Дженни

Лулу проснулась поздно и заныла:

– Я уста-а-ла… Идем куда-нибудь… Ты что, дождя не любишь?

День был серый, моросил дождик, и Питер честно ответил:

– Знаешь, к мокрому меху все липнет…

– Очень жаль, – прервала его Лулу. – Люблю дождь. Кошки его не любят, но я – другое дело… И в дождь у меня глаза ярче.

Они пошли гулять, и на улице их застиг настоящий ливень. Питер промок насквозь, но терпел: глаза у Лулу и впрямь стали ярче, дело того стоило.

К полудню выглянуло солнце. Они в это время пересекали парк и поиграли там немного. К закату они достигли еще какогото парка. Питер очень устал и проголодался, но Лулу восхищалась природой и все не могла остановиться перекусить.

Засверкали звезды, вышел месяц. На Лулу он оказал самое сильное действие: она взлетала на деревья, мелькая кремовой полоской в серебристом свете. Питеру приходилось носиться вместе с ней. Когда он совсем замучился, Лулу закричала:

– Ах, взбежим по лунному лучу!

Взбежать по лучу ей не удалось, и она свалилась у дерева. Питер лег было рядом, но она вскочила и сказала:

– Лунный свет наводит на меня печаль!.. Давай я тебе спою…

Однако сон сморил ее. Пробормотав: «Стереги меня…», – она легла на бок и засопела. Питер глядел на нее, умиляясь ее изяществу в ее доверчивости, пока и сам не заснул.

Месяц нырнул за деревья, а там и солнце показалось и разбудило Лулу. Она потянулась, поморгала, изящно лизнула себе лапку и вдруг села прямо, глядя на Питера так, словно никогда в жизни не видела его.

– Куда вы меня завели? – спросила она, и Питеру показалось, что она вотвот проведет лапой по лбу.

– Мне кажется…– несмело начал Питер, но Лулу с легким криком отскочила от него.

– Ах! – воскликнула она. – Как же это? Я ничего не помню… Меня, должно быть, опоили… Какой сейчас день?

– Наверное, четверг или пятница…– сказал Питер.

– Что вы наделали! – совсем разволновалась Лулу. – О, мои бедные хозяева!.. Они совсем извелись…

– Но вы же сами…– забормотал удивленный Питер. – Вы говорили, что хотите их помучить…

– Что? – возмутилась она – Какая наглость!.. Завести меня в такую даль, обкормить мороженым и потом… говорить… Хватит. Я иду домой.

– Лулу! – взмолился Питер. – Не уходите, останьтесь со мной… Я каждый день буду кормить вас мороженым и умывать вас!

– Как вы смеете?! – завопила Лулу. – Скажите спасибо, что я не зову полисмена! Все моя доброта… Многие считают меня святой… Словом, я иду к себе и в провожатых не нуждаюсь.

И она скрылась среди деревьев. Больше он ее не видел.

Глава 23. СПЛЕТНИ И ПОИСКИ

Когда темный хвостик исчез в кустах, раненный в сердце Питер побежал через парк к одинаковым серым домам, но на улице уже не было и следа его вероломной подруги. Она не подождала, не передумала – она и впрямь покинула его.

Тогда, внезапно очнувшись, Питер вспомнил про Дженни, и ему стало страшно.

Он представил себе, как она проснулась, не нашла его рядом. Не умываясь и не завтракая, он побежал рысцой на юго-запад, чувствуя, что Кэвендишсквэр именно там.

Бежал он весь день, истоптал лапы, но, достигнув цели, припустил к дому 38. Сердце у него страшно билось. Он вбежал в подвал, оглянулся и не узнал никого. В их закутке сидел большой сердитый кот. Завидев Питера, он грозно зарычал.

– Простите меня, – сказал Питер, – я ищу одну кошку… Это было наше место…

– А теперь не ваше, – оборвал его кот.

– Я понимаю, – продолжал Питер. – Я просто ее ищу. Вы ее часом не видели? Дженни Макмурр…

– Не слыхал! – ответил кот. – Я тут со вчерашнего дня.

