Клэй (№3) - Запределье

– Достал? – спросил Шкчл. Листвень кивнул.

– Так иди же! Быстрей!

Но Васташи уже и не было в пещере: он мчался по тропинке, петлявшей по склону горы. Лепестки цветов облетали с него, пока он несся сквозь зной позднего лета. Он должен был успеть – пока холодные ветры осени не принесли с собой снег. Мелькание ветвистых ног подгонялось единственной мыслью: стоит ему остановиться, чтобы утолить жажду, свернуть не на ту тропинку, замешкаться в схватке со зверем или задуматься чересчур глубоко – и ему ни за что не поспеть вовремя. Он знал, что там, в конце этой немыслимой гонки, его ждет Смерть.

С Призом на руках Вилия гуляла по южному берегу озера. В доме было душно, а здесь, в лесу, после полудня обычно поднимался ветер. Впереди бежал Вуд, прокладывая дорогу в высокой луговой траве и проверяя, нет ли поблизости змей.

В последние недели Вилия старалась не думать о Клэе, но он все не шел из головы. Жизнь в домике Ивса оказалась вовсе не так тяжела, как ей представлялось вначале. Провизии хватало с лихвой, но Вилию не покидал злой дух одиночества, заставлявший ее беседовать с собою вслух, подолгу смотреться в маленькое зеркальце и тихо плакать по ночам.

Шагая вдоль берега озера, она почувствовала движение воздуха. На этот раз ветер налетел не с юга, а с противоположной стороны. Вилия смотрела на рябившуюся воду и ритмичные кивки цветов – желтых колокольчиков на зеленых стеблях. В глубокой синеве наверху плыли мягкие белые облака.

Наконец она позвала Вуда обратно. Пора было готовить ужин для себя и для собаки, но сначала придется покормить Приза, который рос не по дням, а по часам. Дожидаясь, пока Вуд, как всегда, пронесется мимо, она остановилась. Прошло несколько минут, но пес так и не появился. Вилия обернулась, чтобы позвать его снова, когда раздался мучительный звук, от которого у нее заныло сердце.

Вуд стоял у кромки воды: голова опущена, шерсть дыбом, хвост вытянут. Потом он вскинул голову и снова зашелся скорбным, леденящим душу воем. Проснулся и заплакал ребенок. Вилия прижала его к груди и бросилась к дому, не заметив, как висевшая на шее нитка с куколкой лопнула, и последний деревянный человечек упал в траву.

Старик-татуировщик в селении Слова сделал последний укол, заканчивая очередной узор на левой ягодице королевы. Рисунок, расположившийся над портретом Брисдена, изображал воющую собаку. Последняя капля краски – и королева взвыла сама. Значит, настало время отправляться в путь.

Шкчл обхватил труп за ноги, подтащил к озеру в центре пещеры и стал медленно, с шипением, погружаться в воду. Он слишком долго пробыл в чуждой среде, и теперь прикосновение воды к чешуйкам тела казалось блаженством. Увлекая за собой тело Клэя, он медленно ушел под воду.

***

Вилия сидела перед очагом в кресле с высокой спинкой, придерживая Приза на коленях правой рукой и заряженный пистолет – левой. Вуд, прекративший свои стенания лишь с наступлением темноты, лежал у ее ног на полу. Она что-то тихонько напевала, глядя на трепетание пламени. Клэй рассказывал ей, как временами ему что-то мерещилось в огне, и теперь Вилия пыталась разглядеть в оранжевом мерцании судьбу охотника. Пес то и дело скулил во сне и дрыгал лапами, словно бежал куда-то. Внезапно обгоревшее полено развалилось на части, и облако искр сложилось в портрет Клэя. С его именем на устах Вилия рванулась вперед, но не успела она опомниться, как видение пропало.

Листвень мчался сквозь чащу узловатых деревьев с висячими фонарями плодов. Ветви гнулись к земле под тяжестью круглых, блестящих шаров, запах которых привлекал сонмы насекомых. Наперерез Васташе бросилась лиса, чтобы не столкнуться, он подпрыгнул в воздух и приземлился, не прекращая бега. Сверху, в кронах деревьев этому трюку дружно зааплодировали обезьяны.

