Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Последний свет Солнца

ModernLib.Net / Гэвриел Гай / Последний свет Солнца - Чтение (стр. 9)
Автор: Гэвриел Гай
Жанр:

 

 


      А девушка умерла бы тоже, если бы его здесь нашли. И смерть ее от рук этих мужчин была бы нелегкой. Должно ли его это беспокоить, если он хочет стать наемником в Йормсвике? Неважно, сейчас уже слишком поздно.
      Выше дымоход слегка расширялся, больше, чем Берн мог ожидать. Он вытянул обе руки над головой, царапая камень. Со стуком посыпались камешки. Берн нашел места, за которые можно ухватиться, подтянулся, уперся сапогами по обе стороны от поперечной балки и передвинул меч, чтобы он висел вертикально. Хорошо бы забраться выше, но он ничего не видел в темноте дымохода, не мог нашарить опору для ног. Он поставил ноги прямо на края балки, прижимая их к камню. Балка выдержала. Он не знал, надолго ли, и не хотел об этом думать. Представил себе, как рухнет вниз, не сможет пошевелиться в дымоходе и человек в комнате проткнет его насквозь, как визжащую свинью. Славная смерть.
      Гурд барабанил в дверь; девушка подошла и открыла ее. Он внезапно вспомнил: оставалось лишь надеяться, что она догадалась спрятать кошелек.
      Он услышал ее голос:
      — Гурд, я думала, ты не…
      — С дороги. Мне нужно твое окно, а не твои тощие кости.
      — Что?
      — Никто не видел его на улицах, нас десять человек его ищет. Этот вонючий пастух может быть на крыше.
      — Я бы его заметила, Гурд. — Берн услышал ее шаги, она подошла вслед за наемником к окну. — Пойдем в постель?
      — Ты бы ничего не заметила, кроме того из нас, с кем можно трахнуться. Глаз Ингавина, меня просто бесит, что этот болван от нас ускользнул!
      — Так давай я подниму тебе настроение, — предложила девушка по имени Тира вкрадчивым голосом. — Раз уж ты все равно здесь, Гурд.
      — Тебе нужны только монеты. Шлюха.
      — Не только монеты, Гурд, — возразила она. Берн услышал ее тихий смех и понял, что она притворяется.
      — Не сейчас. Возможно, я вернусь потом, если тебе так приспичило. Но без денег. Я сделаю тебе одолжение.
      — Не пойдет, — резко ответила Тира. — Я спущусь вниз, в таверну Храти, и найду мужчину, который позаботится о девушке.
      Берн услышал удар и стон.
      — Придержи свой грубый язык, шлюха. Не забывайся.
      Молчание. Потом:
      — Почему ты меня хочешь провести, Гурд? Мужчина не должен так поступать. Что я тебе плохого сделала? Возьми меня и заплати.
      Берн почувствовал, что у него онемели руки, вытянутые почти прямо над головой и вцепившиеся в каменную стенку. Если человек в комнате повернется к очагу и посмотрит, он увидит сапоги по обе стороны от котелка.
      Человек в комнате сказал женщине:
      — Подними тунику, не снимай совсем. Повернись и встань на колени.
      Тира издала слабый стон.
      — Две монеты, Гурд. Ты знаешь. Зачем тебе меня обманывать из-за двух монет? Мне тоже нужно есть.
      Наемник выругался. Берн услышал, как деньги упали на пол и раскатились. Тира сказала:
      — Я знала, что ты добрый, Гурд. Кем ты хочешь меня видеть? Принцессой из Фериереса? Ты меня взял в плен? А теперь заполучил меня?
      — Женщиной из сингаэлей, — прорычал мужчина. Берн услышал, как упал меч. — Сингаэльской сучкой, гордой, как богиня. Но теперь уже не гордой. Сейчас нет. Опусти лицо. Ты лежишь в грязи. В поле. Я тебя поймал. Вот. Вот так. — Он застонал, девушка тоже. Берн услышал скрип лежанки.
      — Ах! — закричала Тира. — Спасите меня! — Она кричала, но тихо.
