— Мечтать не вредно, — согласилась мама.
Потом мы, как всегда, делали с братом уроки. Он свои, чепуховые, за третий класс, а я — серьезные, на сложение простых дробей. И время от времени поднимали головы от тетрадок и поглядывали на собачий ошейник, который висел над кроватью брата.
— В прошлом месяце было тридцать дней? — вдруг начал вспоминать я. — Нет, тридцать один! Значит, завтра будет девяносто три дня, как ты мечтаешь о собаке!
Брат мой в ответ угрюмо засопел.
— А если к твоим дням прибавить девять моих, то получится сто два дня несбыточной мечты! — подсчитал я.
— Да уж, — печально вздохнул наш папа. Он сидел в кресле с газетой и все слышал.
— Несбыточные мечты… — повторил папа мои слова. — Такого не бывает. Если мечта правильная, она обязательно сбудется.
А в субботу наш папа куда-то надолго ушел с утра. Вернулся и сразу же позвал всех нас в прихожую.
— Вот… — сказал папа смущенно, когда мы собрались. — Я сложил три числа, и получилось, что мы мечтали об одном и том же тридцать четыре года, три месяца и одиннадцать дней… Это по состоянию на сегодняшнее утро!
Сказав так, папа осторожно распахнул пальто и вытащил из-за пазухи серого лохматого щенка с черными сверкающими глазенками.
Мы с братом онемели и остолбенели до такой степени, что даже не закричали «ура».
Наша мама как-то странно посмотрела на папу. Он так и продолжал стоять в распахнутом пальто, прижимая щенка к груди.
— Прибавь еще двадцать семь лет… к мечте, — вдруг изменившимся голосом попросила мама.
— Нет, пожалуй, двадцать восемь!…
Мама открыла шкаф и достала из самой его глубины запрятанную когда-то синюю собачью миску.
СОБАКИ НЕ ОШИБАЮТСЯ
У Юры Хлопотова была самая большая и интересная коллекция марок в классе. Ещё бы! Юркин отец исколесил полсвета и отовсюду слал письма.
Хлопотов хвастался, читал вслух:
— «… Пишу из Бомбея, жарко…», «… Пишу из Лондона, туман…», «… Пишу из Сиднея, ветер…»…
Из-за необыкновенной коллекции только и отправился Валерка Снегирёв, человек, в общем-то, обыкновенный, родители которого и за пределы области выезжал редко, к своему знаменитому однокласснику в гости.
Юриных папы с мамой дома не было. Сам Хлопотов был занят делом: бросал в цель пластмассовый дротик с присоской на конце. Валеркиному приходу он обрадовался, сразу начал вытаскивать из массивного письменного стола огромные, в толстых кожаных обложках и почему-то пыльные альбомы.
— Вот они, мои марочки… ма-арочки…
Юрка почти пропел это самое «ма-арочки». И в тот же момент, как будто откликаясь, прямо над головами мальчишек раздался вдруг протяжный и жалобный вой…
— Что это? — тихо спросил Валерка, когда вой оборвался на немыслимо высокой и тоскливой ноте.
— Не обращай внимания! — махнул рукой Юрка, сосредоточенно ворочая альбомы. — Собака у соседа! Воет и воет, понимаешь!… Дядя Володя из квартиры напротив сказал, что прибьёт её когда-нибудь.
— Как это — прибьет?
— А так, говорит, выпустят её погулять, а он… Но мы, например, с папой считаем, что к чужим недостаткам терпеливо относиться надо. Конечно, папа с соседом поговорит…
— Почему же она воет?
— Откуда я знаю? Я и в глаза не видел ни собаку, ни соседа. Они всего неделю, как переехали.
— Может, голодная?
— Может, и голодная. Снегирь, идея!… Мы её покормим! Чтобы перестала выть! Значит, так! Проводим разведку: цель — установление, открыта ли форточка у соседа. Затем — операция «Бумеранг»!
— «Бумеранг»?
— Нет, лучше «Томагавк»! Проводим операцию «Томагавк». Мы с тобой набираем кусков хлеба и колбасы, выходим на улицу и забрасываем провиант в открытую форточку!
