Феноменология духа

Равным образом - что касается внешней природы, - то, например, закон движения планет, согласно которому, как известно, квадраты времен их обращения относятся друг к другу как кубы их расстояний, должен быть понят как внутреннее необходимое единство различенных определений. Это единство постигается, конечно, только спекулятивным мышлением разума, но в многообразии явлений оно открывается уже рассудочным сознанием. Законы суть определения рассудка, внутренне присущего самому миру; поэтому рассудочное сознание находит в них свою же собственную природу и тем самым становится предметным для самого себя.
      В-423
      Закон, который ближайшим образом есть отношение всеобщих, пребывающих определений, имеет свою необходимость в себе самом, поскольку его различие есть внутреннее различие; любое из его определений, не будучи внешне отличным от другого, само непосредственно содержится в другом. Но внутреннее различие оказывается таким образом, как раз тем, что оно есть поистине, то есть различием в самом себе, или различием, которое не есть различие. В этом определении формы вообще сознание в себе, содержащее как таковое самостоятельность противоречащих друг другу субъекта и объекта, исчезло; "я" в качестве высказывающего суждения имеет предмет, который от него не отличен, - самого себя, - самосознание.
      Прибавление. То, что в предшествующих параграфах было сказано о внутреннем различии, составляющем сущность закона, - именно что это различие есть различие, которое собственно не есть различие, - в такой же мере справедливо и для различия, существующего в предметном для самого себя "я". Как закон не есть нечто различенное только в отношении чего-то другого, но нечто различенное в самом себе, нечто в своем различии тождественное с собой, так то же самое справедливо и относительно "я", знающего самого себя, имеющего своим предметом самого себя. Поскольку поэтому сознание как рассудок имеет знание о законах, поскольку оно находится в отношении к некоторому предмету, в котором "я" вновь находит противообраз своей собственной самости и тем самым обнаруживает непосредственную тенденцию развиться до самосознания как такового. Так как, однако, чистое рассудочное сознание не поднимается еще до того, чтобы понять имеющееся в законе единство различенных определений, то есть из одного из этих определений диалектически развить ему противоположное, то это единство остается еще для сознания, о котором здесь идет речь, чем-то мертвым, следовательно, с деятельностью "я" не согласующимся. В живом существе, напротив, сознание созерцает процесс самого полагания и снятия различенных определений, воспринимает, что различие не есть различие, то есть, что оно не есть различие абсолютно прочное. Ибо жизнь есть то внутреннее, которое не остается только абстрактно-внутренним, но всецело переходит в свое обнаружение; оно есть то, через отрицание непосредственного, внешнего получающееся опосредствованное, которое само это опосредствование снимает до непосредственности, - чувственное, внешнее и в то же время безусловно внутреннее существование, - материальное, в котором внеположность частей оказывается снятой, а единичное - низведенным до чего-то идеального, до момента, до звена в целом. Коротко говоря, жизнь должна быть понята как самоцель, как цель, которая в себе самой имеет свое средство, как тотальность, в которой каждое звено, отличное от другого, есть одновременно и цель, и средство. На основе сознания этого диалектического, этого живого единства различенного воспламеняется поэтому самосознание - сознание для себя самого предметного, следовательно, в себе самом различенного простого идеального - знание об истине природного, о "я".
      b) Самосознание.
      В-424
      Истина сознания есть самосознания есть самосознание, и это последнее есть основание сознания, так что в существовании всякое сознание другого предмета есть самосознание. Я знаю о предмете, что он мой (он мое представление), поэтому в знании о нем я имею знание о себе. Выражение самосознания есть "я" = "я" - абстрактная свобода, чистая идеальность. В таком виде самосознание не имеет реальности; ибо оно само, будучи своим предметом, в то же время и не есть таковой предмет, ибо не существует никакого различия между этим предметом и им самим.
