Осколки

В мастерскую прибывали все новые полицейские, одни в форме, другие в штатском, больше подходящем для воскресного сидения у телевизора, чем для поездки в огненный ад на земле. Но дежурство у тебя или выходной, а в некоторых случаях просто нельзя не присутствовать. Следователи достали белые комбинезоны и серые пластиковые чехлы для обуви, и скоро мастерская стала напоминать декорацию к научно-фантастическому фильму.

Полисмен в медицинских резиновых перчатках аккуратно поднял упавший шприц, опустил его в прозрачный полиэтиленовый пакет и запечатал пакет.

Другие полисмены принялись методично переписывать всех присутствующих. Добросердечная драконица предложила отсидеться и прийти в себя у нее в гостинице всем, кто в этом нуждается. Один из полицейских снял скотч с запястьев Памелы Джейн, записал ее данные и затем заботливо препроводил девушку в гостиницу.

Я опустился на колени рядом с Гикори и сказал ему, что сейчас сниму клейкую ленту с его глаз и рта. Я спросил, понял ли он меня.

Гикори кивнул и прекратил извиваться.

Я принялся отдирать скотч с глаз, стараясь делать это как можно осторожнее. Дело было непростое: скотч снялся вместе с прилипшими к нему ресницами, и прошло несколько минут, прежде чем отвыкшие от света глаза Гикори вновь обрели способность видеть и он уставился на меня.

— Сейчас я сниму скотч с вашего рта, — сказал я.

Гикори кивнул.

Один из молодых полицейских протянул руку через мое плечо и бесцеремонно содрал скотч одним рывком. Гикори взвыл — и уже не умолкал. Он тут же принялся требовать, чтобы полицейский освободил ему руки, да побыстрее.

Я ненадолго оставил их и принес с полки коробку с аптечкой, чтобы перевязать ухо Гикори. После долгих споров санитары со «Скорой» и полицейские наконец решили, что Гикори надо везти в больницу вместе с Эдди. Эдди был в глубоком шоке. Кожа у него на руках уже начала облезать.

Кэтрин стояла у распахнутой дверцы «Скорой» и наблюдала, как Эдди сажают в машину, чтобы оказать первую помощь.

Я рассказал ей еще кое-что из того, что ей следовало знать, — в частности, дополнительные соображения насчет Номера Четвертого, которые пришли мне в голову сегодня. Утром я ей этого рассказать не успел.

Кэтрин задумчиво сказала:

— Вон наш старший полицейский офицер — видишь, тот мужчина, который стоит возле Пола. Поговори лучше с ним. Мне надо в участок. Я вернусь, когда смогу.

Она провела меня через мастерскую и представила старшему полицейскому офицеру как владельца этого заведения, что не прибавило мне веса в его глазах. Я пожал руку старшему полицейскому офицеру западномерсийской полиции Шепеду.

Для начала он недоверчиво и неодобрительно воззрился на мою майку, теперь уже далеко не белую и не чистую. Оценил обугленный лоскут, свисавший на том месте, куда меня ткнула Роза. Обратил внимание на то, что кожа под лоскутом покраснела, и спросил, не болит ли. Я устало ответил, что да, болит, но мне случалось обжигаться и похуже, так что я предпочитаю не обращать на это внимания. Правда, сказал я себе, до сих пор я всегда обжигался сам.

Я оглянулся на одеяло, под которым лежал Зануда Пол, суматошный полисмен, который отечески заботился о безопасности Кэтрин на жестоких улицах.

— Он был хорошим полисменом, — сказал я. Мы почтительно помолчали, после чего старший полицейский офицер сказал, что тот, кто совершил это, должен предстать перед судом. Он потребовал, чтобы я немедленно проехал с ним в полицейский участок для дачи показаний, которые будут записаны на видеокамеру и зафиксированы письменно. Он рассудительно разрешил мне прикрыть обожженный бок повязкой и надеть рубашку и затем скрепя сердце позволил накинуть на плечи пальто, чтобы не замерзнуть на улице.

