День проклятья

      Но все оставались за границами круга. Почему? Что это означает?
      Большинство кроликособак не реагировали на хтор-ров. Они пришли сюда на детский утренник. Черви значили для них не больше, чем… мебель. Или охрана. Или… что-то еще? Я не мог ничего придумать.
      Кроликособаки повисли на мне – они хотели еще поиграть. Я не стал сопротивляться и, отвернувшись от червей, улыбался, хихикал, хохотал во все горло.
      Один из червей застрекотал.
      Несколько кроликособак повернулись к нему. Я тоже. Это был один из крупных – с лоснящейся красной шерстью, сквозь которую просвечивала пурпурная кожа, а по бокам шли светло-розовые, почти белые полосы.
      Три хторранина поменьше с такой же раскраской сидели на почтительном расстоянии от него.
      Верховный вождь? Старейшина? Отец семейства? Советник по связям с общественностью? Вожатый скаутов? Кто?
      Несколько кроликособак направились к хторранам.
      Они карабкались на огромных красных чудовищ, шлепали их по бокам и успокоительно кудахтали, гладили и терлись рыльцами об их шерсть. Даже самый большой червь был облеплен маленькими розовыми созданиями, похлопывающими и гладящими его по темно-пурпурному меху. Мерцающий мех менял цвет прямо на глазах, полосы переливались и словно плыли.
      Неожиданно я осознал, что остался в круге один. Неужели кроликособаки предали меня?
      Нет – одна схватила меня за руку и нетерпеливо затопала ногами. Она тянула меня за собой, а ее большие глаза-пуговицы смотрели с ожиданием.
      – Кажется, меня хотят представить червям, – произнес я вслух.
      – Представьтесь, – согласился передатчик. Большинство червей занимались своими маленькими наездниками. Только я не мог понять, кто за кем ухаживает: то ли кроликособаки ласкают своих хозяев, то ли черви нянчатся с забавными щенками?
      Что происходит? Может быть, кроликособаки приехали сюда на хторрах, как съезжаются ковбои на лошадях, чтобы потанцевать кадриль? Или черви вывезли на прогулку малышей, как няньки в Центральном парке?
      Меня подвели к самому крупному червю. Он изучающе взглянул на меня. Я судорожно сглотнул: откуда-то изнутри поднимался панический страх.
      – Спокойнее, Джим, – произнес я. Или кто-то? Снова голоса. Мое сознание затуманивалось. Я сидел на верхушке дерева. Все верно. Я – обезьяна.
      Кроликособаки, видно, хотели представить меня в самом выгодном свете и познакомить с… Я не мог подобрать нужного слова.
      Послышался шорох,
      Это моргнул большой червь, остальные развернули глаза, и теперь на меня уставились сразу все черви. Повернув голову, я обвел их взглядом. О чем они думают? Выглядели они мирно, как слоны, только двое задумчиво пощелкивали челюстями. Бр-р.
      Самый большой хторранин изучал меня, не проявляя никаких эмоций. Он перекатывал глаза то так, то эдак, под разными углами, словно никак не мог понять, что такое перед ним. Холодное любопытство – вот и вся реакция. В конце концов кроликособаки устали ждать и бросили меня. Подошли два других зверька, обнюхали пальцы моих рук и ног, пах. Одна коснулась набедренной повязки, потрогав сквозь материю половые органы. От неожиданности я вскрикнул, потом рассмеялся и оттолкнул кроликособаку. Она отошла. Хторранин все смотрел на меня.
      Некоторые кроликособаки не отрываясь глядели в большие глаза хторров. Вдруг одна похлопала червя по боку, он опустил руку, взял зверька и поднес к лицу.
      Неужели все так просто? Зрительный контакт?
      Я посмотрел на моего червя. Моего?
      Он скосил глаза – один выше другого, – что означало крайнюю степень хторранского удивления. Огромные глазные яблоки были, вероятно, не меньше тридцати сантиметров в диаметре. Их взгляд гипнотизировал.
      Я шагнул к червю.
      Его взгляд сделался напряженным. Он смотрел на меня в упор. Руки, сложенные на спине, шевельнулись.