У Юрки Хлопотова от возбуждения засверкали глаза.
— Юр, форточка-то на девятом этаже, — напомнил ему Валерий. — Не добросить…
— Скучный ты человек, Снегирь! Такой план погубил… Да ладно, что-нибудь придумаем! Давай смотреть марки, потом придумаем…
— Марки?
— Вот чудак! А зачем же ты пришёл?
— Слушай, может, там что-то случилось? В квартире, где собака…
— Да нет, она каждый день воет. До пяти часов. В пять перестает. Мой папа говорит, не умеешь ухаживать, не заводи собак…
— А сейчас сколько?
— Чего — сколько?
— Времени сколько?
— Времени… пятнадцать пятого.
Валерка начал одеваться, торопливо намотал шарф, застегнул пальто.
Затем мальчишка быстро выскочил на улицу, перевел дух и стал искать на фасаде дома Юркины окна.
Три окошка на девятом этаже, сразу над квартирой Хлопотовых, неуютно темнели.
Валерка, прислонившись плечом к холодному бетону фонарного столба, решил ждать, сколько понадобится.
Ждать пришлось недолго.
Крайнее из окон тускло засветилось: видимо, включили свет в прихожей…
Дверь открылась сразу, словно Валерку ждали. На пороге стоял… Но Валерка не успел увидеть, кто стоял на пороге.
Откуда-то вдруг выскочил маленький коричневый клубок и, радостно визжа, бросился Валерке под ноги.
Валерка почувствовал на своем лице влажные прикосновения теплого собачьего языка: совсем крошечная собака, а прыгала так высоко! Он протянул руки, подхватил собаку, и она уткнулась ему в шею, часто и преданно дыша.
— Чу-деса! — раздался густой, сразу заполнивший всё пространство лестничной клетки голос. — Чудеса! Ну и Янка!
Валерка поднял голову. Голос принадлежал щуплому, невысокому человеку с бутербродом в руке.
— Ты ко мне? — спросил человек, опуская руку, чтобы бутерброд не очень бросался в глаза. — Странное, понимаешь, дело… Янка с чужими… не особенно. А к тебе — вон как! Заходи.
Валерка, не отпуская с рук собаки, вошел в квартиру. Всё вокруг было заставлено как попало шкафами, столами, чемоданами.
— Понимаешь, только перебираемся… Жена ещё не приехала, так что извини.
— Я на минутку, — Валерка знал, что так принято говорить у взрослых. — По делу.
— По делу? Слушаю. — Человек стал серьезным.
— Собака ваша… Яна… Воет целыми днями.
— Так… — человек из серьезного стал грустным. — Мешает, значит. Тебя родители прислали? Из какой квартиры?
— Я сам пришёл… — Валерка разволновался, что его неправильно поняли… — И я не из этого дома, из соседнего!
— Неужели и там слышно?
— Нет, там не слышно! Я просто хотел узнать, почему она воет. Ей плохо, да?
Человек повертел в руках свой бутерброд, сунул его на какую-то пыльную полку.
— Ты прав, ей плохо. Янка привыкла днем гулять, а я на работе. На работе, понимаешь? Вот приедет моя жена, и всё будет в порядке. Но собаке ведь не объяснишь! Тоскует она.
— А если я…
Хозяин квартиры странно посмотрел на непрошенного гостя, словно спрашивая — да ты-то здесь вообще при чём?!…
— Я прихожу из школы в два часа… Я бы мог гулять с ней после школы!
Человек теперь уже скептически посмотрел на Валерку Снегирева, а затем вдруг подошел к пыльной полке, протянул руку, но достал не бутерброд, а маленький английский ключик.
— Держи. Поворачивать вправо.
Пришло время удивляться Валерке.
— Вы что же, любому незнакомому человеку ключ от квартиры доверяете?
— Ох, извини, пожалуйста, — мужчина протянул руку. — Давай знакомиться! Молчанов Валерий Алексеевич, инженер.
— Снегирев Валерий, ученик 6-го «Б», — с достоинством ответил мальчишка.
— Очень приятно! Теперь порядок?