Пока я, пользуясь его милостивым разрешением, надевал пальто, прибыл Джордж Лоусон-Янг. В его присутствии всеобщая подозрительность как по волшебству сменилась трезвостью и рассудительностью. Лоусон-Янг был из тех респектабельных личностей, к которым люди, облеченные властью, испытывают инстинктивное уважение и доверие. Поэтому, когда профессор приветствовал меня как старого знакомого и заговорил со мной весьма почтительно, мой статус в глазах старшего полицейского офицера Шепеда начал медленно, но верно подниматься. Пожалуй, теперь он даже был готов поверить моим словам.

Лоусон-Янг спросил — таким тоном, словно заранее рассчитывал на утвердительный ответ:

— Ну что, удалось вам выяснить, кто был последний из тех четверых громил, которые напали на вас здесь, перед магазином, две недели тому назад?

— Удалось.

Разумеется, профессор знал ответ заранее, потому что я сам сказал ему это утром по телефону. Я воспользовался его методом, чтобы отделить правду от лжи, и тщательно исследовал весь лабиринт. Но тем не менее имя Четвертого не могло не вызвать замешательства.

Профессор, высокий, аккуратный и близорукий, неторопливо и внимательно изучил повреждения на самом знакомом из обращенных к нему лиц. Никто не пытался торопить его, даже Шепед.

Кровотечение Адама Форса успело из Ниагарского водопада превратиться в скромный ручеек. Форс рассеянно забрел в мастерскую и теперь стоял рядом с Гикори, глядя на него сверху вниз. Гикори скорчился, баюкая свое изуродованное ухо.

Когда Форс увидел профессора, у него сделался такой вид, точно он предпочел бы скорее раствориться в воздухе, нежели находиться в одном помещении со своим бывшим боссом. А Джордж, обычно человек более чем снисходительный, смерил Форса совершенно убийственным взглядом, в котором не было ни капли жалости к этому специалисту по предательствам.

Один из полицейских в белых комбинезонах спросил у доктора Форса его имя и адрес, другой сфотографировал его. Форс вздрогнул от вспышки. Сейчас, со струйкой крови, сползающей по щеке ему в бороду, он был совсем не похож на того уверенного врача, с которым я впервые познакомился в Линтоне.

«Был Форс, да весь вышел», — ехидно подумал я.

Фотограф продолжал фотографировать место преступления, повинуясь указаниям полицейского офицера. Они не пропускали ни единой детали. Зануда Пол остался бы доволен…

Джордж Лоусон-Янг сказал, что он мой должник на ближайшее тысячелетие. И именно он по порядку рассказал старшему полицейскому офицеру всю историю данных, похищенных из его лаборатории и стоивших мне стольких неприятностей и страданий.

Лоусон-Янг добросовестно называл все имена, ждал, пока полицейский их запишет, время от времени обращался ко мне за уточнениями и мало-помалу распутывал хитросплетения событий последнего месяца.

— Адам Форс, — сказал он, указав на краснобородого доктора, — работал на меня, но сбежал из нашей лаборатории и похитил результаты исследований в области борьбы против рака, которые, возможно, стоят миллионы фунтов и, несомненно, принесут большое благо всему миру.

Я заметил, что у Шепеда возникли сомнения, но я кивнул, подтверждая слова профессора, и полицейский снова обратился в слух.

— Мы знали, — продолжал Лоусон-Янг, — что он похитил эти данные, записал их на видеокассету и уничтожил все остальные записи об этих исследованиях. Разумеется, мы искали их повсюду и даже обратились в частное сыскное агентство, поскольку полиция не проявила особого интереса к этому делу.

Шепед и глазом не моргнул. Но слушал по-прежнему очень внимательно.

— Все поиски оказались напрасными. Мы не предполагали, что Форс может доверить кассету жокею. Доктор Форс передал ее Мартину Стакли, но Стакли счел за лучшее отдать ее своему другу — присутствующему здесь Джерарду Логану, — чтобы она не попалась в руки его детишкам. Как вам, возможно, известно, Мартин Стакли погиб на скачках в Челтнеме в канун Нового года. Но к тому времени кассета уже начала свой извилистый путь. Адам Форс попытался выкрасть ее. Ради этого были похищены все кассеты, что находились здесь, в доме Джерарда и в доме Мартина Стакли.

