Концерт для фортепияно с оркестром

      Андрей провел ладонями по лицу, отгоняя назойливое воспоминание, но от него не так-то легко было избавиться...
      В то памятное осеннее утро он очнулся с каким-то странным двойственным ощущением. Залитая солнцем просторная комната с белоснежными стенами и распахнутыми настежь окнами была ему незнакома, но он мог поклясться, что уже бывал здесь не раз.
      Скрипнула дверь. Вошел молодой человек в белом халате. На красиво очерченном лице печально мерцали большие выразительные глаза. Андрей видел его впервые, но непостижимым образом знал, что его зовут Гоги и что он - племянник Сандро Зурабовича Метревели.
      - Гоги, - негромко произнес Андрей. Юноша вздрогнул и растерянно улыбнулся.
      - Что со мной? - медленно выговаривая слова, спросил Андрей. Голос был его и не его. Во всяком случае этой хрипотцы и певучих гортанных интонаций прежде не было.
      - Все хорошо, - Гоги отвел взгляд. - Теперь уже все хорошо.
      - Что это было?
      - Землетрясение. Вас ударило обломком.
      Андрей кивнул и поморщился от боли.
      - Помню. Падала колокольня. А на мостовой стояла девчурка с мячом. Что с ней?
      - Все в порядке. - Гоги испытующе смотрел на Андрея, словно стараясь прочесть его мысли. - Это моя дочь. Если бы не вы...
      - Где Сандро Зурабович? - перебил Андрей. - Он был здесь. Я знаю. Он был здесь. Где он?
      - Успокойтесь. - Гоги поправил простыню, мягко похлопал Рудакова по плечу. - Дядя отдыхает.
      Андрей облегченно вздохнул и откинулся на подушку.
      - Замечательный человек ваш дядя. Я ему стольким обязан...
      - Да, вы правы. - Гоги кивнул. - А теперь вам надо немного поспать. До свидания.
      Когда несколько дней спустя Рудакова выписали из клиники, Метревели в городе не оказалось. Гоги, стараясь не встречаться с Андреем глазами, сообщил, что Сандро Зурабович уехал на симпозиум в Австрию и вернется месяца через полтора.
      Вахтер в пансионате повторил то же самое, но почему-то назвал Австралию. Борька хмуро отмалчивался.
      Через две недели они уехали в Узбекистан.
      От былого состояния подавленной угнетенности не осталось и следа. Андрей чувствовал себя отлично и попросил, чтобы его послали зимовать на снеголавинную станцию, которую к их возвращению успели восстановить. С ним увязался и Борька Хаитов.
      Андрей прошел на кухню, поставил чайник на газовую плиту и принялся молоть кофе ручной мельницей. За окном занимался рассвет.
      - Боря! - позвал Рудаков. - Подъем, слышишь?
      - Слышу! - хриплым спросонья голосом отозвался Хаитов и заворочался на койке. - Ого! Половина шестого. Балуете вы меня, Рудаков!
      Он прошлепал в тапочках на босу ногу через всю комнату, повозился около вешалки и вышел, хлопнув дверью. Когда через несколько минут он вернулся голый по пояс, с махровым полотенцем через плечо, стряхивая снег с фланелевых лыжных брюк, Андрей уже разливал по чашкам дымящийся кофе.
      - Вот это да! - Борька пошмыгал носом. - Нектар и амброзия!
      - При чем тут нектар, дурень?
      - К слову. - Борька натянул водолазку. - И где только ты насобачился кофе заваривать? Кулинарных талантов за тобой не водилось.
      Он отхлебнул из чашки и закатил глаза.
      - Нектар...
      - Повторяешься. И вообще не очень-то рассиживайся. Пора снимать показания приборов. Через сорок минут надо выходить на связь.
      - Успею... - беспечно заверил Борька, уписывая бутерброд с сыром. - Скажи лучше, отчего у тебя глаза красные, как у кролика? Не знаешь? А я знаю. На боковую пора, батенька.
      - Так я и сделаю. Вот только черкну пару строк Сандро Зурабовичу. Вернулся уже, поди, из своих заморских одиссей.
      - Угу. - Борька сгорбился и посмотрел на друга виноватоумоляющими глазами. - А может, не стоит?
      - То есть, как это "не стоит"?
      - Понимаешь... - Борька помолчал. - Я не хотел тебе этого говорить. Но ведь ты все равно узнаешь. Так уж лучше от меня...
      - Ты о чем? - насторожился Рудаков. - А ну, выкладывай!
      - Понимаешь, - Хаитов отвернулся к окну, провел ладонью по глазам, тяжко вздохнул. - Нет его в живых, понимаешь?
      - Да ты что, спятил? Как это "нет в живых"? Умер, ты хочешь сказать?
      - Да... Тогда еще... Во время последнего эксперимента... Мы решили, что тебе лучше не знать...
      - Та-ак...
      Борька поднялся с табуретки, открыл шкаф, достал из пиджака бумажник, порылся в нем и протянул Андрею сложенный вчетверо листок бумаги.
