Звезды и полосы (№1) - Кольца анаконды

– Мистер Пэррот, минуточку, если позволите. Что это за распроклятая машина?

– Это копия с рисунка, сопровождавшего одну заявку на патент. Я взял за правило просматривать все патентные заявки, имеющие касательство к моей работе. Эту я обнаружил во время своего визита в Лондон несколько лет назад. В 1855 году два джентльмена, Коуэн и Свитлонг, если память мне не изменяет, попытались запатентовать этот бронированный боевой экипаж.

– Он так ощетинился пушками и шипами, что выглядит довольно внушительно.

– Но крайне непрактичен, господин президент. При таком количестве пушек, да учитывая вес брони, для приведения его в движение понадобится паровой двигатель больше самого экипажа. Я пытался пересмотреть конструкцию, с единственной пушкой и более легкой броней, но все равно он слишком непрактичен.

– Благодарение Господу за это. Война и сейчас чересчур адская штука без дьявольских конструкций, подобных этой, которые усугубят ее еще более. Хотя если бы на поле боя появилось нечто эдакое, это могло бы привести к прекращению всех войн. Но вы сказали, что построить такой экипаж невозможно?

– В настоящее время – да. Но паровые двигатели становятся все миниатюрнее и в то же самое время мощнее, а еще я читал об успешных испытаниях керосиновых двигателей. Так что я бы не стал исключать возможность, что когда-нибудь бронеэкипаж наподобие этого будет построен.

– Да не настанет сей черный и пагубный день никогда. Но ведь вы пригласили меня не для того, чтобы обсуждать это диковинное сооружение?

На лице Пэррота снова появилось тревожное выражение. Как только оба уселись, он заговорил:

– Позвольте поинтересоваться, мистер Линкольн, знакомы ли вы с офицером флота Российской империи по фамилии Шварц?

– Странный вопрос. Почти столь же странный, вынужден заметить, как и не очень русская фамилия капитана.

Пэррот мучительно старался подобрать слова.

Сняв свои очки в металлической оправе, он протер их и снова надел.

– Я человек чести, господин президент, и, хотя радуюсь своим успехам, я вовсе не желаю приписывать себе чужие заслуги.

– Не объяснитесь ли?

– Разумеется. В прошлом году этот господин посетил мой завод и спросил, не сделаю ли я пушку для русского правительства. Согласившись, я осведомился, каковы его требования. Он высказался крайне конкретно. Хотел, чтобы я воспроизвел британскую нарезную пушку системы Армстронга. Я счел эту просьбу весьма необычной, о чем и поведал ему. Сказал также, что не имею доступа к секретным планам бриттов. Ничуть этим не смутившись, он лишь кивнул в знак согласия – и передал мне полный комплект чертежей пушки Армстронга.

– И вы сконструировали эту пушку?

– Да. Это уникальное стофунтовое орудие с зарядкой через казенник, что делает его исключительно эффективным в морском бою.

– Почему бы это?

– Если вы рассмотрите разницу между сухопутными и морскими пушками, то поймете. На суше после выстрела канониры просто выходят вперед, чистят ствол и перезаряжают орудие. Но на корабле пушка стреляет через орудийный порт – отверстие в обшивке. Так что после каждого выстрела ее приходится откатывать – а это тонны металла, учтите – чтобы почистить и перезарядить, затем, с громадным усилием, на талях снова выкатывать вперед, на боевую позицию.

– Начинаю понимать.

– В точности. Если же пушка заряжается с казенной части, на корабле ее не надо катать взад-вперед ради каждого выстрела. В теории все это хорошо, но казенник данного типа пушек закрывается плохо, дает утечку пороховых газов, да и ненадежен. Взглянув на эти чертежи, вы поймете, почему.

