Мститель

Лу Аккерман подумал о совете директоров. В него входили представители «Пирсон-Лерман», «Морган Стенли». Такие люди крайне не любили, чтобы их унижали. Да, тут пахло потерей работы.

— Неужели все так плохо?

— Боюсь, что да.

— Хорошо. Я сегодня же позвоню окружному прокурору и скажу, что мы снимаем обвинение, поскольку вернули все деньги. Но вы понимаете, что окружной прокурор может настоять на процессе и по собственной инициативе.

— Тогда вам придется убедить его, мистер Аккерман, что делать это не стоит. Я не думаю, что для этого потребуются сверхчеловеческие усилия.

Он поднялся и повернулся, чтобы уйти. Аккерман умел проигрывать.

— У нас всегда найдется место для хорошего адвоката, мистер Декстер.

— У меня есть идея получше. Возьмите на работу Вашингтона Ли. Я думаю, пятидесяти тысяч в год ему вполне хватит.

Аккерман вскочил, едва не перевернув стол. «Синяя гора» оставила коричневое пятно на белоснежной скатерти.

— Да почему я должен брать на работу эту шваль?

— Потому что, когда дело касается компьютеров, лучше его нет. Он взломал вашу защитную систему, за которую вы наверняка заплатили миллионы, и сделал это с помощью допотопного компьютера стоимостью в пятьдесят долларов. Он сможет создать вам действительно непробиваемую защиту. Благодаря этому вы еще приобретете новых клиентов. С чистой совестью объявите во всеуслышание, что ваша база данных — наиболее защищенная по эту сторону Атлантики. Такого специалиста лучше иметь в своей команде.

Вашингтона Ли освободили двадцать четыре часа спустя. Он не понимал, почему. Так же, как и помощник окружного прокурора. Но у банка вдруг случился приступ корпоративной амнезии, а у канцелярии окружного прокурора хватало и других подсудимых, с которых обвинение никто не снимал. Так чего упираться?

Банк даже пошел на то, чтобы прислать к «Томбс» лимузин за своим новым сотрудником. Вашингтон Ли раньше видел лимузины только издали. Он устроился на заднем сиденье и смотрел на затылок своего адвоката, уставившегося в окно.

— Послушайте, я не знаю, что вы сделали и как. Но придет день, когда я смогу отплатить вам добром за добро.

— Ладно, Вашингтон, может, такой день и придет.

Произошло это 20 июля 1988 года.

Глава 11

Киллер

Когда Югославией правил маршал Тито, преступность в стране практически отсутствовала. На туристов никто не нападал, женщины могли спокойно прогуливаться по улицам, рэкета не существовало.

И это не могло не удивлять, потому что семь провинций, которые в 1918 году Антанта собрала в единую Югославию, традиционно поставляли в Европу самых опасных и дерзких бандитов.

Ларчик открывался просто: в послевоенном 1948 году югославское государство заключило договор с югославской преступностью. По этому договору правоохранительные органы закрывали глаза на преступления при одном условии: они должны совершаться за границей. Белград просто экспортировал свой преступный мир.

И местом деятельности югославских преступных боссов стали Италия, Австрия, Германия и Швеция. В середине шестидесятых годов турки и югославы стали первыми иностранными рабочими, которые начали прибывать в более богатые северные страны, чтобы делать ту грязную работу, которую местные полагали недостойной себя.

Приход в любую страну новой многочисленной этнической общины несет с собой появление преступного мира этого этноса. Итальянская мафия прибыла в Нью-Йорк с итальянскими иммигрантами. Турецкие преступники пришли в Европу на плечах рабочих. Югославские поступили так же, но при этом они пользовались поддержкой и покровительством своего государства.

Белград получал двойную выгоду. Тысячи югославов нашли работу и каждую неделю отсылали заработанную твердую валюту домой. Как и в любом коммунистическом государстве, с экономикой дела в Югославии обстояли неважно, но регулярный поток твердой валюты позволял это скрывать.

Пока Тито противостоял Москве, США и НАТО не обращали внимания на происходящее в его стране. Более того, во время холодной войны он считался одним из лидеров Движения неприсоединившихся стран. Прекрасное Далматийское побережье на Адриатике превратилось в туристическую Мекку, обеспечивая дополнительный приток твердой валюты, благо солнце светило ярко, а вода оставалась чистой.

