Звездный волк

— Судно прибыло из другой галактики, другой вселенной. Там иная периодическая система элементов… совершенно не свойственные нам формы жизни… сколько всего могли бы мы узнать! А мы вынуждены тратить время впустую на все эти исследования, направленные на поиск оружия, которое не существует. Сколько же мы теряем…

— Другая галактика, иная периодическая система элементов, — сказал Дайльюлло. — Я так и догадывался. Что вам удалось узнать об этих, как их… криях?

— Они были одержимы пополнением знаний. Очевидно, они задались целью изучить все о мироздании… Можно предполагать, что аналогичные суда были посланы и в другие галактики с той же самой задачей сбора образцов. Технологический уровень криев без сомнения невероятно высок.

— Однако, они не смогли сесть. Разбились.

— Не совсем так. Скорее это аварийная посадка… и, конечно, корабль никогда не предназначался для посадки. Что-то случилось. Жизненно важные части корабля сильно разрушены, и записи, относящиеся к крушению, естественно, очень коротки, сделаны наспех, но кажется очевидным, что в одном из энергоблоков произошел взрыв, который так сильно повредил систему жизнеобеспечения, что не осталось никакой надежды на возращение домой. Конечно, наша галактика ничем не могла им помочь — ни запасными частями, ни восстановительными работами. Надо полагать, они обдуманно избрали эту планету: она изолирована и необитаема, хорошо спрятана в туманности… и только по чистейшей случайности корабль был обнаружен вхоланским геологом, занимавшимся поиском редких металлов.

— Местечко, подходящее для кладбища, — заметил Дайльюлло. — Нашли ли вы какие-нибудь тела криев в развалинах корабля?

— О, да. Мы действительно нашли и немало, — ответил Лабдибдин и, тревожно посмотрев на Дайльюлло, добавил:

— Только дело в том, что… они, кажется, не мертвы.

XVII

Глубоко, в самом центре корабля они шагали по длинному коридору. Металлический пол издавал гулкий звук, отражавшийся позади эхом и терявшийся и тишине. Лампочки здесь висели редко, через большие тусклые промежутки.

— Мы не очень часто сюда приходим, — заметил Лабдибдин.

Говорил он вполголоса, словно боялся, как бы помимо двух землян его не подслушал кто-то или что-то. Это вхолан, проявивший вначале острую враждебность, до удивления смягчился.

«Он затюканный человек, — подумал Дайльюлло. — Для него облегчение поговорить с кем-нибудь, даже с нами… разорвать удушающие оковы секретности. Он слишком долго пребывает в здешнем члену, замурован по существу в этом корабле со… со всем тем, что мне предстоит увидеть, а этого достаточно, чтобы опустились у него плечи и подкашивались ноги. Не удивительно, что он того гляди сломится».

Шаги, казалось Дайльюлло, были неприлично громкими, чем-то опасными. Он физически ощущал окружавшую тишину и огромную темную массу корабля. Он чувствовал себя необыкновенно крохотным существом, этаким насекомым, ползающим в недрах странной горы. И что еще хуже он чувствовал себя вторгшимся насекомым, нахально позволяющим себе распоряжаться чужой собственностью.

Хотелось бы знать, о чем думает сейчас Чейн. Дайльюлло видел, что тот не очень-то выдает себя. Яркие черные глаза варновца, казалось, всегда были неизменными, готовыми к любой неожиданности, любопытными ко всему, но никогда не показывающими внутренних переживаний. Наверное, это лучший вариант жизни принимать ежедневно, ежеминутно все так, как есть, никогда ни о чем не беспокоиться, никогда не стремиться докапываться до сути явлений. Явления тогда становятся сложными, когда ты начинаешь размышлять о них.

А может быть, Чейн действительно сухой, лишенный фантазии человек, каким всегда кажется? Дайльюлло вдруг усомнился в этом.

Лабдибдин поднял руку.

— Мы почти прибыли, — прошептал он. — Идите осторожно, пожалуйста. Смотрите под ноги.

