Коллекция «Гарфанг» - Духовидец. Из воспоминаний графа фон О***

Но это было только наше предположение, и я не решился настаивать на нем. Вошел русский с парой пистолетов; он отсутствовал около получаса. Мы видели, как он тщательно зарядил их. Было почти два часа ночи, когда, наконец, явился заклинатель и сказал нам, что пора идти. Перед тем как впустить нас в зал, он велел нам снять башмаки и остаться в чулках и нижнем платье. За нами, как и в первый раз, заперли все двери.

Войдя в зал, мы увидели начертанный углем широкий круг, где свободно могли разместиться все мы десятеро. Вокруг нас, вдоль всех четырех стен, были сняты половицы, так что мы стояли как бы на острове. Посреди круга, на красном шелковом ковре, был воздвигнут алтарь, покрытый черным сукном. На алтаре, рядом с черепом, лежала раскрытая халдейская библия, на ней стояло серебряное распятие. Вместо свечей в серебряном сосуде горел спирт. Густые клубы ладана наполняли комнату, почти поглощая свет. Заклинатель был, как и мы, без верхней одежды и к тому же бос. На его обнаженной шее висел амулет на цепочке из человеческих волос, вокруг бедер был повязан белый фартук, испещренный таинственными знаками и фигурами. Он велел нам взяться за руки и хранить полнейшее молчание; особенно настойчиво потребовал он, чтобы мы не задавали никаких вопросов духу умершего. Англичанина и меня (к нам обоим он явно испытывал наибольшее недоверие) он попросил скрестить над самой его головой две обнаженные шпаги и держать неподвижно, пока будет длиться заклинание. Мы стали полукругом, русский офицер придвинулся вплотную к англичанину и очутился у самого алтаря. Поворотясь лицом на восток, заклинатель ступил на ковер, покропил святой водой на все четыре стороны и трижды поклонился Библии. С четверть часа он бормотал заклинания, в которых мы ровно ничего не поняли; прочитав их, он подал знак тем, кто стоял позади него, крепко схватить его за волосы. Весь извиваясь в жестокой судороге, он трижды произнес имя умершего и положил руку на распятие.

Вдруг нас всех словно пронзила молния, наши руки разомкнулись, внезапный удар грома потряс все здание, зазвенели замки, двери загрохотали, крышка серебряного сосуда захлопнулась, свет потух, и на противоположной стене, над камином, появилась человеческая фигура в окровавленной рубахе, с лицом, покрытым смертельной бледностью.

– Кто звал меня? – спросил глухой, еле слышный голос.

– Твой друг, – ответил заклинатель, – тот, кто чтит твою память и молится о спасении твоей души. – И он назвал имя принца.

Ответы следовали после долгих пауз.

– Чего он требует? – продолжал голос.

– Он хочет выслушать до конца твое признание, которое ты не досказал на этом свете.

– В монастыре, на границе Фландрии, живет…

Тут дом снова задрожал. От страшного удара грома все двери распахнулись сами собой, молния озарила комнату, и на пороге показался другой телесный образ, окровавленный и бледный, как и первый, но еще страшнее. Снова сам собой загорелся спирт, и в зале стало светло, как прежде.

– Кто это здесь? – испуганно крикнул заклинатель и с ужасом посмотрел на собравшихся. – Тебя я не звал!

Тихими, величавыми шагами второй призрак подошел прямо к алтарю, ступил на ковер и, оборотившись к нам лицом, взял в руки распятие. Первый призрак сразу исчез.

– Кто вызывал меня? – спросил второй призрак.

Заклинатель дрожал всем телом. Мы застыли в испуге и удивлении. Я схватился за пистолет, но заклинатель вырвал его у меня из рук и выстрелил в призрак. Пуля медленно покатилась по алтарю, а призрак вышел из облака дыма цел и невредим. Заклинатель упал без сознания.

