Саша Хохлов (№2) - Небо в алмазах

— Что вы такое говорите? — процедила она. — Как это я вам открою чужой номер?

— Это не чужой номер! Это номер моего товарища по работе! — затараторил я. — Он мне как родной, этот козел, который непонятно где шляется! Он, когда придет, вам спасибо скажет!

— Зато что мне скажет начальство, если узнает?..

— Не узнает! — решительно заявил я. — Мы сейчас по-быстрому все обделаем...

Неожиданно даже для самого себя я взял дежурную под ручку и направил ее в сторону маленькой комнатушки, где стоял письменный стол, а в ящике стола лежали ключи от номеров, еще там висел на стене перечень обязанностей дежурной по этажу, но я не хотел обращать внимание на эту глупую бумажку.

— Куда?! Куда?! — сдавленным голосом заверещала дежурная, пытаясь избавиться от моей руки. — Я все равно вам не дам ключей, я даже не знаю, кто вы такой...

— Коллега по работе, — напомнил я, не выпуская женщину и непринужденно подталкивая ее бедром в нужном направлении. В нужном мне направлении.

— Откуда я знаю, что вы коллега? Документы мне пока жите, что вы коллега! Где ваши документы? — Слово «документы» стало для дежурной последним рубежом обороны. Она выскользнула из моих рук и шмыгнула в свою комнатушку, не переставая повторять: «документы, документы, документы...»

Я почесал в затылке. Мысли копошились, как ленивые мухи поздней осенью. Я, конечно, мог отыскать в карманах какую-нибудь бумажку с печатью, но ни в одной из этих бумажек не значилось, что я являюсь товарищем по работе Алексея Мухина, большого специалиста по «кидняку».

Я снова почесал в затылке, но мысли не стали от этого вертеться быстрее. Тогда я посмотрел на часы. Восемъ часов вечера. И где я? Все в той же глубокой заднице, что и после знакомства с кулаком Тыквина. У меня нет ничего. Кроме быстро утекающего времени.

— У меня... — я лихорадочно захлопал по карманам, одновременно строя очередную жалобную физиономию. — У меня нет сейчас с собой документов.

— Ну так что же вы от меня хотите? — развела руками дежурная.

— А вы запишите, — неуверенно сказал я. — Запишите, я вам продиктую... Фамилию, имя, отчество, паспортные данные... Потом, если что, найдете меня...

— Как это — запишите? — продолжала махать руками дежурная.

— Моя фамилия Альтшуллер. Зовут Роман Абрамович. Работаю в ТОО «Якутская алмазная компания». Паспортная серия...

После того как я назвал фамилию Альтшуллер, дежурная переменилась в лице, как-то нехотя взяла ручку и стала записывать на листке бумаги весь тот бред, который я диктовал. Вероятно, бред звучал правдоподобно. Вероятно, она думала, что, если бы я захотел соврать, я бы назвал фамилию поприличнее, чем Альтшуллер. Кто же в здравом уме и трезвой памяти полезет в евреи? К тому же дежурная слазила в ящик стола, достала мухинскую регистрационную карточку и отыскала нужную строчку:

— Да... Из Якутска он приехал, все верно. Вы тоже из Якутска приехали?

— Конечно! — трагически воскликнул я. — Только я у родственников остановился, а не в гостинице! Думал сэкономить, а тут вон что получается... Где этого дурака черти носят?! — уже десятый раз я задавал этот риторический вопрос, совершенно не надеясь получить на него ответ.

— Я все записала, — строго проговорила дежурная. — И если что...

— Конечно! — Я едва не бросился с поцелуями на дежурную, но в последний момент сдержал свой порыв, чтобы, вывернув шею, пробежать глазами строчки регистрационной карты Мухина. Ничего особенного — год рождения, место прописки... Кстати о прописке — я выдал дежурной полную лажу по поводу Альтшуллера, за исключением адреса. Но по этому адресу проживал никакой не Альтшуллер, а мой приятель по кличке Лимонад. Зачем я это сделал — черт его знает. Некогда было придумывать фальшивый адрес. Я же еще не наловчился так врать, как Мухин. Но у меня все впереди.

