Сипстрасси: Камни власти - Черная Луна

— Ты, конечно же, прав. Однако если об этом узнают и дароты, они станут держаться подальше от стен, и чары до них не достанут.

— Ага, — сказал Авил, — ясно. Только ведь дароты, наверно, все равно уже знают о том, что случилось в чародейском лесу?

— Не сомневаюсь, что так оно и есть. Все это, конечно, случилось некстати — но ведь мы должны были защитить наших беженцев. И все равно даротам пока известен только один наш чародей. Скорей всего они считают, что сумеют одолеть нас и вопреки его чарам. Вот тогда-то двое других чародеев и обрушат на них свои смертоносные чары.

После этих слов Карис подала ему второй кубок вина. Крепкое было вино. Авил рассказал ей о своих честолюбивых мечтах и о том, как он жил в деревне до того, как пошел в солдаты. Карис слушала его с восторгом. Никто еще до того не приходил в восторг от рассказов Авила. Он сказал об этом Карис и прибавил, что сотоварищи называют его занудой. Карис заверила его, что он вовсе не зануда. По правде говоря, ей очень даже приятно его общество, и когда он выполнит это важное поручение, они еще непременно встретятся.

Авил понял, что влюбился без памяти. Даже сейчас, валяясь у ног даротского генерала, он вспоминал ее последние слова:

«Будь очень осторожен, Авил. Если что-то пойдет не так, не допусти, чтобы тебя взяли живым. Дароты не должны узнать наши тайные замыслы».

«Генерал, вы можете на меня положиться. Я ничего не скажу. Я скорей перережу себе горло, чем выдам вас».

Авилу снова не повезло — последний раз в жизни. Он подобрался совсем близко к лагерю даротов, свято уверенный, что никто его не заметил; потом в голове вспыхнула жуткая боль, и он потерял сознание. А когда очнулся — его окружали дароты. Их нечеловеческие лица были совершенно бесстрастны, но Авил уже слыхал об их зверствах и от страха обмочился. Теплая моча потекла по ногам, и оттого Авилу стало так стыдно, что этот стыд, пускай и ненадолго, пересилил страх.

— Назови свое имя, — велел низкий гулкий голос. Авил дернулся и огляделся, пытаясь понять, кто из даротов говорит с ним.

— Авил, — дрожащим голосом ответил он.

— Ты боишься, Авил.

— Да. Да, боюсь.

— Хочешь, чтобы мы тебя отпустили? Хочешь вернуться к своим?

— Да. Очень.

— Тогда расскажи мне о том, какие силы собраны в городе.

— Силы?.. А, герцогская армия! Я не знаю, сколько там солдат. Тысячи, наверно. Много тысяч.

Дарот ухватил Авила за волосы, рывком поднял на ноги. Потом вцепился в его руку, дернул — и вдруг что-то страшно хрустнуло. Авил завизжал. Дарот выпустил его, и он мешком свалился на землю, тупо глядя на свою нелепо вывернутую руку. Боли вначале почти и не было, но потом стало так больно, что Авила замутило.

— Сосредоточься, Авил, — велел дарот. Снова в голове вспыхнула жгучая боль, но скоро отступила. — Расскажи мне о чародеях.

У Авила никогда в жизни не было друзей, зато было множество прозвищ — по большей части весьма постыдные. Но Карис доверилась ему и — пускай они только говорили — подарила самый чудесный вечер в его жизни. Авил безумно боялся боли и смерти, но твердо решил, что Карис он не предаст.

— Я ничего не знаю о…

— Берегись, Авил, — предостерег дарот. — Я могу причинить тебе очень сильную боль. Сломанная рука покажется тебе пустяком по сравнению с тем, что я с тобой сделаю, если ты солжешь.

У Авила по-детски задрожали губы, и он вдруг разрыдался. Он рыдал, а вокруг разносились странные гортанные щелчки. Авил сделал глубокий вдох, попытался обуздать свой страх — но тут дарот снова заговорил:

— Чародеи. Расскажи мне о чародеях.

— Нет никаких чародеев! — выкрикнул Авил. «Я умру, как мужчина, — думал он, — хотя боги свидетели, как мне жаль, что я не увижу, как на головы этих демонов низвергается небесный огонь!»