В мутных водах на дне водоема, между огромных черных цветов, укоренившихся клубнями в песчаном дне, Шкчл приступил к работе над телом Клэя. Все необходимые инструменты были под рукой – в футлярах из гигантских устричных раковин.

Для начала, чтобы тело не унесло течением, Шкчл за запястья и лодыжки привязал тело к длинным отросткам-усикам, росшим у корней черных цветов. Порывшись в футлярах, он выудил оттуда выпотрошенную рыбину с широко разинутым ртом – вместилище густой вязкой субстанции, мерцавшей ртутным блеском.

Запуская перепончатую руку рыбине в рот и зачерпывая пригоршню слизи, Шкчл брезгливо поморщился. Отставив руку подальше, словно она дурно пахла, он приблизился к пациенту. Когда каждый дюйм неподвижного тела был покрыт тонкой, препятствующей разложению пленкой, Шкчл зачерпнул еще горсть слизи и набил Клэю рот. Оставшееся вещество ушло на то, чтобы заткнуть остальные отверстия.

Теперь настал черед скальпеля из меч-рыбы, иголок из рыбьих костей и прочих хирургических инструментов, что когда-то были живыми организмами. Водяная мелюзга, сплошь челюсти и клыки, служила в качестве зажимов. Кромсались ткани, ломались кости, и из-за клубящейся красным облаком крови трудно было что-нибудь разглядеть вокруг.

Свернувшись калачиком, поджав ноги к груди и обхватив колени руками, душа Клэя помещалась внутри крошечного пузырька. Ни для чего здесь больше не было места, кроме голоса Па-ни-та, который рассказывал ему легенды Запределья. Все то, о чем она говорила, он ясно видел внутренним взором, а потому древняя чародейка не вдавалась в детали. Бесконечный поток слов завораживал, он был тем воздухом, которым Клэй дышал. Когда Па-ни-та заговорила о воле Запределья, он на мгновение потерял нить повествования, вспомнив домик у озера. Образы Вилии, Вуда и Приза возникли и исчезли – с тем чтобы вновь появиться на фоне жестокости и изящества, которые представляла собой история этого безбрежного края.

– Я умер? – спросил охотник.

– Ты ждешь весны, – ответил голос.

При этих словах Клэю привиделась Вилия в кресле перед камином, с ребенком на руках. Она смотрела прямо на него, и печаль в ее глазах всколыхнула в нем желание быть рядом. Но желание было невыполнимым, а потому мучительным, как комариный укус, который нельзя почесать.

– Теперь спи, – велела Па-ни-та.

– Постой… – возразил Клэй, но тут откуда ни возьмись прямо перед Васташей выросло поваленное дерево. Листвень споткнулся, упал, и тонкий прутик в глубине горла, на конце которого болтался пузырек с душой Клэя, ударился о жесткий растительный скелет. Охотник ушибся о стену своей тюрьмы и потерял сознание.

Васташа вскочил на ноги и снова пустился бежать. Миновав лесную опушку, он вылетел к освещенной луной пустыне, которую ему предстояло пересечь до восхода солнца.

В стенах форта Вордор ворона клевала останки плоти на шее Курасвани. Этим летом она каждый день прилетала сюда пировать на трупах солдат, не подозревая о том, что в мертвом мясе живет паразит, который уже сейчас капля за каплей высасывает из нее жизнь.

На заднем дворе Вилия каменным топором колола дрова. День был пасмурный, моросил мелкий дождик. Вуд с Призом лежали рядышком на одеяле. Малыш перевернулся на живот и, куда-то деловито пополз. Когда он добрался до края одеяла, Вуд осторожно сцапал его за сшитые матерью штанишки и оттащил в центр большого синего прямоугольника.

Шкчл трудился сутками напролет: соединял раздробленные кости, прижигал артерии разрядами электрического угря, ощупывая при этом труп палочкой-трезубцем, которую сжимал своими усами-антеннами. Там, где касались тела острия трезубца, вверх взвивались пузырьки воздуха.

