89 И. Э р е н б у р г, Люди, годы, жизнь, т. 2, с. 166. 90 Имеется в виду глава мемуарного содержания, повествующая о событиях последних лет. 91 РГАЛИ. Ф. 618. Оп. 2. Ед. хр. 1086. Л. 69. 92 См.: Андре М а л ь р о, Зеркало лимба, Художественная публицистика, М., 1989, с. 349. 93 Так в оригинале. 94 С момента поездки Эренбурга в Испанию по 17 мая в “Известиях” было напечатано пять его статей о событиях в Испании (20 апреля – “В Испании”, 22 апреля – “Борьба против фашизма в Испании”, 1 мая – “UHP”, 9 мая – “Враги”, 15 мая – “Те же и революция”). Эренбург, в отличие от Радека, считал, что “Известия” недостаточно оперативно печатают его испанские статьи; 14 мая он писал Мильман: “Послал сейчас телеграмму в “Известия” – удивлен, что они не напечатали испанской статьи (видимо, “Те же и революция”. – Б. Ф.). Я послал им уже последнюю испанскую – о колхозах”. 95 Статья “Враги” кончалась словами: “В 1931 году трудящиеся Испании узнали, что такое республика. В 1934 году они узнали, что такое винтовки, пушки, динамит и самолеты” (речь, таким образом, шла об астурийском восстании 1934 года). 95а Из личного архива Бухарина. 96 Статья “Венская оперетка” была напечатана в “Известиях” 16 июня 1936 года; вошла в “Границы ночи”. 97 Очерк написан не был; информация о съезде словацких писателей, который открылся 1 июня 1936 года в Тренчанске Теплице (в ка-честве гостей Международной ассоциации писателей на нем присутствовали Эренбург и Мальро), передавалась Эренбургом в “Известия” (опубликована 5 июня). Словацкий поэт Л. Новомеский вспоминал: “…когда после окончания конгресса словацких писателей мы прощались с Ильей Эренбургом на вокзале в Тренчанских Теплицах, он много говорил о том, что на конгрессе его поражало общее единство литераторов, несмотря на различия философских и политических воззрений. И что об этом отрадном феномене он напишет так-то и так-то, то-то и то-то, ибо, по его мнению, значение такой сплоченности культурных сил выходит далеко за рамки одной Словакии. “Ничего я не написал”, – сказал он без всяких объяснений, когда через год мы увиделись с ним в Валенсии и вернулись к тому давнему разговору. И посмотрел вокруг, словно говоря: “Как тут напишешь?” (Л. Н о в о м е с к и й, Время и безвременье. Художественная публицистика, М., 1985, с. 162-163). 98 Очерк написан не был, хотя еще 12 июня 1936 года Эренбург писал Мильман: “Вчера послал авиа статью о Вене в “Известия”. Теперь напишу о Париже и Мукачево”; возможно, из-за того, что по просьбе “Известий” ему пришлось срочно писать статью памяти Горького (напечатана 21 июня). 99 19-22 июня в Лондоне проходил пленум секретариата Международной ассоциации писателей, на котором Эренбург выступал. 100 Эренбург находился в Испании две недели (с 6 апреля 1936 года) как спецкор “Известий”; 18 апреля его принял премьер-министр Мануэль Асанья. 101 Имеется в виду начавшаяся публикацией в “Правде” статьи “Сумбур вместо музыки” (28 января 1936 года) кампания по борьбе с “формализмом” в советском искусстве. Особенно резким нападкам среди писателей подвергся Пастернак, был и ряд выступлений против Эренбурга. Л. Никулин обвинял Эренбурга в “барском третировании читательской массы”, а его романы – в фельетонности; особенно задели Эренбурга такие слова Никулина на общемосковском собрании писателей: “Эренбург делает медвежью услугу Пастернаку, когда утверждает, что лесорубы на севере читают стихи Пастернака. Это, конечно, неверно. И когда он