– Что же это? – крикнул англичанин и замахнулся шпагой на привидение. Но призрак дотронулся до его руки, и клинок со звоном упал на пол.

Холодный пот выступил у меня на лбу. Барон Фрайхарт признался нам впоследствии, что он читал молитвы. И только принц, спокойный и бесстрашный, стоял, не сводя пристального взора с призрака.

– Да, я узнал тебя! – воскликнул он вдруг с глубоким волнением. – Ты – Лануа, ты – друг мой. Откуда ты явился?

– Вечность молчит. Спрашивай меня о земной жизни.

– Кто живет в монастыре, о котором ты мне говорил?

– Дочь моя.

– Как? Ты был отцом?

– Я был им слишком недолго.

– Ты несчастлив, Лануа?

– Так судил Господь.

– Могу ли я оказать тебе какую-нибудь услугу на этом свете?

– Только если станешь думать о себе.

– Как мне это понять?

– Ты все узнаешь в Риме!

Тут раздался новый удар грома, черное облако заволокло комнату, а когда дым рассеялся, призрак исчез. Я распахнул ставни. Уже светало.

Заклинатель успел очнуться от обморока.

– Где мы? – воскликнул он, увидев зарю.

Русский офицер, стоявший позади, наклонился через его плечо.

– Обманщик! – проговорил он, устремив на нас страшный взгляд. – Больше ты не будешь вызывать духов!

Сицилианец обернулся, пристально взглянул в лицо офицера и с громким криком упал к его ногам.

Все глаза уставились на мнимого русского. Принц без труда узнал в нем своего армянина, и возглас, готовый сорваться, замер у него на губах. Мы все словно окаменели от страха и неожиданности. Молча и неподвижно смотрели мы на этого таинственного человека, чей величественный и грозный взгляд проникал в наши души. Молчание длилось минуту, другую… Все стояли не дыша.

Мощный стук в дверь заставил нас очнуться. Дверь рухнула под ударами, и в зал ворвались сыщики со стражей.

– Ага, мы захватили вас всех! – крикнул начальник стражи и обернулся к своим спутникам. – Именем закона, вы арестованы! – крикнул он нам.

Не успели мы опомниться, как нас окружила стража. Русский офицер, которого я снова буду звать армянином, отозвал начальника стражи в сторону и, насколько я мог заметить в общей суете, шепнул ему что-то на ухо и показал какую-то бумагу. Сыщик отдал ему молчаливый и почтительный поклон и, отойдя от него, обратился к нам, снимая шляпу:

– Прошу прощения, уважаемые господа, за то, что я чуть не схватил вас вместе с этим обманщиком. Не буду допытываться, кто вы такие, но этот господин уверяет, что передо мной благородные люди.

Он тут же дал своим спутникам знак отпустить нас. Сицилианца же он приказал связать и зорко стеречь.

– Время его давно приспело, – сказал он, – мы следим за ним вот уже семь месяцев.

Но этот несчастный был поистине достоин сожаления. Вдвойне напуганный – появлением второго призрака и неожиданным нападением стражи, он потерял всякую способность соображать. Он дал себя связать, как ребенка, глядя прямо перед собой выкатившимися от ужаса глазами, лицо его помертвело, и только дрожащие губы изредка подергивались, не издавая ни звука. Нам казалось, что он вот-вот упадет в припадке судорог. Принцу стало жаль его, и, назвав свое имя начальнику стражи, он попросил отпустить несчастного.

– Ваше сиятельство, – сказал служитель, – да знаете ли вы, за кого так великодушно вступаетесь? Мошенническая проделка, которую он хотел сыграть с вами, – это еще наименьшее из его преступлений. Мы задержали его подручных. Они рассказывают о нем всякие мерзости. Пусть благодарит свою судьбу, если отделается только ссылкой на галеры.

Мы увидели, как по двору провели связанного хозяина заведения и всех его домочадцев.

– Как, и он? – воскликнул принц. – Чем же он провинился?

