Уикерли - Сердце негодяя

— Это ты верно заметила, — с чувством согласился Джесс. — А за что ты наставила на него пистолет?

— Он попытался… В общем, он как-то раз пригласил меня на обед, — сказала Кэйди, решив начать рассказ с самого начала. — Это было еще в то время, когда я считала его порядочным человеком.

— Понятно.

Она вспомнила, что даже мистер Шлегель относился к Уайли хорошо, они были дружественно настроенными конкурентами.

— После обеда мы пошли к нему в салун, и он сделал предложение, которое я отклонила. Вежливо. И тогда он дал волю рукам. Я поверить не могла! Он собирался удерживать меня силой!

— И тогда ты вытащила пистолет.

— У меня не было выбора.

— Ты права.

— С тех самых пор мы стали врагами. О, Джесс, слава Богу, что тебе сегодня удалось вправить ему мозги.

Кэйди приподнялась на локте и пылко обняла его в знак признательности.

— Вот уже много месяцев Уайли отравляет жизнь всему городу. Если бы ты не появился вовремя, я просто не представляю, что бы он ещё предпринял.

Она крепко поцеловала его.

— Спасибо тебе.

— Знаешь, мне больше не хочется говорить об Уайли, — смущенно отмахнулся Джесс.

Стеснительность? Это нечто новенькое. Совсем на него не похоже.

— Не возражаю.

Кэйди села и огляделась. На этом благоухающем лугу астры вырастали в два фута высотой, и, даже если бы кто-то появился они все равно остались бы невидимы. Особенно лежа.

Улыбнувшись нежной мечтательной, улыбкой, она начала расстегивать платье. Ради него.

Взгляд Джесса потеплел. Столько нежности, столько… восхищения. Смутная мысль промелькнула в голове у Кэйди: есть ли на свете хоть что-нибудь, чего она не смогла бы сделать для него? Вытаскивая руки из рукавов красивого платья в цветочек (лучшего летнего платья, надетого специально для него), она с наслаждением ощутила на голых плечах тепло солнечных лучей и уже начала было возиться с ленточкой на сорочке, но потом передумала. Пусть он сам это сделает. Кэйди села, откинувшись, опершись на руки, чувствуя, как натягивается на груди тонкий белый трикотаж. Улыбаясь, она предложила себя ему.

Его ладони оказались удивительно нежными, терпеливыми, они дарили радость. Чтобы доставить ему удовольствие, Кэйди в этот день не надела корсета. Джесс начал ласкать ее сквозь ткань сорочки, поглаживая, нажимая, слегка стискивая, проводя большими пальцами по напрягшимся соскам. Кэйди со вздохом закрыла глаза, запустила пальцы в его волосы, пахнущие солнцем. Он прижался губами к ее груди и начал целовать прямо через ставшую влажной ткань. Это тянулось бесконечно, пока она не почувствовала, что больше не выдержит ни секунды. Но Джесс успокоил ее поцелуями, прокладывая дорожки от груди вверх, к горлу. Сорочка осталась у него в руках, а Кэйди оказалась голой до пояса.

— Прости, — пробормотала она.

— За что?

— Вот за это.

Она ощупала маленькую синюю птичку у себя на груди, память о своей глупости.

— Знаю, она тебе не нравится. — Ей самой была противна эта татуировка, но с течением времени она себя простила.

Джесс прижался губами к этому месту.

— Мне все в тебе мило.

Похоже, он говорил искренне. Что-то необъяснимое происходило с ними. Как и вчера, им было хорошо, но сегодня все как-то по-другому, и ей казалось, что он тоже это понимает.

Кэйди быстро расстегнула его рубашку и прижалась к нему. Ей хотелось сердцем ощутить, как бьется его сердце.

— Джесс, — повторяла она между поцелуями, — о, Джесс…

Он уложил ее на спину, подложив руки ей под голову вместо подушки и целуя ее без конца. Слезы скапливались у нее в горле, и она упорно сглатывала их.

«Как глупо!» — подумала Кэйди. Да, она отдала Джессу свое тело, и оказалось, что это чудесно, но… Самый дорогой подарок она преподнесла ему сейчас, рассказав всю правду о себе. Только вот… понял ли он? И если он все поймет, сможет ли она это вынести?

