Анита Блейк (№12) - Сны инкуба

Ричард сделал глубокий вдох, и на меня пахнуло знакомым густым и сладким ароматом лесной чащи. Он бежал милю за милей без малейшего напряжения, не по тем причинам, по которым хорошо мог бы бежать человек, но потому что сама земля помогала бежать, давала силу, радостно привечала его.

Он остановился в глубине леса, расставив ноги, будто уйдя корнями в землю. Я поняла, что Ричард и есть моя почва, мой центр, его радость, его бьющееся сердце, колотящееся в груди после этого удовольствия бега. Я держала связь с ним открытой, ощущала всю полноту запахов и звуков, так от меня далёких. И так я положила руки на могилу, и хотя Реквием стоял за моей спиной вплотную, он не был вполовину так реален, как бьющееся сердце Ричарда за много миль отсюда.

— Эдвин Алонсо Герман, волею, словом и плотью призываю тебя из могилы твоей. Приди, приди же!

Все было совсем по-другому, совсем не так как обычно, и все равно совсем как надо.

Я почувствовала, как заворочался труп, восстанавливаясь, складывая себя как мозаику, как начал он подниматься, всплывая в земле как в воде. Не сосчитать, сколько раз я наблюдала эту картину, но никогда я при этом не сидела на земле. А она вскидывалась и текла, как при землетрясении, пойманном в сеть на несколько футов в глубине. Почва текла у меня под руками как что-то совсем другое, не вода, не ил, но что-то и менее, и более твёрдое. Не знаю, что подумал Реквием, но он не пытался отодвинуться, оставаясь вплотную у меня за спиной. Его несла вместе со мной эта сила, а он даже не пикнул. Храбрец вампир.

Сквозь шевелящуюся землю протянулись руки навстречу моим, холодные пальцы обернулись вокруг моего тепла. Руки Эдвина Алонзо Германа ухватились за меня, как хватается утопающий, уже отчаявшийся спастись и вдруг нащупавший верёвку. Могила выбросила его из земли, как цветок на пружине, но сама сила толчка заставила меня потянуть его на себя, вверх, и Реквием поддержал меня, когда я пошатнулась. Если бы вампира не было со мной на этой зыбкой, вздрагивающей земле, я бы упала. Но Реквием поддержал меня, и я вытянула мертвеца из могилы, вытянула абсолютно целого, неповреждённого, и он встал передо мной, выше меня, и могильная земля осыпалась с безупречного чёрного костюма, будто только что из-под утюга. Слегка редеющие спереди волосы мертвеца нависали густой бахромой над ушами и на затылке, короткие бачки соединялись с таким же густыми усами. Плотный, почти жирный, что было тогда в моде у богатых. Когда Эдвин Алонсо умер, тощими были только нищие, только у них был голодный вид.

Я почувствовала Ричарда, стоящего у небольшого ручейка. Воздух стал прохладнее за время его мелодичного бега, и пульс у Ричарда стал замедляться, лёгкая испарина просыхала на коже. Он не боялся, не ужасался. Он просто стоял, потвёрже расставив ноги, успокаивая меня пульсом, ритмом своего тела, густым мускусным запахом волка ощущался в осеннем воздухе.

Я глядела на зомби, и даже мне моя работа показалась чертовски хорошо сделанной. С достаточно большой кровавой жертвой я могла бы поднять зомби, живого на вид, или близко к тому, но этот — этот был совершенен. Кожа здоровая, неповреждённая, блестит под звёздами. Неясная улыбка на лице, а одежда — как будто только что надета. Даже туфли безупречны и начищены до блеска. Руки, прижатые к моим, прохладны, но не ощущаются мёртвыми. Он не дышал, но на взгляд, на ощупь казался скорее живым, чем мёртвым И это беспокоило. Я знала, что сегодня здесь было много силы, и я всю её послала в эту одну могилу, так что, наверное, нормально, что он так хорошо выглядит, но на миг, глядя в это пухлое улыбающееся лицо, я испугалась. Испугалась, что сделала больше того, за что мне заплачено. Но потом, подняв взгляд до его глаз, я успокоилась. Глаза нормальные, не запавшие, идеальные на вид, сероватые при свете звёзд, — днём, наверное, были бы синие, но никого за ними не было. Пустые, ждущие глаза. И я знала, чего эти пустые глаза ждут.