Гладкий пол и обшивка коридора сменились здесь плитами внахлест, выглядевшими словно рыбья чешуя.

— Для того, чтобы лучше противостоять ударам, — пояснил Лабдибдин, помогая жестами рук. — Этот зал смонтирован в паутине гибких опор, и его почти ничто не может повредить, разве только полное уничтожение корабля.

Дайльюлло шагал осторожно, высоко поднимая ноги, чтобы не споткнуться.

Впереди показалась открытая дверь и за нею очередной ряд тусклых лампочек, повешенных вхоланами. Дверной проем был непривычно высоким и узким. Протискиваясь через него, Дайльюлло поцарапал себе оба плеча.

У Дайльюлло уже сложилось некоторое представление о том, что предстояло увидеть. И все же он оказался совершенно неподготовленным к тому, что предстало глазам.

Стоявший рядом Чейн крепко выругался по-варновски и инстинктивно положил руку на станнер.

«Будь он и в самом деле волком, — подумал Дайльюлло, — наверное, зарычал бы, прижав уши, вздыбив шерсть и убрав под брюхо хвост. Вот именно так я себя сейчас чувствую… а точнее, чувствую себя подобно старой деве, пришедшей на первое ночное свидание и дрожащей от Страха».

Здесь и был Страх. Но не тот рациональный страх, что способствует выживанию. Нет. Это был слепой, бессмысленный, сковывающий тело страх; это было ксенофобное сжатие протоплазмы в результате воздействия на нее чего-то совершенно чуждого, непривычного.

Теперь Дайльюлло понимал, почему вхолане нечасто приходили сюда на встречу с криями.

Криев здесь было около сотни. Они сидели стройными рядами, каждый в высоком, узком кресле, с прямой, словно у древнеегипетских фараонов, осанкой: их нижние конечности были сомкнуты, а верхние, с длинными, изящными отростками, служившими как пальцы, покоились на подлокотниках кресел. Вся одежда состояла из простой накидки. Их тела походили на темный янтарь не только по цвету, но и по веществу, а по форме могли быть приняты или за животных, или за растения, или за сочетание тех и других, или, наконец, за что-то другое, не поддающееся осмыслению в рамках понятий терминологии нашей галактики. Они были очень высокими, очень гибкими, по-видимому, лишенными суставов и мускулов, и действующими всем своим телом, словно колеблющиеся ленточные водоросли в застойной воде.

Основную часть лица крия занимали два огромных, с молочным оттенком глаза, встроенных в голову удлиненной узкой формы. По обеим сторонам головы были прорези для дыхания, а спереди располагался маленький сморщенный рот, застывший, казалось, в вечном раздумье.

Глаза криев были широко открыты, и у Дайльюлло было такое ощущение, что все они, все сто пар, смотрят прямо в его душу.

Стремясь уйти от этих взглядов, Дайльюлло повернулся к

Лабдибдину и спросил:

— Что заставляет вас считать их не мертвыми? Они же выглядят окаменелыми.

Но подсознательно он понимал, что Лабдибдин был прав.

— Дело в том, — ответил вхолан, — что одна из расшифрованных нами записей оказалась посланием, которое они отправили _уже после_ катастрофической посадки. В послании даются координаты нашей звездной системы и говорится…

Он нервно провел языком по своим губам и косясь на ряды вытаращенных глаз, продолжил:

— …и говорится, что они будут ждать.

— Вы имеете в виду, они… поспали за помощью?

— Очевидно так.

— И они передали, что будут ждать? — спросил Чейн. — Мне кажется, что помощь так и не пришла к ним, а ведь они так долго ее ждали.

Чейн уже оправился от первоначального потрясения и теперь не сидел никакой опасности от фигур криев. Одну из них он решил рассмотреть поближе.

— Неужели вы никого не анатомировали, не брали никаких проб?

— А вы попробуйте прикоснуться к ним, хотя бы вот к этой фигуре, — вместо ответа сказал Лабдибдин. — Вперед. Смелее.

Чейн осторожно вытянул вперед руку. Она остановилась на полпути где-то в 45 сантиметрах от фигуры крия, и Чейн отдернул руку назад, замахал ею.