Заряжать орудие крайне несподручно. Первым делом надо ослабить вот этот винт казенника, чтобы снизить давление в запальном канале. Вот эта мощная металлическая плита перекрывает казенник. Она весьма тяжела, и требуется сила двух дюжих мужчин, чтобы взяться за рукоятки и поднять ее на опорные салазки. Когда канал ствола продраят банником, а запальный канал очистят и вставят новый фитиль, снаряд заряжают в открытую камору. Позади него ставят картуз с черным порохом. Далее затвор опускают на место и затягивают винт казенника. Пушка готова к выстрелу.

– Сложно, согласен, но такой способ наверняка дает массу преимуществ по сравнению с практикой откатывания пушки и выкатывания ее на позицию снова.

– Согласен, сэр, но вскоре возникают трудности. Всего через несколько выстрелов пушка нагревается, и детали расширяются. Скапливается сгоревший порох, затвор заклинивается и начинает пропускать пороховые газы. Несколько выстрелов – и пушка становится неработоспособной. Испытав это орудие перед доставкой его русским, я вынужден был прийти к выводу, что таким способом орудие, заряжающееся с казенника, не создашь. Однако внимание мое привлекло другое усовершенствование в этой пушке. В чертежах имелись подробные наставления о том, как делается подобный бандаж.

Пэррот привстал, но одумался и снова сел. Положив сцепленные руки на стол и ломая пальцы, он мучительно подбирал слова.

– Это… пару недель спустя я сам взял патент на первую пушку Пэррота.

Линкольн подался вперед, мягко положив ладонь на запястье взволнованного оружейника.

– Вам не за что себя винить. Вы поступили разумно и правильно. Существует множество способов послужить собственному правительству. Особенно в военную пору.

– Значит… вы знали?

– Скажем так: капитан Шварц известен соответствующим людям. Так что, полагаю, нам лучше оставить эту тему, если вы не против.

– Но…

– Вы хорошо служите родной стране, мистер Пэррот. Если это служение оборачивается для вас прибылью – что ж, тем лучше. И, быть может, вам будет небезынтересно узнать, что британцы сняли пушку Армстронга с вооружения как раз в силу только что упомянутых вами причин.

– Ничуть не сомневаюсь. Однако я занимался усовершенствованием запорного механизма затвора при помощи разорванной сцепки, как я ее назвал. Первые эксперименты прошли весьма успешно.

– Вы обошлись без запального канала?

– Да. Вы только представьте, насколько надежным стал бы затвор, если бы он ввинчивался в казенник. Бороздки резьбы в затворе и казеннике плотно прилегали бы друг к другу на большом протяжении, удерживая и давление, и газы.

– Помоему, чрезвычайно действенно. Но ведь для завинчивания и вывинчивания такой большой металлической детали потребуется грандиозное усилие?

– Вы абсолютно правы! Потому-то я и разработал то, что назвал разорванной сцепкой. И в казеннике, и в затворе проделаны взаимно соответствующие проточки. Так что в деле затвор просто вдвигается на место, а затем доворачивается, запирая канал ствола.

– И это устройство работает?

– Уверен, будет работать, но подгонка – дело трудное, и разработка пока находится в начальной стадии.

– Ни в коем случае не оставляйте своих стараний. И держите меня в курсе всех будущих достижений. А теперь давайте вернемся к остальным. Мне говорили, что вы совершенствуете запалы для своих разрывных снарядов, чтобы обеспечить более высокую точность…

Инспекционный обход едва-едва возобновился, когда торопливо приблизившийся к группе офицер отвел Николая в сторону. Пэррот как раз объяснял принцип действия нового запала, но секретарь Линкольна перебил его:

– Извините, сэр, но произошел несчастный случай. С генералом Рипли, господин президент. Подробностей этот офицер не знает, но он докладывает, что в военном госпитале требуется ваше присутствие.

– Разумеется. Отправляемся тотчас же. Спасибо за все, мистер Пэррот. За все.