Я отняла левую руку у зомби, и он не мешал — пальцы его разжались. Отведя руку назад до уровня плеча, я сказала вампиру:

— Сними повязку.

Он одну руку оставил у меня на плече, но другой снял пластырь с моей раны.

— Сними совсем.

Он оторвал повязку. Я не удержалась и вздрогнула от боли.

— Что ты хочешь сделать? — спросил Ричард у меня в голове.

— Ему нужна кровь, чтобы он мог говорить. Я не убила никакое животное, другой крови у меня нет.

Он ничего не сказал, но пульс его забился чаще.

Я поднесла запястье к стоящему передо мной телу; оно было чуть выше меня ростом. Что-то мелькнуло в этих светлых глазах, что-то такое, что я видала и раньше у хорошо сохранившихся зомби. Как будто через него что-то прошло, сверкнуло в глазах, будто какая-то тёмная тварь, ждущая возможности захватить тело и жить в нем. Что-то не столь уж злое, но совершенно, совершенно не доброе. Тут же лицо с бакенбардами повернулось к моей руке, понюхало воздух, и как только учуяло кровь, чужое в этих глазах исчезло. Прогнано было обещанием того, что так ценят все мёртвые — кусочка живого.

Зомби схватил меня за руку двумя руками и присосался страстно, как в поцелуе к любимому существу. От силы нажима на рану стало больно, и я судорожно втянула в себя воздух. Но я знала, что меня ждёт, потому что мне приходилось кормить зомби своей кровью. Не слишком часто, но достаточно.

Рот сомкнулся на ране, достаточно широкий, чтобы охватить её целиком, чтобы всадить зубы в рваные края, зажевать. Я тихо вскрикнула, потому что не могла сдержаться. Обычно рот зомби не ощущается так реально. Сейчас, если бы не холод губ, я не могла бы отличить зомби от живого человека. Отличная была работа, без сучка и задоринки, даже там, где не видно, а можно определить лишь на ощупь.

Ричард прыгнул через ручей, попав ногой на край, и тут же побежал, не совсем ровно. Он бежал по другому берегу вместе с ночью, деревьями, запахами.

Рот Эдвина Алонсо Германа сомкнулся у меня на руке и стал сосать. Рана зажила сильнее, чем я думала, потому что добраться до крови ему было трудно — пришлось крепко сдавить мне руку. Это было больно, по-настоящему больно. Да, я в некоторых ситуациях люблю, чтобы меня кусали, но сейчас совсем не то. А что бывает приятно в сексе, чертовски больно в других случаях.

Ричард бежал уже вовсю. Я до того думала, что он бежит быстро, но это он только баловался. Теперь он бежал. Бежал так, что ветви его хлестали, земля не держала его и расступалась как вода. Он бежал, бежал, бежал… от самого себя. Ярко мелькнули мысли у него в голове. Ощущение зубов у меня на коже, настойчивого этого рта возбудило его. И его, и его зверя. Он мог бы принять зверя, если бы дело касалось только пищи, но это было не так. Смесь человека и зверя стирала различия между едой и сексом. Размывала все границы, о существовании которых Ричард даже не подозревал, не то что не собирался их переходить.

Он бежал, оскользаясь на листьях, падал и снова поднимался, бросаясь в бег, пока тело ещё не успевало заметить, что падало. Только сейчас я вспомнила о его раненом плече, и как только возникла эта мысль, я увидела, как он перекинулся — ненадолго, и тут же исцелился. Настолько он был сильнее, чем хотел быть.

Зомби упал на колени, будто вкус моей крови было таким изысканным, какого он ещё не знал. Он бережно держал мою руку возле своего рта, язык его блуждал по ране.

Я резко выдохнула:

— А, черт!

— Больно? — тихо спросил Реквием.