таким образом старается делать литературную погоду за границей (всякому лестно делать литературную политику), он в достаточной степени дезориентирует французских читателей и писателей” (“Литературная газета”, 27 марта 1936 года). Эренбург писал об этих нападках А. С. Щербакову и М. Е. Кольцову (последнему он прямо говорил, что эта “дискуссия” мешает его работе на Западе и что она “смущает литературную братию” в Париже, – см.: РГАЛИ. Ф. 1204. Оп. 2. Ед. хр. 668. Л. 15); 18 мая “Правда” поместила подборку критических высказываний “читателей” о книге Эренбурга “Не переводя дыхания” (в 1935 году все советские издания хвалили ее взахлеб); в “морализаторстве”, “учительстве” и нападках на “писателей-натуралистов” обвинил Эренбурга И. Гринберг (“Звезда”, 1936, № 6). Как и предполагал Эренбург, в этих условиях его “Книга для взрослых” была встречена резко критическими статьями. 102 Имеется в виду напечатанный в “Известиях” 21 мая 1936 года под названием “Париж” отрывок из “Книги для взрослых”. 103 Речь идет о послесловии редакции к очерку Эренбурга “В колхозах Испании” (24 мая 1936 года): “Описываемые тов. Эренбургом факты испанской действительности отнюдь не дают права проводить аналогию между нашей колхозной системой и отдельными артельными хозяйствами испанских революционных крестьян”. 104 Эренбург имеет в виду сильные забастовочные выступления парижских рабочих летом 1936 года. 105 Корреспонденция Эренбурга “Праздник парижских рабочих” была напечатана в “Известиях” 15 июня 1936 года. 106 Рецензия на “Книгу для взрослых” в “Известиях” не появилась. 107 И. Э р е н б у р г, Люди, годы, жизнь, т. 2, с. 166-167. 108 “Огонек”, 1988, № 43, с. 3. 109 Анна Л а р и н а (Бухарина), Незабываемое, М., 1989, с. 37. Миклош Кун в кратком, живо написанном очерке взаимоотношений Эренбурга и Бухарина без ссылки на источник утверждает: “После смерти Сталина Эренбург рассказывал о мучительном для него эпизоде: сидевший на скамье подсудимых Бухарин заметил его в рядах публики и улыбнулся” (Миклош К у н, Бухарин. Его друзья и враги, М., 1992, с. 15).
В известных нам устных и печатных свидетельствах собеседников Эренбурга о процессе Бухарина этот факт отсутствует; впрочем, фраза М. Куна, предшествующая приведенной: “Илья Эренбург от начала до конца присутствовал на процессе над Николаем Бухариным”, – фраза, не соответствующая действительности, – снижает достоверность и рассказа об улыбке. 110 И. Э р е н б у р г, Люди, годы, жизнь, т. 2, с. 167-168. 110а Алексей К о н д р а т о в и ч, Новомирский дневник 1967-1970, М., 1991, с.
107-108.
111 Первоначальное название мемуаров; 9 апреля 1960 года “Литературная газета” напечатала главу о Ленине из первой книги мемуаров Эренбурга, названных автором в публикации также “Годы, люди, жизнь”. 4 июня 1960 года, публикуя главу об А. Н.
Толстом из первой книги мемуаров, “Литературная газета” сообщила их новое название – “Люди, годы, жизнь”. Перестановка слов, что и говорить, знаковая. 112 Эссе Эренбурга “Перечитывая Чехова” было напечатано в № 5, 6 “Нового мира” за 1959 год; направляя его в журнал, Эренбург писал Твардовскому: “Москва, 10 марта 1959 [года] Дорогой Александр Трифонович!
Решаюсь постучать в дверь Вашего журнала и посылаю очерк о Чехове. Если Вы, по каким-либо соображениям, не сможете его опубликовать, то прошу Вас верить, что это никак не отразится на моих добрых чувствах к Вам. Искренне Ваш И. Эренбург” (РГАЛИ. Ф. 1702. Оп. 9. Ед. хр. 21. Л. 60).