– Он был сообщником и укрывателем этого мошенника, – ответил начальник стражи, – он помогал ему обманывать и воровать, а потом делил с ним добычу. Сейчас вы в этом убедитесь, ваше сиятельство. – Он обернулся к своим подчиненным: – Обыскать весь дом и немедленно доложить мне обо всем, что будет найдено.

Принц оглянулся, ища армянина, но тот исчез: воспользовавшись всеобщим замешательством при появлении стражи, он сумел незаметно скрыться. Принц был в отчаянии, он хотел послать ему вдогонку всех своих людей, хотел сам отправиться на поиски вместе со мной. Я подошел к окну: весь дом был окружен любопытными, прослышавшими о происшествии. Нечего было и думать пробиться сквозь толпу. Я указал на это принцу:

– Если армянин решил скрыться, то он безусловно лучше нас знает все лазейки, и наши попытки обречены на неудачу. Лучше останемся здесь, принц. Может быть, начальник стражи, которому, если я не ошибаюсь, он открыл свое имя, расскажет нам подробнее, кто он таков.

Тут только мы вспомнили, что мы не одеты. Мы поспешили в другую комнату и торопливо накинули платье. Когда мы вернулись, стража уже закончила обыск.

Убрав алтарь и взломав пол, сыщики обнаружили обширный свод, под которым без труда мог уместиться человек, и маленькую дверцу, которая вела на узкую лесенку, спускавшуюся в погреб. Под этим сводом находилась электрическая машина, часы и небольшой серебряный колокольчик, соединенный, как и машина, с алтарем и стоявшим на нем распятием.

В одной из ставен, прямо против камина, было прорезано окошечко с задвижкой, и в это окошко, как мы потом узнали, вставлялся волшебный фонарь, отбрасывавший на стену изображение духа. С чердака и из подвала извлекли разные барабаны, над ними были подвешены на шнурах большие оловянные ядра, – они-то, должно быть, и вызывали гром, который мы слышали. Когда обыскали сицилианца, при нем нашли футляр с разными порошками, склянки, коробочки со ртутью, фосфор в стеклянном флаконе, кольцо; поднеся его к стальной пуговице, мы сразу увидели, что в нем был магнит. В кармане сицилианца оказались, кроме того, четки, накладная борода, кинжал и пистолеты.

– Посмотрим, заряжен ли он? – сказал один из стражей и тут же разрядил пистолет в камин.

– Иезус Мария! – закричал хриплый голос, в котором мы тотчас узнали голос первого привидения, и окровавленное тело рухнуло из каминной трубы.

– Как, ты еще не успокоился, несчастный дух? – воскликнул англичанин, а мы все вздрогнули от неожиданности. – Ступай же в свою могилу! Ты казался тем, чем ты не был, стань же теперь тем, чем казался!

– Иезус Мария! Я ранен! – застонал человек в камине.

Пуля раздробила ему правую ногу. Рану тотчас же тщательно перевязали.

– Но кто ты такой, и какой злой дух привел тебя сюда?

– Я бедный францисканец, – ответил раненый. – Незнакомый господин пообещал мне целый цехин, чтобы я…

– Произнес заклинание? Но почему ты не скрылся тотчас же?

– Он должен был подать мне знак, продолжать или нет, но знака я не дождался, а когда я захотел вылезти, оказалось, что лестницу убрали.

– А какому заклинанию он тебя выучил?

Но тут францисканец потерял сознание, и мы не смогли ничего от него добиться. Присмотревшись к нему, мы узнали того самого монаха, который еще раньше, вечером, заступил принцу дорогу и столь торжественно обратился к нему.

Между тем принц заговорил с начальником стражи.

– Вы спасли нас, – сказал принц, протягивая ему несколько золотых. – Вы спасли нас из рук авантюриста и, не зная, кто мы, поступили с нами по справедливости. Заставьте же нас быть вам навсегда обязанными: откройте имя незнакомца, которому достаточно было сказать несколько слов, чтобы освободить нас.