Вытащив из футляра маленькую раковину, он кончиками перепончатых пальцев извлек оттуда извивающуюся желтую улитку – червячка с тоненькими рожками. Затем ногтем сделал надрез поперек обнаженного сердца человека и засунул улитку в мышцу. Покончив с этим, Шкчл водворил на место ребра и скрепил их с помощью тритона. Затем, наложив живые зажимы на лоскуты плоти, накрепко запечатал грудную клетку.

Когда тело Клэя снова обрело цельность, Шкчл обрезал побеги, удерживавшие его на месте. Подхватив охотника под мышки, обитатель глубин поплыл с ним вверх, над высокими трубчатыми цветами. Выбрав тот, что больше других подходил по размеру, он засунул Клэя в темное нутро бутона. Затем собрал лепестки вместе и связал наверху куском стебля.

На этом его работа была закончена. Прежде чем собрать инструменты, Шкчл взглянул вверх, на цветок-саван, прикидывая в уме время разложения стебля, покрывавшей тело слизи и улитки, чья жизнь, угаснув, даст жизнь Клэю.

Пожав плечами, Шкчл решил, что все это случится примерно одновременно. Складывая в устричные футляры свой инвентарь, он думал о том, знает ли большая змея, что беременна. Он представил себе голубую мембрану, преграждавшую вход в сад и усилием мысли отогнал ее от себя. А после подземными водами поплыл обратно, к внутреннему океану.

Старый татуировщик пружинистым шагом шел по оазису в пустыне. В самом сердце девственного леса, на поляне, под деревом с широкими листьями, он нашел следы кострища. Припав к земле, он приблизил лицо к обгоревшему дереву. Там, в горстке углей, он учуял слово, означавшее Клэя.

Племя бешанти охватила эпидемия кошмаров. Слишком много воинов видели во сне Миснутишула, изрыгающего тот ядовитый бред, которым заразил его Брисден. На совете решено было сжечь форт Вордор дотла и стереть из памяти само его существование.

На другом конце пустыни Васташа бежал по осыпающимся развалинам древнего города. Руины зданий до сих пор имели сходство с человеческими головами:

двери – рты, окна – глаза, дымоходы – тульи причудливых шляп… Когда поднимался ветер, эти прогнившие каменные головы гулко шептались, и Васташе казалось, они сплетничают о том, что ему никогда не добраться до Рая.

Форт Вордор горел, ворона летела на север, Вилия звонко смеялась детскому лепету сына, татуировщик шел по берегу моря, глядя на далекий остов старого корабля, выброшенный прибоем на дюны.

Историю о сотворении мира душа Клэя услышала на всех языках сразу. Больше всего она походила на ужасно запутанный анекдот про птицу, рыбу, дерево, змею, мужчину и женщину, и вся соль (он знал это, хотя все это было вечность назад) заключалась в высиживании яиц.

Лето от собственного зноя сморило в сон, и теперь оно дремотно брело сквозь голубые дни и холодные ночи. Эта летаргия замедляла бег Васташи, он словно бежал по дну океана. Однажды в полдень он на минуту остановился, чтобы напиться из зеленого пруда с оленьим скелетом на берегу. А когда поднялся, чтобы продолжить путь, и вода стекла по листьям лица, он почуял его – близкую гибель лета.

Позже, в тот же день, Васташа миновал устье пещеры. Будь у него время остановиться и заглянуть внутрь, он обнаружил бы там останки мастера Скарфинати, который в своем добровольном изгнании открыл секрет бессмертия – и покончил с собой, перерезав горло бритвой.

***

Шкчл плыл в стремительном подземном потоке, когда решил остановиться и перевести дух. Сунув перепончатые лапы в расщелину, он позволил воде струиться мимо. Однако не успел он как следует отдохнуть, как в спину ему ударилось что-то острое. Извернувшись, Шкчл ухватил предмет, прежде чем тот унесло течением.