Питеру становилось все хуже. Ни одна кошка не слышала про Дженни, и ему уже казалось, что он отсутствовал не трое суток, а три года или три века.

Когда это чувство стало особенно нестерпимым, в дом скользнули две кошки, и, хотя было полутемно, он сразу узнал их.

– Пуцци, Муцци! – воскликнул он. – Как хорошо! Это я, Питер!

Они остановились и переглянулись. Потом Пупци холодно сказала:

– Ах, вы пришли?..

– Да, – не унимался он. – Я ищу Дженни. Вы не могли бы сказать, где она?

Они переглянулись снова, и Муцци ответила:

– Нет, не могли бы.

Питеру стало совсем страшно.

– Почему? – спросил он.

– Потому, – отвечали они хором, – что мы вас видели!..

– Меня? – не понял он.

– Вас и эту… иностранку. – И обе высоко задрали носы, что было удивительно, ибо ни Пуцци, ни Муцци не могли похвастаться английским происхождением. – Мы сразу сообщили все Дженни.

– Ну, зачем это вы! – вскричал он. – А что она сказала?

– Она не поверила, – признались сестры.

– А эта ваша…– оживилась Пупци. – Тут ее знают как облупленную. Нет, только мужчина может быть таким дураком. Наутро Дженни ушла: значит, поняла, что мы правы.

– Вероятно, вы ее ищете? – спросила ехидно Муцци.

– Да, – сказал Питер, не заботясь о том, что эти праведные сплетницы видят его горе.

– Что ж, – пропели они дуэтом, – вы ее не найдете. – И отвернулись, высоко задрав хвосты, подрагивающие от гнева.

А он уселся под окном у Бетси и просидел там всю ночь. В окнах загорались и гасли огни, однажды он увидел каштановую головку в желтом сиянии света, но волосы не сливались с кошачьим мехом – Дженни на плече не было. Потом все огни потемнели. Когда гореть остался лишь уличный фонарь, Питер стал нежно звать подругу, но не услышал в ответ ни звука и не принял ни одной волны. Наконец кто-то крикнул «Брысь!» и хлопнул рамой.

Больше взывать он не смел, тем более что вспомнил запреты всесильного мистера Блейка. Но с места не ушел на тот случай, если Дженни молчит, к утру смилостивится.

Пришел молочник, небо на востоке посерело, потом стало перламутровым, и наконец утро началось. Но жители здешних домов просыпались позже, чем солнце.

Когда вышли Бетси и ее мама, Питер кинулся к ним, взывая:

– Бетси, Бетси! Где же она? Я ее обидел, я ее ищу…

Но Бетси ничего ие поняла, она просто увидела, что крупный белый кот, истошно мяукая, несется к ней. Он ей что-то напомнил, она приостановилась, но не узнала его и пошла дальше. А Питер услышал, как она говорит матери:

– Мама, ты думаешь, она вернется?

– Бетси, – сказала мать, – уверена ли ты, что это она?

– Что ты!.. – воскликнула Бетси. – Другой такой кошки нет на свете!..

Сердце у Питера мучительно сжалось. Да, другой такой кошки нет, а он ее потерял.

Больше здесь делать было нечего. Он понял, что Дженни покинула эти места, и отправился через город, к докам. Думал он только о Дженни и не замечал, каким бывалым уличным котом стал за это время. Теперь его не пугали ни шум, ни люди: опасностей он избегал инстинктивно, мог исчезнуть и безошибочно угадывал, где спрятаться. А мысли его были заняты другим – он принимал за Дженни каждую кошку.

То он решал, что пропустил, не узнал ее, то ему казалось, что надо завернуть за угол и застать ее врасплох. Он совсем измучился, он ведь не ел, не пил, не умывался, и мех его утратил свой лоск и даже белизну.

День сменялся ночью, ночь сменялась днем; он плохо это замечал, спал мало, где придется и видел лишь улыбку Дженни, ее заботливый взгляд, ее ловкие движения. Все умиляло его, даже ее смешная гордость, когда она говорила о своих предках.

