Ифтах и его дочь

      "И тут поднялась Дебора, судья, мать Израиля, - пел Яшар. - Она поставила Барака военачальником и разослала гонцов по всей стране. На рынках затрубили в трубы, на водопоях - в бараньи рога. Мужчины Израиля услышали призыв и взялись за копья. Они спустились вниз - всадники, тяжело и легко вооруженные князья, вожди кланов и крестьяне. В долине собрались люди Эфраима, Биньямина, Махира, Нафтали. Однако род Реувена остался на пастбищах, слушая, как мычат и блеют стада. И Гилеад остался на своем берегу, лениво думал и предавался мечтам. И пришли цари Канаана, и начался бой у Таанаха и у вод Мегидоса. Они не добыли ни серебра, ни рабов. Появился Господь. Могущественный, он спустился с Сеира. Земля задрожала, небо зашаталось, тучи столкнулись, и горы закачались перед ликом Господа... Наступило утро. Eщё бледнели звезды, но своим угасающим огнем они воевали против Канаана. Струился ручей Кишон и воевал против Канаана, затопив страну Канаан. И мелькали копыта убегавших лошадей. Лошади ржали, потеряв своих всадников.
      И побежал с поля боя военачальник Канаана Зиссера. Он пришел в лагерь бродячих кенитов и укрылся в палатке одной из женщин. Благословенна будь Яэль, благословенна среди всех женщин! Он потребовал молока, она дала ему жирное молоко в красивой чашке. "Приляг, - сказала она, - не бойся". И он лег на постель. Eё рука потянулась за колышком палатки, за колышком и молотком. Она ударила Зиссеру и раздробила ему голову... Он лежал у eё ног; там, где собрался отдохнуть, теперь он лежал мертвый.
      Мать Зиссеры ждет у окна. Смотрит сквозь решетку. Почему не возвращается домой его повозка? Почему не слышно цокота копыт его упряжки?.. Eё утешает мудрейшая из женщин: "Они делят добычу, они богаты... По одной, а то и по две наложницы на каждого, дорогие одежды для Зиссеры, драгоценные платки - два, три для нашей госпожи...". Пусть так погибают все твои враги, Господи!"
      Затаив дыхание, мужчины и женщины слушали песню, сгорая от стыда за Гилеад, оставшийся на своем берегу, стыд, впрочем, вскоре сменился восторгом. Они восхищались кровавым величием Господа и не могли больше сидеть тихо, их сердца рвались в гущу битвы и смерти. Вслед за Яшаром они повторяли строфы, в которых звучали страх и великолепие. Они громко выкрикивали слова, в которых слышались дробные звуки скачки, испуганное ржание лошадей: "Дахарот, дахарот абирав...".
      Песню слушал Эмин. Взволнованный близостью существ, которых он почитал больше всех - Ифтаха и Яалы, он растворялся в ощущении предстоящей битвы. Мысленно, хриплым голосом Ифтаха, он отдавал приказы своему отряду, летел на своей боевой повозке и так же, как Ифтах, задирал вверх подбородок... Песню слушала Ктура. Пение Яшара доставляло ей удовольствие, хотя она знала, что эти стихи оторвут от нeё Ифтаха, бросят его на страшную войну с Милькомом. Но против eё воли предчувствие битвы рождало в ней необъяснимое радостное возбуждение... Песню слушала Яала. И воспринимала ее, песню во славу Деборы, так, будто бы она посвящалась отцу. Ей виделся образ Ифтаха: вот он - в судейском кресле, он - властелин пустыни... Вот он сражается с врагами в битве... Перед ней возник образ Бога, великого в своем триумфе. Он вселяет страх в сердца врагов, объяты ужасом мощные тела вражеских коней... Все смешалось в eё воображении, складываясь в единую героическую картину. Песня терзала eё душу. Она подпевала, неистово что-то выкрикивала, пританцовывала, притопывала...
      Восторг охватил всех. Захваченные песней люди стали как одержимые. Все участвовали в действии: кричали, вскакивали, танцевали.
      - Не хотим больше сидеть в горах без дела! - выкрикнул кто-то громким голосом. - Хотим померяться силами с Аммоном! Веди нас против Аммона, Ифтах!