8

К счастью, дежурной не пришло в голову идти за мной в номер 632 и контролировать мои действия. Иначе пришлось бы снова что-то выдумывать, пришлось бы выкручиваться и объяснять, почему я ищу бланки договоров в платяном шкафу, в ванной комнате и тому подобных неподходящих местах. Но меня-то на самом деле интересовали, конечно же, не бланки, которых в природе не существовало, меня интересовали следы пребывания Мухина в номере, меня интересовали зацепки, которые могли направить меня дальше по следу.

Но таких зацепок Мухин не оставил. Этот алмазный магнат, этот олигарх недоделанный, он оставил в номере россыпью всякие безделушки, которые в целом создавали впечатление, что в помещении кто-то живет, однако по следу меня направить не могли ни старая зубная щетка, ни пачка городских газет, ни синие шлепанцы, ни черная спортивная сумка. Абсолютно пустая, но выставленная на середину комнаты, чтобы броситься в глаза любому, кто сюда войдет. А еще здесь была она...

Она лежала на столе. Стол, в свою очередь, стоял возле окна, и легкий сквозняк неминуемо сдул бы листок бумаги на пол, поэтому Мухин заботливо придавил ее пепельницей. Ее — то есть записку.

Записка не так бросалась в глаза, как черная спортивная сумка или шлепанцы возле кровати, но она непременно должна была попасться на глаза тому, кто решил бы внимательно обыскать номер. Оставалось только предположить, кто, по мнению Мухина, должен был сюда наведаться с неофициальным визитом.

Я подошел к столу, отложил в сторону пепельницу и взял в руки записку. Нет, ожидали здесь явно не моего появления. Во всяком случае, мне текст записки ничего не говорил.

Там было написано: «Барыня будет сердиться. Леша». Смысла в этом, на мой взгляд, не было никакого. Но это только на мой взгляд. Проблема заключалась в том, что моему взгляду была доступна лишь часть картины, ну а тот, кто видел все...

Он, наверное, понимал, что означают эти четыре нелепых слова, небрежно нацарапанные на листе бумаги и оставленные на столе... В конце концов и я узнал их смысл. И не обрадовался.

Глава 3

Приглашение на смерть

1

Бывают лица круглые, бывают лица квадратные, но вот лица треугольные до того дня попадались на моем жизненном пути крайне редко, да и то больше по пьяни. Тут же я был трезв на сто процентов, а геометрическая форма белого пятна над кожаной курткой не менялась по мере того, как я приближался к конторке дежурной по этажу. У парня был очень узкий подбородок и очень широкий лоб, еще более бросавшийся в глаза из-за короткой стрижки. Впрочем, мне не было до него никакого дела. Я кивнул на ходу дежурной, что должно было означать: «Все, я закончил свои дела». Дежурная как-то слишком нервно улыбнулась, а парень с треугольной рожей вдруг сделал маленький шажок назад и оказался у меня на пути.

— Извините, — сквозь зубы процедил я и задвинул парня на место. Тот удивленно вытаращился, не ожидая такого оборота дела, но мне некогда было вступать в долгие разговоры, которые неизбежно закончились бы матом и свернутыми набок челюстями. У меня вообще было хреновое настроение. А у кого оно было бы хорошее после всех этих событий?

Я был возле лифта, когда дежурная ожила и подала голос:

— Ключ...

Я чертыхнулся, подошел к конторке и выложил перед дежурной ключ от мухинского номера, после чего вернулся к лифту.

— Спасибо, — сказала дежурная мне в спину.

— Шестьсот тридцать второй, — добавил гнусавый голос. Я обернулся, огляделся и не увидел никого, кроме дежурной и типа с треугольной рожей. Из чего я сделал вывод, что гнусавый голос принадлежит Треугольному. Бедняга, с таким лицом, да еще и голосок не ангельский... Его, должно быть, совсем девушки не любят. При воспоминании о девушках я снова занервничал, посмотрел на часы и решил не отзываться на гнусавости треугольной рожи.