Может быть, и нет. Вероятность того, что их связь завершится долгим и счастливым супружеством, была смехотворно мала. «О, Кэйди, ты опять влипла!» Никогда она не умела выбирать мужчин с толком, но на этот раз, кажется, ухитрилась найти самого неподходящего, способного разрушить ее жизнь.

Одежда отброшена. Их тела сплелись, и все вокруг как будто вспыхнуло ярким светом. Ее кожа внезапно сделалась чувствительной и тонкой, а его прикосновения утратили нежность. Ей нравилось видеть россыпь испарины у него на лбу, выражение страсти и какой-то беспомощности в лице. Джесс целовал ее без конца и никак не мог остановиться, обнимал с такой силой, словно боялся без нее умереть.

— О, Кэйди, о, Кэйди, — повторял он, задыхаясь.

Ей нравилось, что он так откровенен. Все мужчины, с которыми ей раньше приходилось встречаться (хотя бы просто целоваться), даже в самом сильном порыве страсти пытались что-то скрыть от нее. Только Джесс обнажил перед ней свою душу без тени смущения, и она постепенно осознавала, что именно подобная открытость делает его неотразимым.

— Поторопись, — скомандовал Джесс, нависая над ней.

Кэйди чувствовала, как дрожат в напряжении его мускулы. Он едва сдерживался, и то только ради нее.

— Как ты любезен, — проворчала она в ответ, хотя у самой сердце разрывалось от нетерпения, — тоже мне благородный джентльмен!

Она вся отдалась любви, а не трению разгоряченной кожи о кожу и не пульсации его плоти глубоко у себя внутри — просто любви. И ей удалось достигнуть вершины — легко, бесшумно, без всяких усилий. Так распускается цветок под лучами солнца. Он ничего не заметил, и ей пришлось сказать ему:

— Все хорошо, Джесс. Все хорошо. — После этого она умолкла надолго. Ей самой стало страшно от того, какое признание вырвется у нее, заговори она сейчас. Лучше промолчать. Но ее молчание встревожило его.

— Миленькая? С тобой все в порядке? — Возможно, Джесс называл «миленькой» каждую женщину, с которой спал, но, когда он обращался так к ней, ее сердце умирало от любви. Всякий раз.

— Все было хорошо? — Он поцеловал ее, стараясь вызвать у нее на губах улыбку.

— Ну скажи: тебе хорошо со мной? А? Как все прошло? Скажи мне, Кэйди, девочка моя!

Кэйди спрятала голову у него на плече, опасаясь, что он увидит слишком много, если заглянет в ее горящие любовью глаза, и ограничилась своей обычной шуткой:

— Это лучше, чем консервировать лососину.

По дороге домой они проехали мимо принадлежавшего Кэйди рудника. Солнце уже склонялось к западу, бледно-оранжевые лучи просвечивали сквозь невысокие, увитые мхом кроны виргинских дубов, тянувшихся вдоль дороги. В смягчившемся после дневной жары воздухе, уже ощущалось наступление сумерек. В предвечернем небе неторопливыми величественными кругами парили стервятники. Кэйди наслаждалась умиротворением в душе и в природе, но Джесс прервал его вопросом:

— Зачем Уайли твой прииск, если он все равно истощился?

Ей пришлось выйти из состояния мечтательной задумчивости, чтобы попытаться еще раз объяснить ему:

— Я же тебе говорила: просто уж такой он человек. Он похож на испорченного мальчика. Хочет все игрушки забрать себе и будет отравлять жизнь окружающим, пока не поставит на своем.

— Но это же какая-то бессмыслица Ты уверена, что «Семь долларов» ничего не стоит?

— Конечно, уверена! Рудник давным-давно истощился. Смотри, вон поворот на прииск Уайли. Он в полумиле отсюда, прямо в береговой скале. Называется «Радуга» и, конечно же, процветает, —с горечью пояснила Кэйди.

