Затерянный полк (№4) - Роковая молния

Русло реки представляло собой естественную преграду, и там неизбежно должны были погибнуть десятки тысяч мерков; но когда они достигнут восточного берега, перед ними останется открытое пространство, а бой лицом к лицу с ордой грозил такими потерями, что воспоминания о сражении под Антьетамом померкли бы перед этой кровавой бойней. Чак сознавал, что именно это сражение будет решать судьбу всей войны, и при мысли о предстоящей схватке ему становилось холодно, как будто он созерцал место собственного захоронения.

Бригада рабочих продолжала двигаться на юг. Это было только начало — всего тысяча римлян и дюжина военных инженеров из Суздаля под командой бывшего капрала 35-го Мэнского полка. Машинист потянул ручку свистка, и раздалась серия высоких резких звуков, в которой можно было распознать начало русской народной песенки, явно непристойной. В ней пелось о боярской дочке и крестьянах из поместья ее отца; все они проводили время весело и счастливо, до тех пор пока об этом не узнали их жены. Чак повернулся к машинисту и рассмеялся.

— Эта песня длится целый час. Если ты попытаешься сыграть ее всю, у нас не останется пара.

— В песне говорится сущая правда, — ухмыльнулся машинист. — Та девчонка посвятила меня в тайны любви.

— Расскажи, как это было.

— Нет, для этого пришлось бы пропеть две сотни куплетов.

— Хотелось бы с ней познакомиться, — грубовато пошутил Чак и покачал головой, глядя на смеющегося машиниста.

— Ну, если учесть, как на тебя смотрела та римлянка, тебе самому предстоит узнать все секреты любви, а судя по твоим глазам, ждать осталось недолго.

— Мы с ней едва знакомы, — ответил Чак, боясь, что старик догадается, насколько он на самом деле неопытен в любовных делах.

— Если я еще не совсем ослеп, то ей не терпится познакомиться с тобой поближе.

— Ты уже ослеп наполовину, Андре. Не понимаю, как Майна доверил тебе водить поезда.

Машинист шутливо ткнул Чака кулаком в бок и высунулся из окна, увидев, что стрелочник подал ему сигнал остановить поезд. Под финальные звуки первого куплета песенки поезд плавно затормозил. Чак потрепал машиниста по плечу и направился к выходу. Уже на ступеньках он остановился и оглянулся.

— Оставайся около паровоза. Я скоро принесу новый путевой лист, и не позже чем через час мы снова отправимся в путь.

— Я только хочу предупредить, что генерал Майна снимет с тебя голову. Расписание и без твоего вмешательства уже трещит по всем швам.

— Майна находится сейчас в трех тысячах миль к западу от нас. А то, о чем он не узнает, его не сможет огорчить.

Чак помедлил, как будто внезапно о чем-то вспомнив, потом достал из кармана плоскую оловянную фляжку и протянул машинисту.

— Только не вздумай опьянеть перед отправлением.

— Это взятка?

— Конечно, — усмехнулся Чак.

Машинист, не переставая укоризненно качать головой, отвинтил крышку и, сделав добрый глоток, отдал фляжку кочегару.

— Получите еще одну такую же, когда мы выполним работу, — сказал Чак.

Андрей быстро подсчитал стоимость кварты водки и вздохнул.

Ты был одним из первых, кто учил меня управлять этими паровыми чудовищами. Думаю, я в долгу перед тобой.

— Да, конечно, — улыбнулся Чак, спрыгнул на землю и огляделся.

