Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Через Антарктиду

ModernLib.Net / Путешествия и география / Фукс Вивиан / Через Антарктиду - Чтение (стр. 10)
Автор: Фукс Вивиан
Жанр: Путешествия и география

 

 


Уже некоторое время приходилось копать туннель от нижних снеговых ступенек, по которым выходили из домика на поверхность. Делать это пришлось потому, что становилось все труднее держать вход свободным от снега и нужно было располагать еще одним выходом на всякий случай.

Длина нового туннеля была 12 ярдов , высота — 6 футов и 6 дюймов . По бокам были сделаны ниши и полки для различных надобностей, но самой важной особенностью его был колодец—«прорезь». В течение долгого времени мы терпеливо выполняли тягостную работу — таскали 12-галлонные ведра кухонной грязной воды вверх по снеговым ступеням лестницы на поверхность. Там чаще всего ветер выдувал содержимое на незадачливых носильщиков, в то время как они шатаясь брели в вихре снега. Теперь мы сделали глубокий колодец для слива грязной воды, выкопав в снегу небольшую ямку в 18 дюймов глубиной и вылив туда пинту бензина. Когда бензин впитался, его зажгли, и он стал медленно сгорать, вытапливая в снегу полость. Каждый раз, как пламя угасало, мы подлизали в углубляющуюся дыру постепенно увеличиваемые порции бензина и поджигали его. Через два часа, истратив четыре галлона бензина, мы получили колодец глубиной 24 фута и около двух футов в диаметре, которым пользовались до самого закрытия Шеклтона в ноябре.

Через несколько недель мы заметили, что когда опрокидываешь в сливной колодец ведро, то после паузы слышно отдаленное заглушённое журчание, показывавшее, что где-то внизу есть еще вторая полость. Впоследствии обнаружилось, что если сбросить в колодец комок зажженной бумаги, то он горит, как факел паяльной лампы, в потоке воздуха, поднимающемся со дна. Очевидно, постоянно выливаемые ведра теплой воды протаяли канал в какую-то трещину внизу.

Другим устройством, экономившим труд, было отверстие, прорезанное в полу, чтобы вода из ванной могла уходить в снег. Может показаться, что это очевидная и простая мера, но когда домик в Антарктиде построен на скале, то такая процедура неразумна, потому что вода замерзает на камне под полом, образуя там постепенно наледь, которая очень скоро прекращает выход воды. Зная это, мы намеревались воду из ванны вычерпывать и выливать снаружи домика. Теперь мы рассудили, что большая толщина слоя снега под нами поглотит сливную воду, но тут возникла проблема — в нашей ванне не было сливного отверстия.

Механики сделали нормальное сливное отверстие — работа нелегкая, когда нужно, чтобы не откололась эмаль и не треснул чугун. Но в конце концов после некоторого экспериментирования и недешево давшегося опыта механикам это удалось, и они придумали пробку для слива, которая не отказывала и не оставляла намылившегося человека неожиданно на сухом дне. Через две недели мы проверили глубину ямы в снегу под сливом, и она оказалась равной 22 футам. Еще через девять дней глубина ее увеличилась на 10 футов , но спустя еще две недели она возросла всего на несколько дюймов и затем оставалась постоянной.

К нашему удивлению, в паковом льде, движущемся под влиянием идущего на запад течения, сохранились разводья, все время менявшиеся. Иногда сильный южный ветер угонял паковый лед за пределы видимости, так что всю зиму бывали периоды, когда чистая вода простиралась на много миль к востоку и западу от Шеклтона.

Как только ветер утихал, низкая температура вызывала замерзание моря, и тогда паковый лед, возвращаясь под действием течении и северных ветров, трескался, коробился и наползал на тонкий молодой лед, образуя уменьшенные участки неровных, складчатых ледяных полей. Таким образом, эти зимние участки чистой воды можно считать местами зарождения пакового льда, который потом будет вращаться в бесконечном круговороте моря Уэдделла, быть может, многие годы. Несколько раз, когда возникали такие участки чистой воды, мы бросали в лизавшие берег волны несколько бутылок. В каждую из них вкладывали записку, составленную Ханнесом Лагранжем, с указанием места и даты и инструкцией для нашедшего. Может быть, прокружившись много лет с паковым льдом, некоторые из бутылок выйдут в Южный океан и в конце концов будут найдены на далекой прибрежной полосе и покажут, сколько времени заняло их плавание от южного берега моря Уэдделла.