Тито установил в стране жесткий тоталитарный режим. С диссидентами или оппонентами не церемонились, но на улицах царил порядок. За соблюдением договора с преступным миром следила не столько полиция, сколько секретная служба, ведающая вопросами государственной безопасности, СГБ.

Она и диктовала условия. Бандиты, контролирующие и обложившие данью югославские общины за рубежом, могли возвращаться в Югославию. Там их никто не преследовал, и они этим пользовались. Строили виллы на побережье, особняки в столице.

Жертвовали приличные суммы в пенсионный фонд руководства СГБ. Иногда их просили кое-кого «замочить», не оставляя следов, и они, конечно, откликались на такие просьбы. Руководил всем этим несменяемый босс СГБ, толстый словенец Стан Доланч, при упоминании одного имени которого многих начинало трясти от страха.

Контролируемая полицией проституция и наиболее выгодные виды контрабанды тоже содействовали пополнению пенсионных фондов. Насилие, за исключением случаев, санкционированных государством, не допускалось. Молодой поросли разрешалось разве что сбиваться в банды, красть автомобили (только не у туристов) да драться между собой. Те, кого тянуло на что-то более серьезное, могли попробовать свои силы в других странах. А если кто-то не понимал этого, то для них имелась тюрьма, из которой редко кому удавалось выйти.

Маршал Тито выстроил стройную систему, которая, однако, могла функционировать лишь под его началом. В 1980 году он умер, и возведенное им здание начало рушиться.

В Земане, рабочем районе Белграда, у слесаря авторемонтной мастерской Зилича в 1956 году родился сын, которого назвали Зоран. С самого раннего детства мальчишка проявлял крайнюю агрессивность. Когда ему исполнилось десять, школьные учителя вздрагивали при упоминании его имени.

Но он обладал одним качеством, которое отличало его среди других белградских бандитов вроде Желько Ражнатовича, он же Аркан. Выделялся Зилич умом.

Бросив школу в четырнадцать лет, он сколотил подростковую банду. Они крали автомобили, дрались с другими бандами, пили, приставали к местным девушкам. После особенно жесткой разборки с другой бандой трое ее членов, избитые велосипедными цепями, несколько дней провели в реанимационном отделении, на грани жизни и смерти, и местная полиция решила, что с нее хватит.

Зилича привезли в участок, отвели в подземную камеру и резиновыми дубинками отделали до такой степени, что он не мог встать. Безо всякой злобы, просто чтобы Зоран Зилич серьезно отнесся к тому, что ему говорили.

Начальник полиции дал юноше добрый совет, а может, и несколько. На этот раз его услышали. Шел 1972 год, Зорану уже исполнилось шестнадцать, и неделей позже он уехал из страны. Не на пустое место. В Германии присоединился к банде Любы Земанача, фамилию тот взял по названию своей малой родины. Он тоже родился и вырос в Земане.

Земанач был одним из самых жестоких югославских бандитов. Умер не своей смертью, его застрелили в Германии, в вестибюле здания суда, но Зоран Зилич оставался с ним десять лет, постепенно поднимаясь в бандитской иерархии. Земанач сам говорил, что второго такого садиста, как Зилич, не встречал. Для тех, кто занимается рэкетом, умение внушить страх играет едва ли не самую важную роль. Зилич это умел, более того, ему нравилось давать показательные уроки.

В 1982 году Зилич ушел от Земанача и в двадцать шесть лет сформировал собственную банду. Возможно, между ними и началась бы война, но вскоре Земанач покинул этот мир. Последующие пять лет Зилич возглавлял свою банду, которая действовала на территории Германии и Австрии. Он прекрасно говорил на немецком и английском. Но в Югославии происходили важные перемены.

Никто не сумел заменить маршала Тито, которому слава героя партизанской войны с немцами и врожденная харизма позволили так долго сохранять единство федерации.

В восьмидесятые годы бурные перемены шли во всем мире, формировались новые государственные союзы, распадались старые. В Словении и Хорватии на севере, в Македонии на юге крепли сепаратистские настроения.

В 1987 году Зилич заключил союз с мелким функционером коммунистической партии, которого другие проглядели или недооценили. Функционер обладал двумя качествами, очень понравившимися Зиличу: абсолютной безжалостностью и дьявольской хитростью, благодаря которой соперники узнавали, что остались с носом, когда уже ничего не могли изменить. Зилич напрямую способствовал его продвижению наверх. После 1987 года он не раз и не два убирал оппонентов Слободана Милошевича.