«Это еще что такое?» – недоумевал он, разглядывая находку. Это было какое-то приспособление – длинная палка с куском лесы и опасным крючком на конце. Круглая катушка с намотанной леской совсем сгнила.

– Жалкие человеческие штучки, – пробормотал Шкчл себе под нос – Самый поганый мусор.

Он разжал лапы, и удочку тут же подхватило течением.

– Чтоб им всем, всем до единого, висеть-болтаться на такой штуковине, – сердито проворчал он, и слова умчались вверх пузырьками, которым еще много дней не суждено было всплыть на поверхность.

Однажды ночью, когда Призу не спалось, Вилия взяла его из кровати, завернула в одеяльце и села у очага. Подбросив в огонь нарубленных днем поленьев, она устроилась в кресле. Малыш не спал, но и не кричал, а только лепетал что-то на своем детском языке.

От звука его голоса проснулся Вуд. Поднялся, сходил в соседнюю комнату и вернулся с книжным переплетом.

Вилия улыбнулась и вспомнила тот день в их старом доме, когда, вернувшись с прогулки, она застала Клэя за чтением пустой книги. Вуд положил кожаный переплет ей на колени и снова свернулся у ног женщины, не сводя с нее глаз. С той ночи Вилия начала рассказывать историю своей жизни:

– Я родилась в городке Белиус, что в западной провинции…

Приз сразу затих, и пес уснул раньше, чем Вилия закончила рассказ о родителях. Но она продолжала говорить и дошла до своего первого школьного дня.

Было все так же тепло, но ночами стало подмораживать, и листья на кончиках из зеленых превратились в красные. Гигантская змея думала о смене времен года, а тем временем у нее внутри росла кладка яиц. Двадцать близнецов в твердых белых скорлупках – двадцать извилин, которые покинут пещеру и разбредутся, чтобы сплести паутину разума, расширив сознание Запределья. С каждой весной они будут множиться и тянуть эту сеть все дальше, пока дебри вновь не осознают себя до последнего дюйма. Так же как Клэй, каждый маленький Сиримон лежал, свернувшись, в пузырьке и слушал легенды Запределья.

Татуировщик нашел то, что осталось от дома Олсенов. Обгоревшие бревна источали запах слова, которое означало «Клэй». Издалека, не смея ему мешать, за ним наблюдали бешанти. Под почерневшими дощечками ящика, полного земли и бурых хвоинок, он обнаружил пару крошечных фигурок, изображавших молоденьких девушек. Старик взял их в ладонь и сунул в кожаный мешочек, болтавшийся у него на поясе.

Укрывавшие руки и ноги Васташи листья вскоре должны были сменить окраску. Все цветы давно с него облетели, и теперь на их месте появились лиловые ягоды. По ночам летучие мыши, с безупречной акустической точностью отыскивая его в темноте, жадно набрасывались на эти сладкие плоды. Днем за ними спускались с неба стаи перелетных воробьев. Васташа бежал и днем, и ночью, донимаемый ненасытными крылатыми разбойниками, и боль каждой потери была как укол костяной иглы татуировщика, как удар уносимой стремительным течением удочки.

Ворона, чье зрение ослабло, клюв размягчился, а перья повыпадали от той заразы, которую она подцепила на трупах Курасвани и его людей, однажды утром изменила маршрут и полетела сквозь Запределье одной из тех заповедных троп, где нет ни времени, ни расстояний.

Ветром бегущих мимо лет и миль ее несло над головами других мерцающих существ, спешащих куда-то вдаль. Из вороньего хвоста выпало на лету и устремилось вниз черное перо. Планируя, оно яркой идеей вонзилось в голову Скарфинати, который проходил тут когда-то давно. Сияющая фигура мастера рассыпалась, будто стекло под ударом молота, в тот самый миг, когда годами позже он поднес к своему горлу бритву. В настоящем времени его уже не существовало.