      — Все мертвы, сучка! — прорычал Гурд. Берн слышал звуки их движений, сильный шлепок, потом мужчина опять застонал. Берн застыл на месте, с закрытыми глазами, хотя в темноте это не имело значения. Снова услышал голос наемника, который теперь хрипло дышал: — Всех порубили. Твоих мужчин. Сейчас узнаешь… что такое эрлинг, корова! А потом умрешь. — Еще один шлепок.
      — Нет! — закричала Тира. — Спасите меня!
      Гурд снова застонал, потом громко зарычал, потом все стихло. Через секунду Берн услышал, как он встал.
      — Это тянет на одну монету, не больше, Ингавин свидетель, — сказал Гурд из Йормсвика. — Вторую я заберу, шлюха. — Он рассмеялся. Тира ничего не сказала. Берн услышал, как он подобрал меч, как его сапоги протопали по полу к двери. — Если увидишь кого-нибудь на крыше, крикни. Слышишь?
      Тира издала приглушенный звук. Дверь открылась, закрылась. Берн услышал топот на лестнице, потом грохот и проклятия. Гурд забыл о четвертой ступеньке. Короткий всплеск радости по этому поводу. Потом радость исчезла.
      Он подождал еще несколько секунд, затем осторожно слез с балки, согнулся почти вдвое и вылез из дымохода. На этот раз он ободрал спину.
      Девушка лежала на своей лежанке, волосы скрывали ее лицо. Свеча горела на табуретке.
      — Он сделал тебе больно? — спросил Берн. Она не шевельнулась, не повернулась.
      — Он отобрал монету. Ему не следовало меня обманывать.
      Берн пожал плечами, хотя она его не могла видеть.
      — Ты получила от меня полный кошелек. Что значит одна монета?
      Она по-прежнему не оборачивалась.
      — Я ее заработала. Тебе этого не понять. — Она произнесла это в колючее одеяло на лежанке.
      — Да, — согласился Берн. — Наверное, не понять. — Это было правдой, он не понимал. Да и как ему было понять?
      Тут она повернулась, села и быстро поднесла руку ко рту — снова девичьим жестом. И рассмеялась.
      — Глаз Ингавина! Посмотри на себя! Ты черный, как житель южной пустыни.
      Берн посмотрел на свою тунику. Он весь перепачкался в пепле и саже из камина. Повернул руки ладонями вверх. Они были черными, как уголь, от стен дымохода.
      Он грустно покачал головой
      — Может, я их напугаю утром. Она все еще смеялась.
      — Только не их. Но садись, я тебя вымою. — Она встала, поправила тунику и пошла к лохани у противоположной стены.
      Давно ни одна женщина за ним не ухаживала. С тех пор, когда у них были слуги, до того, как его отец убил второго человека в драке в таверне и отправился в изгнание, разрушив их мир. Берн сел на табурет, как она велела, а шлюха из поселка у стен Йормсвика мыла и причесывала его так, как девы в чертогах Ингавина, по слухам, ухаживают за тамошними воинами.
      Позже, не говоря ни слова, она снова легла на лежанку и сняла тунику, и они занимались любовью. Его несколько отвлекали громкие звуки занимающихся тем же в двух других комнатах внизу. Помня то, что он слышал из камина, он старался быть с ней нежным, но потом подумал, что это не имеет значения. Он отдал ей кошелек, и она отрабатывала деньги, как умела.
      После она уснула. Свеча на табурете догорела. Берн лежал в темноте этой маленькой комнатки наверху, смотрел на окно без ставень, в летнюю ночь и ждал рассвета. Он слышал голоса и пьяный смех на улице внизу: наемники расходились по своим казармам. Они спали там всегда, чем бы ни занимались здесь по ночам.
      Окно Тиры выходило на восток, в сторону, противоположную крепости и морю. Наблюдая, слушая дыхание лежащей рядом девушки, Берн заметил первый намек на рассвет. Встал и оделся. Тира не шевелилась. Он отодвинул засов на двери, тихо спустился по лестнице, перешагнув через четвертую снизу ступеньку, и вышел на пустынную улицу.