      Это была всего одна фраза, нацарапанная неразборчивым "докторским" почерком:
      "Андрей! Когда у тебя родится сын, назови его Сандро в мою память. Твой С. М.".
      Андрей медленно отодвинул в сторону чашку с недопитым кофе. Опустил на стол кулаки, уткнулся в них лбом. Спросил глухо, не поднимая головы:
      - Сердце?
      Борис смотрел на него, болезненно кривя губы.
      - Не знаю. Говорят, внезапно открылись старые раны. На груди.
      Догадка молнией прочертила мозг - невероятная, страшная. Если это действительно так, то все становится на свои места. И услышанный краем уха разговор об экспериментах, которые проводит в институте племянник Сандро Зурабовича с помощью прибора, позволяющего проникать в подсознание. И дикая сцена расправы с красноармейцами в песках возле Бадыркента. И предложение английского офицера, обращенное к Андрею, а на самом деле вовсе не к нему, а...
      Андрей зябко передернул плечами, набрал полную грудь воздуха, медленно выдохнул. Спокойно. Главное рассуждать спокойно. "Вы интеллигентный человек", - сказал офицер. Допустим. "Не русский, наконец". Ну, а это как понимать? Не русских в отряде могло быть сколько угодно. Но отряд басмачи уничтожили полностью. В живых, надо полагать, оставался один человек. И этим человеком почти наверняка был военфельдшер Сандро Зурабович Метревели. "К нему-то и обращался, его-то и хотел склонить к измене английский офицер. И когда Метревели отказался наотрез, его расстреляли...
      Рудаков вдруг почувствовал, как гулко, подкатывая к самой глотке, упругими толчками пульсирует сердце. Сандро Зурабович за все время их знакомства ни единым словом не обмолвился об этом эпизоде из своей биографии. Оно и понятно: вспоминать, значит переживать вновь. А кому охота еще раз пережить такое? И уж если Сандро Зурабович решился пережить это снова, значит; у него были на то более чем веские основания. Уж он-то знал, на что идет. Знал, что второй раз этого не выдержит. Знал и все-таки решился...
      Андрей понял, что вот-вот разрыдается, глотнул и медленно поднял голову.
      - Семь? - хрипло спросил он.
      - Что семь? - вытаращил глаза Борька.
      - Семь ран, я спрашиваю?
      - Откуда я знаю? Постой... Гоги, кажется, говорил шесть. Да, шесть. А почему ты спрашиваешь?
      - Значит, один из них промахнулся... - Андрей закрыл глаза и медленно покачал головой.
      - Да ты о чем? Кто промахнулся?
      - Подожди! - не открывая глаз, остановил его Андрей, опустил локти на стол и уткнулся лицом в ладони, тщетно стараясь разобраться в захлестнувшем его вихре эмоций, ощущений, чувств. Черепная коробка раскалывалась от нестерпимой боли. Сознание на секунду выхватывало из мечущегося хаоса фрагменты разрозненных видений и тотчас теряло снова: алые призраки загорались и гасли над бескрайней серой равниной, чайка застыла в стремительном вираже над зелено-желтыми купами парка, семь пар немигающих холодных глаз смотрели в упор из-под мохнатых шапок, ярко освещенный пароход плыл по ночному морю... И вдруг над дикой свистопляской видений и образов зазвучал негромкий медленный голос:
      - Ты меня звал... - Галина не спрашивала и не утверждала, констатировала с горестной обреченностью. - Звал... звал... звал...
      Голос траурной птицей парил над сумрачными ущельями мозговых извилин - тоскливый предвестник стремительно надвигающейся катастрофы.
      - Базу, - хрипло проговорил Андрей, не отнимая от лица ладоней.
      - Что? - встрепенулся Борька.
      - Вызывай базу... Срочно... Огонь по лавинам... Координаты прежние... Будет землетрясение.
      Казалось, он бредит. Борька с жалостью посмотрел на сгорбившегося друга, поднялся и опустил ладонь ему на плечо.
      - Опять?
      Андрей кивнул, не поднимая головы.
      - Скорее. Скорее, Боря.
      Ему стало немного легче. Он кое-как дотащился до койки и, уже лежа, слышал, как Борька передал сообщение на базу, как далеко внизу захлопали минометные выстрелы, как задребезжали оконные стекла от близких и дальних разрывов, как прошумели разрозненные и поэтому не опасные лавины. А еще несколько минут спустя грозно качнулась земля, домик станции заплясал, как на волнах, и горное эхо подхватило грохот новых лавин...
      ...Веселый солнечный зайчик почти незаметно для глаз перемещался по фанерному потолку. Борька, мурлыча что-то себе под нос, чистил картошку на кухне. "Обошлось", - облегченно подумал Андрей, откинулся на подушку и снова закрыл глаза. Кружилась голова, и все тело ныло, как после долгой изнурительно тяжелой работы. Хотелось забыться и ни о чем не думать, но что-то назойливо и мягко вторгалось в сознание, не давая уснуть. Андрей несколько секунд тщетно пытался понять, что это, и вдруг его осенило: музыка! Ну, конечно же, музыка. По "Маяку" передавали концерт для фортепьяно с оркестром.