      Собрав всю свою храбрость, я приблизился к хторру вплотную и застыл перед ним, пристально вглядываясь.
      Фантастическое существо!
      На какое-то мгновение мне показалось, что я читаю его мысли. Хторранин моргнул: спут-пфут.
      Странно: я чувствовал полное спокойствие, видя такое выражение в его глазах.
      Я поднял руки и развел в стороны. Червь развернул свои руки, сложенные, как крылья, по бокам мозговой коробки позади глаз. Руки вытянулись над глазами хтор-ра, потом повисли, напоминая скорпионьи хвосты.
      Червь раскрыл руки, копируя мой жест.
      – Он разумен, – сказал я. – Не знаю почему, но это так. Он слишком умен, чтобы быть просто домашним животным…
      Не опуская рук, я шагнул вперед.
      Червь скользнул навстречу мне.
      Наши пальцы встретились. Червь взял мою ладонь своей клешней и стал поворачивать, заинтересованно изучая ее. Втянул и закрыл глаза, по-видимому, перенастраиваясь на ближнее зрение. Он заметил, что меня заинтересовали движения его глаз, и глянул мне в лицо, потом снова переключился на мою руку.
      Закончив изучение, он отпустил руку и протянул мне собственную клешню – предложил взаимное обследование. Я взял клешню и поднес к своему лицу. Я поворачивал ее, разглядывая так же внимательно. Клешня состояла из трех растопыренных пальцев, каждый из которых имел три сустава. Я повернул клешню тыльной стороной. Червь мог использовать каждый палец как большой. Удобно, Отпустив руку червя и встретившись с ним взглядом, я сказал:
      – Спасибо.
      Червь, прищурившись, втянул глаза, что отчасти смахивало на жест благодарности, и издал утробный звук: – Ктрлп?
      – Добро пожаловать, – ответил я.
      Хторр протянул обе руки и дотронулся до моих плеч. Я вздрогнул, но, снова заглянув в глаза существа, сказал:
      – Все в порядке. Продолжай.
      Червь начал ощупывать меня, гладить, похлопывать, как делали это кроликособаки.
      Мое тело поразило его так же сильно, как и их.
      Пальцы червя осторожно дотронулись до передатчика. Приподняли цепочку, отпустили ее. Он удивлялся, зачем я ношу на себе столь очевидный продукт технологии. Затем подергал набедренную повязку. Я еще раздумывал, не стоит ли снять ее, когда он перерезал клешней завязки и аккуратно бросил повязку на землю. При виде половых органов он удивленно моргнул, дотронулся до моего пениса и мягко погладил его. Еще раз озадаченно моргнул, потом повернул меня и стал рассматривать сзади.
      За нами наблюдали остальные хторры. В их взглядах чувствовалось нечто большее, чем простое любопытство. Они чего-то ждали? Кроликособаки настолько увлеклись обихаживанием червей, что позабыли обо мне. Как это расценить? Может, они уже считают меня своим?
      Увлеченная игра зверьков с червями и между собой выглядела почти что сексуальной. Несколько кроликосо-бак, похоже, даже… спаривались? Хотя нет.
      Должно быть, я просто не понимал, что они делают.
      Воздух холодил тело. Червь тыкал меня в ягодицы.
      – Ты как врач на медосмотре, – сказал я ему. И тут же появилась другая мысль:
      – Как ветеринар. Точно так же мой дядюшка осматривал бычков, прежде чем…
      Из передатчика донесся голос Флетчер, очень тихий, но очень твердый:
      – Джим, не вноси это в круг.
      Внезапно червь схватил меня за ногу и, дернув, поднял вверх тормашками. Я все же сумел крикнуть:
      – Эй!
      Червь скосил на меня глаза, как бы спрашивая.
      И продолжил изучение. Он потрогал подошвы моих ног, погладил, а когда провел пальцем по мягкой коже в своде стопы, я не выдержал щекотки и захихикал.
      Червь взял мою руку и, подняв ее на уровень ноги, стал их сравнивать.
