Код Мандельштама

Носясь меж темных облаков,

Он любит бури роковые

И пену рек, и шум дубров;

Он любит пасмурные ночи…

(«Мой демон»)

Показательно, что у Лермонтова отсутствует тема ночи как времени творчества, время творчества для этого поэта – дни: см. в стихотворении «Журналист, читатель, писатель»: «Дни вдохновенного труда».

Обратимся теперь к Баратынскому, поэту раздумий, всем существом устремленному к небу.

У него без всякой прошвы

Наволочки облаков

(«Дайте Тютчеву стрекозу…», 1932)

Так скажет о Баратынском Мандельштам.

У Баратынского находим тему, близкую Мандельштаму: противоречие день/ночь и его своеобразное разрешение:

Толпе тревожный день приветен, но страшна

Ей ночь безмолвная. Боится в ней она

Раскованной мечты видений своевольных.

Не легкокрылых грез, детей волшебной тьмы,

Видений дня боимся мы,

Людских сует, забот юдольных.

Ощупай возмущенный мрак:

Исчезнет, с пустотой сольется

Тебя пугающий призрак,

И заблужденью чувств твой ужас улыбнется…

(«Толпе тревожный день приветен, но страшна…», 1839)

Стихотворный текст основан на двух противопоставлениях: день и ночь и поэт и толпа.

Толпе – день.

Поэту – ночь.

Отсюда эпитеты: день «тревожный», исполненный «сует, забот юдольных»; ночь «безмолвная», тьма «волшебная».

Страх ночной тьмы лишь «заблужденье чувств».

Именно во тьме, в ночи, по Баратынскому, приходят «легкокрылые грезы», в ночи расцветает поэзия.

Таким образом, в представленном стихотворении выявляются следующие значения слова «ночь»: а) время суток; б) тьма; в) время творчества; г) время тишины.

Если говорить о многогранности образа ночи у предшественников Мандельштама, то самым ярким его предтечей можно назвать Тютчева, поскольку в его стихах образ ночи стал воплощением многочисленных, часто противоречивых символов. Некоторые из этих символов найдут свое своеобразное отражение в творчестве Мандельштама.

Вот основные составляющие понятия «ночь» в лирике Тютчева:

1. Мотив «день и ночь» = всегда, постоянно:

Здесь фонтан неутомимый

День и ночь поет в углу.

(«Как ни дышит полдень знойный…»)

2. Противоречие «день-ночь»:

а) свет – мрак:

Встает ли день, нощные ль сходят тени,

И мрак и свет противны мне…

(«Одиночество»)

б) жизнь – смерть:

Если смерть есть ночь, если жизнь есть день…

(«Мотив Гейне»)

в) символ двойственности души:

…Твой день – болезненный и страстный,

Твой сон – пророчески неясный…

(«О вещая душа моя…»)

г) дружеское – вражеское для человека:

День – сей блистательный покров —

День – земнородных оживленье,

Души болящей исцеленье,

Друг человека и богов!

Но меркнет день – настала ночь;

Пришла – и с мира рокового

кань благодатного покрова,

Сорвав, отбрасывает прочь…

(«День и ночь»)

Однако не всегда у Тютчева тема «дружеское – вражеское для человека» решается по схеме: день – друг; ночь – враг. Есть примеры прямо противоположного отношения:

О, как пронзительны и дики,

Как ненавистны для меня

Сей шум, движенье, говор, крики

Младого, пламенного дня!..

О, как лучи его багровы,

Как жгут они мои глаза!..

О ночь, ночь, где твои покровы,

Твой тихий сумрак и роса!..

(«Как птичка, раннею зарей…»)

3. Ночь – время сна (ночь – целительница дневных ран):

Дневные раны сном лечи…

(«Не рассуждай, не хлопочи!..»)

Когда на целый город ночь сошла,

И всюду водворилась мгла,

Все тихо и молчит…

(«Бессонница. Ночной момент»)

4. Ночь – спасительница (в ночи можно укрыться):

О, ночь, ночь, где твои покровы…

(«Как птичка, раннею зарей…»)

5. Ночь – время творчества, рождения «таинственно-волшебных дум»:

Молчи, скрывайся и таи

И чувства, и мечты свои —

Пускай в душевной глубине

Встают и заходят оне

Безмолвно, как звезды в ночи,

Любуйся ими – и молчи.