— Как это случится? — почти вкрадчиво спросил дарот — Откуда низвергнется огонь?

Авил заморгал. Неужели он сказал это вслух? Нет, не такой же он дурак в самом деле! Что происходит?

— Расскажи мне о чародее, который низвергает с неба огонь, — повторил дарот.

Авил уронил голову на грудь, стараясь не смотреть на даротов. И тут увидел, что его кинжал по-прежнему торчит в ножнах — дароты и не подумали разоружить его! Схватившись за рукоять, Авил выдернул кинжал и мгновенно вонзил его себе в грудь. А потом упал ничком на траву, и в лицо ему заглянули яркие ночные звезды.

«Я не предал тебя, Карис, не предал. Эти ублюдки ничего от меня не узнали».

Над его головой снова разнеслись щелчки. Сильные нечеловеческие руки ухватили умирающего, содрали с него одежду. Потом его подняли и понесли к яме, в которой алели раскаленные угли.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Надеюсь, ты понимаешь, что мы задумали невозможное? — спросил Озобар. Он и Карис сидели у горна, наслаждаясь его гаснущим теплом. — Невозможно скрыть тайну от телепатической расы. Все оружие, которое мы испытали, видели наши же люди. Нам не удастся застать даротов врасплох.

— Это зависит от того, как именно действует их телепатический дар, — отозвалась она. — Могут ли они прочесть все мысли или только то, что мы думаем, когда находимся в их поле зрения?

— Этого мы никак не сможем выяснить, — сказал Озобар, поглаживая свою светлую бородку.

— Именно. Потому-то я и не стану тратить попусту силы, пытаясь угадать, на что способны дароты. Ты исследовал мечи Тарантио?

— Да. Они великолепны. Судя по всему, это заклятие — помимо всего прочего — значительно уменьшило воздействие на клинки силы трения. Впрочем, не это делает их такими смертоносными.

— Сможешь ты сделать такие же?

— Увы, нет. Я ведь не чародей, Карис. Я ученый. Эти клинки словно и не существуют в реальном мире. Их, например, невозможно зажать в тиски. Я попробовал это проделать с одним из мечей, но тиски с него попросту соскользнули. Эти мечи рубят все — камень, дерево, кожу, даже железо, — хотя и не без труда.

— Я отдала бы десять лет жизни, только бы получить сотню таких клинков, — мечтательно вздохнула Карис. — И почему только Сарино позволил себя убить?

Озобар взял небольшой полотняный мешочек и, развязав его, предложил Карис печенье.

— Мне оказана великая честь, — сказала она. Озобар хихикнул.

— Это подарок герцогского повара. Неплохое печенье — но у меня вкуснее.

— Потому-то ты и решил со мной поделиться? Словно и не расслышав этой ехидной реплики, Озобар достал второй мешочек, куда увесистей первого. Из этого мешка он извлек пригоршню мелких черных катышков, похожих на гальку.

— Что ты об этом думаешь? — спросил он, ссыпав катышки в ладонь Карис.

— Это лучше, чем камни, — заметила она. — Железо?

— Угу. Каждая баллиста за один выстрел выпустит две сотни таких катышков. Главное — добиться, чтобы они не разлетались слишком широко. Думаю, мне удалось этого достигнуть. Пойдем, сама увидишь.

Они прошли через дом и вышли во внутренний двор, огороженный высокими крепкими стенами, что, впрочем, не мешало проникать во двор лунному свету. Посреди двора, озаренная луной, стояла гигантская баллиста, посаженная на раму из сбитых крест-накрест бревен. Плечи баллисты были свыше двенадцати футов в ширину. С обеих сторон на раме были рукоятки, с помощью которых оттягивались назад гигантские плечи баллисты. Миновав это грозное сооружение, Озобар подтащил к дальней стене массивную дубовую дверь. Потом он вернулся к баллисте, и они с Карис вращали рукоятки до тех пор, покуда канат с кожаной петлей на конце не навис над большим бронзовым крюком. Закрепив петлю, Озобар наполнил кожаную чашу железными катышками. Проверив готовность баллисты к выстрелу, он вернулся к Карис.