Паром не трогался с места, дожидаясь их появления. На пристани стояло два экипажа. В первом сидел командир гарнизона Вест-Пойнта генерал-лейтенант Уинфилд Скотт, приехавший, чтобы проводить их в госпиталь. Стэнтон со своими секретарями уселся во вторую карету. Когда президент неуклюже забирался в карету Скотта, для обоих наступил неловкий момент.

– Как поживаете, Уинфилд?

– Как и следует ожидать в моем возрасте, мистер Линкольн.

Бывший главнокомандующий армией Союза, смещенный более молодым и энергичным Макклелланом, не сумел скрыть нотки горечи, сумрачно взирая на человека, отдавшего приказ об этой замене. Героический седовласый генерал на славу служил родной стране на протяжении многих десятков лет и множества войн. Уходу в отставку он предпочел командование Вест-Пойнтом, но при том прекрасно понимал, что служба его фактически закончилась. И падение это подстроил высокий, нескладный человек, усевшийся в карете напротив него.

– Так что же с Рипли? – спросил Линкольн, как только карета тронулась.

– Трагический несчастный случай, лишенный причины и смысла. Он верхом ехал к парому, чтобы присоединиться к вам – во всяком случае, так он мне сказал. Избранная им дорога пересекает железнодорожный путь неподалеку от станции. Очевидно, поезд должен был вот-вот тронуться, и, когда он подъезжал, машинист дал гудок. Лошадь генерала испугалась и вскинулась на дыбы, выбросив его из седла. Упав на пути, он жестоко пострадал. Я не медик, как вам прекрасно известно, так что подробности пусть вам объясняет главный хирург. Он ждет вас в госпитале. – Скотт устремил на Линкольна пронзительный взгляд. – Как идет война? Полагаю, ваши генералы все крепче сжимают кольца моей анаконды вокруг мятежников?2

– Искренне надеюсь. Хотя, конечно, война – штука сложная.

– Что дает нашему наполеончику очередной повод для медлительности и колебаний, – проговорил генерал с нескрываемой желчностью и гневом. С той поры, когда Макклеллан занял его место во главе армии на Потомаке, всякое поступательное движение прекратилось, наступление с черепашьего шага замедлилось до полной остановки. В каждом жесте и слове Скотта сквозило, что, будь армия под его началом, сейчас она уже стояла бы в Ричмонде. Но Линкольн отнюдь не собирался пускаться в домыслы на сей счет.

– Зима – скверная пора для армейской службы. А-а, вот и госпиталь наконец!

– Мой адъютант проводит вас.

Скотт был настолько толст, что потребовались совместные усилия трех человек, чтобы усадить его в карету; вскарабкаться же по лестнице госпиталя он чувствовал себя просто не в состоянии.

– Рад был повидаться, Уинфилд.

Генерал промолчал. Выбравшись из кареты, президент подошел к остальным, и все вместе отправились в госпиталь вслед за ожидавшим их офицером. Хирург оказался пожилым человеком с длинной седой бородой, за которую он себя рассеянно дергал во время разговора.

– Травматический удар по позвоночнику, вот здесь, – протянув руку поверх плеча, врач постучал пальцами между лопатками. – Видимо, генерал спиной упал на рельсы. По моей оценке, удар был очень силен, все равно что удар кувалдой по хребту. Сломано как минимум два позвонка, но причина нынешнего состояния генерала в другом. Поврежден спинной мозг, разорваны нервные волокна. Это повлекло за собой прекрасно знакомый нам паралич. – Он вздохнул. – Тело парализовано, конечности обездвижены и дышит он с большим трудом. Хотя в подобном состоянии пациенты обычно могут есть, для поддержания жизнедеятельности этого недостаточно… Пожалуй, просто счастье, что пациенты с подобными травмами неминуемо умирают.