К 1989 году Милошевич понял, что с коммунизмом далеко не уедешь и ставить нужно на крайний сербский национализм. Пригласил в страну не одного, а четырех всадников Апокалипсиса. Зилич служил ему практически до конца.

Югославия разваливалась. Милошевич выступал в роли человека, которому по силам спасти союз, но не говорил, что намерен сделать это посредством геноцида, этнических чисток. В Сербии, республике, на территории которой находился Белград, его популярность укреплялась верой в то, что он сумеет уберечь сербов по всей Югославии.

Но для этого следовало сделать так, чтобы сербы подверглись гонениям. А если хорваты и боснийцы не спешили наброситься на сербов, их следовало к этому подтолкнуть. Маленькая местная резня обычно заставляла представителей титульной национальности набрасываться на сербское меньшинство. И тогда Милошевич мог послать армию на защиту сербов. В роли провокаторов предстояло выступать бандитам, которые надели камуфляжную форму, взяли в руки армейские автоматы и превратились в военизированные отряды «патриотов».

И если до 1989 года югославское государство удерживало свой преступный мир за границей, то Милошевич пригласил бандитов в страну в качестве своих полноправных партнеров.

Как и многих второсортных функционеров, на волне перемен поднявшихся на вершину власти, Милошевича завораживали деньги. Числа со многими нулями действовали на него, как дудочка заклинателя змей на кобру. Для него деньги не означали предметы роскоши, которые он мог на них купить. До самого ареста он жил достаточно скромно. Просто он видел в деньгах непременный атрибут власти. Ко времени его падения, по подсчетам нового югославского правительства, он и его дружки украли у государства и перевели на свои заграничные счета примерно двадцать миллиардов долларов.

Другие, однако, не страдали скромностью. В том числе его отвратительная жена и одинаково отталкивающие сын и дочь.

Среди «полноправных» партнеров был и Зоран Зилич, который, можно сказать, стал его личным наемным киллером. Наличными Милошевич не расплачивался никогда. Зато предоставлял свободу действий в наиболее выгодных сферах бизнеса, как легального, так и криминального, с гарантиями абсолютного иммунитета. Дружки тирана могли грабить, мучить, насиловать, убивать, но полиция на все закрывала глаза. Милошевич создал криминальный режим, выдавая себя за патриота, и сербы и политики Западной Европы долгие годы ему верили.

Но, несмотря на жестокость и кровопролитие, ему не удалось удержать Югославию от распада, как не удалось создать и Великую Сербию. Словения отделилась, за ней — Македония и Хорватия. По Дейтоновскому соглашению в ноябре 1995 года ушла Босния, а к июлю 1999 года он не только потерял Косово, но и спровоцировал массированные натовские бомбардировки Сербии.

Как и Аркан, Зилич сформировал маленький военизированный отряд. Были и другие отряды. Парни Френки, возглавляемые Френки Стаматовичем, который, к слову сказать, был не сербом, а ренегатом-хорватом с полуострова Истрия. В отличие от шумного, любящего покрасоваться Аркана, которого убили в холле белградского отеля «Холидей инн», Зилич и его люди старались не светиться. Но в трех случаях во время боснийской войны он вел свою группу на север и насиловал, подвергал пыткам и убивал жителей этой несчастной республики, которую спасло только решительное вмешательство американцев.

В третий раз это случилось в апреле 1995 года. Если Аркан называл своих людей Тиграми и численность его отряда доходила до двухсот человек, то у Зилича были Волки, и за количеством он не гнался. В третий поход взял с собой одиннадцать человек. Все были отпетыми бандитами, за исключением одного. Зиличу требовался радист, и один из его Волков, у которого младший брат учился на юридическом факультете, сказал, что у брата есть друг, бывший армейский радист.

Брат передал этому парню предложение Зилича, и тот согласился пожертвовать пасхальными каникулами и пойти с Волками на север.

Зилич спросил, что это за человек. Воевал ли? Ему ответили, что нет, но три года прослужил в частях связи югославской армии и теперь готов к более активным действиям.

— Раз в него ни разу не стреляли, значит, и он никогда никого не убивал, — хмыкнул Зилич. — Что ж, эта экспедиция кое-чему его научит.