Я покачала головой. Больно, но дело не в этом. Дело в том, что обычно в этот момент зомби начинают сосать медленнее. Этот же все ещё сосал быстро и сильно, как проголодавшийся младенец. Конечно, я никогда ещё не поднимала столь давно умершего без принесения жертвы. Может быть, в этом различие? Очень хотелось надеяться, потому что все остальное могло значить только очень плохое.

Он дёрнул ртом, как собака, зажавшая кость, и я удержала крик. Дело было не в том, что больно — слишком высок был энтузиазм у этого зомби.

— Эдвин, прекрати сосать.

Мой голос звучал ясно, но он не обратил внимания. Плохо. Я облизала внезапно пересохшие губы.

— Он достаточно выпил. Помоги мне его отцепить, — сказала я тихо. Не надо пугать клиентов, не надо им давать понять, что дело плохо.

Ричард снова упал, поскользнулся на осенних листьях, налетел внезапно на дерево, резко и больно. Он поднял глаза, и я увидела их, широко раскрытые, карие, и поняла, от чего он бежит. Он хотел стоять здесь на коленях, хотел лизать мне рану, ощущать вкус моей крови, расширить рану острыми зубами. И эта мысль не просто его заводила, она делала это за него. Просто делала. То, чего он хотел в тёмных, глубоких уголках души, давало совершенно новое значение словам «оральный секс».

Он ждал, что я ужаснусь, но этого не было. Если кто и может устоять против соблазна сделать что-то очень плохое, то это Ричард. Я доверяла его умению держать себя в руках — не всегда его выдержке, но самоконтролю — верила без сомнения. Я шепнула:

— То, что тебе чего-то хочется, ещё не значит, что ты это сделаешь, и даже что должен это сделать. Ты человек, Ричард, у тебя есть ум и воля. Ты больше, чем твой зверь.

— Ты не понимаешь, — сказал он, и я поняла, что он случайно сделал.

— Ты ощущаешь, что делает зомби?

Он отвернулся от меня, пряча лицо, поднялся и побежал снова. Выбежал из леса на мощёную дорогу, через неё, раньше, чем кто-нибудь понял, что высветили фары. Быстрее, быстрее, бегом, бегом! Бегом — но то, от чего он бежал, не отпускало его, и убежать он не мог. Как бы далеко, как бы быстро ни бежал он, он всегда останется с собой. Как убежать от монстра, если этот монстр — ты и есть?

— Ричард, заставь зомби отпустить меня.

— Я не знаю как!

И он бросился сквозь деревья, но уже в настроении не дружелюбном и не радостном.

Зомби сильно укусил меня, и, черт побери, это было больно.

— Реквием, убери его от меня.

Вампир обошёл меня вокруг, взялся за вцепившиеся в меня лицо и руки, но зомби, когда ухватится, так уж намертво. Мне случалось отдирать от людей зомби, вышедших из-под контроля, и иногда их приходится отрывать в буквальном смысле слова по частям. Даже у человека зубы могут перегрызть вену или артерию. Я хотела убрать от себя этого зомби.

Реквием попытался его оторвать, потом поднял на меня глаза:

— Я могу его разорвать на части, но не могу от тебя отцепить.

Я глянула в сторону вервольфа, отлично строившего из себя телохранителя, и подозвала его жестом. Он подошёл с серьёзным лицом, руки за спиной, будто не доверял себе, если ещё раз до меня дотронется. Запах волка и леса от меня, или просто свежая кровь? Не хочешь знать — не спрашивай. Я не хотела.

Зомби сунул в рану язык, будто старался усилить ток крови. От боли и неожиданности я вскрикнула, чуть-чуть, но достаточно, чтобы заработать вопрос от одного из адвокатов:

— У вас все нормально, миз Блейк?

— Да-да, — отозвалась я, — да-да.

Если поднятый из могилы зомби начинает тебя жрать, сообщать об этом клиентам не полагается. Мать, мать и ещё раз мать!

Напрягая все свои силы, Грэхем сумел оторвать от меня один палец, но этот палец приходилось держать, чтобы он тут же не вернулся на место.

— Не должен он быть так силён!

