Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Эд Дженкинс (№7) - Письма мертвецов

ModernLib.Net / Классические детективы / Гарднер Эрл Стенли / Письма мертвецов - Чтение (Весь текст)
Автор: Гарднер Эрл Стенли
Жанр: Классические детективы
Серия: Эд Дженкинс

 

 


Эрл Стенли Гарднер

«Письма мертвецов»

Я очень восприимчив к чужому взгляду и хребтом чувствую, когда на меня кто-то смотрит. Поэтому, когда эта девушка снова принялась сверлить меня взглядом, я сразу понял, в чем дело, и, поерзав на стуле, сел так, чтобы видеть ее краем глаза. С виду она была такая же, как и все они — мальчишеская стрижка, длинные черные ресницы, пухлые подвижные губки, коротенький костюмчик с глубоким вырезом и закатанные носки.

Внимание мое привлек мужчина, который сидел с нею рядом. Он был похож на гигантского осьминога. Его плоть, рыхлая и отвислая, казалось, была не способна держаться на костях и выпирала из-под смокинга. Она начиналась прямо под волосами, брови сползали на глаза, а оплывшие щеки — на воротничок. Нос, да и вся голова нависали над туловищем, из коего я видел только грудь, покоившуюся на огромном животе — остальное было сокрыто столом. Но что меня поразило больше всего, так это его руки огромные, красные, волосатые, с длинными багровыми пальцами, — они все время свивались и развивались, ни на минуту не оставаясь в покое, подобно двум большим змеям, присоединенным к плечам этого обвислого тела. Красноватые глаза и крючковатый нос лишь дополняли сложившееся у меня впечатление, будто передо мною осьминог. Было что-то завораживающее в этих беспокойных, нервных руках, что приковывало к ним взгляд. Он просто не мог держать их неподвижными. Все остальное тело представляло собой безвольную массу рыхлой плоти, но эти две руки, контрастирующие с белизною скатерти, не знали покоя, так же как и беспрестанно изгибавшиеся и извивавшиеся пальцы.

В сущности, он не мог удержать руки в стороне от девушки, но в то же время не решался положить их на нее и все время молотил ими по столу — то хватался за солонку, то играл с ножом, то передвигал сахарницу, потом вдруг, дотронувшись до оголенного плеча девушки, скользил рукою вниз по ее гладкой матовой коже и снова принимался теребить сахарницу. И за все время ни один мускул не дрогнул ни на его лице, ни на теле.

Я видел, как она вздрагивает от его прикосновений, не удостаивая его взглядом. Она не отрываясь смотрела на меня, изучая мое лицо и сверля глазами спину, когда я отворачивался. И было в этом пристальном немигающем взгляде какое-то отчаяние, сродни тому, которое испытывает голубка, застыв перед немигающими глазами змеи. Помимо модной короткой мальчишеской стрижки, девушка привлекала внимание чем-то еще.

Она была миловидна и юна, насколько, я не могу сказать, но я отметил стройное тело, гладкую — без единой морщинки — кожу и искрящиеся молодостью глаза, даже несмотря на затаившийся в них страх.

На узеньком пятачке бара под звуки джаза среди запахов еды, кофе и испарений человеческих тел, смешавшихся с приторным ароматом самых разных духов, вращались в танце парочки. И над всем этим гремел синкопированный ритм джаза, эта музыка била по ушам, сотрясала душу и в то же время затрагивала ее самые сокровенные струны, заставляя их дрожать и вибрировать.

В общем-то, чувствовал я себя здесь не очень уютно. Не то чтобы я скрывался — просто мне не хотелось становиться объектом внимания девушек, посещающих такие места. С тех пор как один молодой честолюбивый репортер в приложении к воскресному журналу поместил на видном месте заголовок «Неуловимый мошенник Эд Дженкинс», жизнь моя сделалась сплошным несчастьем. Статья вызвала интерес, и пройдут годы, прежде чем она забудется. Я стал заметным человеком.

По глазам этой девушки я понял, что она не знает, кто я такой, — должно быть, она не читает газет или у нее плохая память на лица. Конечно, я переменил квартиру, прибегнув ко всевозможным мелким ухищрениям, чтобы сбить любопытную общественность со следа, но это было, пожалуй, все, что я предпринял. При желании я мог бы спрятаться и получше, но мне не хотелось этого делать. Я вдруг почувствовал, что оказаться в центре всеобщего внимания не так уж плохо, это подогревало мое тщеславие. И все же излишней рекламы я не хотел.

У этой девушки, смотревшей на меня в упор, явно было что-то на уме, значит, пора мне перебраться куда-нибудь еще. Ведь есть множество других баров, и, в конце концов, дома у меня лежит недочитанная книга.Я потянулся и зевнул, решив, что пора вернуться домой, перелезть в халат, почитать пару часиков и залечь спать. Хватит с меня ночных представлений, во всяком случае — для одной ночи.

Расплачиваясь, я заметил, что девушка встала и, пройдя мимо меня, направилась в дамскую уборную. Я смерил ее пристальным взглядом, и она не отвела глаз. Юбочка на ней была такая короткая, какой я отродясь не видывал, но больше в ней не было ничего такого, чего бы я не заметил, когда она сидела за столом. Она скрылась из виду, а я вышел, взял такси и поехал домой.

Уже на полпути я обнаружил, что меня преследуют и, надо сказать, делают это мастерски. Машина ехала не прямиком за мною, а держалась на расстоянии квартала, стараясь слиться с общим движением, поджидая меня на перекрестках, то отставая, то обгоняя мое такси, то поворачивая и выписывая вокруг него круги, и все время старалась держать его в поле зрения. Это был огромный автомобиль с откидным верхом, полноприводным тормозом и запасными шинами, длинный, как линкор, и такой маневренный, что такси рядом с ним казалось настоящим ледоколом. Тот, кто сидел за рулем этого драндулета, прекрасно управлял им — создавалось такое впечатление, будто он был один на всей улице.

Будто самолет конвоирует большой дирижабль, усмехнувшись, подумал я. Да провались оно все пропадом! Если кому-то надо знать, где я обитаю, пожалуйста, милости просим. А если они хотят повесить на меня какое-нибудь дельце, сделать из меня козла отпущения, что ж, пусть попробуют, только сначала пусть убедятся, что страховка, назначенная за их жизнь, будет выплачена сполна.

Я подъехал к дому, где снимал квартиру, расплатился с шофером и, когда такси уехало, пару секунд постоял в темном дверном проеме. С бульвара, находившегося в квартале отсюда, доносился рев уличного движения, по моей стороне улицы ехало две машины, но ничего подозрительного я не заметил. Прошло пять минут, десять, и из-за угла вынырнул автомобиль с откидным верхом и запасными шинами, лихо затормозив в пятидесяти футах от меня. Парень, должно быть, припарковался где-нибудь в квартале отсюда, немного подождал и теперь подъехал. Мельком я увидел его стройную, укутанную в пальто фигуру, когда он вылезал из машины, потом послышались легкие шаги по тротуару, и тень скользнула к дверному проему.

Я твердо вытянул вперед руку:

— Ну что, браток, поднимемся вместе?

С этими словами я схватил его руку и тут же понял, что ошибся, — это был не «браток», а «сестрица». Я развернул ее к свету и заглянул в лицо — та самая девица, что сидела рядом с человекообразным осьминогом.

— О, это будет очень мило, — с забавным придыханием в голосе произнесла она, и мы направились к лифту.

Пока мы поднимались, я чувствовал, что ее огромные глаза смотрят мне прямо в лицо. Сам я не очень ее разглядывал, так как уже успел сделать это в баре, — мне было вполне достаточно. Если кто-нибудь может сказать что-то об этих девицах, только взглянув на них, значит, он разбирается в них больше меня. Они вечно разряжены и размалеваны, говорят глупости, способны вогнать в краску кого угодно, речь их нашпигована какими-то одним им понятными словечками, но в то же время эти создания, как никто другой, честны и прямолинейны.Так что если эта девица решила просверлить взглядом мое лицо, я не стану ей мешать. Возле моей квартиры она собралась было объясниться, но я открыл дверь и пропустил ее вперед.

Бобо, мой пес, бросился мне навстречу, но тут же отпрянул и уставился на гостью. Он не привык видеть меня возвращающимся с гостями, в особенности с девушками.

— Привет, Бобо! — сказала она, прищелкнув пальцами.

Она знала кличку пса, стало быть, все же прочла ту статью, и прочла внимательно. Бобо посмотрел на нее, потом на меня, потом снова смерил ее взглядом и неуверенно помахал хвостом. Это была первая девушка, с которой он столкнулся так близко, и это помахивание хвостом было отнюдь не плохим признаком. У собак отличное чутье, и любая из них может разглядеть в девушке гораздо больше, нежели мужчина, оценивающий ее по внешности и одежде.

— Место! — сухо бросил я псу.

Девушка лениво обвела глазами комнату, похоже, она чувствовала себя хозяйкой положения и желала, чтобы я осознал это. Меня разозлила ее непринужденная уверенность, явное желание заставить меня понять, что все карты у нее в руках и что она знает обо мне все, в то время как я не знаю о ней ровным счетом ничего. И тогда я решил сыграть с нею шутку — пусть-ка призадумается. Я демонстративно подошел к двери, повернул в замке ключ и положил себе в карман.

Она рассмеялась:

— «Теперь ты в моей власти!» — похотливо прошипел негодяй. Зря стараешься, Эд. Сам злишься и меня хочешь разозлить. Когда мужчина и вправду собирается учинить насилие, у него бывает другое выражение глаз, в них появляется какой-то животный блеск. А ты просто раздосадован, только и всего.

Я вздохнул. Подумать только, двадцатилетняя девчонка обвела меня вокруг пальца, и хоть бы что.

— Ну ладно, детка, — сказал я. — Не хочу тебя задерживать. Говори, чего тебе надо, и можешь быть свободна.

— Только не называй меня деткой, меня зовут Луиз, — промурлыкала она, усмехнувшись и сверкнув лучистыми глазами. — Луиз Ламберт. И я зашла пригласить тебя на вечеринку, которая будет в нашем доме в четверг. Изысканная публика, танцы и все такое прочее — в общем, ты неплохо проведешь время, полюбуешься на роскошных дам, на роскошные украшения.

Я сглотнул комок в горле. Я уже привык ко многому, но это было что-то новенькое.

— А где ты живешь? — спросил я как ни в чем не бывало, хотя знал ответ заранее.

— Шропширское шоссе. Я, как ты понял, единственная дочь Джона Ламберта, и к тому же избалованная.Обещай, что придешь.

Провалиться мне на месте, подумал я, если позволю этой девчонке заметить, что ей удалось вывести меня из себя. При этом я был порядком взбешен. Дела Джона Ламберта резко пошли в гору в последние несколько лет. Ему удалось провернуть несколько удачных сделок с недвижимостью, когда Калифорния еще только начинала становиться местом паломничества туристов, и за короткое время малый буквально превратился в денежный мешок. Вот, пожалуй, и все, что мне было о нем известно, кроме того, конечно, что он принадлежал теперь к сливкам общества.И вот какая-то девчонка, выдающая себя за его дочь, хочет пригласить меня в его дом на танцульки в предстоящий четверг… Без сомнения, этот человекообразный осьминог самый настоящий мошенник или вор, а она его девчонка, и они собираются «почистить» лощеную публику на танцульках, после чего я преспокойненько попаду в руки полиции. Проще простого.

— Конечно, приду, — заверил я ее. — Если только у меня не будет других приглашений на этот день. А узнаю я об этом только завтра утром, когда придет моя секретарша, — сам я никогда не могу упомнить, какие встречи у меня запланированы. Хотя… погоди-ка… На этой неделе я ужинаю у Майоров, к тому же президент Первого национального банка просил меня заглянуть к нему на домашний вечер то ли в четверг, то ли в пятницу, а в конце недели, точно не помню когда, я обещал начальнику полиции составить партию в бридж. Ладно, уточню и завтра дам тебе знать.

— Значит, я могу рассчитывать, что ты будешь? — Губы ее растянулись в улыбке, и на лице появилось бесшабашное выражение. — Ведь правда же, ты отменишь все эти приглашения и придешь на вечеринку ко мне?Я прошел через комнату, встал возле двери и отвесил поклон.

— Можешь не сомневаться, я приму твое приглашение, — сказал я. — Только не забудь сказать дворецкому, что я числюсь среди гостей, а то как бы он не вышвырнул меня за порог, ведь у меня нет официального приглашения в золоченой рамочке.

Она, усмехнувшись, кивнула:

— Об этом не беспокойся. Особой толпы не будет, только свои. К тому же я выйду встретить тебя и прослежу, чтобы тебя представили должным образом. Не забудь, в четверг в восемь тридцать.