Позади него открылись двери вагонов, и наружу высыпали рабочие оружейного завода, их жены и дети. Все они перекрикивались и радовались возможности пройтись и размять ноги; большинство из них нетерпеливо оглядывались в поисках отхожего места. Офицеры тоже выскочили из вагонов и выкрикивали приказы, пытаясь разбить всех людей на отряды по имеющимся спискам. Римляне, работавшие на станции, давали на исковерканном русском указания, где можно получить горячее питание, где находятся уборные. Команда рабочих готовилась приступить к разгрузке оборудования. Внешне все это смахивало на сущий хаос, однако все работы по эвакуации проходили по единому плану. Место расположения завода было отмечено заранее, навесы были уже построены, сооружены фундаменты для тяжелого оборудования, и несколько тысяч русских беженцев с топорами в руках возводили бараки и домики. В первые же дни эвакуации доктор Вайс выслал вперед свою команду, чтобы обеспечить прокладку акведуков из терракотовых труб, которые должны были подавать чистую воду для приготовления пищи и купания. К вечеру вновь прибывших уже надо было разместить в бараках, чтобы утром они приступили к работе. Все, кроме двух отрядов по пятьдесят человек с особой платформы, загруженной токарными станками.

Чак прошел вдоль состава и отыскал директора завода в чине лейтенанта, который также должен был командовать этими людьми и в случае начала военных действий, — тогда они наденут военную форму и составят 16-й Суздальский полк 1-го корпуса.

Чак отдал честь и безо всяких предисловий протянул офицеру приказ. Бывший крестьянин, стремительно продвинувшийся по служебной лестнице, с трудом разбирал написанное.

Там просто указано, что я забираю отряды «А» и «Б» вместе с токарным оборудованием для особых целей.

— Но...

— Петя, приказ секретный, так что проследи за его выполнением, и не будем это обсуждать.

Офицер внимательно посмотрел на Чака, потом неуверенно кивнул и, тяжело вздохнув, повернулся отдать соответствующие распоряжения. Чак подозвал бригадира путейцев, показал, какие вагоны надо отцепить, и торопливо объяснил, что локомотив отправляется в путь, чтобы доставить к месту назначения особые вагоны.

Озадачив путевого мастера, Чак облегченно вздохнул. Затем отыскал пустой вагон на запасном пути, забрался внутрь и присел отдохнуть. Несмотря на прохладный день, на лице Фергюсона выступил обильный пот. Умение вести хитроумные переговоры не было его сильной чертой. Он видел, во что превратилась жизнь Винсента Готорна; негромко рассмеявшись, Чак припомнил, как генерал, тремя годами моложе его самого, сумел при помощи шантажа заставить его поставить боеприпасы для целой дивизии.

Как же его угораздило влезть в это дело? На протяжении последних полутора месяцев Чак преспокойно подворовывал понемногу то тут, то там и забирал себе сотни искусных мастеров, переезжающих по железной дороге. Он всегда старался, чтобы в общей суматохе эти потери были незаметны. Но если бы кто-то попытался разобраться в этом деле, то его быстро вычислили бы.

«Проклятая жизнь, — подумал Чак, вытирая капли пота со лба. — Мне приходится обкрадывать ту систему, которую я сам же помогал создавать. Что будет, если меня поймают? Трудно представить». Чак слишком уважал Эндрю Кина и меньше всего хотел бы вызвать его гнев, исповедуясь во всех своих грехах. Неужели ему грозило увольнение? Вряд ли. Это было бы все равно как если бы военное министерство на Земле прогнало ко всем чертям Германа Гаупта, Эриксона или Спенсера. Правда, кое-кому время от времени приходилось подать в отставку. В случае огласки всем планам Чака грозил полный провал. Он старался не думать об этом.

— Не хочешь ли горячего супа?

Чак вздрогнул и поднял голову, пытаясь понять римский диалект, лишь отдаленно напоминавший его школьную латынь. Перед ним предстала Оливия. Чак в замешательстве уставился на нее, не веря глазам. Вопреки прохладной погоде, после работы на жаркой кухне белая льняная одежда девушки стала влажной от пота и прилипла к телу, соблазнительно обрисовывая все изгибы ее привлекательной фигуры. Восторженному взгляду Фергюсона Оливия казалась почти обнаженной. К тому же Чак понял, что под тонкой тканью действительно ничего не было. Это видение было слишком ярким, и Чаку пришлось опустить взгляд, чтобы девушка не смогла прочитать его мысли. Ты не голоден?

— Да-да, конечно голоден. — Чак понял, что молчание слишком затянулось.