– О ком вы говорите? – спросил начальник стражи, но по лицу его было видно, что он и сам знает, о ком идет речь.

– Я говорю о господине в русском мундире, который отвел вас в сторону, предъявил какую-то бумагу и при этом шепнул несколько слов, после чего вы немедленно нас отпустили.

– Значит, вам незнаком этот господин? – переспросил начальник стражи. – Разве он не принадлежал к вашему обществу?

– Нет, – сказал принц, – и у меня есть веские причины желать познакомиться с ним поближе.

– Но я и сам знаю его не достаточно хорошо, – возразил начальник. – Имя его мне неизвестно, и сегодня я встретил его первый раз в жизни.

– Как? И он смог за такое короткое время, всего лишь двумя словами, взять над вами такую власть, что вы объявили и его и всех нас ни в чем не повинными?

– Да, достаточно было одного его слова.

– Какое же это слово? Сознаюсь, мне весьма любопытно его услышать.

– Этот незнакомец, ваше сиятельство… – Тут он взвесил на руке золотые. – Вы были столь великодушны и щедры, что я не стану делать из этого тайну: этот незнакомец – служитель государственной инквизиции.

– Инквизиции?.. Он?..

– Вот именно, ваше сиятельство. И в этом меня убедила предъявленная им бумага.

– О том ли человеке вы говорите? Возможно ли это?

– Скажу вам еще больше, ваше сиятельство. Именно по его донесению я и был послан сюда, чтобы арестовать заклинателя духов.

Мы переглянулись с еще большим удивлением.

– Теперь понятно, – воскликнул англичанин, – почему этот несчастный заклинатель так перепугался, разглядев его. Он узнал в нем шпиона инквизиции, потому-то он закричал и бросился к его ногам.

– Неверно! – воскликнул принц. – Этот человек может стать, кем захочет и как то потребуется в данную минуту. Кто же он на самом деле, этого не знает еще ни один смертный. Разве вы не видели, что сицилианец упал, словно подкошенный, когда тот крикнул ему в упор: «Больше ты не будешь вызывать духов!» За этим кроется многое. И никто не убедит меня, что так можно испугаться обыкновенного человека.

– Лучше всего нам смог бы объяснить это сам заклинатель, – вмешался лорд, – если только этот господин (он обернулся к начальнику стражи) даст нам возможность переговорить со своим пленником.

Начальник стражи обещал исполнить нашу просьбу. Условившись с англичанином завтра же утром посетить арестованного, мы отправились в Венецию.

* * *

Ранним утром лорд Сеймур (так звали англичанина) явился к нам, и через некоторое время начальник стражи прислал за нами своего доверенного, которому было поручено проводить нас в тюрьму.

Я забыл рассказать, что уже несколько дней принц не мог доискаться одного из своих егерей, родом бременца, который преданно служил ему много лет и пользовался неограниченным его доверием. Никто не знал, случилось ли с ним несчастье, был ли он похищен, или просто сбежал. Впрочем, не было никаких оснований предполагать последнее, так как егерь этот был человек смирный и добросовестный и его ни в чем нельзя было упрекнуть. Его товарищи замечали только, что в последнее время он часто впадал в задумчивость и каждую свободную минуту старался проводить в миноритском монастыре на Джудекке, где он свел знакомство с некоторыми братьями. Это навело нас на мысль, что он попал, быть может, в руки монахов и принял католичество. Принц относился в то время к этому вопросу чрезвычайно терпимо, даже безразлично, и после бесплодных поисков он решил удовольствоваться этим объяснением. Но ему тяжело было потерять человека, который не покидал его ни на миг в сражениях, всегда служил ему верой и правдой и заменить которого в чужой стране было не так легко. И вот сегодня, когда мы уже совсем собрались выйти, принцу доложили, что пришел его банкир, которому было поручено найти нового слугу. Банкир представил принцу воспитанного, хорошо одетого человека средних лет, который долго прослужил у одного прокуратора в качестве секретаря, говорил по-французски и немного по-немецки и, кроме того, имел множество наилучших рекомендаций. Лицо его понравилось нам всем; и так как он к тому же сказал, что жалованье он просит назначить ему в зависимости от того, насколько будут довольны его услугами, принц принял его без всякого промедления.