      – Он разумен! Он должен быть разумным! – просипел я, по-прежнему вися вниз головой. – Видите, что он делает?
      Внезапно червь отпустил меня. Я мешком свалился на траву, вскочил на ноги и улыбнулся.
      – Сначала надо было попросить разрешения, – сказал я хторру.
      Ждет ли он от меня каких-то действий? Хотел бы я знать.
      Червь мигнул.
      Нужно попробовать.
      Подойдя сбоку, я потянулся и… дотронулся до него. Червь перекатил глаза назад, наблюдая за мной.
      Я прислонился к нему. Мех покалывал тело. Я слышал… Нет, не сердцебиение, а ритм, непрерывный рокот, словно где-то в глубине тела работал огромный мощный мотор. Чувствовалась постоянная вибрация, темное далекое эхо ревущего в горне пламени, приглушенное гигантской плотью хторранина.
      Я похлопал его по плечу, как это делали кроликособа-ки. Он опустил руку, чтобы помочь мне подняться наверх. Помедлив, я поставил ногу на руку хторранина, и он сам – сам! – посадил меня на спину. Я лег плашмя, полностью сосредоточившись на покалывании, волнами омывающем мое обнаженное тело, плотью впитывая внутренний рокот, костями ощущая вибрацию. Очень… сексуально! Построить бы машину, дающую такие ощу-щения…
      Я сел на спине хторранина, как ковбой. Он развернул глаза назад и внимательно посмотрел на меня.
      – Но-о! – ляпнул я наобум, хотя это было глупо. Или не так уж глупо?
      Червь тронулся.
      Он повернулся и пополз вверх по склону к трем червям помельче, с такой же окраской. Я почувствовал, как перекатываются его мышцы, и вскрикнул от неожиданности. Меня охватило кошмарное чувство, что теперь я не смогу слезть с него до тех пор, пока он не доставит меня прямиком на продовольственный склад.
      Однако он остановился, чтобы на меня могли посмотреть его… партнеры?
      Я быстро соскользнул на землю. Червь, похоже, не возражал. Если меня куда-то приглашают, я предпочитал иметь свободу выбора. В следующий момент я оказался в окружении четырех хторран, с любопытством рассматривающих меня. Может, напрасно я слез?..
      Большой червь хрюкнул. Или рыгнул. Звук был тихий и мог означать все, что угодно. Или ничего. Это был первый звук, которым он обменялся с членами своего семейства. Но те лишь вопросительно посмотрели на него.
      Хторранин издал другой звук – намеренно громкую отрыжку, – сопроводив ее короткой модулированной трелью, а потом повернулся и пополз прочь. Забыл, что ли, обо мне, или ему все равно? Три других червя последовали за ним, еще двух оседлали кроликособаки; другие зверьки быстро бежали сзади. Парочка их, пробегая мимо, дернула меня.
      – Они хотят, чтобы ты пошел с ними, – раздалось в моем ухе.
      – Вижу.
      – Следи, чтобы передатчик смотрел объективом вперед, Джим.
      – Хорошо.
      Кроликособаки ковыляли и прыгали, скрываясь за гребнем холма. Я поспешил за ними, гадая, куда это мы так торопимся, хотя ответ напрашивался сам собой.
      Рядом находилось гнездо, и мы направлялись туда, чтобы переждать самое жаркое время суток.
      – Слышите меня?
      – Будь обезьяной, Джимбо.
      – Тед? Тэнджи? Это ты?
      – Заткнись.
      – Йи-йи-йик! – издал я обезьяний клич.
      А потом мы – черви, Кроликособаки и я – оказались под деревьями. Не земными, а высокими, красными, с толстыми стволами. Они напоминали баньян или красные фикусы. Я вспомнил их. Вспомнил, как сидел на макушке одного из них. Стволы обвивали толстые клейкие лианы, исчезая высоко над нашими головами, словно алые сосуды, устремленные в светлое будущее. Лианы потемнее и мрачные с виду стлались по земле, змеились, ветвились и наконец исчезали в густом красном кустарнике, окружающем деревья, мощные ползучие корни которых изгибались, как драконьи хвосты.