— Порядок, — Валерка спрятал ключ, — значит, завтра?…
Собаке Яне не хотелось спускаться на пол, она бежала за Валеркой до самой двери.
— Собаки не ошибаются, не ошибаются… — бурчал себе под нос инженер Молчанов.
На лестнице Валерка столкнулся с Юрой Хлопотовым.
— Что, ещё не ушел?
— Да я из-за собаки. Которая выла…
— А-а… Снегирь, знаешь, что я придумал? Ведь можно ничего не бросать, понял? Можно вылезти на крышу и на веревке спустить ей всё!
— Она не голодная.
— Не голодная? Я так и знал! Слушай, Снегирь, я давно понял: тут не всё чисто. Мы должны провести глубокую разведку, всё разузнать. И предотвратить! Должно быть, готовится преступление! А если не успеем предотвратить, то раскроем! Даже интереснее, а?
— Не надо ничего раскрывать. Она просто гулять хочет.
— Откуда знаешь?
— Зашёл и спросил. И гулять с ней буду. С завтрашнего дня.
— Зашёл и спросил? Спроси-ил… — лицо Юрки Хлопотова приобрело вдруг постное и даже унылое выражение. Он разочарованно махнул рукой:
— Эх, скучный ты человек, Снегирь!
ТОРТ «ЕЛЕНА»
Самыми красивыми в витрине были торты с женскими именами.
— Выбирай ты, — предложил Валерке отец. И начал объяснять продавщице:
— Мама у нас — Надежда, дочек зовут Катюшка и Маруся…
— Торт «Елена», пожалуйста, — попросил Валерка.
Отец странно посмотрел на сына, а продавщица Валерку поддержала.
— Правильно! — сказала она. — Чтобы никому из ваших любимых женщин обидно не было! Ни Надежде, ни уж тем более Катюше с Марусей!
— И вас мы сердечно поздравляем, — благодарно улыбнулся Валеркин отец мудрой женщине. — Наши лучшие пожелания в день Восьмого марта!
Дома, пока сестренки разбирали подарки, а мама с папой занимались праздничным столом, Валерка улучил момент, закрылся в своей комнате и быстро набрал знакомый телефонный номер.
— Алло! — сразу же ответила Ленка. — Алло, вас слушают!
Валерка, кажется, даже перестал дышать.
— А, это ты, молчун! — вдруг весело рассмеялась девочка на другом конце провода. — Я уже по звонку тебя угадываю!
По коридору из кухни к столовой прошла Валеркина мама, шаги ее были легкими и едва различимыми, но Валерка быстро ладонью прикрыл телефонную мембрану.
— Каждый день звонишь, а хотя бы словечко сказал! — весело продолжала Ленка. — А сейчас, наверное, таким вот способом ты меня поздравляешь с женским днем? Верно?
Валерка едва не закричал: да! да! Но не закричал.
— Ну, молчи, молчи и дальше! — сладким ехидным голосом посоветовала напоследок Ленка. — А звони почаще! Я ведь все равно когда-нибудь угадаю кто ты!
И положила трубку.
А потом они с папой поздравляли маму и Катьку с Марусей, пили чай и за один присест съели весь торт.
— Потрясающая вкуснятина! Молодец, сын, правильный сделал выбор! — отец подмигнул и одобрительно толкнул Валерку в бок. — Ведь там чего только не было! И «Ольга», и «Ксения «… «Дарья», наконец… Тоже, наверное, не хухры-мухры! А почему «Елена «?
— Не знаю, — пожал плечами Валерка.
И улыбнулся маме.
ДЕДУШКА
Круглые электронные часы возле продуктового магазина показывали без четверти четыре. Славка просил позвонить в четыре («только обязательно, а то на себя пеняй — другие желающие найдутся!») — он как раз все разузнает про гуппёшек для аквариума.
Алёша подошёл к жёлтой будке автомата, нащупал в кармане телефонную карту, гулко бухнул дверью, быстро набрал Славкин номер.
Короткие противные гудки. Занято…
Алёша набрал тот же номер еще раз. Опять гудки.