      Берн пошел на север — не бежал в это утро, которое могло оказаться последним в его заурядной жизни, — миновал последние деревянные постройки и вышел в поле за ними. Холодный, серый час перед восходом солнца. Он пришел в лес. Гиллир был там, где он его оставил. Конь, должно быть, так же голоден, как он сам, но с этим ничего не поделаешь. Если Берна убьют, жеребца заберут и будут хорошо за ним ухаживать: он — великолепное животное. Он погладил коня по носу, прошептал приветствие.
      Стало светлее. Восход солнца, ясный день, позже станет тепло. Берн вскочил на коня и покинул лес. Он медленно проехал через поля к главным воротам Йормсвика. Теперь нет смысла спешить. Он увидел зайца на опушке леса, настороженно за ним наблюдающего. Ему захотелось еще раз проклясть отца за то, что из-за Торкела он оказался здесь, в ужасном положении, но в конце концов он этого не сделал, сам не понимая почему. Ему также захотелось помолиться, и вот это он сделал. На крепостных стенах над воротами стояли стражники, увидел Берн. Он натянул поводья и остановил коня. Посидел несколько мгновений молча. Солнце встало слева от него, море было с другой стороны, за каменистым берегом. Там покачивались драккары — корабли с головами драконов. Длинный, очень длинный ряд кораблей. Берн посмотрел на них, на ярко раскрашенную корму и на серое, неспокойное море. Затем снова повернулся к стенам и потребовал поединка.
      Поединок может стать развлечением, хотя обычно коротким. Наемники гордились тем, что быстро расправлялись с деревенскими парнями, возомнившими себя воинами. Тривиальный, рутинный аспект их жизни. Вытащить руну с изображением меча, выехать за ворота, зарубить человека, вернуться к еде и пиву. Если слишком долго провозишься с выпавшим тебе по жребию соперником, можно на какое-то время стать предметом насмешек товарищей. Действительно, самый верный способ обеспечить себе смерть — для бросившего вызов — это слишком яростно сопротивляться.
      Но зачем ехать в такую даль, в Йормсвик, чтобы легко сдаться в надежде (возможно, тщетной) сохранить жизнь? Для вернувшегося домой могло считаться достижением уже то, что он сражался у этих стен и остался в живых, но, по правде говоря, не таким уж большим.
      Немногие наемники давали себе труд взобраться на крепостную стену, чтобы понаблюдать за поединком, в большинстве своем это были товарищи того, кто вытянул руну с мечом. С другой стороны, повседневная жизнь ремесленников, рыбаков и купцов города, раскинувшегося за стенами, была бедна развлечениями, так что обычно они откладывали свои дела и шли посмотреть, когда приходила весть о новом вызове на поединок.
      Они заключали пари — эрлинги вечно заключали пари, — обычно на то, сколько продержится новая жертва перед тем, как ее выбьют из седла или обезоружат, и будет ли очередной кандидат убит или ему позволят хромать прочь.
      Если вызов приходил рано утром — как сегодня, — шлюхи обычно спали, но когда крики о поединке разносились по улицам и переулкам, многие из них выползли наружу, чтобы увидеть схватку.
      Всегда можно было вернуться в постель, посмотрев, как глупца прикончат, может, даже выиграв монетку-другую. Можно было даже привести с собой плотника или парусного мастера до того, как тот вернется к себе в мастерскую, и таким образом заработать еще монетку. Драка иногда возбуждает мужчин.
      Девушка по имени Тира (судя по цвету волос и кожи, она была, по крайней мере отчасти, валесканкой) стояла среди тех, кто явился к воротам, когда разнесся слух, что брошен вызов. Она была одной из новых шлюх, прибыла с востока весной вместе с караваном купцов. Слишком костлявая и слишком острая на язык (и склонная пускать его в ход). У нее не было оснований надеяться увеличить свое благосостояние или заработать достаточно денег на постель в комнате на первом этаже дома с таверной.
      Эти девушки приезжали и уезжали или умирали зимой. Пустая трата времени жалеть их. Жизнь везде трудна. Если девушка настолько глупа, что ставит серебряную монету на крестьянина, который явился для поединка, то все, что нужно сделать, это прикусить монету, чтобы убедиться в ее подлинности, и как можно быстрее поставить часть денег против — даже при сделанных ставках.