Я взял ее за руку и почувствовал, как она вздрогнула, когда я коснулся ее теплой обнаженной плоти.

— Вот что, детка. Против тебя лично я ничего не имею, но мне надоело быть козлом отпущения. Я хочу, чтобы ты зарубила это на своем прелестном носике. А то, что я приду, это точно.

Вырвав руку, она слегка похлопала меня по щеке:

— Этого-то я и хочу, глупенький. А теперь выпусти меня, пожалуйста, а то предки начнут беспокоиться.

Я отпер дверь и смерил ее холодным взглядом:

— Как это тебя угораздило занести меня в список приглашенных?

— О, мне просто захотелось немного оживить атмосферу, — ответила она. — Ты будешь гвоздем программы, Эд.

Я проводил ее на лестничную клетку, вызвал лифт и смотрел, как она, сверкнув юбкой, вошла в него. Мотор заработал, и она уехала. Машина, мягко зашелестев колесами, отъехала, но я успел запомнить номер и уже через три минуты сидел в своем автомобиле.

Номер дома Джона Ламберта я узнал в телефонной книге и оказался возле него так скоро, насколько мог, не рискуя получить приговор о пожизненном заключении. Я постоял на противоположной стороне улицы, наблюдая за темной громадиной погруженного во мрак дома, этого символа респектабельности.

Через тридцать минут из-за угла показался длинный автомобиль, притормозил у въезда на подъездную дорожку, ведущую к дому, и заехал в гараж Ламберта. Потом девушка вышла из гаража, закрыла двери, поднялась по ступенькам, отперла ключом дверь и вошла в дом. Она была одна.

Я на цыпочках прокрался в гараж и, осмотрев машину, обнаружил, что номер ее тот же, а заглянув в регистрационную карточку, увидел, что она выдана на имя Луиз Ламберт. Тут я спохватился и решил, что пора уносить ноги, — мне вовсе не светило быть замеченным возле дома.

Стало быть, эта девушка, кто бы она ни была, действительно живет в доме Ламбертов, и у нее достаточно тесные отношения с Луиз Ламберт, раз она может свободно пользоваться такой дорогой машиной… Конечно, есть вероятность, что малютка сказала правду и что она на самом деле Луиз Ламберт, но эта вероятность ничтожно мала: один шанс к десяти. Девица, скорее всего, работает стенографисткой у главы семейства или приставлена секретаршей к его супруге.

Но как бы там ни было, она и ее трясущий жирами приятель хотят, чтобы меня поймали на пороге дома Ламберта в четверг в восемь тридцать. Они, видно, думают, что уши мне даны для того, чтобы какие-то умники вешали на них лапшу. Подумать только, Эд Дженкинс, мошенник международного класса, собственной персоной появляется в доме Джона Ламберта и спрашивает, нельзя ли ему потанцевать на семейной вечеринке! Господи, до чего же глупо!

Я вернулся домой и принялся раздумывать, и чем больше я думал) тем больше выходил из себя. Какой дурак — чуть было не попался в их ловушку, едва не поднес им на блюдечке все, что они хотели. Ну ничего, я, пожалуй, устрою представление этим мелким жуликам. Пусть зарубят себе на носу — им никогда не сделать козла отпущения из Эда Дженкинса. Я даже хотел позвонить самому старику Ламберту и предупредить, чтобы он получше приглядывал за драгоценностями, что есть в доме, да за теми, что будут надеты на гостях в четверг вечером, но что-то удержало меня. Я еще не был уверен, что не захочу сам поучаствовать в этой игре и тащить карты из колоды.

Осталось только узнать, кто такой человекообразный осьминог. Было в этом человеке что-то напоминавшее мне еще и паука. Руки у него и впрямь походили на щупальца спрута, но в том, как он сидел за столом, было что-то от огромного паука, поджидающего, когда жертва попадется в паутину. Тогда я вспомнил, что осьминог-то, собственно, ведет себя так же. Это дьявольское существо, притаившись где-нибудь в подводной пещере среди скалистых уступов, поджидает, когда мимо проплывет жертва, тогда огромные змееобразные щупальца высовываются из расщелины, хватают несчастную жертву, и та исчезает в мрачной пучине пещеры, где из инертной студенистой массы осьминожьего тела на нее алчно смотрят два огромных глаза, а ужасный нос, напоминающий клюв попугая, приходит в движение в радостном предвкушении кровавой трапезы… Ух! И нагнал же на меня страху этот человек.Только я все равно не поддамся. Надо будет попытаться разыскать его.

Я снова поехал в бар, где у меня состоялся длинный разговор со старшим официантом, разговор, который дважды — в начале и в конце — был сдобрен десятидолларовыми купюрами. Когда я вышел на улицу, в голове у меня звенело.

Парня с беспокойными руками звали Слай, и, похоже, он действительно был большой ловкач. Старший официант знал о нем немного — лишь то, что тот является королем шантажа. Он не знал, ни где тот обитает, ни чем официально занимается, знал только, что этого человека нужно бояться и что он промышляет вымогательством.

Немного пораскинув умом, я подумал, что этот шантажист и девица, которая, возможно, работает секретаршей у миссис Ламберт, по какой-то причине хотят моего присутствия на вечеринке. Что это за причина, мне было пока не ясно, и это меня беспокоило.

На следующий вечер, сидя в своем глубоком кожаном кресле с газетой в руках и расслабившись, я услышал звук быстрых легких шагов в коридоре, за которым последовал стук в дверь. Бобо, который все это время сидел, положив морду мне на колени, нырнул за занавеску — он поступает так всегда, заслышав чужие шаги, а я распахнул дверь. После той дурацкой газетной статьи у меня стало столько посетителей, что я уже начал привыкать к ним.

Это снова оказалась та девушка.

— Я зашла еще раз уточнить, придешь ли ты на вечеринку, Эд, — выдохнула она с таким видом, словно знала меня добрый десяток лет. — Скажи точно, придешь или нет?

— Проходи, садись, — сказал я, не сомневаясь, что она примет предложение: все-таки не каждый день люди заходят в квартиры к мошенникам. — Очень уж ты самонадеянна, — заметил я, смерив ее сердитым взглядом — меня начинала раздражать ее надменная самоуверенность.

Ты такой старомодный, Эд, — проворковала она мне в спину. — И вот еще что: не пялься ты на мои коленки, когда я их скрещиваю. Это уж совсем старомодно… к тому же, явный признак возраста. Молодых современных парней коленками не удивишь, они даже не смотрят в их сторону.

К черту эту малявку! Сама с ноготок, а сидит тут, потешается надо мною и пытается втянуть меня в какое-то дело, только непонятно в какое. И тут я решил осторожненько вывести ее на чистую воду.

— Конечно, я приду. Только, по-моему, было бы лучше, если бы я перед этим заглянул к вам и познакомился с твоими предками. Я уж было решил наведаться к твоему отцу и побеседовать с ним, но раз ты здесь, и к тому же на машине, так, может, отвезешь меня к своим и познакомишь?

Она кивнула так, что поля шляпки закрыли от меня ее лицо и остался виден только выступающий подбородок.Когда она подняла голову, я увидел, что она улыбается.

— Да ты что, Эд? Боишься разговаривать со мною, не спросив разрешения у моих родителей? Ну, пошли.

Я взял шляпу, решив, что по дороге она наверняка пойдет на попятную и во всем признается, если, конечно, родители не отлучились из дому и она не уверена, что может там спокойно хозяйничать.

— Ну что ж, пойдем, — согласился я.

Было что-то особенное в том, как это живое создание, с тонкими стройными ногами и короткой мальчишеской стрижкой, лихо вело машину на переполненной транспортом улице. Я молча сидел рядом с ней и ждал, когда мы доберемся до места.

Свернув на подъездную дорожку, она подъехала к дому и выскочила из автомобиля.

— Пошли, — сказала она, подождав, когда я тоже вышел.

Я поднялся по ступенькам. В доме горел свет и слышались голоса. Я почувствовал, как у меня засосало под ложечкой.

Она вошла, взяла у меня шляпу и проводила в гостиную:

— Ну, зануда… Да не смотри таким букой. Расслабься, раскрепостись, растяни рот в улыбочке, можешь даже уронить свои окорока на диванчик, пока я схожу за папочкой. Ты, кажется, хотел познакомиться с ним?

Я сел, сразу став скованным и замкнутым, каким обычно бываю на работе. Подумать только: Эд Дженкинс в доме у Джона Стонтона Ламберта! Неплохая получилась бы заметка в газете. Девушка, возможно, работает в доме секретаршей и наверняка представит меня как своего друга, и кроме того… Тут меня снова начали глодать сомнения и снова засосало под ложечкой.

Дверь открылась, и на пороге появился усталого вида мужчина с седыми усами и проницательным взглядом; он принялся изучать меня. Рядом, держа его под руку, стояла девушка.

— Папочка, познакомься, это мистер Дженкинс, мистер Эд Дженкинс. Он мой друг, мы давно не виделись, а на днях я встретила его в баре.

Словно во сне, я пожал ему руку и посмотрел в усталые серые глаза.

— Моя дочь говорит, что вы будете у нас на вечеринке в четверг. Ну что ж, прекрасно. Рады будем вас видеть. Где вы живете? Здесь, в городе?

Она ответила вместо меня:

— Он здесь ненадолго. У него такая смешная работа…Он занимается перевозкой ценных бумаг. Правда, Эд?

Я кивнул. Пусть придумывает все, что угодно, мне совершенно не хотелось ввязываться в разговор. Мне хотелось поскорее выйти отсюда, остаться одному и кое о чем подумать.

Мы немного поболтали о городе, о погоде, о Лиге Наций, потом этот тип с усталыми глазами встал и, сославшись на то, что вынужден «предоставить молодежь самой себе», еще раз пожал мне руку и вышел.

Почувствовав себя свободнее, я накинулся на девушку.

— Безответственная дурочка! — бушевал я. — Неужели тебе все равно? Неужели ты настолько не уважаешь свою семью, свой дом, в конце концов саму себя, что приглашаешь в дом мошенников и знакомишь их со своим отцом? Ты что, не понимаешь: его поднимут на смех, если узнают, что он пригласил в гости Эда Дженкинса?Ты что, не понимаешь: из-за этого может рухнуть его карьера? Полгорода будет считать, что за взятку он согласился сделать мне хорошую репутацию. Если у тебя ко мне какое-то дело, то давай выкладывай. Но постарайся уж оградить от неприятностей свой дом и доброе имя своего отца.

Она даже бровью не повела, а только стояла на цыпочках, и ее малиновые губки были всего в паре дюймов от моего лица.

— Черт возьми, Эд! До чего же ты милый, когда сердишься! Сразу кажешься большим и сильным, и такое впечатление, что ты ни перед чем не остановишься. А хочешь, я познакомлю тебя с мамой?

Я отрицательно покачал головой.

— Нет. Я ухожу, и в четверг меня не будет на вечеринке, — сказал я, направляясь к выходу.

Она подала мне шляпу, открыла дверь и, как резиновый мячик, запрыгала вниз по ступенькам.

— Не надо так спешить, Эд. Не забывай, что мне предстоит везти тебя домой. Я вытащила тебя из дома, значит, должна отвезти обратно. Ручаюсь, у тебя нет с собой бешеных денег, а я не хочу, чтобы ты шесть недель добирался до дома пешком. Не хочу, чтобы мой лучший рекорд был побит.

Я кипел от негодования, но вдруг краем глаза заметил, что в тени раскидистого дерева, росшего на противоположной стороне улицы, кто-то прячется. В свете ярких уличных огней тени еще больше сгущались, и я не мог разглядеть, кто это, но супя по тому, как он поспешил зарыться поглубже в тень, ему нужен был я.

Внезапно меня осенила догадка. Девчонка принадлежит к числу этих современных бессердечных штучек, которых интересуют только джаз и деньги. Старик давно махнул на нее рукой, и она спуталась с шантажистом, работает на него, а выручку они делят пополам. Если бы им удалось доказать, что Эд Дженкинс, мошенник международного класса, провел вечер в доме Джона Стонтона Ламберта, то кое-кому пришлось бы раскошелиться, чтобы дело не всплыло на поверхность. Идея кажется дикой, но в последнее время это далеко не первый случай, когда родителей шантажирует собственное чадо… И все-таки это никак не вписывалось в картину. Если глупая девчонка думает, что человекообразный осьминог намерен делиться с ней, то ей очень скоро придется убедиться в обратном. Он сначала использует ее, а потом предложит убраться подобру-поздорову.