— Дверь почти в два дюйма толщиной, — сообщил они, мальчишески ухмыляясь, вручил Карис небольшой молоток. — Выбей спусковой крючок сама. Бей изо всей силы — и лучше сзади.

Карис обошла баллисту и ударила по спусковому крючку. Послышалось шипение, затем резкий лязг — это плечи баллисты рванулись вперед и ударили по деревянным ограничителям. Почти сразу раскатился дробный грохот — железные катышки молотили по двери. Озобар небрежной походкой подошел к изуродованной мишени.

— Ну, как? — спросил он, когда Карис присоединилась к нему. Дверь была изъедена глубокими дырами, а во многих местах и пробита насквозь. Посреди зияла громадная рваная пробоина. Озобар довольно ухмыльнулся.

— Нравится?

— Нет слов! Каков радиус поражения?

— Против даротов-то? Понятия не имею. Полагаю, впрочем, что около пятидесяти футов. После этого начальное ускорение резко слабеет. От двадцати пяти до пятидесяти футов — это наилучший вариант.

— Почему же не меньше двадцати пяти футов? — спросила она.

— Ну, убойная сила сохранится, а вот разброс будет гораздо меньше. — Озобар указал на пробитую дверь. — Как ты сама видишь, с расстояния примерно в пятнадцать футов удары легли кругом около… гм… четырех футов в поперечнике. Это примерно соответствует одному дароту. На пятидесяти футах этот смертельный круг будет гораздо больше.

— Сколько у нас будет этих баллист?

— Это зависит от того, сколько времени оставят нам дароты. Будь у меня еще пять дней, я бы поставил три баллисты у северных ворот, и еще две остались бы в запасе.

— Что ж, по крайней мере два-три дня у нас будет, — проговорила Карис. Голос ее прозвучал странно, и Озобар пристально глянул на нее.

— Ты… осуществила тот самый план?

— Да. Разведчик не вернулся.

— И тебя это мучает, — негромко сказал Озобар.

— А тебя бы не мучило? Я всегда, не дрогнув, посылаю солдат на смерть, но на этот раз мне пришлось обманывать, лгать. Этот парень был ужасным занудой, но все же он заслуживал лучшей доли, чем быть преданным своим генералом.

— Ты выбрала его, потому что он был ленив и беспечен. Так что можно сказать, его убила собственная беспечность.

— Да, можно сказать и так — только это будет ложь. Надеюсь, этой уловкой мы все же выиграем время… хотя и немного. Очень скоро дароты поймают другого разведчика, или же кто-то из них подберется к стенам так близко, что сможет прочесть мысли солдат.

— Пять дней. Это все, что нам нужно.

Озобар укрыл баллисту просмоленным холстом и вместе с Карис вернулся в кузницу, где еще дышал теплом остывающий горн.

— Ты разобрался с тем, как уменьшить откат катапульты? — спросила она.

— Разумеется. Я утяжелил поперечные бревна. Катапульта стала чуть менее маневренной, но бьет все так же точно. Неклен вполне освоился с этой машиной, и его команда работает отменно.

— Что ж, — сказала Карис, — будем надеяться, что это так.

— Хочешь еще печенья? Она улыбнулась.

— Нет. Я, пожалуй, пойду. У меня еще есть дела.

Снаружи вдруг донесся утробный рык, и Карис торопливо распахнула дверь кузницы. Ворюга, оскалившись, рычал на рослую, едва различимую в тени человеческую фигуру.

— Отзови пса, — проворчал Форин, — не то я ему шею сломаю.

Карис попрощалась с Озобаром и вышла в ночь. Ворюга затрусил рядом с ней, все еще настороженно поглядывая на рыжебородого великана.

— Что тебе нужно? — устало спросила Карис.

— Поговорить, — ответил Форин.

— У меня нет времени на разговоры.

— Нет времени или нет желания? — уточнил он и остановился. Карис сделала еще два шага, затем резко развернулась к нему.