      Как она заполучила эту монету — не вопрос, все девушки воруют. Серебряная монета означала для такой девушки, как Тира, неделю работы на спине или на животе и ненамного меньше работы, и более тяжелой, для ремесленника города. Чтобы собрать сумму на пари с ней, пришлось скинуться нескольким из них. Деньги отдали, как обычно, кузнецу, который имел репутацию честного человека с хорошей памятью и тяжелыми кулаками.
      — Почему ты это делаешь? — спросила Тиру одна из других девушек.
      Все зашевелились. На бросающих вызов обычно не ставят с намерением выиграть.
      — Они вчера полночи пытались его найти. Гурд и остальные. Он был в таверне Храти, и они за ним погнались. Я считаю, если он смог прятаться от дюжины наемников всю ночь, то сможет справиться с одним из них в бою.
      — Это не одно и то же, — возразила женщина постарше. — Здесь не спрячешься.
      Тира пожала плечами.
      — Если он проиграет, возьмете мои деньги,
      — Смотрите, как она швыряется серебром, — фыркнула другая женщина. — Что произойдет, если Гурд сам выедет на поединок, чтобы закончить то, что ему не удалось?
      — Этого не будет. Гурд — ярл. Он слишком себя уважает. Уж я-то знаю. Он теперь ходит ко мне.
      — Ха! Он поднимается к тебе по этой сломанной лестнице только тогда, когда другие шлюхи заняты. Не воображай о себе невесть что.
      — Он был у меня вчера ночью, — оправдывалась Тира. — Я его знаю. Он не станет драться… это ниже его достоинства и все такое.
      Кто-то рассмеялся.
      — Неужели? — спросил кто-то еще.
      Ворота распахнулись. Из них выезжал человек. Раздался ропот, потом снова смех в адрес девушки. Иногда люди так глупы, просто невозможно их жалеть. Надо извлекать из этого пользу. Те, кто не успел побиться об заклад, ругали себя.
      — Отдай деньги сейчас, — сказал кузнецу парусный матер с изрытым оспой лицом по имени Стерми, толкая его локтем. — Этот парень — покойник.
      Чайки кружились, ныряли в волны, снова взлетали с криками.
      — Глаз Ингавина! — воскликнула девушка по имени Тира, потрясенная. Толпа смотрела на нее с насмешкой. — Почему он это сделал?
      — Вот как? Мне кажется, ты сказала, что знаешь его, — с хохотом заметила другая шлюха.
      Они смотрели, большая, шумная группа людей, как Гурд Толсон — уже два года бывший предводителем небольшой дружины, заслуживший право не участвовать в поединках, если сам не захочет, — выехал в великолепных доспехах из открытых ворот Йормсвика и двинулся мимо них, без улыбки, к парню, ожидающему на каменистом берегу верхом на сером коне.
      Берн уже помолился. Прощаться ему было не с кем. Никто ничего не потеряет, если он умрет. Такая возможность существует. Человек делает свой выбор, в море и на суше или где-то между тем и другим, на границе.
      Берн немного подал Гиллира назад, когда к нему приблизился наемник, вытянувший жребий на поединок. Он знал, что хочет сделать, но понятия не имел, сумеет ли. Это опытный воин. На нем железный шлем, кованая кольчуга, круглый щит у седла. Зачем ему подвергать себя хоть малейшему риску? Именно в этом Берн видел свой шанс, каким бы маленьким он ни был.
      Воин из Йормсвика подъехал ближе; Берн еще немного отодвинулся назад по каменистому берегу, словно отступая. Теперь он стоял у кромки прибоя, в мелкой воде.
      — Где ты прятался вчера ночью, козопас?
      На этот раз его невольное отступление еще дальше в воду было не притворным, инстинктивным. Он узнал этот голос. Он не разобрался, который из мужчин прошлой ночью в пивной был Гурдом. Теперь узнал: крупный желтоволосый игрок в кости за ближним к нему столом, который заметил, как он расплатился и поспешно ушел.