      Прибавление. В выражении "я" = "я" высказан принцип абсолютного разума и свободы. Свобода и разум состоят в том, что я возвышаюсь до формы "я" = "я", что я все познаю как принадлежащее мне, как "я", что каждый объект я постигаю как звено в системе того, что есть я сам, - коротко говоря, что в одном и том же сознании я имею и "я", и мир, в мире снова нахожу себя и, наоборот, в моем сознании имею то, что есть, что имеет объективность. Это единство "я" и объекта, образующее принцип духа, существует, однако, первоначально только абстрактным образом в непосредственном самосознании и познается только нами, рассматривающими, но еще не самим самосознанием. Непосредственное самосознание еще не имеет своим предметом "я" = "я", а только "я", - оно поэтому свободно только для нас, а не для самого себя, оно еще не знает о своей свободе и содержит в себе только ее основу, но еще не знает о своей свободе и содержит в себе только ее основу, но еще не подлинно действительную свободу.
      Абстрактное самосознание есть первое отрицание сознания, поэтому оно еще обременено внешним объектом, формально говоря, своим отрицанием. Тем самым оно одновременно есть и предшествующая ступень, сознание, и является противоречием себе как самосознание и себе же в качестве сознания. Поскольку это последнее и отрицание вообще в "я" = "я" в себе уже снято, постольку оно, как достоверность в себе самом по отношению к объекту, есть влечение полагать то, что оно есть в себе, другими словами, сообщать абстрактному знанию о себе содержание и объективность и, наоборот, себя освобождать от своей чувственности, снимать данную объективность и полагать ее тождественной с собой; и то, и другое есть одно и то же - отождествление своего сознания и самосознания.
      Прибавление. Недостаток абстрактного самосознания состоит в том, что это абстрактное самосознание и сознание в отношении друг друга представляют собой еще две разные вещи, что они еще не уравняли взаимно друг друга. В сознании мы видим громадное различие "я" - этого совершенно простого, с одной стороны, и бесконечного многообразия мира - с другой. Эта здесь еще не достигающая действительного опосредствования противоположность "я" и мира составляет конечность сознания. Напротив, самосознание имеет свою конечность в своем еще совершенно абстрактном тождестве с самим собой. В "я" = "я" непосредственного самосознания имеется налицо только долженствующее быть, но еще не положенное, еще не действительное различие.
      Этот разлад между самосознанием и сознанием и образует внутреннее противоречие самосознания с самим собой, ибо самосознание есть в то же время и ближайшая предшествующая ему ступень - сознание, следовательно, противоположность самому себе. В самом деле, так как абстрактное самосознание есть только первое, следовательно, еще только условное отрицание непосредственности сознания, а еще не абсолютная отрицательность, то есть отрицание только что упомянутого отрицания, образующее бесконечное утверждение, - то и само оно имеет еще форму чего-то сущего, непосредственного, чего-то - вопреки или скорее как раз благодаря своей чуждой всяких различий внутренней природе - еще заполненного внешностью; оно содержит поэтому отрицание не только в себе, но и вне себя, как внешний объект, или "не-я", - и именно вследствие этого есть сознание.
      Отмеченное здесь противоречие должно быть разрешено, и это происходит таким образом, что самосознание, которое имеет своим предметом себя как сознание, как "я", развивает простую идеальность "я" до реального различия и тем самым, снимая свою одностороннюю субъективность, дает себе объективность - процесс, тождественный с противоположным процессом, посредством которого объект также субъективно полагается "я", погружается во внутреннее самости, и таким образом уничтожается существующая в сознании зависимость "я" от внешней реальности. Так самосознание достигает того, что имеет сознание не наряду с собой, не внешнее только с ним связано, но действительно пронизывает его собой и в качестве растворенного содержит его в самом себе.
      Чтобы достигнуть этой цели, самосознание должно пройти три ступени развития.
      1. Первая из этих ступеней раскрывает перед нами непосредственное, просто с самим собой тождественное и в то же время - в противоречии с этим отнесенное к внешнему объекту единичное самосознание. Будучи так определенно, самосознание есть достоверное знание о себе самом как о сущем, в сопоставлении с которым предмет обладает определением только чего-то мнимо самостоятельного, в действительности же ничтожного, - оно есть вожделеющее самосознание.