— А тебе приходилось когда-нибудь драться с зомби? — спросила я.

Он посмотрел на меня расширенными глазами:

— Если они все такие здоровые, так слава богу, что нет.

— Не только это. Они ещё и боли не чувствуют.

— Анита, я могу оторвать ему пальцы, — сказал Реквием, — или сломать челюсть, но помимо этих крайностей, других предложений у меня нет.

Это ещё ничего, хуже, что и у меня их не было. Зомби сжимал зубы все сильнее, и я знала, что ещё чуть-чуть — он доберётся до крупного сосуда. Зубы уходили все глубже мало-помалу, очень медленно, но в конце концов что-нибудь натворят, а что случится, когда ему в рот хлынет свежая кровь, мне даже гадать не хотелось. Я видела, что плотоядный зомби может сделать с человеком. Я не совсем человек, но оторванная рука у меня не отрастёт обратно.

Его можно сжечь, но он меня не выпустит, я сгорю вместе с ним. Черт.

Ричард сидел на полянке под переплетением голых сучьев.

— Я должен закрыть связь между нами, Анита. Должен. Я не могу отделить себя от этого зомби. Я все время чувствую, что он делает. Чувствую, как он ищет ещё крови. — Он закрыл лицо ладонями — футболку он где-то потерял, и согбенная спина была такой же голой, как ветви над нею. — Прости, Анита, но я устал, устал смертельно.

— Ничего, Ричард, мы тут справимся. Ты о себе позаботься.

Он поднял глаза, и в них сверкнули слезы под звёздами.

— Я должен о тебе заботиться.

— У нас партнёрство, Ричард. Мы по очереди заботимся друг о друге.

Он замотал головой:

— Я все к… испортил, Анита, прости меня.

Не помню, чтобы он говорил подобные слова, если они не относились к сексу.

— Ричард, иди домой, к своим. Они будут волноваться.

Зомби вцепился так, что я вскрикнула, и Ричард вдруг пропал. Так резко оборвал связь, что я пошатнулась, и только руки Грэхема и Реквиема не дали мне упасть.

— Анита! — позвал Грэхем и выпустил зомби, чтобы удержать меня. Но руки на моем запястье стали разжиматься.

Я посмотрела на стоящего на коленях зомби — его глаза наполнялись смыслом. За ними была личность. Дура я, дура. Ричард случайно привязал зомби к себе, и как только он оборвал связь, зомби снова стал моим. Приятно знать, только дура я, что не сообразила раньше. Мёртвые — это же моя профессия. Сегодня меня особо профессиональной не назовёшь.

Зомби заморгал, отнял рот от моего запястья. Пушистые усы измазаны были моей кровью.

— Простите, я не знаю, что я здесь делаю. — Он выпустил меня и неловко поднялся на ноги, разглядывая свои окровавленные руки, моё разорванное запястье, и на лице его отразился ужас. — Прошу прощения, мисс, я не знаю, как это я с вами такое сделал. Мои самые искренние извинения — это чудовищно, чудовищно!

Он то разглядывал свои окровавленные руки, то вытирал усы.

Черт, он не знает, что он мёртв. Терпеть этого не могу, когда они не знают, что мертвы.

Будто прочитав мои мысли, он попятился и налетел на свой памятник. Уставился на этого непрощающего ангела, и тут его осенило, как Эбенезера Скруджа. Он прочёл на камне своё имя и дату смерти. Даже при звёздах было видно, как сбежала краска с его лица.

— Услышь меня, Эдвин! По праву крови моей, что ты отведал, услышь меня.

Он повернулся с загнанным видом.

— Где я? Что со мной?

— Не бойся, Эдвин, будь спокойным.

Панический страх сошёл с его лица, глаза наполнились искусственным спокойствием, потому что я этого пожелала, и это я вызвала его из могилы, и моя кровь была у него на губах. Я заработала право им командовать.