— Холодная! — воскликнул он. — Нет, не то, чтобы холодная… ледяная и ее щиплет. Что это?

— Стаз, застой крови, — ответил Лабдибдин. — Каждое кресло является самообеспечивающимся агрегатом с собственным источником энергии. Каждый сидящий заключен в силовое поле, которое замораживает его в пространстве и времени… Вокруг создается из мельчайших пузырьков нечто вроде кокона, в который невозможно проникнуть.

— Неужели нельзя отключить этот агрегат?

— Нельзя. Механизм самозамыкается в капсулу. Эта система выживания продумана и сконструирована очень тщательно. Пребывающим в поле стаза не требуются ни воздух, ни питание, поскольку течение времени, и вместе с ним процесс обмена веществ, замедляется вплоть до полной остановки. Если потребуется, крии могут вечно ждать и оставаться в полнейшей безопасности. Ничто не может на них воздействовать, причинить какой-либо вред. Нечего и думать, чтобы мы им хотели повредить.

Лабдибдин бросил на криев взгляд исполненный добрых желаний:

— Говорить с ними, изучать их, попять, как они мыслят и действуют, — вот на что я надеюсь…

Он остановился, и Дайльюлло тут же переспросил:

— Надеетесь?

— Да. Наши лучшие математики и астрономы попытались разработать вариант фактора времени. То есть расшифровать _их_ дату отправки послания о помощи и _их_ подсчет времени, необходимого для прилета сюда спасательного корабля. Это оказалось отнюдь не простым делом. Наши люди выдвинули четыре возможных даты прибытия спасательного корабля. Одна из дат… это приблизительно теперь.

— На мой взгляд это слишком, — сокрушенно сказал Дайльюлло. — Сначала межгалактический корабль, затем целый экипаж, сидящий здесь и глазеющий на меня, а теперь вот в пути еще одно межгалактическое судно. Неужели оно вот-вот прибудет сюда?

— Мы _не знаем_, — с отчаянием сказал Лабдибдин. — Это только один из расчетных вариантов, а понятие «теперь» может означать и вчерашний, и завтрашний день, и будущий год. Вот почему Вхол так настойчиво торопит нас, чтобы в случае". Лично я надеюсь, что спасательное судно придет, пока мы здесь, и я надеюсь получить возможность поговорить с ними.

— А вы не думаете, что они разгневаются, когда узнают, что вы конались в их вещах? — улыбнулся Чейн.

— Вероятно. Но их ученые, я думаю, поймут нас… не насчет, оружия, а насчет всего остального, жажды познания. Мне думается, они поймут, что мы _не могли не копаться_ в их вещах.

Лабдибдин снова умолк, не скрывая своей огромной грусти.

— Все это было, — сказал он, — страшной потерей времени и сил. Безудержная гонка, спешка и все ради ложных целей. В моей жизни представился уникальнейший случай узнать хотя бы немного о другой галактике, но тупые бюрократы Вхола не могут думать ни о чем другом, кроме своей мелочной войны с Харалом.

— У каждого, — лежал плечами Чейн, — свое понимание того, что считать наиболее важным. Хараловцы, наверное, были бы более заинтересованы в установлении факта, что здесь нет супероружия, нежели в получении знаний о полусотне галактик.

— Хараловцы, — сказал Лабдибдин, — ограниченные, невежественные люди.

— Да, им в этом не откажешь, — подтвердил Чейн и повернулся к Дайльюлло:

— Крии нам вроде бы больше ни к чему. Не лучше ли нам возвратиться наверх?

Дайльюлло согласился. Он бросил еще раз взгляд на ряды не мертвых, но и не живых существ, терпеливо восседающих в надежде своего воскрешения, и ему подумалось, что их отчужденность уходит значительно глубже, чем сущность их формы или даже вещества. Он не мог точно сам уяснить, что имея в виду, и вдруг понял. _Это их лица. Не черты. А выражение. Взгляд полного спокойствия. Эти лица никогда не знали никакой страсти_.