Отряд выступил на север в первую неделю мая, задержка произошла из-за поломки одного из советских джипов. Ехали через Пале, когда-то лыжный курорт, ставший столицей самопровозглашенной Сербской Республики, она занимала треть территории Боснии, зачищенной от хорватов и мусульман и теперь чисто сербской. Обогнули Сараево, когда-то столицу зимней Олимпиады, а теперь лежащее в развалинах, въехали непосредственно в Боснию и обосновались в Баня-Луке.

Оттуда Зилич совершал короткие набеги, избегая столкновений с моджахедами, выбирая в качестве целей беззащитные мусульманские общины.

14 мая они нашли маленькую деревеньку на склоне Власичского хребта, застали врасплох жителей, перебили всех, ночь провели в лесу, к вечеру 15-го вернулись в Баня-Луку.

Новый рекрут покинул их на следующий день, истерично заявив, что он должен возвращаться на занятия. Зилич отпустил его, предупредив, что лично отрежет ему член зазубренной кромкой разбитого стакана для вина и засунет в горло сначала член, потом стакан, если он не будет держать рот на замке. Парень ему не понравился. Во-первых, глупый, во-вторых, нервный.

Дейтоновские соглашения положили конец резне в Боснии, но зато начался сезон охоты в Косово. В 1998 году Волки Зилича действовали там, заявляя, что борются с Армией освобождения Косово, но на самом деле нападая на беззащитные отдаленные деревни.

Но Зилич никогда не забывал и о собственных интересах. Служба деспоту приносила высокие дивиденды. Его услуги оплачивались правом пренебрегать законом, дарованной президентом неприкосновенностью.

Огромные прибыли приносил ввоз в страну сигарет и духов, коньяков и виски, предметов роскоши. Этот рынок он делил с Ражнатовичем, единственным бандитом, который пользовался таким же влиянием, и несколькими другими. Даже со взятками полиции и политикам к середине девяностых Зилич стал миллионером.

Потом в сферу его интересов попала проституция, наркотики, оружие. Свободно владея немецким и английским, он куда легче в сравнении с теми, кто говорил только на сербскохорватском, налаживал связи с международным преступным миром.

Наркотики и оружие приносили особенно высокий доход. Скоро его состояние измерялось уже восьмизначными числами. Но он также попал в списки Американского агентства по контролю за распространением наркотиков, ЦРУ, Службы расследований министерства обороны (за торговлю оружием) и ФБР.

Ближайшие сподвижники Милошевича, награбившие несметные богатства, купающиеся в роскоши, наслаждающиеся властью, зажирели и потеряли бдительность. Они думали, что до скончания веков останутся у кормушки. Зилич — нет.

Он избегал банков, в которых югославская верхушка держала украденные миллионы. Практически все деньги тоже хранил за границей, но в банках, о которых в Сербии никто и не слышал. И внимательно наблюдал за первыми признаками конца кажущегося незыблемым режима. Он понимал, что рано или поздно на удивление близорукие политики Англии и Европейского союза раскусят Милошевича и скажут, что его время вышло. Это случилось благодаря Косово.

По большей части сельскохозяйственная провинция, автономный край Косово и Черногория — вот и все, что осталось у Сербии от бывшей Федеративной Социалистической Республики Югославии. В Косово проживали миллион восемьсот тысяч косоваров, мусульман, практически ничем не отличающихся от соседей-албанцев, и двести тысяч сербов.

Милошевич добрых десять лет сознательно притеснял косоваров, пока на территории края вновь не начала действовать однажды полностью уничтоженная Освободительная армия Косово. Стратегия использовалась та же, что и прежде. Давить, пока не лопнет терпение; дождаться локальных взрывов возмущения; объявить «террористов» вне закона; ввести войска, чтобы спасти сербов и «восстановить порядок». Да только тут НАТО заявило, что не допустит появления второй Боснии. Милошевич не поверил. Но на этот раз слова не разошлись с делом.

Весной 1999 года начались этнические чистки, проводимые по большей части оккупировавшей автономный край Третьей армией, которой помогала секретная полиция и полувоенные формирования вроде Тигров Аркана, Парней Френки, Волков Зилича. Как и предполагалось, более миллиона косоваров в ужасе бежали в соседние Албанию и Македонию. Милошевич на это и рассчитывал. Как и на то, что Запад приютит и накормит беженцев. Запад избрал другой путь. Начались бомбардировки Сербии.