Я велела ему быть спокойным. Я велела ему быть ясным и чётким и ответить на вопросы вот этих уважаемых юристов. Он сообщил мне, что он всегда был ясным и чётким, спасибо за заботу, и я знала, что он сделает все, чего хотят от него адвокаты и его наследники. Ещё заранее адвокаты и клиенты решили, что вопросы буду задавать не я. Вроде как недоверие, что я использую свою власть для получения ответов, желательных определённой группе людей. Подразумевается: они боялись, что другие клиенты меня подкупят. В тот момент, когда они предложили такое правило, я несколько обиделась, а сейчас была рада. Я могла пойти отсидеться в джипе, пока они будут допрашивать зомби. У меня там в джипе аптечка, а она мне нужна.

Зомби не только открыл старую рану — ещё остались следы его зубов, так что получилась вроде как новая рана вокруг старой. Бывают ночи, когда у меня на левой руке будто мишень нарисована. Если мне попадает крупно, то обычно именно туда.

— Ты снова потеряла кровь, — сказал Реквием.

— И хрена ли?

Он слегка нахмурился.

— Я имею в виду вот что: не можешь ли ты позволить им взять зомби домой на эту ночь, а завтра положить его обратно?

Я покачала головой и вздрогнула, когда Грэхем приподнял марлю посмотреть, что кровь остановилась.

— Он меня укусил, нанёс приличную рану. Зомби этого не делают. Они берут кровь из открытой раны или от мёртвого уже животного, но сами ран не наносят. Не кормятся так активно.

— Этот кормился, — сказал Грэхем, глядя неодобрительно на моё запястье и прижимая к нему свежую салфетку.

— Вот именно. Сегодня слишком многое получается неправильно или не так, как ожидается, и я не могу рисковать оставить этого зомби так надолго. Мне надо его положить обратно, как только это будет возможно.

— Зачем? — спросил Реквием.

— На всякий случай.

— На случай чего?

— На случай, если он вдруг станет плотоядным.

Они переглянулись и посмотрели на меня, будто хотели сказать: ты же не всерьёз?

— Я думал, что это только легенды, — сказал Грэхем.

— Я такое видал, — сказал Реквием, помолчав. — Очень-очень давно. И думал, что сила, необходимая для сотворения таких… — он поискал слово и остановился на таком: — созданий, утеряна.

— Тварей, ты хотел сказать. Или зла. Сила для сотворения такого зла утеряна.

Он едва заметно улыбнулся:

— Прошу прощения.

— Все нормально. Некромантов никто не любит. Христиане, викканцы, вампиры, кто угодно — никто нас не любит.

— Это не значит, что мы не любим тебя, — сказал Реквием.

— Нет, просто все нас боятся.

— Да, — тихо сказал вампир.

Я вздохнула.

— Сегодня я впервые ощутила, что могу поднять целое кладбище без какой бы то ни было жертвы. И могла бы их поднять, и были бы они мои, полностью мне подвластные. Я обратилась к Ричарду, потому что боролась с искушением поднять свою личную армию мертвецов.

— Контакт с Ульфриком был весьма неудачен, насколько я мог судить по твоим репликам в разговоре, — сказал Реквием.

— Он пытался помочь, — возразил Грэхем.

— Да, пытался, но не только мы с Жан-Клодом обрели новую силу, но и Ричард. Никто из нас не ожидал, что он сможет привязать к себе зомби.

— Я никогда о таком не слышал, — сказал Реквием.

— А мы охренительно уникальны во всем этом траханном Сент-Луисе, — объяснила я.

— Уникальны, — сказал Реквием, вместе с Грэхемом перевязывая мне руку. — Да, так это тоже можно назвать.

— А как ты назвал бы — страшны? — спросила я.

Он посмотрел на меня синими-синими глазами с намёком на зелень от рубашки возле лица.

— О да, — сказал он. — Страшны — это самое то.

Да. Это самое то.

Глава сорок первая

Остальных клиентов на эту ночь я отменила. Слишком близко я подошла к какому-то краю, чтобы не обратить на это внимания. Этого зомби я ещё положу обратно в могилу, но и все — пока не разберусь, что тут за чертовщина происходит. Берт будет в бешенстве. Клиенты тоже. Но даже вполовину не в таком бешенстве, как если встанет армия разлагающихся трупов и пойдёт войной на город. Нет, это нам даст настолько плохую прессу, что даже Берт ничего сделать не сможет.