<… >

Лишь жить в себе самом умей —

Есть целый мир в душе твоей

Таинственно-волшебных дум;

Их оглушит наружный шум,

Дневные разгонят лучи…

(Silentium!)

6. Ночь – время любви и воспоминаний о любви:

День вечереет, ночь близка,

<… >

Но мне не страшен мрак ночной.

Не жаль скудеющего дня, —

Лишь ты, волшебный призрак мой,

Лишь ты не покидай меня!..

<… >

Кто ты? Откуда? Как решить,

Небесный ты или земной?

Воздушный житель, может быть, —

Но с страстной женскою душой.

(«День вечереет, ночь близка…»)

В толпе людей, в нескромном шуме дня

Порой мой взор, движенья, чувства, речи

Твоей не смеют радоваться встрече —

Душа моя! о, не вини меня!..

Смотри, как днем туманисто-бело

Чуть брезжит в небе месяц светозарный,

Наступит ночь – и в чистое стекло

Вольет елей душистый и янтарный!

(«В толпе людей, в нескромном шуме дня…»)

7. Ночь – хаос, хаос души человеческой, стихия:

Есть некий час, в ночи всемирного молчанья,

<…>

Тогда густеет ночь, как хаос на водах…

(«Видение»)

Мир бестелесный, слышный, но незримый,

Теперь роится в хаосе ночном?..

(«Как сладко дремлет сад темно-зеленый…»)

Настанет ночь – и звучными волнами

Стихия бьет о берег свой.

(«Как океан объемлет шар земной…»)

О чем ты воешь, ветр ночной?

<… >

О, страшных песен сих не пой

Про древний хаос, про родимый!

Как жадно мир души ночной

Внимает повести любимой!

Из смертной рвется он груди,

Он с беспредельным жаждет слиться!..

О, бурь заснувших не буди —

Под ними хаос шевелится!..

(«О чем ты воешь, ветр ночной?..»)

8. Ночь – царство теней:

… И мне казалось, что меня

Какой-то миротворный гений

Из пышно-золотого дня

Увлек, незримый, в царство теней.

(«Еще шумел веселый день…»)

9. Ночь – время смертных дум:

…настала ночь;

<…>

И бездна нам обнажена

С своими страхами и мглами,

И нет преград меж ей и нами,

Вот отчего нам ночь страшна!

(«День и ночь»)

Откуда он, сей гул непостижимый?..

Иль смертных дум, освобожденных сном,

Мир бестелесный, слышный, но незримый,

Теперь роится в хаосе ночном?..

(«Как сладко дремлет сад темно-зеленый…»).

10. Ночь – смерть:

Нет боле искр живых на голос твой приветный —

Во мне глухая ночь, и нет для ней утра…

И скоро улетит – во мраке незаметный —

Последний, скудный дым с потухшего костра.

(«Другу моему Я. П. Полонскому»)

11. Ночь – страх, ужас:

Сквозь лазурный сумрак ночи

Альпы снежные глядят;

Помертвелые их очи

Льдистым ужасом разят…

(«Альпы»)

12. Ночь – одиночество, сиротство человека:

Святая ночь на небосклон взошла,

И день отрадный, день любезный

Как золотой покров она свила,

Покров, накинутый над бездной.

<… >

И человек, как сирота бездомный,

Стоит теперь, и немощен и гол,

Лицом к лицу пред пропастию темной.

На самого себя покинут он…

<… >

И в чуждом, неразгаданном, ночном

Он узнает наследье роковое.

(«Святая ночь на небосклон взошла…»)

13. Ночь – нега природы:

Как сладко дремлет сад темно-зеленый,

Объятый негой ночи голубой.