Потом она вспомнила, что Джесс уладил дело с Уайли. Должно быть, пригрозил ему, решила она. Какое облегчение! У нее в голове не укладывалось, что тот больше не опасен. Кэйди взяла Джесса под руку и прислонилась к нему. Ее благодарность смущала его, но он был ее героем. Героем всего города.

Уже на окраине Парадиза, проезжая мимо здания школы, на площадке перед которой дети играли в бейсбол, Кэйди обратила внимание на незнакомый неприятный запах.

— Что это? — спросила она.

Джесс наморщил нос и тихонько выругался. К тому времени, как они достигли центра города, в воздухе просто стояла нестерпимая вонь. Люди останавливались на улице, чтобы поглазеть на Кэйди и проводить ее взглядом. У нее возникло скверное предчувствие.

— Что-то случилось! О, Джесс, что это за запах?

Он не ответил. Вид у него был мрачный.

— Погоди, мы же проехали мимо конюшни! — напомнила ему Кэйди. — Надо вернуть двуколку…

Она не договорила: Ей уже стало ясно, они направляются прямо в «Приют бродяги». Какое-то несчастье случилось в ее салуне.

11.

Могло быть и хуже. Дом не спалили дотла. Они ее выкурили. На время. Но все равно, дела обстояли скверно.

Креветка Мэлоун первым определил, что представляет собой тлеющая, дымящаяся, зловонная груда бесформенной черной дряни на стойке бара — на прекрасной, отделанной красным деревом стойке, которой Леви так гордился, за которой так трогательно ухаживал. Джесс как-то раз видел его поздней ночью: Леви, забыв о сне, выводил наждачной бумагой прожженные следы сигар, начищал до блеска бронзовые накладки, любовно втирал пчелиный воск в полированную поверхность, чтобы сияла, как зеркало.

— Это шины! — уверенно воскликнул Креветка. — Такие маленькие, дутые — их надевают на вагонетки с рудой.

— Вагонетки с рудой?

— Ну такие тележки — их толкают по рудникам. Руду перевозят. Тут у вас, я бы сказал, штук пятьдесят таких шин. Стоит их поджечь — вонь стоит до самого неба.

Явившаяся по тревоге пожарная команда (Стоуни Дерн) попыталась выбросить шины лопатой через вращающиеся двери, но запах оказался слишком силен. Стоуни мог продержаться в салуне, только пока задерживал дыхание. Шериф собрал добровольцев, чтобы подцеплять шины вилами и выбрасывать их вон, но первый же из вошедших (Нестор Эйкс) потерял сознание на месте, а второй (Оскар Шмидт) выбежал вон, крича, что у него сердечный приступ.

Все эти шумные события произошли еще до того, как подкатили Джесс и Кэйди. Когда они остановили двуколку возле «Бродяги», никто не пытался что-либо предпринять: все стояли вокруг и смотрели, как из окон вырываются клубы черного дыма.

От Кэйди в сложившихся обстоятельствах не было никакого проку, поэтому командование принял на себя Джесс. Выяснилось, что Креветка знаком с подрывником, который взрывал скальную породу на прииске «Радуга» и имел защитные очки. Обмотав нос и рот мокрым полотенцем, нацепив смешные пучеглазые очки, Джесс трижды вбегал в салун, но все, что ему удалось, — это сбросить половину шин со стойки бара на пол. Примерно в это время со свидания с Лией Чанг вернулся Леви. Он настоял, что теперь его очередь, но смрад быстро выкурил его из салуна.

Нашлись и другие добровольцы. Шериф Ливер, Стоуни Дерн и Уилл Шортер-младший по очереди надевали защитные очки, обматывались полотенцами и вбегали один за другим в задымленное помещение. Используя лопаты, грабли и садовую тачку, работая впятером короткими сменами, они наконец вытащили все до единого куски дымящейся вонючей резины на улицу. Тут встал вопрос, как ее погасить?

Оказалось, что лить на нее воду бесполезно: какая-то часть ее все равно продолжала куриться, и вскоре вспыхивало все остальное. В конце концов было решено просто засыпать резину землей. Когда все потухнет и остынет, пообещали мужчины, они уберут всю кучу, но пока она осталась лежать посреди улицы, погребенная под слоем земли в фут толщиной, любезно позаимствованной с горохового поля Артура Данна, а также кладбищенского щебня и навоза из платной конюшни.