— Было ли заявлено в полицию об этих кражах? — осведомился Шепед.

— Было, было, — сказал я. — Но кража нескольких видеокассет без всякой видимой причины — это не то преступление, из-за которого полиция засуетится так, как сегодня.

— Хм… — отозвался полицейский, прекрасно зная, что это чистая правда.

— Один из ваших людей появился здесь на следующее утро, — продолжал я, — но проявил куда больше интереса к похищенным деньгам, чем к пропавшей кассете.

— А Адам Форс еще и деньги украл? — оживился полицейский, взглянув на доктора.

— Украл, — подтвердил я, — но, думаю, это он сделал случайно, просто потому, что деньги подвернулись под руку. Возможно, он хотел таким образом сбить с толку следствие, отвлечь внимание от пропавшей кассеты.

Доктор Форс слушал бесстрастно, его окровавленное лицо не отражало никаких чувств.

— Как бы то ни было, — продолжал профессор, которому явно не понравилось, что его перебили, — вышло так, что в результате всех этих краж им так и не удалось вернуть себе кассету.

И потому доктор Форс с помощью Розы Пэйн и прочих начал пытаться силой заставить мистера Логана отдать им кассету. Но мистер Логан говорил мне, что не знает, где она.

— И что, действительно не знаете? — поинтересовался голос власти.

— Не знаю, — кивнул я, — но, кажется, я знаю человека, который это знает.

Все уставились на меня. Адам Форс, Лоусон-Янг, полисмен и даже Гикори. Все застыли в ожидании.

Посреди этой немой сцены вплыла Мэриголд в изумрудном шелку с золотыми кистями, отодвинув юного констебля, который пытался преградить ей путь. Следом за ней, точно хвост за воздушным змеем, тянулись Бомбошка, Виктор, Дэниэл и прочие дети.

Мэриголд осведомилась было, как поживает ее приз, но осеклась на полуслове, увидев накрытое одеялом тело на полу и толпу полицейских, ползающих вокруг него на четвереньках. Бомбошка, сообразив, что это зрелище отнюдь не для детских глаз, быстренько развернула своих отпрысков и увела их прочь, так что в магазине остались лишь Мэриголд и Виктор. Оба точно окаменели.

— Джерард, дорогой, — воскликнула Мэриголд, — что происходит? И где Уортингтон?

— Мэриголд, дорогая моя, — устало ответил я, — произошло несчастье. Пожалуйста, зайдите в гостиницу напротив и подождите меня там.

Она, казалось, не слышала и не могла отвести глаз от одеяла.

— Где Уортингтон? — Ее голос постепенно повышался. — Уортингтон где?! Господи!

Я обнял ее.

— Мэриголд, с ним все в порядке. Честное слово. Это не Уортингтон.

Она повисла у меня на плече и разрыдалась. Виктор обернулся ко мне и спросил почти шепотом:

— Это уже не игра, да?

Ответ был очевиден. Через минуту молодой констебль уже вел их в «Дракон Вичвуда».

Когда они удалились, Лоусон-Янг нарушил молчание:

— Ну, так и кто же этот Номер Четвертый?

— Кто-кто? — переспросил Шепед. — О чем вы говорите?

— На Джерарда напали четверо людей в черных масках, — пояснил профессор. — Прямо здесь, на улице перед магазином. Трое из них были Роза Пэйн, ее отец Эдди Пэйн и Норман Оспри. Сегодня утром Джерард сообщил мне, что вычислил четвертого. Итак, — спросил он, обернувшись ко мне, — кто же это был и где наши данные?

— Я думаю, что у Номера Четвертого кассеты нет, — ответил я.

— Как?! — воскликнул профессор. Он поник и ссутулился. Он так рассчитывал на меня — и теперь решил, что я всего лишь завел его в очередной тупик.