По-видимому, говоря о том, что Эренбург будет не в обиде, если его рукопись отвергнут, Кондратович перепутал два письма Эренбурга – о мемуарах и о чеховском очерке. 113 РГАЛИ. Ф. 1702. Оп. 9. Ед. хр. 38. Л. 110. 114 Б. С а р н о в, У времени в плену. – В кн.: И. Э р е н б у р г, Люди, годы, жизнь, т. 1, с. 16; а также: Л. Л а з а р е в, Шестой этаж. – “Знамя”, 1993, № 6, с. 146-151. 115 Имеется в виду резкое обострение советско-американских отношений, вызванное полетом над СССР американского разведывательного самолета, сбитого в районе Урала; это в итоге торпедировало работу состоявшегося в мае 1960 года Парижского совещания глав правительств США, Англии, Франции и СССР. 116 Личный архив И. Г. Эренбурга, машинописная копия. 117 Личный архив И. Г. Эренбурга, машинописная копия; письмо было напечатано секретарем Эренбурга; судя по тому, что в тексте, напечатанном для секретаря самим Эренбургом, имя и отчество Лебедева отсутствуют (секретарь должна была их узнать), с В. С. Лебедевым лично Эренбург знаком не был и обратился к нему, надо думать, по чьему-то совету. 118 Владимир Семенович Лебедев (1915-1966) после свержения в 1964 году Хрущева был освобожден от работы в аппарате ЦК КПСС. 119 Возможны, мне кажется, два объяснения: 1) ехать к помощнику Хрущева для передачи письма Эренбург считал делом секретаря; 2) Эренбургу, в силу его характера, крайне неприятно было бы выслушать отказ в своей просьбе при личной встрече, а возможность такого отказа он в данном случае допускал. 120 Эренбург, понятно, лукавит, ссылаясь на резкое и непрогнозировавшееся обострение международной обстановки. 121 Вместо портретов Бухарина и Сокольникова в текст шестой главы была вставлена фраза: “Еще не настало время рассказать о всех моих товарищах по школьной организации. Расскажу сейчас о некоторых” (“Новый мир”, 1960, № 8, с. 43), далее говорилось о С. Членове, В. Неймарке и Н. Львовой. (Впоследствии, готовя мемуары для публикации в собрании своих сочинений, Эренбург выделил повествование о Н. Г.
Львовой в отдельную, седьмую, главу, отчего шестая глава стала очень короткой – это должно было показать читателю, что ее печатают усеченной.) Поскольку список всех участников гимназической социал-демократической организации перед этим приводился цитатой из донесения начальника московской охранки, то внимательные читатели легко могли вычислить, что “не настало время рассказать” именно о Бухарине. 122 Имеется в виду восьмой номер журнала, в котором и начали печатать первую книгу мемуаров. 123 Так и было сделано. 124 24 замечания были представлены Эренбургу в машинописной форме, ответил на них Эренбург письменно – от руки на полях; три замечания связаны с Бухариным: 1) “Раз уж страницы, посвященные Бухарину, опущены, не убавить ли количество упоминаний его имени?” Эренбург ответил: “Сокращены”. 2) “Еще не настало время рассказать о всех моих товарищах…” Нужна ли эта фраза? Умолчание и без того будет заметно”. Эренбург ответил: “Необходима”. 3) “Стр. 59. Дважды упоминается Николай Иванович”. Эренбург написал: “Один раз”, – имея в виду один эпизод (речь там шла о встречах юных большевиков с крупными деятелями подполья Ногиным и Дубровинским; Эренбург упомянул “Николая Ивановича”, с которым ходил в гости к молодым большевичкам, и рассказал, что недавно вместе с вдовой Ногина они вспоминали, “как хорошо шутил Николай Иванович, какой задорной и светлой была наша ранняя молодость”; это упоминание осталось в тексте (см.: “Новый мир”, 1960, № 8, с. 47; РГАЛИ. Ф. 1702. Оп. 9. Ед. хр. 47. Л. 21). 125 РГАЛИ. Ф. 1702. Оп. 9. Ед. хр. 38. Л. 111. Сохранился также черновой вариант этого письма, отличающийся от посланного: “Москва, 16 мая 1960 [года] Дорогой Александр Трифонович!
Подумав, я решил товарища Хрущева вопросами о моей рукописи не беспокоить, а так как без его санкции редакция не может печатать текст, о котором идет речь, я решил следующее: в главе шестой после фразы “много лет спустя я узнал, что Маяковский занялся партийной работой, когда ему не было еще и пятнадцати лет; очевидно, таковы были нравы эпохи” идет строчка точек и вслед за нею “Сеня Членов походил на добродушного котенка…”. Что касается имен Бухарина и Бриллианта (подлинная фамилия Г. Я. Сокольникова. – Б. Ф.) в полицейском донесении, то текст последнего уже был опубликован в “Литературном наследстве” (1958, т. 65. “Новое о Маяковском”, с. 444. – Б. Ф.) и поэтому никаких препятствий к напечатанию здесь быть не может” (на обороте письма Б. Полевому; РГАЛИ. Ф. 1204.