      - Веди нас против Аммона, Ифтах! - подхватили остальные.
      Толпа, включая женщин и детей, была охвачена единым порывом. И крики людей отзывались в горах эхом. Лес ожил, закричали птицы, им вторили разбуженные громкими звуками звери. Вся страна Тоб взывала: "Веди нам против Аммона, Ифтах!"
      Сначала Ифтах сопротивлялся песне. Он не хотел, чтобы его одурачили красивые стихи, тем более такие, в которых воспевалось торжество Эфраима. Нет, он не боялся раствориться в воинственном восторге... Ифтах увидел, как слушает песню его дитя, его Яала. Её переполнял Господь. Она была одержима Богом... Ифтах почувствовал, как сжалось его сердце от безграничной нежности, он словно стал с ней единым целым.
      А певец пел о том, как Яэль убила Зиссеру колышком палатки. Яэль и Нала... Обе - дикие козы, газели. Родственные души. Яала - мягче, но суть их обеих - одна. Ифтах чувствовал, как таял холод его рассудка, как возникали в его голове смутные картины. Были ли Яала и Яэль единым целым?.. Он содрогнулся. Смогла ли бы Яала ударить своего Мешу колышком палатки?..
      Певец запел новую песню. Прежние образы исчезли. Теперь Ифтах всей душой жил в песне. Его поглотило чувство боевого триумфа. И не легендарный герой Гидеон, известный драчун и вояка, выходил на поле сражения. Это Ифтах стал Гидеоном... Он слышал голос Господа, который кричал ему вслед: "Благословляю твой меч!"
      "Веди нас против Аммона, Ифтах!" - бушевала толпа. Ифтах широко улыбнулся. "Я сам хочу этого", - пела его душа.
      Он был очень одинок в последнее время. Его обуревали думы и сомнения. Теперь холод одиночества отступил. Он стал единым целым со своим войском и племенем. В нем возникло чувство благодарности к певцу. Ифтах восхищался им, высказавшим то, что наполняло его грудь.
      Однако ночью к Ифтаху вернулись сомнения. У него eщё был выбор. И он не хотел оказаться обманутым. Должен ли он оставлять без внимания град бесстыдных насмешек, которыми осыпал его певец, человек из рода Эфраима? Нет, Ифтах не позволит шарманке и старой песне дурачить себя. "Разве мы все - не евреи?" - снова услышал он вкрадчивый голос царя Нахаша и почувствовал, что Нахаш ближе ему, чем кровные братья... Но тут в ушах опять зазвенели строфы песни, прозвучали крики его людей: "Веди нас против Аммона, Ифтах!.." Он не мог уснуть. Стихи и возгласы толпы сменялись в его голове трезвыми доводами рассудка.
      На следующий день он подарил певцу Яшару красивый кувшин, дорогое одеяло и сказал:
      - Ну, а теперь убирайся скорее из моего дома, ты, человек, воспевающий позор моего рода. Ты - великий певец, твоя песня тронула меня. Но... Eщё немного, и я ударю тебя, твоя борода покраснеет от крови...
      III
      Авиам лежал на циновке в темном, затхлом шатре Господа. Он был болен, изнурен тяжелым путешествием и с неприятным чувством позволил Шамгару ухаживать за собой.
      Он снова и снова обдумывал итоги поездки. Он был готов к сопротивлению, но не ожидал, что Ифтах был так связан преступным союзом с Аммоном. Богохульные речи этого гордеца сначала внушили ему мысль самому поехать с просьбой в Эфраим.
      Но, чем больше он об этом думал, тем труднее казалась ему эта поездка. Просить о помощи священника из Шило, высокомерного Элиада, главного врага! Священники из Шило и с ними, к сожалению, весь западный Израиль смеялись над его, Авиама, святыней. Они не признавали шатер Господа здесь, в Мицпе; они хвалились, что владеют ковчегом Господа, сопровождавшим сыновей Израиля по степям и пустыням. Но этот ковчег в Шило был поддельным, а истинный знак союза рода Иосифа с Богом стоял в шатре Авиама. И теперь он должен был ехать в Шило!