Сицилианца мы застали в одиночной камере: его поместили там в угоду принцу, прежде чем перевести под свинцовую кровлю, куда уж никому не будет доступа. Эти свинцовые казематы – самое страшное место заключения в Венеции – расположены под кровлей дворца дожей, и несчастные преступники доходят до сумасшествия под палящими лучами солнца, накаляющими свинец. Сицилианец уже оправился после вчерашних событий и почтительно встал, увидев принца. Одна его рука и нога были скованы, но передвигаться он мог свободно. Когда мы вошли, стража удалилась из камеры.

– Я пришел сюда, – начал принц, когда мы сели, – чтобы потребовать объяснения по двум вопросам. На первый вопрос вы мне еще не успели ответить, для вас будет лучше, если вы ответите также и на второй.

– Моя роль сыграна, – сказал сицилианец, – теперь судьба моя в ваших руках.

– Только ваша откровенность может смягчить вашу участь, – проговорил принц.

– Спрашивайте же, монсеньер. Я отвечу на все, ибо мне уже нечего терять.

– Вы показали мне в зеркале лицо армянина. Как вам удалось это сделать?

– Я показывал вам не зеркало. Вас ввел в заблужденье простой рисунок пастелью под стеклом, изображавший человека в армянском платье. Обману помогли и ловкость рук, и полутьма, и ваше изумление. Вы найдете этот рисунок среди других вещей, взятых при обыске в гостинице.

– Но как могли вы проникнуть в мои мысли и угадать, что речь шла об армянине?

– О, это было совсем нетрудно, сиятельный принц. Вы, без сомнения, нередко говорили за столом, в присутствии ваших слуг, о том, что произошло между вами и этим армянином. Один из моих людей случайно познакомился в Джудекке с вашим егерем и сумел постепенно вытянуть у него все, что мне было нужно знать.

– А где мой егерь? – спросил принц. – Мне его очень недостает, и вы, наверно, знаете, куда он исчез?

– Клянусь вам, ваше сиятельство, что ничего о нем не знаю. Сам я его никогда не видел, и мне ничего от него не требовалось, кроме того, о чем я вам доложил.

– Хорошо, продолжайте! – сказал принц.

– Через вашего егеря я и узнал впервые о вашем пребывании в Венеции и о том, что с вами тут произошло, и тотчас решил воспользоваться этим. Как видите, ваше сиятельство, я с вами вполне откровенен. Я знал о вашей предстоящей прогулке по Бренте и заранее рассчитывал на нее; а ключ, который вы случайно уронили, дал мне случай испробовать на вас свое искусство.

– Как! Значит, я ошибся? Фокус с ключом был делом ваших рук, а не армянина? Вы говорите, что я обронил ключ?

– Да, когда вы изволили вынимать кошелек. А я воспользовался минутой, когда никто не смотрел в мою сторону, и быстро наступил на ключ. Продавец лотерейных билетов был со мной в сговоре. Он дал вам тянуть из кружки, где не было пустых билетов, а ключ уже лежал в табакерке, задолго до того, как вы ее выиграли.

– Теперь мне все понятно. А кто был тот босой монах, который заступил мне дорогу и обратился ко мне с такой торжественной речью?

– Тот самый человек, которого, как я слыхал, ранили и потом вытащили из камина. Это один из моих товарищей, он оказал мне немало услуг в этом обличье.

– Но с какой целью вы предприняли все это?

– Мне надо было заставить вас углубиться в себя, создать у вас такое душевное состояние, чтобы вы поверили тем чудесам, какие я собирался показать вам.