      Листья древесных гигантов походили на слоновьи уши. Некоторые достигали размеров одеяла. Полог леса был столь плотен, что казалось, мы угодили в пещеру. Даже Кроликособаки притихли, когда солнечный свет остался позади.
      Ковер из голубой травы пружинил под ногами. Там и сям росли черные вьющиеся кустики, красные неоновые огоньки которых лишь подчеркивали угрюмость леса. В воздухе летали какие-то незнакомые маленькие существа.
      Пахло жимолостью, абрикосами и темно-красной гнилью. Запах не был приятным, но и неприятным его не назовешь, – просто он был другим.
      Червей, похоже, не заботило, иду ли я за ними. Может, они действительно принимают меня за своего? Или все же считают гостем? Или для них вообще не существует разницы между этими понятиями?
      Хторране двигались по лесу медленно, так что мы с кроликособаками не отставали.
      Не торопятся по доброте душевной? Или хторране быстро перемешаются только на поле битвы? В основном я видел их в боевой обстановке. А это, наверное, обычная скорость.
      Я задумался. В активном состоянии существа таких размеров должны выделять огромное количество тепла, но при таком соотношении поверхности и объема хторране не успевают излучать тепло в окружающее пространство. По-видимому, они вынуждены постоянно следить за температурой тела и соответственно вести себя.
      Может быть, отсюда эти волны – они как бы проветриваются.
      Интересно, довез бы меня червь до места? Наверное. Не возражали же остальные против седоков.
      Но я еще не готов к таким поездкам.
      Неожиданно земля резко пошла под уклон. Я едва удержался на ногах. Меня ничуть не удивило бы, окажись мы в подземном царстве, однако – нет, мы снова выбрались на свет. На красную с розовым лужайку, всего лишь чуть побольше обычной лесной поляны. В центре стояли тотемные столбы, несколько каких-то оплавленных штуковин с дырками – большими, маленькими, с зазубренными краями. Один из хторров подполз к тотемному столбу и начал жевать его-. Мне захотелось остановиться и понаблюдать. Я уже начал подозревать, что…
      – Большая дыра, три поменьше, – отрывисто произнес я. – Это, так сказать, лейтмотив – большой червь, три поменьше… – Неожиданно мысли побежали в дру– гом направлении: – Все понятно! Это то, что видит червь, его восприятие мира.
      Дырки символизируют то, с чем он имеет дело, – кроликособак, другие семьи…
      – Джимбо, заткнись! Немедленно прекрати анализировать. Ты – обезьяна. Слушай всем своим существом.
      – Й-и-и! – заверещал я.
      – Молодец.
      Мы миновали тотемные столбы, и я уже решил, что мы опять уйдем в лес, но поляна оказалась больше, чем я думал. В дальнем ее конце виднелось гнездо, группа гнезд мандала. Шесть куполов, расположенных на равном расстоянии друг от друга и от крупного купола в центре. И еше загоны.
      – Видите их расположение? Идеальный шестиугольник! Они начали новый круг.
      Загоны точно соответствуют следующему кольцу куполов. – Я осекся и снова заверещал: – Й~и-и, й-и-и.
      «Хорошая обезьяна, – уговаривал я себя. – Получишь банан, если будешь хорошо себя вести».
      Хторране утратили интерес ко мне и уползли. Большая часть кроликособак тоже куда-то скрылась. Но те немногие, что опекали меня, пошли за большим червем, который первым… предъявил на меня права? Я отправился следом. В гнездо.
      Спиральный тоннель спускался все глубже, глубже и глубже. Его голубые, слегка фосфоресцирующие стены покрывал мех с приятным запахом. Неожиданно я вспомнил, какими голыми были стены гнезд, которые нам доводилось видеть до сих пор. Это гнездо было другим. На стенках прилепились толстенькие красные существа – пузыри размером с теннисный мяч. Некоторые из них светились, отбрасывая мягкий красный свет. Я видел розовых ершиков жирных мохнатых мипов, темных задумчивых вампиров, тысяченожек, прячущихся за кабелем – нет, лианами, очень на него похожими, только потолще.