(«Как сладко дремлет сад темно-зеленый…»)

14. Ночь – символ бесконечности, пропасть, бездна:

Ночь бесконечная прошла…

(«Рассвет»)

…настала ночь…

<… >

И бездна нам обнажена…

(«День и ночь»)

…Сквозь ночную беспредельность неба…

(«Ночные мысли», И.-В. Гете)

15. Ночь-зверь:

Ночь хмурая, как зверь стоокий,

Глядит из каждого куста!

(«Песок сыпучий по колени…»)

16. Ночь – вместилище звезд:

Как светло сонмы звезд пылают надо мною,

Живые мысли божества!

Какая ночь спустилась над землею…

(«Одиночество»)

Вы мне жалки, звезды-горемыки!

Так прекрасно, так светло горите…

<… >

Неудержно вас уводят Оры

Сквозь ночную беспредельность неба.

(«Ночные мысли», И.-В. Гете)

Настанет ночь <… >

Небесный свод, горящий славой звездной,

Таинственно глядит из глубины…

(«Как океан объемлет шар земной…»)

…Безмолвно, как звезды в ночи…

(Silentium!)

Душа хотела б быть звездой,

Но не тогда, как с неба полуночи

Сии светила, как живые очи,

Глядят на сонный мир земной,

Но днем, когда, сокрытые как дымом

Палящих солнечных лучей,

Они, как божества, горят светлей

В эфире чистом и незримом.

(«Душа хотела б быть звездой…»)

17. Ночь – тишина:

Часов однообразный бой,

Томительная ночи повесть!

Язык для всех равно чужой

И внятный каждому, как совесть!

Кто без тоски внимал из нас,

Среди всемирного молчания,

Глухие времени стенания…

(«Бессонница», 1829)

Есть некий час, в ночи всемирного молчания…

(«Видение»)

18. Ночь – время без сна, бессонницы:

Часов однообразный бой,

Томительная ночи повесть!

(«Бессонница», 1829)

Ночной порой в пустыне городской

Есть час один, проникнутый тоской,

Когда на целый город ночь сошла,

И всюду водворилась мгла…

(«Бессонница», 1873)

Как видим, Тютчев не ограничивается противоречием «день/ночь».

Образ самой ночи в его лирике крайне противоречив.

Практически в каждом из смысловых составляющих присутствует стержневое значение (или, по меньшей мере, след этого значения) слова «ночь» как темного времени суток.

Умственный образ, впечатление пробуждают слово, в котором помимо основного актуализируются вторичные значения.

Если считать поэтическую речь одним из проявлений внутренней речи, такая сохраненная многозначность представляется вполне естественной: слова сопровождают образы, отражающие не только их предметное значение, но и целый ряд ассоциаций, так или иначе с ними связанный. Таким образом, у Тютчева образ ночи приобретает в ряде случаев положительную или отрицательную окраску:

– положительное: целительница дневных ран, спасительница, время творчества, время любви, неги природы;

– отрицательное: вражеское для человека, делающее его беззащитным, первозданный хаос, то есть «разверстое пространство», «пустое протяжение», мировая бездна, пугающая стихия, время смертных дум, страх, ужас, порожденные тьмой, одиночество, сиротство человека перед лицом жизни, притаившийся зверь, открывающая звезды, делающая их беззащитными.

Мотив ночи – вместилища звезд – вплотную подводит нас к мандельштамовскому ночному сиротству.

Трагическая заданность образа ночи у Мандельштама

Отношения Мандельштама к ночи не менее сложны и многоплановы.

Рассматривая, как образ ночи реализуется в его поэзии – от начала и до конца творческого пути, – задаешься вопросом, близким к рассуждению Генри Бекка о «Гамлете»: «Шекспир не был полным хозяином своей пьесы и не распоряжался вполне свободно ее отдельными частями»[32]. Несвобода Шекспира понятна: он был связан при сюжетном построении сведениями из хроник.

Так вот: хозяин ли Мандельштам «своей пьесы» – собственной судьбы? Он очень много о ней знает, предчувствуя. Но в силах ли распорядиться по-другому, не так, как изначально продиктовано, задано?