      — Отвечай, кусок дерьма. Ты все равно тут умрешь. — Гурд обнажил свой меч. Стоящие у стен зрители зашумели.
      В тот момент, при звуках этого презрительного, уверенного голоса, при воспоминании об этом человеке прошлой ночью, Берна охватило редкое для него чувство. Обычно он держал себя в руках, был осторожным — единственный сын человека, слишком хорошо известного своей вспыльчивостью. Но защитная стена внутри его рухнула на том берегу у Йормсвика, пока море плескалось вокруг копыт его коня. Он заставил Гиллира отступить, пританцовывая, еще дальше в воду — на этот раз намеренно — и ощутил внутри себя жар внезапной ярости.
      — Ты — жалкое подобие эрлинга, тебе это известно? — резко ответил он. — Если я, по-твоему, пропахший навозом пастух, тогда почему ты не сумел меня найти прошлой ночью, Гурд? Почему сегодня понадобился ярл, чтобы прикончить обыкновенного пастуха? Или чтобы пастух его убил? Я одолел тебя вчера ночью, одолею и сейчас. По правде говоря, мне нравится твой меч. Мне будет приятно им сражаться.
      Молчание, наемник был ошеломлен. Затем хлынул поток грязных ругательств.
      — Ты никого не одолеешь, кусок дерьма, — оскалился великан, посылая своего коня вперед, в воду. — Ты просто спрятался и обмочился от страха.
      — Теперь я не прячусь, правда? — Берн повысил голос, чтобы его услышали. — Давай, малыш Гурд. Все смотрят.
      Он опять отступил назад. Теперь его сапоги в стременах уже были в воде. Он чувствовал, как конь старается не потерять дно. Здесь оно уходило вниз. Гиллир был спокоен. Гиллир был великолепен. Берн обнажил похищенный меч.
      Гурд последовал за ним дальше в море. Его конь перебирал ногами и скользил. Большинство эрлингов сражались пешими; если у них был конь, они ехали до поля боя, а там спешивались. Берн на это рассчитывал. Гурд не мог пользоваться щитом и мечом и одновременно управлять конем.
      — Слезай с коня и сражайся! — прохрипел ярл.
      — Я здесь, малыш Гурд. Не прячусь. Или эрлинги боятся моря? Поэтому ты не в набеге? Примут ли тебя обратно, когда увидят это? Иди и достань меня, могучий воин!
      Он опять выкрикнул эти слова, чтобы те, кто стоял у стены, его услышали. Некоторые начали подходить ближе к берегу. Он был удивлен тем, что почти не боится теперь, в такой момент. А гнев в нем разгорался все сильнее, согревая сердце. Он вспомнил вчерашнюю девушку: этот огромный бородатый вожак отобрал у нее монету из чистой зловредности. Это не должно было иметь значения — ей он так и сказал, — но имело. Берн не мог бы сказать — почему, у него не было времени решить — почему.
      Гурд ткнул в его сторону мечом.
      — Ты у меня помучаешься перед тем, как я позволю тебе умереть, — сказал он.
      — Ничего подобного, — ответил Берн, на этот раз тихо, не для посторонних ушей, а только для своего противника — и для богов, если они слушают. — Ингавин и Тюнир провели меня через море на этом коне в темноте ночи. Они за мной присматривают. Ты умрешь здесь, Гурд. Ты мешаешь мне идти по дороге моей судьбы. — Он снова удивил сам себя: он не собирался этого говорить и не знал, что имеет в виду.
      Гурд с силой нахлобучил шлем на голову, без слов что-то прорычал и бросился в атаку.
      Трудно атаковать в прибое даже в благоприятный момент. Все получается не так, как ожидаешь или как твой конь ожидает. Движения замедляются, возникает сопротивление, дно движется — а затем там, где песок и камни ускользают, оно совсем исчезает, и человек плывет, или конь плывет, вытаращив глаза от ужаса. Невозможно атаковать на плаву, в доспехах, когда ты тяжелый и потерял равновесие.