      Они ветвились по полу, взбирались на стены, как артерии и вены. Казалось, я попал внутрь живого организма. Лианы были толще, чем на деревьях, но такие же яркие – пурпурные, черные, цвета червонного золота, темно-коричневые. Они тянулись повсюду, как кабели на телестудии, но лишь изредка пересекали центральную часть коридора, превращаясь в узкие плоские ленты. Любопытно!
      Очевидно, маленьким ножкам хторран необходима относительно ровная поверхность для передвижения.
      Черви исчезли в зловещем полумраке. Я держался за кроликособаками. Тоннель круто под уклон свернул налево; открылась створчатая дверь, и мы продолжили спуск…
      Кто-то двигался навстречу.
      Сначала я подумал, что собака. Потом – обезьяна. Или безголовый цыпленок, размером с ребенка. Затем отказался от дальнейших догадок. Появилось нечто совершенно незнакомое.
      Высоко поднятая грудь без головы медленно брела вверх по коридору. Гладкая, маслянисто блестевшая кожа желтовато-красного цвета покрывала существо.
      Половину этого двуногого слизня составлял хвост, другую половину – шея, которая заканчивалась… ртом. Нет, рылом. Ошейник из крошечных глазок опоясывал шею там, где она сходила на нет.
      Безголовое рыло, раскачиваясь, сопело, как пылесос. Оно ело, но с большим разбором.
      Существо принюхалось ко мне, провело хоботом по моей ноге вверх, потом вниз по другой ноге и двинулось дальше.
      Обнаружив на стене пузырь, оно втянуло его. По вздутию на шее было видно, что пузырь проскользнул до половины его длины, затем на мгновение застрял. Существо раскусило его и с глухим хрустом прожевало. Когда шея снова опустилась, изо рта закапали густые слюни. Существо слизало их и пошло дальше.
      – Уборщик? – предположил я.
      Кроликособаки уже ушли вперед. Одна из них, обернувшись, нетерпеливо затопала ногами.
      Я еще раз взглянул на уборщика – более отвратительной твари видеть не доводилось – и пошел вниз за кро-ликособаками.
      Хотел бы я знать, как глубоко мы опустились, если вообще оставались на Земле.
 
       В. Почему хторранин откусил у вице-президента только одну ногу?
       О. Чтобы тот мог стоять на другой.

64 «ПРИВЕТ, ДЕЙВ!»

      Сливки – не единственное, что плавает на поверхности.
Соломон Краткий

 
      Столь хорошо обставленного гнезда нам еще не доводилось видеть. И такого обжитого. Оно представляло собой наиболее полный срез хторранской экокультуры.
      А я не имел ни малейшего представления, что здесь к чему.
      На стене виднелись гроздья каких-то штуковин, похожих на сливы. От них исходил сильный и вкусный запах. Еда? Или нет? Откуда мне знать? Здесь же росли кустики ягод. Зачем? Под потолком болталась сеть – то ли живая, то ли нет. Интересно, что подумал бы хторр о шелковых шторах моей мамули, кроме того, что их можно сожрать?
      Я направлял передатчик на все, что видел. Доктор Зимф и экологический отдел получат информацию для размышлений на много лет вперед. Жаль только, что этих лет у нас не будет. Интересно… смог бы я здесь жить, стать обитателем гнезда?
      Вот что нам действительно необходимо: кто-нибудь должен жить с хторранами.
      И это становилось реальностью. Ведь они пока не сожрали меня.
      Это «пока» тревожило.
      – Хрпл?
      Наверх из-за поворота выполз маленький червь. Я отступил в сторону. Он был всего величиной с собаку, но подвижен и любопытен. Уставившись на меня, он не отводил глаз. Так, с повернутыми назад глазами, и уполз за поворот. Очевидно, его послал отец. Или мать? Или кто там у них бывает?
      Проклятье! Слишком мало мы знаем,
      К тому же где-то на полпути я забыл, как быть обезьяной, и теперь не знал, кто я такой.