Он покраснел и поспешно спрыгнул на землю, чтобы принять из рук Оливии деревянную миску с супом и ломоть свежего хлеба.

— Садись и поешь.

Не дожидаясь приглашения, Оливия забралась в вагон и жестом пригласила Чака последовать ее примеру. Он протянул ей суп и хлеб, тоже забрался в вагон и снова взял у нее еду. Едва он сделал несколько глотков, как почувствовал, что его желудок болезненно сжался. Чак уже много дней питался всухомятку.

— Продолжай, я знаю, что ты проголодался, — сказала Оливия, махнув рукой в знак пренебрежения к хорошим манерам.

Чак ощутил, как обжигающая жидкость согревает его внутренности. Он со вздохом опустил миску, раскрошил в нее хлеб и размял кусочки картофеля, остановившись лишь на секунду, чтобы выразить свое восхищение улыбающейся девушке.

— Я очень беспокоилась о тебе, — наконец произнесла она.

Его сердце снова сбилось с ритма. Они встречались один-единственный раз, и Чак решил, что Оливия сразу же забыла об этом. Ты меня не забыла? — спросил он, не вполне уверенный в своей латыни.

— Конечно нет, Чак Эргюсин.

Щеки Оливии порозовели от смущения, Черт бы побрал этот язык, подумал Фергюсон, не зная, что сказать. Даже на родине он был не силен в разговорах с девушками. Никогда еще ему не попадалась женщина, способная хотя бы в течение пяти минут разделить его восторг перед механизмами и выслушать его объяснения. Он всегда считал, что таких просто не существует.

— Мне нравятся машины, которые ты строишь, — произнесла Оливия на этот раз по-русски, медленно подбирая каждое слово. — Они удивительны. Они помогают облегчить труд людям вроде моего отца. Они побеждают тугар и мерков. А ты их выдумываешь.

Оливия неуверенно посмотрела в глаза Чака, сомневаясь в правильности выбора слов, но детское восхищение, осветившее его лицо, успокоило ее, и она рассмеялась, видя его удивление и радость. Чак опустил глаза и заметил, что ткань ее одежды приподнялась над восставшими сосками.

— Бог мой! — воскликнул Чак и смутился, осознав, что заговорил вслух и девушка наверняка поняла, чем вызвано его восклицание.

Он так поспешно выскочил из вагона, что чуть не упал. Оглянувшись, он увидел, что девушка смущенно смеется, скрестив руки на груди.

— Давай прогуляемся, — тихо предложил он. Застенчиво улыбнувшись, Оливия кивнула в знак согласия и спрыгнула на землю рядом с Чаком. Они пошли прочь от депо, перешагивая через многочисленные рельсы подъездных путей. Вокруг царила полная неразбериха. Беженцы беспомощно сновали взад и вперед; прибыв в Испанию, они нетерпеливо дожидались единственного старенького локомотива, доставлявшего поезда из Испании в Рим и обратно. В Риме была конечная цель их путешествия, там их ожидала относительная безопасность. К станции подошла бригада римских рабочих, возвращавшихся со строительства укреплений в утреннюю смену. Все они выглядели измотанными, лица покрывал толстый слой пыли и пота.

Фергюсон направился к невысокому холму в южном конце железнодорожного узла. Вбитые в землю столбы отмечали положение будущего блокгауза, который должен был обеспечить фланговое прикрытие бастиона, возводимого ниже моста через Сангрос. Чак снял с плеча скатку, развернул одеяло и опустился на землю. Оливия последовала его примеру и заглянула ему в глаза.

— Как долго ты здесь пробудешь? — спросила она. Чак отвел взгляд и посмотрел в сторону станции.

От его поезда уже отцепили нужные вагоны, и маленький маневровый паровоз толкал их на боковой путь, откуда начиналась дорога к северному лесу. Фергюсон вытащил из кармана часы.

— Осталось не больше пятнадцати минут.

— Пятнадцать минут. Вы, янки, очень аккуратно обращаетесь со временем.