      2. На второй ступени объективное "я" получает определение другого "я", и таким образом возникает отношение одного самосознания к другому самосознанию, а между ними обоими возникает процесс признания. Здесь самосознание не есть уже более единичное самосознание, но в нем начинает осуществляться единение единичности и всеобщности.
      3. Поскольку далее снимается инобытие противопоставленных друг другу самостей, и эти самости в своей самостоятельности все же делаются тождественными друг с другом, - постольку выступает третья из названных ступеней - всеобщее самосознание.
      ). Вожделение.
      В-426
      Самосознание в своей непосредственности есть нечто единичное и вожделение - противоречие его абстракции, которая должна быть объективной, или его непосредственности, которая имеет вид внешнего объекта и должна быть субъективной. По отношению к достоверности самого себя, возникшей из снятия сознания, объект должен быть определен как нечто ничтожное, а в отношении самосознании к объекту как столь же ничтожная должна быть определена абстрактная идеальность самосознания.
      Прибавление. Вожделение есть та форма, в которой самосознание проявляется на первой ступени своего развития. Вожделение здесь, во второй, главной части учения о субъективном духе, еще не имеет никакого дальнейшего определения, кроме определения его как влечения, поскольку это последнее, не получив еще определения со стороны мышления, направлено на внешний объект, в котором оно ищет своего удовлетворения. Но что определенное таким образом влечение существует в самосознании, - необходимость этого заключается в том, что самосознание есть вместе с тем и ближайшая предшествующая ему ступень, именно сознание, и что оно знает об этом внутреннем противоречии. Где нечто, тождественное с самим собой носит в себе противоречие и проникнуто чувством своего в себе сущего тождества с самим собой, равно как и противоположным чувством своего внутреннего противоречия, - там с необходимостью выступает влечение снять это противоречие. Неживое не имеет никакого влечения, потому что оно не в состоянии перенести противоречия и погибает, если нечто, по отношению к нему другое, в него проникает. Напротив, все одушевленное и дух необходимо имеют влечение, так как ни душа, ни дух не могут существовать, не имея в себе противоречия, не чувствуя или не зная его. Но в непосредственном и потому природном, единичном, исключающем самосознании противоречие, как было уже указано выше, имеет ту форму, что самосознание, - понятие которого состоит в тои, чтобы выражать отношение к самому себе, быть "я" = "я", имеет в то же время отношение еще к некоторому непосредственному, положенному не идеально другому, к внешнему объекту, к "не-я", и есть нечто для самого себя внешнее, ибо оно, - хотя в себе и есть тотальность, единство субъективного и объективного, - ближайшим образом существует, однако, как нечто одностороннее, как только субъективное, лишь через удовлетворение вожделения достигающее того, чтобы быть в себе и для себя тотальностью. Несмотря, однако, на это внутреннее противоречие, самосознание продолжает оставаться абсолютно уверенным в себе, ибо оно знает, что непосредственный внешний объект не обладает никакой истинной реальностью, а есть скорее по отношению к субъекту нечто ничтожное, лишь мнимо самостоятельное, в действительности же такое же, что не заслуживает и не может существовать самостоятельно, но должно погибнуть под действием реальной мощи субъекта.
      Поэтому самосознание, взятое в себе, знает себя в предмете, который в этой связи соответствует влечению. В отрицании обоих односторонних моментов как собственной деятельности "я" и осуществляется для последнего это тождество. Предмет не в состоянии оказать этой деятельности никакого противодействия, как нечто в себе и для самосознания лишенное самостности; диалектика снятия себя, составляющая его природу, существует здесь как упомянутая выше деятельность "я". Данный объект полагается здесь в такой же мере субъективно, в какой субъективность теряет свою односторонность и становится для себя объективной.