PAN id=title>
ПУБЛИКАЦИИ. ВОСПОМИНАНИЯ. СООБЩЕНИЯ
Борис Фрезинский
Илья Эренбург и Николай Бухарин (Взаимоотношения, переписка, мемуары, комментарии)
1. Начало было так далеко…
Николай Иванович Бухарин родился 27 сентября (9 октября) 1888 года в Москве в семье учителя гимназии, математика; в 1893-1897 годах семья Бухариных жила в Бессарабии, затем вернулась в Москву. В августе 1900 года Николай Бухарин был зачислен во 2-й параллельный класс Первой московской мужской гимназии.
Илья Григорьевич Эренбург родился 14 (26) января 1891 года в Киеве, в 1895-м семья его переехала в Москву, где отец получил место директора Хамовнического медопивоваренного завода. Летом 1901 года Илья Эренбург сдал вступительные экзамены и был зачислен в 1-й параллельный класс Первой московской мужской гимназии.
Разница в два класса в детстве и юности – значительна, и, учась в одной гимназии, где, кстати сказать, старшие (5-8-й) и младшие (1-4-й) классы располагались на разных этажах и практически не общались, Эренбург и Бухарин познакомились лишь в 1906 году. Их различал не только возраст, но и качество учебы: Бухарин учился исключительно на пять и переводился из класса в класс с наградой первой степени, а Эренбург, выложившись на вступительных экзаменах (чтобы преодолеть процентную норму), быстро стал троечником, в 4-м классе его оставили на второй год из-за большого числа пропусков занятий и несдачи экзаменов по трем предметам (русский, латынь, математика). У Бухарина были универсальные способности, и учился он играючи. Эренбург мог заниматься только тем, что ему было интересно, проявляя к остальному полное безразличие. У обоих был несомненный общественный темперамент.
Бухарин руководил гимназическим кружком, который, начав с изучения Писарева, довольно быстро перешел от изящной словесности к куда более радикальным мэтрам политической мысли. Эренбург в ту же пору (осень 1904 года) вместе с учениками 4-го класса выпускал машинописный литературный (политически вполне невинный) журнал “Первый луч”1.
В январе-феврале 1905 года в гимназии прошли “беспорядки” (Эренбург тогда учился в 4-м классе, Бухарин – в 7-м); а в октябре 1905-го начались новые: они захватили все московские учебные заведения. Как докладывал своему начальству директор гимназии И. О. Гобза, 14 октября после первого урока учащиеся четырех старших классов собрались в помещении 8-го параллельного класса (где учился Бухарин), затем двинулись в актовый зал и провели там митинг, на который пришли и учащиеся других учебных заведений Москвы2. Занятия в гимназии отменили до 8 ноября. Затем в Москве началось вооруженное восстание, и занятия отменили уже до 13 января. И Бухарин, и Эренбург, оставаясь лично незнакомыми, участвовали в декабрьском вооруженном восстании (Эренбург помогал строить баррикады).
Знакомство с Бухариным Эренбург датирует осенью 1906 года3, когда, перейдя наконец в 5-й класс, он оказался на втором этаже гимназии и тут же познакомился со старшеклассниками Бухариным, Астафьевым, Циресом, Ярхо. (Борис Исаакович Ярхо (1889-1942) стал известным литературоведом и переводчиком; судя по КЛЭ, в 30-е годы он был репрессирован и в 1940-1941 годах оказался в Курске; умер своей смертью; Н. Астафьев в 1907 году был арестован, сослан и вскоре умер; о судьбе А.