«Болтун несчастный, — почему-то со злостью подумал мальчишка.
Если бы не рыбки, Алёша со Славкой и связывать бы не стал. Какой-то он скользкий, этот Славка… Вот скоро и у него, у Алеши, гуппёшки будут, и когда мальки появятся — так он их просто так дарить будет, от души, не как Славка.
Алёша набрал номер в третий раз — снова занято. Надо ждать. Набирать и ждать, что ещё остается делать?
Вся внутренняя железная стенка будки была исписана номерами телефонов. Крупно и помельче — карандашом, гвоздем. Вот здесь, кажется, губной помадой. Надо же!
От нечего делать Алёша стал рассматривать эти номера. Зачем людям надо, чтобы все знали, кому они только что звонили? А почему только что? Вот такая запись, глубоко процарапанная чем-то острым, проржаветь уже успела.
А вот этот написан аккуратненько, не торопясь. Каким-то особым карандашом, жирной черной линией. Почему-то в стороне от всех остальных. Кажется, такими карандашами пользуются художники.
Славкин номер снова отозвался короткими гудками. И тогда, сам не зная зачем, Алёша вдруг набрал тот, чужой чёрный номер со стенки. Просто так, потому что…
Длинные гудки. Где-то там, неизвестно где, зазвонил телефон. Никто не брал трубку, очень долго никто не брал трубку.
Алёша совершенно успокоился. Ну и что же, что позвонил? А там никого нет, никто не будет волноваться: кто звонил да зачем? Никто даже и не узнает…
— Слушаю, — вдруг тихим хриплым голосом заговорила телефонная трубка. — Слушаю, кто говорит?
Ещё можно было, ни слова не говоря, быстро нажать на рычаг, и тот человек стал бы думать, что кто-то ошибся номером, не туда попал.
Но было в этом тихом голосе что-то такое, от чего Алёша неожиданно для себя произнёс:
— Это я…
Невидимый человек совсем не удивился, даже наоборот. Голос его как-то сразу потеплел, стал звонче. Или это только показалось Алёше?
— А, малыш! Здравствуй, малыш! Я очень рад, что ты позвонил. Я ждал твоего звонка, малыш… Ты, как всегда, торопишься, да?…
Алеша не знал, что ответить. Тот человек, конечно, принял его за кого-то другого, надо было немедленно сказать ему об этом, извиниться.
— Да что ж, дело молодое, я всё понимаю. Как… папа? — голос почему-то немножко запнулся перед словом «папа». — У него как, всё в порядке?
Алёша представил своего папу, сильного, красивого, молодого папу. Скоро отец вернётся с работы.
— Да-а… — сказал Алеша в трубку.
Человек на другом конце провода как-то неопределённо хмыкнул, секунду помолчал, будто что-то обдумывая, потом снова заговорил.
— Ну, а в школе у тебя как?
— В школе… нормально… — пробормотал Алеша.
Собеседник, видимо, что-то почувствовал, голос его снова стал таким же хриплым, как и в начале разговора.
— Да что ж я, старый, заболтался? Ты, наверное, сейчас в бассейн? Или в студию? Бежишь, да? Ну, беги! Спасибо, что позвонил. Я ведь каждый день жду, ты же знаешь.
— До свидания, — сказал Алёша и нажал рукой на рычаг.
Медленно, на ватных ногах вышел мальчишка из жёлтой будки, прислонился затылком к холодному стеклу. Откуда-то из-за угла дома выбежала маленькая комнатной породы грязная собачонка. Наверное, бездомная или потерявшаяся. В зубах собачонка держала огромный надкусанный беляш — то ли выронил кто- то или стащила — добыча немалая.
Собачонка остановилась невдалеке от Алеши, забилась в угол за телефонной будкой — чтобы не затоптали ненароком вместе с беляшом. С ног до головы оглядела своего случайного соседа: мол, кто ты такой, беляш у меня не отнимешь?
— Не отберу, не бойся, — устало сказал Алёш собаке и пошёл к дому.
О Славке и его аквариуме он даже не вспомнил.