— Ну пошли же, Эд. О чем ты задумался? — В ее голосе звучала издевка. — Да не забивайся на край сиденья: не бойся меня! Если мужчина изображает из себя злодея, эдакого погубителя маленьких девочек, демонстративно кладущего ключ от квартиры к себе в карман, да еще с этим жутким выражением на лице типа «теперь ты в моей власти, детка», то он не станет вжиматься в дверцу.

Да, тут было что-то не то. Я посмотрел в эти искрящиеся озорные глаза, на эти полураскрытые малиновые губы, на этот смеющийся рот и заметил кроме этого что-то еще — какое-то скрытое волнение, затаившееся в глубине глаз. Не страх, нет, а какое-то беспокойство, нечто подобное тому отчаянию, какое, как мне кажется, ощущает преступник, которого ведут на электрический стул.

Позади нас пристроилась машина, осветив фарами наше заднее стекло.

— До чего же он славный, мой папочка. Все-то ему до лампочки! — насмешливо проговорила она.

При этих словах я поцеловал ее. Ее ответный поцелуй был продолжительным и трепещущим, но не страстным. Это был, скорее, поцелуй ребенка, который боится остаться один в темноте, хотя чувствовалась в нем также и опытность зрелой женщины.

Она свернула на обочину и быстрым движением руки крутанула руль. Машина, ехавшая за нами, тоже остановилась, и на водительском месте я мельком заметил огромную фигуру, неподвижной, инертной массой расплывшуюся на сиденье, в то время как длинные, беспокойные руки цепко обхватили рулевое колесо. Машиной управлял человекообразный осьминог, я узнал его, хотя он и не поворачивал головы.

— Ну, началось! — воскликнула девушка, проведя по губам тыльной стороной ладони. — Мой папочка, которому обычно все до лампочки, наконец-то ожил.

Я рассмеялся. Передо мной было не невинное дитя, ставшее жертвой заговора, а вполне современная девица, обладающая живым, подвижным умом и знанием жизни, которая обдуманно, со знанием дела, вступает в игру с огнем, пытаясь вовлечь Эда Дженкинса в опасную для жизни ситуацию. Что ж, пусть попробует, не буду ей мешать.

Она свернула на обочину и остановила машину:

— Эд, ты, может быть, первоклассный мошенник, но целоваться совсем не умеешь. В этом деле ты полный осел. Если описать, как ты целуешься, получится целый трактат. Ну иди ко мне. Мамочка преподаст тебе урок.

Минут пять спустя она снова завела машину.

— Нет, какой же все-таки чудак мой папаша! — сказала она, обращаясь то ли к себе, то ли ко мне.

Рядом снова послышалось гудение мотора, и огромный автомобиль с человекообразным осьминогом за рулем прошмыгнул мимо нас. Я не сомневался, что на этот раз она узнала его. Рот ее слегка дернулся, и, хотя она не повернула головы, глаза ее были устремлены вслед проезжавшей машине.

Несколько минут мы ехали молча. Теплая ночь, близость тонкого девичьего тела, яркие звезды на небе — все располагало к задумчивости. Я украдкой посмотрел ей в лицо, она наклонилась к приборному щитку, чтобы выключить освещение, и. когда на мгновение глаза ее попали в круг света, я увидел, что в них блеснула влага. Слезы бежали по ее щекам, она крутанула руль и украдкой смахнула их.

— Проклятые сопли! — проговорила она как бы между прочим.

Возле дверей моего дома она еще раз, на прощанье, поцеловала меня и бросилась в мои объятия — комочек дрожащей трепещущей женственности, потом снова поцеловала, распахнула дверцу машины, похлопала меня по плечу и глубоко вздохнула — вздох этот походил скорее на всхлипывание.

Идя к дому, я вдруг почувствовал себя таким старым после этого всплеска юных эмоций, контрастирующего с моим спокойным, уравновешенным, философским отношением к жизни. Я снова подумал об этой девушке, еще очень молодой, но уже искушенной в житейских делах, включившейся в какую-то крупную игру, где ставкой было нечто большее, чем может поставить молодая девушка, вспомнил, как она старалась привлечь меня своими жаркими поцелуями и тайком вытирала слезы, вспомнил, что ее неотступно преследует король шантажа — человекообразный осьминог, а дома ждет согбенный родитель с усталыми глазами… Нет, это уж слишком. Кажется, меня начало засасывать в водоворот, и я инстинктивно барахтался, чтобы выплыть на медленное течение. Закружившись снова в вихре событий и переживаний, я рискую потерять внутреннее равновесие. Жизнь в Калифорнии расслабила и размягчила меня, теперь я, как все законопослушные граждане, искал спокойного упорядоченного существования. И вот сейчас я принял решение: хватит цепляться и дрожать за собственную безопасность, я снова буду поступать, как хочу, и снова вступлю в единоборство с законом.И пусть меня поймают, если смогут.

Войдя в квартиру, я сразу понял — что-то здесь неладно. Бобо не бросился мне навстречу в радостном восторге. Вместо этого я услышал жалобное поскуливание.

Я быстро включил свет. Бобо был ранен, скорее всего, в него стреляли из револьвера с глушителем, судя по тому, что в доме никто ничего не слышал. Бобо лежал на полу с глазами, подернутыми поволокой, и из последних сил старался пошевелить хвостом, словно извиняясь за то, что потерял столько крови и теперь не может встать и приласкаться ко мне.

Кровь бросилась мне в лицо. Еще секунду назад я размышлял о безмятежном философском отношении к жизни и считал, что безумный напор юности безвозвратно ушел, но теперь вдруг побагровел от ярости, какой не испытывал за всю свою жизнь.

Как мог, я остановил кровь, текшую из раны, вызвал ветеринара и принялся нервно шагать по комнате. Кровь пульсировала у меня в висках, гнев разливался по всему телу, мешая мне мыслить. Неужели эта девица нарочно выманила меня из дома, чтобы дать возможность своему сообщнику проникнуть в мою квартиру и пристрелить мою собаку? Неужели все было продумано заранее, и заговорщики рассчитывали таким образом лишить меня собаки? А может, они хотели обыскать квартиру, а Бобо набросился на них, и им пришлось застрелить его?

На эти вопросы я не мог ответить. Я терялся в догадках, разум мой застилала слепая ярость, лишавшая мои мысли четкости. Я знал только одно — кто-то заплатит мне за это.

Приехал ветеринар, осмотрел Бобо, покачал головой и увез его на «скорой помощи». Я поехал с ним, просидел возле собаки ночь и весь следующий день, пока наконец ветеринар не сообщил мне, что пес выкарабкается.

Только тогда я позволил себе покинуть Бобо, и то, что мне предстояло сделать, я намеревался сделать ради него.Я жаждал мести, и охвативший меня гнев крепко держал меня в своих тисках. Мысли мои все еще путались. Как только я пытался сосредоточиться на проблеме, стоявшей передо мной, я тут же вспоминал трогательный взгляд собачьих глаз и эти его жалкие усилия, когда он, приветствуя меня, из последних сил пытался пошевелить хвостом, как бы извиняясь за то, что не мог подойти ко мне.

Наступил четверг. В этот день должна была состояться вечеринка в доме Джона Стонтона Ламберта, и я решил пойти туда. На этот раз карты сдавала сама судьба, и Эду Дженкинсу было предложено место за игорным столом.

Я лег в постель и попытался уснуть, но не смог. Глаза мои, вперившиеся в потолок, никак не хотели закрываться.

Я встал, принял душ и осмотрел квартиру — она была тщательно и умело обыскана. Обшарили ли ее до того, как застрелили собаку, или после, этого я сказать не мог.

В углу я нашел клочок ткани в клеточку, показавшийся мне знакомой и вызвавший какие-то смутные воспоминания.

Несколько минут я стоял в задумчивости, разглядывая клочок и пытаясь припомнить, где я мог видеть такую материю. Мысли мои скакали, перебирая недавние события. «Проклятые сопли!» — почему-то прозвучало у меня в ушах, и тут я все вспомнил.

Испачканный кровью клочок был с неровными краями, оборванными так, словно острые собачьи зубы выхватили его из жакета или подола юбки. Это был кусок костюма, который был надет на Луиз Ламберт в тот вечер, когда я впервые встретил ее.

Я еще постоял какое-то время, держа в руках обрывок ткани, потом подошел к гардеробу и достал смокинг.Теперь я твердо решил пойти на вечеринку.

Ровно в восемь тридцать я подъехал к дому Ламберта. Сегодня я был готов на все, мною владела холодная ярость. Чтобы начать действовать, мне недоставало фактов, но я твердо решил, что обязательно добуду их. Раз я преступник, органы правосудия закрыты для меня, и, если я обращусь к ним с просьбой защитить мои права, меня просто поднимут на смех и выставят за дверь.Значит, остается одно — самому себе быть и судьей и присяжными, а когда понадобится, и судебным исполнителем.

Гостей было немного — в небольшом зале танцевало не больше десятка пар. Миссис Ламберт оказалась рыжеволосой женщиной с проницательным взглядом голубых глаз, которые, по-моему, подмечали гораздо больше, чем казалось со стороны. Когда меня представили, она посмотрела на меня пристально и задумчиво. Мне почему-то показалось, что она читает газеты и знает, кто я такой. И однако же не воспротивилась моему присутствию.

Слай тоже был там, и меня официально ему представили; Огден Слай — так звучало его полное имя. Никто из нас и не подумал протянуть другому руку. Он только слегка наклонил свою огромную голову, а руки его так и болтались, словно гигантские щупальца осьминога. Его красноватые глаза заглянули в мои, а рот с нависшим над ним крючковатым носом пришел в движение. Должно быть, это означало что-то вроде официального приветствия, но никаких слов я не услышал.

Луиз излучала обаяние, на ней было одно из тех платьев, какие женщины надевают, чтобы выставить на всеобщее обозрение свои прелести. Легкость и прозрачность платья, плотно облегавшего это полное жизни тело, усиливали его привлекательность.

— Эд, да прекрати ты пялиться на мои ноги! Я не хочу, чтобы родители подумали, что ты безнадежно старомоден или, хуже того, начинаешь стареть. Ты такой несовременный… Не думай, ты приглашен сюда не для того, чтобы пожирать глазами мои коленки.

Я не отреагировал на ее шутку. Мысли мои были далеко. Я думал о моем верном псе, лежавшем сейчас при смерти. Я пришел сюда с единственной целью — заполучить карты, которые мне были нужны, чтобы выиграть.

Джон Ламберт показался мне доброжелательным и слегка озабоченным. Он был неизменно приветлив с гостями, что обычно свойственно людям, которые, став влиятельными, не теряют способности серьезно и глубоко мыслить. И все-таки его снедало какое-то беспокойство.

Слай буквально не отставал от девушки. Он танцевал с ней, и во время танца его длинные волосатые беспокойные руки шарили по ее телу, впивались в ее нежные плечи, при этом грузное тело и пустое бессмысленное лицо казались всего лишь студенистой грудой плоти.Картину дополнял красноватый блеск глаз, крючковатый нос, напоминавший клюв попугая, и узкий рот.

Прошло уже довольно много времени с тех пор, как я появился в зале, и мне начало казаться, что я пришел зря. Но я не собирался сдаваться.

В любом случае я оказался в лучшем положении, чем один из молодых гостей, которого мне представили как Уолтера Картера. Насколько я понял, он сопровождал крохотную подвижную блондинку, которая, обнажив все имеющиеся у нее прелести, болтала без умолку. В минуту она произносила невероятное количество слов, но до сих пор не изрекла еще ничего путного. Она могла бы написать полное собрание сочинений в пятидесяти томах на тему погоды, и все для того, чтобы, прочитав их, высунуть голову в окно и понять, что на улице идет дождь. Она напоминала надоедливого ребенка, и у Уолтера Картера было такое выражение лица, будто он только что съел тухлое яйцо и не может отделаться от его омерзительного вкуса.

Но, в конце концов, она была единственным неудобством на этой вечеринке.

От меня, похоже, ждали, что я буду увиваться вокруг дам. Я оглядел их всех до одной — вечерние платья открывали, конечно, больше возможностей, чем будничные наряды. Но я никогда не любил танцевать. На мой взгляд, существуют куда более интересные способы времяпрепровождения, нежели топтание на цыпочках под музыку с хорошо «упакованным» изящным грузом в руках. Конечно, это всего лишь мое личное мнение.

Около десяти, воспользовавшись привилегией гостя, я решил пройтись по дому, чтобы удовлетворить свое любопытство мошенника.

В одном из крыльев дома у Джона Ламберта был кабинет и библиотека, и, судя по ним, его не очень интересовала светская жизнь. Ему хватало того, что у него есть свое местечко, — довольно уютное, уставленное стеллажами книг в кожаных переплетах, с длинным столом, пишущей машинкой и рабочим креслом. Я заметил, что почти все профессионалы высшего класса имеют обычно что-то вроде кабинета с библиотекой, но имеют ли они его просто по той причине, что любят работать в одиночестве, или потому, что предпочитают компанию книг женскому обществу, — этого я сказать не могу.