      Но, с другой стороны, Гурд был воином Йормсвика, ярлом, и он — шутки в сторону — не боялся моря. Он двигался быстро, и конь у него был хороший. Первый удар с размаха получился тяжелым, как удар молота, и Берн едва успел подставить свой меч и защитить туловище. Вся его правая сторона загудела от удара: Гиллир пошатнулся от него, Берн ахнул и натянул поводья, уводя коня вправо в море скорее рефлекторно.
      Гурд продвинулся дальше вперед, продолжая рычать, и нанес еще один рубящий удар наотмашь. Он сильно промахнулся. Теперь они были на глубине оба. Гурд чуть не слетел с коня в волнах, сильно зашатался в седле, а конь под ним замолотил ногами по воде, пытаясь удержать равновесие.
      Берн ощутил внутри себя невозможное сочетание льда и огня: ярость и холодный расчет. Он подумал об отце. Десять лет уроков с применением всего оружия, известного Торкелу. Как парировать рубящий удар сверху. Его наследство?
      Он сказал, глядя, как его противник барахтается, потом выпрямляется в седле:
      — Если ты от этого почувствуешь себя лучше, умирая здесь, то знай, что я не пастух, малыш Гурд. Мой отец много лет плавал с Вольганом. Торкел Эйнарсон, товарищ Сигура. Знай это. Только это не приведет тебя сегодня утром в чертоги Ингавина. — Он помолчал, глядя прямо в глаза противника. — Боги, наверное, видели, как ты украл ту монету вчера ночью.
      Если он сейчас умрет, девушка тоже умрет из-за этих его слов. Он не собирался умирать. Он ждал, увидел, как понимание — многих вещей — сверкнуло в голубых глазах наемника. Затем коленями послал Гиллира вперед наискосок и вонзил меч в коня Гурда снизу вверх прямо над поверхностью воды.
      Гурд вскрикнул, бесполезно дернул за повод, взмахнул мечом — больше для равновесия, чем для чего-то другого, — и соскользнул с седла.
      Берн увидел, как он по грудь погрузился в воду под тяжестью кольчуги, стараясь устоять на ногах. Его умирающий конь снова забил копытами и лягнул его. У Берна оставалась секунда на колебания — не пожалеть ли этого человека. Он подождал, пока Гурд, сражающийся с весом кольчуги, оказался стоящим почти вертикально в волнах, затем снова направил Гиллира в сторону открытого моря и вонзил меч прямо в красивое, бородатое лицо ярла под выступом шлема, закрывающим нос. Клинок прошел через его рот и кости черепа и громко ударил о металл шлема сзади. Берн выдернул его, увидел кровь в воде, неожиданно яркую. Он смотрел, как его противник падает в белую пену прибоя. Уже мертвый. Еще один рассерженный призрак.
      Он соскочил с коня. Схватил погружающийся в воду меч, гораздо лучший, чем у него. Ухватил Гурда за ворот кольчуги и потащил его из моря. Кровавый след тянулся за изуродованным лицом. Он бросил перед собой на берег оба меча и двумя руками вытащил тяжелое тело на песок. Постоял над ним, тяжело дыша, вода капала с него. Гиллир вышел следом. Другой конь остался в море, его труп плавал на мелководье. Берн несколько мгновений смотрел на него, потом вернулся обратно в воду. Нагнулся и снял с седла щит мертвеца.
      Он взглянул на толпу, собравшуюся между морем и стенами, потом поднял глаза на солдат на стенах над открытыми воротами. Их было много в это солнечное летнее утро. Сам ярл Гурд выехал за ворота, намереваясь сразиться: стоило посмотреть, что он сделает с несчастным претендентом, который его оскорбил. Посмотрели.
      Два человека выходили из открытых ворот. Один поднял руку в знак приветствия. Берн все еще ощущал в себе гнев, который разгорелся в сердце и не собирался исчезать.
      — Доспехи этого человека — мои, — крикнул он, повысив голос над глухим шумом бурного моря за его спиной, — во имя Ингавина.
      Они ему не годились по размеру, но их можно переделать или продать. Так поступали наемники. Он только что стал одним из них.

* * *

      На границе любого повествования есть такие люди, которые входят в него лишь на мгновение. Или, другими словами, есть люди, которые минуту, час, день участвуют в событиях, а затем следуют дальше своей дорогой. Для них та история, с которой они ненадолго пересеклись, — лишь мгновение в драме их собственной жизни и смерти.