И еще раз обратимся к Шекспиру. Жесткие слова Кристиана Геббеля: «Гамлет – падаль уже до начала трагедии. То, что мы видим, – розы и шипы, которые из этой падали вырастают»[33] соотносимы не только с образом литературного героя. Собственно, приведенное выше высказывание может относиться к каждому, проживающему трагедию (или фарс) собственной жизни, но у подлинного художника, обладающего внутренней силой, эта предопределенность выразится такой творческой страстью, которая, найдя свое отражение в его произведениях, надолго переживет самого творца.

У Мандельштама изначальная трагическая заданность видна необычайно ясно. С первых поэтических шагов в произведениях его ощущается тоска.

«Тоска в отличие от страха есть устремленность вверх, к высотам бытия, и мучение оттого, что находишься не на высотах. Тоска и мистический ужас есть состояние не перед опасностями, подстерегающими нас в греховном мире, а перед тайной бытия, от которой человек оторван. Человек, испытавший тоску и мистический ужас, не есть человек, дрожащий перед опасностями или ожидающий страданий. Наоборот, опасности и страдания обыденной жизни могут привести к прекращению тоски и мистического ужаса. Мистический ужас есть переживание тоски, достигшей высочайшего напряжения, предела. Тоска переходит в ужас перед тайной бытия. Но тоска и ужас совсем не порождаются обыденной жизнью с ее опасностями и лишениями. Тоска и мистический ужас неизвестно отчего происходят, причина тоски лежит в ином мире, не в нашем обыденном мире. Тоска всегда безотчетна»[34].

«Мачеха звездного табора…»

Так Мандельштам обращается к ночи в своем эпическом произведении «Стихи о неизвестном солдате».

Ночь – один из любимейших поэтических атрибутов у других, для этого поэта – мачеха.

Всегда ли он чувствовал такую, опосредованнородственную связь с ночью?

Давайте проследим за тем, что стоит у Мандельштама за этим словом, какие чувства, предчувствия, прозрения, отражения реалий своего времени выражены в нем.

Слово «ночь» – многозначно.

Основные значения его:

1) время суток, когда солнце находится за горизонтом;

2) тьма;

3) время сна (а в переносном смысле – период сна разума, человечности, добра);

4) время свершения темных дел, время тяжких событий;

5) время любви, страсти, ласки, томления, неги.

Естественное разделение суток на день и ночь влекло за собой извечную человеческую тягу определить, установить главенство той или иной составляющей в антонимической паре «день – ночь».

Галлы и германцы отсчитывали свое время не по дням, а по ночам. То же делали исландцы и арабы.

Конечно, в нашей культуре общепринят отсчет по дням. День – это время нашей активности, столь ценимое в российском климате с его шестимесячной зимой. Но бывали чудовищные, грозные моменты в нашей истории, когда отсчет человеческой жизни диктовала ночь. В такое время и выпало жить великому русскому поэту Осипу Мандельштаму:

И, в кулак зажимая истертый

Год рожденья с гурьбой и гуртом,

Я шепчу обескровленным ртом:

– Я рожден в ночь с второго на третье

Января в девяносто одном

Ненадежном году, и столетья

Окружают меня огнем.

(«Стихи о неизвестном солдате», 1937)

Рожденный ночью поэт будет по-особому воспринимать ее пульсацию, дыхание, отсчет ее секунд.

Ночь – выброшенность в жизнь

Уже в 1911 году, в момент своего поэтического становления Мандельштам будет пытаться осознать свою судьбу, спрашивая о нужности своего существования, о причинах своего появления в этом мире.

У ночи будет ждать он ответ на эти вопросы:

Быть может, я тебе не нужен,

Ночь; из пучины мировой,

Как раковина без жемчужин,

Я выброшен на берег твой.

(«Раковина», 1911)

Какое ощущение пустоты и отторгнутости!

Пустота вокруг мнится поэту пустотой внутри (сравнение себя с пустой, «без жемчужин» раковиной). Чувство отвержения себя мировой пучиной, бесконечностью, частью которой был там, до рождения (по ощущению, невольно на память приходит лермонтовское:

Нет, я не Байрон, я другой,

Еще неведомый избранник,

Как он гонимый миром странник,

Но только с русскою душой.