      Время шло. Авиаму нужно было срочно собираться в дорогу. Чтобы предотвратить новый сговор Ифтаха с Аммоном, важно eщё до зимы уверить его, что Эфраим окажет поддержку. Однако священник чувствовал, что не осилит вторую трудную поездку. Стоит, пожалуй, доверить щекотливую миссию надежному послу. Но где найти авторитетного человека, бесконечно преданного Авиаму?.. И он выбрал прежнего судью, сына судьи Гилеада, ученого, наивного, твердого в вере Шамгара.
      Он разжевал и вложил ему в рот точные слова послания. Дал указание рассказать первосвященнику Шило обо всех бедах Гилеада, но прямо не обращаться к нему за помощью. Просьбу послать в Мицпе способных носить оружие людей Авиам хотел сформулировать сам. Он взял глиняную дощечку, свиток и начал писать. Он писал как священник священнику, без обиняков рассказывая о проблемах, возникших из-за своевольного характера Ифтаха. А в конце попросил у мудрого господина и брата из Шило помощи и совета. Он обстоятельно наносил на поверхность листа знаки, перечитал написанное, вздохнул, свернул дрожавшими руками свиток и поставил печать.
      Шамгар собрался в дорогу. Он скакал на белой ослице в сопровождении одного слуги. Пересек Иордан и направился в Шило.
      В Шило Шамгар пробыл три дня. Авиам приказал поторапливаться, и он через короткое время был уже в Мицпе, потрясенный тем, что увидел, со скрепленным печатью посланием Гилеаду. Авиам старался не показать, с каким страхом он ждал ответа, и сначала выслушал подробный доклад Шамгара. А тот без устали рассказывал о множестве пластинок и свитков, которыми обладал священник из Шило, о том, сколь богаты их знания о жизни отцов и праотцев. В конце концов, он изложил то, что думал о первосвященнике Элиаде. Это был человек быстрого ума и глубоких знаний, он задал Шамгару разумные вопросы, однако, насколько Шамгар понял из его слов, ему недоставало благочестия и смирения перед Господом.
      Наконец, Шамгар ушел. Авиам остался один. Он с нетерпением погрузился в чтение свитка. Элиад выражал понимание и сочувствие трудностям, которые принес священнику Авиаму, брату из Мицпе, дикий нрав господина судьи Ифтаха. Несмотря на это, замечал он, лучше, если бы участие в войне Эфраима на стороне Гилеада обсудили не священники, а военачальники, Тахан и Ифтах. Он полагал, что подобающая настойчивость Ифтаха в обращении к фельдмаршалу Тахану может иметь положительный результат: Тахан согласится помочь и отправит в Мицпе большое, хорошо вооруженное войско. Если Ифтах не станет обращаться к Тахану, он, Элиад, со своей стороны, в случае непосредственной угрозы Мицпе, мог бы прислать на помощь лишь несколько сотен воинов.
      Авиам уставился на послание, злобно рассмеялся. У них в Шило приятный тон и хороший грифель. Писать умеют. Но по содержанию это послание низость. Несколько сотен... Как на основании столь жалких обещаний опровергать доводы Ифтаха против войны? Авиам зря унижался. Он злился на себя, на Шило, на первосвященника. Тот посмеялся над ним. Обычно смеялись над людьми Эфраима из-за их странного произношения. Они не выговаривали букву "ш", заменяя eё звуком "с", то есть сюсюкали.
      Авиам перечитал послание Элиада, теперь - вслух, имитируя произношение сыновей Эфраима, и развеселился. Этот Элиад никогда не мог правильно произнести даже название своего города. "Сило, Сило", - смеясь передразнил Элиада Авиам - "Господин первосвященник из Сило"...
      Однако, когда он спокойно eщё раз обдумал послание Элиада, в нем прозвучало для него больше "да", чем "нет". Эфраим обещал немного, но за долгое время это было первое дружеское послание, пришедшее из Западного Израиля. Это был добрый знак. Господь размягчил сердца надменных сынов Эфраима. Господь хотел войны. Он, служитель Господа, имел теперь право заставить упрямого военачальника вести войну. Авиам ожил. Добродетели, данные другому - физическая сила и воинские качества, с годами ослабевали; дар, которым благословил его Господь - необычная хитрость, оставался всегда. В беде, к которой привел народ Гилеада странный характер Ифтаха, этот дар становился двойным благословением. Он страстно мечтал придумать предлог, который сделал бы невозможным мир между Гилеадом и Аммоном. Он рассчитывал, взвешивал, одобрял свои мысли и отвергал. Мастер уловок и интриг, он вскоре придумал смелый, искусный план.