— Вы тоже это видите? — сказал Лабдибдин. — Думается, этот биологический вид должен был развиться в благоприятной окружающей среде, где не было ни врагов, ни необходимости бороться за выживание. Они ничего не _покоряли_, я имею в виду в самих себе. Они никогда не страдали, им не надо было учиться избавлению от насилия в поисках лучшего пути. Этого просто никогда у них не было. Кстати, если судить по их записям, у них нет и любви. Они, по-видимому, совершенно лишены каких-либо внутренних эмоций. Им всегда хорошо. У них абсолютно не может быть каких-либо огорчений. Это заставляет меня задуматься: наверное их галактика полностью отличается от пашей, в ней кет всех этих неистовств природы, которых хватает на наших планетах — изменений климата, засух, наводнений, голода, всего того, что делает нас прежде всего борцами и дает нам выживание в качестве награды победителю… А может быть мир криев — исключительный случай…

— Будучи человеком, — сказал Дайльюлло, — я не могу игнорировать свои внутренние эмоции. Они приносят нам немало беспокойств и огорчений, но они делают жизнь стоящей того, чтобы ее прожить. Я не очень-то завидую криям.

Чейн со смехом добавил:

— Не хочу быть непочтительным, но скажу: наши покойники выглядят более живыми, чем крии. Пойдемте отсюда. Я устал от их вытаращенных глаз.

По звенящему пустотой коридору они отправились назад и на сей раз Дайльюлло почувствовал странное холодное покалывание в спине как будто сотня пар глаз неотступно следовала за ним, пронизывая своими взглядами металл и тусклый свет.

Как этим глазам, должно быть, приходилось удивляться при изучении странных диких туземцев наших звездных джунглей — любовников, убийц, святых, мучеников, торжествующих подлецов.

Дайльюлло вдруг сказал:

— Не думаю, чтобы был чересчур большой смысл в том, чтобы не делать чего-то, пока очень не захочешь это сделать.

— Это потому, что вы человек, — возразил Лабдибдин. — Для человека полный покой равносилен смерти. Организм разрушается.

— Верно, — поддержал Чейн и с такой горячностью, что Дайльюлло с улыбкой уставился на него.

— Он имеет в виду не только войну. Понимаешь? Есть ведь и другие виды борьбы.

— Правильно. Но цветку, скажем, или дереву… В мини-рации Дайльюлло, прикрепленной к клапану кармана, раздался голос Болларда:

— Джон, на радаре Биксела появились два всплеска.

— Иду, — сказал Дайльюлло и вздохнул:

— Сколько стоит полный покой?

XVIII

Лабдибдина в сопровождении наемника отправили назад в куполообразную постройку. Чейн же сидел в капитанской рубке, удивляясь, почему Дайльюлло захотел иметь его здесь, а не там, где скоро возникнет огневой рубеж. Через дверь навигационного отделения он мог видеть как Биксел, склонившись над экраном радара, следил за приближением крейсеров. Рутледж обеспечивал межкорабельную радиосвязь, по которой вели сейчас разговор Дайльюлло и капитан одного из вхоланских крейсеров.

Голос вхолана звучал громко, отчетливо. «Старший из командиров, — определил про себя Чейн, — изъяснялся плохо на галакто, но говорил надменно, тщательно выбирая и чеканя каждое слово».

— Предлагаю вам сдаться. Это ваш единственный шанс. Вы должны соображать: альтернативой будет только смерть. Конечно, я не должен указывать вам на безнадежность борьбы с двумя тяжелыми крейсерами.

— Тогда зачем же это делаете? — сухо спросил Дайльюлло. — Предположим, что я сдамся. Какими будут условия?

— Вас возвратят на Вхол и будут судить.

— Хм! Было бы намного проще прислать прямо сюда команду для расстрела… проще и _спокойнее_. Но предположим, что вы нас действительно доставили обратно на Вхол; в этом случае мы могли бы рассчитывать или на вариант А — смертную казнь за проникновение к военным секретам, или на вариант Б — гнить во вхоланской тюрьме до конца своих дней.