      Кузнец Ральф Эрликсон предпочел вернуться на свой родной остров Рабади в конце того же лета, проведя почти десять лет на материке. Последние четыре года он обитал в шумном городе у стен Йормсвика. Он заработал (и скопил) приличную сумму, потому что наемники постоянно нуждались в его услугах. Но, в конце концов, он решил, что пора ехать домой, купить земли, выбрать жену и родить сыновей.
      Родители Ральфа давно умерли, братья уехали куда-то — он уже и не знал точно куда, после десяти лет разлуки. На острове были и другие перемены, конечно, но не так много, в самом деле. Одни таверны закрылись, другие открылись, одни люди умерли, другие родились. Гавань стала больше, вмещала больше кораблей. Два правителя сменили друг друга с тех пор, как он уехал. Самый последний — Стурл Однорукий — только что начал управлять островом. Ральф выпил пару-тройку раз с Одноруким после приезда. Они вспомнили общее детство и рассказали друг другу о своих очень разных жизнях потом. Ральф никогда не участвовал в набегах; Стурл потерял руку за морями… и сколотил небольшое состояние.
      Рука — справедливая плата за богатство, по мнению Ральфа. У Стурла большой дом, жена, земля, возможность заполучить других женщин и власть. Это было… неожиданно. Но он не высказал вслух эту мысль, даже после нескольких выпитых кружек. Он приехал домой, чтобы жить здесь, а Стурл стал правителем. Нужно проявлять осторожность. Он спросил о незамужних девушках, улыбнулся в ответ на вполне ожидаемые шуточки, запомнил пару имен, которые Стурл ему все же назвал.
      На следующее утро он вышел за стены, прошел по памятным полям к женскому поселку. Он обещал выполнить одно поручение. Ни к чему спрашивать дорогу. Он отлично помнил ее.
      Поселок содержался в большем порядке, чем Ральф помнил. Стурл немного рассказал ему об этом: о недавней казни старой вёльвы и о появлении новой. Отношения между ними, признал правитель, хорошие. Женщины-колдуньи даже завели привычку приносить еду и эль жнецам в конце дня. Они ничего не говорят, сказал ему Стурл, качая головой. Ни слова. Просто выходят друг за дружкой, чередой, несут сыр или мясо и напиток, потом возвращаются назад. Друг за дружкой.
      Ральф Эрликсон сплюнул на тростник, покрывающий пол в доме правителя.
      — Женщины, — заметил он. — Просто играют в свои игры.
      Одноглазый пожал плечами.
      — Может быть, меньше, чем раньше. — У Ральфа возникло ощущение, что он каким-то образом считает это своей заслугой.
      Ответные услуги мужчин стали заметны, когда кузнец подошел к поселку. Забор починен; строения выглядят крепкими, двери висят ровно; поленницы дров уже поднялись высоко, задолго до зимы. Имелись признаки строительства, строили какой-то новый дом.
      Женщина в серой тунике по щиколотки наблюдала за его приближением, стоя у калитки.
      — Пусть дарует Ингавин мир всем живущим здесь, — произнес Ральф обычное приветствие. — Мне надо кое-что передать одной из вас.
      — Мир и тебе тоже, — ответила она и замерла в ожидании. Не открывала калитку.
      Ральф переступил с ноги на ногу. Ему не нравились эти женщины. Он смутно пожалел, что взялся за это поручение, но ему заплатили, и задача была несложной.
      — Я должен поговорить с женщиной, имени которой не знаю, — сказал он.
      К его удивлению, она рассмеялась.
      — Ну, так ты не знаешь моего имени.
      Он не привык к смеху в поселке ясновидящей. Раньше он дважды бывал здесь, оба раза чтобы поддержать Друзей, пришедших к вёльве за сейтом. Оба раза никакого веселья.
      — Тебя когда-нибудь кусал змей? — спросил он и обрадовался, когда она вздрогнула.
      — Это та женщина, которую тебе нужно повидать?
      Он кивнул. Через секунду она открыла перед ним ворота.