Жить в «Приюте бродяги» стало невозможно. Все, что находилось в салуне и над ним — все четыре спальни на втором этаже, — было либо выжжено, либо нестерпимо воняло. Джесс понял, что может распроститься со всей своей одеждой, за исключением того, что было на нем. Кэйди повезло больше: дым поднялся вверх, не распространяясь вбок, и три закрытые двери, отделявшие салун от ее спальни, послужили преградой огню.

Она, тем не менее, утверждала, что все в ее комнате пропахло едким дымом, но Джесс заверил, что это дымовое отравление. Запах засел у них в ноздрях, и теперь им еще какое-то время будет казаться, что даже цветущий сад или парфюмерная фабрика благоухают горелой резиной.

— «Какое-то время» — это сколько? — Они пили кофе у Жака, скорбно глядя в окно на салун и на возвышающийся у входа холм грязи.

— Пока все не вычистим.

— «Пока все не вычистим», — с горечью повторила Кэйди. — Я даже не знаю, с чего начать.

Она и слезинки не проронила, хотя Джесс предпочел, чтобы она выплакалась, но вид у нее был убитый. Словно кто-то огрел ее дубиной.

— Я бы посоветовал начать скипидаром. И скребками для снятия краски. Надо будет все отскоблить, снять сажу и копоть, а потом вымыть с мылом.

— На это уйдут годы.

— Несколько дней. Надо будет нанять людей. Леви и Хэм, конечно, помогут, вот, считай, нас уже четверо, но ты могла бы кое-кому приплатить, чтобы расширить команду.

— Стоуни мог бы помочь, — задумчиво согласилась она. — И Гюнтер. Джим Танненбаум. Может быть, Стэн Моррис.

— Я и позабыл, сколько у тебя поклонников. Они все по тебе сохнут.

— Вовсе не по мне. Просто они завянут, если не получат назад то место, где привыкли выпивать.

— Кэйди, все будет хорошо. Оглянуться не успеешь, как твой салун заблестит как новенький.

Кэйди попыталась улыбнуться, но у нее ничего не вышло. Прижавшись лбом к оконному стеклу, она крепко-накрепко зажмурила глаза. Наконец Джесс заметил слезинку, одну-единственную, выскользнувшую из-под ресниц.

— Ублюдок! — выругалась она сквозь стиснутые зубы и стукнулась головой о стекло, отчего оно задребезжало. — Будь он проклят!

Джессу хотелось усадить ее к себе на колени, но они находились в ресторане, он придвинул свой стул поближе и обнял ее.

— Не думай о нем, миленькая. Выбрось из головы.

— Будь он проклят, этот ублюдок, — упрямо повторила Кэйди.

— Ш-ш-ш…

Джесс пытался ее успокоить, но Кэйди превратилась в тугой клубок ярости, и ему никак не удавалось ослабить этот намертво затянутый узел. Наконец он сказал:

— Все будет в порядке, Кэйди. Я с ним разберусь.

Тут она подняла голову и взглянула на него. Лицо у нее было красное, но глаза — почти сухие.

— Разберешься?

Он кивнул.

— Разберусь.

Кэйди смотрела на него еще с минуту, потом обессиленно уронила голову ему на плечо.

— Ладно, — вздохнула она. — Тогда ладно.

Джесс отвел ее домой. Ему хотелось утешить ее в постели, но ничего не вышло: она никак не могла расслабиться. Поэтому он принялся массировать ей ноги, и это помогло. Он в совершенстве владел этим искусством. Она уснула на животе: одна согнутая в колене нога так и осталась в воздухе. Джесс продолжал растирать узкую ступню, понемногу ослабляя нажим, потом бережно опустил ее на матрац и укрыл Кэйди одеялом. Сам он вытянулся рядом и долго лежал неподвижно, прислушиваясь к ее дыханию, глядя, как, лунный свет ползет по изящным холмам и впадинам ее тела. Джесс думал о том, как «разобраться» с Уайли, не лишившись при этом головы. Наконец его тоже одолела усталость. Он уснул, так ничего и не решив.