Я раньше начал, кончу ране,

Мой ум немного совершит;

В душе моей, как в океане,

Надежд разбитых груз лежит.

Кто может, океан угрюмый,

Твои изведать тайны? Кто

Толпе мои расскажет думы?

Я – или Бог – или никто!

Но здесь юный поэт, уже зная свою трагическую судьбу, говорит о своем отторжении от мира и о своей слиянности с океаном. Одно и то же великолепие поэтического одиночества и его трагедия представлены поэтами как бы с разных ракурсов.

Как показательно, что у юного Мандельштама именно НОЧЬ решает вопрос его бытия:

НУЖЕН? – НЕ НУЖЕН? – ВЫБРОШЕН.

Из мировой пучины, уютного, бесконечного, понятного для гения лона, на берег, в жизнь, хрупкой раковиной.

И необходимо, чтоб НОЧЬ

– и полюбила («Но ты полюбишь, ты оценишь // Ненужной раковины ложь»),

– и спрятала («Ты на песок с ней рядом ляжешь, // Оденешь ризою своей…»),

– и наполнила пустую раковину звуками жизни – «шепотами пены, туманом, ветром и дождем…»

Ведь именно звуковой ряд так емок, многообразен и выразителен в поэзии Мандельштама, где звуки играют гораздо большую роль, чем краски. Ночное время обостряет слух, дает сосредоточиться. Ночь тут помощница.

Ночь дарит мысли о небывалой свободе, свободе без верности и постоянства, потому что стоит ли брошенным в пространство жизни, обреченным на смерть, чем-то ограничивать свою временную свободу:

О свободе небывалой

Сладко думать у свечи.

– Ты побудь со мной сначала,

Верность плакала в ночи.

………………………

Нам ли, брошенным в пространстве,

Обреченным умереть,

О прекрасном постоянстве

И о верности жалеть!

(«О свободе небывалой…», 1915)

И вот уже какая парадигма вырисовывается, какая тема ясно обозначается:

НОЧЬ – ВЫБРОШЕННОСТЬ В ЖИЗНЬ – ОБРЕЧЕННОСТЬ.

Федра

А тьма словно нашептывает, выбалтывает о себе тайны:

– Черным пламенем Федра горит

Среди бела дня.

Погребальный факел чадит

Среди бела дня.

Бойся матери ты, Ипполит:

Федра – ночь – тебя сторожит

Среди бела дня.

– «Любовью черною я солнце запятнала… «

(«Как этих покрывал и этого убора…», 1916)

Стихотворение начинается цитатой из Расина:

– Как этих покрывал и этого убора

Мне пышность тяжела средь моего позора!

И дальше Федра говорит словами Расина. Мифологический сюжет о Федре, влюбившейся в пасынка Ипполита, не раз подвергался литературной обработке. Наиболее известная из них (после Еврипида и Сенеки) принадлежит Ж. Расину. К сюжету обращались также Ф. Шиллер, А. Суинберн, Г. д’Аннунцио, Ж. Кокто; в России – С. М. Соловьев, М. Цветаева и др.

В греческой мифологии Федра связана родственными узами с солнцем Гелиосом, она его внучка по материнской линии, она же, по вине Солнца, несет на себе родовое проклятие: Солнце открыло Гефесту, супругу Афродиты, ее прелюбодеяние с Ареем, и тот опутал любовников железными сетями:

…пел Демодок вдохновенный

Песнь о прекраснокудрявой Киприде и боге Арее:

Как их свидание первое в доме владыки Гефеста

Примечания

1

Жид А. В кн.: Исполнительское искусство зарубежных стран. Вып. 9. М.: Музыка, 1981. С. 91.

2

Паскаль Б. Мысли о религии. М., 1899. С. 278.

3

Бердяев Н. Самопознание. М.: Книга, 1991. С. 29.

4

Чаадаев П. Избранные сочинения и письма. М.: Правда, 1991. С. 160.

5

Чаадаев П. Избранные сочинения и письма. М.: Правда, 1991. С.160.

6

Эрберг К. Цель творчества. М.: Вузовская книга, 2000. С. 40.