Дайльюлло поднял брови и взглянул на Чейна. Тот отрицательно покачал головой. Такой же была реакция и Рутледжа. А Биксел, слушавший этот диалог по внутренней связи, бросил:

— Скажи ему, чтобы он убирался к…

— По крайней мере, у вас будет шанс на сохранение жизни, — продолжал вхолан. — В противном случае — ничего.

— У моих людей, кажется, другое мнение, — ответил Дайльюлло. — Они говорят «нет».

— Тогда они глупы, — послышался раздраженный голос капитана крейсера.

— Наши тяжелые лучи вдребезги разнесут ваш корабль.

— Наверняка, — заявил Дайльюлло. — Только вам не придется их использовать. Если вы это сделаете, то взорвете и ту крупную ценную посылочку, которую вам надлежит охранять. Как вы думаете, для чего же я так близко прижался к ней… уж не из-за любви ли? Нет, капитан, извините. А хорошая посадка, не правда ли?

Последовало молчание. Доведенный до белого каления капитан крейсера изрек потом что-то грубое по-вхолански.

— По-видимому, он обругал тебя, — заметил Рутледж.

— Очень похоже, — нагнулся к микрофону Дайльюлло и спросил:

— Между прочим, капитан, как закончилась ваша встреча со Звездными Волками?

— Мы их прогнали, — коротко бросил вхолан. — Само собой разумеется.

— Разумеется, конечно, — в тон ему сказал Дайльюлло, — но не без некоторых повреждений. Кстати, как себя чувствует парень, который так громко кричал о помощи?

— Думается, не очень хорошо, — вмешался Биксел. — Его крейсер рыскает из стороны в сторону, похоже, что-то случилось с приводом.

«Звездные Волки прикончили бы тот крейсер, не приди ему на помощь другой, — подумал Чейн. — Схватка, должно быть, была ожесточенной».

Интересно продолжал размышлять Чейн, остались ли и живых братья Ссандеры после этого боя. Если остались, то придет день, когда ему придется с ними встретиться. Они не отстанут, и рано или поздно…

И все-таки он гордился ими.

Вхоланский капитан дал Дайльюлло последний шанс сдаться в плен и получил отказ.

— Вы нас можете пленить, дружище, но не без боя, — сказал Дайльюлло.

— Хорошо, — заявил капитан, и голос его на сей раз был холодный, резкий, твердый, словно стальное лезвие. — Будет бой. И не жди пощады, Дайльюлло. Не жди!

Вхолан вышел из связи. Чейн поднялся, подобрал живот в нетерпеливом ожидании. Рутледж одобрительно посмотрел на Дайльюлло:

— Ты хорошо им выдал, Джон. Кстати, а есть ли у тебя хоть какой-нибудь план, как нас вызволить отсюда?

— Что-нибудь придумаем, — ответил Дайльюлло. — Биксел, ты следишь за ними?

— Да, слежу. Они подходят".

— Каким курсом?

Биксел сообщил данные, и Дайльюлло подошел к обзорному окну. Чейн последовал за ним. Вначале он ничего не мог разобрать в грязно-зеленом мраке. Потом увидел две темные точки — очень далекие, крохотные. С огромной скоростью они стали увеличиваться. Непрерывный вой ветра снаружи утонул в раскатистом ревущем грохоте. Корабль наемников вздрогнул один раз, потом второй. Крейсеры промчались высоко над гребнем горного хребта, вошли в посадочный режим, выпустили, посадочные устройства и исчезли за хребтом.

Дайльюлло облегченно, всей грудью вздохнул:

— Я рассчитывал на то, что они так поступят. Чейн удивленно посмотрел на него:

— Иначе они и не могли поступить, если еще чего-нибудь соображают. Тяжелые лучи, как вы сами сказали капитану, они применить не могут… но у нас же руки свободны. Мы можем задать им перцу из наших реактивных пусковых установок. Я не надеялся, что они проявят такую глупость — совершить посадку в пределах досягаемости нашего оружия.