* * *

Понадобились три дня упорного труда, чтобы хоть отчасти вернуть салуну былую привлекательность, и еще три, чтобы можно было подняться наверх, не зажимая нос. Гораздо больше людей предложили свою помощь, чем Кэйди могла вообразить, а Джесс — поверить. Некоторые соглашались за плату, но многие готовы были работать за просто так. И все-таки потребовались неимоверные усилия, чтобы отскоблить стены, пол и потолок, всю посуду, каждый стол и стул, каждую пепельницу и плевательницу.

Обнаженная красавица над баром была безнадежно загублена, ее оставалось только выбросить. Во всяком случае, Джесс так думал, пока со стороны завсегдатаев не поднялась волна протеста против расправы над ней. Стоуни и Сэм, Леонард и Стэн, а также Гюнтер Дьюхарт незамедлительно организовали комитет по ее спасению. Были проведены исследования, проверены различные теории. Выяснилось, что Леонард Берг кое-что понимает в масляных красках; много лет назад он занимался ремонтом жилых домов.

Он изготовил какую-то адскую смесь. Поклонники обнаженной дамы дышали ему в затылок и давали бесплатные советы, пока он трудился над ее покрытыми копотью и сажей прелестями со своим притиранием. Фокус-покус! Как по волшебству, она предстала перед их изумленными взорами во всей своей первозданной красе.

По завершении чуда все воспряли духом, даже Кэйди. Работа пошла веселей. Окрыленный успехом, Леонард применил свое волшебное средство к стойке бара и сумел отодрать большую часть прикипевшей каучуковой смолы, после чего ее уже оставалось только отчистить наждаком и заново покрыть лаком. Для Кэйди именно этот момент стал поворотным. Новый бар (во всяком случае, приличный бар) обошелся бы не меньше, чем в тысячу долларов, и она уже ломала голову, лихорадочно проверяя свои конторские книги в поисках нужной суммы. Теперь оказалось, что в этом нет нужды. Похоже, ей улыбнулась удача.

Увы, Джесс не мог сказать того же о себе. Чем дальше продвигались работы по ремонту и очистке салуна, тем больше у Кэйди появлялось свободного времени для размышлений о виновнике безобразия, по милости которого все эти работы пришлось проводить.

— Ну? Ты с ним говорил? Ты что-нибудь сделал? — спрашивала она у Джесса по два раза в день.

— Всему свое время, — отвечал Джесс в своей обычной манере, полной зловещей таинственности, надеясь внушить ей, будто уже запустил в ход некий дьявольский план, которого и в помине не было.

Он пошел в контору шерифа и разыграл праведное негодование, но эта тактика сразу дала осечку.

— Разумеется, мне известно, что это дело рук Уайли, — с готовностью согласился шериф Ливер, — но что я могу поделать? Доказательств нет. Никто ничего не видел, а если кто и видел, свидетельствовать не станет. Кэйди оставила заднюю дверь незапертой, и кто-то — возможно, Уоррен Тэрли и Клайд Гейтс — пробрался внутрь и поджег эти шины. Вы это знаете, я это знаю, все это знают, но что же мы можем сделать? Уайли будет все отрицать. И что нам остается? Если я попытаюсь арестовать его или кого-то из его ребят, они меня просто пристрелят на месте, не дав рта раскрыть.

— Вы могли бы назначить себе помощников, привести их к присяге. Вы могли бы собрать целую толпу! С такими силами…

— Я уже пытался: никто не соглашается, никому не хочется нарваться на пулю. Разве их можно обвинять?

Томми Ливер поправил тщательно повязанный галстук ленточкой, провел рукой по безупречно причесанным волосам (Джесс в жизни своей не видел более аккуратного шерифа!) и устремил задумчивый взгляд на собеседника.

— А вот вы могли бы его взять, — заметил он со всей серьезностью.

— Я? — фальшиво рассмеялся Джесс, — Нет уж, навряд ли.

Увы, он заметил ловушку, лишь когда она захлопнулась.