Я тут же развеял его заблуждение:

— Четвертый из нападавших был всего лишь наемным помощником и вряд ли даже знал, что именно они хотят добыть.

Однако он знал, как причинить мне наибольший вред. Сломать мне запястья.

— Однако он умеет обращаться и с бейсбольной битой, и с усыпляющим газом.

— Но кто же это, бога ради?

Профессор с трудом сдерживал нетерпение. Полицейский офицер тоже. Однако произнести это вслух было не так-то просто. И все-таки…

— Гикори, кто был этот четвертый? — спросил я.

Гикори, который все еще стоял на коленях, прижимая к уху повязку, поднял голову.

— А почему вы спрашиваете у меня?

— Вы держали меня за руку…

— Это был не я!

— Боюсь, что именно вы, — возразил я. — Вы прижимали мою кисть к стене, чтобы вашим сообщникам было удобнее раздробить мне запястье бейсбольной битой.

— Вы с ума сошли! С чего бы мне нападать на вас? Ладно бы на кого другого!

Это был трудный вопрос, и ответить на него в двух словах было бы невозможно. Гикори не стал на него отвечать, но мы оба знали, чего именно он добивался.

— Вы пошли на это ради денег? — спросил я.

Я подозревал, что причины этого были куда более сложными. Я мог творить со стеклом почти все, что мне заблагорассудится, а его возможности были ограниченны… Зависть — очень сильное чувство, и вряд ли им пришлось долго уговаривать Гикори предать меня…

Однако он все еще не собирался сознаваться.

— Нет, вы точно сошли с ума! — сказал он, встал и повернулся ко мне спиной, словно собираясь уйти.

— Шнурки, — сказал я. — Зеленые с белым.

Гикори застыл на месте и медленно развернулся.

— Вы были здесь в кроссовках с этими шнурками в тот день, когда погиб Мартин Стакли. Вы были в них и на следующий день, когда похитили кассеты из дома Мартина и огрели меня по голове оранжевым баллончиком. Дэниэл, старший сын Мартина, запомнил эти шнурки и рассказал о них полиции.

Гикори шагнул в мою сторону. Очевидно, ухо по-прежнему причиняло ему немалые страдания. Его маска раскололась.

— Больно умный, падла! — с ненавистью сказал он. — Жалко, мы тебе тогда не сломали руку!

Старший полицейский офицер отклеился от перегородки, у которой он стоял, и подвинулся поближе.

Но Гикори только смотрел на меня исподлобья.

— Ты, твои приколы, твои снисходительные комментарии! Ненавижу тебя, ненавижу эту мастерскую! Я сам нехреновый стеклодув и заслуживаю признания! — выпалил он, надменно выпятив подбородок. — В один прекрасный день, — продолжал Гикори, — имя Джона Гикори станет известно повсюду, и люди будут покупать мое стекло, а дерьмовое стекло Логана повыкинут на помойку!

«Позорище какое! — думал я. — Ведь Гикори действительно не лишен кое-каких дарований, но он просто не даст им развиться так, как они того заслуживают. Гордыня и вера в мастерство, которым он не обладает, погубят то, что у него действительно есть».

— А Роза? — спросил я.

— С-сука сумасшедшая! — прошипел Гикори, снова поднося руку к уху. — Она точно двинутая! Свяжем тебя, говорит, и используем в качестве заложника. А про то, чтобы поджаривать мое треклятое ухо, она ничего не говорила! Чтоб ей сгнить в аду!

Я от души понадеялся, что она сгниет еще на земле, в тюрьме или в психушке.

— Она обещала, что я займу место, которое мне полагается по праву! — продолжал Гикори. — Говорила, что прикроет твою лавочку. Она и этот придурок, ее папаша!

Тут он наконец начал понимать, какую яму себе роет, и поспешно пошел на попятный:

— Это они меня во все это втянули! Это все их вина, а не моя! — Он с несчастным видом обвел взглядом своих внимательных слушателей. — Я не виноват! Это они все придумали.