Прогуливаясь по дому, я вышел на веранду и спустился в небольшой внутренний дворик в задней части дома, окинул взглядом клумбу, освещенную лунным светом, и направился обратно. Из кабинета доносились голоса. Воспитанный гость на моем месте кашлянул бы, джентльмен поспешил бы уйти, но я, будучи мошенником и гордясь этим, на цыпочках подкрался к двери и прислушался.

Слай, человекообразный осьминог, разговаривал с Джоном Ламбертом:

— Конечно, он выдвигает странные требования, но я сделал все, что мог. Я не скрываю, что мне нужна Луиз, но, с другой стороны, я всеми способами пытался защитить ваши интересы. Можете взглянуть на это письмо сами. Этот человек в отчаянии, возможно, даже умом тронулся, но он требует, чтобы ему представили доказательства, и я не сомневаюсь, что он своего добьется. Вот, почитайте.

На несколько мгновений воцарилась тишина, послышался шелест бумаги, и лязгнула металлическая дверца сейфа. Дальнейшие слова были произнесены так тихо, что я не смог разобрать их. Скрипнул стул, хозяин и его гость покинули кабинет.

Я выждал немного для приличия и вернулся в гостиную.

— Да что с вами такое сегодня случилось, мужчины? — воскликнула Луиз. — Все куда-то уходите, я из-за вас чуть не пропустила танец. Ну-ка, давайте взбодримся немного, попробуем пунша. Правда, мы только что по ошибке плеснули туда целую бутылку укрепляющего средства для волос, но ничего.

Джон Ламберт поднял руку:

— Друзья мои, я собрал вас сегодня, чтобы в тесном кругу друзей объявить о помолвке Луиз и мистера Огдена Слая. Луиз — наша единственная дочь, а Огден — один из самых удачливых молодых предпринимателей города. Давайте же поднимем наши бокалы за их здоровье.

При этих словах лицо миссис Ламберт побледнело, она провела рукой по глазам. Луиз стояла выпрямившись, её малиновые губы были приоткрыты в улыбке. Она обвела взглядом комнату и, наткнувшись на меня, с вызовом посмотрела мне в глаза. Огден Слай снова зашевелил руками, пригладил волосы и стиснул узкий рот. Уолтер Картер глубоко вздохнул, собираясь что-то сказать, но воспитание взяло верх над порывом, и он промолчал.

Все-таки воспитание иногда мешает.

Я поклонился, выпил за их здоровье, и, воспользовавшись удобным случаем, незаметно выскользнул, и направился в кабинет. Поскольку я был мошенником, то меня не стесняло воспитание, этикет и прочие условности.

Сейф представлял собою мудреную штучку. Но я на своем веку повидал немало замков с комбинациями и разбирался в них лучше, чем тот, кто их изобрел. Оказавшись перед обычным сейфом, я иногда использую отмычку собственного изобретения, хотя знаю, что открыть его можно даже при помощи маленького карманного стетоскопа — особых усилий тут не требуется.

Открыть сейф Джона Ламберта тоже не составило труда.

Нужные мне письма были перевязаны бечевкой и лежали на видном месте. Почерк был правильный, хотя и несколько своеобразный — с легким наклоном влево. Автора писем звали К.В. Кинсингтон, и выражался он прямо, без обиняков, так как ходить вокруг да около не видел никакой необходимости. Вместе с Джоном Ламбертом он был замешан в истории с тяжбой по поводу крупного контракта на дорожные работы и получил взятку. Это было очень давно, в те времена Ламберт был всего лишь честолюбивым молодым человеком. Похоже, он считал, что автора писем уже давно нет в живых, но тот неожиданно возник на горизонте, объявив о себе письмом, из которого было видно, что он жив и собирается шантажировать Ламберта. Своим посредником он избрал Огдена Слая, написав, что не видит необходимости встречаться с Джоном Ламбертом лично: Ламберт, дескать, и так узнает его почерк, а описанные события ему знакомы.

Быстро перелистав письма, я сделал несколько копий почерка. Я пока еще не имел четкого представления о том, что буду делать дальше, но образец почерка мне, конечно, пригодится. На криминальном поприще я стал специалистом в трех вещах: во вскрытии сейфов, в подделке бумаг и еще в одном деле — в использовании собственных мозгов. На своем веку я встретил всего несколько сейфов, с которыми не смог справиться, но ни разу еще мне не приходилось сталкиваться с почерком, который поставил бы меня в тупик. Немного потренировавшись, я мог перед свидетелями набросать любое письмо чужим почерком, причем так же быстро, как если бы это был мой собственный.

Судя по всему, история эта длилась уже около года, и Огден Слай, действуя от имени своего заказчика, неизменно «доил» Ламберта, получая при этом свой «навар». Чего там только не было — и письма, и счета, и всякие другие бумаги. Последним его требованием было, чтобы Луиз стала его женой. Он не называл причин, а просто выдвинул это требование.

Бегло пробежав глазами бумаги, я сделал образцы почерка — на тот случай, если они понадобятся, — и закрыл сейф. Внезапно какое-то шестое чувство подсказало мне, что я не один. Я повернулся — в дверях стояла рыжеволосая миссис Ламберт, изучая меня своим проницательным взглядом.

— Черт! — невольно вырвалось у меня.

Я уже так привык к тому, что, пока я выполняю работу, рядом со мной на страже всегда стоит Бобо, что потерял бдительность и забыл проследить за тылами.

— Я помешала? Извините.

Я разозлился. Разозлился на себя, на эти дурацкие условности и на этот идиотский общепринятый обычай, когда дамы почему-то должны извиняться, когда в их присутствии произносят бранное слово.

— Я сказал «черт», — проговорил я, почувствовав, что злость проходит, и решил попробовать перекинуть мяч в ее ворота.

— Думаю, мне просто показалось, — сухо заметила она. — Нам не хватает вашего общества. Луиз говорит, что с удовольствием потанцевала бы с вами.

Она стояла, не собираясь уходить. Конечно же она видела меня около сейфа и наверняка поняла, что я неспроста сшиваюсь в кабинете мужа, где мне совсем нечего делать. Интересно, закроет ли она глаза на то, что видела? И если да, то почему — просто из вежливости, как хозяйка дома, или по какой-то другой причине? Этого я не знал, а посему поклонился и вышел, чтобы потанцевать с Луиз.

Да, это был танец так уж танец!

Луиз смеялась, овевая меня ароматом духов, и подшучивала надо мной, называя «папочкой, которому все до лампочки». Я, конечно, понимал, что тут тоже какая-то игра, только не знал, кто сдает карты, а поэтому помалкивал.

— Ну давай же, папуля! Неужели тебе все до лампочки? — посмеивалась она. — Не могу же я танцевать в обнимку с воздухом! Ты бы хоть прижался ко мне, что ли, чтобы я почувствовала, что у меня есть партнер. Ведь ты же наверняка обжимался с девицами на воскресных школьных пикниках, которые были для вас пределом мечтаний. Да поживее. Ведь это же все-таки джаз! Пошевели конечностями, а то мои бедные родители еще, чего доброго, подумают, что мой новый друг не человек, а манекен из витрины. Давай же, Эд, не спи на ходу!

— А где костюм, в котором ты была в тот вечер, когда я впервые встретил тебя? — нанес я ответный удар.

— Кто же надевает на танцы костюмы? — заметила она.

— А не разрешишь мне взглянуть на него?Взгляд ее сделался на мгновение задумчивым.

— Я и так могу сказать тебе то, что тебя интересует, — произнесла она наконец. — Кто-то залез в мой гардероб и вырвал из рукава клок. Только не понятно, кому это понадобилось и зачем.

Я глянул на ее обнаженную руку, на которой не было не только следов собачьих клыков, но даже намека на синяк, и задумался над ее объяснением. Она действительно не могла оказаться в моей квартире, когда был ранен Бобо. В тот вечер она была со мной. Музыка замолчала, парочки разошлись, и к нам подошел человекообразный осьминог.

— Все, это последний танец. А после ужина, Луиз, я танцую с тобой.

Она кивнула, все еще прижимаясь ко мне, словно надеясь найти поддержку и избежать нежелательного танца.

— Прошу прощения, Дженкинс, — обратился ко мне человекообразный осьминог. — Так уж получилось, что карты ложатся в мою пользу, и я точно знаю, что вы проиграете.

Голос и весь его облик вызывали во мне раздражение.

— Я еще никогда не проигрывал, — сказал я. — И лучше не обольщайтесь, что карта ложится только в вашу пользу. У меня тоже припасено кое-что.

— Что же, интересно? — поинтересовалась Луиз, нахмурив бровки, но в глазах ее заплясали чертики.

— Хороший игрок всегда умеет припрятать туза, — быстро проговорил я.

— Вот как? — изумилась она. — Тогда у меня тоже есть припрятанный туз. Я знаю, про что вы говорите.Про покер. Кстати, у хорошего игрока должна быть не только нужная карта, но и еще одна, такая же, лежащая рядышком. Как это там у вас называется?.. А-а, «спиной к спине», вот как.

— Ну ладно, хватит болтать глупости! — нетерпеливо одернул ее Слай и, схватив своими длинными волосатыми руками за гладкое плечико, утащил прочь.

Несколько мгновений я наблюдал за ними, но потом внимание мое отвлек поток слов, исходивший из прелестного ротика более чем оживленной блондинки. Я не ощущал пока необходимости начинать конкретные действия против Огдена Слая, так как не был уверен, что именно он стрелял в мою собаку, хотя…

Наконец вечер подошел к концу. Почему я согласился посетить этот прием, я так и не понял. Скорее всего, это были подготовительные действия к более серьезному шагу, и было совершенно ясно, что мне не удалось проникнуть в мотивы, движущие игроками.

Луиз проводила меня до входной двери, обвила руками и поцеловала в губы. Поцелуй этот, поспешный и твердый, был, скорее всего, показным, и я быстро огляделся, ища глазами того, для кого он предназначался.

Зрителей было двое. В уголочке, с лицом, напоминавшим застывшую маску, и ничего не выражающим взглядом, стояла миссис Ламберт. Она стояла в самом конце коридора, куда совсем не попадал свет, и я не был уверен, заметила ли ее Луиз. Возле одного из окон, выходивших на веранду, я заметил какое-то движение и, приглядевшись, увидел Огдена Слая, притаившегося в тени. Интересно, знает ли девушка, что он там?

Поцелуй мог предназначаться для обоих. А возможно, она думает, что наблюдатель только один. Если она имела в виду свою мать, то, вероятно, хотела показать ей, что не любит Огдена Слая. Если же она видела возле окна Слая, то тут мне трудно понять, как дальше повернется игра.

Я сел в автомобиль, все еще чувствуя на губах этот твердый поцелуй, выехал на улицу и вскоре свернул на обочину, притаившись в тени деревьев, чтобы проверить, нет ли за мной слежки. Улица вроде бы была пустынна.

Я направился к собачьей лечебнице. Сейчас меня гораздо больше интересовало состояние Бобо, нежели все остальное, и все-таки я чувствовал в мозгу какое-то шевеление, какое-то воздействие неизвестных сил, ввергнувших меня в водоворот событий, о которых я не знал практически ничего.

Все в этой истории было замешано на конфликте эмоций, которые были так сильны, что могли влиять на ход жизни конфликтующих сторон, хотя при этом все было скрыто под маской респектабельности. В этой странной ситуации я чувствовал, что меня все сильнее тянет к этой девушке, моя симпатия к ней росла.

Псу стало лучше. Силы его быстро возвращались по мере того, как крепкий организм вырабатывал новую кровь взамен потерянной. Мне сказали, что уже через несколько дней я смогу забрать Бобо. Новость меня порадовала — я-то думал, что еще не скоро воссоединюсь со своим четвероногим другом.

Вернувшись домой, я поставил машину в гараж, поднялся на лифте и вставил ключ в замок. Вдруг из квартиры послышался страшный грохот, я машинально отпрянул, прижался к стене и приготовился дать отпор.Дверь распахнулась, чуть не ударив меня по лицу, и какая-то темная фигура понеслась по коридору в сторону черной лестницы. Похоже, неизвестный предвидел, что я отшатнусь, — чтобы принять защитную позу, — и, воспользовавшись этим, удирал теперь со всех ног.