      — Подожди здесь, — сказала она и оставила его во дворе, а сама пошла в один из домов.
      Он огляделся. Теплый день, конец лета. Он увидел ульи, огород с травами, запертую пивоварню. Услышал пение птиц на стоящих вокруг деревьях. Ни следа других женщин. Он стал лениво гадать о том, где они.
      Открылась дверь, и вышла другая женщина, одна, в синем платье. Он знал, что это значит. И тихо выругался. Он не ожидал, что придется иметь дело с самой вёльвой. Она была молода, как он заметил. Однорукий сказал ему об этом, но это сбивало с толку.
      — Тебя просили мне что-то передать, — тихо сказала она. Она носила капюшон, но он увидел широко расставленные голубые глаза и стянутые сзади желтые волосы. Ее даже можно было назвать хорошенькой, хотя о вёльве думать так опасно.
      — Мир Ингавина, — сказал он.
      — И мир Фуллы да пребудет с тобой. — Она ждала.
      — Тебя… змей?..
      — Да, это меня он укусил. Весной. — Она сунула руку под одежду и вынула ее, держа что-то. Эрликсон быстро шагнул назад. Она обернула эту тварь вокруг шеи. Змей свернулся там, поднял голову, посмотрел на него над плечом хозяйки, потом мелькнул опасный язык. — Мы помирились, я и змей.
      Ральф Эрликсон прочистил горло. “Пора уносить ноги”, — подумал он.
      — Твой родственник шлет привет. Из Йормсвика.
      Он очень ее удивил, понял он, и понятия не имел почему. Она сжала кулаки.
      — Это все? Послание?
      Он кивнул. Снова прочистил горло.
      — С ним… все хорошо, могу смело сказать.
      — Работает у наемников?
      Довольный Ральф покачал головой. Они не все знают, эти женщины.
      — Он убил ярла на поединке в середине лета. Он живет в Йормсвике, стал одним из них. Ну, по правде сказать, в данный момент его нет в городе.
      — Почему? — Она стояла совершенно неподвижно.
      — Отправился в набег. К побережью англсинов. Пять кораблей, почти две сотни людей. Большой отряд. Они отплыли еще до меня. — Ральф видел, как они отплывали. Был конец лета, но они могли зазимовать, если нужно. Он ковал и чинил оружие и доспехи для многих из них.
      — К побережью англсинов, — повторила она.
      — Да, — подтвердил он.
      Воцарилось молчание. Он услышал жужжание пчел.
      — Спасибо за твои вести. Да хранят тебя Ингавин и богиня, — сказала она. Отвернулась, змей по-прежнему обвивал ее шею и плечи. — Подожди здесь. Сигла принесет тебе кое-что
      Сигла принесла. Щедрый дар. Он потратил часть денег в таверне в ту ночь на эль и девочку. На следующее утро пошел присматривать участок. Не то чтобы их было так уж много на острове. Рабади — маленький остров, все всех знают. Если бы его родители все еще были живы, это пригодилось бы, но их здесь похоронили, что зря думать об этом. Одно из имен, которые назвал ему Стурл, принадлежало вдове, бездетной, достаточно молодой, чтобы рожать, как ему сказали, с собственной землей на восточном конце острова. Он почистил одежду и сапоги перед тем, как отправиться с визитом.
      Следующим летом у Ральфа родился сын. Жена умерла при родах. Он похоронил ее позади дома, нанял кормилицу и отправился искать другую жену. Нашел, и еще моложе на этот раз: он теперь был владельцем небольшого участка земли. Он чувствовал себя удачливым, словно делал в жизни правильный выбор. У южного конца его участка стоял одинокий дуб. Он не тронул его, посвятил его Ингавину, приносил сюда пожертвования, жег костры в день летнего и зимнего солнцестояния.
      Его сын четырнадцать лет спустя срубил его однажды ночью после дикой пьяной драки, которую они вдвоем устроили. Ральф Эрликсон, все еще пьяный утром, убил мальчика в его постели молотом, когда обнаружил это, раскроил ему череп. Отец может делать со своими домашними все, что пожелает, так уж повелось.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31