***

Цветы на лугу отцвели, и трава из зеленой стала пшеничного цвета. После полудня, когда солнце пробилось сквозь прорехи в громадах облаков и колоннами света спустилось вниз, все пространство до озера и дальше к лесу превратилось в струящееся море золота. Из леса на пастбище вышли стада косматых шестилапых бегемотов с вытянутыми головами, широкими ноздрями и тупыми мордами.

Поначалу Вилию пугали их размеры, но вскоре выяснилось, что звери боятся ее еще больше. Вуду ужасно нравилось носиться среди этих неуклюжих созданий, сбивая их в аккуратные группы. Пес бешено лаял, словно отдавал команды, и бегемоты с несвойственной им торопливостью повиновались. Эти робкие гиганты пробыли на озере неделю, потом сбились в кучу на южном берегу, а однажды утром, проснувшись, Вилия обнаружила, что они исчезли.

Подводный цветок с хранящимся в нем телом Клэя начал меняться. Крупные нежные лепестки затвердели, податливые волокна стали жесткими и грубыми. Длинный стебель с каждым днем сгибался все ниже и ниже.

Тревожные мысли гнались по пятам за Васташей сквозь чащу высоких деревьев, чьи круглые листья кружились вокруг желтой метелью. Он чувствовал, что силы оставляют его. Каждый шаг теперь давался древесному человеку с заметным усилием, но стоило ему остановиться, как, подгоняя его, за пятки начинал кусать страх неудачи. Листья на теле Васташи порыжели на кончиках, а один или два стали ржаво-коричневыми. Завитки зеленых волос высохли, оставив после себя лишь короткую щетину.

«… и мы рука об руку пошли за здание мэрии, и звуки скрипки летели нам вслед в темноте. Мы укрылись под плакучей ивой, что росла у бронзовой статуи грозного рогатого бога, Белиуса, и там Кристоф, твой отец, в первый раз поцеловал меня», – закончила Вилия. Закрыв пустой книжный переплет, она сидела, уставившись в огонь. Ночи становились все холоднее, а одиночество – все мучительней. Вилия подумала о Клэе и решила, что если он не вернется, весной она попытается выбраться к морю сама.

Чтобы окончательно не захлебнуться отчаянием, Вилия принялась мысленно составлять список дел на завтра: постирать белье, наколоть дров, принести воды, подмести пол, сварить обед… Она прислушалась к шумной возне старой вороны, поселившейся в щели под крышей. Птица дышала хрипло и тяжело, по ночам этот звук походил на чей-то далекий свист. Когда Вилия заснула, шумное воронье дыхание превратилось в ее сне в напев скрипки.

В своих снах Клэй гулял с Арлой Битон по ночным улочкам Анамасобии. На перекрестке им приветственно махнул рукой Батальдо, и они зашли в распахнутые двери трактира, где Фрод Гибл разливал за стойкой пойло.

– Я слышала, вас убили в Запределье, – сказала ему Арла.

– Всего лишь слухи, сударыня, – ответил Клэй. Лицо девушки скрывала зеленая вуаль.

– Что же с вами произошло? – спросила она.

– Я был заперт в трюме корабля, в кубе нетающего льда, – объяснил Клэй. – Нет, постойте, это был не я. – Когда он обернулся, перед ним была Анотина. – Это была ты!

– Нет, Клэй, это была я, – сказала Вилия Олсен, беря его за руку, и повела прочь из города – в луга, где возле озера стоял маленький бревенчатый дом.

Шкчл добрался наконец до внутреннего океана, где его встретили соплеменники.

– Есть надежда? – спросил их предводитель. Усталый путник пожал плечами и взглянул вверх, туда где в полумиле над ними катились волны.

– Давайте-ка лучше поедим, – предложил он.

Пошел снег – легкая белая пудра, присыпавшая луг и выбелившая голые ветви деревьев на краю леса. Зрелище было чудесное, но оно парализовало сердце Вилии ужасом, словно это был знак, что Смерть уже в пути.

С крупными проплешинами в побуревшей листве, сквозь которые просвечивали голые прутья, Васташа, согнувшись в три погибели, шагал по ледяной пустыне – последней преграде на своем пути.