— Вас они боятся. Я мог бы привести вас к присяге в качестве помощника, мистер Голт, и вы могли бы… вернее, мы могли бы… я пойду с вами. Мы с вами могли бы арестовать Уайли.

— Правда? И что потом? Вы же говорили, что он будет все отрицать. Так что же дальше?

— Ну… мы могли бы попытаться заставить кого-нибудь из его парней дать против него показания. Возможно, они струхнут, когда увидят его запертым в камере, пусть даже только для допроса. Нам хватит одного свидетеля. Мы могли бы…

— Эй, придержите лошадей! Мне жаль вас разочаровывать, шериф, но вы меня с кем-то путаете. Меня все это не колышет.

— Но я думал, что вы и Кэйди… Мне казалось…

— Все верно, но то, что происходит между мной и Кэйди, касается только нас двоих. С законом я предпочитаю не связываться. Никогда. Вы меня поняли? Джесс Голт не работает на шерифов, ясно?

С этими словами он покинул кабинет, кипя от возмущения и задрав нос. Бедный шериф не успел даже рта раскрыть.

Джесс был зол на себя. Он едва не вляпался, причем по собственной дурости! За каким чертом его вообще понесло к Ливеру? Он же Голт, разве Голт станет обращаться к шерифу? Разрази его гром, он даже начал прятаться от Кэйди, чтобы избежать неловких вопросов о том, когда же наконец он намерен разобраться с Уайли. Он тосковал по ней до смерти, но понятия не имел, что ему предпринять.

Хотя… одна довольно-таки любопытная идея у него появилась, и руки зачесались поскорее воплотить ее на деле. То, что он задумал, не имело отношения к Уайли (во всяком случае, непосредственного отношения), и он знал, что придется сохранить свой поступок в глубочайшем секрете от всех, даже от Кэйди (нет, особенно от Кэйди!), но Джесса это не смущало. Главное — знать, что он что-то сделал, и не чувствовать себя таким беспомощным.

В течение двух недель игра в карты у него шла с переменным успехом, в результате он практически остался при своих: примерно пять тысяч долларов, полученных от Линдона Черни. Сколько денег требовалось вдове Салливана, чтобы сохранить свое ранчо, и сколько нужно Лютеру Дигби, чтобы помешать Уайли конфисковать магазин, Джесс не знал, а расспросы только породили бы лишние подозрения. Поэтому он решил разделить деньги пополам: двадцать пять сотен вдове и столько же семейству Дигби. Но как доставить им деньги тайком?

С миссис Салливан все вышло бы легко и просто, если бы не собака. Под предлогом, что ему нужны новые маршруты для прогулок на Пегасе, Джесс разузнал у Нестора, где она живет: в двух милях от города по дороге на Джексонвилл. Осталось только дождаться полуночи, спрятать деньги в конверт, нацарапать на нем «От друга» и подсунуть его ей под дверь. Но он позабыл, что Салливаны купили ранчо, чтобы разводить овец. Значит, у них есть овчарка, а отсюда следовало, что к двери ему и близко не подойти.

Однако у них имелся почтовый ящик в самом начале подъездной аллеи длиной в четверть мили до дома. Не опасно ли оставлять там двадцать пять сотен? Джесс решил рискнуть, и на следующее утро к десяти часам уже весь город знал, что на семейство Салливанов свалилось чудо.

Полдела сделано. Но с Дигби его постигла сокрушительная неудача. Выждав сутки, Джесс отправился к ним ночью и чуть было не попался. Зачем жена Дигби (кажется, ее звали Сарой) спустилась вниз в час ночи в ночной рубашке? Неужели она вздумала пересчитывать товары? Или просто решила выпить кружку горячего молока? Как бы то ни было, она его заметила в тот самый момент, когда он разогнулся, подсунув конверт под дверь. Их взгляды скрестились.

Джесс повернулся и бросился в спасительную темноту, не сомневаясь, что она его узнала, однако, подумав, он немного успокоился. Она держала свечу под подбородком: разумеется, ему удалось разглядеть ее совершенно отчетливо вплоть до светлых ресниц. Сам же он стоял в полной темноте за волнистым стеклом, надвинув шляпу на лоб и подняв воротник куртки. Она увидела мужчину, вот и все. Он вне опасности.