Я опрометью кинулся в квартиру. На полу на спине лежал человек, глаза его закатились в предсмертной муке, и он беспомощно хватался за грудь, из которой торчала рукоятка ножа. Только тут до меня дошло, каким я был идиотом. Ведь я знал, что Огден Слай не из тех, кто станет сидеть сложа руки и спокойно взирать, как кто-то вмешивается в его игру. Увидев меня в доме Ламберта, он понял, что конфликт неизбежен, что так просто ему от меня не отделаться, а значит, нужно поставить передо мной преграду, пока я не успел испортить ему все дело.

Что за наказание быть мошенником, которого знает вся полиция! Ведь полиция всегда готова повесить любое преступление на человека с «прошлым». Слай знает это, поэтому он поручил кому-то заманить в мою квартиру человека, прикончить его и спокойно ждать, как будут развиваться события — дальше-то в дело вступит полиция. Будучи мошенником, известным в нескольких странах и в десятке штатов, я никогда не смогу убедить ни один суд присяжных, что это не я всадил нож в грудь несчастного.

Я не сомневался, что в полицию уже позвонил таинственный голос, назвавшийся «одним из жильцов» и пожелавший остаться неизвестным, и сообщил, что слышал звуки борьбы и крики из моей квартиры. Полиция наверняка уже мчится сюда, а я стою здесь, рядом с умирающим, прилично одетым незнакомцем.

Губы его, скривившись в муке, пытались что-то произнести, но когда я склонился над ним, он был уже мертв. На улице послышался рев сирены и визг тормозов, и полицейский автомобиль, вынырнув из-за угла, остановился перед моим домом. Рев полицейской сирены гулко пронесся по улице, эхом отдаваясь от зданий, и ворвался в окно моей квартиры.

Человек, лежавший на полу, был мне незнаком. Того, кто опрометью бросился на лестницу, я тоже не знал. Лица его я не успел разглядеть, зато мое внимание привлекли его плечи, скособоченные в одну сторону. Я заметил также, что рука у него перевязана, — вполне возможно, что под бинтами следы собачьих клыков. Если это так, то…

У меня не было времени на размышления. Полиция, должно быть, уже внизу и с минуты на минуту появится у дверей моей квартиры.

Я выглянул в окно. Тремя этажами ниже, в зловещем мраке ночной улицы, мерцающей тусклыми огнями, вырисовывались очертания дворика, украшенного цветами и декоративным кустарником.

Я нашел в чулане моток веревки, приподнял тело вместе с ковриком, на котором оно лежало, и обвязал его за плечи, закрепив морским узлом, тугим и в то же время дававшим возможность по мере надобности ослабить веревку или затянуть ее туже. Потом я подкатил кровать к окну, пропустил веревку через медную спинку, чтобы скомпенсировать тяжесть, поднял тело и осторожно опустил его во двор.

Подергав за веревку, я освободил от нее тело и втянул ее обратно. Через минуту в дверь требовательно постучали. Я открыл и увидел группу людей в полицейской форме. На мне был домашний халат и тапочки.

— Говорят, у вас слышали шум борьбы. В чем дело? — проговорил главный, лицо его было бледным и напряженным.

Чувствовалось, что он наслышан об Эде Дженкинсе и боится допустить промах. С ним были еще четверо, правда, вид у всех у них был довольно понурый. Я почувствовал себя более уверенно.

— О, значит, вам сказали про мой звонок? — спросил я.

— Ваш звонок? — удивился полицейский.Я рассеянно посмотрел на него:

— Конечно. А кто, по-вашему, вам звонил?

— Дежурный сержант доложил мне, что звонивший отказался назвать свое имя, сказал, что живет в этом доме и что сверху слышен какой-то подозрительный шум.

Я кивнул. Разговор принимал нежелательный оборот.

— Я не назвал своего имени, боялся, что полиция мне не поверит. Последнее время мне бывает трудно в чем-либо убедить ваших ребят. В квартире наверху был шум, и я точно слышал, как кто-то упал на пол. Потом — звук убегавших шагов и тишина. Ну я и позвонил дежурному сержанту.

Офицер поскреб затылок:

— Но звонивший утверждал, что в квартире наверху живет Эд Дженкинс, известный всем Неуловимый Мошенник.

Я рассмеялся:

— Ах, вот оно что. Тут произошла путаница. Сержант спросил меня, к кому им обратиться, если понадобится дополнительная информация, и я посоветовал ему направить своих людей в квартиру Эда Дженкинса. А он, наверное, все перепутал. Вы бы поднялись в квартиру выше этажом, офицер, да взглянули, что там делается.Вы же понимаете, что с моим прошлым мне никто не верит, хотя я давно «завязал». Если за милю от меня произойдет что-нибудь эдакое, то всегда найдутся «добрые люди», которые станут говорить, что это моих рук дело. Вот почему, что бы ни произошло, я всегда стараюсь поставить в известность полицию.

Он стоял, переминаясь с ноги на ногу и наморщив лоб, мучительно напрягая свои слабые полицейские мозги.

— Ладно, я туда поднимусь, изрек он наконец. — Только сначала осмотрю вашу квартиру. Прямо сейчас. — С этими словами он вошел, сунул руки в карманы и принялся шагать по квартире.

— Пожалуйста, проходите, господа, — пригласил я остальных. — Я сожалею, что по настоянию многочисленной группы избирателей не могу теперь предложить вам элементарного гостеприимства, но эта поправка к конституции касается, скорее, мошенников, нежели полицейских чинов или представителей законодательной власти. Пожалуйста, прошу вас.

Моя речь заставила их на мгновение задуматься, но, и поразмыслив немного, они вряд ли что поняли. Войдя с настороженным, даже несколько враждебным видом, они принялись бродить по моему жилищу.

— Вам, конечно, известно, что из полицейского участка каждые две-три недели присылают людей осматривать мою квартиру, — невозмутимо проговорил я. — Если вам потребуется моя помощь, дайте мне знать.

Они не отреагировали на мое замечание, а продолжали ходить по квартире, пока не убедились, что в ней нет ничего подозрительного. Тогда старший полицейский решил подняться этажом выше. Я «сделал ход конем» и принялся отговаривать его:

— А вдруг я ошибся и вы только напрасно потревожите жильцов? Если же мои предположения правильны и там действительно совершено преступление, у них было достаточно времени, чтобы замести следы. Наверное, не стоит туда ходить.

Полицейский задумчиво посмотрел на меня и повел своих подчиненных наверх. Там их встретил целый хор недовольных сонных голосов — жильцы дружно недоумевали, что полиция делает здесь в такое время суток, — послышались словесные угрозы, переросшие в шумную перепалку. Я понял, что для жильцов сверху я уже никогда не буду добрым соседом и лучше мне куда-нибудь переехать.

Сосед сверху явно переборщил, раздавая обещания разобраться со всеми присутствующими и описывая, как полетят их головы после того, как он все доложит их начальству, — за это они тщательно обыскали его квартиру. Я слышал, как их ноги тяжело топали по полу. В квартире обнаружили спиртное. Сколько его там нашли, точно не знаю, но, по-моему, достаточно, чтобы спасти свои головы от начальственного разноса. Забрав владельца конфискованного товара и прихватив несколько «вещественных доказательств», они спустились вниз. Я и понятия не имел, что сосед занимается подпольной продажей спиртных напитков, теперь же карты ложились в мою пользу. Однако полиция могла вернуться в любое время, чтобы еще раз расспросить меня и выслушать мои показания. Поэтому я не стал тратить времени даром: подождал, когда они уйдут, не без труда перетащил труп в машину, осторожно вывел ее из гаража и уже через несколько минут мчался по ночным улицам.

Еще раньше я предусмотрительно разузнал, где живет Огден Слай. Остановив машину в темном переулке в паре кварталов от его дома, я бесшумно проник в его гараж и угнал автомобиль, хотя мне и пришлось изрядно попотеть над замком. Открывая его, я постарался не оставлять отпечатков пальцев. Соединив контактные провода, я включил зажигание, вывел машину на улицу и поехал к тому месту, где оставил свой автомобиль.Переложив труп в машину Слая, я сел за руль и, вздохнув с облегчением, направился в сторону реки. Там я вынул нож из груди убитого и забросил его подальше в воду. Коврик же спрятал в кустах, собираясь позднее зарыть его. Посадив труп на сиденье, я нажал на газ, направил машину под откос и, выпрыгнув на ходу, принялся наблюдать, как дорогостоящий автомобиль кувыркается в воздухе. Дождавшись, когда раздался прощальный грохот, я повернулся и пошел обратно.

Все, у Огдена Слая больше нет дорогого автомобиля, и, кроме того, — если он собирался повесить на меня убийство, — теперь ему самому придется поерзать и дать кое-какие объяснения властям.

Было раннее утро, когда я поставил собственную машину в гараж и прилег на несколько часиков. Похоже, мой «отпуск» кончился и период законопослушания подошел к концу. Теперь мне снова придется играть в эти игры с переодеванием, снять три-четыре квартиры в разных частях города и оборудовать каждую на свой манер.В душе своей я крыл последними словами человека с красными глазами, птичьим ртом и щупальцами вместо рук. Я ничего не мог с собой поделать — он явно влиял на мое нынешнее самочувствие.

Главные события разыгрались после обеда. Полиция обнаружила и опознала разбитую машину еще до того, как Огден Слай заметил ее пропажу. После этого события начали развиваться стремительно. Убитым оказался Эндрю Карузерс, известный больше как Неистовый Энди. Он был из хорошей семьи и занимал высокое положение в обществе. В недавнем прошлом он подвергся серии вымогательств — шантажисты неотступно преследовали его.Двое-трое его наиболее близких друзей знали о том, что он платит кому-то, и даже не раз слышали, как он грозился прибегнуть к крайним мерам, если суммы не снизятся! Однако никто из них не знал имени вымогателя, знали только, что его требования становились все тяжелее.

В тот роковой вечер Неистовый Энди вышел из дому с каким-то неизвестным, никому не сказав ни слова. Единственное, что он сделал, — это позвонил в свой клуб управляющему и сказал, что, если с ним что-нибудь случится, пусть потребуют объяснений у человека с перевязанной рукой, сломанным носом, обвислым ухом и тремя золотыми зубами, живущего под именем Стронга в дешевом отеле на Первой улице в районе между Пайн и Хемлок.

С помощью этого описания полиция вышла на некоего Билла Пиви, имевшего не только криминальное прошлое, но и перевязанную руку. Он жил в упомянутом отеле под именем Берта Стронга, однако на момент совершения преступления имел железное алиби. И все же он был изрядно напуган. Очевидно, Неистовый Энди был не так уж молод и неопытен, как казался, и, судя по всему, ему удалось напасть на след того, кто был орудием в руках главного шантажиста.

Сопоставив факты, я пришел к выводу, что Билл Пиви работает на Огдена Слая. Именно он собирал с жертв деньги и тянул всю грязную работу. Но оказалось, что Карузерс знает больше, чем ему полагается: каким-то образом ему удалось выяснить, куда ведут ниточки и кто получает деньги; поняв, кто осуществляет поборы, он начал собственное расследование.

К этому времени Огден Слай счел, что обобрал Энди до нитки и что с него больше взять нечего. Из источника доходов он превратился в досадную помеху. Тогда было решено, что Пиви зайдет к Карузерсу, покается и предложит устроить встречу с главарем преступной шайки шантажистов, заманит жертву в мою квартиру, пообещав ему встать на его, Карузерса, сторону и вдвоем насесть на главаря, заставив того раскрыть карты. Предполагалось, что Пиви без труда откроет замок моей квартиры, спрячется там вместе с Карузерсом и будет ждать моего прихода. Так и случилось. Когда ключ повернулся в замке, Пиви, воспользовавшись темнотой, пырнул Карузерса ножом и бросился бежать, оставив меня с умирающим. Добравшись до ближайшего телефона, он позвонил в полицейский участок и, представившись владельцем одной из квартир, не пожелавшим назвать свое имя, «сообщил о случившемся».

Он думал, что меня схватят при попытке отделаться от тела человека, долгое время платившего дань вымогателю и уже впавшего в отчаяние. Все это было проделано достаточно ловко, хотя сама задумка показалась мне весьма посредственной и лишенной фантазии.

Тело обнаружили в разбитой машине Огдена Слая — тем самым я разрушил их планы и загнал их в тупик. Я допускал, что у Слая есть связи в полиции. Опытный шантажист, как и любой крупный мошенник, обычно имеет в полицейском управлении своих людей, которые всегда могут уладить дело, но только, конечно, не такое: убийство — дело серьезное.

Разумеется, у полиции возникли сомнения: странно, что перед тем, как найти свою смерть, Карузерс ехал, в машине Огдена Слая, в то время как сам Огден Слай утверждал, будто его машину угнали. Старый трюк. Любой мошенник, влипнув в историю с машиной, неизменно заявляет, что ее у него угнали.