Белград держался семьдесят восемь дней. На улицах все митинговали против НАТО. Но на кухнях сербы начали говорить, что обезумевший Милошевич губит страну. Известно, что воинственный настрой быстро исчезает, когда над головой рушится крыша. Зилич вовремя услышал разговоры на кухнях.

3 июня Милошевич принял условия Запада. Его вынудили их принять. Зилич понял, что это капитуляция, окончательная и бесповоротная. И решил, что пора уходить.

Бомбардировки прекратились. Война в Косово — тоже. Третья армия, практически не понесшая потерь от натовских бомбардировок, вышла из Косово вместе со всем тяжелым вооружением. Войска членов НАТО оккупировали автономный край. Оставшиеся в живых сербы побежали в Сербию, переполненные яростью. Только вектор этой ярости стал смещаться с НАТО на Милошевича. Сербы начали понимать, что именно он привел страну к краху.

Зилич все активнее переправлял остатки своих активов за границу, готовился к отъезду. Осенью 1999 года протесты только набирали силу.

В ноябре 1999 года на личной встрече Зилич умолял Милошевича организовать военный переворот, опираясь на верную армию, забыть про демократию и легальную оппозицию. Но Милошевич вращался в том мирке, где его популярность не уменьшалась.

Зилич ушел, не понимая, что столкнулся с феноменом, достаточно часто встречающимся в истории: когда человек, обладавший абсолютной властью, начинает ее терять, он, как по мановению волшебной палочки, лишается и многого другого. Храбрости, силы воли, проницательности, решительности, адекватной реакции на происходящее. К декабрю Милошевич перестал быть властью; он лишь цеплялся за нее. Зилич же закончил приготовления к отъезду.

Его состояние приблизилось к пятистам миллионам, ему было куда ехать. Аркана убили, потому что он позволил себе порвать с Милошевичем. На Караджича и генерала Младича, главного виновника резни в Сребренице, в Сербской Республике, где они скрывались, охотились, как на диких зверей. Других уже схватили, и им предстояло предстать перед трибуналом в Гааге.

Отметим здесь, что 27 июля 2000 года Милошевич назначил очередные президентские выборы на 24 сентября. Несмотря на все манипуляции с подсчетом голосов и отказ признать результаты голосования, выборы он проиграл. Толпа захватила парламент, и президентом стал другой человек. Новый режим прежде всего взялся за расследование периода правления Милошевича. Особый интерес вызывали политические убийства и пропавшие двадцать миллиардов долларов.

Бывший тиран поселился в своей роскошной вилле в пригороде Белграда. Жил там до первого апреля, когда президент Коштуница подписал приказ о его аресте.

Но Зоран Зилич к тому моменту давно уже покинул Сербию. Просто исчез в январе 2000 года. Начал новую жизнь в другом мире, где ни к чему прежние друзья, навыки, вещи. Зилич их и оставил.

Взял с собой лишь преданного телохранителя, здоровяка по фамилии Кулач. За неделю обустроился в новом жилище, которое готовил для себя больше года.

Из разведывательных ведомств различных стран лишь в одном обратили внимание на его исчезновение с политической карты Сербии. Никому не известный, глубоко засекреченный американец с интересом пометил для себя новое местожительство бандита.

Глава 12

Монах

От этого сна, кошмарного сна он никак не мог избавиться, сон не желал его отпускать. Ночь за ночью он просыпался с диким криком, мокрый от пота, его мать прибегала, чтобы обнять, как-то успокоить.

Собственно, тревожился и отец, потому что сын не мог или не хотел рассказать, что это за сон, но мать точно знала, что до возвращения из Боснии никакие кошмары его не мучили.

Сон от ночи к ночи не изменялся. Лицо в вонючей жиже, бледный круг с прилипшими к нему экскрементами, как человеческими, так и животных, крики о помощи, мольбы пощадить. Он понимал английский, так же, как Зилич, но для таких фраз, как: «Нет, нет, пожалуйста, не надо», переводчик и не требовался.

Но мужчины с жердями смеялись и вновь погружали лицо несчастного в нечистоты. Оно исчезало и появлялось вновь, пока Зилич не вогнал жердь в открытый рот и с силой не надавил на нее. И больше над поверхностью вонючей жижи лицо не появлялось. Вот тут он просыпался, с криком, в слезах, и успокаивался лишь в объятиях матери, которая шептала ему на ухо, что все хорошо, он дома, в своей спальне в Сеняке.