Наверху, в Саут-Айсе, погода почти всегда была суровее, чем в Шеклтоне, так как станция не только расположена южнее нашей базы и дальше от моря, но еще и на значительно большей высоте. Партия Саут-Айса сообщила, что средняя температура в мае была — 39°, а средняя скорость ветра —15 метров в секунду, а самая низкая температура —55°. Так как в Шеклтоне мы могли похвастать только самой низкой температурой в —51°, то его стали называть «банановым поясом».

Любопытное явление часто сопровождало сильные морозы в Шеклтоне: в печной трубе комнаты радио течение воздуха происходило в обратном направлении. Это бывало, если маленькую печь, топившуюся углем, закрывали на ночь почти прогоревшую. Столб холодного воздуха, образовавшийся в верхней части трубы, постепенно преодолевал тягу, и поток воздуха вдруг устремлялся вниз, раздувая снова огонь, а из нижней дверцы печи вырывалось синее пламя с дымом и искрами. Вскоре комната наполнялась дымом, постепенно распространявшимся по остальным помещениям домика. Сначала было непонятно, что происходит, но вскоре установили, что единственный способ исправить дело — это накрыть печную трубу сверху мешком и разогреть паяльными лампами металлическое колено печки. Когда колено как следует разогреется, сдергивали мешок, и наполняющий трубу воздух восстанавливал правильный цикл топки. Кроме того, что эти случаи обратной тяги были неприятны, они еще угрожали здоровью. Так, в первый раз, когда это произошло, мы установили, что содержание окиси углерода в воздухе комнаты радио делает опасным для жизни пребывание в помещении в течение часа. После этого в сильные холода ночной дежурный метеоролог тщательно следил за печкой.

В начале июня Ральф Лентон, которому помогало еще много народу, выбрал время, чтобы выкрасить стены большой общей комнаты в светлый кремовый цвет, а окна и двери в зеленый. В комнате значительно посветлело, и окраска создала гораздо лучший фон для украшений, которые зимовщики собирались сделать к празднику зимнего солнцестояния. Лентон также покрыл лаком длинную скамью под окнами, шедшую во всю длину комнаты, и изготовил обшитые подушки с элегантными белыми шнурами по краям. 19 июня база уже была поглощена наступающим днем зимнего солнцестояния, и почти все наши комнатные работы были направлены на подготовку к этому торжественному дню. Над единственной нашей полированной вещью — сервантом из красного дерева — висело главное украшение — портрет королевы, а на верху серванта — художественно расположенные искусственные цветы. Через всю комнату протянулись бумажные цепи с гроздьями разноцветных шаров, подвешенные к балкам.

Дэвид Стреттон заканчивал надписи на карточках с меню для каждого места, в то время как Джордж Лоу печатал фотографии, которые потом в них вставлялись. Ральф Лентон и Джон Льюис были заняты на кухне: Джон готовил наши обычные блюда, а Ральф выпекал серию пирогов, булочек, пирожков с мясом и бесчисленные закуски к коктейлям. Дэвид Пратт и Рой Хомард убирали и украшали механическую мастерскую, в которую они пригласили нас на специальный завтрак на утро дня солнцестояния, а Гордон Хэслоп уже довольно давно был занят в одиночку секретными приготовлениями, в число которых входили выкапывание канав и подготовка различных осветительных ракет, хлопушек, сигнальных пистолетов и детонаторов.

Из нашей мясной кладовой — ямы в снегу недалеко от домика — принесли потрошеную индейку с заделанными под кожу крылышками и ножками, большой окорок, полбока корейки, специально отложенной для этого дня, и несколько фунтов свежей картошки. Картофелины так замерзли, что гремели в мешке, как камни; на вид и на ощупь они не отличались от крупной гальки с любого пляжа. Мы установили, что, если картошка лежит все время замороженная, а потом сразу оттаивает в процессе приготовления, она прекрасно сохраняет свои качества.

Накануне дня солнцестояния база с удовольствием побеседовала по радио с другой половиной нашей экспедиции на базе Скотт, в 2000 миль от нас, на другой стороне континента. Обменялись приветствиями и после веселой путаницы при обсуждении зонального времени, местного времени, среднего времени по Гринвичскому меридиану и времени начала празднества твердо установили, что они нас опередили и уже собираются пить предобеденные коктейли в канун дня солнцестояния.