— Зря мы переспали, — нарочито грубо бросила она. — Это была ошибка, а я не могу позволить себе таких ошибок. Если тебя это утешит, могу сказать, что та ночь была восхитительной и я никогда ее не забуду. Но этого больше не повторится, ясно? Так что прекрати слоняться вокруг меня, точно чокнутый лунатик!

Она ожидала, что Форин разозлится — но он вдруг расхохотался.

— Я не чокнутый, Карис, и не лунатик. Знаешь, я ведь никогда особенно не верил в любовь — что с первого взгляда, что с десятого. И, по правде говоря, я и сам не знаю, можно ли мое чувство к тебе называть любовью. Если б ты в ту ночь осталась, мы бы потолковали начистоту — и тогда, быть может, сегодняшняя встреча была бы вовсе не нужна. Но ведь ты не осталась, Карис. Ты сбежала. Почему?

— Сейчас слишком поздно, и я устала, — отвернувшись, бросила Карис.

— Умереть не боишься, зато боишься жить? Верно? Карис резко обернулась к нему.

— Да что вы за народ такой — мужчины? — презрительно фыркнула она. — Почему вы вечно не в силах смириться с отказом? Ты мне не нужен, ясно? Один раз ты сделал свое дело — и неплохо, а больше и не надо!

Форин снова рассмеялся — легко, искренне.

— Само собой, никому не нравится, когда его гонят взашей. Я ведь с этим и не спорю, Карис. Мне другое трудно понять — почему ты меня боишься?

— Боюсь? Ах ты, наглая свинья! Я никого и ничего в этом мире не боюсь, ясно? Мой отец постарался на славу и отучил меня бояться. А теперь убирайся с глаз моих!

Форин горько усмехнулся и пошел прочь. Через залитую лунным светом улицу до Карис донесся его голос:

— Я не твой отец, Карис.

Раздраженная сверх меры, она вернулась во дворец. В покоях ждал ее Неклен.

— Ты подобрал людей? — с порога спросила Карис. И так хлопнула дверью, что Ворюга едва успел проскочить в комнату.

— Подобрал. Сотня носильщиков и шестьдесят санитаров, чтобы помогать врачам. Ты знаешь, что в городе осталось всего четыре врача?

— Теперь знаю.

— Может, мне прийти завтра, принцесса?

— Не смей называть меня принцессой! — Карис устало опустилась в кресло и вдруг спросила:

— Как считаешь, я боюсь жить?

Неклен широко ухмыльнулся.

— Что ты хочешь услышать?

— Правду.

— В жизни не встречал женщины, которая хотела бы услышать правду. Речь идет о Венте или том долговязом уроде в жучьих доспехах?

— По-твоему, он урод?

— А по твоему, нет? — отпарировал Неклен. — Нос у него как лепешка, рожа плоская, глазки маленькие… И насколько я помню, зеленые. Никогда не доверяй мужчинам с зелеными глазами.

— Откуда ты знаешь, что это именно он? Ой что, говорил обо мне?

— Нет, принцесса. Если уж ты так хочешь услышать правду — я узнал это от тебя. Всякий раз, когда он рядом, ты не можешь оторвать от него глаз. Так это он обвинил тебя в том, что ты боишься жить?

— Да. Ты с ним согласен?

— Почем мне знать? — отозвался Неклен. — Однако, девочка моя, ты меня удивляешь. Тебя явно тянет к этому парню, а ведь ты никогда не грешила застенчивостью.

— Я однажды с ним спала. После этого он решил, что я ему принадлежу А я не хочу никому принадлежать! — запальчиво крикнула Карис. — Не хочу, чтобы меня использовали!

— Разве Гириак тебя использовал? — мягко спросил Неклен.

— Нет, конечно… но я же его не любила.

— А Форина любишь?

— Я этого не сказала! — отрезала Карис.

— По-моему, ты и сама не знаешь, что говоришь. Карис откинулась на спинку кресла и устало вздохнула.

И вдруг рассмеялась.

— Это точно. Дай-ка мне кувшин, дорогой мой старый дурень. Пора как следует напиться!