Гикори никто не поверил. Ведь именно он доносил обо всем, что я делал. Именно он «закладывал» меня Розе.

— Так где же кассета? — осведомился Джордж Лоусон-Янг.

— Не знаю, — ответил Гикори. — Роза говорила, что она должна быть в доме Стакли или Логана, но я несколько часов подряд просидел, просматривая эти гадские скачки и инструкции по стеклодувному делу, и ни одной медицинской кассеты там не оказалось, это я вам точно говорю.

Я ему поверил. «В противном случае, — печально подумал я, — я был бы избавлен от нескольких избиений и Зануда Пол мог бы по-прежнему спокойно изображать из себя бродягу…»

Вошел санитар и сказал, что пора везти Гикори в больницу, лечить ему ухо. Старший полицейский офицер Шепед очнулся и вернулся к своим обязанностям — принялся арестовывать Гикори.

— Вы не обязаны говорить ничего, что может повредить вашим интересам…

— Да поздно уж, блин! — огрызнулся Гикори и ушел к «Скорой» в сопровождении санитара и полицейского в белом комбинезоне.

Теперь Шепед обратил внимание на доктора Форса-Краснобородого, который все это время только молчал и слушал.

— Доктор Форс, — самым официальным тоном произнес Шепед, — можете ли вы сообщить нам какие-либо сведения о местонахождении видеокассеты, на которой содержатся результаты медицинских исследований, похищенные у присутствующего здесь профессора?

Форс ничего не ответил. Похоже, доктор вынес хотя бы один урок из нашей беседы под елями в Линтоне.

— Ну же, Адам, отвечайте! — вмешался профессор. Судя по всему, он еще сохранял какие-то дружеские чувства к этому человеку, капавшему кровью с бороды на мой гладкий кирпичный пол.

Форс пренебрежительно глянул на профессора и снова ничего не ответил.

Его, в свою очередь, взяли под арест и увели накладывать швы и снимать отпечатки пальцев. — Вы не обязаны говорить ничего… А он ничего и не говорил.

Толпа в галерее, мастерской и магазине постепенно начала редеть. Приехал представитель коронера, чтобы проследить за транспортировкой тела Пола в местный морг. Прочие полицейские на время прервали свою работу и выпрямились, провожая взглядом печальную процессию, которая несла свою почитаемую и ценную ношу к выходу. У меня в глазах стояли слезы, у полицейских тоже. Пол был не только хорошим полицейским, но и просто хорошим человеком.

Сделали еще несколько фотографий, собрали еще несколько вещественных доказательств. Протянули бело-голубую ленточку с надписью «Проход воспрещен», заперли двери и поставили дежурного, вежливо выставили нас с профессором на улицу, под печальный серенький дождик.

Старший полицейский офицер снова попросил меня пройти с ним в участок, чтобы дать показания, хотя теперь его тон был несколько любезнее. Я согласился, но попросил разрешения зайти сперва в «Дракон Вичвуда» и выпить чашку чаю. Я посмотрел на часы. Как ни странно, все еще было утро. По моим ощущениям, должно было быть уже где-то ближе к вечеру.

Все они были в холле, предназначенном для жителей гостиницы. Бомбошка и ее четверо детей сидели бок о бок на широком диване, расположившись лесенкой, от самого большого к самому маленькому. Ребятам купили кока-колы, и на кофейном столике стояло несколько пустых бутылочек с соломинками. Мэриголд утонула в глубоком мягком кресле. Рядом, на подлокотнике, пристроился Уортингтон. Глядя, как Мэриголд вцепилась в руку Уортингтона, я вспомнил его предостережения насчет липучки для мух. Впрочем, Уортингтон, похоже, не возражал.

Драконица разлила чай по большим сувенирным кружкам с надписью «Миллениум» и сообщила, что Памела Джейн все еще в шоковом состоянии и что полицейский врач дал ей таблетку и отправил наверх, в постель.

Виктор стоял у окна, не в силах отвести глаза от расположенного напротив «Стекла Логана». Я взял свою кружку с чаем и присоединился к нему.