21 июня, в день зимнего солнцестояния, мы встали поздно. Завтракали в 9 часов 30 минут, затем выполнили обычные домашние работы: подмели, убрали, внесли лед и уголь общими усилиями, потом оделись, чтобы отправиться на коктейли к Пратту и Хомарду. Все вышли, чтобы

идти в мастерскую, облаченные, как всегда, в защитную одежду и перчатки, ожидая, что придется брести спотыкаясь через сугробы, но, к общему удивлению, с удовольствием увидели, что снег отражает колеблющийся свет керосиновых факелов, которыми была размечена 200-ярдовая дорожка. В дверях хозяева церемонно приветствовали гостей, а затем дали каждому входящему, жадно протягивавшему руку, по стаканчику. Внутри было замечательно тепло, так как в небольшой печке пристройки гудел огонь, и, несмотря на то что дверь была открыта, температура в мастерской поднялась до +2°. Мы могли снять с себя верхнюю одежду и стояли с полным комфортом, рассматривая новые фотографии и цветные плакаты, покрывавшие стены.

Если подумать о многих месяцах, проведенных зимовщиками в тесном общении, то странно было слышать шум оживленных разговоров, прерываемых только приветственными возгласами, которыми встречали каждого вновь прибывшего; атмосферу общего веселья усиливали ирландские джиги, которые играл патефон. Вдруг кто-то придумал присоединить большой метеорологический шар к выхлопной трубе «Уизела» и запустить двигатель. Сначала медленно, потом все быстрее шар стал раздуваться, достиг гигантских размеров и разорвался под одобрительные возгласы.

Вскоре гости уже толпились снаружи, чтобы видеть «фейерверк Хэслопа». Он начался со взрывов, означавших по азбуке Морзе «Т. А. Э.»[1]; за ними последовали вспышки и ракеты. На ярком свете вырисовывался темный силуэт Гордона, державшего в одной руке кружку с пивом, а другой пускавшего фейерверки. Красивое было зрелище!

Домой мы вернулись поздно и стали готовиться к праздничному обеду. Как раз когда садились за стол, Саут-Айс вызвал нас по радио, чтобы обменяться приветствиями и сообщить, что они только что окончили ленч, за которым ели ростбиф, а теперь ждут обеда с курицей. В 3 часа 30 минут дня мы сели за стол и начался великолепный обед, в меню которого входили: суп из зеленой черепахи, жареная индейка, плумпудинг и мороженое. Стол был украшен бумажными хлопушками и подарками, и через некоторое время бумажные шляпы и музыка усилили оживление. Позже, к вечеру, после перерыва, чтобы отдохнуть и переварить обед, мы ужинали а-ля фуршетт, причем ели даже бутерброды с кресс-салатом и горчицей. Это была первая свежая зелень со времени отхода «Магга-Дана».

Вот так прошел праздник зимнего солнцестояния, и теперь нам предстояла вторая половина полярной ночи; солнце вернется в Шеклтон только 18 августа.

На следующий день мы опять принялись за нашу обычную работу: уход за собаками, подготовка транспортных машин, откапывание засыпанных снегом саней и тысячи других дел, из-за которых время на подготовку к весне выходило слишком коротким. В начале июля я начал составлять сложную программу полевых работ. Я знал, что она неизбежно изменится из-за тех условий, в которых будет выполняться, так как погоду в период смены времен года, конечно, не удается предсказать. Тем не менее эта программа давала довольно верное представление о том, что требуется, и ставила цели, для достижения которых люди могли работать.

Начало месяца было относительно теплым, но к концу первой недели температура упала до —40°, потом к 13 числу — до —47° при штормовом ветре. Слабый красноватый свет солнца стал виден на северном небе, но стена метели закрывала от нас горизонт. Шла усиленная работа над лагерным оборудованием: чинили палатки, обвязывали палаточные шесты для укрепления лентой или шнуром шаров-зондов, проверяли и переупаковывали ящики с рационами — все это трудоемкие работы, отнимающие много часов. Сани, радио, да и прочее оборудование нужно было привести в отличное состояние, и очень часто вносились изменения. Инженеры наши все время перебирали одну транспортную машину за другой, снимали с них гусеницы, приваривали к машинам приспособления на случай спасательных работ и выполняли еще десятки всевозможных технических дел. К концу месяца температура опять упала ниже —45°, 29 июня — до —53° при ветре в 13 метров в секунду.