Визит в Вест-Пойнт, начинавшийся так замечательно, завершился несчастьем. В вагоне поезда, отъезжающего от станции, царило удрученное молчание. Стэнтон сидел спиной к паровозу, глядя на пролетающие мимо снежные поля. Напротив него Линкольн тоже смотрел в окно, но мысленно видел только бесчисленные проблемы военного времени, осаждающие его со всех сторон. Сидевшие через проход от них секретари разбирали стопку документов, взятых на оружейном заводе.

– Генерал Рипли был не из тех, с кем так уж легко поладить, – заметил Линкольн спустя долгих десять минут после отъезда со станции. Стэнтон молча кивнул в знак согласия. – Но он нес грандиозную ответственность и справлялся с ней весьма профессионально. Он мне говорил, что должен снабжать снарядами и патронами более шестидесяти типов вооружения. Тем, что мы сражаемся – и, хочется верить, победим, – во многом мы обязаны именно его трудам. Что же теперь будет?

– Его заместителем довольно долго был генерал Рамси, – сообщил военный министр. Линкольн кивнул.

– Я как-то раз с ним встречался. Ответственный офицер. Но достаточно ли он квалифицирован для подобного поста?

– Более чем, – ответил Стэнтон. – Встречаясь с ним в министерстве, я просматривал все его рапорты и передавал их вам, когда они имели отношение к делу. Пожалуйста, не сочтите за дерзость, – или что я дурно говорю о мертвом, – но Рамси талантливый офицер современной школы.

– В то время как Рипли был крайне консервативен, как всем нам известно.

– Более чем консервативен. Ко всякому новому оружию или изобретению он относился с крайней подозрительностью. Он знал, каким было оружие и как его использовали. Знал, какие войны были выиграны таким оружием, и был этим вполне доволен. Помоему, он не одобрял вообще никаких нововведений. Но прежде чем принять решение, вам следует встретиться с генералом Рамси, мистер Линкольн. Тогда и определитесь. Думаю, его подход покажется вам более чем интересным.

– Тогда переговорите с моим секретарем и организуйте встречу. Завтра же. Этот важный пост не может оставаться вакантным ни секундой дольше, чем требуется.

Британский ультиматум

– Миссис Линкольн сказала, что вчера вечером вы, почитай, и не обедали, и теперь должны явиться завтракать.

Кекли давно переросла роль чернокожей служанки; в ее словах президент отчетливо услышал эхо голоса жены. Поначалу Мэри наняла ее в качестве швеи, но со временем взаимоотношения изменились, так что Кекли заняла в семье неопределенное, но важное место.

– Всего одну минуточку, сейчас спущусь…

– Она сказала, что вы всенепременно так и скажете, и чтоб я не верила.

Кекли продолжала стоять в дверях немым укором, и Линкольн со вздохом поднялся.

– Ступай вперед. Надеюсь, ты веришь президенту на слово, что я пойду за тобой по пятам.

Холл, как всегда, был забит просителями, желающими получить работу в правительстве. Линкольн прокладывал себе дорогу среди них, как корабль в бурном море. Если обратишься хотя бы к одному, придется говорить со всеми. Уже не в первый раз Линкольна поразила давно устоявшаяся практика, открывающая всем и каждому беспрепятственный доступ в президентский особняк. Ну конечно, Америка, общество равных возможностей. Но Линкольн начал понемногу склоняться к мнению, что у полнейшей открытости есть свои минусы. С тяжким вздохом отворив дверь столовой, он удовлетворенно с шумом захлопнул ее за собой.

Стол был уже накрыт – булочки на пахте с медом, любимое семейное кушанье.

– Начни с них, отец, – сказала Мэри. Тут в комнату с громким топотом ворвались мальчики.

– Хвать-по-хвать! – крикнул Тэд, бросаясь к отцу и обнимая его за ногу. Вилли, всегда более сдержанный, присел к столу.