Добравшись до лондонских доков, он побежал туда, где могла стоять «Графиня Гринок». Действительно, она была в порту. На палубе сидел черный кок и пел печальную песню. Завидев Питера, он крикнул:

– Эй, котяга! Где ж ты был? Где твоя девица? Ее тут не было… Шли бы оба к нам, у нас мышки-крыски развелись…

Питер глядел на него, онемев от горя. Негр его понял. Он встал, покачал головой и сказал:

– Не гляди на меня, кот! Сказано тебе, я ее не видел. Может, придет еще… А ты поработай пока, чего там! Ну, как? Исхудал ты…

Но Питер кинулся прочь, ничего не видя от слез. Он не знал, куда бежит, и не думал об этом. Он бежал, бежал, бежал и нигде не останавливался. Вдруг у какой-то дырки он остановился. Он почему-то понял, что туда непременно надо нырнуть.

В темноте ему стали мерещиться оконце под потолком, складки желтого шелка, овальный медальон. Питер полз по трубе, и видел маленькую корону под буквой "N". Чтобы удержать эти видения, ему хотелось остановиться, но что-то гнало его вперед. У входа в комнату он снова остановился и одним прыжком прыгнул на кровать.

– Дженни! – кричал он. – Дженни, Дженни!.. Неужели я нашел тебя?..

– Здравствуй, – сказала Дженни. – Я тебе рада. Я долго тебя ждала.

Она поднялась, тронула носиком его нос и тогда уж закричала:

– Господи, какой ты тощий! Поешь скорей!.. Сейчас…

Спрыгнув на пол, она подтащила к кровати хорошую мышь. Глаза ее светились гордостью, когда Питер, осторожно сойдя на пол, не спеша съел половину и остановился.

– Нет, – сказала она. – Ешь, я сыта.

Когда он начал умываться, она сказала:

– Ты устал. Дай-ка лучше я!..

Питер лег на бок, закрыл глаза, и шершавый язычок стал заботливо смывать с него усталость, грязь и вину.

Глава 24. ДЖЕННИ, ВЫЙДИ КО МНЕ!

И так – ну, почти так – словно ничего не случилось, Питер и Дженни стали жить на мебельном складе.

Не упоминая о том, почему оба убежала, Дженни рассказала, что сразу направилась сюда и с удивлением увидела всю мебель на прежнем месте. Вероятно, ее забирали на выставку. У Питера хватило чутья и мудрости промолчать: пусть не знает, что он забыл об этом складе, и неизвестно почему нырнул в отверстие трубы.

Зато он передал ей слова Бетси и изобразил черного кота, а Дженни ахала и смеялась.

И все же что-то ее заботило. Иногда ни с того ни с сего она два-три раза лизала его, а потом смотрела с любовью и печалью. Что-то тревожило ее, но Питер никак не мог угадать, что это такое. Ведь не всегда решишься спросить другого, о чем тот думает.

Однажды Дженни куда-то отлучилась и пришла совсем расстроенная. Ласково поздоровавшись с ним, она забилась в угол кровати, поджала передние лапки и уставилась в стену. Питер знал, что именно так сидят и смотрят кошки, когда им не по себе.

Больше выдержать он не мог. Он подошел к ней, лизнул ее, ощутив соленый вкус, и сказал:

– Дженни, что с тобой? Скажи мне… Может, я помогу…

Дженни долго плакала и не отвечала. Потом она встряхнулась, лизнула себе спинку и бока и повернулась к Питеру.

– Не обижайся, – сказала она. – Я должна тебя бросить.

Питер ощутил такую боль в сердце, словно туда всадили нож.

– Зачем? – спросил он. – Если ты уходишь, я уйду с тобой.

– Нет, – ответила Дженни. – Меня уводит Демпси.

Питер не сразу понял, о ком она говорит; а когда понял, страшно зарычал, и хвост его заметался из стороны в сторону. Он ясно увидел огромного наглого кота, угрожавшего ему когда-то. Но при чем тут Дженни?

Тем временем она продолжала:

– Такой у нас закон. Когда тебя зовет кот, ты должна с ним идти. Теперь Демпси сказал, что больше ждать не хочет.