Циреса ничего не известно.) Возможно, знакомство с Бухариным состоялось и чуть раньше. Во всяком случае, в сентябре 1906 года Эренбург уже действовал совместно с Григорием Брильянтом (Сокольниковым), который учился в Пятой гимназии и был признанным лидером социал-демократически ориентированной учащейся молодежи Москвы (с Бухариным Сокольников был к тому времени знаком по работе в марксистском кружке). Воспоминания А. Выдриной-Рубинской4 повествуют, в частности, о визите к автору – тогда социал-демократической активистке женской гимназии в Замоскворечье – в самом начале учебного года Брильянта и Эренбурга с целью договориться о восстановлении прерванной летними каникулами работы.
В конце 1906 года Бухарин и Эренбург вступили в большевистскую организацию.
Осенью 1906 года Бухарин и Сокольников объединили разрозненные гимназические кружки в единую социал-демократическую организацию учащихся; Эренбург активно участвовал в этой работе. По свидетельству А. Выдриной-Рубинской, он вместе с Сокольниковым, Бухариным, Членовым вошел в организационную комиссию и участвовал в формировании комитета социал-демократической организации учащихся5. К 1907 году эта организация оформилась. Вот важное свидетельство мемуаристки: “Душой нашей организации несомненно являлись Брильянт и Бухарин. Первый пользовался среди учащихся исключительным авторитетом благодаря своей серьезности, знаниям и вдумчивому подходу к работе. Второй был всеобщим любимцем, заражая всех своей бесконечной жизнерадостностью, бодростью и верой в дело. Пользовался большой популярностью среди учащихся и Семен Членов, блестящий оратор, прозванный Эренбургом за свое остроумие “Язвительным”6. В 1936 году, вспоминая гимназические годы, Эренбург напишет в “Книге для взрослых” о своих еще не казненных товарищах: “Сокольников был старше меня. Он казался мне стратегом: мало разговаривал, почти никогда не улыбался, любил шахматы. Бухарин был весел и шумен. Когда он приходил в квартиру моих родителей, от его хохота дрожали стекла, а мопс Бобка неизменно кидался на него, желая покарать нарушителя порядка”7. И в 60-е годы Эренбург будет вспоминать о заразительном смехе Бухарина: “…с тех пор прошло почти шестьдесят лет. Я помню только озорные глаза Николая и слышу его задорный смех. Он часто говорил нецензурные слова, им придуманные, – в словотворчестве ему мог бы позавидовать Хлебников”8. А. М. Ларина рассказывала мне о своем разговоре с Эренбургом в 60-е годы: “- Вы не знаете, какой он был веселый!
– Ну, это я хорошо знаю.
– Нет! В зрелые годы это было уже не то, а в юности я больше полутора часов выдержать его не мог”9.
Эренбург, бывший на два с половиной года моложе и Сокольникова, и Бухарина, тем не менее тоже стал заметной фигурой организации, впрочем, та же мемуаристка (иными свидетельствами мы не располагаем) пишет о нем так: “Сам же Эренбург, несмотря на свои исключительные способности, ладил далеко не со всеми благодаря своим эксцентричным выходкам, составлявшим отличительную черту его характера”10. О своих эксцентричных выходках той поры Эренбург в мемуарах не вспоминает (след этой эксцентричности, впрочем, остался в заявлении, которое направил семнадцатилетний Эренбург 1 июня 1908 года в Московское губернское жандармское управление, требуя освобождения из тюрьмы по болезни: “Жандармское Управление осведомлено из официального медицинского освидетельствования о моей болезни, и ему должно быть ясно, что содержание меня при таких условиях неминуемо приведет к сумасшествию или к смерти. Полагая, что моя вина не настолько велика, чтобы я заслуживал смертной казни, покорнейше прошу Жандармское Управление немедленно освободить меня из-под стражи. Если же меня хотят заморить или свести с ума до суда, то пусть мне заявят об этом”11).