Рожа сама напомнила о себе.

— Меня тоже интересует шестьсот тридцать второй...

— Ничего интересного там нет, — сказал я, рассматривая кнопку вызова лифта.

— Как сказать...

Я прислушался к шуму идущей наверх кабины и ничего не ответил.

— Самое интересное там — это, конечно, жилец, — продолжал гнусавить Треугольный. Что-то скрипнуло, и я понял, что скрипит кожаная куртка, а это значит, что Треугольный сдвинулся с места. Он что, хочет прыгнуть ко мне на спину? Бедняга, он не в курсе, что у меня сегодня очень хреновое настроение. В обычный день я бы просто сломал ему руку, а сейчас я запросто могу скинуть его в шахту лифта. Если он еще хоть раз скрипнет у меня за спиной.

— Вы случайно не знаете, где сейчас ошивается этот козел? Я имею в виду Мухина...

— Нет, — сказал я. Уже позже у меня мелькнула мысль, что этого типа стоило прижать к стенке и выпытать у него все, что он знал про Мухина. Ведь если мы оба его искали, значит, нам стоило обменяться информацией. Хотя бы в одностороннем порядке. Но тогда, стоя возле лифта, я был слишком зол и слишком напряжен, чтобы нормально соображать.

— Я бы мог вам заплатить за информацию о его местонахождении, — сказал Треугольный, — подумайте...

Эта его фраза тоже должна была навести меня на мысль, что глупо так резко срываться, что нужно выжать из Треугольного все, что можно. В конце концов такая мысль меня посетила, но я к тому времени был уже далеко от гостиницы.

Открылись двери лифта, и я вошел в кабину, прислонился к стене, вынужденно повернувшись лицом к треугольному типу. Тот был совсем рядом и гипнотизировал меня взглядом чуть раскосых глаз.

— Подумайте, — повторил он. — Мне очень нужен Мухин...

Согласно его совету, я подумал. Махнул вперед левой рукой и разжал пальцы. Скомканная бумажка, обнаруженная мною на столе в мухинском номере, спланировала на пол, к ногам треугольного типа.

— Если вы ищете Мухина, — сказал я, — то это для вас.

То ли двери лифта закрывались очень медленно, то ли парень с треугольной рожей оказался суперпроворен, только еще прежде, чем лифт тронулся с места, записка оказалась в его пальцах, в секунду его глаза пробежали ее короткий текст.

Последнее, на что я обратил внимание, прежде чем сомкнувшиеся двери скрыли от меня интерьеры шестого этажа и парня в кожаной куртке на их фоне, было его исказившееся лицо. Я только не совсем понял — была ли это внезапная радость или столь же внезапный испуг или злоба...

Одно я мог сказать точно — записка произвела впечатление.

2

Дальше я перемещался словно на автопилоте — я спустился на лифте в вестибюль, вышел на улицу, сел в троллейбус... Минут через десять я запоздало сообразил, что еду куда-то не туда. Я выскочил на следующей остановке, однако легче мне от этого не стало — то ли это была дальняя незнакомая мне окраина, то ли в вечернем сумраке улица приобрела неузнаваемый вид. Тусклые огоньки фонарей лишь подчеркивали, насколько сильна и густа окружающая меня темнота.

Это лишь добавило мне злости. В том числе злости на самого себя. Ну а злиться и соображать у меня никогда не получалось, поэтому сориентироваться в темных улицах я так и не смог и, увидев огни фар, бросился к подвернувшемуся «жигуленку», как на спасительный огонь маяка.

Возможно, что в мыслях у водителя не было идеи заниматься частным извозом в столь позднее время, но только другого варианта у него не оставалось после того, как я пулей бросился под колеса его машины. Оказался я все же не под колесами, а на заднем сиденье.