Что же касалось Билла Пиви, называвшего себя Бертом Стронгом, то мне показалось, что я его когда-то видел. Учитывая его криминальное прошлое, я решил, что вся компания наверняка на время затаится и не станет предпринимать активных действий — ведь они никак не рассчитывали, что Энди Карузерс перед своей смертью даст описание человека, известного под именем Берта Стронга.

Как бы то ни было, я давно уже сидел за игорным столом, наблюдая за игрой и ничего не ставя на кон, — пора поставить несколько монеток и попробовать выиграть. Я подошел к телефону и набрал номер Ламбертов.Трубку сняла Луиз.

— Мне нужно поговорить с тобой. Когда тебе удобно?

— Как это мило, Эд, — промурлыкала она на другом конце провода. — Ты хочешь пригласить меня поужинать или просто покататься?

— Встретимся возле «Рандеву» в восемь, — выпалил я.

— Бог ты мой, Эд, до чего же у тебя грубые манеры!Когда джентльмен приглашает даму поужинать, имеется в виду, что он должен заехать за ней, чтобы быть уверенным, что таксист не завезет ее куда-нибудь по дороге.

Все это начинало мне надоедать — слишком уж долго мне морочили голову.

— Жду тебя там, где сказал, — коротко отрезал я.

— О, Эд, ты так добр ко мне! — запела она воркующим голоском, но я уже швырнул трубку на рычаг.

Эта девица опять взбесила меня, и все же я не мог сдержать улыбки. Перед тем как встретиться с нею, мне предстояло кое-что сделать. Существуют разные способы получения информации, в том числе не совсем официальные, неприемлемые для полиции. Но как раз такой способ позволит мне узнать, как обычно действовал некий Огден Слай; возможно, этот способ сможет пригодиться и в дальнейшем.

Впрочем, иногда можно получить информацию и совершенно неожиданно, не рассчитывая на это. Путь к месту, в которое я направлялся, пролегал мимо здания суда, и я заметил, что на ступеньках толпятся какие-то люди, среди них один чуть ли не взлетал к небесам, потрясая пачкой писем.

Я остановился, чтобы узнать, в чем дело, и вскоре догадался, что он продает письма, которые «могут содержать в себе либо все, либо ничего». Мою догадку подтвердил остановившийся рядом прохожий:

— Это управляющий по делам наследства. Когда умирает очередной бедолага, оставив после себя хоть какое-то имущество, он распродает его, устраивая нечто вроде аукциона. Оказывается, существует немалый спрос на старые письма, чеки, векселя, разные любовные послания, перевязанные розовой ленточкой, которые остаются после смерти одиноких людей. Есть, знаете ли, любители, для которых это стало хобби, а есть те, кто на этом зарабатывает. Они готовы заплатить управляющему кругленькую сумму, чтобы заполучить эти бумаги. Я давно работаю в здании суда и частенько вижу эти аукционы. Вот этот малый, например, сшивается здесь уже не один год.

Я посмотрел на человека, который, поднимаясь по ступенькам, протягивал руки к связке бумаг, предлагая свою цену. Это был не кто иной, как мой старый знакомый Огден Слай собственной персоной. Его жирное пузо, колыхаясь, выступало вперед, на оплывшем лице ни тени эмоций, а нервные руки жадно тянулись к пачке писем.

Я поспешил убраться из виду и задумался. Огден Слай, замешанный в таинственной смерти, должно быть, уже дал в окружной прокуратуре подписку о невыезде до окончания следствия и все же не допускал мысли, что можно пропустить хотя бы один аукцион, где продаются письма мертвецов.

Обойдя здание суда, я вошел в него с другой стороны и отыскал стенографистку управляющего по делам наследства. Я попросил ее порыться в картотеке имущества, оставленного бедняками, и узнать, не выставлялось ли на продажу что-нибудь из вещей некоего К.В. Кинсингтона после его смерти. Она окинула меня равнодушным взглядом, свойственным всем клеркам, живущим на зарплату государственного служащего, зевнула, вышла из комнаты и вскоре вернулась, неся толстую книгу с описью имущества умершего К.В. Кинсингтона. Среди оставшихся после него вещей числились: пистолет, патронная лента, наручные часы, кое-что из одежды, чемодан и пачка писем.Все это было продано с аукциона, а вырученная сумма аккуратно занесена в книгу.

Теперь я знал все, что хотел. Мне стало ясно, как удавалось Огдену Слаю безнаказанно шантажировать людей, сохраняя при этом собственную репутацию. Он заполучал письма, читал их, составляя представление о владельце, потом находил их авторов, — вот, собственно, и все.

Как правило, люди, чьи письма продавались с аукциона, были неудачниками, однако в хранившихся у них письмах прослеживались основные жизненные этапы этих людей. Для того, кто жил вымогательством, содержание этих писем представляло надежный источник дохода. Конечно, бывали случаи, когда шантажист вытягивал пустой билет или когда игра не стоила свеч — ему попадалась, например, какая-нибудь бедная вдова, готовая отдать последние гроши, лишь бы скрыть от соседей, что ее сын просто-напросто бездельник, а не преуспевающий, как они считают, делец. И все-таки среди всей этой мелочи могло встретиться и что-нибудь значительное, что-нибудь вроде писем К.В. Кинсингтона, — наживка, на которую можно выудить крупную рыбину типа Джона Стонтона Ламберта. Интересно, что Огден Слай посадил Ламберта на крючок так ловко, что продолжал считаться другом семейства и даже настоял на оглашении его помолвки с Луиз.

В конце концов у меня начали появляться кое-какие мысли. Весь вечер, что я пробыл с девушкой, они копошились в моей голове. Она же болтала такой легкомысленный вздор, что я не мог не смеяться. Весь ее вид говорил о том, что нет в мире ничего, что могло бы ее обеспокоить.

Я попытался перевести разговор на Огдена Слая и ее помолвку.

— Помолвка! — возмутилась Луиз. — Похоже, мой папочка, которому обычно все до лампочки, на этот раз переусердствовал. Противный, гадкий! В следующий раз я займусь любовью с тобой, Эд Дженкинс… Ну, пойдем потанцуем. Перед тем как покончить с этим «филе миньон», мне хочется еще раз повертеться.

Тогда я попробовал изменить курс.

— Я уезжаю из города недели на три-четыре, — как бы невзначай заметил я.

Она споткнулась и прильнула ко мне:

— Но… ты не сделаешь ничего плохого?

Я рассмеялся, заметив, как внезапно побледнели ее щеки:

— Разумеется. Не думаешь же ты, что я уезжаю из города, чтобы учинить какую-нибудь пакость?

Мы еще немного потанцевали, но уже молча.

— Пойдем, я устала. Хочу поесть и выпить глоток чая.Знаешь, Эд, ты безнадежно отстал от жизни, и у тебя поразительно скучные манеры. По-моему, ты можешь просидеть весь вечер над апельсиновым соком. Рассудительность уже давно вышла из моды.

Мы вернулись за стол, и Луиз, опустив глаза и внезапно ссутулившись, принялась уныло ковырять ножом и вилкой содержимое тарелки. Через несколько минут она, пространно извинившись, отпросилась на минуту, а когда вернулась, я заметил, — несмотря на свежий слой пудры, — что глаза ее покраснели. Ясно одно: я был слишком важной фигурой в игре, в которой она участвовала, или, по крайней мере, думала, что участвует.

Наконец, придя к какому-то решению, Луиз заметно взбодрилась, снова стала жизнерадостной и беззаботной, словно выпускница колледжа. Я огляделся по сторонам — не вызвана ли эта перемена каким-нибудь событием извне, — но в зале было полно народу, и я не знал, на кого думать.

Мы ели и снова танцевали, потом она попросила, чтобы я отвез ее домой, и было в ее тоне что-то такое, что вызвало у меня подозрение. Тем не менее я поехал с ней. Дело зашло уже довольно далеко, и, хотя мне казалось, что я знаю, как все обернется, мне все же хотелось разузнать побольше, прежде чем открывать свои карты.

Дорогой ласкам и нежностям не было конца. До сих пор я имел о них абстрактное представление и считал себя слишком зрелым, чтобы заниматься подобными вещами. Но ее трепетные поцелуи, жаркое дыхание, губы, страстно льнущие к моим, заставили меня поверить, что время пошло вспять и все вокруг перевернулось.

И все же мои мысли витали вдалеке от этого автомобиля и девушки, где-то в глубинах несгораемого сейфа Джона Ламберта. Думал я также об оплывшем теле Огдена Слая, об этих красноватых глазах и птичьем носе, и всякий раз мне казалось, что я вижу, как его беспокойные красные волосатые руки скользят по голому плечику девушки.

Я снова пытался перевести разговор на ее помолвку и узнать, каково ее истинное отношение к Огдену Слаю.Но стоило мне упомянуть его имя, как настроение ее резко переменилось. Она содрогнулась, словно холодный ночной воздух пронзил насквозь ее тело, поцелуи стали безжизненными, и она вдруг разразилась горькими рыданиями, сотрясающими все ее хрупкое тело.

Но буря эта прекратилась так же внезапно, как и началась.

— Я люблю тебя, Эд, — сказала она, прильнув губами к моим, мокрой щекой прижимаясь к моему лицу, глаза ее блестели от слез. — Я так люблю тебя! Хотя знаю, чем все это кончится…

Я удивленно посмотрел на нее.

— Знаешь, Эд, — внезапно сказала она, решив сразить меня наповал, — ты похож на хлопотливую мамашу, без устали пекущуюся о своих чадах и не замечающую, что они давно уже выросли. Как только она принимается учить их уму-разуму, они тут же просят ее отвалить. Ведь я для тебя такое чадо, да, Эд?

Я рассмеялся. Мне-то казалось, что с ней все предельно ясно, и только теперь я начал понимать, как умело малышка распоряжается имеющимися у нее козырями.

Я отвез ее к месту, где она оставила свою машину, и отправился домой. Мне предстояло поработать над письмом К.В. Кинсингтона к Огдену Слаю. Когда работа была закончена, это оказался настоящий шедевр.

Схема действий Огдена Слая была проста. Сначала он раздобыл письма, содержащие сведения об участии Джона Ламберта в одной не совсем честной сделке, а потом предъявил ему свои требования, исходившие якобы от Кинсингтона, человека, который к этому времени был уже давным-давно мертв. Мое письмо представляло собой подделку, но я не сомневался, что этот номер пройдет. В своем письме я сообщал шантажисту, что он сделал ошибку, думая, будто я мертв, — просто меня долго здесь не было и, воспользовавшись этим, мой друг присвоил мои имя, работу и имущество, потом этот друг умер, о чем я не был осведомлен, и все мои бумаги исчезли. После долгих и кропотливых трудов все-таки удалось напасть на след писем, и в результате поисков я обнаружил, что новый владелец принадлежавших мне некогда бумаг использует их с целью шантажа. Я писал, что все деньги, до последнего цента, добытые вымогательством, должны быть возвращены мне, в противном случае Огдена Слая ждет тюрьма, хотя мне не хотелось бы идти на крайние меры.

Я долго думал над тем, каким путем Слай должен вернуть эти деньги, и в конце концов потребовал от него, чтобы он перевел их в Национальный железнодорожный банк на счет К.В. Кинсингтона.

На случай, если трюк с письмом не удастся, у меня было в запасе и еще кое-что. Я постарался представить себе ход мыслей Огдена Слая. Конечно, он не на шутку встревожится, понимая, что его правая рука — Билл Пиви — запросто может подставить его, и тогда, без сомнения, полиция заподозрит его в профессиональном шантаже. Это было бы для него полным крахом.

У него теперь есть только один выход — по возможности дольше морочить мне голову, оттягивая время, и постараться добиться личной встречи, а там уж — кому повезет.

Я написал в Национальный железнодорожный банк письмо, в котором объяснял, что собираюсь на днях заехать к ним и открыть у них счет, а потому, если на мое имя поступит крупная сумма денег, прошу принять эти деньги и подержать до того времени, когда я смогу приехать и оформить счет надлежащим образом. В письме я указал номер почтового ящика, на который я получал почту, чтобы нельзя было выследить, что она попадает в руки Эда Дженкинса.

Закинув письма на почтамт, я отправился навестить Бобо. Пес почти поправился и уже мог ходить, но я решил пока не забирать его. Во-первых, я боялся, что рана может открыться, а во-вторых, мне еще предстояло кое-что сделать. Сочтя, что на сегодня хватит, я вернулся домой и завалился спать.

На следующее утро мне позвонила миссис Ламберт и пригласила поужинать; это будет всего лишь неофициальный ужин, сказала она, только Луиз с женихом, мистер Ламберт, она и я. Я был немало удивлен. Мне вспомнилось лицо этой женщины — спокойное, без всяких эмоций, с проницательными глазами, внимательно наблюдающими за каждым движением дочери. Я принял приглашение. До чего мне хотелось взглянуть на Огдена Слая сегодня вечером!