– Но эта пантомима, этот танец, принявший столь неожиданный оборот, он-то по крайней мере не был вашей выдумкой?

– Девушка, представлявшая королеву, была подучена мною, и вся ее роль – моих рук дело. Я предполагал, что вы будете немало изумлены, увидев, что вас тут знают; и простите меня за откровенность, монсеньер, но ваше приключение с армянином подало мне надежду, что вы уже склонны всему искать объяснение не в естественном ходе вещей, а в потусторонних, сверхъестественных явлениях.

– Это правда! – воскликнул принц со смешанным выражением досады и удивления и многозначительно посмотрел на меня. – Разумеется, этого я не ожидал!

После долгого молчания принц снова заговорил:

– А как же вы устроили, что эта фигура появилась на стене, над камином?

– При помощи волшебного фонаря, укрепленного за ставней в окне напротив, – вы, должно быть, потом нашли там отверстие?

– Но почему же никто из нас ничего не заметил раньше? – спросил лорд Сеймур.

– Вспомните, милостивый государь, что при вашем возвращении в зал там плавали густые клубы дыма. Кроме того, я велел из предосторожности прислонить снятые половицы к тому окну, в которое был вставлен волшебный фонарь; тем самым я помешал вам сразу обратить внимание на отверстие в ставне. К тому же фонарь был закрыт, пока вы все не уселись по местам и уже нечего было опасаться, что вы станете обыскивать комнату.

– Мне послышалось, – вмешался тут и я, – будто к стене зала приставляли лестницу; я слышал это, стоя у окна другого павильона.

– Совершенно справедливо! Именно по этой лестнице мой сообщник и взобрался на окно, чтобы управлять волшебным фонарем.

– Но эта фигура и на самом деле имела смутное сходство с моим другом, особенно потому, что у него тоже были совсем светлые волосы. Просто ли это совпадение, или вы располагали какими-нибудь данными?

– Припомните, ваше сиятельство, что за ужином подле вас лежала эмалевая табакерка с портретом офицера в драгунском мундире. Я спросил вас: есть ли у вас памятка о вашем друге, – на что вы мне ответили «да». Я и заключил, что эта памятка, возможно, и есть табакерка. За ужином я отлично рассмотрел портрет; и так как я искусный рисовальщик и обладаю счастливой способностью схватывать сходство, мне было нетрудно придать моему рисунку сходство с портретом, что вы и отметили, тем более что у покойного маркиза было очень характерное лицо.

– Но ведь этот призрак как будто двигался?

– Это только так казалось: двигалась не фигура, а клубы дыма, на которых отражался свет волшебного фонаря.

– Значит, вместо призрака говорил тот человек, которого вытащили из камина?

– Вот именно.

– Но ведь он не мог слышать вопросы?

– Ему это и не было нужно. Вспомните, ваше сиятельство, что я самым строгим образом запретил вам задавать вопросы духу. Мы с ним условились заранее, что я буду спрашивать и как ему отвечать, и во избежание ошибок я велел ему соблюдать большие паузы, которые он отсчитывал по часам.

– Вы приказали хозяину тщательно залить огонь во всех очагах. Без сомнения, вы сделали это…

– …чтобы мой сообщник не подвергся опасности задохнуться в камине, так как во всем доме один общий дымоход; да к тому же я не совсем был уверен в вашей свите.

– Но как же случилось, – спросил лорд Сеймур, – что ваш дух явился точно, когда он вам понадобился?

– Мой дух уже давно сидел в комнате, прежде чем я стал вызывать его. Но, пока горел спирт, бледное отражение фонаря не было заметно. Окончив свои заклинания, я захлопнул крышку сосуда, где пылал огонь, в зале стало темно, и только тут на стене проступило изображение, которое давно отражалось на ней.

– Но ведь именно в ту минуту, как появился призрак, мы все почувствовали электрический разряд. Как вы его вызвали?