Ранним утром четвертого дня, перед самым рассветом, Вент покинул свои покои во дворце и прошагал полмили, отделявшие дворец от северной стены. С гор дул по-зимнему стылый ветер, и стройный мечник теснее запахнулся в овчинный плащ.

Проходя мимо старых казарм, он увидел троих людей, которые волокли на тележке большой котел. От котла исходил запах горячей луковой похлебки.

У самых ворот несколько десятков рабочих клали каменные стены поперек проулков, ответвлявшихся от главной улицы. Между рабочими расхаживали Карис и Озобар. Вент прошел мимо, стараясь подавить раздражение. За эти дни Карис ни разу не приглашала его в свою спальню. Вент и сам удивлялся тому, как сильно это его задело. Он не был влюблен в Карис и нисколько не желал, чтобы их связь стала постоянной. «Что же ты тогда злишься?»— спросил сам себя Вент, поднимаясь по крутым ступенькам «а стену. И горько усмехнулся — ответ налицо. Карис тоже его не любит. Трудно пережить такой удар по самолюбию.

Часовые на стене, присев на корточки, прятались за зубцами от пронизывающего ветра.

— Похлебку везут, ребята, — бросил им Вент.

— Что, сударь, опять луковая? — мрачно спросил солдат постарше.

— Увы, да.

На стылом небе показался розоватый краешек новорожденного солнца.

— Разведчики вернулись? — спросил Вент.

— Еще нет, сударь. Вот-вот должны показаться.

Вент повернулся лицом к северу и долго всматривался в холмы, но так и не заметил ни малейшего движения. Оглянувшись, он увидел, что Карис идет по главной улице. Рядом с нею шагал рослый плечистый Озобар. Черные волосы Карис были туго стянуты на затылке в конский хвост. На ней была бурая шерстяная туника, зеленые штаны, тонкую талию стягивал широкий кожаный пояс. Скольких женщин вот так же отверг ты сам, спросил себя Вент, безуспешно пытаясь усмирить душевное смятение.

— Сударь, для чего они это делают? — спросил молоденький солдат, ткнув пальцем в рабочих, которые перегораживали стенами проулки.

Вент круто развернулся к нему.

— Дароты, — сказал он, — умеют читать мысли. По-твоему, это разумно — задавать такие вопросы?

Солдат пожал плечами.

— А какая разница-то? Все равно даротов не остановят ни стены, ни арбалеты, ни катапульты. В Прентуисе они вырезали тридцать тысяч человек. Весь город и целую армию. И здесь будет то же самое?

— Что ж ты не уехал, а остался в городе?

— Мне за это платят, — мрачно ответил солдат.

— Ты когда-нибудь прежде служил у Карис? — спросил Вент.

— Нет, но я знаком с теми, кто у нее служил, и все они в один голос говорят, что она никогда не проигрывала сражений. Впрочем, ей ведь до сих пор и не приходилось иметь дела с даротами.

— Что ж, — заметил Вент, — тогда их ждет неприятный сюрприз.

— Да неужели? Вот не думаю. Она рассказала одному из разведчиков о чародеях, которые якобы изведут под корень даротов. Парень был простак и поверил каждому ее слову. Чародеи! Да если б у нас была такая силища, разве стали бы мы прятаться от даротов за стенами? Мы бы… — солдат осекся и потер ладонью лоб.

— Что такое? — быстро спросил Вент.

— Голова болит, — буркнул тот. — Все этот треклятый ветер.

В голове у Вента вдруг вспыхнула жгучая боль. Схватив солдата за плечо, он оттащил его от края стены и сам укрылся за крепостным валом.

— Ты что, спятил? — обозленно рявкнул солдат.

— Как, теперь голова болит? — резко спросил Вент.

Солдат растерянно моргнул.

— Да нет, прошло, — промямлил он.

Вент ругнулся и, пригибаясь, спустился со стены туда, где стояли Карис и Озобар.

— Можно с тобой поговорить? — обратился Вент к Карис. Они отошли в сторонку, и Вент рассказал ей о своем разговоре с солдатом.

— Удивляюсь еще, что они так долго мешкали, — сказала она и повернулась, чтобы уйти.

— Ты отправила разведчика, зная, что он попадет в руки даротов? Надеюсь, у тебя хоть хватило совести прежде с ним переспать?