Виктор, не поворачивая головы, спросил:

— Видимо, мою тетю Розу теперь посадят надолго?

— Да, — сказал я. — Очень надолго. Наверно, на всю жизнь. Либо в тюрьму, либо в надежную психушку. Человека, который убил полицейского, на поруки вряд ли выпустят.

Виктор еще немного помолчал, потом обернулся и посмотрел мне в глаза.

— Это хорошо. Значит, у нас с мамой появится шанс.

Я отошел от окна и вывел Бомбошку в коридор. Мне нужно было, чтобы она оказала мне одну услугу. Бомбошка сказала: «Пожалуйста!» — и пошла к телефону-автомату, расположенному под лестницей.

Я вернулся в холл, допил чай. Вскоре вернулась Бомбошка, кивнула мне и улыбнулась.

Я обдумывал события сегодняшнего утра. Могло ли быть иначе?

Понтия с раскаленным стеклом, в чьих бы руках она ни находилась, не та вещь, которой можно размахивать попусту. А в руках Розы понтия превратилась в смертоносное оружие. Я считал, что Роза охотится именно за мной и потому именно я должен ее остановить. Я пытался остановить ее, взорвав лошадку, но у меня ничего не вышло. Ее любовник был ранен, и ее собственный гнев только разгорелся. И тогда я решил, что, если Розу ослепить, она остановится. Я засыпал ей глаза краской, но все стало только хуже.

Погиб Пол.

Если бы я не пытался остановить ее, если бы я вместо этого сдался сразу, как она требовала, Пол остался бы жив. Но, размышлял я, ища оправдания, я все равно не мог отдать ей кассету, которую она хотела, потому что я не знал точно, где эта кассета.

Я сделал все, что мог, — и это привело к убийству.

Голос старшего полицейского офицера вернул меня к реальности. Он сказал, что торопится вернуться в участок, чтобы допросить арестованных, и что ему нужно — хотя ужасно не хочется — посетить семью детектива-констебля Пола Крэтчета.

— Не будут ли так любезны господин профессор и мистер Логан проехать со мной?

— А можно, мы выпьем еще чаю? — попросил я.

Шепеда это отнюдь не обрадовало.

— Вопреки общераспространенному мнению чай у нас в участке вполне приличный. Так что, будьте любезны…

Но мне было нужно время.

Я опустился в ближайшее кресло.

— Можно хотя бы посидеть пару минут? Я ужасно вымотался. Может, поедим чего-нибудь перед уходом?

— В участке есть буфет. Можете перекусить там.

Голос власти сказал свое слово. Мне оставалось только повиноваться.

Я нехотя поднялся на ноги — и с облегчением увидел, как в двери влетел мой долгожданный гость.

— Привет, Прайам! — сказал я.

Прайам на меня и не взглянул — он устремил свой взгляд на высокого, элегантно одетого Джорджа Лоусон-Янга. Правда, Бомбошку он удостоил мимолетного взгляда — только затем, чтобы спросить:

— Это он?

— Здравствуйте, Прайам, — повторил я. — Как любезно, что вы пришли! Прайам Джоунз, разрешите вам представить: старший офицер западномерсийской полиции Шепед.

Прайам медленно развернулся в мою сторону и машинально пожал протянутую ему руку.

— Простите? — озадаченно спросил он. — Я что-то не пойму. Бомбошка позвонила и сказала, что она ждет здесь с владельцем, который хочет пристроить своих лошадей, и чтобы я приезжал как можно скорее, если заинтересован в этом деле. Я ради этого ланч прервал, между прочим!

Прайам огляделся, все еще ища предполагаемого владельца.

Мне пришлось снова привлечь его внимание.

— Прайам! Вообще-то вас немного надули. Это я попросил Бомбошку вам позвонить, потому что мне нужно было поговорить с вами.

Нечего и говорить, что Прайама это не обрадовало, а скорее напротив.

— Если вам так уж хотелось поболтать, так чем вам телефон не угодил — хотя не знаю, о чем нам с вами разговаривать, черт побери!