В Саут-Айсе, где высота теперь была принята равной 4450 футам , ветры дули не часто, но температура одно время упала до —57°. Зимой люди там были чрезвычайно загружены выполнением весьма широкой гляциологической программы, и, кроме того, Блейклок вел регулярно метеорологические наблюдения, результаты которых дважды в день сообщались в Шеклтон. Глубина колодца для изучения стратиграфии снега достигла 50 футов . На этой глубине температура снега равнялась —30°. На дне колодца они начали бурить отверстие диаметром три дюйма, чтобы пройти еще 100 футов . Джон Стивенсон выполнял такую работу в снежных туннелях вокруг домика, но Хэлу Листеру исследования микроклимата и снегопадов приходилось вести под открытым небом, нередко в незащищенные местах — высоко на решетчатой мачте при низкой температуре и сильном ветре. Пожалуй, труднее всего было проводить научную работу, продолжая одновременно выполнять ежедневные домашние работы: готовить пищу, приносить топливо и лед и, кроме того, вести регулярные радиопередачи и обслуживать генератор и прочее оборудование.

С начала августа зарево от солнца, бывшего ниже горизонта, с каждым днем окрашивалось все ярче, отраженный свет усиливался, и наконец стало возможно передвигаться при ясной видимости снежной поверхности. 14 августа Питер Уэстон вбежал в домик с криком: «Солнце возвратилось!» Некоторые из нас, более доверчивые, чем другие, выбежали наружу на мороз в —49° при ветре в 9 метров в секунду и увидели на северном горизонте только красное зарево. Затем краешек солнечного диска опять появился, мигнул и исчез. В течение некоторого времени солнце то появлялось, то пропадало; в высшей точке была видна примерно одна десятая диска. Иногда при его появлении красная вспышка, казалось, взлетала и пульсировала по горизонту. Это был волнующий момент не только потому, что солнце возвратилось, но еще и потому, что это произошло благодаря преломлению лучей на четыре дня раньше, чем ожидалось.

Дневной свет быстро возвращался, и наружные работы поэтому можно было ускорить; темп нашей подготовки к переходу возрос. Мы установили возможную дату нашего выхода — 1 сентября и решили, что этот день будет отмечать начало нашей весны.

Глава 11

Зима на базе Скотт

Базы Шеклтон и Скотт расположены почти на одной широте, и каждая стоит на южном берегу большого моря, глубоко врезавшегося в сушу в сторону центра Антарктиды. Обе базы находятся одинаково далеко на юге, и на них та же продолжительность зимы и лета, но в других отношениях базы очень непохожи. Базу Скотт организовали вблизи высокого горного хребта, тянущегося на сотни миль к северу и югу; летом свободное ото льда море доходит до самой базы, сооруженной на скалистом грунте. В противоположность этому из Шеклтона можно видеть только низкие, покрытые снегом холмы, и между ними и чистой водой простирается на 700 миль морской лед, а сама база построена на плавающем на воде шельфовом леднике. Можно было ожидать, что эти факторы определят некоторые климатические различия; кроме того, на жизнь базы Скотт оказывало влияние близкое соседство американцев, основавшихся на Хат-Пойнте, всего в двух милях от нашей базы. Ниже сэр Эдмунд Хиллари продолжает свой рассказ и описывает, как партия моря Росса провела зиму.

К началу мая у нас уже было мало дневного света; приходилось всерьез переходить на зимний распорядок. Наружные работы обычно ограничивались насущными нуждами: люди набирали снег, чтобы получать воду, доставали топливо и продовольствие из складов запасов и выносили мусор. Я старался держать очень близко от базы достаточно большой резерв всего, чтобы не испытывать недостатка в случае долгого периода плохой погоды. Хотя нам уже привелось переносить неприятные условия погоды с сильным ветром и низкими температурами, но до сих пор еще не было ни одной настоящей бури. Вечером 12 мая с севера задул сильный ветер, нагнало тучи, несло клубы снега, хотя в небе все еще были видны звезды. Ночью скорость ветра достигла 21 метра в. секунду, и мы подумали, не приближается ли наша первая буря. К общему удивлению, утром погода была гораздо более тихая, хотя днем налетали порывы ветра и погода сделалась неустойчивой, температура стала подозрительно мягкой.