Кроме того, я наконец-то потеряла столько крови, что мне стало нехорошо. Без всякой метафизики, просто физиология. Голова кружилась, слегка тошнило, даже в кожаной куртке и одеяле меня трясло от холода. Я слишком часто за последние годы теряла кровь, чтобы не узнать симптомов. Без переливания или чего-нибудь в этом роде я обойдусь, но и терять сегодня кровь мне тоже больше не стоит. На самом деле мне бы сейчас велеть Грэхему отвезти нас в клуб, забрать Натэниела и попросить сегодня обойтись без серьёзного секса. Из-за потери крови. Естественно, что это для него будет достаточной причиной.

Мы сгрудились на заднем сиденье джипа — я, потому что мне было хреново, Грэхем и Реквием, потому что мне без них было не согреться. Одеяло и куртка, а меня все ещё трясло.

— Миледи, позволено мне будет сделать несколько смелое предложение? — спросил Реквием.

С третьей попытки я смогла ответить сквозь перестук зубов:

— Конечно.

— Если мы тебя не согреем, ты сегодня будешь ни к чему не пригодна.

— Да говори прямо, кончай… — меня трясло так, что стало почти больно, когда я перестала трястись, — забалтывать меня до смерти, Реквием.

— Грэхем под одеялом удвоит тепло твоего тела, — сказал он очень чётко и сухо, без лишних слов. Приятно знать, что он тоже умеет быть кратким.

Сумей я заставить зубы не стучать, я бы ещё поспорила, но не могла, а потому не стала. Кроме того, поприжиматься во всей одежде под одеялом — это очень вегетарианское занятие по сравнению с тем, что сегодня вечером было. Какой от этого может быть вред? Да ладно, черт с ним, не отвечайте лучше.

Грэхем все ещё держался как суровый телохранитель, и потому влез под одеяло с таким видом, будто оно его укусит.

— Я не могу выполнять работу охранника, закутанный в одеяло, — сказал он.

Только с третьего раза я смогла произнести:

— У тебя ствол есть?

— Ты про пистолет?

— Да.

— Нет.

— Если только я здесь вооружена, то из тебя и так телохранитель никакой.

У него был вид, будто он готов поспорить, но вмешался Реквием.

— Есть много способов охранять чьё-то тело, Грэхем. Если мы ей не поможем согреться, то, боюсь, придётся нам с ней ехать в ближайшую больницу. Ты готов объяснять Жан-Клоду, как ты это допустил, когда мог предотвратить столь незначительным своим действием?

— Не готов, — ответил Грэхем и влез под одеяло рядом со мной.

Это был совсем не тот Грэхем, что недавно получил от меня ощущение оргазма. Он держался скованно и неловко. Очень насторожённо и неуклюже он обнял меня за плечи правой рукой.

— Она не сломается, Грэхем, — сказал Реквием.

— Я дважды сегодня забыл о работе. Третий раз не хочу.

Я уткнулась в тепло его тела, зарылась под кожаную куртку в поисках накопившегося там тепла. Он был невероятно тёплый, почти горячий.

— Бог ты мой, она у меня под рукой помещается. — Рука его согнулась вокруг меня почти рефлекторно, будто он не мог удержаться. — Она куда больше кажется, когда ходит, или говорит, или что-то делает.

Он говорил тихо и недоуменно. Рука его прижала меня к нему посильнее, и действительно, я поместилась в изгибе его тела. Он был футов шесть ростом, а я поменьше, и он мог взять меня на руки, как ребёнка, что мне очень не нравится, но он был тёплый-тёплый. Горячий почти. До полнолуния оставалось около недели, а температура у некоторых ликантропов поднимается перед превращением, как в горячке. Либо я была холоднее, чем я думала, либо Грэхем был из тех оборотней, что разогреваются.

У меня перестали стучать зубы, мышцы тоже немного отпустило. Все ещё оставались небольшие непроизвольные спазмы, но стало лучше.