Но он не мог объяснить, что делал, в чем участвовал, полагая, что выполняет патриотический долг перед Сербией.

Его отец по ночам в спальню к сыну не заходил, заявив, что днем у него много работы, а потому он должен высыпаться. Осенью 1995 года Милан Раич первый раз пришел на прием к психоаналитику.

Дважды в неделю он посещал психиатрическую клинику на Палмотисевской улице, лучшую в Белграде. Но и первоклассные специалисты ничем не могли ему помочь, потому что он не решался на признание.

Облегчение, говорили ему, приходит с очищением, но для этого необходимо открыть душу, выговориться. Однако Милошевич по-прежнему крепко держал власть, но куда больше Милана пугали звериные глаза Зорана Зилича, увиденные в тот день в Баня-Луке, когда он сказал, что хочет уехать домой, в Белград. Куда больше пугали его слова, которые Зилич прошептал ему на ухо, на предмет того, что произойдет, если он откроет рот и сболтнет лишнее.

Его отец был убежденным атеистом, он вырос при режиме Тито и оставался верным слугой партии. Но мать сохранила веру, не порвала связь с Сербской православной церковью, составляющей восточную ветвь христианства с Греческой и Русской православными церквями. Не обращая внимания на насмешки мужа и сына, она многие годы каждое утро ходила на службу. В конце 1995 года ее стал сопровождать Милан.

И начал обретать покой, слушая проповедь, хор, вдыхая благовония, глядя на мерцающие свечи. В церкви, расположенной у футбольного поля, в трех кварталах от их дома, ужас, казалось отступал.

В 1996 году он завалил государственный экзамен по юриспруденции, вызвав гнев отца, который бушевал два дня. Но сын приготовил ему еще более горькую пилюлю.

— Я не хочу быть адвокатом, отец. Я хочу стать слугой Господа.

Потребовалось время, чтобы Раич-старший успокоился и смог поговорить со своим изменившимся сыном. Он признавал, что священник — это тоже профессия. Пусть не приносящая богатства, но уважаемая. Человек по-прежнему мог сказать с высоко поднятой головой: «Мой сын — церковнослужитель, знаете ли».

Он узнал, что стать священником можно лишь после долгих лет учебы, прежде всего в семинарии, но у его сына были совсем другие идеи. Он хотел уйти из мира, и немедленно. Хотел стать монахом, отвергнуть все соблазны, остаться наедине с собой и молитвой.

В десяти милях к юго-востоку от Белграда Милан нашел то, что искал. Маленький монастырь Святого Стефана в деревеньке Сланчи. В монастыре жили двенадцать братьев и игумен-настоятель. Работали на полях и в хлевах собственной фермы, принимали пожертвования от туристов и паломников, размышляли о вечном и молились. Желающие попасть в монастырь записывались в очередь, и перепрыгнуть из ее конца в начало не представлялось возможным.

Однако судьба вмешалась при встрече Раича-старшего с игуменом отцом Василием. Несколько мгновений они в изумлении смотрели друг на друга. Несмотря на окладистую черную бороду, в которую уже вплелись серебряные нити, Раич узнал в игумене Горана Томича, с которым сорок лет тому назад учился в школе. Игумен согласился встретиться с Миланом и обсудить его грядущее служение Церкви.

Отец Василий быстро понял, что на душу молодого человека давит огромный камень и вне церкви покоя ему не обрести. Не первый раз он видел таких людей. Указал, что не может сразу взять Милана в монахи, но добавил, что миряне иной раз на какое-то время приходят в монастырь ради духовного успокоения.

Летом 1996 года, когда война в Боснии уже закончилась, Милан приехал в Сланчи, чтобы выращивать помидоры и огурцы, лечить душу и молиться. Кошмары сниться перестали.

Где-то через месяц отец Василий мягко предложил Милану исповедоваться, и тот, шепотом, под горящей на алтаре свечкой, под взглядом человека из Назарета, рассказал игумену о том, что сделал.

Игумен несколько раз истово перекрестился и помолился: за душу юноши, погибшего в выгребной яме, и кающегося грешника, стоящего на коленях рядом с ним. Он предложил Милану пойти к властям и написать заявление на виновных в случившемся.