В краткой автобиографии Бухарина есть свидетельство, относящееся к 1907 году: “Во время выпускных экзаменов вел стачку на обойной фабрике Сладкова вместе с Ильей Эренбургом”12; Эренбург тоже вспоминал фабрику Сладкова13; в ГАРФ сохранилось дело о забастовке на обойной фабрике14, было много допрошенных, зачинщиков из рабочих арестовали, но Бухарина и Эренбурга никто не выдал. В 1907 году Бухарин поступил на экономическое отделение юридического факультета Московского университета. Он продолжал работу в большевистской организации и в 1908 году стал членом Московского комитета; в 1907-м он уже не работал в организации учащихся и потому не привлекался по ее делу. Эренбург же продолжал заниматься и ученическими делами, и другими поручениями (в частности, контактами с военными казармами; печать военной организации большевиков, обнаруженная у него при обыске, стала серьезной уликой, грозившей каторгой). В октябре 1907 года Эренбург был впервые задержан полицией, но освобожден. Еще в феврале задержали Членова; в сентябре арестовали Сокольникова. Опасаясь исключения сына из гимназии с “волчьим билетом”, родители Эренбурга сочли за благо подать заявление о его выходе из состава учащихся гимназии. В январе 1908 года Эренбурга арестовывают, полгода держат в тюрьме, потом выпускают под залог, высылают на Украину, а затем отпускают за границу. Бухарина впервые арестовывают в 1909 году; в 1911 году он бежит за границу.
Сокольникова Эренбург увидел один раз в тюрьме, а затем через несколько лет в Париже; с Бухариным он встретился только после революции. Раздумывая на склоне лет о прожитой жизни, Эренбург напишет в мемуарах: “Конечно, молоденький Гриша когда-то помог мне разобраться в том, что, перефразируя стих Мандельштама, я назову “странностями политики”, но я недостаточно знал его, и в моей памяти он остался скорее образцовым большевиком, чем живым человеком. Героем моего отрочества был Николай Иванович Бухарин… Сокольников был создан для политики – я говорю не только о манере держаться, но о человеческом материале. А Николай Иванович был мне куда ближе и понятнее: веселый, порывистый, с любовью к живописи и поэзии, с юмором, не покидавшим его в самое трудное время, он был человеком той стихии, в которой я жил, хотя жили мы разным и по-разному. О нем я вспоминаю с волнением, с нежностью, с благодарностью – он помог мне не в понимании того или иного труднейшего вопроса, он мне помог стать самим собой”15.
2. От “Хуренито” к “Лазику” и “Веселому Паоло” Пути Эренбурга и Бухарина снова пересеклись только осенью 1920 года в Москве. Не приходится сомневаться, однако, что в 1918-1919 годах они знали о работе друг друга, хотя и находились в идеологически враждебных станах (Бухарин был в Москве одним из лидеров большевистской партии, редактором “Правды”; Эренбург до своего бегства из Москвы в сентябре 1918 года неоднократно выступал в левоэсеровских газетах с откровенно антибольшевистскими статьями, в которых бранил не только политику большевиков, но и персонально их верхушку, хорошо знакомую ему по парижской эмиграции, – Ленина, Каменева, Зиновьева, Троцкого, Антонова-Овсеенко; имя Бухарина в этих статьях не встречается; в Киеве Эренбург приветствовал белых и продолжал печатать статьи против красных16). И Бухарин, и Эренбург за 1917-1920 годы политически эволюционировали: Бухарин – слева направо в пределах коммунистической части политспектра, а Эренбург радикально – от белых к красным.
Приняв победу советского режима, Эренбург в середине октября 1920 года вернулся в Москву, где уже 1 ноября в Доме печати был арестован ВЧК как агент Врангеля.
Неизвестно, успел ли он до того повидаться с Бухариным, но, когда жена Эренбурга художница Л. М. Козинцева бросилась к нему за помощью, Бухарин, как вспоминает Эренбург, “всполошился”17, и, поскольку он еще в 1919 году был направлен Лениным курировать ВЧК с правом вето, освобождение Эренбурга состоялось сравнительно скоро. В декабре 1920 года Эренбург по записке Бухарина попадает на прием к “лорд-мэру” Москвы, своему давнему парижскому знакомому Л. Б. Каменеву, и получает от него наряд на одежду (он оказался в Москве без каких-либо теплых вещей, в разваливающихся брюках, а магазинов не было – только распределитель). В начале 1921 года Эренбург беседует с Бухариным о своих творческих планах, делится замыслом большого сатирического романа и получает “добро” на заграничную командировку; в марте 1921 года он выезжает в Европу. Полученный им тогда по бухаринской протекции зарубежный паспорт действовал почти двадцать лет и в значительной степени определил и характер литературной работы Эренбурга, и его политическую и человеческую судьбу.