Чак улыбнулся и с трудом удержался от соблазна пуститься в пространные рассуждения о важности учета времени для индустриально развитого общества. Он вовремя понял, что девушке это вряд ли будет интересно.

— Я беспокоилась, как бы с тобой не случилось чего-то страшного, — смело заговорила Оливия.

— Со мной? — дрогнувшим голосом переспросил Чак.

Она улыбнулась и кивнула.

Почему эта девушка беспокоится о нем? Он никогда не умел обращаться с женщинами и уже потерял всякую надежду встретить ту, которой он 6удет интересен. Чак попытался небрежно откинуться назад. Чертежные инструменты и старая потертая логарифмическая линейка, хранившиеся в его рюкзаке, тут же уперлись ему в ребра. Ему пришлось отвернуться и аккуратно положить рюкзак рядом с собой. Логарифмическая линейка была бесценным чудом в здешнем мире. Инструмент принадлежал Буллфинчу, когда тот служил лейтенантом на старом «Оганките», и был подарен Чаку еще перед Первой Тугарской войной. Фергюсон использовал его как образец, и теперь в руках десятка молодых русских инженеров имелось несколько подобных линеек. Но это был оригинал, и Чак, на миг забыв о сидящей рядом девушке, поспешил убедиться в сохранности драгоценного инструмента. Оливия заметила, как бережно он ощупывает рюкзак.

— Что там спрятано? — с улыбкой спросила она. Чак почти с опаской вытащил линейку. Девушка смотрела на него с любопытством.

— Что это?

Не в силах удержаться, Чак принялся объяснять устройство, начав с простейшего арифметического примера. Оливия увидела решение и изумленно подняла глаза.

— Это волшебство янки?

Но в ее голосе не было ни капли страха, только потрясение.

Чак рассмеялся и на ломаном латинском языке попытался растолковать ей логарифмические функции. После нескольких неудачных попыток он отказался от этой идеи. Оливия наклонилась над линейкой, длинные черные волосы упали на лицо, и девушка нетерпеливо мотнула головой; облако чарующего аромата жасмина окутало Чака. Снова его сердце пропустило несколько ударов, а девушка с боязливым восторгом пальчиком передвинула бегунок линейки, потом взглянула на Чака.

— Это тоже изобретение янки?

В ее глазах светилось такое восхищение, что Чак чуть не присвоил себе достижение Паскаля. Он отрицательно покачал головой, но восхищение в ее взгляде не померкло.

— Вот поэтому мерки будут разбиты, — сказала Оливия. — Потому что янки умеют думать и изобретать.

— Я рад, что ты настроена так оптимистично, — прошептал Чак.

Она с беспокойством посмотрела на него.

— Ты не уверен, что мы победим?

Чак пожал плечами. В данный момент он не был уверен даже в самом себе. Когда он только начал заниматься своим новым проектом, он верил, что, как и в предыдущих двух войнах, его машины помогут одержать победу. А сейчас? Фергюсон огляделся. В воздухе веял запах поражения, недоверия, мрачной решимости сражаться насмерть, а когда придет время, взять с собой в последний путь как можно больше врагов. В этой войне не могло быть капитуляции. И еще: Чак чувствовал, что русские смирились с потерей своей земли и теперь готовы лишиться жизни, но при этом не оставить в живых ни одного мерка. Предстояла смертельная схватка, которая грозила гибелью обеим сторонам. В таком случае и он присоединится ко всем остальным. Но при виде Оливии Чак ощутил безумное желание жить.

Прозвучал резкий свисток, воспроизводивший вторую строчку излюбленной песенки Андрея о боярской дочке. Чак вздохнул и оглянулся. Машинист локомотива высунулся из окна и махал ему рукой.

— Мне пора идти, — прошептал Чак.

— Так скоро? Я думала, ты немного задержишься в Испании.

— Надо ехать.

— На твой тайный объект?

Ты говоришь о базе аэростатов?

— Нет, о секретном месте за этой базой.

— Как ты о нем узнала? — резко спросил Чак. Оливия улыбнулась.