Карис шагнула к Венту, и глаза ее опасно похолодели.

— Нет, — отрезала она. — Видишь ли, Вент, он мне понравился. А я никогда не сплю с мужчинами, которые мне нравятся.

И, круто развернувшись, крикнула Неклену:

— Собирай свою команду, старый конь! Дароты идут!

Двадцать минут спустя Неклен уже карабкался по шаткой лестнице на крышу старой казармы. С одной рукой лазать по лестницам нелегко, и когда Неклен выбрался на крышу, он дышал тяжело, с присвистом. На крыше уже ждали четверо юнцов из его команды. Все они были еще безусы — совсем дети, подумал Неклен. Зато эти ребята были проворны и ловки и хорошо исполняли его приказы.

— Колеса смазаны? — вслух спросил он.

— Так точно, сударь. И прошлой ночью мы принесли еще масла, — ответил Берис, невысокий паренек с копной ярко-рыжих волос и веснушчатым лицом.

— Отлично. Беритесь за рукоятки!

По двое парнишек с каждой стороны ухватились за рукоятки и принялись их вращать. Громадное плечо катапульты медленно опустилось на ложе, и Неклен забил в железные кольца фиксатор. Двое парнишек побежали туда, где были сложены прикрытые просмоленным холстом снаряды. Откинув холст, они подкатили снаряд к катапульте и бережно уложили его в бронзовую ложку.

— Масло! — рявкнул Неклен и круто развернулся. — Где жаровня?

— Прошу прощения, сударь, забыл, — пискнул Гелан, тощий рябоватый паренек.

— Так принеси! Мигом!

Паренек бросился к лестнице и проворно спустился вниз. Неклен подошел к краю крыши, вглядываясь в очертания холмов. Скоро дароты будут здесь. Вернувшись к катапульте, он проверил прицел. Катапульта была нацелена на одно из вероятных мест, где будут располагаться даротские катапульты. До этого дня Неклен и его команда выпустили по цели около тридцати учебных снарядов и добились неплохой точности — восемь из десяти снарядов легли в цель.

На крышу вскарабкался Гелан. К поясу у него была привязана небольшая жаровня, в правой руке он держал зажженный фонарь. Неклен поставил жаровню возле катапульты, наполовину наполнил ее промасленным тряпьем, потом положил растопку и напоследок прибавил пару горстей угля. Взяв у Гелана фонарь, он поднял крышку и подержал открытый огонь под промасленным тряпьем. Пламя занялось мгновенно. Рыжий Берис принес пять камышовых факелов и положил их возле жаровни.

Убедившись, что огонь горит ровно, Неклен снова потребовал масла и следил, как Берис наливает его в круглую дырку на боку глиняного снаряда. Всего таких дырок было шесть. В снаряд опростали еще три кувшина с маслом и заткнули дырки тряпьем.

Снизу, со стен донеслись крики, и Неклен увидел, как из-за холмов выезжает первая шеренга даротских всадников. Впереди скакали десять даротов, держа перед собой на весу длинные копья.

На эти копья были нанизаны тела десяти кордуинских разведчиков, которых отправили в дозор прошлой ночью.

Неклен поглядел на своих помощников и увидел на их лицах неприкрытый страх.

— Держитесь, парни, — негромко сказал он.

— Зачем дароты так поступили с этими людьми? — спросил Берис.

— Чтобы напугать нас, дружок.

— А ты боишься, Неклен? — спросил Гелан.

— Бояться не стыдно, — ответил старик. — Ты вот что пойми: трус позволяет страху себя оседлать, а герой сам укрощает страх, словно дикого жеребца. Вы, парни, прирожденные герои. Уж я в этом разбираюсь. Потому-то я вас и выбрал.

— Что-то я не чувствую себя героем, — признался Берис.

— А этого, дружок, и не надо. Ты просто будь героем — вот и все!