      Кроликособака потянула меня за собой. Я не стал упираться. Мы все шли и шли вниз, сворачивая то влево, то вправо, пока я окончательно не запутался. Под семью куполами располагался целый лабиринт. Кто – или что – выкопал его? Как он сумел?
      – Медальончик, видишь все это?
      – Отлично вижу. Ш-ш.
      Откуда-то донеслась песнь червей. Глубокая, ритмичная, успокаивающая, бесплотная, неземная, она отдавалась эхом в тоннеле.
      Сколько хторран пело ее? Четверо или больше? Боже, как это прекрасно! Ничего более захватывающего я в своей жизни не слышал. Я обогнал кроликособак, более не нуждаясь в их подсказках.
      Мне хотелось добраться до самого сердца песни. Увидеть поющих. Стать одним из них. Внимать звукам всей душой. Снова погрузиться в нее…
      Как в песню стада.
      Как…
      Кроликособаки увлекли меня в боковой тоннель; пение осталось позади. Наверх, за угол – и мы очутились в тускло освещенной комнате, полной маленьких кроли-кособак – в их гнезде. Они бормотали, взвизгивали, подпрыгивали, кувыркались и…
      Среди них оказались человеческие детеныши. Четырехлетний светловолосый малыш, еще не научившийся толком ходить, вышел вперевалку со счастливой улыбкой на неумытой мордашке. Несмотря на голенькое грязное тельце, выглядел он здоровым и упитанным.
      – Привет, Дейв! – обратился он ко мне. – Привет, Дейв!
      Остальные детишки остались сзади. Их было трое: совсем еще кроха, даже ползавшая с трудом, девочка лет семи и свернувшийся калачиком десятилетний мальчик. Он сосал большой палец, ни на что не реагируя и ничего не замечая.
      Девочка недоверчиво уставилась на меня широко раскрытыми глазами. Ползунку было не до меня; он со счастливым видом ворковал сам с собой.
      – Вот дерьмо, – прошептал я. – Боже, нет. – И снова: – Вот дерьмо.
      Продолжать операцию? Выяснять, что еще есть в гнезде? Или спасать детей? Что важнее?
      Я колебался. Разрывался на части.
      Песнь червей. Дети. Передатчик. Задание. Вопросы. Все навалилось разом.
      В груди разгорался костер.
      – Маккарти, что случилось?
      – Я не могу оставить их здесь.
      – Ваше задание…
      – Плевал я на задание. Такого мы не предвидели. Тишина.
      – Маккарти, послушайте. Мы почти установили контакт с хторрами. Не губите все дело!
      – Если я оставлю их здесь, знаете, что с ними случится?
      – Вы не можете знать этого.
      – Я знаю.
      – Это совсем другое дело.
      – Как раз этого вы знать не можете. Снова тишина.
      – Маккарти?
      – К черту! Заткнитесь. Медальон заткнулся.
      Они были, конечно, правы.
      Но эта правота не имела ничего общего со справедливостью. Вокруг удивленно тараторили Кроликособаки, пытаясь тянуть меня то в одну, то в другую сторону. Я больше не понимал, чего от меня хотят.
      Проклятье! Ну почему это выпало на мою долю?
      – Привет, Дейв!
      Черт возьми, я знал, что сейчас сделаю! Почему я так дрожу? Я поднял малыша, крепко прижал к груди, потерся носом о его шейку, поцеловал и сказал:
      – Привет, засранец.
      Я взъерошил ему волосы, и он засмеялся. Пусть он обделан, я ведь тоже в дерьме.
      Все люди такие. Мы провоняли хторрами, красной гнилью, отчаянием и песнями червей.
      Раздвинув кроликособак, я шагнул к девочке. Присел на корточки, чтобы ее лицо оказалось на уровне моего, и сказал:
      – Здравствуй. Меня зовут Джим. Я пришел, чтобы отвести тебя домой. Хочешь домой?
      – Где моя мама?
      – Ты хочешь пойти домой? – повторил я.
      – Моя мама умерла.
      – Ты пойдешь со мной.
      – Где моя мама?
      «Ты ведешь себя глупо. Очнись, Джим! Она не слышит тебя».