— Я ведь как-никак дочь народного сенатора, — ответила она.

— Твой отец тоже знает?

— У нас ходили слухи о новой фабрике глубоко в лесу. По ночам кое-кто замечал в небе вспышки света.

Чак все больше нервничал. Увидев это, Оливия покачала головой.

— Для всех остальных это секрет. Отец узнал о нем от племянника нашего соседа, Фабия, который работал на той стройке, но поранил ногу и приехал домой лечиться.

— Никому не рассказывай о том, что слышала, — проворчал Чак и немедленно принял решение с этих пор никого не отпускать до полного окончания работ.

Оливия успокаивающе улыбнулась, и Чак почувствовал себя гораздо увереннее, он знал, что девушка сдержит слово.

Они поднялись, и Оливия, собрав одеяло, скатала его и протянула Чаку. Он повесил одеяло на плечо и выжидательно посмотрел на девушку. Оливия должна сохранить его тайну. Ведь она выросла в доме Марка, ее отец был рабом в этой семье, а болтливые рабы недолго оставались в услужении. Мысли о доме консула вызвали в его памяти неприятные воспоминания. Был какой-то слух относительно Оливии и Готорна. Готорн. Его старый товарищ, втянутый в войну и пострадавший, от нее больше других ветеранов 35-го полка. Чак хотел все знать. В конце концов, обычная девушка из Вассалборо в штате Мэн ни с кем не стала бы принимать ванну, даже со своим мужем. Кроме этого, ходили и еще кое-какие слухи. Чак постарался отогнать эти мысли. Теперь все это не имело значения. Единственное, что было важно, — останутся ли они в живых через пару месяцев.

К собственному удивлению, Чак внезапно наклонился, положил руки на плечи Оливии и легонько поцеловал ее в губы. От неожиданности она широко распахнула глаза, затем прильнула ближе. Ее губы приоткрылись, и обычный целомудренный поцелуй джентльмена запылал страстью. Несколько шокированный, Чак слегка отстранился.

«Так вот что такое настоящий поцелуй», — изумленно подумал он. Оливия склонила голову к его плечу, и тут раздался приглушенный смех. Чак поднял голову: бригада проходящего поезда махала им руками, стоящие поодаль русские крестьяне широко улыбались. Весь мир вокруг показался Чаку счастливым, и он без всякого стеснения улыбнулся в ответ.

— Тебе пора идти, — прошептала Оливия. Фергюсон кивнул и поцеловал ее в лоб. Оливия ответила взглядом, полным удивления и радости.

— Ты понравился мне с первой минуты нашей встречи. Ты не такой, как все. Ты думаешь и мечтаешь.

Чак обнял девушку за плечи, и они направились к его поезду.

— Когда я снова увижу тебя? — спросила она. Все в ней поражало Чака. Во-первых, ни одна девушка из Мэна ни при каких обстоятельствах не допустила бы такого поцелуя, тем более на виду у всех, среди бела дня. Чтобы зайти так далеко, потребовались бы долгие месяцы разговоров и ухаживаний. А чего стоил этот вопрос о следующей встрече? Немыслимо.

Но Чак послал к черту все условности, мальчишеская усмешка засияла на его лице и отразилась на лицах всех окружающих, как будто радостный для них двоих момент осветил весь мир. Может, они и не соблюли приличия, но Чак вовсе не сожалел об этом.

Ты останешься в Испании? — спросил он.

— Я остаюсь со своим дядей и кузинами, буду помогать кормить ваших людей. Спроси дом Луция Гракха, бывшего управляющего летним домом проконсула Марка. Мы живем рядом с тем местом, где был его городской дом. Ты навестишь меня в следующий приезд?

Фантазия Чака тут же разыгралась самым беззастенчивым образом, но он усмирил ее. На миг ему даже захотелось позвать ее на фабрику под предлогом, что она сможет ему помочь. Но нет. Это было исключено.

— Я буду очень рад, — с трудом сказал он внезапно охрипшим голосом.