      IV
      На холме у Хешбона с незапамятных времён жили боги. Древних богов прогоняли, приходили новые, но и они должны были уйти. Семь поколений назад на холме поселился бог Мильком. Сыны Израиля разрушили его дом, когда захватили город. Но затем царь Нахаш вновь взял холм и сразу же начал возводить своему богу новый дом. Это была святыня, которую Нахаш защитил торжественным договором с Ифтахом. Строение было очень простым. На открытом среднем дворе стояло главное изображение бога - статуя быка. Она была снабжена двумя дверцами, внутри неё можно было зажечь огонь. Царь Нахаш сам освятил дом торжественной огненной жертвой и передал его под защиту трех священников. При принесении жертвы не присутствовал ни один израильтянин. С тех пор прошло много месяцев. И вдруг разнесся слух, что тогда был принесен в жертву не зверь, а человек, израильский ребенок. Известно было даже его имя. Говорили, что в жертву принесли мальчика Бен Халила, одного из тех, кого Нахаш взял в плен при захвате Элеали, а потом привел в свою столицу.
      Гилеадчане вокруг Хешбона были возмущены. Разумеется, со времени создания Богом солнца и луны, когда Он жил на горе Хешбон, иногда приносили дорогие огненные человеческие жертвы. Но это происходило во времена несчастий или необычных побед. Царь Нахаш принес такую жертву без особого повода, из чистого высокомерия, чтобы опозорить гилеадчан и их Господа. Гилеадчане не хотели больше терпеть в своей стране враждебного бога, во внутренностях которого сожгли мальчика Бен Халила. Наиболее благоразумные напоминали, что Ифтах строго запретил трогать святыню, он поклялся в этом аммонитам. Горячие головы отвечали, что клятва устарела, ибо Нахаш не сдержал своей клятвы. Так же думали и священники в Мицпе. Темной ночью толпа разгневанных людей ворвалась в святыню, избила священников, обрезала им бороды, разломала стены дома, свалила статую бога, измазала eё навозом. Когда взошло солнце, приверженцы Милькома, призванные опозоренными священниками, увидели оскверненную святыню. Все вокруг было испачкано навозом, бог Аммона и его царь - неслыханно опозорены, договор, заключенный Ифтахом, грубо нарушен.
      Когда весть об этом достигла страны Тоб, Ифтаха охватила безудержная ярость. Благочестивые дураки разрушили всё, чего он добился хитроумными переговорами с царем Нахашем. В его сердце закрались горькие подозрения. Он сразу же собрался в Мицпе.
      Ктура никогда не имела привычки давать ему советы; но на этот раз не удержалась.
      - Я знаю, - сказала она, - что ты отомстишь за преступление против Милькома. Но нужно примириться не только с богом, но и с царем Нахашем. Отдай ему Яалу. Сейчас...
      Ифтах признавал, что Ктура права. После того что произошло, другого средства предотвратить войну не было. Но даже если бы он мог подавить чувства, которые поднимались в его душе при мысли о союзе с Аммоном, чувство, что он предает свой народ, чувство страха перед гневом Господним, он никогда не заставил бы себя отдать Яалу. Пусть Нахаш приносит жертвы Милькому, он, Ифтах, не принесет в жертву свое дитя.
      Ктура не понимала, насколько противоречивы его ощущения, она была уверена, что породнится с Нахашем. Никогда за все годы она не была так далека от него. Ему стало жалко ее, и он дал ей пустые, ничего не значащие обещания. И поспешил на юг, в район Хешбона. Созвал людей, разрушивших святыню, расспросил. Это были простые люди, которые верили в свою правоту. Да, они знали о его запрете. Но разве не преступление царя-идолопоклонника заставило их нарушить этот запрет? К тому же и в Мицпе говорили, что Милькома теперь навсегда изгонят из Гилеада.