Весь следующий день Алёша думал о человеке, чей номер телефона написан жирным чёрным карандашом на стенке телефонной будки. Странно думать о старике, о котором почти совершенно ничего не знаешь, и только слышал его тихий хриплый голос. Тот очень ждал звонка какого-то «малыша» — и это всё.
На стенках обычно царапают номер, который дали в справочном. «Малыш», наверняка хорошо знает того человека, бывал у него дома, раз уж тот так ждет его звонка!
Алёша зачем-то представил себе будку, стенку с номерами.
Тот номер он видел отчётливо, во всех подробностях, каждую цифру. И решил позвонить ещё раз. Чтобы рассказать всё, как получилось… извиниться. А там — будь что будет.
Дома был телефон, но мальчишка всё-таки отправился к той жёлтой будке. Все нацарапанные номера были на месте, и тот, написанный необычным карандашом, так же чернел в стороне от других. Ни в одной цифре Алеша не ошибся, когда представлял его утром.
На этот раз трубку сняли сразу.
— Здравствуй, малыш! Я почему-то был уверен, что ты и сегодня позвонишь мне! Молодец, не забываешь деда!
— Я… — начал было Алёша, но незнакомый человек перебил его:
— Знаю, знаю, что занят! Читал в «Вечёрке» про твою выставку, молодчина, так держать! Это для деда главное! Ведь и школа ещё, и бассейн, в твои-то годы! Сейчас посвободней стал?… Может, зайдешь когда?
Теперь Алёша просто обязан был сказать, что он — это не он! То есть, конечно, он, — но совсем не «малыш»! Вернее, не тот, за, кого его принимают.
Но человек понял молчание, Алеши по-своему:
— Папа, да?… Ты знаешь, малыш, я ведь почти не выхожу… Раны мои, будь они неладны! Вот перебрался поближе к телефону, как чувствовал.
— Раны?… — ужаснулся Алёша.
— Я ж тебе рассказывал, малыш. Ты, правда, совсем ещё крохой был, позабыл всё, наверное? Я ещё когда на «Ильюхе-горбатом» летал, были дела. Да ты вот позвонил, и мне легче. Мне совсем хорошо.
Алёша вдруг понял, что он просто не может сказать этому старому, израненному в боях человеку, что он, Алёша, обыкновенный обманщик.
— Ты опять торопишься, малыш?… Молодость всегда торопится, надо успевать, а как же! Ну, беги, заболтался дед твой… Звони, малыш, прошу тебя, звони!
Алёша на этот раз даже не успел сказать «до свидания», трубка по-комариному запищала. Не больно-то разговорчив, видно, этот самый «малыш», если его дед почти на полуслове вдруг заканчивает разговор.
Алёша нажал на рычаг, но потом снова поднёс трубку к уху. Как такая простая мысль не пришла ему в голову раньше? Ведь есть же справочное, «09»!
— Справок об адресах не даем, — скучным голосом ответила мальчишке женщина, — могу дать номер телефона.
А зачем Алёше номер телефона, когда он и так его хорошо знает…
Вечером, когда отец читал газеты, Алёша как бы случайно, вскользь спросил у него:
— Папа, а что такое «Ильюха-горбатый»?
— «Ильюха-горбатый»? — отец очень удивился. — А почему ты спрашиваешь?
— Просто интересно.
— Это самолет такой был. Грозный очень самолет, штурмовик Ил-2, во время войны. Немцы его страшно боялись, называли «черной смертью».
— А наш дедушка тоже воевал на «Ильюхе-горбатом»?
Отец посмотрел на Алешу очень долгим взглядом, потом убрал газеты в сторону и ответил:
— Нет, Алёша. Я же тебе рассказывал. Наш дедушка был танкистом… Он и погиб в танке. Геройски погиб, в бою, прямое попадание…
— Папа, а вот если бы… если бы у нас сейчас был дедушка, мы бы…
— Что, Алёша?
— Мы бы… ходили к нему? Хотя бы изредка?
— Алеша… — отец положил руку Алеше на плечо. — Если бы мой отец был жив…
И он ничего больше не сказал, большой и сильный человек. И Алёша подумал, что вот так мог погибнуть на своей страшной «чёрной смерти» и дед этого неизвестного «малыша».
Но «малышу» удивительно, просто невероятно в жизни повезло! И отцу «малыша» повезло, и…
И надо обязательно, просто необходимо позвонить тому человеку.
Голос старика был почти весёлым.
— Ну, малыш, у меня теперь каждый день праздник! Тётя Маша только что ушла, прибиралась тут у меня, ну, я подсел к телефону, думаю: позвонишь, не позвонишь? И вот!… Как дела, малыш?
— Нормально! — неожиданно для себя ответил Алёша. — А ты-то как, расскажи поподробнее, пожалуйста.
Никогда раньше не смог бы Алеша так вот просто обратиться на «ты» к совершенно незнакомому взрослому человеку. Старик очень удивился. Видно, не привык, чтобы его делами кто-то интересовался.
— А что тебе рассказать? У меня всё по-прежнему. Дела-то стариковские.
— А ты видел в войну танки?
— Танки? Я их с воздуха прикрывал. Эх, малыш, было однажды…
Голос старика стал звонким, молодым и весёлым, казалось, он сидит в кабине своего грозного самолета, а не в пустой стариковской квартире. И бой вокруг, на земле и в небе. И далеко внизу идет на врага крохотный, как букашка, танк. И только он, пилот «черной смерти», грозного «Ильюхи-горбатого», ещё может спасти эту малявку от прямого попадания…
Дядя Володя, сосед Алёшки с девятого этажа, работал в милиции. В милиции знают всё.
— Мы знаем всё, — подтвердил дядя Володя, но когда узнал, чего хочет от него Алёша, нахмурился и сказал твердо и официально:
— Не положено!
Должно быть, вид у мальчика был при этом какой-то необычный, такой, что дядя Володя не сумел сразу закончить разговор, и уже другим тоном спросил:
— Девчонка?
Алёша даже не понял сначала. А потом сбивчиво рассказал всё. И так посмотрел на дядю Володю, что тот сказал:
— Вижу, что надо. Сделаем.
И на следующий день принёс Алеше маленькую бумажку с адресом и фамилией.
Жил старый лётчик не очень далеко, за вокзалом, остановок шесть на автобусе. Кирпичный трехэтажный дом с одним-единственным подъездом стоял в глубине запущенного то ли парка, то ли сада. Алёша подошёл к подъезду, внимательно прочитал табличку над дверью. Всё правильно.
Квартира летчика должна быть на втором этаже, а окна…
Да, окна выходят сюда. Алеша отошёл много от дома.
Вот это окно и, может быть, вот то тоже.
Начинался вечер, было уже довольно темно, и в крайнем окошке, которое, безо всяких сомнений, принадлежало лётчику, горел свет. «Да он же почти не выходит дому!» — подумал вдруг Алёша.
Теперь надо только подняться, позвонить в дверь… или постучать. Алёша вдруг понял, что даже не может представить, что произойдёт потом.
Ведь старый летчик-то до сих пор думает, что каждый день разговаривает с «малышом», своим внуком. Может быть, узнав правду, просто выставит его, Алёшу, за дверь, даже разговаривать не захочет!…
Надо сначала хотя бы предупредить старика, мягко и деликатно, а уж там…
В темноте будки кнопки с цифрами почти не было видно, и Алёша с трудом, почти на ощупь набрал знакомый номер.
Длинные гудки… Значит, там, на втором этаже, сейчас вовсю трезвонит телефон.
Но никто не поднимал трубку. Алёша стоял в тёмной будке и слушал, слушал эти длинные гудки.
Наверное, дедушки просто нет дома, он куда-нибудь вышел и… Сердце Алеши вдруг начало гулко колотиться, так что слышно, наверное, было на соседней улице. Свет в комнате!…
Ведь он же видел свет в квартире летчика… Значит, никуда он не вышел, он там, в комнате!
Он там, израненный старый человек, один!