— "Золотая Антилопа", — сказал я и махнул рукой, что означало «трогай!». Мне нужно было успокоиться и собраться с мыслями, а лучшего места для таких занятий, чем «Золотая Антилопа», я не знал. Ну, то есть, возможно, они и существовали в природе... Какие-нибудь читальные залы академических библиотек или удаленные от городов специальные медицинские клиники. Я догадывался, что нечто подобное должно где-то быть, но мне такое пока не попадалось, потому приходилось решать все свои проблемы в «Золотой Антилопе». Кстати, там же можно будет стрельнуть у Карабаса полсотни, чтобы расплатиться с водилой — в ходе визита в гостиницу мои карманы понесли невосполнимые утраты, и теперь оттуда раздавалось негромкое пение романсов.

Я сделал спокойное и самоуверенное выражение морды, чтобы водила не догадался о моем финансовом положении, и даже попытался что-то насвистывать в такт магнитоле. То ли мелодия оказалась слишком сложной, то ли губы меня не слушались — короче, лажа вышла вместо пения. Я посмотрел на циферблат часов, что мирно тикали себе на приборной доске и не подозревали, что с каждой секундой дела мои становятся все хуже. Ну и Тамарины тоже. Судя по стрелкам, до полуночи оставалось примерно полчаса. Я постарался высчитать, сколько еще мне осталось, учитывая, что на счетчик меня поставили в четырнадцать сорок три. Цифры почему-то не складывались, и я решил посчитать другое — сколько часов уже безвозвратно канули в вечность, пока я бестолково, тупо, по-дурацки... Короче говоря, пока я в своем обычном стиле пытался отыскать Мухина. Примерно то же самое, что искать иголку в стоге сена.

Эти цифры у меня тоже не сложились, и я совсем скис — мало того, что у меня в башке не было никаких идей по поводу поисков Мухина, у меня явно вообще отмирали клетки головного мозга. Уже не получалось складывать простые числа. Так и до психушки недалеко.

Так что, когда мы подкатили к «Золотой Антилопе», настроение у меня было хуже некуда. Руки тряслись, подбородок дрожал, и водила стал с опаской поглядывать в свое зеркальце. У него были на это основания.

— Погоди, — пробормотал я в ответ на выжидающий взгляд шофера, — сейчас я вынесу тебе деньги...

— Может, не надо? — кажется, в его голосе не было иронии.

— Надо, надо, — сказал я и кинулся к дверям «Антилопы». Возле этих самых дверей стоял на нетвердых ногах хорошо одетый мужик и, судя по выражению лица, решал для себя важный вопрос — то ли сейчас сблевать, а потом войти в бар, то ли войти в бар и уже там все сделать. Появление таких типов служило верным знаком того, что веселье в разгаре и в «Антилопе» очередной аншлаг.

У дверей я случайно задел локтем задумчивого мужика, того понесло куда-то в сторону и там вывернуло.

— Всегда вам рады, — по привычке проговорил я, толкнул дверь и тут же налетел на что-то твердое. Твердым предметом оказалась коленка Фарида, и это колено было частью Фаридовой ноги, а всю ногу Фарид вытянул, чтобы перегородить проход.

— Народу полно, — пояснил Фарид, встретившись со мной взглядом.

— Ну так закрой дверь, — посоветовал я.

— Так они же выходят, — лениво протянул Фарид. — Сначала закроешь, а потом ходи всем открывай... Ногой проще.

— Черт с тобой, — сказал я, оставив на будущее упоминание об обнаруженных сегодня мною двоих претендентах на Фаридово место. Ногой он, видите ли, работает... — Черт с тобой, дай мне лучше полсотни, — сказал я, нервно сжимая и разжимая пальцы.

— Полсотни баксов? — уточнил деловой Фарид, запуская широкую пятерню в левый карман.

— Рублей, рублей! — нетерпеливо дергался я, а Фарид с восточной невозмутимостью запустил руку в правый карман и выудил оттуда приличную пачку денег, перехваченную резинкой. Одну купюру он выделил мне.

Деньги я взял, но вид пачки заставил меня нахмуриться. Я в свое время тоже сидел в «Антилопе» на дверях, но почему-то карманы мои никогда не были столь заполненными, как у Фарида. Странно. Вероятно, что-то я в этой работе не просек.