– Тэд, прекрати! – приказала Мэри, но мальчонка пропустил ее слова мимо ушей, взбираясь на отца, как на дерево, попутно сминая и без того мятые брюки и пиджак. И не останавливался, пока с видом триумфатора не взгромоздился отцу на плечо. Линкольн дважды обошел вокруг стола, а Тэд визжал от восторга, пока отец не опустил его на стул. Вилли уже полил свои булочки медом и старательно пережевывал огромный кусок.

Кекли и Мэри принесли другие блюда, а также свежезаваренный горячий кофе. Линкольн наполнил свою чашку и понемногу потягивал кофе, пока стол заполнялся все новыми и новыми аппетитными блюдами. Под бдительным надзором Мэри президент подцепил вилкой пряную виргинскую колбаску, взял немного кукурузной каши и полил все это каким-то жгучим соусом. Ел медленно, мысленно пребывая за сто миль от уютной семейной сцены. Все эта война, бесконечная, омерзительная война. Ясно увидев это в его глазах, Мэри молча пожала плечо мужа и тоже села за стол. Она-то питается хорошо, даже чересчур, если теснота платья что-нибудь значит.

Потом пошла принести мальчиками еще молока, а когда вернулась, его уже не было; еда на тарелке почти не тронута. Он слишком много трудится и слишком мало ест. И все время тощает. Эта война пожирает его. Наверное, уже сидит в своем кабинете, а свидеться с ним, быть может, до завтра уже не удастся.

– Джон, – сказал Линкольн. – Я хочу продиктовать вам письмо.

Для записи под диктовку Хей разработал собственную систему стенографирования. Последовал очередной меморандум генералу Макклеллану, в котором президент ставил ребром вопросы о возможности продвижения вперед армии на Потомаке. Под конец в голосе Линкольна звучало нескрываемое раздражение.

– Долго ли вам требуется собираться, чтобы перейти к действиям? У вас есть армия, у вас есть новобранцы, и все они хорошо обучены, если верить рапортам. Но чтобы выиграть войну, армию надо использовать в бою. Ричмонд должен быть взят. На этом заканчивайте и телеграфируйте немедленно. А теперь развеселите меня, Джон. Поведайте какие-нибудь добрые вести, принесенные утренними докладами.

– Добрые вести и в самом деле есть, сэр. Мы уже заняли Шип-Айленд, сопротивление полностью подавлено. Устье Миссисипи довольно близко к этом острову, так что тамошняя часть флота, ведущего блокаду, теперь хорошо обеспечивается. Новые вести с моря. Военный корабль США «Сантьяго-де-Куба» остановил британскую шхуну «Эжени Смит» близ устья реки Рио-Гранде.

– Причины приводятся?

– Разумеется. Капитан Дэниел Риджли объясняет, что британское судно останавливалось в техасском порту. Его подозрения подтвердились, когда на борту судна был обнаружен хорошо известный торговый агент конфедератов – Дж. У. Захари, купец из Нового Орлеана. Его сняли со шхуны, после чего позволили ей следовать дальше.

– Это лишь подольет масла в огонь, разгоравшийся из-за «Трента», – утомленно покачал головой Линкольн. – Это все?

– Нет, сэр. Мятежники настолько уверены в скором падении Саванны, что жгут весь хлопок на пристанях и в полях. На море канонерская лодка «Пингвин» перехватила контрабандное судно, пытавшееся проскочить в Чарльстон. Груз весьма богатый. В декларации упоминаются ручное оружие, боеприпасы, соль, провизия всякого рода. Не только модная мануфактура из Франции, но и седла, упряжь и кавалерийское снаряжение на сумму около ста тысяч долларов.

– Превосходно. Они потеряли, мы нашли. Министр юстиции еще не пришел?

– Сейчас схожу поглядеть.

Как только Эдуард Байте вошел, Линкольн поднял глаза от разложенных на столе бумаг и сказал:

– Я хочу занять минутку вашего времени. Завтра я должен выступить перед Конгрессом с отчетом о состоянии дел Союза. О том, что Союз в опасности, им должно быть известно, но я должен посулить им какую-то надежду на будущее. Вы позволите зачитать вам выдержки из намеченной речи и выслушать ваше мнение?