— Видимо, именно это они и сделали, — сказал Дайльюлло и показал на стену скал, стоявших преградой для песка. — Послушай, мог бы ты туда забраться?

«Он же знает, что могу», — подумал Чейн… и ответил:

— Это зависит от груза, который я должен взять.

— Если я тебе дам в подмогу пару человек, ты сможешь втащить на вершину портативную реактивную установку?

— А-а, понимаю, — сказал Чейн. — Хребет закрывает нас от их тяжелых лучей, и если мы взлетим по низкой траектории, они не смогут нас задержать. Но они сразу же бросятся вдогонку и настигнут нас в космосе, если…

— Вот именно. Если смогут, — продолжил Дайльюлло.

— Я заберусь туда, — заверил Чейн.

Дайльюлло одобрительно кивнул и нажал кнопку рации:

— Боллард?

— Да, Джон, — прозвучал в ответ высокий тихий голос.

— Подбери мне на свое усмотрение двух самых крепких парней, выломай несколько витков из спиральных заграждений, сними со своего участка одну пусковую реактивную установку. Подготовь все это в собранном виде. Не забудь про боеприпасы, около десятка реактивных снарядов.

— Двадцать, — попросил Чейн.

— Тебе не хватит времени, — возразил Дайльюлло. — Прежде, чем ты успеешь выпустить это количество снарядов, они применят лазеры и уберут тебя с гребня.

Дайльюлло умолк, потом посмотрел на Чейна и добавил по рации:

— Приготовь не десять, а двадцать снарядов.

— Ты не требуешь людей, — послышался голос Болларда, — ты не требуешь даже тягловой силы. Ты требуешь… да, слушаюсь, Джон. Будет в два раза больше.

Дайльюлло подошел к двери навигационного отделения:

— Оставайся здесь, на своем месте.

Биксел вытаращил глаза:

— Но почему? Крейсеры уже совершили посадку, а Звездные Волки, как сказал вхоланский капитан, ушли, поэтому…

— Вот поэтому и сиди здесь.

Биксел откинулся на спинку кресла:

— Ну, раз ты, Джон, так мне говоришь. Это легче, чем быть подстреленным.

— Ты хочешь и меня оставить у радио? — спросил Рутледж.

— Нет.

Рутледж пожал плечами:

— Спросить никогда невредно. Только так что-то и узнается. Строгий ты, Джон, человек.

Дайльюлло мрачно усмехнулся:

— Ухожу посмотреть; насколько я строг.

Он кивнул Чейну, и вдвоем они спустились из капитанской рубки в открытый шлюзовой люк и оттуда вышли на холодный, насыщенный песчинками воздух, навстречу двигающимся дюнам.

Рассредоточившись по периметру возведенной обороны, наемники находились или в окопах, вырытых позади ограждений, или на огневых позициях. Чейн видел, как они спокойно ожидали приближения событий. Опытные, крепкие, стойкие профессионалы. В скором времени им предстоит сражаться за свою жизнь. Это произойдет после того, как люди с крейсеров будут сведены в боевые группы и совершат длинный марш вокруг стены скал. Но поскольку пока ничего не происходило, наемники смотрели на жизнь просто, затягивали потуже воротнички, чтобы меньше песка попадало за шею, проверяли еще раз оружие, беззаботно болтали. Очередной день и очередные деньги — вовсе неплохой способ зарабатывать себе на жизнь, подумалось Чейну. Но, конечно, не такой, как у Звездных Полков. Там — азартная игра, а тут работа, лишенная душевного. порыва и гордости. Там — вольные разбойники звездных дорог, не имеющие хозяев, а тут — наемные люди. Но поскольку Чейн лишен первого варианта, по крайней мере на какой-то период, то и второй для подмены не так уж плох.

— Ты по-прежнему уверен, что сможешь это сделать? — переспросил Дайльюлло.

Они шагали вдоль оборонительной линии к тому месту, где Боллард снимал одну из портативных пусковых установок с огневой позиции и громко отдавал приказы о перегруппировке сил и закрытии образовавшейся бреши. Чейн взглянул на скалы, сузил глаза от пыли.