– Машину под алтарем вы обнаружили. Вероятно, вы также заметили, что я стоял на шелковом коврике. Я поставил вас полукругом перед собой и велел подать друг другу руки; когда же наступил нужный момент, я сделал одному из вас знак схватить меня за волосы. Распятие служило проводником электричества, и когда я дотронулся до него, вас всех ударило током.

– Вы велели нам двоим – графу фон Остену и мне – скрестить над вашей головой шпаги и держать их в таком положении, пока будет продолжаться заклинание. Зачем это было нужно?

– Только затем, чтобы занять вас обоих на время представления, так как вам я доверял меньше всего. Помните, я велел вам держать шпаги точно на расстоянии одного дюйма над моей головой. Вам все время приходилось следить за этим, и вы не могли смотреть туда, куда мне не хотелось. Но злейшего своего врага я тогда еще не приметил.

– Должен признаться, – воскликнул лорд Сеймур, – что действовали вы чрезвычайно осторожно. Но зачем же понадобилось нам раздеваться?

– Чтобы придать всей процедуре больше торжественности и еще больше разжечь воображение необычной обстановкой.

– Но второе привидение помешало вашему духу договорить, – сказал принц. – Что же в сущности мы должны были от него услышать?

– Почти то же самое, что вы услыхали потом. Не без намерения спросил я ваше сиятельство: все ли вы мне сказали, что поручил вам умирающий, и не наводили ли вы каких-либо справок у него на родине; я счел это необходимым, чтобы не столкнуться с фактами, которые противоречили бы словам моего духа. Я нарочно спросил, вел ли покойный безупречную жизнь, чтобы узнать о грехах его молодости, и ваш ответ навел меня на догадку.

– На этот вопрос вы дали мне вполне удовлетворительное разъяснение, – сказал принц после некоторого молчания. – Но осталось еще одно чрезвычайное обстоятельство, в которое я тоже требую внести полную ясность.

– Если только это в моих силах…

– Никаких условий! Правосудие, в чьих руках вы находитесь, не стало бы допрашивать вас так мягко! Кто этот незнакомец, к чьим ногам вы упали при нас? Что вы о нем знаете? Откуда он вам известен? И какая связь между ним и вторым привидением?

– О, всемилостивейший принц…

– Вы только взглянули ему в лицо и тут же с громким воплем бросились к его ногам. Почему? Что это значит?

– Незнакомец этот, ваше сиятельство… – Сицилианец умолк, явно взволнованный, и в нерешительности обвел всех нас глазами. – Да, ваше сиятельство, клянусь богом, этот незнакомец – страшное существо.

– Что вы о нем знаете? Чем вы связаны с ним? Не пытайтесь скрыть от нас правду!

– На это я никогда бы не решился: кто может поручиться, что в эту минуту его нет здесь, среди нас?

– Где? Кого нет? – закричали мы все растерянно и, смеясь, но все же с некоторым страхом, оглядели комнату. – Да разве это возможно?

– О, для этого человека, – если только он человек, – возможны вещи и более непостижимые.

– Но кто же он, наконец, такой? Откуда родом? Армянин он или русский? Действительно ли он тот, за кого выдает себя?

– Нет, он не тот, кем он нам кажется. Нет таких званий, лиц и наций, чье обличье он бы ни принимал. Кто он такой, откуда пришел, куда уйдет – об этом никто не знает. Многие говорят, что он долго прожил в Египте и добыл в одной из пирамид тайну всеведения, но я не стану ни утверждать, ни отрицать это. У нас он известен только под именем Непостижимого. Сколько, например, по вашему мнению, ему лет?

– Судя по внешнему виду, около сорока…

– А сколько же тогда мне?

– Около пятидесяти.

– Совершенно верно. А если вам сказать, что мне не было и семнадцати, когда мой дед рассказывал мне об этом колдуне, с которым он встретился в Фамагусте, когда тому было примерно столько же лет, как сейчас…

– Но это смешно, это невероятно, это преувеличение!