По моим подсчетам, Огден Слай должен был получить письмо с утренней почтой. Так же как и Национальный железнодорожный банк. То, что именно в этом банке Огден Слай имеет личный счет, я обнаружил, когда рылся в бумагах, хранившихся в сейфе Джона Ламберта. Я представил себе реакцию Огдена Слая, когда он получит это письмо. Первым делом он бросится в банк в поисках информации относительно счета некоего К.В. Кинсингтона и там без труда сможет ознакомиться с моим письмом, а уж из письма узнает и мой адрес, о чем мне очень скоро станет известно.

Однако я не слишком обольщался. К полудню в моем почтовом ящике оказалось письмо от Огдена Слая. Он изъявлял желание поговорить со мною относительно касающегося нас дела, но хотел быть уверенным, что беседа останется между нами. Он просил меня позвонить по такому-то номеру и считать все дело сугубо конфиденциальным.

Итак, Огден Слай занервничал. Разумеется, не настолько, чтобы сразу поддаться грубому нажиму и расстаться с приличной суммой, но все же достаточно, чтобы решить, что от меня лучше отделаться.

Изменив голос, я позвонил ему из телефонной будки.Вряд ли он знал Кинсингтона лучше, чем я, а вот голос, звучащий по телефону, ни в коем случае не должен напоминать голос доброго друга семейства Ламбертов Эда Дженкинса.

Во время этого разговора я почувствовал себя эдаким придурковатым филантропом, хотя, с другой стороны, знал, что поступаю так не только потому, что хочу восстановить справедливость, но еще и потому, что должен отплатить за своего пса, а потом, когда это все кончится, у меня окажется в надежном месте кругленькая сумма, и Бобо будет отомщен. Только не надо спешить. Что же касается Луиз… Да ну их к черту, этих девиц! Что-то она не вызывает у меня доверия.

Уже в начале разговора я понял, что Слай заглотнул приманку и основательно повис на крючке. Для убедительности я упомянул о делах Джона Ламберта. Слаю и в голову не могло прийти, что кто-то еще, кроме самого К.В. Кинсингтона, может быть посвящен в давно забытые подробности дела. Он предлагал мне вместе обсудить проблему, но я для начала потребовал выплаты всех денег, добытых вымогательством, чтобы вернуть их Ламберту. При этом я так и кипел гневом праведным.

Слай тянул время: просил встретиться с ним прежде, чем я совершу необдуманный поступок, уверял меня, что я ошибаюсь, что он никогда не получал ни от кого никаких денег и что он все объяснит мне за несколько минут при личной встрече — в общем, всячески старался заморочить мне голову.

После некоторых колебаний я назвал ему улицу и сказал, что буду там сегодня в семь вечера, но встретиться мы сможем только при одном условии — если у него будет при себе чек на предъявителя на сумму в десять тысяч долларов. Мне известно, заверил я его, что он получил от Ламберта гораздо больше, но, если он принесет чек на десять тысяч, я сочту это гарантией того, что ему можно верить.

Тут он взорвался и сказал, что придет поговорить со мною, но черта с два заплатит хотя бы один цент и никакого чека при себе у него не будет.

Но я продолжал гнуть свое, и в конечном счете он пообещал, что пошлет ко мне человека с десятью тысячами наличными, если меня это устроит. Я согласился, сказав: пусть приходит в комнату номер девятнадцать по указанному адресу. Мне важно было разыграть из себя доверчивого, но упрямого малого, эдакого твердолобого лопуха, и я блестяще справился с этой ролью.

Меблированные комнаты, номер одной из которых я назвал ему, принадлежали моему приятелю-китайцу, и из всех моих друзей китаец был самым надежным и преданным.

Днем я заехал к китайцу, поговорил с ним и сделал несколько телефонных звонков. К семи часам был готов к схватке.

Человеком Огдена Слая конечно же оказался Билл Пиви. Оба они так глубоко завязли в этом деле, что еще одно убийство ничего не решало, тем более если оно давало им возможность выпутаться из этой истории.События развивались стремительно. И в смерти Неистового Энди Карузерса, принявшей столь непонятный оборот, и во внезапном воскресении из мертвых К.В. Кинсингтона Слай и его подручный видели лишь перст судьбы, повернувшейся к ним спиной. Откуда им было знать, что их попытка посмеяться над Эдом Дженкинсом, застрелить его собаку и повесить на него убийство не принесет им ничего, кроме несчастья.

Ровно в семь часов в меблированных комнатах появился Билл Пиви и сообщил китайцу, что хочет повидаться с приятелем, занимающим девятнадцатый номер.Китаец улыбнулся, кивнул и в свою очередь сообщил: этот самый «плиятель» распорядился не пускать к нему посетителя до тех пор, пока тот не предъявит десять тысяч долларов наличными.

Находясь выше этажом и подглядывая в дырочку, я следил за происходящим. Пиви разозлился — он явно не знал, как ему поступить, — и начал препираться с китайцем. Пожав плечами, тот включил коммутатор и сказал Пиви, что он может побеседовать с «плиятелем» по телефону. Это тоже не устраивало Пиви — он непременно хотел покончить со мной как можно скорее, но все же ему пришлось звонить мне, и я повторил: пусть он предъявит десять тысяч долларов, иначе я не стану с ним встречаться. Билл поначалу заартачился, но в конечном счете показал китайцу десять тысячедолларовых купюр.Значит, мне все-таки удалось разыграть перед Огденом Слаем упрямого твердолобого простака, и он на всякий случай дал своему посланнику деньги. Когда китаец убедился, что деньги у Билла при себе, — Билл, конечно, не подозревал, что я наблюдаю за ними, — я сказал Биллу, что теперь китаец проводит его ко мне. К тому времени Билл уже заподозрил неладное и, поднимаясь по лестнице, держал пистолет наготове.

Китаец проводил его в девятнадцатый номер, Билл уселся и, явно нервничая, принялся ждать. Я подглядывал за ним в дырочку из соседней комнаты. Билл был не на шутку встревожен — он проходил по делу об убийстве и сейчас не находил себе места, давая волю разыгравшейся фантазии.

Подождав, когда он дойдет до определенного состояния, я резко распахнул дверь из соседней комнаты.

— Можешь войти, — сказал я тем же. надтреснутым голосом, каким говорил по телефону, — только держи лапы подальше от своей пушки.

Билл растерялся. Не такой он дурак, чтобы убивать Кинсингтона в доме, где знали о его визите. Это была бы слишком грубая работа. С десятью тысячами долларов в кармане он зашел посмотреть, что представляет собой жертва, и подготовить убийство, которое трудно будет раскрыть. Не отдавая денег, Кинсингтона можно было бы убрать уже через пару дней, но если придется выложить эти десять тысяч баксов, то Кинсингтона нельзя выпустить из меблированных комнат живым.

Я разыграл перед ним настоящий спектакль с переодеванием, который вполне удался при тусклом свете мерцающей из коридора лампочки. Белая борода свисала мне на грудь, на глаза съехало широкополое сомбреро, а довершали наряд ковбойские сапоги. Всем своим видом я изображал человека, который не позволит себя дурачить, но которого на самом деле можно в два счета перехитрить. Во всем городе не нашлось бы и с полдюжины человек, выглядевших так, как я, среди его жителей я выделялся как прыщ на видном месте.

Я заметил, как Билл Пиви расслабился — такого, как я, можно застрелить даже из летящего аэроплана. Отыскать меня среди городской толпы куда проще, чем встретить в вегетарианском кафе мясника.

Полностью вжившись в роль Кинсингтона, которого давно считали мертвым, я встретил его, небрежно вертя в руках револьвер 45-го калибра. Узнав якобы, что Огден Слай завладел моими бумагами и использует их, чтобы шантажировать Ламберта, я изобразил справедливое возмущение — негодованию моему не было предела. Я грозился усадить и Слая и Пиви за решетку, если они не вернут деньги, но, если они сделают это — пусть отправляются на все четыре стороны, я не стану передавать дело в полицию.

Я много чего говорил, не давая Пиви вставить и словечка, стараясь произвести на него впечатление видавшего виды упрямца, который считает, что его невозможно провести. Я собирался, например, сразу же отправиться к Джону Ламберту и выложить ему все начистоту, но для начала хотел бы получить с них десять тысяч, чтобы было с чем появиться у Ламберта.

Немного погодя Билла Пиви осенила идея, и он поинтересовался: если он отдаст мне эти десять тысяч, не соглашусь ли я подождать, пока позвонит его патрон, мистер Слай, и поговорит со мной.

Я ответил, что, имея залог в десять тысяч, согласен подождать.

Пришлось Биллу отдать деньги, хотя ему ужасно этого не хотелось.

— Ну и где Слай может встретиться с вами для небольшой дружеской беседы? — спросил он.

— Как насчет завтрашнего утра? — ответил я вопросом на вопрос.

Билл покачал головой, я заметил, что он даже вспотел. Ему не хотелось выпускать меня с этими десятью тысячами долларов, он думал, как бы заманить меня в укромное местечко, прикончить и забрать деньги.

Во время разговора я следил за ним, как кошка за мышью. Было ясно, что Билл Пиви труслив, и, если его зажать в угол, он начнет скулить и просить о пощаде.

— Нет, завтра утром я не смогу, — внезапно сказал я. — Встретимся через час в этой комнате, а пока я загляну в одно надежное местечко, спрячу деньги. Я не собираюсь таскать с собой столько бабок, да еще чужих.Передай ему, пусть приходит через час.

Билл заерзал, начал оправдываться, говорить что-то невразумительное — я спутал ему все карты. Теперь меня нужно убить до того, как я выйду отсюда, а времени у него в обрез. Я видел, как блестели его крошечные глазки-бусинки, и понимал, что он пытается прикинуть, можно ли убить меня прямо здесь и сейчас. Я небрежно повертел в руках тяжелый пистолет 45-го калибра, и это решило дело. Пиви определенно был не дурак, но все же я одурачил его, разыграв из себя крутого золотоискателя с Дикого Запада, играючи вертящего в руках «сорокапятку». Ему все-таки пришлось сделать так, как было мне удобно.

Пришлось ему согласиться с назначенным временем, с этим он и вышел, глубоко при этом вздохнув.

Когда он ушел, я вытащил заранее приготовленный восковой манекен, переодел его в свою одежду и нацепил на него бороду, отчего он сразу же приобрел вполне убедительный вид. Когда я закончил, в комнату вошел китаец и доложил ситуацию с Биллом Пиви. Все это время тот колесил неподалеку от здания в мощном автомобиле с плотно задернутыми шторками. По всей вероятности, ждал, когда я выйду и отправлюсь в свое укромное местечко, чтобы спрятать деньги. По его подсчетам, я должен был выйти с минуты на минуту, иначе бы мне не вернуться к назначенному времени. Для Билла это была единственная возможность покончить со мной.Подготовив таким образом платформу для дальнейших действий, я позвонил в полицейский участок и связался с Эдисоном, детективом, который вел расследование по делу Карузерса.

— Слушайте, Эдисон, — проговорил я тоненьким визгливым голоском, каким обычно говорят осведомители, — хотите получить достоверную информацию по делу Карузерса?

Детектив колебался:

— Кто это? Откуда вы говорите и что вам нужно?

— Какая разница, кто говорит? — ответил я. — Я звоню из отеля «Дальний Восток», и мне ничего не нужно.Просто хочу кое с кем поквитаться, вот и предлагаю вам информацию из достоверных источников.

— Ладно! — рявкнул он в трубку. — Так кто убил Карузерса?

— Этого я не знаю, — заверещал я писклявым голоском профессионального осведомителя. Зато знает один пожилой джентльмен с седой бородой, который сейчас находится здесь, в меблированных комнатах, а какие-то люди, которые крутятся внизу, на улице, собираются убрать его. Можете прислать сюда переодетых сыщиков и пару полицейских на мотоциклах, пусть они последят, как развернутся события.

Даже через трубку я чувствовал, как он колеблется.

— Да что вы там, дурака валяете?

— Лучше поскорее пришлите сюда своих людей, да только без шума, — снова сказал я. — Двое в штатском пусть встанут по обе стороны улицы и не пропускают ни одной подозрительной машины, а двое мотоциклистов пригодятся на случай, если те кого-нибудь упустят. Не забывайте, нужно все делать тихо. И учтите: я сообщил вам о готовящемся убийстве, и, если вы не воспользуетесь этой информацией, завтра вас высмеют все газеты в городе.

С этими словами я повесил трубку, лишив его тем самым возможности возразить, потом взял манекен и спустился вниз.