— Можно тебя взять на руки? — спросил Грэхем таким тоном, будто ожидал отрицательного ответа.

— Зачем?

— Так тебе теплее будет.

Я задумалась. Наверное, он был прав, но это значило ещё раз подчеркнуть, что я такая маленькая, что могу сидеть у него на коленях, уткнувшись в грудь, как ребёнок. А я этого терпеть не могу. Но ведь он прав, так теплее будет. А, черт!

— Да, — буркнула я, и даже сама услышала, каким недовольным тоном.

— Ты уверена?

— Грэхем, леди высказала желание, не заставляй её повторять, — сказал Реквием.

Грэхем ещё миг помешкал, потом взял меня на руки, будто я ничего не весила. Он посадил меня на колени, и обнаружился ещё один недостаток этих стрингов. Наверное, Грэхем был в новых джинсах, потому что материал мягким не назовёшь. А я не надела приличного белья или приличной юбки — я же одевалась в основном для встречи с Жан-Клодом и Ашером. О свидании думала, а не о медицинских показаниях. Сама дура.

Он сумел почти всю меня засунуть под полу своей куртки, прижимая к груди, а то, что осталось, свернулось в комочек у него на коленях, только одна нога торчала наружу. Одной рукой Грэхем накрыл эту голую ногу, а другой рукой придерживал куртку. Реквием помог нам завернуться в одеяло, и только макушка у меня осталась на виду. Было темно, тепло, я прислонилась головой к его груди, и только тонкая ткань футболки отгораживала меня от его горячей кожи. Я почувствовала, как меня отпускает напряжение от этой теплоты, запаха кожаной куртки, и просто от него. От него пахло стаей — тем неуловимым запахом, что присущ всем волкам Ричарда. У меня столько было среди них хороших друзей, что этот запах ассоциировался с безопасностью. Я устроилась в теплом гнёздышке из куртки, одеяла, тела, далёкого волчьего запаха, и заснула.

Проснулась я от тихого, очень тихого голоса Грэхема, будто на самом деле он не хотел меня будить.

— Анита, Анита, они там закончили с этим зомби.

Секунду я не могла вспомнить, где я, и кто это со мной говорит. Спросонья его тело мне показалось очень похожим на тело Ричарда. Размер, мускулатура, мускусный запах волка — все это было от Ричарда, только голос другой.

— Анита, твоё присутствие нужно на кладбище. — Британский акцент Реквиема.

Остатки сна улетучились, я вспомнила, где я и на чьих коленях уснула.

Грэхем погладил меня по волосам и спросил:

— Проснулась, Анита?

Я села, оттолкнула руку Грэхема, сбросила куртку, но запуталась в одеяле. Попыталась оттолкнуть и его, но оно цеплялось краями, подоткнутыми под Грэхема, и я никак не могла освободиться. На секунду накатила клаустрофобия, совершенно бессмысленная. Я же не была в западне, но что-то очень к этому было близко — запутаться в одеяле в присутствии ещё двоих, которых я так мало знаю. Будь на их месте кто-нибудь из тех, кому я доверяю безоговорочно, этого бы не случилось. Но Грэхема я не знала и заснула у него на руках. Заснула в присутствии его и Реквиема, и никого больше. Беспечно, ужасно беспечно.

Может быть, из-за остатков тут же забытого сновидения, а может, совсем без причины, но я, как бы там ни было, запаниковала. Сумей я в тот момент ясно мыслить, я бы вылезла из-под этого дурацкого одеяла, но я уже не мыслила. В голове слышался лишь отчаянный вопль: «Западня, западня, западня!»

Грэхем поймал меня за руки, я изо всех сил ткнула его локтем.

Он выпустил меня, охнув от удара. А вот не лезь.

— Черт, ты же так ребро сломать можешь!

— А ты меня не хватай, просто не хватай, и все.

Я ещё бурно дышала, но уже слегка успокоилась. Успокоилась настолько, чтобы сбросить это дурацкое одеяло. Чтобы не брыкаться руками и ногами, так что Грэхем мог подумать, будто у меня с головой плохо. Пульс ещё бешено бился в глотке, но я уже могла думать.