Но Милошевич оставался главой государства, а Зорана Зилича боялись как огня. И уж конечно, «власти» не посмели бы тронуть Зилича и пальцем. Зато, если бы Зилич сделал с ним то, что обещал, на это закрыли бы глаза. Так что Милан Раич никуда не пошел.

Зимой 2000 года появилась боль. Он заметил, что она усиливается, когда он справлял естественные потребности. Через два месяца рассказал отцу. Тот не слишком обеспокоился, но договорился в Центральной белградской больнице, чтобы сыну сделали необходимые анализы.

Белград всегда гордился самым высоким в Европе уровнем медицинского обслуживания, а Центральная больница по праву считалась одной из лучших. Милан трижды сдавал анализы, его осмотрели проктологи, урологи и онкологи. И наконец профессор третьего отделения пригласил Милана Раича в свой кабинет.

— Насколько я знаю, вы готовитесь стать монахом? — спросил он.

— Да.

— То есть вы верите в бога?

— Да.

— Иногда мне тоже хочется верить. Увы, не могу. Но сейчас вам придется испытать свою веру. Новости неутешительные.

— Говорите, прошу вас.

— У вас рак прямой кишки.

— Операбельный?

— К сожалению, нет.

— Процесс можно остановить? Химиотерапия?

— Слишком поздно. Я очень, очень сожалею.

Молодой человек посмотрел в окно. Его только что приговорили к смерти.

— Сколько у меня времени, профессор?

— Об этом всегда спрашивают, но ответить на этот вопрос невозможно. При соблюдении предосторожностей, особой диеты, радиотерапии… год. Чуть меньше, может, чуть больше. Если больше, то ненамного.

Шел март 2001 года. Милан Раич вернулся в Сланчи и рассказал о болезни игумену. Тот заплакал, потому что Милан стал ему родным сыном, которого у него никогда не было.

1 апреля белградская полиция арестовала Слободана Милошевича. Зоран Зилич исчез. По просьбе Милана его отец навел справки в полиции, где ему ответили, что самый известный и богатый бандит Югославии покинул страну более года назад и живет где-то за границей. Точного места никто не знал. Вместе с ним испарилось и его влияние.

2 апреля 2001 года Милан Раич нашел среди своих бумаг старую визитную карточку. Отправил в Лондон письмо по указанному на карточке адресу. Состояло оно из одной строчки:

«Я передумал и готов дать показания».

В Лондон письмо пришло через три дня, а двадцать четыре часа спустя, после звонка Стивену Эдмонду в Виндзор, провинция Онтарио, Следопыт прилетел в Белград.

Показания Милана Раича записывались на английском, в присутствии сертифицированного переводчика и нотариуса, который заверил и подпись Милана Раича, и подписи свидетелей:

«В 1995 году молодые сербы верили всему, что им говорили, и я не был исключением. Сейчас, конечно, все знают, что творилось в Хорватии и Боснии, а потом в Косово, но нас убеждали, что жертвы — изолированные деревушки и городки сербов в этих республиках, и я в это верил. Предположение, что наша армия в массовом порядке убивает стариков, женщин и детей, казалось немыслимым. Нам говорили, что такое творили только хорваты и боснийцы. А сербская армия защищала и спасала сербов там, где они были в меньшинстве.

Когда в апреле 1995 года один из моих однокурсников сказал мне, что его брат в составе небольшого отряда отправляется в Боснию и им нужен радист, я ничего не подозревал.

Я отслужил в армии радистом, но в боевых действиях не участвовал. Я согласился поехать с ними на весенние каникулы, чтобы помочь братьям-сербам в Боснии.

Когда я присоединился к остальным, со мной нас стало одиннадцать, то понял, что они крутые парни. Но решил, что вижу перед собой бывалых солдат, и отругал себя за избалованность и мягкость.

Выехали мы на четырех внедорожниках, двенадцать человек, считая нашего командира, который присоединился к нам перед самым отъездом. Только тогда я узнал, что он — Зоран Зилич, о котором я, конечно, слышал. В Югославии его все боялись, и, как потом выяснилось, не зря. Мы ехали два дня на север, через Сербскую Республику в центральную Боснию. Прибыли в Баня-Луку, которая стала нашей базой. Остановились в отеле «Босния», где спали, ели и пили.