Оливия обхватила его рукой за талию и тесно прижалась. Они протиснулись сквозь толпу на станции, подошли к путям и некоторое время ждали, пока мимо с пыхтением тащился маленький маневровый паровоз с шестью вагонами мушкетов для армии в Кеве. Это был тот самый поезд, который до конца дня не мог отправиться из-за Чака. Фергюсон постарался не думать о нем. Наконец они подошли к его поезду с восемью вагонами, где на ящиках с оборудованием сгрудились двести рабочих и их семьи. Дежурный по станции подошел к Чаку и отдал честь.

— Я не буду подписывать приказа об этом составе, сэр, — сказал он.

— Никто ничего и не должен подписывать, — ответил Чак, стараясь непринужденно улыбнуться. — К двум часам утра состав возвратится и сможет отправляться в Кев. Только пошлите эту телеграмму.

Фергюсон отошел на шаг от Оливии, вынул блокнот и написал несколько слов. Дежурный заглянул через его плечо, потом посмотрел на локомотив.

— Ну конечно, трещина в цилиндре, — фыркнул он, повернулся и пошел прочь.

Чак едва удержался от смеха. «У мелких начальников во всем мире пунктик насчет соблюдения установленных правил и оформления бумажек, — подумал он, — и они начинают рвать и метать, когда кто-нибудь нарушает правила».

Ты готов? — крикнул высунувшийся из окна Андрей, не отводя пристального взгляда от Оливии.

Чак печально кивнул. Он взглянул на девушку и снова почувствовал нарушение сердечного ритма.

— В следующий раз я непременно зайду повидать тебя, — уныло произнес он, проклиная себя за то, что не смог придумать какой-нибудь мелодраматической прощальной фразы, достойной пера Вальтера Скотта или Гюго.

Чак порывисто пожал руку Оливии и запрыгнул в вагон. Андрей укоризненно покачал головой. Кочегар и все его семейство улыбались, а бабушка даже одобрительно прищелкнула языком. Машинист посмотрел вперед — стрелочник подал сигнал, что путь свободен.

Андрей дернул ручку свистка и тронул поезд с места. Колеса повернулись, вагоны вздрогнули, и состав отправился в путь. Чак не отрывал глаз от Оливии, пока она не исчезла из виду. Он так тяжело вздохнул, что его спутники рассмеялись.

— Железнодорожник должен иметь подружку в каждом городе, где заправляет паровоз водой и топливом, — провозгласил Андрей. — Как Сергей, — добавил он и кивнул на кочегара.

— Нет у меня никаких подружек! — возмущенно оправдывался кочегар под пристальным взглядом невестки и сейчас же нагнулся, чтобы подбросить угля в топку, тихонько бормоча ругательства.

Чак хотел было резко возразить. Этот случай был особенным. Черт побери, это был единственный случай, когда к нему проявили такой интерес. Но вместо этого он только кивнул, как будто Оливия была всего лишь одной из многих по дороге от Суздаля до Рима. Андрей отечески улыбнулся ему.

— Наслаждайся жизнью, пока цветет весна, — сказал он. — Зима всегда приходит неожиданно.

Чак ощутил комок в горле и молча отвернулся. Он сумел забыть о своих неприятностях. Надолго ли? Всего полчаса провели они вместе, но эти полчаса перевернули всю его жизнь. Поезд тем временем свернул на северную ветку, ведущую прямо в лес, и постепенно набирал скорость. Испания осталась слева; в новом городе вокруг старых стен кипела бурная деятельность. Над длинным рядом навесов, наскоро возведенных из труб, поднимался дым и сыпались искры. Первая очередь оружейного производства начала работу. Отлично. Три с лишним тысячи винтовок требовалось, чтобы возместить потери; еще пятнадцать тысяч были нужны для войска, которое обучалось под руководством Готорна.

Вдоль всего пути вовсю шла работа — под навесами, в бараках, даже в ангаре для аэростатов. Чак с гордостью смотрел вперед. Он один из всех людей на этой планете имел право гордиться, что именно благодаря ему стало возможным все, что они делали. Чак оглянулся на восемь груженых вагонов. Если позволит время, он сумеет изобрести еще одно чудо.

Фергюсон прошел в глубь вагона и развернул одеяло, висевшее у него на плече; аромат жасмина защекотал его ноздри.

Как хорошо быть живым. Даже теперь, в преддверии новых невзгод, жизнь была прекрасна.

Глава 3

Поезд перевалил через гребень Белых холмов, повернул к югу и начал длинный спуск по западному склону. Винсент Готорн, военный советник проконсула Марка и командующий двумя корпусами, оставшимися в Риме, вышел на открытую платформу позади штабного вагона, в котором его помощники заканчивали упаковку багажа и допивали свежий чай, опасливо поглядывая на своего командира.

Следом за Готорном на платформе появился Димитрий. Он занимал должность начальника штаба и с первых дней этой кампании повсюду сопровождал Винсента. Готорн через плечо оглянулся на пожилого русского офицера, но ничего не сказал. Он пониже опустил поля своей жесткой шляпы, чтобы защитить глаза от красных лучей утреннего солнца. Вдоль железной дороги с ли полевые укрепления, защищенные засеками, лес на ближайших холмах был вырублен для их строительства. Часовые на высокой наблюдательной вышке смотрели на запад. Пробегающие мимо окон поля опустели. Начиная отсюда и до самого Суздаля, на двести с лишним миль, земля Руси обезлюдела. Остались только немногочисленные патрули да отряды инженеров и партизан, тщательно подготавливавших территорию к вторжению незваных гостей.

Готорн рассеянно дотронулся до эспаньолки, к которой все еще не мог привыкнуть. Он отрастил ее из стремления походить на Фила Шеридана — усы, бородка, жесткая шляпа и высокие сапоги для верховой езды. Еще один маленький несгибаемый генерал на войне в этом странном затерянном мире. Каждой армии был нужен свой Шеридан, который мог бы сражаться без сожалений и угрызений совести. Винсент Готорн, бывший квакер из школы «Оук гроув» в Вассалборо, штат Мэн был, только счастлив исполнить эту роль.

Вассалборо, Мэн. Теперь он нечасто вспоминал прошлое. То было другое время и другая жизнь. Все было так невинно. Но невинность присуща только юности, эту истину он постиг уже в свои двадцать три года. Утренний ветерок донес с запада аромат зеленых полей, нагретой солнцем травы, готовой к первому покосу. Этот аромат смешивался с запахом свежеспиленных сосен, из которых все еще капала смола.

Все это напоминало майские ароматы старого Мэна. Школьные занятия к этому времени уже заканчивались. Интересно, что стало с его друзьями и одноклассниками? Бонни, милая Бонни, наверняка она уже замужем, вполне возможно за Джорджем Катлером, который всегда издевался над его квакерскими привычками и был главной причиной бегства Винсента на войну. Что ж, Джордж, наверное, остался в живых и получил руку Бонни в награду. Еще вспомнился Тим Грин, его сосед и лучший друг, добрый методист, у которого не никаких предубеждений против военных действий. Религиозность Тима никоим образом не помешала ему вступить в ряды 61-го полка, после чего он погиб в сражении у Малверн-Хилл. Его старший брат умер от тифа в то же время. И Джейкоб Эстес, живший неподалеку от школы, пал под Геттисбергом. Теперь на маленькой зеленой лужайке у Китайского озера, наверное, стоит монумент, на котором высечены эти имена. Мальчики из Вассалборо, ушедшие посмотреть мир и стать мужчинами; они ушли навстречу своей гибели. «Ну что ж, зато я еще жив, — безрадостно подумал Готорн, — но Вассалборо никогда об этом не узнает». Он прогнал воспоминания. Слишком резким был контраст между прошлым и настоящим.

— Как странно снова видеть родные края. Винсент оглянулся на подошедшего Димитрия, но ничего не ответил.

— Русь — это крестьянство, а крестьянство и есть основа Руси, — произнес Димитрий и перекрестил маленький амулет, висевший на шее, потом поцеловал его и бережно спрятал под рубахой.

— Теперь все это будет принадлежать им, — сказал Винсент. — Примерно через неделю вся орда двинется прямо на нас.

Он кивнул в сторону пробегающих мимо и тающих в голубой дымке полей. В тишине раздался высокий резкий звук свистка, и поезд замедлил ход, приближаясь к Кеву, бывшему некогда восточным пограничным городом Руси. В открытом поле занимался строевой подготовкой один из отрядов русской армии. Готорн внимательно осмотрел солдат.

— Хорошее войско, — негромко сказал он.

— Первая бригада 1-й дивизии 20-го корпуса, — определил Димитрий по развевающемуся на утреннем ветерке знамени.

Винсент кивнул. Это были ветераны, они двигались свободно, рассыпавшись цепью по полю. «В степи нельзя маршировать как на параде, — внезапно подумал Готорн. — От этого не будет проку. Все решает только выдержка и мужество». Вот командир отделения развернул коня, чтобы посмотреть на проходящий поезд. Он отдал честь и дружески помахал молодому генералу. Винсент радостно ответил ему.

Майк Хомула, старый негодяй, — с шутливой улыбкой приветствовал он друга.

Майк служил сержантом в 35-м полку, когда Винсент был еще скромным рядовым солдатом. Готорн знал его как отличного вояку, который ничуть не завидовал его стремительному возвышению до положения главнокомандующего.

Твои солдаты выглядят отлично! — крикнул Винсент. — Заходи вечером ко мне пропустить стаканчик.

Майк в знак благодарности помахал рукой и вернулся к своим обязанностям. В воздухе раздался поток проклятий, хотя в них не было никакой необходимости: выучке этих солдат мог бы позавидовать даже старый 35-й полк.

— Наши ребята скоро будут выглядеть ничуть не хуже, — сказал Димитрий, как будто поняв, что Готорн думает о предстоящих испытаниях.

Винсент промолчал, хотя его собеседник, верно, угадал причину задумчивости своего начальника. Со времени последнего поражения Готорн отвечал за подготовку шестидесяти полков, тридцати тысяч человек, составляющих вновь набранные римские корпуса. В результате он прошел через все кошмары, связанные с обучением новобранцев, и заслужил еще большее уважение со стороны полковника Кина, которому довелось в свое время формировать из простых крестьян первую армию Республики Русь. Теперь Готорну пришлось заниматься этой проблемой, и он от всей души возненавидел это занятие. Чего стоили одни переговоры с Марком! Чтобы обеспечить войско всем необходимым, Винсенту пришлось овладеть головоломными премудростями логистики, реквизиций и артиллерийско-технического снабжения. Эта задача до сих пор была выполнена только наполовину. Винсент подозревал, что Эндрю взвалил ее На него еще и для того, чтобы приучить его к этой работе.

Он достаточно ясно сознавал собственные устремления и понимал, что ждет от него Эндрю, особенно теперь, когда не стало Ганга Шудера. Если он сумеет подготовить два боеспособных корпуса, то сможет проделать то же самое со всей армией. Несмотря на свои пять футов и три дюйма роста при весе около ста фунтов, Готорн одним своим приближением уже заставлял вздрагивать людей, вдвое старше его и солиднее. Ему помогала репутация главного истребителя тугар, командующего обороной Рима от карфагенян и героя морского сражения у мыса Святого Георгия. Все это создавало вокруг него особую ауру. Поможет ли она ему теперь?

— «И померкнет глаз дьявола», — пробормотал Димитрий, не отрывая взгляда от зеленеющих полей.

— Что ты сказал?

— Это Эмерсон. Я слышал, как Хомула читал его стихи вечером накануне морской битвы. Очень впечатляюще. Глаз дьявола должен померкнуть перед торжеством любви.

Любовь. Эмерсон. Да, он помнил и Эмерсона, и Торо, и других поэтов. Давным-давно, дома, он добавил к школьной программе некоторые книги, о которых и не догадывались его родители.