– Неужели ты хочешь с ним уйти? – спросил он.

– Что ты! – вскричала она. – Я его ненавижу!.. Я его молила и просила меня отпустить. Он не соглашается.

Питер почувствовал, что она что-то скрывает. Он знал почти все кошачьи законы, они казались ему хорошими, умными и понятными. И он спросил:

– Что я могу сделать, чтобы ты осталась со мной? Если ты не скажешь, я спрошу Демпси.

И Дженни поняла, что он уже взрослый.

– Ты можешь сразиться с ним, – сказала она и снова заплакала.

– Что ж, – сказал Питер. – Ты научила меня сражаться.

Но Дженни все плакала.

– Понимаешь, – проговорила она в конце концов. – Ты должен убить его, а он такой огромный и сильный… Если он тебя убьет, я умру. Лучше мне с ним уйти.

– Я тоже сильный, – сказал Питер.

– Конечно, – подхватила Дженнн, – но у тебя есть тайна… ты не кот… Наверное, потому я тебя и люблю… А он кот из котов, он знает всякие подлые приемы… Не надо, не иди!.. Ты меня забудешь, все пройдет…

– Нет, – сказал Пятер. – Я тебя не пущу. Я сражусь за тебя, как велит закон, и убью Демпси. Я его не боюсь.

Сам он не вполне в это верил, во Дженни воскликнула:

– Я знаю!.. Ты ничего не боишься!.. Как хорошо, когда есть защита…

И от этих слов Питер стал спокоен.

– Ну, Питер, – сказала она совсем другим тоном, – я могу тебе помочь только одним. Давай тренироваться. У нас еще три дня. Потом он позовет меня ночью, с улицы.

– А выйду я, – сказал Питер.

– Помни, – снова начала Дженни, – он не будет биться честно.

– Знаю, – сказал Питер. – А я буду.

Дженни глубоко вздохнула. Все-таки она не совсем понимала людей.

– Что ж, – сказала она, – давай тренироваться.

Так начались страшные дни. Питер учился защищать себя и убивать другого. Когда ов увидел в первый раз красную полоску на белой манишке, он чуть не отказался от своего замысла и горько плакал. Но Дженни была тверда. Она не давала пощады ни ему, ни себе, и они бились целый день, а ночью на императорском ложе зализывали друг другу раны.

На третий день занятий не было, и Дженни не позволила Питеру есть. Он спал до вечера, она его грела, а иногда вылизывала всего, целиком. Уже совсем стемнело, когда Питер вскочил. Голова у него была ясная, он ощущал свою силу. Скорее чутье, чем зрение, подсказало ему, что Дженни рядом. Не оборачиваясь к ней, он обратился в слух.

Тогда и услышал он приглушенный голос и узнал его.

– Дженни, выйди ко мне… ко мня-я-у!..

Питер глухо зарычал и пополз к отверстию. Дженни что-то причитала ему вслед, а он, весь подобравшись, полз на брюхе туда, откуда слышался истошный крик.

Уже рассвело, когда Дженни спрыгнула наконец с кровати и закричала:

– Питер, Питер! Что он с тобой сделал?

Питер сказал ей:

– Я его убил. Кажется, и он меня убил. Прощай.

Она лизала его и поливала слезами. Он сказал еще:

– Где ты, Дженни? Я тебя не вижу…

– Питер, Питер! – взывала она. – Не оставляй меня, не надо.

Глава 25. КАК ЭТО ВСЕ КОНЧИЛОСЬ

– Питер, Питер, – слышал он сквозь тьму – Не оставляй меня, не надо…

Ему было бы легче уплыть туда, где нет ни боли, ни битвы, ни бездомных ночей. Он очень устал. Но голос не отпускал его:

– Питер… Питер… вернись ко мне!..

На секунду он увидел белый потолок и какие-то лица. Он закрыл глаза. Свет был слишком ярок, а когда он снова открыл их, он увидел почему-то не Дженни, а маму.

– Питер, Питер!.. – взывал все тот же голос. – Ты меня узнал?

Он узнал ее, но как же она его узнала?