      Прибавление. Самосознающий субъект знает себя как такого, который в себе тождествен с внешним объектом, - знает, что этот последний содержит в себе возможность удовлетворения вожделения, что предмет, следовательно, соответствует вожделению и что именно вследствие этого вожделение и возбуждается предметом. Отношение к объекту является поэтому для субъекта необходимым. Субъект усматривает в объекте свой собственный недостаток, свою собственную односторонность, видит в объекте нечто принадлежащее к его собственной сущности и тем не менее ему нехватающее. Самосознание может снять это противоречие, ибо оно есть не бытие, а абсолютная деятельность; и оно действительно снимает его, поскольку овладевает предметом, только выдающим себя за самостоятельный, - удовлетворяет себя, пожирая его, и сохраняет себя в этом процессе, так как оно - самоцель. Объект должен при этом погибнуть, ибо оба - субъект и объект - суть здесь непосредственные начала, а таковые не могут составлять единства иначе, как только так, что непосредственность - и притом ближайшим образом непосредственность лишенного самости объекта - отрицается. Вследствие удовлетворения вожделения полагается в-себе-сущая тождественность субъекта и объекта, односторонность же субъективности и мнимая самостоятельность объекта оказываются снятыми. Поскольку, однако, предмет уничтожается испытывающим вожделение самосознанием, постольку он может казаться подчиняющимся действию совершенно чуждой силы. Но это только видимость. Ибо непосредственный объект должен снять себя согласно своей собственной природе, согласно своему понятию, так как в своей единичности он не соответствует всеобщности своего понятия. Самосознание есть являющееся понятие самого объекта. В уничтожении предмета самосознанием он погибает поэтому от действия на него мощи его собственного понятия, только внутренне ему присущего и именно в силу этого только как бы извне к нему приходящего. Так объект полагается субъективно. Но этим снятием объекта субъект снимает также и свой собственный недостаток, если распадение на безразличное "я" = "я" и на "я", отнесенное к внешнему объекту, и в такой же мере придает своей субъективности объективность, в какой объект делает субъективным.
      В-428
      Продуктом этого процесса является то, что "я" смыкается с самим собой и, получая таким образом для себя удовлетворение, становится действительным. С внешней стороны оно, в этом возврате в себя, ближайшим образом остается определенным как единичное и сохраняется как таковое, потому что относится к бессамостному объекту лишь отрицательно, и этот последний, таким образом, поглощается. Вожделение в своем удовлетворении является, таким образом, вообще разрушающим, а по своему содержанию себялюбивым; и так как удовлетворение совершается лишь в единичном, а это последнее преходящее, то в удовлетворении зарождается новое вожделение.
      Прибавление. Отношение вожделения к предмету есть безусловно еще отношение себялюбивого разрушения, а не отношение создания. Поскольку самосознание относится к предмету как созидательная деятельность, постольку этот последний только в самосознании получает приобретающую в нем прочное существование форму субъективности, сохраняясь, однако, по своему веществу. Напротив, через удовлетворение охваченного вожделением самосознания поскольку оно еще не обладает силой переносить другое как независимое самосознательность объекта разрушается; так что форма субъективного не достигает в нем никакой устойчивости.
      Но, подобно предмету вожделения, и само оно и его удовлетворение необходимо есть нечто единичное, преходящее, уступающее место вожделению, просыпающемуся все с новой силой. Это есть объективирование, постоянно остающееся в противоречии со всеобщностью субъекта и тем не менее вследствие чувствуемого недостатка непосредственной субъективности все снова пробуждаемое, никогда не достигающее своей цели абсолютно, но приводящее лишь к прогрессу в бесконечность.
      В-429
      Однако чувство самого себя, возникающее у "я" в процессе удовлетворения, с внутренней стороны или в себе не остается в абстрактном для-себя-бытии, или в своей единичности результат этого отрицания содержит в себе определение всеобщности и тождества самосознания со своим предметом. Суждение, или разъятие этого самосознания, есть сознание свободного объекта, в котором "я" имеет знание о себе самом как о "я", но так что и это знание все еще остается вне его.