      Я повернулся, подобрал ползунка и положил его на руки девочке.
      – Ты понесешь ребенка, договорились? – твердо сказал я. И повторил как приказ:
      – Ты понесешь ребенка.
      Она кивнула.
      Отлично.
      Может, у нас есть шанс. Что подумают хторране о том, что я увожу детей из гнезда? Впрочем, какое мне дело? Я должен! И все же как они воспринимают наших детей? Как разновидность кроликособак? Или разновидность закуски? Коли на то пошло, не служат ли кроликособаки тоже закуской? Экологически чистая хторранская жратва – в каждую упаковку добавлен один ребенок. Тьфу, гадость.
      Я опустил малыша на землю, – он еще мог идти сам, – и повернулся к мальчику, свернувшемуся в позе эмбриона. Распрямил ему конечности; он не сопротивлялся.
      Возможно, он был без сознания. Не оставить ли его здесь? Как же. Не оставить ли здесь мое самоуважение? Я поднял пацана и взвалил на плечо, как вязанку дров.
      Взял детей за руки, и мы пошли вверх по тоннелю. Кроликособаки не пытались остановить нас.
      Тоннели выглядят иначе, когда поднимаешься наверх, – труднее идти. Я не был уверен, что этот путь выведет наружу, но понимал: если все время идти в гору…
      Я снова услышал песнь. Необходимо устоять перед ней.
      Но свернул не там – и мы оказались в комнате, куда попадать не следовало.
      Такой огромной комнаты я еще не видел. Ее заполняли черви.
      Нет. Ее заполнял червь.
      Один.
      Свет был тусклый, песнь червей подавляла, но все-таки я увидел…
      В комнате находились три папы-червя, – мы их называли «альфами». Остальное пространство занимал один гигантский хторранин, напоминающий красный дирижабль в небе, до которого так отчаянно пытались дотянуться сородичи.
      Он был размером с грузовик, знаете, такой двадцати-шестиколесный? Даже еще больше. Габариты не позволяли ему двигаться. Он представлял собой просто красную волосатую запеканку. Глаза достигали метра в поперечнике. Они медленно повернулись ко мне, моргнули. Шорох отдался эхом: СССПППУУУТТТ-ПППФФФУУУТТТ.
      Урчание червя напоминало гул приближающегося землетрясения, отдаваясь в моих костях. Он пел. Звенящие струны пронизывали мой череп.
      Кто он?
      Папы-черви терялись на фоне громадины, но они тоже пели. Прижимались к нему, щебетали, хрипели…
      Я уже видел это.
      Тысячу лет назад.
      Войдя в гнездо, я увидел семью червей, которые сплелись и пели. Я дотронулся до них. Прижался к ним. Здесь было то же самое. Только в увеличенных размерах.
      «Альфы» были здесь младшими. Они составляли семью этого гигантского царя червей.
      – Боже мой!
      Неужели это и есть тот разум, который мы ищем? Нет, не может быть. Какую чудовищную шутку сыграла Вселенная с человеческой расой? Эта раздувшаяся обрюзгшая тварь казалась пародией.
      Она произнесла:
      – Блуф-ф!
      По комнате пронеслось эхо. Девочка захныкала.
      – Не бойся, малышка, все в порядке, – сказал я.
      И потом совершил самый храбрый поступок в своей жизни: начал отступать. Мы медленно пятились обратно в тоннель.
      – Сюда, – показал я подбородком. – Надо просто идти. Не останавливаться. Держи крепче малыша. Ну, пошли домой. Может быть, наверху нас ждут добрые сильные люди. Ты меня слышишь, медальон?
      Передатчик молчал.
      Дерьмо!
      Не переставая, я болтал с детьми. Обезьяне во мне больше нечего делать. Я должен заставить их быть людьми, отвести наверх. Впереди что-то зарокотало.
      Звук был пурпурный, поэтому я попятился с детьми в боковой ход. Створчатые двери распахнулись, и мы спрятались за ними, в то время как вниз по тоннелю проскользнули два, три, четыре больших хторранина, что-то бормоча на ходу. Не думаю, что это были «альфы», но они вполне могли стать ими.