Он опустил глаза, увидел четыре пары невинных детских глаз, смутился:

— Кх… кхм… извините.

— Мне хотелось поболтать насчет видеокассеты, — сказал я.

— Как, опять об этой бл… э-э… кхм-кхм… видеокассете?! Я вам в десятый раз говорю: нет у меня никакой видеокассеты!

— А я знаю, где эта видеокассета! — отчетливо произнес Дэниэл.

— Тише, тише, дорогой! — одернула его Бомбошка.

— Нет, но я же правда знаю! — настаивал Дэниэл.

А я уже убедился, что Дэниэла следует принимать всерьез.

Я присел на корточки, чтобы оказаться на одном уровне с мальчиком, сидящим на диване.

— И где же она, Дэниэл?

— Я думаю, это стоит три, а то и четыре золотые монеты, — ответил он.

— О чем это он? — спросил профессор Лоусон-Янг.

— Игра такая, — пояснил я. — Дэниэл сообщает мне какую-то информацию, а я ему за это даю сокровища.

Я снова обратился к Дэниэлу:

— Да, пожалуй, это действительно стоит четырех золотых монет.

— Целого мешка золотых монет, — вмешался профессор, — если только это та самая кассета!

Дэниэл явно обрадовался.

— Она в папиной машине, — сказал он. — В кармашке на спинке папиного сиденья. Я ее там вчера видел, когда мама нас возила к вам в магазин.

Он вопросительно уставился на меня. Я сказал:

— На этот раз — десять золотых, если профессор будет не против.

Парень просиял.

Джордж Лоусон-Янг не мог вымолвить ни слова. Он только закивал — так, что казалось, будто голова у него вот-вот отвалится.

— Мне нравится узнавать и находить всякие вещи для Джерарда, — сказал Дэниэл. — Я всегда буду искать то, что ему нужно.

Стоявший рядом со мной Прайам нервно переступил с ноги на ногу.

— Зачем вы подменили кассеты? — спросил я.

— Я вам уже сто раз говорил… — начал он.

— Я знаю, что вы мне говорили, — перебил я. — Это была ложь.

Отбросьте ложь, сказал профессор тогда, в Бристоле, и у вас останется правда. И я снова спросил:

— Так зачем вы подменили кассеты?

Прайам пожал плечами.

— Я думал, на кассете, которую передал вам Эдди Пэйн, указано место, где спрятано античное ожерелье. Кто-то говорил, что она стоит миллионов. Тогда вечером я нашел ее в кармане вашего плаща и подумал, что, раз Мартин погиб, никто не узнает, что она у меня.

И вот такие-то полуправды, недопонимания и ошибки привели к смерти и разрушению…

— Я взял в «логове» Мартина другую кассету, с записью скачек, завернул ее в ту же самую бумагу и положил ее обратно в ваш карман. Но когда я в тот же вечер прокрутил ту, первую кассету у себя дома, оказалось, что там какая-то непонятная фигня и никаким ожерельем там и не пахнет. Поэтому на следующий день, когда я отгонял машину Мартина к дому Бомбошки, я положил кассету в тот кармашек.

Он огляделся.

— Ну и что? Ничего ж ведь не случилось! Кассета снова у вас. И полицию вызывать было вовсе незачем.

Ничего не случилось… Боже, как он был не прав!

Прошло четыре дня, прежде чем полиция снова пустила меня в «Стекло Логана».

А в Бродвей тем временем стаями слетались репортеры. Драконица говорила по этому поводу:

— Э-э, милок, ты ведь всегда был главным поставщиком новостей в нашем поселке!

В благодарность за то, что я привлек столько новых постояльцев, драконица предоставила мне свой лучший номер и выставила на полке в холле всех своих стеклянных зверюшек с объявлением, что желающие могут приобрести таких же.