***

Сиримон прополз сквозь отверстие, где прежде всегда была голубая мембрана, и обернулся вокруг озера кольцом. По прошествии трех дней змея погрузилась в спячку – до самой весны.

Запасшись впрок ягодами и личинками, ворона съежилась в дыре под крышей, в своем гнезде из сухой травы. Из-за болезни мысли у вороны путались, и ей казалось, будто маленький резной человечек, которого она нашла на лугу – ее птенец.

Васташа, хромая, плелся по Райской долине, что в самом сердце Запределья. Его правая нога усохла, левая рука и вовсе отвалилась и осталась валяться на окружавшей это сказочное место ледяной равнине. Среди совершенных по форме деревьев порхали бестелесные огоньки. Больше всего на свете Васташе хотелось лечь и заснуть вечным сном, но, прошагав по зачарованной долине всю ночь напролет, с первым светом утра он завидел вдали Истинный цветок. Ослепительные лепестки широким кругом расходились из центра – средоточия абсолютного мрака. Под тяжестью цветка стебель сгибался к земле под правильным углом, а зияющая сердцевина казалась широким тоннелем.

Древесный человек из последних сил устремился к цели. Теряя на бегу сухие ветки, Васташа мчался к цветку. Но вот огоньки его глаз потухли – лишь две тонкие струйки дыма из пустых глазниц повисли в воздухе. В миг, когда жизнь ушла из него, он прыгнул и, взвившись в воздух, распался на шуршание сухих ветвей и мертвых листьев. Голова вместе с шеей влетела прямо в разверстую сердцевину цветка, и крошечный пузырек с душой Клэя погрузился в растительное лоно.

Когда раздался стук в дверь, Вилия вскрикнула от неожиданности. Положив ребенка, она схватила заряженный пистолет, который всегда держала наготове.

– Клэй? – окликнула она. – Это ты?

– Гость, – отозвался незнакомый голос. Оставив Приза, Вуд подошел к двери и принюхался. Потом замахал хвостом и дружелюбно гавкнул.

– Кто ты? – спросила женщина.

– Друг, – ответил голос. Вилия решилась.

– Входи, – сказала она, взводя курок.

Дверь отворилась, и в дом вошел татуировщик.

Запределье заснуло в скорлупе из снега и льда. Спали и гигантская змея, и ворона, и демоны в лесу, и Клэй. Даже бешанти теперь спали спокойно. В последние часы осени, во время грибной церемонии, Миснутишул явился в последний раз, и пока его дух витал под потолком хижины, разговаривал исключительно на родном языке. Наконец-то племя вздохнуло спокойно: им удалось спасти его душу.

Увидав старика, Вилия с первой минуты поняла, что бояться нечего. Он оказался отличной нянькой для Приза и, несмотря на сгорбленную спину и неторопливость движений, мог охотиться, даже невзирая на колючий ветер и глубокий снег. К удивлению Вилии, он прекрасно знал ее родной язык, но еще удивительнее было другое: старик, похоже, умел разговаривать и с ребенком – понятным ему лепетом, и с собакой – негромко и тоненько подвывая. Временами, когда он стоял посреди кружащейся снежной крупы, Вилии казалось, он беседует с самой землей.

Каждый вечер после ужина он уговаривал ее взять пустую книгу и прочесть несколько страниц из повести ее жизни. Иногда старик сам развлекал хозяев, бросая в огонь щепоть какого-то порошка из мешочка на поясе. Восставая из пламени, в комнате оживали дымные картины. Однажды вечером старик вызвал из огня розовую пантеру: прежде чем растаять в воздухе, хищница сцепилась с Вудом в неравной схватке. Он заставил ребенка в первый раз по-настоящему рассмеяться. Вилии ужасно хотелось спросить у него про Клэя, но было страшно услышать ответ.

Старик долго уговаривал Вилию позволить ему сделать Призу татуировку. Это, объяснял он, исключительно для блага малыша. Когда мать наконец кивнула в ответ, он вытащил свои инструменты и принялся за работу. Кровь ручейками сбегала по лицу ребенка, но он улыбался на протяжении всей процедуры. Когда все было закончено, над левой бровью Приза появился силуэт летящей вороны.