– Ни в малейшей степени! Не будь я в этих цепях, я привел бы вам свидетелей, чей достойный вид не вызвал бы у вас ни малейшего сомнения. Есть много людей, заслуживающих полного доверия, которые помнят, что они одновременно встречали этого человека будучи на разных концах света. Нет клинка, который мог бы пронзить его, нет яда, чтобы отравить его, он не горит в огне, и корабль, на котором он плывет, никогда не утонет. Даже само время над ним не властно: годы не сушат его тело, старость не может тронуть сединой его голову. Никто не видел, как он принимает пищу, никогда не прикасался он к женщине, сон бежит его глаз. И есть только один-единственный час в сутки, над которым он не властен; в этот час его никто не видел, и никаких земных дел он в этот час не совершал…

– Вот как? – сказал принц. – Какой же это час?

– Двенадцать ночи. Как только часы пробьют полночь, он более не принадлежит миру живых. Где бы он ни был – он должен исчезнуть, каким бы делом ни занимался, он должен его прервать. Этот зловещий бой часов вырывает его из объятий дружбы, отрывает даже от алтаря, отозвал бы его даже из смертного боя. Никто не знает, куда он скрывается, что он там делает. Никто не решается спросить его, никто не смеет следовать за ним; когда пробьет этот страшный час, лицо его становится таким мрачным, ужасающим и грозным, что ни у кого не хватает смелости посмотреть ему в глаза или заговорить с ним. Мертвым молчанием сменяется тогда самая оживленная беседа, и все окружающие в почтительном трепете ждут его возвращения, не смея подняться с места или приоткрыть дверь, в которую он вышел.

– Но когда он возвращается, разве в нем не заметна какая-либо необычайная перемена? – спросил один из нас.

– Нет, он только измучен и бледен, как человек, перенесший тяжелую операцию или услышавший страшную весть. Говорят, что видели капли крови на его рубахе, но тут я ничего не берусь утверждать.

– Неужели никто не пытался скрыть от него этот час или так увлечь его, чтобы он пропустил время?

– Рассказывают, что только однажды он пропустил это время. Общество собралось большое, засиделись до поздней ночи, намеренно переставив часы, и пылкая беседа увлекла и его. Но как только наступил роковой час, он вдруг умолк и словно окаменел, все тело его застыло в позе, в какой застала его эта минута, глаза остекленели, пульс остановился, и никакими средствами не удавалось привести его в чувство. Он пребывал в таком состоянии, пока не прошел этот роковой час. Потом он вдруг ожил, открыл глаза и начал разговор с того слова, на котором остановился. Увидев всеобщее потрясение, он понял, что произошло, и с мрачной угрозой в голосе сказал присутствующим, как они должны быть счастливы, что отделались только испугом. Но в тот же вечер он навсегда покинул город, где с ним это случилось. Все убеждены, что в этот час он беседует со своей душой. Некоторые даже склонны думать, что он мертвец, которому разрешено двадцать три часа пребывать среди живых, но в последний час суток душа его вынуждена возвращаться на суд в преисподнюю. Многие считают его знаменитым Аполлонием Тианским, а другие даже апостолом Иоанном, о котором сказано, что он доживет до страшного суда.

– Такой необычайный человек должен непременно вызывать самые невероятные толки, – сказал принц. – Но все, о чем вы сейчас рассказали, основано на слухах и догадках, а вместе с тем его обращение с вами и ваше отношение к нему указывают, как мне кажется, на более близкое знакомство. Может быть, вас связывает с ним какое-нибудь особое дело, в котором и вы были замешаны? Не скрывайте от нас ничего!

Сицилианец окинул нас недоверчивым взглядом и промолчал.

– Если дело касается отношений, которые вы не хотели бы оглашать, – продолжал принц, – то я могу заверить вас от имени обоих моих спутников, что мы будем хранить нерушимое молчание. Расскажите же все откровенно и не таясь.