Я выскочил на улицу и отдал деньги водителю «жигуленка». Кажется, он даже удивился.

Этот вопрос был урегулирован, и я поспешил в «Антилопу» собираться с мыслями. Благополучно миновав коленку Фарида, я целеустремленно двигался в сторону стойки бара, расталкивая танцующих, как вдруг раздался истошный вопль Карабаса:

— Полночь!

Я вздрогнул и остановился. На самом деле этот выкрик означал лишь то, что в ближайшие пять минут Карабас будет бесплатно поить шампанским всех девиц, которые успеют к нему прорваться. Кстати, «всех» — это были только слова, потому что на деле Карабас ограничивался лишь одной бутылкой дармового напитка. Зато визгу, толкотни и восторгов было на целый ящик.

Но мне было не до шампанского, хотя эти длинноногие лошади на каблуках едва не сшибли меня с ног, устремившись на водопой. Я снова подумал о времени. Уже наступили новые сутки, а стало быть, все меньше оставалось у меня часов и минут... и секунд...

Пока я пришел в себя и пока проталкивался к Карабасу, пятиминутка счастья закончилась, девки схлынули, и Карабаса я обнаружил погруженным в разговор с каким-то мужичком невысокого роста в сереньком костюме, с прогрессирующей лысиной. Судя по физиономии Карабаса, ему этот разговор удовольствия не доставлял — обычное дело, нудный поддатый клиент.

Я вспомнил о своих служебных обязанностях, взял мужичка под мышки и переставил на несколько метров в сторону от стойки, поближе к танцующим девицам. Может, кто-нибудь его подцепит. Или он кого-нибудь снимет.

— Слушай, Карабас, — обратился я к хозяину «Антилопы», который, слушая меня, не переставал манипулировать шейкером, но делал это как-то заторможенно. Без огонька. — У меня проблема. Мне нужно срочно найти того мужика... Что?

Я не сразу это понял, но потом все же до меня доперло — у Карабаса были какие-то странные глаза. Такие бывают у моего приятеля Лимонада, когда он обкурится травой и изумленно-восторженно взирает потом на окружающий мир. Карабас дряни не курил, он употреблял только натуральные продукты, то есть водку.

— Чего ты так на меня таращишься? — напрямую поинтересовался я. Карабас поманил меня пальцем и прошептал почти на ухо:

— Крут, крут. Не ожидал.

— Чего ты не ожидал? — раздраженно спросил я.

— Я бы так не смог, — продолжал изъясняться загадками Карабас. — Я бы поостерегся...

Ну точно — крыша у меня поехала. Я не мог складывать числа, а теперь еще и не понимал Карабаса. Он говорил какие-то простые вещи, а я в них не врубался. Все, финиш. Следующая станция — дурдом.

— Мне нужно выпить, — выдавил я из себя. — Срочно. С этим в «Антилопе» никогда проблем не было. Карабас понимающе кивнул, на миг задумался, а потом плеснул мне белого мартини. Я только взял бокал в дрожащие пальцы, как рядом нарисовался давешний мужичок в сером. Девки на него не клюнули.

— Только сиди молча, ладно? — сказал я ему. — Не действуй людям на нервы. У меня и так день хреновый выдался...

Карабас изменился в лице и куда-то пропал. Но я уже не обращал на него внимания.

— А что так, Саня? — внезапно подал голос мужичок в сером, и я почувствовал, что мартини идет куда-то не туда. — Какие у тебя вдруг неприятности случились?

Я некоторое время отчаянно боролся с мартини, направив его в конечном итоге по пищеводу вниз, как и было задумано. А потом повернулся к мужичку в сером и заглянул ему в лицо. Раньше я как-то не догадывался это сделать.

— Лев Николаевич? — осипшим голосом произнес я, не веря своим глазам точно так же, как только что не поверил своим ушам. — Это вы?