      Ифтах поспешил в Мицпе и, полный холодной ярости, в присутствии Циллы привлек к ответу Шамгара. Он грубо набросился на него.
      - Это ты совратил людей из Гилеада, - грубо набросился на него Ифтах. - Ты подстрекал их пренебречь моим приказом! Ты сделал меня клятвопреступником перед царем Аммона!
      Шамгар удивился не меньше, чем ревнители веры из Хешбона.
      - Но, Ифтах, - ответил он. - Нахаш принес в жертву всесожжения своему богу израильского ребенка! Разве я мог запретить людям мстить за Господа?!
      Ифтах увидел, как тонкие губы Циллы растянулись в злобной усмешке.
      - Вы умышленно сделали это! - закричал он. - Вы готовы погубить весь Гилеад, лишь бы разрушить то, что я создал. Не притворяйся, ты, запачканный кровью дурак!..
      Не помня себя от гнева, Ифтах отвесил Шамгару звонкую пощечину. Цилла громко завыла. Ифтах отвернулся от брата.
      - Ты даже не представляешь, что ты наделал, - сказал он.
      В Мицпе прибыло посольство Аммона. Послание гласило: "Нахаш, царь Аммона, обращается к Ифтаху, судье-клятвопреступнику из Гилеада... Ты вероломный, страшный человек! Разве мы скоты, что ты посмел так опозорить моего бога?!" Однако у главы посольской делегации было второе, тайное и неофициальное, послание к Ифтаху. И в нем говорилось: "Подумай о предложении, сделанном тебе. Я - не враг воину Ифтаху, мое предложение остается в силе. Отдай моему послу свою дочь, и между нами будет дружба. Если ты этого не сделаешь, мой бог Мильком принесет много бед тебе и Гилеаду". Это послание взволновало Ифтаха. На месте Нахаша он сразу же после дерзкого нарушения договора напал бы на Гилеад и уничтожил всех мужчин, которые жили вокруг Хешбона. Он был благодарен царю, который пересилил себя и снова предложил союз. Но при всей дружеских чувствах, которые он испытывал к умному, смелому человеку, он не мог с ним породниться. И если бы он отдал Яалу чужеземному богу, он предал бы себя и весь Гилеад. Он ответил царю: "Обманутый судья Гилеада говорит оскорбленному царю Аммона: мне жаль, что мои люди обидели твоего бога, и я собираюсь выдать тебе злоумышленников, чтобы ты поступил с ними по своему усмотрению. Но дочь мою отдать тебе не могу. Понимаю, что весной ты начнешь против меня войну. Знаю, что ты этой войны не хотел. Поверь, я тоже eё не хочу. Но войны хотят боги".
      Ифтах пошел в шатер Господа.
      - Ну вот, получай свою войну, старик! - сказал он Авиаму. - Если она уничтожит Гилеад, в этом будет и тв вина.
      Гнев бушевал в нем, и в то же время он восхищался Авиамом. Священнику удалось сломить волю Ифтаха и принудить его к войне. А люди из Хешбона, да и Шамгар, и сегодня eщё не знали, кто натравил их против Нахаша.
      Авиам хранил спокойствие.
      - Я никогда не скрывал, что хочу войны против Аммона, - невозмутимо ответил он. И по-отечески добавил:
      - Испытай себя! В глубине души ты сам рад, что отправишься на поле боя.
      - Да, не буду лгать, я люблю войну, - согласился Ифтах. - Но эта война не входила в мои планы, и я никогда не забуду, что ты принудил меня к ней. Я тебе не союзник.
      - Мне тоже пришлось кое-что взять на себя, чтобы подготовить эту войну, - возразил Авиам. - Честь священника - нечто иное, нежели честь воина. Едва ли она стоит меньшего. Мне нелегко было обращаться за помощью к людям Эфраима. Я - старый человек, а Элиад, их священник, полон сил и высокомерен. Но я обдумал все, что ты сказал мне о силе Аммона и его союзников, поборол свою гордость и обратился к Эфраиму за помощью, как и обещал тебе eщё в стране Тоб.
      Ифтах бросил на священника недружелюбный взгляд, но промолчал.
      - И просил я не напрасно, - продолжал Авиам. - Элиад сможет прислать через Иордан только часть сил Эфраима; он - священник рода, а не военачальник. Возьми себя в руки и сам поезжай в Шило. Поговори с Таханом.