– Мальчик будет знать язык птиц, – объяснил старик, складывая инструменты.

Порывы холодного ветра заметали снегом широкий луг. Снег покрыл обугленные развалины форта Вордор и засыпал вход в пещеру, где спала гигантская змея. Уныние безбрежной белизны, усиливаемое подвыванием ветра, прерывалась лишь искоркой Истинного цветка в самом сердце Запределья.

…Потом снова белое, еще и еще – пока видение чуть не прервалось, когда охранник в коридоре кашлянул и прочистил горло. Когда я вернулся, снег перестал, ветер перешел в еле слышный шепот, а из-под ледяной корки выпростались островки земли. Вот уже сквозь ребра капитана Курасвани прорастает лезвие травинки, и я знаю: пришла весна.

В лесах на юге захлопали крыльями и защелкали хвостами разбуженные голодом демоны.

Змея отложила яйца и восемнадцать из двадцати детенышей вылупились.

Ворона под крышей, окончательно выжив из ума и практически потеряв оперение, все еще боролась со смертью ради заботы о своем слабеньком, молчаливом отпрыске.

Приз произнес свое первое слово: «Ву-у» – что явно относилось к черному псу.

Последний жгут, скреплявший мертвый цветок с телом охотника, распался и уплыл. Лепестки развернулись и выбросили обмазанный серебристой слизью труп в подземный поток.

В земном Раю Истинный цветок выплюнул облако пыльцы – так курильщик откашливается после крепкой затяжки, щекочущей горло. Среди повисшей в воздухе сверкающей паутинки семян была и частица Клэя. Внутри своей бесконечно малой темницы он был разбужен голосом Па-ни-та. «Уже скоро», – шепнула она, когда ветер подхватил его, подбросил высоко вверх над ледяной пустыней и понес на юг.

Улитка в сердце охотника растворилась почти полностью, и теперь, благодаря впитанной в себя энергии, мышца сокращалась самостоятельно, пока тело стремительным подводным течением влекло вперед.

– Вот так, – закончила Вилия, – я и оказалась в Запределье.

Сгнивший остов корабля, столько лет дрейфовавший по водам внутреннего океана, наконец развалился совсем, и куб нетающего льда опустился вниз, на песчаное дно.

После целого дня блужданий по лесу, старик вернулся с горстью тонких корявых корней. Вилия смотрела, как он методично и кропотливо изрубил их каменным ножом на мелкие кусочки.

Поток воды почти полностью смыл с кожи Клэя серебристую слизь. Осталась только тоненькая пленка, закрывавшая ноздри, да прозрачный пузырь, предохранявший от воды открытый рот. Медленно и постепенно охотник всплывал вверх, к брезжущему вдали свету.

С севера прилетел ветер, а вместе с ним – и пузырек с душой Клэя. Кувыркаясь в воздухе, он столкнулся с клочком зеленой материи, вуаль скрутилась в шар и резко, как удар хлыста, развернулась. Когда острый кончик ударился о семечко, оно стало резко терять высоту и полетело прямо к земле.

Задвинув кресло в угол комнаты, старик встал на сиденье и поднес ко рту трубку, набитую порошком из нарубленных накануне корней.

– Пора, – скомандовал он, и Вилия шагнула к нему с короткой веткой, зажженной от очага. Встав на цыпочки, она опустила тлеющий конец в трубку. Старик обхватил губами мундштук, и вскоре седую голову окутало сизое облачко. Он втянул его в легкие и, целясь в трещину на потолке, выпустил тугую струю дыма.

Тело всплыло на поверхность озера и вскоре прибилось к берегу.

Восемнадцать разбитых скорлупок – и столько же осклизлых следов на рыхлой земле зазмеились прочь от пещеры, в гущу дебрей.

Ворона боялась дыма. Сграбастав «птенца» мягким губчатым клювом, она выбралась из сухой травы, которая верой и правдой служила ей всю зиму, и вылетела навстречу смерти. Покружив бестолково в воздухе, она выронила свою ношу и рухнула в озеро.