В глазах, глядевших на него, отражались толстые белые лапы и белая голова. Кто принес его домой, почему плачет мама над чужим котом? Сердце у него упало: где Дженни? Почему ее не принесли? А может быть, мама мерещится ему, и сейчас он увидит Дженни?.. Слезы – ее ли, мамины ли – падали ему на щеки; и он опять закрыл глаза.

Тогда с ним случилась странная вещь. Серая светящаяся мгла была пропитана Дженни, нет, просто была ею, словно он погрузился в нежный рыжевато-серый мех. Он расслабился от счастья, но другой мир не отступал. Какието люди склонились над местом, где он лежал. Он открыл глаза, оба были в белом. Ну, это понятно: он ранен, и к нему позвали доктора, а с ним пришла сестра. Да, конечно, он ранен в бою. Левая задняя лапа не двигается, и передняя правая, ведь Демпси прокусил их.

У сестры, склонившейся над ним, была на груди блестящая булавка. В ней отражался белый кот с мальчишеским лицом. Питеру стало очень страшно.

Доктор заглянул ему в глаза и произнес:

– Ну, все позади. Теперь он поправится.

Мама заплакала снова, причитая: «Питер, Питер!..» Был здесь и отец, очень бледный, в форме. Почему-то он знал об его сражении с Демпси.

– Молодец, – сказал он. – Ты хорошо сражался.

Питер поднял левую переднюю лапу и увидел, что на ней нет когтей. Больше того, он увидел пальцы. Тогда он пощупал ими другую лапу, неподвижную, и ощутил не мех, а что-то жесткое, знакомое… сейчас, сейчас… И тут он понял: это бинт.

Теперь он все знал. Он больше не кот, он мальчик. Он горько заплакал. Сквозь слезы видел он, как няня вошла в комнату, держа на руках худого беспокойного котенка, черно-белого, с пятном на мордочке. Она склонилась над кроватью и положила котенка рядом с ним.

– Забери его! – плакал он. – Где Дженни? Дженни, Дженни, Дженни!..

Ничего не понимая, мать утирала ему слезы и целовала его. И снова ему показалось, что все вокруг – это Дженни. Теперь он знал, что не увидит белых лапок с породистыми черными подушечками, маленькой серой головки, светящихся глаз и той неповторимой нежности, которой дышало в ней все. Но вместо этого с ним осталось странное ощущение добра, тепла и счастья.

Черно-белый котенок, отвергнутый им, жалобно мяукнул, и Питер понял его. Нет, он больше не понимал по-кошачьи, он просто узнал самый звук, самый крик бездомных, ненужных, нелюбимых, столь знакомый ему. Он вспомнил все места, где побывал, все свои страхи и беды. Он увидел грязные улицы, почуял запах сырости, услышал злые крики, словно жалобный писк приоткрыл на минуту уже закрывшуюся дверь, за которой шумел безжалостный город. Потом дверь закрылась, котенок мяукнул снова, и писк его пронзил Питеру сердце.

– Няня, не забирай его! – крикнул он. – Дай его мне!..

Няня положила котенка на место. Он сразу пополз Питеру на грудь, сунул голову ему под подбородок, как делали потом столько котов и кошек, словно узнавая своего, и замурлыкал так громко, что задрожала вся кровать. Питер поднял ту руку, которая двигалась, и пальцами, вылезающими из бинтов, почесал котенка за ухом, именно там, где и надо. Котенок мурлыкал вовсю, прижимаясь к нему в самозабвенном восторге.

– Да он совсем ничего, – сказала мама. – Как ты его назовешь? Верней ее, это кошка.

Питер ответил не сразу. Он пытался вспомнить, он ведь знал какое-то дивное кошачье имя не хуже, чем свое собственное… Но имя не вспомнилось. Быть может, он его и не знал.

Все ужасы остались за дверью. Здесь с ним были покой и любовь. Он больше не боялся одиночества, словно какой-то долгий сон, который он уже не мог припомнить, поглотил страх и подарил ему радость.

– Назовем ее Кляксой, – сказал он матери. – Можно, она поспит у меня?

И он улыбнулся всем, кто стоял у его кровати.