      - Не раздражай меня, Авиам, - мрачно ответил Ифтах. - Это твоя война. Правда, воевать придется мне, и вы все устроили так, что это будет делом нелегким... Вы очень не вовремя опозорили бога нашего врага, так что теперь против нас - весь восток, в том числе, и Башан. Все это сделал ты, старик, своей благочестивой хитростью.
      - Это - не твоя война и не моя, - сказал Авиам, - это - война Господа. Тебе стоит только поговорить с фельдмаршалом Таханом, и в твоем в лагере окажется весь великий Израиль. Если Аммон и Башан заключат союз, разве мы не сможем укротить свою ревность к Эфраиму?
      - Я не смогу, - сухо ответил Ифтах.
      - Не ожесточайся, - попросил священник. - Справься со своим тщеславием. Ты хочешь, чтобы победа досталась тебе одному. Но эту войну без содействия Господа ты проиграешь.
      Ифтах признавал, что ему хотелось бы рассчитывать только на свои силы, такой уж он был человек. Он вспоминал, как стоял на склоне Хермона, а по скале, прыгая по выступам, поднимался баран с мощными рогами - "каменный" баран Акко. Он почувствовал себя тогда единым целым с этим гордым, упрямым зверем, согнать которого с гор не мог ни холод, ни ветер. Он, Ифтах, не поедет в Шило.
      - Как я буду воевать - моя забота, - сказал он. - Мне не нужна помощь Тахана. Сам справлюсь с Аммоном.
      - Совсем недавно в стране Тоб ты не был так уверен в своих силах, проговорил Авиам... - Вырви из своей груди честолюбивые грезы, Ифтах. Может быть, именно я взрастил в тебе эти мечты. Вероятно, мне не следовало говорить, что твое предназначение - создать единый великий Израиль. Я думал, что говорю с человеком, который готов принять на себя выполнение нелегкой миссии - веления Бога. Ты же просто честолюбив и хочешь из стран Востока сколотить себе царство. Не желай этого, Ифтах! Союз Аммона и Гилеада не будет долгим. Господь связал Гилеад с другими родами Израиля. Но не с теми, что странствуют по пустыне. Похорони дерзкие мечты! Не думай о создании царства Ифтаха. Поезжай в Шило, веди войну вместе с Израилем и Господом.
      От слов священника мечты Ифтаха расцвели с eщё большей силой. Старик был ревнив. Своим доверием он хотел уменьшить его могущество. Пусть он пробует на других людях. Он, Ифтах, заключит союз с Аммоном. Однако не предаст Господа, но подчинит Аммона своему Богу. Хитростью и смелостью он добьется для Гилеада господства над восточными берегами Иордана. И тогда он станет верховным властелином над восточными князьями, и вся страна, от Дамешека до египетского моря будет называться Гилеад, страна Ифтаха.
      - Мои речи достигают лишь твоих ушей, - с грустью констатировал Авиам. - Но война научит тебя. Ты увидишь Господа, как увидел Его твой отец. Ты победишь. Я доживу eщё до того времени, когда смогу помазать тебя на царство.
      - Я пойду на эту войну не для того, чтобы ты помазал меня, священник, - грубо ответил Ифтах и вышел.
      VI
      Воспоминания об этой беседе не давали Ифтаху покоя. Как человек, который против воли слышит стук капель ночного дождя по крыше, так и он снова и снова слышал предостерегающие слова священника: "Поезжай в Шило, поговори с фельдмаршалом Таханом".
      В душе он продолжал спорить с ним. Когда он отказывался просить у фельдмаршала Эфраима о помощи, он делал это не из глупого самолюбия, у него были на то веские причины. Разумеется, Тахан согласится пойти на войну, но после победы хвастливый, воинственный Эфраим станет властелином на восточном берегу Иордана. Нет, никакой помощи от Эфраима!