— Разве меня можно с кем-то спутать? — грустно улыбнулся Лев Николаевич. — Разве я похож на какого-нибудь артиста? Или на певца?

— Ну... — после всего того, что я уже сделал сегодня с подполковником милиции Львом Николаевичем Лисицыным, требовалось каяться, каяться и снова каяться. Или говорить комплименты. — Вы немного похожи на этого... На Клинта Иствуда, — брякнул я, надеясь, что Лисицын оценит сравнение.

— Да? — осторожно переспросил Лисицын. — Но он же негр. По-моему.

Я в этот момент согласился бы с Лисицыным в чем угодно, но Карабас возмущенно рявкнул:

— Еще чего! Белее белого!

— Вот оно как, — сказал Лисицын, принимая от Карабаса кружку с пивом. Непонятно было, то ли он решил, что над ним издеваются, то ли всерьез был польщен сравнением. — Стало быть, ты, Саня, спутал меня...

— С Клинтом Иствудом, — немедленно подтвердил я, чувствуя носящийся в воздухе запах легкого безумия. — Со спины запросто можно спутать. Если в я знал, что это вы, Лев Николаевич, так я бы ни за что...

Мне стоило добавить, что я ни за что и никогда бы не предположил, что подполковник милиции Лисицын забредет в «Золотую Антилопу», будет стоять рядом со мной и дуть на пену... Но я тактично промолчал.

— А что же у тебя за проблемы? — по-отечески заботливо спросил Лисицын, искоса поглядывая в мою сторону. — Помятый ты какой-то...

— А он всегда такой! — немедленно прикрыл меня Кара-бас. Чтобы Лисицын не заглянул ему в искренние глаза, Карабас спрятался под стойкой и гремел там какими-то бутылками, изображая неотложную ответственную работу.

— Проблемы... — Я постарался беззаботно махнуть рукой, но вышло нечто вроде эпилептических конвульсий. — Так, ерунда. Это личное, Лев Николаевич.

— Личное? — Лисицын наморщил лоб. — Это у тебя все с той... Как ее? Тамара, да?

— Тамара, — сказал я, стараясь быть спокойным. Лисицын, между прочим, посмотрел на часы, и от этого случайного жеста меня прошиб пот.

— Ну, как у вас с ней? Все нормально?

— Нормально, — сказал я.

— Ну и слава богу, — кивнул Лисицын. — Хотя, — добавил он тут же, отставив кружку с пивом, — если у вас все нормально, тогда с кем же проблемы?

Я молча смотрел на Лисицына, тот молча смотрел на меня, затем со вздохом произнес:

— Хотя это, конечно же, не мое дело. Это ваше личное дело, не правда ли?

Я кивнул. Слов у меня уже не осталось.

— Вы только поосторожнее, — посоветовал Лисицын. — Чтобы без жертв и разрушений. Я ведь знаю, чего от вас обоих можно ожидать...

— Ха-ха, — сказал я, невинно улыбаясь. — А сами-то, Лев Николаевич, решили расслабиться сегодня, да?

— Если бы, — мрачно проговорил Лисицын, и, как по мановению волшебной палочки, из-под стойки возник Карабас. — Дела у меня к вашему милому заведению...

— Какие? — поторопился спросить я, чтобы перевести, наконец, разговор в более безопасное русло. Карабас знал, о чем речь, и, судя по выражению лица, не считал эту тему безопасной. Однако вопрос был уже задан.

— Не слишком хорошие, — Лисицын полез во внутренний карман пиджака и выложил на стойку передо мной несколько цветных фотографий, на которых в разных ракурсах был запечатлен холеный упитанный мужчина лет пятидесяти с седыми висками.

— Красился? — спросил я, тыча пальцем в виски.

— Почему? — удивился Лисицын.

— А не клеится со всем остальным, — сказал я, прищуриваясь для пущего понта. — Весь он такой гладкий и сладкий, как поросеночек, а седина просто так не появляется, она появляется от напрягов...