7

Непомнящий В. Поэзия и судьба. М.: АО «Московские учебники», 1999, с.19.

8

Камю А. Бунтующий человек. М.: Политическая литература, 1990. С. 53.

9

Мандельштам О. Слово и культура. Сочинения в 2 т. Т. 2. М.: Художественная литература. 1990. С. 170–171.

10

Мандельштам О. Слово и культура. Сочинения в 2 т. Т. 2. М.: Художественная литература. 1990. С. 170–171.

11

Хомский Н. Язык и мышление. Благовещенск: БГК им. И. А. Бодуэна де Куртенэ, 1999. С. 49.

12

Лосев А. Ф. Философия имени // Лосев А. Ф. Из ранних произведений. М.: Правда, 1990. С. 24.

13

Там же. С. 186. Эйдос (др. – греч.) вид, облик, образ; здесь – структура, интерпретирующая исходный смысл понятия; логос (греч.) слово.

14

Моэм С. Записные книжки. М.: Вагриус, 2001.

15

На суде Цуда Сандзо показал, что совершил покушение, считая цесаревича шпионом. Цуда Сандзо родился в самурайской семье. Будучи призванным в армию, он участвовал в подавлении восстания самураев под предводительством Сайго Такамори. Такамори считался символом японского духа и самоотверженности. Именно тот факт, что Сандзо вынужденно действовал против Такамори, и привел его к внутреннему конфликту, состоянию «нечистой совести». Очевидно, своим безумным поступком он намеревался снять с себя груз ощущаемой долгие годы вины.

16

Витте С. Ю. Избранные воспоминания 1849–1911 гг. М., 1991. С. 288.

17

Исаак Башевис Зингер (родился 14 июля 1904 года, в Леончине (под Варшавой), Царство Польское, Российская империя, умер 24 июня 1991 года в США) – еврейский писатель, лауреат Нобелевской премии по литературе за 1978 год, писал на идише.

18

Черта оседлости – с конца 1791 года по 1915-й – граница территории в пределах Российской империи, за которой постоянное жительство евреям было запрещено. (Имеются в виду евреи по религиозной принадлежности, то есть исповедовавшие иудаизм.) Исключения: купцы первой гильдии, лица с высшим образованием, рекруты, ремесленники, приписанные к ремесленным цехам. Если еврей принимал христианство, все ограничения в отношении места жительства снимались.

19

Краткий курс истории ВКП(б). М., 1938.

20

Гиппиус З. Живые лица. Воспоминания: В 2 т. Т. 1. Тбилиси: Мерани, 1991. С. 20.

21

Гурвич И. Русская лирика XX века: рубежи художественного мышления. Иерусалим: Лира, 1997. С. 79.

22

Гурштейн Э. Мемуары. СПб.: ИНАПРЕСС, 1988. С 103.

23

Блум Х. Страх влияния. Карта перечитывания. Екатеринбург: Уральский ун-т, 1998. С. 137.

24

Выготский Л. Психология искусства. – СПб.: Азбука, 2000. С.228.

25

Ингарден Р. Очерки по философии литературы. Благовещенск: БГК им. Бодуэна де Куртенэ, 1999. С. 91.

26

Эткинд Е. Материя стиха. СПб.: Гуманитарный союз, 1998. С. 11.

27

Залевская А. Введение в психолингвистику. М.: РГГУ, 1999. С. 244.

28

Фарыно Е. Где же начинается семантизация? Литературоведение XXI века. Анализ текста: метод и результат. СПб.: РХГИ, 1996. С. 164.

29

Гурвич И. Указ соч. С. 74.

30

Струве Г. О. Э. Мандельштам. Опыт биографии и критического комментария. Мандельштам О. Собр. соч.: В 3 т. Т 1. М.: Терра, 1991.

31

Бруно Дж. О героическом энтузиазме. М.: Новый Акрополь. С.253.

32

Выготский Л. Указ. соч. С. 228.

33

Выготский Л. Указ. соч. С. 228.

34

Бердяев Н. О назначении человека. М.: Республика, 1993. С. 156.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.