      С яростным усердием он начал подготовку к войне. Уже теперь, осенью, он послал гонцов во все кланы, сообщая, что они должны, как только затвердеют дороги, собраться в Мицпе. Установил расположение лагерей для родов восточного Израиля, - Реувена, Гада и Менаше. Собрал часть армии, чтобы защитить приграничные районы от неожиданного нападения Нахаша. Эти отряды он подчинил Гадиелю. Тот с удовольствием занялся военными вопросами и с прежней сердечностью стал относиться к Ифтаху.
      - Хорошо, что у нас есть ты, - неуклюже сказал он Ифтаху.
      Люди из Мицпе, увидев, с каким старанием Ифтах занимается военными приготовлениями, перестали огорчаться по поводу перемирия. Они решили, что Ифтах намеренно отложил на год военный поход, надеялись на своего военачальника и радовались предстоящей весне и войне.
      Даже Шамгар забыл о своем недоверии и обиде, нанесенной ему Ифтахом. Как и прежде, он чувствовал привязанность к брату, над которым, несмотря ни на что, витало благословение Господне. Ифтах заметил в нем перемену.
      - Ну, вы, наконец, довольны мной, ты, твой первосвященник и Бог? спросил он добродушно, но грубовато. - Забудь о том, что мне пришлось подергать тебя за бороду. Когда будешь сопровождать меня весной на войну, неся ларь, открой пошире глаза и посмотри, как я веду сражение. Ты увидишь кое-что из того, что знаешь наизусть из своих дощечек.
      Когда наступила зима, Ифтах приготовился к возвращению на север. За день до отъезда люди из Мицпе дали в его честь прощальную трапезу. Все чувствовали себя уверенно. Вино возвысило их души. Гадиель сказал:
      - Весной ты завоюешь к западному Башану кусок Аммона и Моаба. Тогда многие встретят тебя приветствием: "Мой господин, судья Израиля!".
      Ифтах посмотрел на него задумчиво и немного насмешливо, хотел что-то сказать, но промолчал.
      Однако Эмин, научившийся читать по лицу своего господина, вспомнил о планах, открытых ему Ифтахом, когда, он раненый лежал в его палатке.
      - Почему судья Ифтах должен удовлетворяться куском Моаба и Аммона? Отчего бы ему не перейти через Иордан и не завоевать там города, которые люди Эфраима и Менаше отдали в руки канаанитов? - произнес он. Все удивленно смолкли.
      - ...И тогда, наконец, возникнет настоящая страна Израиль, - не смутившись, продолжал Эмин, задрав подбородок в точности, как это делал Ифтах. - Она будет, как Вавилон под владычеством властелина четырех частей света.
      Мужчины растерялись. Израиль гордился тем, что его народ подчинялся старейшинам и судьям, а не царям. Они презирали невольников, гнувших спины перед царями. И Шамгар дал отпор эмориту Эмину. В наступившей тишине он строго сказал своим тонким голосом:
      - В Израиле не может быть царя, непонятливый юноша. Царь в Израиле это Господь.
      В Мицпе как раз приехал певец, некий Едидия. Он присутствовал на трапезе, и мужчины попросили его:
      - Спой нам, Едидия, песню о шиповнике!
      Эту песню знал каждый певец и каждого, кто eё исполнял, награждали аплодисментами. Едидия не заставил себя долго просить, поднялся и запел:
      "Деревья искали царя. Они сказали оливковому дереву: "Будь царем! Однако оливковое дерево ответило им: "Стоит ли мне лишаться моего доброго масла, восхваляемого Богом и людьми, и вместо этого суетиться, защищая деревья?"
      Они сказали фиговому дереву: "Будь нашим царем! Но фиговое дерево ответило: "Стоит ли мне лишаться сладости моих вкусных плодов и суетиться, защищая деревья?"
      И они сказали виноградной лозе: "Будь ты нашим царем! Но виноградная лоза отказалась, говоря: "Стоит ли мне лишаться своего вина, которое веселит Бога и людей, и вместо этого суетиться, заботиться о деревьях?"
      Тогда они, наконец, обратились к шиповнику и сказали ему: "Хорошо, будь тогда ты нашим царем!" Шиповник согласился, говоря: "Хорошо, помажьте меня на царство и спрячьтесь в моей тени"...
      Люди шумно выражали свое удовольствие. Едидия не был великим певцом, но песня о шиповнике приятно звучала из его уст, и каждый понимал значение притчи: порядочные, разумные люди поступают мудро, когда ставят царем другого, только неразумные, "колючие" люди стремятся к трону. Все смеялись, радуясь свободе Израиля и своего племени.
      Однако Ифтах не одобрял Эмина за то, что тот выдал его мечты. Он не знал, смеются люди над песней, над певцом или над ним, Ифтахом. Их смех был ему неприятен.
      VII
      Большую часть зимы Ифтах провел в принадлежащих ему землях Башана. Его семь городов процветали. Между западным Башаном, подчиненным ему, и восточным, где господствовал царь Абир, велась мирная торговля. Несмотря на это, во всей стране ощущалось беспокойство. Царь Абир вооружался. И если от него можно ждать разрыва союза и нападения на города Ифтаха, то, спрашивали себя люди, что произойдет, когда Ифтах будет вести войну в Гилеаде? Не используют ли его отсутствие эмориты, чтобы напасть в его городах на приверженцев Господа?
      Ифтах посоветовался с Паром о том, сколько воинов он мог бы забрать из Башана. Пар считал, что сумел бы удержать города с двумя тысячами солдат. Но Ифтаху и эти две тысячи были нужны для военного похода. Следовало вербовать новых воинов. Это было дорогостоящим делом, тем более что царь Абир тоже снаряжал армию. Казны Ифтаха не хватало. Но существовала казна, накопленная Паром для Господа, причем весьма значительная. Разве Ифтах не имел права воспользоваться ею, если он готовился к войне Господа? Пар после некоторых раздумий согласился. Казна Господа воплотилась в воинов, коней, боевые повозки. Кассия и Пар, сидя как-то ночью с Ифтахом у костра, обсуждали, сколь велика армия Ифтаха. По сравнению с армией врага она была слишком мала.
      - Если бы добавить восемь тысяч воинов Эфраима, - сказала Кассия, положение в значительной степени выровняется.
      - Они высокомерны до отвращения, эти сына Эфраима, - добавил Пар, - но они - расчетливые люди и смелые бойцы. Они знают, что победоносный Аммон на этот раз нападет и на западный Израиль. И определенно пошлют все свои восемь тысяч нам в поддержку.
      Ифтах был ошеломлен. Очевидно, они оба думали, что он давно попросил помощи у Эфраима. Они должны были так думать. Человек, потребовавший казну Господа, был обязан, не колеблясь, обратиться к Эфраиму.
      - Ты не был тогда мечтателем, открыв нам свой план, - продолжала Кассия. - Теперь видно, что ты не бросал слов на ветер. Ты шел по своему пути шаг за шагом точно, как рассчитывал. Сначала ты укрепил семь округов против Башана, затем сел в судейское кресло в Гилеаде, а теперь, отразив угрозу Аммона, перешагнешь через Иордан, и племена Запада признают тебя судьей Израиля.
      - Да, теперь мы видим, с какой благословенной хитростью ты соткал свой план, - окрыленный надеждами сказал Пар. - Нахаша ты удержал, и теперь Эфраим сам придет в твой лагерь. Я разгадал тебя?.. Не угрожая, не прося, ты станешь военачальником и западных родов. Весь Израиль соединится в одно государство. Когда ты об этом сказал мне тогда, я в душе струсил, так рискованно это мне показалось. А теперь все получается само собой, как на тщательно подготовленной охоте.
      Ифтах должен был сделать вид, что он доволен восторгами своих близких. Он отвечал неопределенно, односложно и сам стыдился своего лицемерия. Позднее в одиночестве на своем ложе он обдумал этот разговор. Они были правы, Пар и Кассия, не могло быть другого спасения, и все сходились на этом. Он должен был ехать в Шило и просить Тахана о помощи. На мгновение он представил, как кланяется Тахану и ждет его решения, и чуть не задохнулся от ярости. Было бы очень плохо, если бы Тахан вспомнил о предательстве Гилеада и отказал в помощи. Но было бы eщё хуже, если бы он высокомерно сказал: "Мы не такие, как вы", - и предоставил бы помощь. Нет, Ифтах не пойдет в Шило на поклон. Он обязан придумать что-то, что-то такое, что поможет ему победить одному, без Эфраима. Господь должен послать ему вдохновение.