Роман “Похождения Хулио Хуренито и его учеников” был написан в Бельгии летом 1921 года, а в начале января 1922-го он вышел из печати в берлинском издательстве “Геликон” (на титульном листе было обозначено: Берлин-Москва);
Эренбург пересылал книгу друзьям в Советскую Россию; получил ее, естественно, и Бухарин.
В апреле 1922 года в Берлине Эренбург встретился с Бухариным, приехавшим (вместе с Радеком) на конференцию трех Интернационалов; в книге “Люди, годы, жизнь” об этом сказано кратко: “В 1922 году он (Бухарин. – Б. Ф.) приезжал в Берлин, и мы с ним просидели часа три в маленькой пустой кондитерской. Помню, я сказал, что многое происходит не так, как нам мерещилось на Новинском бульваре. Он ответил: “Вы – известный путаник”, потом рассмеялся и добавил: “Меня тоже называют путаником. Но вам легче – вы путаете в романах или в частных разговорах…”18 Эренбург не пишет о реакции Бухарина на роман, но, судя по знаменитому предисловию, она была доброжелательной. 5 мая 1922 года Эренбург написал в Петроград М. М. Шкапской, что “Хуренито” “очень понравился Ленину и Гессену”, – высказывание Ленина Крупская обнародовала в 1926 году, следовательно, об этом Эренбург мог узнать только от Бухарина. 1 апреля 1922 года в Берлине вышел первый номер международного журнала литературы и искусств “Вещь”, который Эренбург редактировал вместе с художником Эль Лисицким. Судя по первому публикуемому здесь письму Эренбурга Бухарину, при их встрече речь шла об этом журнале, который Эренбург предполагал распространять в России; тогда же Бухарин заказал Эренбургу ряд статей, как его самого, так и зарубежных авторов. Понять из письма Эренбурга, для какого издания заказаны статьи, нельзя; для “Правды” – кажется неправдоподобным, а иллюстрированный журнал “Прожектор” начал выходить в Москве под редакцией Бухарина и Воронского лишь в 1923 году.
К моменту встречи с Бухариным у Эренбурга застопорилась работа над романом “Жизнь и гибель Николая Курбова”, но летом она возобновилась, и исполнить обещанное Бухарину он вовремя не смог, потому письмо начинается с объяснений: “Haus Trautenau” Trautenau str. 9, Berlin 19/10 [1922 года] Дорогой Николай Иванович, чую, что Вы пробуете на меня сердиться, и эти попытки хочу пресечь в корне. Я чист (как всегда!). Я не написал Вам до сих пор статьи об искусстве потому, что работаю исступленно над своим новым романом. Нахожусь ныне в главе 23-ей и кончу его через месяц. Тогда тотчас же напишу статью.
Что касается статей иных, то они будут вскоре пересланы Вам, а именно – из немцев Карла Эйнштейна19 (очень забавный отрок, его недавно судили за богохульство20, и на суде был неслыханный будёж21, – хотел описать это, но Пастернак пишет в “Известия”22, и потом роман, роман!..) и Франка23. Из французов статьи архитектора Корбюзье-Сонье24, художника Глеза25 и писателя Блеза Сандрара26. Статьи будут верно крепкие.
Умоляю – напишите предисловие к жизнеописанию незабвенного Учителя!27 Если руку приложит Мещеряков28 – беда!
Получили ли Вы мои “6 повестей”?29 Очень прошу Вас сказать в конторе, чтобы мне выслали газету30.
Здесь теперь Маяковский31 и, следовательно, идет будёж, но уже веселого порядка.
Крепко жму руку. Ваш Эренбург”32.
В романе “Жизнь и гибель Николая Курбова” (1923) Эренбург дал беглые, но выразительные портреты нескольких большевистских лидеров, уподобив их определенным геометрическим фигурам (Троцкий – треугольник, Каменев – трапеция и т. д.). Портрет Бухарина был, пожалуй, самым привлекательным: “Молоденький, веселый. Идеальная прямая. Грызун – не попадись (впрочем, это только хороший аппетит, – вместе со смехом всем передается). “Enfant terrible”, – говорят обиженные в разных реквизированных и уплотненных, здесь же очевидно – просто-напросто живой, не мощи: человек”33.