      – Все в порядке? Все готовы? Отлично, тогда в путь. Идти стало труднее. Мальчик на моем плече с каждой секундой становился все тяжелее, но не мог же я бросить его. Сердце стучало, как отбойный молоток. Мы упорно шли наверх.
      – Хорошая девочка, потерпи еще немного.
      – Сколько нам еще осталось?
      – Уже немного, вот увидишь…
      Мы посторонились, пропустив уборщика. На его золотистой спине сверкали ромбовидные красные и черные метки. Если бы у меня была возможность остановиться и поближе рассмотреть это создание! Я поправил мальчика на плече, и мы пошли дальше.
      Вверх, поворот, снова вверх, опять поворот…
      Впереди в тоннеле что-то было. Очень злое.
      Оно напоминало кроликособаку, только крупнее. Постройнее, поугловатей, мускулистое и бесшерстное. Тварь шипела. Что это, предупреждение? Приказ?
      У меня не было никакого оружия.
      – Не двигайтесь. – Я опустил мальчика на пол, прислонив его спиной к стене.
      Притянул к себе девочку и карапуза. – Не шевелитесь. Не делайте ничего.
      Оставайтесь здесь.
      А потом повернулся к шипящей твари. Пришло время сердитой обезьяны. Я скривил губы в злобной гримасе. Выпятил челюсть. Вытянул шею. Присел на корточки.
      Развел и выставил перед собой руки, скрючив пальцы. Потом присел еще ниже, тяжело топая ногами. Напряг горло. Из глубины вырвался рык – вопль ярости. Я пугал этого маленького ублюдка так свирепо, как только мог.
      И мои угрозы сработали.
      Тварь вздрогнула, взвизгнула и бросилась назад, оглашая тоннель воплями:
      «Ки-йи-йи-йи-йип».
      Было прохладно, но пот с меня стекал ручьями. Хотелось лишь одного – поскорее выбраться.
      Я повернулся к детям.
      – Привет, Дейв!
      Я не знал, кто такой Дейв, но он в буквальном смысле был ангелом– хранителем.
 
       В. Что получит хторранин, если сожрет танк?
       О. Суточную норму железа.
       В. Что получит хторранин, если сожрет верующего в Апо– калипсис?
       О. Значок с американским флагом.
       В. Что получит хторранин, если сожрет Конгресс?
       О. Личную благодарность президента.

65 КОДА И ФУГА

      Последние два слова в гимне Соединенных Штатов отнюдь не «Подавай мяч!».
Соломон Краткий

 
      Мы выбрались.
      Не знаю, как мне это удалось. Я поднял мальчика и снова взвалил на плечо. Он казался мертвым. Может быть, он и впрямь умирал, но все равно ни один человек не должен умирать в одиночестве. Я взял карапуза за руку и снова пошел вперед и вверх. Девочка с ребенком тащилась следом – я строго-настрого приказал ей не отставать, однако она все время не прекращала спрашивать о своей маме.
      Я искал крутые подъемы с поворотами. Каждый раз, когда мы подходили к створчатым дверям, развилке или комнате, я искал поблизости подъем. Рано или поздно мы выберемся – ведь где-то должен быть выход.
      Все время я разговаривал с детьми:
      – Мы идем домой. Там нас ждут рубленые бифштексы с жареной картошкой, лимонад и мороженое. Мы будем смотреть наши любимые передачи по телевизору, а если захотим, пойдем в кино или на пляж. Мы навестим всех своих друзей. И залезем в ванну, полную мыльной пены, игрушечных корабликов и резиновых уток, А потом наденем чистые пижамы и ночные рубашки, ляжем в чистые теплые постели и заснем.
      И к каждому подойдет фея, поцелует и пожелает спокойной ночи. Мы разыщем своих родителей…
      Тут я запнулся. У меня никогда больше не будет мамы. Она отказалась от меня.
      Какое все-таки кругом дерьмо! -… и мы снова станем людьми. Больше никаких обезьян. Никогда в жизни.
      Я заговорил с мальчиком, которого нес на плече: