Заметки об инициации

      Лишь тот пришел к этому, кто непосредственно и глубоко познал идентичную основу всех традиционных доктрин и, расположившись в центральной точке, из которой все они эманируют, обрел истину, скрытую под разнообразием и множественностью внешних форм. В самом деле, различие может заключаться лишь в форме и видимости; суть же повсюду и всегда одна и та же; ведь истина одна, хотя аспекты ее многочисленны, сообразно более или менее специальным точкам зрения, с которых ее рассматривают; как говорят мусульманские инициированные, «учение о Единстве едино»; но нужно разнообразие форм, чтобы адаптироваться к умственным условиям той или иной страны либо эпохи, или — если предпочитают, — чтобы соответствовать различным обособившимся точкам зрения, сообразным этим условиям; и те, кто останавливается на форме, видят прежде всего различия — до того, что даже порой принимают их за оппозиции, тогда как они, напротив, исчезают для тех, кто вышел за их пределы. Такие могут потом вновь опуститься до формы, оставаясь при этом ничуть не подвластными ей, а их глубокое знание не претерпевает ни малейших видоизменений; они могут (подобно тому как извлекают следствия из принципа) реализовать, следуя сверху вниз, изнутри наружу (в этом и состоит, как мы объяснили предварительно, истинный синтез, противоположный вульгарному «синкретизму»), все адаптации фундаментальной доктрины. Если опять прибегнуть к той же символике, они могут, не ограничиваясь одним определенным языком, говорить на всех, ибо познали самое начало, из которого происходят все языки путем адаптации; мы называем здесь языками все традиционные формы, религиозные или другие, в действительности представляющие собой лишь адаптации великой изначальной и универсальной Традиции, различные одеяния одной истины. Те, которые превзошли все отдельные формы, достигнув всеобщего, и таким образом «знают» то, во что другие просто «верят», неизбежно являются «ортодоксами» с точки зрения любой регулярной традиции; и в то же время только они могут назвать себя в полной мере и действительно «католиками», в строго этимологическом смысле этого слова, тогда как другие никогда не смогут стать ими иначе чем виртуально, в силу стремления, пока не достигшего своей цели, или движения, всецело направленного к центру, но не сумевшего реально его достичь.
      Те, кто вышел за пределы формы, освободились тем самым от ограничений, свойственных индивидуальному положению обычного человечества; те же, кто достиг лишь центра человеческого состояния, но не реализовал в действительности состояний высших, в любом случае преодолел ограничения, в силу которых человек, утративший «изначальное состояние» целостности, связан с отдельной индивидуальностью, равно как и с определенной формой, ибо непосредственное начало всех индивидуальностей и всех форм человеческой области находится в той самой точке, где они помещены. Вот почему они могут, как мы сказали выше, облекать различные индивидуальности, адаптируясь к любым обстоятельствам; сами же индивидуальности поистине имеют значение не большее, чем простые одежды. Отсюда можно понять, что в действительности обозначает изменение имени, и это, естественно, связано с тем, что мы сказали ранее по поводу инициатических имен; впрочем, повсюду, где встречается подобная практика, она всегда представляет собой изменение состояния на более или менее глубоком уровне; в самих монашеских орденах смысл ее существования по сути тот же; ведь и мирская индивидуальность должна исчезнуть, чтобы уступить место новому существу, и даже когда символика в ее глубинном смысле уже не вполне понятна, она, однако, сама по себе сохраняет определенную эффективность.
      Если будут поняты эти немногочисленные указания, то станет понятно и то, почему истинные братья Розы и Креста никогда не могли бы учредить что бы то ни было, близко или отдаленно напоминающее «общество» или даже какую-либо внешнюю организацию; они, несомненно, могли бы — как это делают на Востоке и особенно на Дальнем Востоке посвященные примерно той же степени — вдохновлять, более или менее непосредственно и в известном смысле незримо, внешние организации, временно образованные с той или иной специальной и конкретной целью; но, хотя подобные организации могли бы по этой причине именоваться «розенкрейцерскими», сами они нисколько с ними не связаны и — кроме, пожалуй, нескольких совершенно исключительных случаев — не играли в них никакой внешней роли. То, что называли Розой и Крестом на Западе начиная с XIV века и что получило иные наименования в другие времена и в других местах (ибо имя обладает здесь чисто символическим значением и само должно применяться к обстоятельствам), — это не какая-либо ассоциация, а сообщество существ, достигших одного и того же состояния — высшего, нежели у обычного человечества, — одной и той же степени действительной инициации, существенный аспект которой мы только что указали, и обладающих также одними и теми же внутренними особенностями; всего этого им достаточно, чтобы узнавать друг друга, не нуждаясь в каком-либо внешнем знаке. Вот почему у них нет иного места собраний, кроме «Храма Святого Духа, который повсюду», так что приводимые порой описания его могут пониматься только символически; потому также они неизбежно остаются неизвестными профанам, среди которых живут, внешне подобные им, хотя совершенно отличные от них в действительности; ведь единственные их отличительные знаки — чисто внутреннего свойства и могут быть замечены только теми, кто достиг такого же духовного развития; так что их влияние, связанное скорее с «воздействием присутствия», нежели с какой-либо внешней деятельностью, осуществляется путями, совершенно непостижимыми для обычных людей.

Глава XXXVIII. РОЗА И КРЕСТ И РОЗЕНКРЕЙЦЕРЫ

      Мы подошли, таким образом, к розенкрейцерам; поэтому, пожалуй, будет небесполезным — хотя этот предмет относится скорее к частному случаю, нежели к инициации в целом, — внести вначале некоторые уточнения; ведь имя Розы и Креста употребляют в наши дни неточно и зачастую неверно, прилагая его без различия к самым разным персонажам, из которых, несомненно, весьма немногие действительно имели бы на это право. Во избежание всей этой путаницы, пожалуй, было бы лучше всего установить четкое различие между Розой и Крестом и розенкрейцерами, причем последний термин безусловно мог бы получить более широкое распространение, нежели первый; и, вероятно, большинство так называемых братьев Розы и Креста, повсеместно обозначаемых как таковые, в действительности являются только розенкрейцерами. Чтобы понять полезность и значение такого различения, следует прежде всего напомнить, что — как мы только что сказали — истинные братья Розы и Креста никогда не учреждали организации с определенными внешними формами и что имелись, однако, по крайней мере с начала XVII столетия, многочисленные ассоциации, которые можно квалифицировать как розенкрейцерские, хотя это вовсе не означает, что их члены были братьями Розы и Креста; можно даже с уверенностью сказать, что они отнюдь не были таковыми, — именно потому, что входили в подобные ассоциации; на первый взгляд это может показаться парадоксальным и даже противоречивым, но становится вполне понятным после рассуждений, приведенных выше.
      Указанное нами различие отнюдь не сводится к простому вопросу терминологии и в действительности связано с предметом более глубокого порядка, ибо термин «Роза и Крест» является, как мы уже объяснили, обозначением реальной инициатической степени, т. е. определенного духовного состояния, не связанного обязательно с фактом принадлежности к какой-либо конкретной организации. Он обозначает то, что можно назвать совершенством человеческого состояния, ибо сам символ Розы и Креста обоими образующими его элементами выражает реинтеграцию существа в центр этого состояния и полный расцвет его индивидуальных способностей исходя из этого центра; итак, он весьма точно обозначает восстановление «изначального состояния» или, иными словами, завершение посвящения в «малые мистерии». С другой стороны, с точки зрения, которую можно назвать «исторической», следует учитывать тот факт, что такое обозначение Розы и Креста, очевидным образом связанное с использованием определенной символики, употреблялось только в определенных, конкретных обстоятельствах места и времени, вне которых применять его было бы неправомерно; можно было бы сказать, что те, кто достиг указанной степени, появлялись как братья Розы и Креста только в данных обстоятельствах и по причинам случайного порядка, как могли бы в других обстоятельствах появиться под другими именами и в иных аспектах. Разумеется, сам символ, с которым соотносится данное название, может быть гораздо более древним, нежели подобное его употребление; пожалуй, как и в случае всякого истинно традиционного символа, было бы совершенно напрасным выяснять его конкретное происхождение. Мы лишь отметим, что это название было применено к инициатической степени только начиная с XIV века и, более того, единственно в западном мире; следовательно, он используется только в конкретной традиционной форме — христианском эзотеризме или, точнее, христианском герметизме; далее мы вернемся к тому, что следует понимать под термином «герметизм». Сказанное нами подтверждает сама «легенда» о Христиане Розенкрейце, чье имя, впрочем, — чисто символическое; в нем вряд ли можно видеть исторический персонаж, что бы ни говорили другие; скорее он выглядит как олицетворение того, что можно было бы назвать «коллективной сущностью». Общий смысл «легенды» об этом предполагаемом основателе, и в частности приписываемых ему путешествий, по-видимому, состоит в том, что после разрушения Ордена тамплиеров посвященные в христианский эзотеризм в согласии с посвященными в исламский эзотеризм произвели реорганизацию, чтобы сохранить, в меру возможного, связь, по видимости прерванную этим разрушением; но такая реорганизация должна была произойти более скрытым, так сказать, невидимым образом, без опоры на институцию, которая, будучи известной вовне, могла бы поэтому вновь подвергнуться разрушению. Истинные братья Розы и Креста были, собственно говоря, вдохновителями указанной реорганизации; если угодно, это были обладатели инициатической степени, о которой мы говорили, известные именно тем, что они играли эту роль; так продолжалось вплоть до того момента, когда — вследствие других исторических событий — в XVII столетии упомянутая традиционная связь была решительно прервана западным миром. Тогда братья Розы и Креста удалились на Восток, а это означает, что отныне на Западе не осталось никакой инициации, позволяющей действительно достигнуть подобной степени, а также что деятельность по сохранению соответствующего традиционного учения, которая осуществлялась там дотоле, более не проявляется вовне, по крайней мере регулярным и нормальным образом.
      Знать же, каковы были истинные братья Розы и Креста, и утверждать с уверенностью, был ли тот или иной персонаж одним из них, представляется совершенно невозможным — ибо речь идет прежде всего о духовном, т. е. чисто внутреннем состоянии, судить о котором по каким-либо внешним признакам было бы весьма опрометчиво. Более того, в силу самого своего положения братья Розы и Креста не могли оставить какого-либо видимого следа в светской истории; так что, даже если их имена были бы известны, они, несомненно, никому ничего не говорили бы; в этом плане отсылаем к сказанному выше об изменении имен, что вполне объясняет, как это может быть в действительности. Что касается лиц, чьи имена известны, — в частности, авторов тех или иных сочинений, — которых обыкновенно называют братьями Розы и Креста, то наиболее вероятно, что чаще всего они более или менее непосредственно подвергались воздействию или инспирации со стороны братьев Розы и Креста, которым служили своего рода рупором; мы объясним это, сказав, что это были только розенкрейцеры — принадлежали они или нет к одному из объединений, которым можно было дать такое название. Напротив, если бы оказалось — в порядке исключения и как бы случайно, — что истинный брат Розы и Креста сыграл роль во внешних событиях, то это произошло бы в известном смысле скорее вопреки его качеству, нежели благодаря ему, и тогда историки никоим образом не смогут догадаться об этом качестве — настолько к разным областям относятся обе вещи. Все это наверняка не удовлетворит любопытствующих, но они должны с этим смириться; множество вещей ускользает таким образом от способов исследования, принятых в светской истории, которая неизбежно, по самой своей природе, позволяет уловить лишь то, что можно назвать «внешней стороной» событий.
      Следует сказать еще об одной причине, по которой истинные братья Розы и Креста должны были всегда оставаться неизвестными: ни один из них не может утверждать, что он является таковым, подобно тому как в исламской инициации ни один настоящий суфий не может открыто называть себя этим именем. Здесь даже имеется сходство, которое особенно интересно отметить, хотя, по правде говоря, оба наименования не равнозначны; ведь название «суфий» в действительности предполагает нечто более высокого порядка, нежели тот, на который указывает название «Роза и Крест»; оно относится к возможностям, превосходящим возможности человеческого состояния, даже совершенного; строго говоря, оно должно быть сохранено для существа, которое достигло реализации «Высшего Отождествления», т. е. конечной цели любой инициации; но, разумеется, такое существо тем более обладает степенью, соответствующей Розе и Кресту, и может, если потребуется, выполнять надлежащие функции. Впрочем, обычно имя суфия употребляют столь же неверно, как имя Розы и Креста, применяя его даже к тем, кто только находится на пути, ведущем к действительной инициации, и не достиг еще и первых ее степеней; по этому поводу можно заметить, что подобное неправомерно расширительное толкование не менее часто дается слову «йог», если речь идет об индуистской традиции, так что это слово, также обозначающее того, кто достиг высшей цели, и являющееся, таким образом, точным эквивалентом «суфия», стало применяться к тем, кто находится еще на предварительных стадиях и даже на стадии самой внешней подготовки. Не только в подобном случае, но даже и для того, кто достиг самых высоких степеней, но не конечной цели, подходящим обозначением будет мутасаввуф; и поскольку сам суфий не отмечен никаким внешним отличием, это обозначение к тому же будет единственным, которое он сможет принять, отнюдь не по чисто человеческим соображениям — скажем, из осторожности или смирения, но потому, что его духовное состояние представляет собой поистине неизреченную тайну. Это различение в более ограниченной области (поскольку она не выходит за рамки человеческого состояния) аналогично тому, которое можно выразить двумя терминами — «брат Розы и Креста» и «розенкрейцер», причем последний может обозначать любого, стремящегося к состоянию Розы и Креста, независимо от достигнутой им степени, даже если он получил еще только чисто виртуальную инициацию в форме, которой это обозначение фактически соответствует. С другой стороны, из сказанного можно извлечь нечто вроде негативного критерия — в том смысле, что если кто-нибудь объявил себя братом Розы и Креста или суфием, то можно утверждать, даже не предпринимая более глубокого исследования, что в действительности он им, конечно, не является.
      Другой негативный критерий проистекает из того факта, что братья Розы и Креста никогда не связывали себя с какой-либо внешней организацией; если кто-нибудь слывет членом подобной организации, то также можно утверждать, что именно потому, что он активно в ней участвует, он не является братом Розы и Креста. Впрочем, организации этого рода получили название Розы и Креста очень поздно, ибо они появились, как мы отмечали выше, только в начале XVII столетия, т. е. незадолго до момента, когда истинные братья Розы и Креста удалились с Запада; и по ряду признаков видно даже, что те, кто назвал себя этим именем, уже в большей или меньшей степени отклонились от пути, во всяком случае, сильно отошли от первоначального источника. Тем более так обстояло дело с организациями, которые были учреждены под тем же названием еще позднее, причем большинство из них, несомненно, не могли претендовать на какую-либо аутентичную и регулярную преемственность по отношению к Розе и Кресту, сколь бы косвенной она ни была; мы уже не говорим, разумеется, о многочисленных современных псевдоинициатических образованиях, в которых только и есть розенкрейцерского, что присвоенное название, но нет и следа какой-либо традиционной доктрины; они попросту, по личной инициативе их основателей, усвоили символ, который каждый интерпретирует в меру собственной фантазии, по причине незнания его истинного смысла, полностью ускользающего как от этих мнимых розенкрейцеров, так и от первого встречного профана.
      Мы должны вернуться еще к одному пункту, чтобы внести в него большую ясность; мы сказали, что в основе розенкрейцерства должно было лежать сотрудничество между посвященными двух эзотеризмов — христианского и исламского; это сотрудничество, вероятно, продолжилось и впоследствии, поскольку речь шла именно о сохранении связи между инициациями Востока и Запада. Мы скажем даже больше: одни и те же лица, пришедшие из христианства или ислама, могли, если они жили на Востоке и на Западе (и постоянные намеки на их путешествия, помимо всякой символики, наводят на мысль, что так обстояло дело для большинства из них), быть одновременно братьями Розы и Креста и суфиями (или мутасаввуфинами высших степеней), причем достигнутое ими духовное состояние означало, что они находились за пределами различий между внешними формами, ни в чем не затрагивающих сущностное и фундаментальное единство традиционной доктрины. Разумеется, следует, тем не менее, учитывать различие между тасаввуф и розенкрейцерством — двумя разными формами традиционного учения; и розенкрейцеры, более или менее непосредственные ученики братьев Розы и Креста, — это только те, кто следует особым путем христианского герметизма; но не может быть инициатической организации, вполне достойной этого имени и осознающей свою цель, которая не имела бы во главе своей иерархии существ, преодолевших многообразие формальных различий. Последние могут, сообразно обстоятельствам, выступать как розенкрейцеры, как мутасаввуфины, или без каких-либо внешних особенностей; они поистине осуществляют живую связь между всеми традициями, ибо своим осознанием единства реально участвуют в великой изначальной Традиции, от которой — посредством адаптации ко времени и месту — произошли все остальные и которая едина, как сама Истина.

Глава XXXIX. ВЕЛИКИЕ МИСТЕРИИ И МАЛЫЕ МИСТЕРИИ

      Мы неоднократно упоминали в предшествующем изложении о различии между «великими мистериями» и «малыми мистериями»; эти названия заимствованы из античной Греции, но могут употребляться в более общем плане; теперь нам необходимо немного остановиться на данном вопросе, дабы уточнить, как лучше понимать это различие. Прежде всего, следует хорошенько уяснить, что речь идет не о двух различных видах инициации, но о стадиях или степенях одной и той же инициации, если рассматривать ее как единое целое, которое должно быть доведено до своего высшего предела; в принципе, «малые мистерии» — это лишь подготовка к «великим мистериям», поскольку сам их предел — только этап на инициатическом пути. Мы говорим «в принципе», ибо вполне очевидно, что каждое существо на деле может дойти только до той точки, где кончаются его собственные возможности; следовательно, некоторые окажутся пригодными только для «малых мистерий» или даже для более или менее ограниченной части последних; но это означает лишь то, что они не способны следовать инициатическим путем до конца, а отнюдь не то, что они следуют иным путем, нежели те, кто может идти дальше, чем они.
      «Малые мистерии» включают все то, что относится к развитию возможностей человеческого состояния, взятого в его целокупности; они приводят, следовательно, к тому, что мы назвали совершенством этого состояния, т. е. к тому, что традиционно обозначалось как восстановление «изначального состояния». «Великие мистерии» касаются собственно реализации сверхчеловеческих состояний: беря существо в той точке, где для него завершаются «малые мистерии» и которая является центром области человеческой индивидуальности, они ведут его за пределы этой области, и через сверхиндивидуальные, но еще обусловленные состояния — вплоть до состояния необусловленного, каковое только и является истинной целью, обозначенной как «окончательное Освобождение» или «Высшее Отождествление». Чтобы охарактеризовать соответственно обе эти фазы, можно, прибегнув к геометрической символике, говорить о «реализации горизонтальной» и «реализации вертикальной», где первая служит основой для второй; эта основа символически представлена землей, соответствующей человеческой области, а сверхчеловеческая реализация описана как восхождение сквозь семь небес, соответствующее высшим состояниям сущего. Впрочем, нетрудно понять, почему второе обязательно предполагает первое: центральная точка человеческого состояния — единственная, где возможно прямое сообщение с высшими состояниями; ведь последнее происходит вдоль вертикальной оси, которая пересекает в этой точке человеческую область; нужно, стало быть, вначале достичь этого центра, чтобы суметь потом подняться, следуя направлению оси, к сверхиндивидуальным состояниям; и вот почему, если использовать язык Данте, «земной Рай» — это этап на пути, ведущем в «Рай небесный».
      Мы процитировали и объяснили в другом месте текст, в котором Данте соотносит «Рай небесный» и «Рай земной» с традиционным пониманием соответственно роли духовного авторитета и роли мирской власти, т. е., другими словами, с ролью священнослужителей и царей; мы лишь кратко напомним важные последствия, которые — с точки зрения, занимающей нас в данный момент, — вытекают из этого соответствия. Из них действительно следует, что «великие мистерии» непосредственно связаны со «священнической инициацией», а «малые мистерии» — с «инициацией царской»; в терминологии, заимствованной из индуистской организации каст, первые, как правило, рассматриваются как собственная область брахманов, а вторые — как область кшатриев. Можно сказать также, что первая из двух областей принадлежит к сфере «сверхъестественной» или «метафизической», тогда как вторая — только к сфере «естественной» или «физической», что действительно соответствует атрибутам духовного владычества и мирской власти; а с другой стороны, это также позволяет точно охарактеризовать уровень знаний, с которым соотносятся «великие мистерии» и «малые мистерии» и который они используют в их части инициатической реализации: последние включают в себя преимущественно знание природы (рассматриваемой, разумеется, с точки зрения традиционной, а отнюдь не профанной, каковой является точка зрения современных наук), а первые — знание о том, что находится за пределами природы. Чистое метафизическое знание относится, следовательно, к области «великих мистерий», а знание традиционных наук — к области «малых мистерий»; так как первое является, кроме того, началом, из которого неизбежно проистекают все традиционные науки, отсюда следует также, что «малые мистерии», по сути, зависят от «великих мистерий», заимствуя у них самый свой принцип; подобным образом и мирская власть получает свою легитимность от духовного владычества, заимствуя у него свой принцип.
      Мы упомянули только брахманов и кшатриев, но не следует забывать, что и вайшьи могут обладать качествами, необходимыми для инициации; в самом деле, мы повсюду находим как будто специально для них предназначенные инициатические формы, основанные на занятиях ремеслами; мы не намерены долго останавливаться на этом, поскольку уже объяснили их принцип и смысл существования в другом месте; впрочем, мы вынуждены и здесь неоднократно возвращаться к этому вопросу, учитывая, что именно с такими формами связано все то, что еще сохраняется от инициатических организаций на Западе. Инициатическая область «малых мистерий» подходит вайшьям в еще большей мере, чем кшатриям; эта общность области, если можно так выразиться, зачастую приводила к контактам между инициатическими формами, предназначенными для тех и других, и, вследствие этого, к более тесным отношениям между организациями, в которых, соответственно, практиковались эти формы. Очевидно, что вне человеческого состояния индивидуальные различия, на которых по преимуществу базируются занятия ремеслом, полностью исчезают, переставая играть какую-либо роль; как только существо достигает «изначального состояния», дифференциации, порождающие различные «специализированные» функции, прекращают существовать, хотя все эти функции в равной мере имеют в нем и свой общий источник или, скорее, именно благодаря этому; и к источнику-то и нужно вернуться, следуя вплоть до завершения «малых мистерий», чтобы во всей полноте овладеть тем, что включает в себя исполнение какой-либо функции.
      Если мы рассмотрим историю человечества так, как этому учат традиционные доктрины, — в согласии с циклическими законами, — то должны будем сказать, что вначале человек, вполне овладевший своим состоянием существования, естественно, располагал тем самым и возможностями, соответствующими всем функциям, еще задолго до какого-либо различения последних. Разделение этих функций произошло на позднейшей стадии, представлявшей уже состояние, низшее по отношению к «изначальному» состоянию; но и в нем каждое человеческое существо, располагавшее теперь лишь некоторыми определенными возможностями, еще спонтанным образом реально осознавало эти возможности. Только в период наибольшего помрачения такое осознание было утрачено; и с тех пор возникла необходимость в инициации, призванной дать человеку возможность вновь обрести, вместе с этим сознанием, предшествующее состояние, которому оно было свойственно; такова в действительности первая из целей инициации, которую она ставит самым непосредственным образом. Чтобы это стало возможным, требуется трансмиссия, восходящая по непрерывной «цепи» до состояния, которое необходимо восстановить, и так, шаг за шагом, вплоть до самого «изначального состояния»; и далее — поскольку инициация на этом не останавливается, а «малые мистерии» суть только подготовка к «великим мистериям», т. е. к овладению высшими состояниями сущего, — следует в конечном счете подняться за пределы самих истоков человечества; вот почему вопрос об «историческом» происхождении инициации выглядит совершенно лишенным смысла. Впрочем, так же обстоит дело во всем, что касается происхождения ремесел, искусств и наук в их традиционном и правомерном понимании; ведь все они, посредством многочисленных, но второстепенных дифференциаций и адаптаций, подобным же образом происходят от «изначального состояния», которое содержит их все в едином первоначале, и тем самым связывают себя с другими уровнями существования, за пределами самого человечества; а это, к тому же, необходимо, чтобы они могли, на своем уровне и в свою меру, эффективно способствовать реализации «плана Великого Архитектора Вселенной».
      Мы должны еще добавить, что, поскольку «великие мистерии» — это область чисто метафизического знания, сущностно единого и неизменного в силу его изначального характера, искажения могли произойти только в области «малых мистерий»; и это помогло бы объяснить многие факты, касающиеся некоторых неполных инициатических организаций. В целом эти искажения свидетельствуют о том, что нормальная связь с «великими мистериями» была прервана, так что «малые мистерии» в конце концов были приняты за цель сами по себе; и в этих условиях они даже не могут более быть реально доведены до конца, но в известном смысле растрачивают свои силы на развитие более или менее вторичных возможностей, — развитие, которое, не будучи уже упорядоченным ради достижения некоей высшей цели, рискует поэтому принять дисгармоничный характер, в чем и состоит искажение. С другой стороны, в той же области «малых мистерий», и только в ней, истинной инициации способна противостоять контринициация, вступающая с ней в борьбу; область «великих мистерий», которая связана со сверхчеловеческими состояниями и с чисто духовным уровнем, по самой своей природе находится вне подобной оппозиции; следовательно, она совершенно закрыта для всего, что не является истинной инициацией согласно традиционной ортодоксии. Из всего этого следует, что возможность заблуждения сохраняется, покуда существо не вернулось вновь в «изначальное состояние», но она исчезает, как только оно достигает центра человеческой индивидуальности; вот почему можно сказать, что тот, кто достиг этой точки, т. е. завершения «малых мистерий», уже виртуально «стал свободным», хотя сможет им действительно стать лишь тогда, когда пройдет путь «великих мистерий» и в конечном счете осуществит «Высшее Отождествление».

Глава XL. ИНИЦИАЦИЯ СВЯЩЕННИЧЕСКАЯ И ИНИЦИАЦИЯ ЦАРСКАЯ

      Хотя сказанного в целом достаточно, чтобы вполне ясно охарактеризовать инициацию священническую и царскую, мы полагаем необходимым остановиться еще немного на вопросе об их отношениях, из-за некоторых ошибочных концепций, встречавшихся нам в различных местах; они пытаются представить каждую из обеих инициаций как образующую некое завершенное целое, как будто речь идет не о двух иерархически различных степенях, а о двух самостоятельных доктринальных типах. Главное намерение тех, кто распространяет подобную концепцию, по-видимому, состоит в том, чтобы противопоставить восточные традиции, относящиеся якобы к священническому и созерцательному типу, и традиции западные, принадлежащие к типу воинскому и царскому, или активному; если они не доходят до провозглашения превосходства одних над другими, то пытаются по крайней мере уравнять их. Добавим, что чаще всего этому сопутствует — в случае западных традиций — весьма фантастическое историческое воззрение на их происхождение, — например гипотеза о «средиземноморской традиции», первоначальной и единой, которой, вероятнее всего, никогда не существовало.
      В действительности вначале, до разделения каст, обе функции — священническая и царская — не существовали в раздельном и дифференцированном состоянии; обе они содержались в их общем первопринципе, вне каст: последние выделились из него только в конечной фазе цикла земного человечества. Впрочем, очевидно, что как только выделились касты, всякая социальная организация должна была, в той или иной форме, охватить их все в равной мере, ибо они представляют различные функции, которые неизбежно должны сосуществовать; невозможно вообразить общество, состоящее единственно из брахманов или же только из кшатриев.