Ночью все проснулись от того, что домики сотрясались. Дул крепкий южный ветер, и, так как наша база расположена на открытом месте, а постройки еще не были занесены снегом, на нас во всю мощь налетал ветер, со свистом срывавшийся с шельфового ледника Росса. Во время завтрака скорость мощных порывов уже дошла до 27, а к 10 часам 30 минутам — до 33, 5 метра в секунду. Это было первое настоящее испытание, которому подверглись наши домики, и нужно было очень внимательно следить, не обнаружатся ли слабые места. В полдень наш анемометр записывал скорости выше 35 метров в секунду, и все жили под гнетом непрерывного рева ветра. Ветер стегал наши домики снегом и мелкими частицами льда. Выходить наружу, во мрак, было неприятно и небезопасно. Спустя два часа скорость особенно жестокого порыва ветра дошла до 39, 5 метра в секунду.

Мы с беспокойством смотрели на два домика для генераторов. Под действием чудовищного подсоса, вызванного ветром, обдувавшим склон впереди базы, крыши этих домиков подымались и опускались с размахом в несколько дюймов. Хотя было известно, что они обладают некоторой способностью запасать энергию упругой деформации, но я все же тревожился. Однако, пока буря не прекратится, ничего нельзя было сделать. В конце дня ветер стал ослабевать, и все вышли наружу с электрическими фонарями, чтобы выяснить, что повредилось, но с облегчением убедились, что все, по-видимому, в порядке. Буря продолжалась еще три дня; Ветер временами снова доходил до 35 метров в секунду, и был период, когда в продолжение трех часов средняя скорость ветра равнялась 27, 5 метра в секунду.

Но вот все кончилось, опять наступил покой; оказалось, что ничто на базе не пострадало, и наша уверенность в прочности построек основательно укрепилась. Для предосторожности мы все же притянули книзу проволочными связями обе дышавшие крыши и усилили соединения в крытом переходе. С подветренной стороны построек образовались огромные сугробы, которые сохранялись всю зиму.

Научная деятельность базы приобрела большее значение, когда прекратились полевые работы. Наша группа ученых совместно с сотнями станций во всех частях мира вела наряду с обычными метеорологическими исследованиями наблюдения в верхних слоях атмосферы за полярными сияниями, магнитными возмущениями и изменениями» в ионосфере. Хотя Международный геофизический год должен был начаться только 1 июля, но все наше оборудование работало, и полная серия наблюдений была сделана уже 1 апреля.

Т. Хэзертон, руководитель научной группы, не только интересовался всей этой деятельностью, но и сам занимался специально наблюдениями над полярными сияниями. В связи с этим он не ложился спать всю ночь, и, в то время как остальные члены экспедиции нежились на своих постелях, Хэзертон стоял, высунув голову в открытый люк, в лабораторной постройке и записывал онемевшими от холода пальцами фазы развертывавшейся перед ним картины. Кроме визуальных наблюдений, Хэзертон делал еще серии снимков неба с помощью аппарата «Оллскай» (все небо), установленного на крыше лаборатории. В ясную погоду редко бывало, что сияния отсутствовали, и после ряда безоблачных ночей трудно было упрекнуть Хэзертона за то, что он с облегчением вздыхал, когда облачное небо или буря приносили ему желанный отдых. Дневные наблюдения сияний были распределены между другими членами научной группы. В общем все были разочарованы этим зрелищем, ибо сияния редко бывали такими яркими, какими мы ожидали их видеть после просмотра прекрасных картин д-ра Эдуарда Вильсона. Однако один раз сияние более интенсивное, чем обычно, вспыхнуло великолепным зеленым и красным цветом в зените и в течение полминуты создавало иллюзию висящего цветного занавеса, точно как на картинах Вильсона. В другой раз южная половина неба рдела разлитым красным светом, настолько ярким, что он вызвал поспешный запрос соседней американской базы, не горит ли база Скотт.