С ним что-то случилось, — и надо бежать, не разбирая дороги, стучать во все двери, потому что случилось что-то с Алёшиным дедушкой, бывшим военным лётчиком, которого он, Алёша, никогда раньше не видел!…
— Это ты?… услышал вдруг мальчишка в трубке тихий хриплый голос. — Я сразу понял, что это ты… Ты звонишь из того автомата, что внизу?… Поднимайся, я открыл дверь. Будем знакомиться, внук…
СТРЁКОТ КУЗНЕЧИКА
Моя бабушка живет очень далеко от нас, в маленьком городке на Урале. Я был у нее однажды, давно, два года назад. И почти ничего не помню.
То есть помню, конечно. Лето, бревенчатый дом и всегда распахнутые настежь окна. Одно окно выходит в огород, а два других — в тупичок. И там большая поляна, высокая трава, а в траве с утра до позднего вечера стрекочут кузнечики. Воздух звенит, и весь бабушкин дом полон этим стрекотом.
Вот и все, что я помню.
Сегодня пришло письмо от бабушки. Мама вернулась с работы и вытащила его из почтового ящика.
— Какая радость, — сказала мама мне, дочитав письмо до конца. — Бабушке наконец-то поставили телефон! Теперь мы сможем с ней разговаривать. Звоним немедленно?
— Конечно, — согласился я.
Мама набрала длинный номер и сунула трубку мне.
— Давай, ты первый! Разговаривай с бабушкой!
В трубке раздались длинные гудки, а затем я услышал незнакомый пожилой голос.
— Ну, говори! — подтолкнула меня мама.
— Бабушка… — начал я, и вдруг понял, что не знаю, о чем говорить.
— Кто это?… — спросила трубка. — Кто говорит?…
— Скажи, что ты бабушку любишь!… Что мы её часто вспоминаем!… Что ждем в гости!… — настойчивым шепотом стала подсказывать мама. — Говори же, не молчи!
А я вдруг вспомнил цветущую поляну под бабушкиным окном и высокую траву.
— Бабушка, — спросил я, — а кузнечики у тебя стрекочут?
— Кузнечики? — я услышал, как дрогнул голос моей бабушки. — Да, сейчас я распахну окно…
Прошло всего несколько мгновений, и я услышал, как весь бабушкин дом наполнился волшебным стрекотом неутомимых кузнечиков.
— Послушай, сын, ты будешь разговаривать?! — затормошила меня мама. — Время идет! Скажи бабушке, что целуешь ее!… Я тоже скажу несколько слов… после тебя!
Я молча протянул маме трубку. Мама покачала головой, прижала трубку к уху… и замерла. А потом я увидел, как в глазах у мамы появились слезинки.
ПРОКСИМА ЦЕНТАВРА
Стемнело.
Налив себе чашку крепкого чаю, Владимир Борисович Куликов, инженер в отпуске и в данный момент — единственный обитатель квартиры, потушил в комнате свет и осторожненько, чтобы не расплескать любимый напиток, протиснулся на балкон.
Тёплый летний воздух быстро густел. Почти неподвижный, с наступлением темноты, он, наверное, достиг бы плотности почти различимой на ощупь — что-то вроде мелкого-мелкого песка. Хочешь — переступи одной ногой через перильце балкона, толкнись другой — а дальше уже плыви, неторопливо подгребая руками. Плыви, пока сил хватит.
Где-то далеко коротко гукнул поезд. Так далеко, что даже перестука колес совсем не было слышно. Куликов отхлебнул глоток, проставил чашку на маленький столик.
Он был уверен, что и сегодня разглядит тот загадочный крошечный мерцающий огонек.
Если выбраться на балкон инженера Куликова днем и глазеть по сторонам, то даже человек с самым богатейшим воображением не сумеет разглядеть чего-либо хоть мало-мальски замечательного; насколько хватает взгляда, раскинулось огромное картофельное поле, расчерченное едва заметными узенькими межами — осталось поле от тех времен, когда люди здесь жили еще не в шестнадцати- и двенадцатиэтажных домах, а в маленьких деревянных избах, а кто-то и в бараках. Через годик-другой поле застроят.
Ночью не видно серовато-зеленых чахлых кустов, и кажется, что ровная и гладкая, таинственно-пустынная равнина только и дожидается смелого человека, который, не оглядываясь назад, зашагает к черному лесу.