Реквием стоял на коленях, нависнув над нами. Меня окатила холодная волна страха, вызвав электрическое покалывание в кончиках пальцев, но на этот раз я сумела её одолеть. Я заставила себя расслабить мышцы, а Реквием потянул за край одеяла, чтобы распутать нас обоих.

— Извини, — сказала я уже спокойнее. — Какая-то ерунда приснилась.

— Бывает, — сказал Грэхем слегка обиженным голосом.

Один раз я уже извинилась, и хватит. На самом деле я подцепила клаустрофобию после двух случаев: инцидент с аквалангом много лет назад, и ещё проснулась однажды в гробу вампира. Проснуться в тесном мраке, а тебя держит мёртвое тело. Настоящий кошмар.

Выражение лица Реквиема было достаточно красноречиво. Он знал, что я вру, и мне это было все равно. Я взяла себе за правило не выставлять свои страхи перед другими. Если они не будут знать, чего ты действительно боишься, то не смогут это против тебя использовать.

Как только Грэхем стянул с меня одеяло, я вылезла и довольно невежливо бросилась наружу. Но на свежем воздухе мне сразу стало лучше, и я начала вдыхать его полной грудью. А как успокоилась, тут же стала мёрзнуть нижняя часть тела. Ну все не так.

— Ты снова дрожишь, — сказал Реквием прямо у меня за спиной.

Я вздрогнула, потому что не услышала, как он вышел из машины.

— Все нормально.

— Не совсем.

Я нахмурилась.

С заднего сиденья вылез Грэхем:

— А ведь он прав.

Я хмуро посмотрела на обоих:

— Как я себя чувствую — это не важно. Важно закончить работу.

— Да, работу закончить важно, но твоё самочувствие важно не менее, — возразил Реквием.

Открыв переднюю дверь, я вытащила свою сумку с сиденья. На кладбище я её не оставила, потому что там мачете. Конечно, магическими свойствами оно обладает только в моей руке или в руке другого аниматора, но все равно это чертовски длинный нож, и нечего его оставлять рядом со штатскими.

Дверь я закрыла, щёлкнула брелок, чтобы запереть, и двинулась обратно на кладбище с сумкой в руке. Но не успела сделать и четырех шагов по траве, как споткнулась и чуть не упала.

Рука Реквиема поддержала меня за локоть.

— Ты ещё не пришла в себя.

Я стояла, позволяя ему себя поддерживать.

— Не знаю, что со мной такое. Обычно, когда я поднимаю мёртвых, это улучшает моё состояние.

— Сегодня было не так, как задумано.

— Да, не так, — подтвердила я. — Отчасти по моей вине.

— Нет, — возразил он.

— Да. Меня отвлекла вся эта новая сила, и я забыла поставить защитный круг. Он удерживает зомби внутри, но заодно не впускает внутрь другие сущности. Куча всякой метафизической дряни любит залезать в мёртвые тела, если дать шанс. Я ведь это знала.

— Но ты отвлеклась.

— Да.

— Могу я поднести тебе сумку?

Это спросил Грэхем, но я обратила внимание, что он держится поодаль. Интересно, насколько сильно я его по рёбрам съездила. Ничего плохого с ним не случилось, но могло, потому что я сейчас сильнее человека.

— Да, спасибо, — ответила я.

Он взял сумку, шагнул в сторону и пропустил вперёд меня и Грэхема. Вампир поддерживал меня за локоть, и я не возражала. Я снова начала мёрзнуть.

— Мне случалось терять больше крови, чем сегодня, и никогда так плохо не было, — сказала я тихо.

Одна группа машин уже уехала с кладбища — те люди, которые подавали иск. Адвокаты выигравшей стороны остались, и слышался весёлый гул голосов — потомки общались со своим патриархом. У него был громкий, грохочущий смех.

— Ты сегодня питалась? — спросил Реквием.

Голос его вернул меня обратно к темноте, к тому, сколько ещё надо пройти до могилы. Казалось, что очень далеко, но ведь это же не так?