— Гонишь, — сказал Карабас, строя скорбное выражение лица. — Уж сколько у меня в жизни было напрягов — никому столько не пожелаю! И где, спрашивается, моя благородная седина? — Он наклонил взлохмаченную голову в сторону подполковника и потряс ею для убедительности.

— Действительно, — сказал Лисицын.

— Может, ты не там смотришь? — предположил я. — Может, у тебя седые волосы под мышками? Или еще где...

— Очень смешно, — фыркнул Карабас и исчез под стойкой.

— Но вообще-то этого типа мы ищем не для того, чтобы проверять, натуральная у него седина или нет, — проговорил Лисицын, опасливо поглядывая на разошедшихся студенток коммерческого колледжа, одна из которых сняла бюстгальтер и теперь лихо вращала им над головой. Лисицын на всякий случай втянул голову в плечи.

— А зачем вы его ищете? — поддержал я беседу, хотя мне было глубоко плевать на седого мужика. В то же время я не мог просто так послать Лисицына. Во-первых, Лисицын бы это запомнил, и это бы вылезло мне потом боком. Во-вторых, это было просто неприлично, потому что наши с Лисицыным отношения несколько выходили за рамки обычных отношений нормального человека и мента. Одна из причин заключалась в том, что Лисицын был знаком с моим отцом, вторая — именно Лисицын в свое время расследовал убийство Тамариного мужа. А стало быть, он очень хорошо знал, что представляет собой Тамара, что представляю собой я... Короче говоря, ссориться мне с ним было не резон. Я и не стал ссориться, я решил дослушать до конца.

— Мы его ищем, потому что он пропал, — глубокомысленно изрек Лисицын.

— Неужели? — удивился я. — Как это его угораздило?

— Угораздило, — дал исчерпывающий ответ Лисицын. — Америдис его фамилия. Не приходилось слышать?

— Не-а, — решительно замотал я головой.

— Я тоже фамилию раньше не слышал, — вмешался Карабас. — А вот рожа... Сдается мне, похожий мужик на прошлой неделе пустые бутылки тут на углу собирал. Костюмчик на нем, правда, не такой шикарный был, но так ведь не в костюме дело, а в человеке...

— Сильно сказано, — одобрил я. Давно было замечено, и не только мной, что после полуночи Карабаса тянуло на философствование.

— Вряд ли он собирал бутылки, — сказал Лисицын. — Не его профиль. Его профиль — это финансовые операции. Странно, что вы не слышали его фамилию. Года три назад накрылась фирма, которую он создал. Из тех фирм, что набирали у доверчивых граждан денежные вклады, а потом испарялись... Этому бедняге не повезло, на Канары он смотаться не успел, его взяли и довели дело до суда...

— Я же вам вроде немного наливал, товарищ подполковник, — с ухмылкой проговорил Карабас. — А вы уж такие сказки рассказываете...

— Его оправдали, — пояснил Лисицын, и Карабас удовлетворенно заметил:

— Ну, вот это уже похоже на правду.

— Его оправдали в связи с какими-то там обстоятельствами... А потом он всплыл чуть ли не в правительстве. Ну, не в самом правительстве, а где-то рядом. То ли консультантом, то ли советником...

— Он кого-то обул в правительстве, — быстро сказал Карабас. — Правильно? И теперь его ищут. Так?

— Не знаю, какие у вас основания так рассуждать... — Лисицын нахмурился и чуть отодвинулся от Карабаса, как бы подчеркивая, что не хочет иметь ничего общего с такими опасными мыслями. — Две недели назад господин Америдис приехал к нам в город. А назад в Москву не вернулся...

— Значит, — подхватил Карабас, — кто-то из бывших вкладчиков подкараулил господина Америдиса на улице и, так сказать, выместил все, что накопилось. С последующим расчленением тела и утоплением оного.

— Почему бы вам не поступить на работу в наш аналитический отдел? — язвительно поинтересовался Лисицын. — С такими мыслями далеко пойдете...

— Я у вас не смогу работать, — признался Карабас. — Я встаю поздно. И форму терпеть не могу...