— Я могу это сделать, но не хотел бы оказаться схваченным на полпути.

— Разве для этого ты туда отправляешься? — сказал Дайльюлло. — Сосредоточь огонь по трубам привода крейсеров. Постарайся вынести из строя оба корабля, но прежде всего тот, что не поврежден. Берегись ответного огня. Как только он начнется, беги во все лопатки. Мы будем ждать тебя… но не слишком долго.

— Ладно. Вы лучше беспокойтесь, как сдержать их здесь, — ответил Чейн.

— Если они прорвут оборону, нам и бежать будет некуда.

Принесли витки спиральных заграждений, сделанные из тонкой, прочной и в то же время легкой проволоки. Чейн взвалил один из витков на плечо и поднял конец ствола пусковой установки. Боллард выделил ему в помощь, как было приказано, двух самых сильных наемников — Секкинена и гиганта по фамилии О'Шаннэйг. Секкинен взял раму пусковой установки за другой конец. О'Шаннэйг нагрузил себя лентами с реактивными снарядами — небольшими вещицами неприятного вида с боеголовкой не ядерной, но достаточно разрушительной начинки. Такие снаряды не в состоянии уничтожить тяжелый крейсер, но могут его повредить, если попадут точно в нужные места.

— Пошли, — сказал Чейн. И они побежали по рыхлому песку под брюхом корабля-монстра, выбрались из-под разрушенного носа судна, миновали беспорядочно разбросанные куполообразные постройки, где были заперты вхоланские специалисты. Чейн неожиданно вспомнил Тхрандирина с двумя генералами и заинтересовался, как с ними поступит Дайльюлло.

Секкинен начал задыхаться, спотыкаться, и Чейн против своего желания сбавил скорость. Ему надлежало или приспособиться к своей группе или измотать ее очень быстро. О'Шаннэйгу было легче, так как его руки были свободны. Но даже и он обливался потом, а его шаги утратили пружинистость. Двигаться по песку было трудно. Груз, который несли наемники, усиливал давление на ноги, и они вязли в песке, который скользил по лодыжкам, обволакивал и тер их. Наконец, они выбрались на крепкий камень, оказавшийся как раз в тени скал.

— О'кей, — сказал Чейн, — посидите минутку, пока я пойду взгляну.

Он сделал вид, что ему столь же тяжело дышать, как и его помощникам, начал движение в медленном темпе, вытянув вверх шею, чтобы лучше разглядеть черные скалы.

Они были почти отвесными, поднимались сплошной стеной, переходя на самом верху в выветренные столбы, которые рвал на части неутихающий ветер и заставляли его пронзительно выть.

— Джон не иначе как рехнулся, — тихо про карта пил О'Шаннэйг. — Разве можно туда забраться, да еще со всем этим грузом на шее.

— Да и без груза нельзя, — поддержал Секкинен, посмотрев без всякой симпатии на удалявшегося Чейна. — Если только не произойдет какое-нибудь чудо.

XIX

Чудеса были неведомы Чейну, но он знал, что такое сила и что такое препятствия, и на что способен человек, когда нужно преодолеть эти препятствия. Нет, не человек, а Звездный Волк, варновец.

Неторопливо он двигался вдоль подножия утеса. Он знал, что люди с крейсеров теперь уже были на марше, и если он не достигнет вершины утеса, прежде чем они появятся и обнаружат его, он будет схвачен вместе с пусковой установкой или с боеприпасами, или с одним из наемников, беспомощно болтающимся на полпути наверх, и все обернется провалом. Но даже, имея в виду, такой исход дела он не спешил.

Там наверху серьезной проблемой станет ветер. Находясь под утесом в затишье, он мог взглянуть наверх и видеть его порывы, видеть физически по песку, который срывался с дюн клубящимися облаками. Ветер такой силы мог с одинаковой легкостью унести человека или пусковую установку и, позабавившись, сбросить вниз.