В январе 1924 года Эренбург приехал в Россию. Он уезжал поэтом, известным достаточно узкому кругу людей, и публицистом, которого мало кто помнил, а вернулся одним из самых популярных писателей, автором нескольких романов (последний из них – “Любовь Жанны Ней” – с начала года печатался в московском журнале “Россия”), сборников рассказов и повестей, книг об искусстве и поэтах, сборников лирики. В январе Эренбург встретился с Бухариным во 2-м Доме Советов, это было в дни прощания с Лениным (“После сообщения о кончине В. И. Ленина я сразу пошел в “Метрополь”.
Бухарин сидел на кровати, обняв руками колени, и плакал. Я не сразу решился поздороваться”34. Эренбург совершил поездку по преобразившейся за годы нэпа стране, по-журналистски набирался новых впечатлений – у него был острый глаз, и схватывал он все новое быстро. Из этой поездки Эренбург возвращался на Запад с массой планов и договоров – издательских и киношных; его ждала большая работа.
Киносценарий “Любовь Жанны Ней” был написан для студии “Киносевер”; затем написан роман “Рвач”. Конец 1924 и начало 1925 года показали Эренбургу, что идеологическая политика советской власти начинает ужесточаться. Сценарий пришлось переделывать, от романа Ленгиз отказался. Литературное да и финансовое положение Эренбурга резко ухудшилось (ему наконец удалось обосноваться в Париже, но деньги из Москвы текли очень тоненьким, пересыхающим ручейком). 16 апреля 1925 года, жалуясь в письме В. Г. Лидину на все ухудшающиеся условия работы, Эренбург сообщил: “Я написал Бухарину и Каменеву, прося их вступиться. Запрет “Жанны”, например, можно понимать только как запрет меня, но не книги. Очень надеюсь на вмешательство первого”35. Письма Эренбурга в доступной исследователям эпистолярной части архива Л. Б. Каменева нет, а письмо Бухарину сохранилось. “Париж, 15 апреля [1925 года] Дорогой Николай Иванович, не сердитесь прежде всего за мою “мертвую хватку”. Монотонность моих писем диктуется монотонностью жизни. Я знаю, что я далеко не Пушкин, а Вы – далеко-далеко не Николай Павлович (не судите за каламбур!). И все же обстоятельства заставляют меня повторять исторические жесты.
Вам ли говорить, что Эренбург не эмигрант, не белый, не “пророк нэпа” и пр. пр.?
Если я живу в Париже и посещаю кафэ, то от этого не становлюсь ни Алексинским36, ни Зинаидой Гиппиус. Местожительство не определяет, надеюсь, убеждений. Я работаю для Советской России, живу с ней, не в ней. И вот…
И вот… Слушайте. Нет в С.С.С.Р. собаки, которую бы еще не повесили [на] меня.
Факты:*) 1) Главлит запретил переиздание “Курбова”, который вышел в 1923 г. 2) Главлит запретил переиздание “Жанны”, которая вышла в 1924 г. 3) Главлит не пропускает “Рвача” (это мой новый роман).
Таким образом, меня не печатают, механически ликвидируют. Судите сами – справедливо ли это? Плоха ли, хороша ли “Жанна”, другой вопрос – я пытался создать детективно-сентиментальный роман революции, один опыт из десяти других, но ведь в ней контрреволюции даже Лелевич37 не отыщет.
Значит, эта мера направленная не против книги, а обще – против меня.
Я много думал и работал над “Рвачом”. Это оборотная сторона нэпа. Не раз в книге я подчеркиваю, что это лишь оборотная сторона. Если я даю ее, а не лицевую, то потому, что я сатирик, а не одописец. Каждому свое. Но вся книга исходит от октября, как зачина. Объективизм изложения не скрывает пристрастий автора. Я дал книгу в Госиздат. Ионов38 ее оплевал и прислал мне 2 строки “Книга в пределах СССР выйти не может” (храню записку!). Теперь ее зарезал Главлит. Я не хотел давать книг частным и[здательст]вам. Но Госиздат меня не издает. А Главлит не разрешает частным и[здательст]вам печатать меня.