Мэриголд, естественная соперница драконицы в области индийских сари, восточных халатов и хлопанья ресницами, не давала мне покоя, желая знать, когда же я, наконец, снова возьмусь за ее приз. Уортингтон получил повышение: из шофера он сделался спутником жизни. И именно ему было поручено вместе со мной забрать ожерелье из банка. Мэриголд не снимала его круглыми сутками, обеспечив себе таким образом полную победу над драконицей, и в конце концов приобрела его у меня за огромные деньги.

Роза, Норман Оспри, доктор Форс и Гикори содержались под стражей. Эдди лежал в больнице: его руки были в ужасном состоянии.

Прайам, который никак не мог понять, из-за чего столько шуму, был отпущен на поруки. Это означало, что у него конфисковали паспорт. Прайам жутко негодовал.

— Хамство какое! — жаловался он. — Почему это со мной обращаются как с каким-то преступником?

— Потому что вы и есть преступник! — сказал ему Уортингтон и повторял это каждому встречному и поперечному.

Профессор Лоусон-Янг получил кассету из машины Мартина. Последовал неприятный момент, когда Шепед попытался забрать кассету в качестве вещественного доказательства. Лоусон-Янг однажды уже потерял записанную на ней информацию и теперь не собирался с ней расставаться. Сошлись на том, что полицейский неохотно позволил профессору взять кассету ненадолго, чтобы сделать копию.

Кэтрин, которая каждую ночь спала в моих объятиях, держала меня в курсе того, что происходит в полицейском участке.

Роза в основном выкрикивала непристойности и проклятия, большую часть из них — в мой адрес.

Гикори винил во всем меня, Розу и весь мир в целом.

Доктор Форс практически ничего не говорил, но почти все отрицал. Однако он сообщил, что Мартин Стакли не подозревал о том, что сведения на кассете похищены. Более того, доктор сказал Мартину, что прячет эти данные от тех, кто пытается похитить результаты его собственных исследований.

Я был очень рад узнать это. А что, разве я сомневался в Мартине?

В четверг мы наконец открылись. Магазин был набит народом, чего прежде по рабочим дням, да еще зимой, никогда не бывало. Торговля шла как по маслу. Однако, по правде говоря, публику больше всего интересовали кровавые пятна на полу — отмыть их полностью оказалось невозможно.

К выходным Памела Джейн оправилась достаточно, чтобы вернуться на работу. Однако пока что она предпочитала работать в магазине, а через мастерскую к своему шкафчику без крайней необходимости старалась не ходить.

В воскресенье, через неделю после достопамятных событий, я снова принялся за изготовление лошади.

Трудяга Айриш согласился исполнять обязанности помощника. И одного зрителя мы все-таки пустили. Кэтрин сидела на своем, теперь уже привычном, месте и смотрела, как я снова раскладываю инструменты и раздеваюсь до майки.

Я наступил на педаль, поднял заслонку, и в мастерскую хлынул жар.

Кэтрин сняла пальто.

— Повесь его в мой шкафчик, — сказал я и бросил ей ключи.

Кэтрин прошла в дальний конец мастерской и отворила дверцу.

— А это что такое? — спросила она, доставая видеокассету. — Тут наклейка: «Изготовление „Критского восхода“…

Я бросился к ней. Кэтрин по ошибке открыла шкафчик Гикори, и внутри обнаружилась не только инструкция по изготовлению ожерелья, но и пакет из оберточной бумаги, в котором лежала пара ярких бело-зеленых шнурков.

Я расхохотался.

— История о трех кассетах! И одна из них все это время была тут, у меня под носом!

— О трех? — переспросила Кэтрин. — Нам и двух-то по горло хватило.

— Кассет было три, — сказал я. — Одна — очень важная, ценная, пожалуй, даже уникальная, — та, на которой содержались похищенные Форсом результаты исследований. Он отдал ее Мартину, который передал ее мне через Эдди. Прайам ее подменил, потому что решил, будто на ней записаны сведения о каких-то сокровищах. Когда он обнаружил, что ни о каких сокровищах там речи не идет, он попросту спрятал ее в машине Мартина. Это была та самая кассета, которую так упорно искали Роза с доктором Форсом.