– С удовольствием приму на себя эту обязанность.

Слегка откашлявшись, президент начал:

– Союз должен быть сохранен, и посему в ход должны идти все необходимые средства. Но не следует поспешно решать, что столь уж необходимыми являются радикальные и крайние меры, каковые могут обрушиться и на лояльных, и на вероломных. Сбор средств для продолжения войны и победы в ней настолько же неизбежен, насколько необходим. – Линкольн поднял глаза, и Бэйтс кивнул.

– Согласен. Полагаю, речь о налогах. Для финансирования боевых действий они вновь должны быть повышены. И нужно объявить новый набор в армию. Вы обязаны идти вперед, невзирая на призывные бунты среди ирландских иммигрантов в Нью-Йорке

– Ценю вашу поддержку. Мне придется также остановиться на общественных установлениях, ибо мы поминутно должны осознавать, ради чего ведем эту войну, – Президент перешел к следующей странице. – Труд предшествует капиталу и не зависит от него. Капитал – лишь продукт труда, и никогда не возник бы, если бы прежде не возник труд. Но капитал обладает своими правами, ничуть не менее достойными защиты, чем всякие другие.

Бэйтс, и сам проницательный политик, прекрасно понимал, что умиротворить надо все заинтересованные стороны. Рабочие, отдающие свой труд и свои силы во имя войны, несомненно, заслужили признание своего радения. Но в то же время и фабриканты не должны считать, будто они в одиночку несут налоговое бремя военного времени. Но когда Линкольн зачитал отрывок о проблеме негров, Бэйтс отрицательно затряс головой, перебив президента:

– Вам же известно мое мнение на сей счет, господин президент. Я считаю колонии свободных негров весьма отдаленной перспективой.

– А не следовало бы. Место можно найти – скажем, в одной из Америк, где-нибудь южнее, где можно основать независимую колонию. Если негров убрать из уравнения, повод для продолжения войны просто-напросто исчезнет.

– Но я беседовал со свободными неграми здесь, на Севере, и они считают подобный подход опрометчивым. Они считают себя такими же американцами, как и мы, и отнюдь не питают желания отправляться за тридевять земель. Насколько я понимаю, когда вы примете делегацию свободных негров, они скажут вам то же самое.

Не успел Линкольн ответить, как раздался стук в дверь и вошел Николай.

– Извините, что помешал, но прибыл генерал Рамси. Вы хотели встретиться с ним как можно раньше. Он ждет за дверью.

– Отлично. Пусть войдет, как только мы закончим. – Президент повернулся к министру юстиции: – Позже обсудим это более детально. Я тверд в своем убеждении, что это настоящее решение наших проблем.

– Мне трудно такое говорить, господин президент, но мне кажется, что в этом вопросе вы окажетесь в полнейшем одиночестве. Быть может, идея отыскать подобные колонии мудра – но кто в них отправится? Добровольно негры не согласятся, тут царит почти полное единодушие. Но можем ли мы отправить их туда в кандалах? Прежде всего такое ничуть не лучше, если не хуже, чем работорговля, из-за которой они оказались здесь. С глубочайшим уважением я прошу вас пересмотреть это решение, приняв к сведению все привходящие аспекты.

Как только Бэйтс удалился, в кабинет пригласили Рамси – рослого, одетого в простой синий мундир, лишенный аксельбантов и прочих украшений, столь обожаемых остальными штабными офицерами. Инженер по складу ума, он явно уделял технике – и войне – гораздо больше внимания, чем блистательному мундиру. Войдя, он вытянулся в струнку и сел лишь после того, как Линкольн указал на стул.

– Этот несчастный случай с Рипли – событие трагическое, весьма трагическое.