Джерард, выполнявший магнитные наблюдения, был одним из тех немногих членов экспедиции, которым приходилось выходить ежедневно. Маленький магнитный домик, построенный сплошь из немагнитных материалов, находился на порядочном расстоянии от лаборатории, а Джерард посещал его каждый день для проверки своих тонких приборов, записывавших вертикальную и горизонтальную составляющие магнитного поля земли. Сама запись показаний производилась магнитными вариометрами в лаборатории, соединенной с магнитным домиком кабелями. В плохую погоду Джерард в свой каждодневный поход в лабораторию легко мог сбиться с дороги; поэтому вдоль его маршрута был натянут леер, держась за который рукой он мог найти дорогу в самую плохую погоду. Джерард сделал одно очень полезное дело, не входившее в его основную программу, — он обнаружил с помощью магнитных устройств несколько бочек с авиационным бензином, погребенных под пятифутовым слоем снега. Пользуясь переносным вариометром, он тщательно произвел несколько наблюдений на участке, где, как предполагалось, могли находиться бочки, и рекомендовал авиаторам копать в указанном им месте. Его предсказание оказалось точным, и бочки нашлись.

Лишь немногие из научных работ вызывали среди неученых членов экспедиции такой интерес, как сейсмограммы Р. Орра. Когда мы начали устраивать базу Скотт на острове Росса, высказывались сомнения в том, окажется ли этот вулканический остров подходящим для сейсмической станции. На практике результаты работы оказались вполне успешными. Сейсмографы были установлены на монолитном бетонном блоке, погруженном в землю, и давали непрерывную запись показаний на 35-миллиметровой пленке. Проявление и интерпретация этой пленки делались ежедневно. Было записано много случаев движений земли от сильных землетрясений на Алеутских островах до многочисленных местных толчков вблизи Антарктиды. Сейсмическая информация кодировалась и каждый день передавалась по радио, чтобы пополнить общий международный свод сейсмических наблюдений.

Наибольшее впечатление производил угол лаборатории, в котором помещались два очень хороших устройства — ионозонд и импульсный передатчик. Ионозонд представлял собой чрезвычайно сложный передатчик и приемник, производивший через определенные интервалы исследования ионизированных слоев атмосферы над поверхностью земли. Вся эта операция была целиком автоматизирована. В заранее заданный момент времени машина вдруг оживала: зажигались лампочки, гудели механизмы — и после короткого промежутка времени снова умолкала.

Импульсный передатчик, стоявший рядом, тоже работал по определенному расписанию. Он предназначался для испытания эффективности различной длины волн при передаче на разные расстояния. Ряд станций, расположенных на больших расстояниях друг от друга, были снабжены автоматическими приемниками, которые должны были записывать силу полученных сигналов на волнах различной длины. В ведении Сэндфорда, обслуживавшего эти сложные машины, были также две 84-футовые мачты. Во время снежной бури одна из антенн оборвалась, и, когда буря утихла, ему пришлось выполнить малоприятную работу — влезть до половины высоты мачты, чтобы захватить оборванный конец. В гладком стволе мачты имелись отверстия, в которые можно было вставлять стальные стержни, служившие опорой для ног, но и это устройство, и предохранительный пояс не вполне устраняли опасность выполнения подобной работы в совершенной темноте при чрезвычайно низкой температуре.

Пятым членом научной группы был Макдональд. Помимо помощи, которую он оказывал другим в лабораторных работах, он сам занимался солнечной радиацией и измерениями приливов у берега Антарктиды. Его измеритель приливов установили в скважине, пробуренной во льду залива как раз внизу, под базой Скотт. Исправной работе измерителя все время угрожало перемещение шельфового ледника Росса. Но самой главной заботой Макдональда был вопрос о влиянии сильного холода на часовой механизм привода измерителя приливов: механизм этот постоянно замерзал. Ни один из способов, применявшихся для устранения замерзания, не был вполне успешным, и позже, зимой, измеритель совсем перестал работать из-за возрастания толщины льда, образовавшегося на поверхности залива.

Соседняя станция американцев в Хат-Пойнте вела обширные наблюдения погоды, включая запуск двух шаров-зондов за день для исследования ветров в верхних слоях. Наши наблюдения погоды велись в более скромных масштабах. Р. Болхэм производил обычные синоптические наблюдения, записывая через каждые шесть часов температуру, давление, влажность, скорость и направление ветра и облачность. Большую часть этой работы можно было выполнять в его метеорологическом бюро по соседству с базой, но термометрические будки были установлены на некотором расстоянии от базы, и снятие показаний термометров в неблагоприятную погоду становилось нередко нелегкой задачей. В бурю бюро погоды было популярным уголком, так как наблюдатели-любители собирались вокруг барометра и указателя скорости ветра, высказывая ученые прогнозы вероятной продолжительности и интенсивности наступавшей погоды.