Огонек вдруг мигнул на том же самом месте, что и вчера!
Мигнул, исчез… затем появился снова, слабый и мерцающий, но появился! И больше не исчезал!
Подождав для верности минут пять, инженер накинул куртку и вышел из дому.
Зачем он пошел туда? Кого он хотел увидеть, кого встретить?
Идти по полю было неудобно, то и дело ноги проваливались в разрыхленную землю, ботинки цеплялись за ботву. Чтобы не потерять направление, он несколько раз оборачивался назад: новый микрорайон надежной глыбой стоял на месте, сверкая редкими огнями окон.
— Эй, кто идет? — вдруг услышал он впереди испуганный голос. Странное дело, но голос, кажется, принадлежал ребенку.
— Это я, — как можно более ровно отозвался Куликов.
И в следующий момент с каким-то разочарованным удивлением понял, что дошёл.
Ещё шаг — и небо впереди тускло засветилось жёлто-малиновым светом, сразу стало как-то ниже, словно съёжилось вокруг Куликова.
Это был самый обыкновенный костер. Костер в неглубокой лощинке, ничейной и не засаженной картошкой — наверное, почти до середины лета в ней стояла вода, — и кто же сажает картошку «чтоб пропала», в воду?!
— Подходите ближе, дяденька, садитесь, — произнес тот же дрожащий голосок.
Куликов тут только разглядел троих мальчишек. Они сидели спиной к нему и теперь разом повернулись, вглядываясь в темноту. Один совсем малыш, наверное, и в школу-то не ходит. Двое других постарше.
— Спасибо, — сказал Куликов, вышел к костру и начал приглядываться, куда бы удобнее присесть.
— Картошки хотите? Печёной? — спросил самый маленький из мальчишек. Он даже улыбнулся вдруг, и голосок его больше не дрожал. — Только у нас её мало…
— Ящики? — кивнул Куликов на костёр. — От овощного натаскали?
— Так поломанные же, негодные! — беспечно махнул рукой малыш.
Двое других пристально наблюдали за Куликовым, но, чувствовалось, без опаски.
— Картошку-то здесь же накопали? — неопределенно помотал головой инженер.
Он хотел спросить это совсем безразличным голосом — ему-то какое дело, где они взяли картошку. Но получилось — словно они попались, а он их допрашивает.
— Тут же не наше поле! — без охоты, но и без страха и стыда подал голос, наконец, один из старших. — Из дому принесли.
— Ясно, — Куликов подбросил в костёр сломанную дощечку от тарного ящика. — А чего вы теперь не в постели? Поздно ведь.
— Каникулы у нас! — весело сверкнул глазёнками малыш.
«Всё-таки, он школьник…» — почему-то с облегчением подумал Куликов.
— Картошку будете? — снова спросил мальчишка.
— Пожалуй…
К ногам Куликова выкатилась черная картофелина, и он начал её очищать, перебрасывая с ладони на ладонь, хотя есть совершенно не хотелось.
— Вкусная? — снова весело улыбнулся мальчуган. — А знаете, какая картошка на Проксиме Центавра?
— Где? — не сразу понял Куликов.
А один из старших мальчишек вдруг, не таясь, пихнул малыша локтем в бок, так, что тот громко ойкнул, и весёлая его мордашка некрасиво сморщилась.
— Ты это… перестань! Зачем? — грозно нахмурился Владимир Борисович.
— А чего он?… — хмуро буркнул парень и посмотрел на второго молчаливого своего приятеля. Тот одобрительно кивнул, и тогда парень повторил еще раз:
— А чего он?…
— А ты чего? — тихо и с обидой произнес тут малыш. — Может, дяденька тоже с нами захочет, а?
— Куда? — прожевав картошку, обвел приятелей глазами Куликов. — Вы собираетесь в летний лагерь? Или на рыбалку?
— Ну, да! — снова пробурчал парень, видимо, самый старший и авторитетный в компании.
— На Проксиму Центавра! — снова не выдержал малыш. И на этот раз никто не пихнул его в живот. — Знаете, где это?