По лицу подполковника было понятно, что общение с Карабасом его порядком утомило, и я счел своим долгом вмешаться:

— А почему вы ищете Америдиса в «Золотой Антилопе»?

И почему вы вообще лично этим занимаетесь? Неужели помоложе никого не нашлось — всяких там Вась и Коль? — Я вспомнил парочку жизнерадостных подчиненных Лисицына, любителей оттачивать искусство рукопашного боя на подследственных.

— Вася и Коля тоже в загоне, — сказал Лисицын. — Сам понимаешь, если у человека куча знакомых в министерстве, причем не только в нашем... Когда такой человек пропадает, то гоняют всех, не смотрят на звания и возраст. Вроде бы видели его в вашем кабаке. Я вот и решил наведаться, порасспросить...

— Вот, — торжествующе произнес Карабас. — Я же вам говорил! Я его здесь видел!

— С бутылками-то? Вряд ли...

— Его накачали наркотиками, переодели в тряпье и внушили, что он бомж, — немедленно заявил Карабас. — Так сейчас расправляются с политическими противниками в цивилизованных странах. Убийство — это слишком просто, это примитив, это уже немодно... Зомбирование — вот актуальная штука!

— Нет, пожалуй, нам в аналитический отдел психи не нужны, — рассудительно сказал Лисицын. — Вот разве что в Москву, в министерство тебя рекомендовать... Так что, Саня, — подполковник посмотрел на меня, — не видел его?

Я отрицательно покачал головой.

— Не исключено, — Лисицын обращался уже к Карабасу, — что мне придется наведаться сюда еще раз. Уже по полной программе — с ОМОНом...

— Фу, как пошло, — поморщился Карабас.

— ...с переписыванием фамилий всех людей, которых мы тут застанем. С допросом каждого из этой компании. Авось кто и припомнит гражданина Америдиса. Суеты, правда, много будет, ну так что ж поделаешь, — Лисицын развел руками и отошел от стойки.

— Дот ведь загадка природы, — зло бросил Карабас. — Чуть что — громят именно меня! Будто единственный кабак в этом вшивом городе!

— Единственный кабак с такой репутацией, — уточнил Лисицын. — Это же у вас летом сломали челюсть депутату городской Думы. А потом его нашли убитым.

— Во-первых, ему не сломали челюсть, ему просто выбили несколько зубов, — уточнил я, потому что знал обстоятельства инцидента лучше, чем кто бы то ни было. Кроме, разумеется, самого бедняги-депутата. Но с мертвого что возьмешь?

— А во-вторых, убили-то его не у нас, — продолжил Карабас. — А в-третьих, раз он депутат, пусть пишет законы, а не шастает по кабакам...

— Это ваше личное мнение, — холодно произнес Лисицын. — А мое личное мнение состоит в том, что скоро к вам наведаются гости. И если вы что-то знаете по поводу исчезнувшего гражданина Америдиса, то скажите сейчас, не дожидаясь теплой беседы в отделении милиции...

— Я сегодня же позвоню своему юристу, — важно сказал Карабас. — И он будет наготове.

Лисицын снова развел руками, как бы говоря: звони кому хочешь, но неприятностей тебе не избежать.

Подполковник двинулся к выходу, протискиваясь среди разгоряченной молодежи, и я, повинуясь какому-то внутреннему импульсу, бросился следом. Карабас понял меня по-своему и напутственно прошептал скороговоркой:

— Да, да, успокой его, уболтай...

Но я-то кинулся вслед за Лисицыным совсем не ради убалтывания. У меня был другой интерес — свой собственный.

3

— И тебе еще не надоело все это? — Лисицын сделал жест рукой, под которую попало и здание «Золотой Антилопы», и две юные шлюшки, клеившиеся к забрызганному грязью «мерсу», и мусорные баки, забитые пустыми бутылками и пивными банками. Вокруг было куда больше всякого дерьма, но поскольку из осветительных приборов работали только луна и вывеска «Антилопы», многое скрывалось в темноте. Впрочем, и от того, что было видно, Лисицын брезгливо морщился.