Научная деятельность заняла теперь большое место в жизни базы, но членам полевых партий зимой оставалось еще много работы. Санное оборудование для езды на собаках доставили в санный домик и произвели его полный ремонт. Все шесть саней разобрали на составные части и затем снова собрали на ремнях, частично с небольшими переделками в соответствии со вкусами каюра. Тщательно просушили палатки, залатали дыры и починили слабые места. Срастили новые собачьи постромки и сшили сбрую из ламповых фитилей. Большинству из нас не нравилась еда, уложенная в ящики с полевыми рационами, и мы стали изменять содержимое ящиков: вынимали многие консервы, укладывали более разнообразную пищу и получали таким образом, по нашему мнению, более вкусную и одинаково питательную диету при том же общем весе. Электрические швейные машины редко простаивали. Значительное число предметов нашей стандартной одежды вызвало критические замечания, и некоторые из зимовщиков проводили много времени, перешивая ее. Действительно, хотя со времен капитана Скотта качество изделий и материала улучшилось, но о покрое одежды во многих случаях этого нельзя было сказать. Очень часто обнаруживалось, что переделки, которые оказывались необходимыми, были рекомендованы еще в книгах об экспедициях Скотта и Шеклтона. Выходило, что многое из того, что узнали на опыте первые исследователи, не учитывалось в более поздних экспедициях.

Какая бы ни была погода, хорошая или с сильным ветром, собак все равно нужно было кормить. 60 собак было привязано снаружи, на снегу перед базой, и, пожалуй, самой нелюбимой обязанностью в лагере было нарезание тюленьего мяса. Осенью мы заготовили 160 тюленьих туш, и, так как замерзшие туши были теперь совершенно твердыми, единственный способ справиться с ними состоял в применении пилы. Тушу тюленя взваливали на кобылку с помощью тракторного подъемника с вильчатым захватом, а затем два человека большой двуручной поперечной пилой разрезали тюленя на ломти. Эти ломти разрубали топором и каждой собаке давали большой кусок. Если погода для такой работы была слишком плохой, то кормили собак специальным консервированным мясом, которое они глотали с большим удовольствием. Каждый месяц, когда всходила луна и можно было передвигаться без фонаря, собак запрягали в сани и совершали на них поездку. Быстрая езда по неровному морскому льду вызывала веселое возбуждение у собак и у людей. В лунном свете нельзя было различить препятствия и оставалось единственное — держаться за сани и надеяться, что все обойдется благополучно. Всю зиму каюры выводили собак на пробежку, и, по-видимому, упряжки могли тащить сани при температуре — 40° без большого неудобства.

Комната радио всегда была местом оживленной деятельности. Дважды в день проводились сеансы радиотелеграфной связи с Новой Зеландией с большим объемом передачи. Каждый день передавались научная информация и сообщения личного характера. Самым популярным видом связи была, несомненно, радиотелефонная. Обычно по радиотелефону связывались с Новой Зеландией утром и вечером.

Поддерживалась связь и с другими экспедиционными базами Антарктиды, важнейшей из которых была база Шеклтон. По иронии судьбы связь с Шеклтоном оказалась самой неудовлетворительной, и условия ее редко бывали достаточно хорошими для легкого и спокойного обсуждения вопросов с нашими партнерами на другой стороне континента.

Радиослужба базы Скотт обеспечивала такую связь, которая превышала наши самые оптимистические надежды, чего нельзя было сказать о связи по радио с полевыми партиями прошлым летом. Маленькие приемно-передающие радиоустройства, которыми пользовались в полевых условиях, пришли в Новую Зеландию слишком поздно, и их не успели основательно опробовать до нашего отплытия на юг. Практически же они оказались почти совсем непригодными. Мы узнали, что они первоначально конструировались для работы в пустыне, поэтому удивляться неудаче, пожалуй, было нечего. Я считал связь с полевыми партиями жизненно необходимой, для экспедиции, в которой много маленьких передвигающихся отрядов, поддерживаемых самолетами. Когда партия находится в лагере в мороз при ветреной погоде или ее члены устали от длительного дневного перехода, то они не склонны пользоваться ненадежным радиопередатчиком или таким, при котором кто-то из них должен сидеть перед палаткой и бешено крутить рукоятку, чтобы обеспечить нужную мощность.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22