Город кишел самыми невероятными слухами. Кто он, этот таинственный «друг», спасший своей щедростью два семейства в Парадизе от разорения? Кто скрывается под этой маской? «Реверберейтор» развернулся вовсю: предположения, догадки, опросы, интервью сыпались с газетных полос. Первым в списке «подозреваемых» числился преподобный Кросс, хотя никто не мог понять, откуда у него такие деньги.

Старая дева по имени мисс Слит, по слухам, прятала под матрацем многие тысячи, но она была такой скупой и злобной, что никто не мог представить ее себе в роли таинственной благодетельницы. Рассматривались и другие кандидатуры: например, президент банка Отис Кернс или старый мистер Дивер, владелец лесопилки. Их называли чаще других, потому что они были самыми богатыми.

Никто ни разу не упомянул Голта, и Джесс решил, что в списке претендентов на роль спасителя он будет предпоследним. После него шел только Уайли.

Что думает сам Уайли о чудесном, избавлении двух своих жертв, ускользнувших из его лап в последнюю минуту, — об этом Джессу оставалось только гадать. Должно быть, сукин сын на стенку лезет. Это, конечно, слишком слабое наказание за то, что он сделал с Кэйди, но все-таки лучше, чем совсем ничего. На душе у Джесса немного полегчало. Он остался без гроша, но ему стало спокойнее. Загадочное появление денег наделало столько шуму, что Кэйди перестала терзать его вопросами о том, что и когда он собирается предпринять насчет Уайли. У Джесса даже появилась надежда, что все само собой как-нибудь обойдется. Не обошлось.

Его комната проветрилась, в ней уже опять можно было жить, но к этому времени у него выработалась привычка проводить все ночи напролет у Кэйди. Однако как-то раз после закрытия салуна ему понадобилось подняться наверх за свежей рубашкой, и она пошла вместе с ним. Началась возня, дальше дело пошло своим чередом, и в конце концов они заснули в его постели, так и не спустившись.

Утреннее солнце окрасило лицо Кэйди, спящей на белых подушках, в нежный медовый цвет. Ничего прекраснее Джесс в жизни своей не видел. Полуразбуженная его поцелуями, она сладко улыбнулась ему со сна, глубоким грудным стоном давая понять, что ее интересует дальнейшее развитие событий.

Такие минуты нравились ему больше всего: когда они были наедине и оба молчали. Не то чтобы Джесс совсем не любил говорить, но при каждом разговоре неизбежно возникала необходимость лгать, а ложь уже становилась ему поперек горла. Целовать Кэйди гораздо приятнее.

Они уже перешли от поцелуев к более серьезному, когда снизу раздался длинный, тонкий, пронзительный визг. Окно было открыто, иначе они бы не услышали: крик доносился с заднего двора. А поскольку это был голос Хэма, Джесс поначалу не придал ему особого значения. «Мальчишка играет», — подумал он. Но Кэйди сразу поняла, что дело неладно, и, хотя они как раз подошли к самому интересному, тотчас же выбралась из постели. Она так и помчалась бы вниз в чем мать родила, если бы Джесс не бросил ей сорочку, на ходу натягивая штаны.

К тому времени, как они скатились по лестнице, визг Хэма перешел в отрывистые вопли — душераздирающие и полные страха. Джессу стало жутко, сердце подкатило прямо к горлу. Он понял, что это не игра: маленький Хэм попал в страшную беду.

Они нашли его на земле за кустами жимолости. Он корчился, лежа на спине. Сперва Джесс подумал, что мальчик съел что-то не то и теперь мается животом: Хэм лежал возле открытой двери уборной. Но потом он увидел змей.

Их было три… нет, четыре… пять… а вот и шестая уползла… скрылась под досками настила. Гремучие змеи — мускулистые, испещренные коричневатым крапчатым рисунком, с плоскими треугольными головами и щелкающими, как кастаньеты, хвостами.