Прошло десять минут, и в дверях, шаркая туфлями, появился еще один китаец. Поприветствовав нас, он что-то промурлыкал на своем чудовищном птичьем языке.

При необходимости я могу изъясняться на этой тарабарщине, но сейчас явно был не тот случай, поэтому я с непроницаемым лицом стал ждать, пока Квон Чжи мне переведет.

— Он говолит, полиция едет, — сказал Квон Чжи.

Я заглянул в специально проделанную в стене дырочку, какими у китайцев вечно истыканы все стены. На противоположной стороне узкой улочки стоял наготове автомобиль с заведенным мотором и задернутыми шторками. Я повернулся к китайцам и кивнул.

Мы открыли дверь и, стараясь держаться в тени, выволокли куклу на улицу. Первые несколько секунд ничего не происходило, и я в сердцах выругался про себя.Хотя особой разницы, конечно, не было, проиграть я все равно не мог. Если мне не удастся поймать их в эту ловушку, я заманю их в другую. Мне очень хотелось довести спектакль до конца — обожаю театральные эффекты.

Все произошло внезапно. Из машины раздался выстрел, и восковая фигура рухнула на тротуар. Высунув длинный бамбуковый шест, я осторожно перевернул куклу лицом вниз. Из смертоносной машины выскочил Билл Пиви с дымящимся пистолетом в руках и бросился к манекену, чтобы забрать десять тысяч долларов.Пробежав несколько шагов, он огляделся по сторонам и убедился, что улица пустынна. Китайцы мои разбежались, словно мыши по норам, так что путь перед ним был свободен.

Внезапно послышался вой полицейской сирены. Билл замер, огляделся по сторонам, выругался, выстрелил, потом нырнул в машину и умчался, оставив на тротуаре лежащую вниз лицом восковую фигуру. В полуквартале отсюда автомобиль с переодетым полицейским потерял управление и перевернулся — Билл был хороший стрелок.

Мы втащили фигуру обратно, и мои друзья-китайцы занялись ею. Машина Билла, визжа на поворотах тормозами, умчалась, но вскоре послышался рев мотоцикла, вой полицейской сирены и выстрелы.

Посмеиваясь, я тихонько выбрался на улицу через черный ход и отправился на семейный ужин к Ламбертам.

Через несколько минут я уже был у них и сразу понял, что произошел скандал. Луиз сидела с красным лицом, ее малиновые губки были плотно сжаты. Ламберт тоже побагровел, и весь его вид выражал негодование.Зато миссис Ламберт выглядела, как обычно. Если что-то и происходило где-то в глубине, за этими проницательными глазами, то сказать, что именно, я не мог.Вдохновителем ссоры, без сомнения, был Огден Слай.Его птичий рот шевелился, приводя в движение клювообразный нос, а руки беспрестанно скручивались и извивались.

Я отдал шляпу дворецкому и остановился на пороге, глядя на эту картину.

— Подлый мошенник! — изрек Огден Слай, все так же шевеля руками. — Я могу сказать ему это прямо в лицо! Ваша дочь, сэр, подцепила его в баре и привела домой, понятия не имея, кто он такой. Он втерся к вам в доверие. Смотрите, вот здесь у меня все его преступное прошлое. Это Эд Дженкинс, преступник, которого знает полиция всего мира. Пусть попробует со мной не согласиться, я посмотрю на него.

Одна из шевелящихся волосатых рук скользнула в карман и извлекла оттуда пачку фотографий.Луиз беспомощно смотрела на меня.

— Скажи, что это не так, — проговорила она.

Я усмехнулся, обведя взглядом присутствующих.

— Тут и говорить нечего. Это правда, и я горжусь ею, — сказал я. — Так мы будем ужинать?

Поднявшись, Джон Ламберт нацелил на меня палец:

— Вы никогда не будете ужинать в этом доме, негодяй! Убирайтесь вон!

Птичий рот Огдена Слая скривился в усмешке.

— Как будущий зять главы семейства я счел своим долгом сообщить вам это. Дженкинс, вам должно быть стыдно. Предлагаю вам немедленно уйти.

И тут заговорила миссис Ламберт. Только теперь я понял, что таилось в ее глазах и на что способна рыжеволосая женщина.

— Нет, погодите, мистер Дженкинс. Пожалуйста, останьтесь с нами поужинать. — Она стояла, гордо откинув голову, и смотрела на всех нас с поистине королевским достоинством. — Мистер Дженкинс мой гость, — заявила она, — и его общество гораздо приятнее, нежели общество шантажиста… Нет-нет, Джон, только не надо отрицать, что ты стал жертвой банды вымогателей. И Луиз, и мне это известно, и…

Но она не успела закончить. На крыльце послышался шум, раздался стук в дверь, и в комнату ворвалась группа людей в полицейской форме.

Огден Слай усмехнулся:

— А вот, Дженкинс, и ваши друзья. Надо полагать, вы опять что-то стянули. И если вам не по душе мое предложение, то, быть может, вы примете их приглашение.

Полицейский с угрюмым лицом покачал головой:

— Этого человека я не знаю, зато знаю вас. Мы пришли за вами, Огден Слай.

Лицо Слая побелело, одна из шевелящихся рук-щупалец нервно потянулась ко лбу.

— Не понял. Вы пришли за мной? Неужели я вам так понадобился, что вы врываетесь даже в дом моего друга Джона Ламберта и прерываете мой ужин?

— Вы нужны нам по делу об убийстве Генри Робертса, — пояснил угрюмый полицейский.

— Генри Робертса? — переспросил Слай, на лице его появилось выражение облегчения. — Никогда не слышал такого имени.

Это полицейский, которого ваш подручный Билл Пиви убил сегодня вечером при попытке укокошить К.В. Кинсингтона, порученного ему вами, Слай.Кроме того, вы нужны нам по делу об убийстве Энди Карузерса. Билл Пиви чистосердечно во всем сознался и рассказал о готовящемся шантаже. А сейчас пройдемте с нами и помните: все, что будет вами сказано, может быть использовано против вас на суде.

И полицейские увели возмущенного и испуганного Слая, чтобы устроить ему очную ставку с Биллом Пиви, который готов был признаться в чем угодно, лишь бы спасти свою шкуру. Я представил, как Слай и Пиви будут соревноваться, стараясь спихнуть вину друг на друга.

Когда они ушли, миссис Ламберт повернулась ко мне и хотела что-то сказать, но я опередил ее:

— Мистер Ламберт, советую вам пойти в кабинет и до прихода полиции сжечь письма Кинсингтона. Полицейские могут вернуться, чтобы задать вам кое-какие вопросы. Не забывайте, что вы отец семейства, что у вас есть дочь, о которой вам нужно думать прежде всего. И если вам придется солгать, сделайте это как джентльмен.

Он, недоуменно моргая, смотрел на меня:

— Письма Кинсингтона?..

Я кивнул:

— Не надо разыгрывать из себя невинного младенца.Я видел их. Все эти письма — подделка. Это дело рук Огдена Слая. Настоящий Кинсингтон давным-давно мертв, так что о вашем секрете никто не узнает. Возможно, у Огдена Слая оставалось еще несколько писем, но, думаю, они спрятаны так, что полиция их никогда не найдет. Более того, если Слай признает свою связь с Кинсингтоном или с вами, он обнаружит свою причастность к подготовке убийства Кинсингтона, ибо и Пиви и Слай искренне считают, что убили его. Не знают они только того, что стреляли в восковую фигуру, которую я им подсунул, — пусть потренируются. Вот, собственно, и все… Я позволил себе получить небольшое вознаграждение за то, что мне пришлось пошевелить мозгами.Надеюсь, вы не возражаете? Луиз, я понял, что ты пытаешься использовать меня, и хочу, чтобы ты знала: я догадался, что ты делаешь это ради отца, и больше не думаю о тебе плохо.

Поборов подступивший к горлу комок, она сказала:

— Да, сначала я так и хотела сделать. Я думала: заставлю тебя влюбиться в меня, Огдену Слаю это не понравится, он встанет у тебя на пути, и ты убьешь его. Я читала о твоих похождениях и знаю, что ты способен на все.

Я рассмеялся:

— Ох уж эти мне девицы! Ты думаешь, в жизни все, как в книжках?

Несколько мгновений стояла тишина.

— Что ж, друзья, жаль, но, боюсь, я не смогу остаться на ужин. Мистер Ламберт, вы совершили ошибку, так не делайте других, пытаясь исправить эту.

Старик протянул мне руку, в глазах его стояли слезы:

— И все-таки, Дженкинс, я не понимаю, как такое могло случиться. Я полагал, что мои близкие не знают о моей тайне. Ведь именно моя любовь к ним сделала меня такой легкой жертвой.

— От женщин трудно что-либо утаить, — сказал я, направляясь к двери. — Терпеть не могу уходить в спешке, но, боюсь, как бы мое имя не всплыло в связи с этой историей. Не хотелось бы, чтобы полиция обнаружила меня здесь. Мне непременно зададут несколько вопросов, а газеты запестрят моими фотографиями, и тогда меня снова начнут осаждать девицы, которые почему-то хотят, чтобы именно я расхлебывал заваренную ими кашу.

Это была, конечно, шутка, и не совсем добрая, но я ничего не мог с собой поделать — так я отомстил самоуверенной девчонке, и пусть не думает, что завлекла меня в свои сети.

— Если когда-нибудь вас привлекут к суду на территории этого штата, знайте: я лично прослежу, чтобы ваше дело было рассмотрено непредвзято и по всей справедливости! — крикнул мне вдогонку Джон Ламберт.

— Эд Дженкинс, — окликнула меня миссис Ламберт, — мне и вправду не очень нравится, что вы чертыхаетесь, но я хочу, чтобы вы знали — вы приобрели настоящего друга. Пожалуйста, будьте нашим гостем в любое время.

Я помахал им рукой, сел в машину, захлопнул дверцу и завел двигатель. Я собирался сначала заехать за Бобо, а потом залечь где-нибудь, пока не утихнет вся эта история с делом Слая-Пиви-Карузерса.

Наклонившись вперед, чтобы включить зажигание, я заметил в темноте что-то белое, на меня повеяло легким ароматом духов, и тонкие теплые руки обвили мою шею.

— О, Эд, — нежно проворковала Луиз, коснувшись губами моей щеки, — ты меня неправильно понял, я хочу все объяснить. Да, я познакомилась с тобой, чтобы использовать тебя. Я подумала, что у тебя из-за твоей профессии все равно будут неприятности. После той статьи мне показалось, что ты обязательно убьешь Огдена Слая. Он шантажировал папу и хотел жениться на мне, тогда бы ему удалось держать его на крючке и оградить себя от разоблачения. Да я и сама могла бы убить его… даже непременно убила бы, если бы он зашел слишком далеко с этой своей женитьбой.Я похлопал ее по плечу:

— Отлично, детка. Ты замечательно сыграла свою партию. Разумеется, Огден Слай сразу разозлился, приревновал и решил убрать меня с дороги. Они проникли в мою квартиру, ранили собаку, потом заманили туда Карузерса и убили его. Я помешал им, спутал их карты, а в итоге расквитался за собаку да к тому же заработал немного на мелкие расходы. Я знаю, ты влюблена в Уолтера Картера и, как только закончится вся эта кутерьма, выйдешь за него замуж.

Она посмотрела на меня, ее бледное лицо пятном выделялось в сумрачном беззвездном свете.

— Глупенький, с чего ты взял? — сказала она. — Уолтер Картер… он мне никогда не нравился. Он с ума сходит по той блондинке, с которой пришел на вечер. Мне нравишься ты. Приходи к нам, когда вся эта история утихнет. Мне так надоели все эти слащавые бездельники и так хочется видеть рядом настоящего мужчину. И потом, Эд, ты такой старомодный, я просто тащусь от тебя. Мне нравится, как ты все время пялишься на мои коленки.

С этими словами она выпорхнула из машины, оставив меня сидеть с открытым ртом. Я был рад, что малютка оказалась честной, а ее папочка человеком порядочным и благородным. После всей этой грязной истории в моей душе все же осталось светлое пятно, и тогда я решил сделать то, чего не должен был делать.Опередив полицию, я отправился в квартиру Огдена Слая и устроил там такой обыск, какой мог устроить только профессиональный мошенник. Я нашел письма К.В. Кинсингтона, те самые, которые доставили столько неприятностей Джону Ламберту.

Дело было рискованное, я знал это. Я убрался из квартиры всего за несколько минут до приезда полиции, в моих руках была пачка писем мертвеца.

Улыбаясь и все еще чувствуя на щеке теплый поцелуй Луиз Ламберт, я поехал в лечебницу и забрал Бобо.Мы собирались взять небольшой отпуск и немного отдохнуть.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4