      Прибавление. С внешней стороны непосредственное самосознание остается во власти продолжающейся в бесконечность скучной смены вожделения и его удовлетворения, во власти субъективности, из своей объективности постоянно снова впадающей в самое себя. Напротив, с внутренней стороны, или согласно понятию, самосознание через снятие своей субъективности и внешнего предмета подвергло отрицанию свою собственную непосредственность, точку зрения вожделения, - посредством определения инобытия противопоставило себя самому себе, другое наполнило своим "я", на чего-то бессамостного сделало его свободным и самостным объектом, некоторым другим "я", - тем самым противопоставило себя самому себе в качестве различенного от себя "я", но именно этим и повысилось над себялюбием только разрушающего вожделения.
      ) Признающее самосознание.
      В-430
      Это есть самосознание для самосознания, прежде всего непосредственно, как другое для другого. Я созерцаю в нем самого себя как "я"; но и в самом себе я опять-таки созерцаю непосредственно наличный, в качестве "я" абсолютно по отношению ко мне самостоятельный, другой объект. Снятие единичности самосознания было первым снятием; этим самосознание определено только как особенное. Это противоречие порождает влечение показать себя в качестве свободной самости и для другого быть на лицо как таковым, - процесс признания.
      Прибавление. Вторая ступень развития самосознания имеет с самосознанием, образующим первую ступень его развития и его находящимся во власти вожделения, прежде всего общее для них определение непосредственности. В этом определении заключается огромное противоречие, а именно: так как "я" есть совершенно всеобщая, абсолютно-непрерывная, никакой границей не прерванная, для всех людей общая сущность, те обе связанные здесь друг с другом самости образуют единое тождество, так сказать, один свет и тем не менее в то же время представляют собой два "я", которые в совершенной косности и недоступности друг для друга существуют каждое как нечто в-самое-себя-рефлектированное, от другого абсолютно различенное и непроницаемое для него.
      В-431
      Это противоречие есть борьба; ибо я не могу знать себя в другом как самого себя, поскольку другое есть для меня непосредственное другое наличное бытие; я поэтому стремлюсь снять эту его непосредственность. Точно так же и "я" не может быть признано как непосредственное, но признается лишь, поскольку я сам снимаю в себе свою непосредственность и благодаря этому даю моей свободе наличное бытие. Но эта непосредственность есть в то же время телесность самосознания, в которой оно, как в своем внешнем знаке и орудии, имеет чувство самого себя, равно как и свое бытие для других, и свое опосредствующее с ними отношение.
      Прибавление. Более точная форма противоречия состоит в том, что оба находящиеся в отношению друг к другу, самосознающие субъекта, - потому именно, что они имеют непосредственное наличное бытие, - суть природные, телесные субъекты, существуют, следовательно, в виде вещи, подчиненной чуждой силе, и в качестве такой вещи вступают в соприкосновение друг с другом, но в то же время являются, однако, безусловно свободными и не должно обходиться друг с другом, как только с чем-то только данным в непосредственном наличном бытии, как с чем-то только природным. Для преодоления этого противоречия необходимо, чтобы обе противостоящие друг другу самости в своем наличном бытии, в своем бытии-для-другого полагали бы себя как то и взаимно признавали бы себя за то, что они есть в себе, или по своему понятию, - именно не только за природные, но и за свободные существа. Только так осуществляется истинная свобода, ибо ввиду того, что эта последняя состоит в тождестве меня с другим, я только тогда истинно свободен, если и другой также свободен и мной признается свободным. Эта свобода одного в другом соединяет людей внутренним образом; тогда как, наоборот, потребность и нужда сводит их вместе только внешне. Люди должны поэтому стремиться к тому, чтобы найти себя друг в друге. Но это не может произойти до тех пор, пока они остаются во власти своей непосредственности, своей природности, ибо эта последняя есть как раз то, что разобщает их друг с другом и препятствует им быть друг в отношении друга свободными. Свобода требует поэтому того, чтобы самосознающий субъект в своей природности не давал проявиться и природности других тоже не терпел бы, но чтобы, напротив, относясь равнодушно к наличному бытию, в отдельных непосредственных отношениях с людьми он и свою, и чужую жизнь ставил бы на карту для достижения свободы. Только посредством борьбы, следовательно, может быть завоевана свобода; одного заверения в том, что обладаешь свободой, для этого недостаточно; только тем, что человек как себя самого, так и других подвергает смертельной опасности, он доказывает на этой стадии свою собственную способность к свободе.