Кивнув, Рамси на миг задумался, прежде чем заговорить, будучи человеком решений твердых, но отнюдь не поспешных.

– Он был хорошим офицером, господин президент, и отважным воином. Совсем не так хотелось ему уйти.

– Ничуть не сомневаюсь. Нет ли новостей о его состоянии?

– Только те, что он слабеет и дышит с большим трудом. Доктора считают, что долго ему не продержаться.

– Весьма сожалею. И все же, несмотря на потери, война идет дальше. А жизненно важная работа генерала Рипли должна продолжаться. Вы ведь были некоторое время его помощником?

– Был.

– Значит, не мне рассказывать вам о важности материального снабжения, о том, как оно жизненно важно для нашей страны?

– Совершенно согласен, господин президент. Нам обоим известно, что войну не выиграть без постоянного притока оружия и боеприпасов. Мы всегда снабжались лучше противника и не должны отступать от этого правила, если хотим победить.

– Да будет так всегда, – торжественно кивнул Линкольн. – Я как раз консультировался со своим Кабинетом по этому вопросу. Военный министр Камерон весьма высокого мнения о вас. Он полагает, что вы идеальная кандидатура на пост главы бюро материального снабжения. Что вы думаете по этому поводу?

– Я знаю, что работа мне по плечу, сэр. Но прежде чем будет одобрено какое-либо назначение, полагаю, вам следует знать, что мы с генералом Рипли не находили общего языка по целому ряду вопросов. Но что более существенно, наши воззрения на один весьма весомый предмет расходились диаметрально. Когда я был его подчиненным, честь налагала на мои уста печать молчания касательно этого, но теперь, помоему, я обязан открыться. Мной движет не злоба и не зависть. Я убежден, что был хорошим и лояльным помощником генерала Рипли. Когда он был жив, мне даже в голову не приходило вслух высказаться о наших разногласиях. Но теперь все переменилось. Если я займу этот пост, то не смогу не внести перемен, которые считаю необходимыми.

– Я восхищен честностью, побудившей вас открыться. Что являлось яблоком раздора?

Офицер вдруг смешался, и потянулись долгие секунды, пока он пытался взять себя в руки. Сперва потупился, потом устремил взгляд за окно. Наконец сел еще прямей, будто аршин проглотил, и собрался слухом.

– Генерал твердо верил в достоинства стандартных ружей, заряжаемых с дула. Они хорошо зарекомендовали себя, надежны и при соответствующей выучке обеспечивают неплохую скорострельность.

– А вы с этим не согласны?

– Конечно, согласен, господин президент. Но мы живем в век прогресса. Я вижу новые изобретения чуть ли не каждый день. Я убежден, что их надо проверять и проверять, но я также убежден в достоинствах винтовок, заряжаемых с казенной части. Мы подвергли испытаниям несметное количество образцов, и, откровенно говоря, большинство из них просто никчемны. Их заклинивает, они взрываются, очень часто ломаются, а ухаживать за ними очень трудно. Но были и две винтовки нового типа, которые мы исследовали и обстреливали весьма долго, два ружья, стоящие особняком от остальной массы. Винтовка системы Спенсера и снайперская. Я хотел заказать изрядные партии и той и другой, но генерал Рипли решительно воспротивился. Посему не было сделано ничего.

– А он не объяснил, почему воспротивился?

Рамси замялся с ответом. Так и не дождавшись от него ни слова, Линкольн сам нарушил молчание:

– Я ценю вашу лояльность по отношению к своему непосредственному армейскому начальству. Но, говоря честно и откровенно, ему вы не повредите – и сделаете громадный вклад в общее дело. Если это поможет, то я, будучи вашим главнокомандующим, могу приказать вам доложить все, что вам известно.

– Это не понадобится, сэр, – с трудом выдавил Рамси. – Тут дело в… ну, вопрос спорный. Генерал считал, что зарядка ружья с казенника будет поощрять солдат на растрату боеприпасов попусту. Я же не считаю подобные затраты пустыми, ибо роль солдата – стрелять по врагу.