Кэйди коротко вскрикнула. Джесс заорал на нее, приказывая остановиться, но она продолжала идти вперед, размахивая руками, и все змеи, кроме одной, попрятались от испуга. Последняя гремучка, свернувшись кольцом, подняла голову на длинной шее, обнажила ядовитые клыки и бросилась на Хэма. Он был бос, и змея укусила его в голую пятку. Мальчик издал захлебывающийся звук, полузадушенный безнадежный всхлип, от которого у Джесса едва не разорвалось сердце. Ему удалось схватить летящие по ветру волосы Кэйди и оттащить ее прежде, чем змея успела изготовиться к новому удару.

Хэм в панике перевернулся на бок и сжался в комочек. Что оставалось делать Джессу? Босиком, с голыми руками, он бросился на змею, стараясь напугать ее топотом и громкой руганью. Угроза подействовала: мерзкая рептилия, высунув напоследок раздвоенный язык и щелкнув погремушкой хвоста, отшатнулась и скрылась в высокой траве.

Кэйди рухнула на колени рядом с Хэмом, укрыла его своим телом и обняла, что-то тихонько причитая. Сперва мягко, потом решительно Джесс заставил ее оторваться от мальчика.

— Отойди, милая. Ну же, Кэйди, давай, прошу тебя. Вот так, вот умница.

Он сразу увидел, что дело плохо. Хуже некуда. Два укуса — в пятку и в икру — сразу бросались в глаза, но под одеждой могли обнаружиться и другие.

— Беги за доктором. Слышишь? Приведи Дока Мобайеса. Кэйди, очнись!

Ее полный слез взгляд наконец сосредоточился на нем. Она покачала головой: нежелание покидать Хэма, выпустить его из рук хотя бы на минуту ясно читалось в ее лице и даже в позе. Джесс повторил свой приказ, даже встряхнул ее легонько за плечи. Сердито всхлипнув, она наконец поднялась на ноги и выбежала со двора.

Джесс принялся лихорадочно припоминать все, что ему было известно о змеиных укусах. Нельзя позволять пострадавшему двигаться: движение быстрее разгоняет яд по жилам. Бережно подхватив мальчика на руки, он отнес его в комнату Кэйди и уложил на постель. Хэм дрожал и хныкал. Слезы ползли, оставляя борозды, по его измазанной грязью мордашке, огромные черные глаза стекленели.

— Все хорошо, парень, слышишь? С тобой всё будет в порядке. Можешь ты мне сказать, где еще эти гады тебя покусали?

Продолжая говорить, Джесс расстегнул пуговицы и освободил тоненькие дрожащие ручки и ножки мальчика от рубашки, вельветовых брюк и трусиков. Вот еще один наливающийся алым цветом след от укуса на костлявой коленке. Джесс содрал с подушки одну из наволочек с назидательной вышивкой и положил жгут на ногу Хэма выше колена. Между раной и сердцем. Надо остановить кровообращение между раной и сердцем. Он снял вторую наволочку, напоминавшую, что «жизнь — это долг», и затянул ее на второй ноге выше укусов на икре и пятке. Потом завернул мальчика в покрывало и стал думать, что еще предпринять.

Постепенно комната наполнялась людьми — соседями и прохожими, сбежавшимися на крик. Одни были ему знакомы, другие — нет, но у каждого наготове спасительный совет, подлежащий немедленному исполнению. Джесс сел рядом с Хэмом, продолжавшим тихо и безысходно плакать, и обнял его, стараясь утешить и в то же время заслонить от посторонних. Где же Леви? И где же наконец доктор?

Кэйди обнаружила доктора в тесном домике, который он арендовал рядом с платной конюшней, к счастью, уже одетого. Он разогревал кофе на печурке у себя в кухне.

— Змеи! — вот и все, что она успела сказать. Док нырнул в комнату и вернулся ровно через десять секунд, сжимая в одной руке свой черный саквояж, а в другой — бутылку с какой-то желтой жидкостью.

— Накиньте-ка вот это, — посоветовал он, кивнув на поношенный серый сюртук, висевший на крючке у двери.

Впервые за все время Кэйди сообразила, что ничего кроме сорочки на ней нет, да и та расстегнута до пупа и держится на груди лишь по привычке.