      В-432
      Борьба за признание идет, следовательно, на жизнь и смерть, каждое из обоих самосознаний подвергает опасности жизнь другого и само подвергается ей, но только как опасности; ибо в такой же мере каждое самосознание направлено и на сохранение жизни, как наличного бытия своей свободы. Смерть одного, разрешающая противоречие с одной стороны, абстрактным и потому грубым отрицанием непосредственности, оказывается, таким образом, с существенной стороны - со стороны имеющегося налицо признания, которое тоже при этом снимается, - новым противоречием, и притом более глубоким, чем первое.
      Прибавление. Абсолютное доказательство свободы в борьбе за признание есть смерть. Уже одним тем, что борющиеся идут на смертельную опасность, они полагают как нечто отрицательное свое обоюдное природное бытие, доказывая, что они рассматривают его как нечто ничтожное. Смертью же природность фактически отрицается, и тем самым решается ее противоречие с духовным, с "я". Это разрешение является тем не менее лишь совершенно абстрактным, имеет только отрицательный, а не положительный характер. Ибо, если из двух людей, борющихся друг с другом за свое взаимное признание, хотя бы один погибает, то никакого признания не осуществляется, тогда оставшийся в живых столь же мало, как и мертвый, существует в качестве признанного. Вследствие смерти возникает, следовательно, новое, еще больше противоречивое, состоящее в том, что тот, кто доказал борьбой свою внутреннюю свободу, не достиг тем не менее никакого признанного наличного бытия своей свободы.
      Чтобы предотвратить возможные недоразумения относительно только что изложенной ступени развития, мы еще должны здесь заметить, что борьба за признание в только что приведенной, доведенной до крайности форме может иметь место лишь в естественном состоянии, когда люди существуют только как единичные существа, и, напротив, совершенно чужда гражданскому обществу и государству, так как тут то, что является результатом упомянутой борьбы, именно факт признания - уже есть налицо. Ибо хотя государство также может возникнуть вследствие насилия, но держится оно тем не менее не на нем; в своем проявлении сила вызвала к существованию лишь нечто в-себе-и-для-себя-правомерное - законы, конституцию. В государстве дух народа - нравы, законы - является господствующим началом. Здесь человека признают и с ним обращаются как с разумным существом, как со свободным, как с личностью; и каждый отдельный человек со своей стороны делает себя достойным этого признания тем, что преодолевая природность своего самосознания, повинуется всеобщему, в-себе-и-для-себя-сущей воле, закону, следовательно, по отношению к другим ведет себя так, как надлежит вести себя всем, - признает их тем, чем сам бы хотел бы быть признанным, т.е. свободным человеком, личностью. В государстве гражданин получает подобающую ему честь благодаря должности, на которую он поставлен, благодаря профессии, которой он занимается, и благодаря любой другой своей трудовой деятельности. Его честь получает вследствие этого субстанциальное, всеобщее, объективное, от пустой субъективности уже не зависящее содержание. В естественном состоянии, в котором индивидуумы - каковы бы они ни были и что бы они не делали - хотят силой вынудить для себя признание, ничего подобного еще нет.