Пока семечко Истинного цветка медленно опускалось вниз, мимо пролетела в воздухе деревянная фигурка. Резной человечек угодил Клэю прямо в лоб – туда, где синел на коже силуэт свернувшийся змеи. Удар заставил охотника вздрогнуть всем телом, а бешено бьющееся сердце – войти в нормальный ритм. Грудь расправилась для вдоха, разорвав остатки пленки, и семя влетело в правую ноздрю охотника.

– Иди к двери, – сказал старик, слезая с кресла. Вилия прошла через комнату и вышла на крыльцо.

На лугу, вокруг упрямых островков залежавшегося снега, пробивалась из земли зеленая трава. А на берегу озера стоял Клэй – голый и дрожащий от шока.

– Это он! – вскрикнула Вилия и бросилась в спальню за одеялом. Вуд тоже выскочил из дома. Старик подхватил ребенка с одеяльца на полу и с улыбкой направился к озеру. Вилия обогнала его и подбежала к охотнику первой.

– Где ты был? – воскликнула она, набрасывая на Клэя одеяло и обнимая его за плечи, чтобы оно не свалилось. По тому, какой отсутствующий был у охотника взгляд, она решила, что тот побывал в Раю. – Что с тобой случилось?

Клэй замычал в ответ, но так и не смог выговорить: «Умер».

Раствориться в глуши

Последние два дня были настоящей круговертью событий – не столь приятных, сколь ужасающих. Единственное утешение я находил в том, что центром этой воронки был ваш покорный слуга. Господа присяжные заседатели! Я предстал перед судом, и поскольку завтра вы вынесете свой окончательный приговор, сегодня я счел за лучшее вернуться к работе и совершить еще одно путешествие в Запределье. По мнению Фескина, у обвинения больше шансов, хотя почти все улики косвенные. Однако и он, и я надеемся, что завтра я выйду из зала суда свободным человеком.

Стражник в коридоре храпит, как бородавочник, поэтому я спокойно ввел себе оставшуюся дозу красоты. Какое же это облегчение после безумия последних дней! Но прежде чем бросить свое бренное тело в камере и отправиться в дебри на поиски Клэя, я еще на несколько минут отвлеку вас рассказом о том, что произошло на суде.

Фескин уговорил констебля, что заковывать в кандалы меня не нужно, и тот милостиво согласился. Впрочем, для того, чтобы препроводить меня в зал суда, ко мне приставили не меньше десятка типов с ружьями… Наутро после первого, самого прискорбного дня моего заключения, мой вечно дремлющий страж повернул в замке непомерно большой ключ. Шагнув на свободу из зарешеченной кельи, я сам себе напомнил Клэя, заново родившегося в глуши Запределья. Но стоило мне расправить затекшие крылья, как все десять ружей разом вскинулись, как по команде. Если бы у этих кретинов хватило ума спустить курки – как пить дать, они перестреляли бы друг друга.

Накануне мой адвокат Фескин уговорил меня облачиться в одежду, и теперь, с достоинством вышагивая по залу суда меж двух рядов скамей, я чувствовал, что выгляжу великолепно. Мимоходом задавшись вопросом: кто из этой почтенной публики нынче ночью был в той толпе, что под окнами камеры требовала моей немедленной казни, – я повернулся и улыбнулся всем и каждому. Эмилия вместе с матерью сидела где-то на галерке. Девочка помахала мне рукой, я ответил ей тем же.

Обвинитель был, что называется, истово верующий – желчный заморыш по прозванию Джасвет Фрабон (и какая мать способна одарить своего сына таким имечком?). На нем был коричневый, лоснящийся дешевизной костюм. Волос у этого типа явно недоставало, хотя три жидкие космы, зачесанные на лоб, призваны были убедить присутствующих в обратном. При одном взгляде на него становилось ясно: он слишком благочестив, чтобы есть. Желтые ногти, желтые зубы, кожа цвета бледной поганки…