Чейну хотелось, чтобы заходящее солнце светило чуть ярче. Это одна из причин, почему сейчас утес выглядел гладким. Плоский, тусклый свет скрывал разломы и неровности. Помогало этому и наложение зеленого солнечного света на черный цвет скал. Чейн начал ненавидеть этот мир, который не любил его, не любил вообще ничего живого. Он любил только песок, камень и ветер.

Чейн сплюнул, пытаясь избавиться от накопившегося во рту привкуса песка и горького воздуха, прошел немного вперед и нашел то, что искал.

Удостоверившись, что это именно то, что нужно, он нажал кнопку рации:

— Собираюсь посоветоваться насчет того чуда, о котором вы говорили. Тащите весь груз сюда.

Он перемотал заново веревку в кольцо поправил все другое снаряжение так, чтобы ничто не высовывалось и не цеплялось, и начал взбираться по расселине, которую нашел в утесе.

Первая часть подъема была не очень трудной. Беда наступила на полпути к вершине, когда расселина кончилась и Чейн оказался перед почти отвесной, вертикальной стеной утеса. Перед подъемом он делал ставку на то, что поверхность утеса будет достаточно шероховатой. Ставка оказалась несостоятельной.

Ему вспомнился иного рода альпинизм — спуск с города-горы на Харале. Если бы те горгульи были здесь!

Дюйм за дюймом он прокладывал путь вверх в основном лишь за счет силы своих пальцев. Вскоре он почувствовал себя впавшим в какой-то гипнотический экстаз сосредоточив все мысли лишь на щелях и выступах утеса. От боли нестерпимо ныли руки; мышцы растянулись словно веревки перед разрывом. Внутри себя он слышал настойчивый голос: «Звездный Волк, Звездный Волк!» Голос говорил ему: любой человек на твоем месте давно бы впал в отчаяние, сорвался и погиб, но ты же Звездный Волк, варновец, ты слишком горд, чтобы умереть как обычный человек.

Пронзительный ветер оглушил его. Волосы на голове рвануло и потянуло с таким внезапным неистовством что его чуть не сдуло с утеса. Его обуял ужас. Бешено гонимый ветром песок бил по его телу словно картечь. Он прижался как можно плотнее к стене утеса, взглянул наверх и увидел, что достиг вершины.

Но он еще не был у конечной цели. Предстояло проползти немного дальше, теперь уже сбоку и ниже самой вершины утеса, чтобы выйти на подветренную сторону одной из скал. Он забрался в нишу выветренного огромного камня, сел там, тяжело дыша и содрогаясь от дрожи, чувствуя, как камень колышется от мощных порывов ветра. И засмеялся, понося Дайльюлло.

«Пора с этим кончать. Своей привычкой рисоваться я даю ему возможность втягивать меня в одно опасное дело за другим. Он знает это и использует. Ты можешь это сделать? — спрашивает, а я отвечаю „да“. И я так и сделал».

Сквозь вой ветра донесся слабый позывной: «Чейн! Чейн!»

Только сейчас он сообразил, что вот уже несколько минут, как его вызывают. Он включил рацию.

— Секкинен, спускаю веревку. Один из вас — можете бросить жребий — поднимается по ней еще с одной веревкой. Второй остается внизу и привязывает грузы. Нам все это нужно сюда втащить.

Чейн нашел твердый, прочный выступ на скале и закрепил за него веревку. Оказалось, что О'Шаннэйг выиграл (или проиграл) жребий, поскольку его долговязая фигура неуклюже взбиралась на утес, и затем над краем выемки появились его ярко-рыжие волосы и веснушчатое лицо. Чейн расхохотался, теперь задыхаясь уже на самом деле.

— В следующий раз попрошу выделить мне кого-нибудь пониже и полегче. Ну и вес у тебя, мой друг!

— Вес действительно есть, — признался О'Шаннэйг и расправил свои руки.

— Я ведь тоже подтягивал себя.

Они сбросили вниз конец второй веревки, которую доставил О'Шаннэйг. Секкинен привязал и к обеим веревкам пусковую установку. Чейн и О'Шаннэйг подняли ее на утес и не без труда установили в нише. Затем таким же способом были доставлены наверх ленты с реактивными снарядами.