Когда вся даротская армия перевалила через холмы и рассыпалась по склонам, Вент, стоявший на стене, долго и безуспешно пытался на глазок определить хотя бы примерное число даротов. Между тем враги колоннами по четверо расходились по назначенным позициям. Они не разбивали лагеря — просто стояли и ждали, разделившись на пять больших отрядов, около полутора тысячи воинов в каждом. Три отряда составляли пешие дароты в черных доспехах; они были вооружены длинными копьями с зазубренными наконечниками. Остальные два отряда были конные.

Позади, под самыми стенами, послышался топот бегущих ног, и кое-кто из солдат, стоявших на стене, обернулся.

— Смотреть прямо! — рявкнул Вент. Солдаты поспешно повиновались. Между тем сорок даротов отложили копья, сняли заплечные мешки, вынули оттуда короткие лопаты и разошлись в два места на склоне холма, каждое примерно в двухстах шагах от стен.

— Что они делают? — спросил кто-то рядом с Вентом. Мечник пожал плечами. Дароты принялись проворно копать землю на склоне. Казалось, они не знают усталости. Подошли другие дароты, сняли с себя плащи и, наполнив их землей, оттащили ее прочь. Так продолжалось где-то около часа, и лишь тогда Вент наконец-то понял, что задумали дароты: расчистить на склонах две ровные площадки.

Неклен, стоявший на крыше казармы, тоже понял, что происходит.

— Ребята, — сказал он, — дароты не будут ставить катапульты там, где мы наметили. Видите? Они готовят новые площадки.

Подойдя к железным желобам. Неклен выдернул ограничители.

— Ну-ка, развернем нашу красавицу! — крикнул он. — Берис, нацель ее на вражескую площадку! Гелан и остальные — осторожненько снимите снаряд. Нам придется заново заряжать катапульту — прицел-то сбили.

Парнишки взялись за снаряд, но никак не могли с ним справиться — глиняный шар был большой, неуклюжий, сквозь тряпичные затычки сочилось масло. Неклен поспешил им на помощь. Когда снаряд убрали, он вышиб спусковой крючок. Плечо катапульты рванулось вперед и с грохотом легло на мешки с песком, привязанные к раме.

— Сколько, на твой глаз, до этой новой площадки? — спросил Неклен у Бериса.

— Примерно двести… двести сорок шагов.

— Мои глаза уже давно не так зорки, так что я положусь на твое слово. Ну-ка, принимайтесь за дело.

Пареньки снова налегли на железные рукоятки, и гигантское плечо катапульты откинулось назад.

— Мы на линии выстрела, — сообщил Берис. Неклен вставил в гнезда оставшиеся колышки и поднялся на платформу, где уже стоял Берис.

— Неплохо, — одобрил старик, поглядев в прицел. — Кладите снаряд.

Гелан и еще двое не без труда вернули снаряд в бронзовую ложку.

В это время дароты втащили на холм две катапульты — громадные, черные. У Неклена разом пересохло в горле. Он уже видел такие катапульты — в день, когда пал Прентуис. Свинцовые ядра этих махин разнесли стены города в клочья. Дароты неторопливо установили первую катапульту.

— Ребята, всем назад! — скомандовал Неклен. — Стреляем!

— Поджигать, сударь? — спросил Гелан.

— Не сейчас, сынок. Этот снаряд пристрелочный — разведчик, словом. Посмотрим, куда он долетит.

Взяв молоток, Неклен что есть силы ударил по спусковому крючку. Снаряд из красной глины взвился в воздух с жутким и пронзительным свистом — это ветер врывался в пустые дыры. Вначале Неклену казалось, что снаряд попадет точно в цель, но тот упал футов на двадцать вправо, да еще на двенадцать шагов не долетел до вражеской катапульты.

— Подать катапульту назад и опустить раму на одно деление! — распорядился Неклен.

— Одна мерка влево! — почти одновременно прокричал Берис.

Неклен и его юные помощники выдернули колышки-ограничители и живо развернули громоздкую махину катапульты. От волнения они даже немного перестарались.

— Спокойно, ребята! — прикрикнул Неклен. — Не спешите!

— Дароты заряжают свои катапульты! — закричал кто-то из мальчиков.

Неклен не стал медлить. Вогнав на место последний колышек, он приказал подать второй снаряд. Глиняный шар со всеми предосторожностями опустили в ложку, и Берис наполнил его маслом.