      Из всего только что сказанного явствует, однако, что с борьбой за признание, составляющей необходимый момент в развитии человеческого духа, отнюдь не следует смешивать поединок. Последний не относится, как это справедливо для борьбы за признание, к естественному состоянию людей, но к уже более или менее развернутой форме гражданского общества и государства. Свое подлинное всемирно-историческое место поединок занимает с системе феодализма, которая должна была быть правовым состоянием, но была им лишь в весьма малой степени. Тут рыцарь хотел - что бы он со своей стороны ни совершил - считаться человеком, который ни в чем не уронил своего достоинства, остался совершенно незапятнанным. Это и должен был доказать поединок. Хотя кулачное право и было введено здесь в известные рамки, оно все же своей абсолютной основой имело себялюбие; осуществлением его давалось поэтому не доказательство разумной свободы и действительно государственно-гражданской чести, но, скорее, доказательство грубости и часто бесстыдства чувства, притязающего вопреки своей прочности на внешние почести. У античных народов мы не встречаем поединка, ибо формализм пустой субъективности - стремление субъекта придать известный вес своей непосредственной единичности - был им совершенно чужд; свою честь они полагали исключительно в прочном единстве их с тем нравственным отношением, которым является государство. Что же касается современных нам государств, то в них поединок едва ли может считаться чем-либо иным, кроме как искусственным возвратом к грубости средневековья. Правда, в военных кругах прежнего времени поединок еще мог иметь тот более или менее разумный смысл, что индивидуум хотел им доказать, что имеется более возвышенная цель, чем давать себя убивать за деньги.
      В-433
      Поскольку жизнь столь же существенна как свобода, постольку борьба заканчивается как одностороннее отрицание прежде всего тем нравственном, что один из борющихся предпочитает жизнь, сохраняет себя как единичное самосознание, но отказывается при этом от требования признания себя другим, другой же, напротив, крепко держится за свое отношение к самому себе и признается первым из борющихся, который теперь подчинен ему, - отношение господства и рабства.
      Примечание. Борьба за признание и подчинение власти господина есть явление, из которого произошла совместная жизнь людей как начало государства. Насилие, составляющее основание этого явления, не есть еще поэтому основание права, но лишь необходимый и правомерный момент в переходе от состояния самосознания, погруженного в вожделение и единичность к состоянию всеобщего самосознания. Это наличие есть внешнее, или являющееся, начало государств, а не их субстанциальный принцип.
      Прибавление. Отношение господства и рабства содержит в себе лишь относительное снятие противоречия между рефлектированной в самое себя особенностью и взаимным тождеством различенных, обладающих самосознанием субъектов. Ибо в этом отношении непосредственность особенного самосознания снимается пока еще только со стороны раба и, напротив, сохраняется на стороне господина. В то время как природность жизни еще сохраняется здесь и на той, и на другой стороне, собственная воля раба отказывается здесь от себя и отдается на волю господина; содержанием воли раба становится теперь цель повелителя, который, со своей стороны, принимает в свое самосознание не волю раба, но лишь заботу о поддержании его природной жизненности; притом так, что в этом отношении положенное тождество самосознания отнесенных друг к другу субъектов осуществляется лишь односторонне.
      Что касается исторической стороны интересующего нас отношения, то здесь можно отметить, что античные народы - греки и римляне - еще не возвысились до понятия абсолютной свободы, ибо они не познали еще того, что человек как таковой - как вот это всеобщее "я", как разумное самосознание - имеет право на свободу. Скорее человек только тогда признавался у них свободным, когда он был рожден в качестве свободного. Свобода определялась у них, следовательно как нечто природное. Вот почему в их свободных государствах существовало рабство, и у римлян возникали кровавые войны, в которых рабы пытались добиться для себя свободы - признания за ними их вечных человеческих прав.
      В-434
      Это отношение с одной стороны, - так как за средством господства, рабом, также должна быть сохранена его жизнь - есть общность потребности и заботы об ее удовлетворении. На место грубого разрушения непосредственного объекта становится приобретение, сохранение и формирование его как того посредствующего, в чем смыкаются обе крайности - самостоятельности и несамостоятельности; форма всеобщности в удовлетворении потребности есть длительно действующее средство и некоторая принимающая будущее во внимание и его обеспечивающая предусмотрительность.
      В-435
      Во-вторых, согласно различию между рабом и господином, господин в рабе и в его службе имеет наглядное представление значимости своего единичного для-себя-бытия; при этом, однако, именно посредством снятия непосредственного для-себя-бытия это снятие выпадает на долю другого.