возмутительнице европейского спокойствия, изначально отводилась на Конгрессе весьма скромная роль, однако ярчайшая личность Талейрана резко изменила шкалу приоритетов, и без него уже не решался ни один важный вопрос и не подписывалось ни одно соглашение, будто Франция была не побежденной, а победившей стороной. Перед Талейраном заискивали, ему угождали, а он лишь покровительственно улыбался окружающим его помазанникам Божьим и снисходительно обещал им свое высокое покровительство.

КСТАТИ:

Однажды Адольф Тьер, впоследствии президент Французской республики, заметил, беседуя с Талейраном: «Князь, вы все время переводите разговор на женщин, а я все-таки хотел бы поговорить о политике». Талейран снисходительно улыбнулся и проговорил: «Но ведь женщины и есть политика».

Возвращаясь из Вены домой, Александр по пути заехал в Берлин, где ему был оказан самый сердечный прием Фридрихом Вильгельмом III, старинным другом и союзником, а теперь еще и будущим близким родственником: его семнадцатилетняя дочь Шарлотта к тому времени была сосватана за младшего брата Александра — великого князя Николая Павловича.

1 июля 1817 года состоялась их свадьба, за неделю до которой Шарлотта была наречена Александрой Федоровной.

А еще через два года император вдруг объявил своему брату Николаю, что назначает его своим преемником, так как цесаревич Константин, средний брат, отказывается от своих нрав на престол.

Безмерно изумленный Николай услышал из уст старшего брата еще и то, что передача власти состоится при жизни, так как он твердо намерен удалиться от мира, сложив с себя монаршие полномочия.

В то время Греция была охвачена войной за свое освобождение от турецкого протектората, который, надо заметить, был гораздо более мягкий, чем любой из протекторатов христианских держав, но тем не менее греки предпочли государственную независимость и войну спокойной, но подчиненной чужим властителям жизни.

Я бы не хотел порочить сам принцип национально-освободительной борьбы, однако зачастую такая борьба инициируется не народом, а его представителями, получившими приличное западное образование (в постсоветской России образование, к счастью, тоже начинает достигать должного уровня), а затем обретшими вместе с ним и совершенно нереальные амбиции. Они хотят сами править своими соотечественниками, угнетать, обкрадывать, то есть делать все то, в чем они обвиняют колонизаторов.

Они возбуждают в населении националистический раж, население берется за оружие, прогоняет чужаков, а затем оказывается под гораздо более тяжким гнетом, но уже не чужих, а единокровных деспотов. Примеров подобного обмена «шила на мыло» очень много, в особенности среди народов Африки.

Между прочим, турки не вмешивались тогда ни в вопросы вероисповедания греков, ни в вопросы их культурного развития. Речь шла только о государственном правлении, которое греки (вернее, их предводители) хотели сделать сугубо греческим, что, конечно же, заслуживает понимания и уважения.

Борьба была жестокой и неравной, так как Турция, кроме собственной огромной армии, использовала еще и армию союзного Египта, а если к этому добавить серьезные разногласия в стане греков, то эту борьбу можно было бы считать заведомо проигранной.

Попытки европейских держав вмешаться в ход греческих событий встречали резкое противодействие и Турции, и самой Греции, которая хотела все плоды победы получить в автономное распоряжение.