– Согласен, Рамси, Согласен. Вы должны организовать демонстрацию своих замечательных винтовок при первой же возможности. Это будет вашим первым поручением в новом качестве начальника департамента материального снабжения. Больше вы мне ни о чем не хотите поведать?

– Ну-у, о полковнике Бердане3 и его снайперском полке. Вы слыхали о нем?

– Докладная записка лежит где-то у меня на столе. Это ведь он снарядил полк за свой счет, да? И каждый из его подчиненных бьет без промаха.

– Так точно. Но и здесь я опять-таки не виню генерала Рипли за твердые убеждения. Но люди Бердана обременены револьверной винтовкой Кольта – подобием револьвера, только с длинным стволом. Они дают осечки и… ну, в общем, ничего хорошего о них не скажешь. Выбор откровенно неудачный. На самом деле им нужны снайперские винтовки, заряжающиеся с казенной части. Такая винтовка в руках меткого стрелка – инструмент точный.

– Позаботьтесь, чтобы они их получили.

Отдав честь, генерал удалился. Отличный человек, великолепно справится с работой. Линкольну вдруг пришло в голову, что трагический случай с генералом Рипли мог быть благословением свыше – вмешательством Вседержителя, подмогой в этой войне. Смерть одного человека во спасение бесчисленного множества других. Но Линкольн отбросил эту недобрую мысль. Что ж, если Всевышний и в самом деле на их стороне, лично он отнюдь не против. Быть президентом Соединенных Штатов – значит нести на себе груз бесчисленных обязанностей, и отнюдь не последнюю скрипку тут играет великая война, начавшаяся, как только он был избран. Победа в войне имеет наивысший приоритет, и всякая помощь – особенно помощь Всемогущего – будет принята с благодарностью.

А всего в каких-то шестидесяти милях от Белого дома, в городе Ричмонд, штат Виргиния, президент Конфедерации бился с бременем таких же непреодолимых проблем и приоритетов, как и президент Соединенных Штатов. Но Джефферсон Дэвис, лишенный силы и выносливости Линкольна, находился в куда менее выгодном положении. Для президента Конфедерации, вечно хворого из-за перенесенного много лет назад сильнейшего воспаления легких, да вдобавок страдающего куриной слепотой, каждый день являл собой битву против неутихающей боли. Ни одна живая душа ни разу не слыхала от него и слова жалобы. Джентльмен не унижается ни перед кем. Сегодня ему мешало сосредоточиться воспаление среднего уха, и он изо всех сил бился, чтобы не показать, как донимает его мучительная боль.

Юг болел, как и его президент. Зима выдалась холодная, абсолютно все запасы подходили к концу. А список погибших в боях все удлинялся, что южане старались не замечать, тщились не терять надежды, поддерживать боевой дух на высшем уровне. Песни и собрания вроде бы помогали, но блокада взимала тяжелую дань, да и начала сказываться нехватка всего подряд, всего – кроме доблести.

На днях Дэвис назначил нового военного министра, искренне надеясь, что тот поможет ему справиться с бесчисленными трудностями в снабжении войск. Джефферсон Дэвис постучал пальцем по толстой стопке бумаги, высившейся перед ним на столе.

– Иуда, вы знаете, почему я вас назначил на место Лероя Уокера?

Сочтя вопрос риторическим, Иуда П. Бенджамин улыбнулся в ответ. Его скрещенные руки уютно покоились на обширном животе.

– Лерой отличный человек и настоящий работяга. Но у него слишком много врагов в правительстве. Помоему, ему приходилось больше времени тратить на сражения с ними, чем с янки. Вот. – Дэвис подвинул бумаги через стол. – Ознакомьтесь с этим и подумайте, не найдет ли новый военный министр каких–либо новых решений.