— Летит! — пронзительно крикнул Гелан, и на сей раз Неклен, не удержавшись, поднял глаза. Со стороны холма летел огромный свинцовый шар. Он пролетел над стеной, и лишь в последнее мгновение старый солдат сообразил, что дароты целят именно в их катапульту. Свинцовый шар ударился о край крыши. Брызнули кирпичи, просвистев над самыми головами обслуги.

Неклен схватил факел, зажег его от жаровни и поднес к промасленным тряпкам, которые Берис натолкал в глиняный снаряд.

— Еще один! — крикнул Гелан.

— Ну так пошлем им ответ! — прорычал Неклен, вышибив спусковой крючок. Снаряд, объятый пламенем и дымом, с шипением взмыл в небо — буквально чудом разминувшись со вторым снарядом даротов. Черный свинцовый шар рухнул посередине крыши, переломил балку и канул вниз, на второй этаж давно опустевшей казармы.

— Откатить катапульту! Нечего глазеть! — рявкнул Неклен, хотя сам все же поддался искушению и проследил взглядом полет своего снаряда. Пылающий шар ударился о верхушку даротской катапульты — и разлетелся вдребезги. Черную вражескую машину охватило пламя. Дароты принялись ретиво засыпать пожар землей.

Над городскими стенами разнеслись торжествующие крики.

— Давай! — гаркнул Неклен, и в небо ушел второй объятый пламенем снаряд. При его приближении дароты бросились врассыпную. Снаряд взорвался, брызнув во все стороны клочьями пламени. Вся черная катапульта была теперь охвачена огнем.

Зато вторая, невредимая пока даротская катапульта выстрелила — и свинцовый шар ударился о стену казармы, обрушив с грохотом целый угол.

— Три мерки вправо! — прокричал Берис. — Раму вниз на два деления!

Катапульту снова развернули — хладнокровно, без спешки.

— Парни, — проговорил Неклен, стараясь, чтобы голос его не дрожал, — у нас остался еще один только выстрел. Ты уж постарайся, сынок, чтобы мы не промазали!

— Слушаюсь, сударь! — отозвался Берис. Как только катапульту зарядили и Гелан наполнил глиняный шар маслом, Неклен велел помощникам убираться с крыши. Еще один свинцовый шар пролетел над самыми их головами, едва не задев катапульту, и обрушился на горку глиняных снарядов.

— Убирайтесь! — рявкнул Неклен.

Он вышиб спусковой крючок, и пареньки дружно бросились к лестницам. Неклен знал, что должен бы последовать их примеру, но ему очень уж хотелось увидеть полет своего последнего снаряда. Дароты выстрелили снова. Свинцовый шар сорвался с их катапульты за считанные секунды до того, как на нее обрушился пылающий снаряд кордуинцев. Горящее масло брызнуло во все стороны, катапульта вспыхнула. Огонь перекинулся на двоих даротов, и они бросились бежать по склону холма, пылая, точно живые факелы.

— Ага! — выкрикнул Неклен, размахивая кулаком. — Что, ублюдки, хорош подарочек?

Последний даротский снаряд рухнул прямо на платформу, разнеся катапульту вдребезги. Один из ограничительных колышков вылетел из гнезда и ударил Неклена в плечо. Не удержавшись на ногах, ветеран кубарем покатился по крыше. В тот миг, когда его ноги уже соскользнули в пустоту, он выбросил вперед здоровую руку и изо всей силы вцепился в каменный карниз.

Положение было безвыходное — на одной руке Неклен ни за что не сумел бы подтянуться и влезть на крышу. Его силы были уже на исходе, когда над краем крыши возникло веснушчатое лицо Бериса. Свесившись с крыши, юнец обеими руками вцепился в руку Неклена.

— Пусти, болван! Тебе меня не втащить! Оба свалимся! Паренек и ухом не повел.

— Гелан… пошел за… веревкой, — пропыхтел он. — Я смогу… удержать тебя, пока он не… вернется…

— Сынок, ради всех богов — отпусти! Не хочу я, чтобы ты погиб из-за меня!