В поисках оружия

      Ветер крепчал. Я обеими руками держался за поручни и не отрывал глаз от таявших в туманной дали берегов Японии.
      Мрачные тучи заволакивали небо, но разъяренный ветер терзал и рвал их на части.
      Смотрел я и не мог понять, где было больше бури: в налетающих друг на друга обрывках туч или среди вспененных громад разъяренного океана...
      И вдруг на одно мгновение в просвете туч показалось солнце. Ослепительные лучи осветили море, и оно стало от этого еще более грозным...
      Тайфун задержал нас в пути. Только на третий день к вечеру "Хазан-Мару" достиг Владивостока.
      После шести часов вечера вход на рейд ввиду военного времени был закрыт; мы остановились, ожидая рассвета.
      Как страстно ждал я момента высадки на родной берег! Я не мог заснуть и долго ходил по палубе парохода. Впереди расстилалась пустынная каменистая равнина с еле видневшимися в ночном сумраке крышами двух-трех строений. И все-таки эта картина была для меня дороже и роднее, чем все феерические красоты Японии. Над крышами строений вился легкий дымок. Порывы ветра иногда доносили его до нашего парохода. Я жадно пытался вдохнуть в себя хотя бы частичку этого дыма...
      "И дым отечества нам сладок и приятен", - вспомнил я известные слова из "Горя от ума".
      Сколько раз с усмешкой думал я об этих словах, считая их данью сентиментальности.
      А теперь... Даже они не могли передать того, что чувствовал я, увидев родную землю.
      На русском фронте
      О чем рассказали цифры
      Через несколько дней после возвращения из Японии, 2 января 1915 года, меня вызвал начальник Главного управления генерального штаба генерал Беляев - высокий сухощавый человек с бледным неподвижным лицом.
      - Вы получаете новое назначение: в штаб Северо-Западного фронта, сказал он мне. - Русская армия находится в катастрофическом положении вследствие крайнего недостатка винтовок. Размах войны спутал все расчеты, сделанные в мирное время. Положение с винтовками угрожающее. Ваша задача установить на Северо-Западном фронте такой порядок сбора, исправления и сбережения оружия в войсках, чтобы там не могла пропасть ни одна винтовка. На Юго-Западный фронт с тою же целью назначен полковник Кирсанов...
      Из разговора с Беляевым я узнал, что русская армия в результате непрерывных четырехмесячных боев понесла большие потери. На фронт надо было посылать громадное, хорошо вооруженное пополнение. А запасы винтовок уже иссякли. Сначала маршевые роты высылались вооруженными только наполовину состава, потом на одну треть и наконец совсем безоружными. Винтовки им приходилось добывать на фронте.
      Считая порученную мне задачу в высшей степени важной, генерал Беляев приказал еженедельно доносить по телеграфу непосредственно в Главное управление генштаба о количестве собранного в армиях оружия. Тогда же я получил и соответствующее отношение к начальнику штаба Северо-Западного фронта, в котором рисовалось общее положение с винтовками и указывались мои задачи.
      После этого разговора я со всей отчетливостью понял трагичность положения. Запасов не было, оружейные заводы обладали слабой производительностью, закупить большие партии винтовок с надлежащим количеством патронов не удалось. Вся надежда теперь возлагалась на русского солдата, на его умелое, бережное обращение с винтовкой.
      Мне было дано несколько дней, чтобы подготовиться к новой командировке. Я использовал их прежде всего для того, чтобы хорошенько ознакомиться с данными о запасах оружия.
      В оружейном отделении Главного артиллерийского управления мне предоставили все необходимые материалы. Тогда предо мной и раскрылись те, казалось бы, сухие и лаконичные цифры, которые красноречивее всяких слов говорили о нуждах царской армии.
      Согласно положению, разработанному мобилизационным комитетом Главного управления генштаба, в войсках и запасах должно было состоять 4 559 003 винтовки и карабина. В действительности накануне войны в наличии имелось 4 652 419 экземпляров. Формально все было в порядке.
      В чем же была причина катастрофы в снабжении армии винтовками? Она заключалась в недостатке тех запасов, которые были установлены для пополнения убыли винтовок от повреждений и утерь. Об этом говорили другие цифры. Для пополнения убыли по расчетам генштаба было выделено всего около 600 тысяч винтовок. Между тем средняя убыль составляла 200 тысяч винтовок в месяц. Выходило, что положенных запасов могло хватить всего на три месяца войны. Невиданный размах мировой войны вызвал и небывалую потерю оружия на полях сражений. Количество утраченных винтовок во много раз превосходило все те нормы, которые были установлены по опыту прежних войн.
      В этом просчете и была главная причина катастрофы!
      С другой стороны, в горячке первых дней мобилизации под ружье взяли значительно больше людей, чем требовалось для укомплектования армии. Военный министр Сухомлинов 31 июля 1914 года приказал сформировать вновь 117 лишних запасных батальонов с двойным составом, по 2 тысячи человек в каждом, а в существующих батальонах добавить 224 дополнительные роты
      по 250 человек в каждой. Эти новые формирования в 300 тысяч человек, не предусмотренные ранее, заставили выделить некоторое количество оружия для их обучения. Для вновь сформированных батальонов не было ни помещений, ни кухонь, ни оружия.
      Вспомнилось мне одно заседание в генеральном штабе, на которое я попал совершенно случайно в 1912 году. Приехал я как-то из Ораниенбаума, с ружейного полигона. Внезапно меня вызвал к телефону помощник начальника Главного артиллерийского управления по личному составу генерал Завадский.
      - Начальник управления заболел, - сказал Завадский, - и предложил мне отправиться вместо него на заседание в генштаб по поводу запасов винтовок. Но я в этом деле абсолютно ничего не понимаю и без оружейника не поеду. Прошу вас, Владимир Григорьевич, помочь мне. Через пятнадцать минут надо выезжать.
      - Но ведь это дело снабженческое, - возразил я. - Как работник комитета я понимаю в этих вопросах столько же, сколько и вы. Надо позвонить кому-нибудь другому из соответствующего отделения.
      - Уже звонили. Одних не застали, а у других нет телефона. Надо ехать. Начальник управления приказал просить вас об этом.
      Пришлось согласиться...
      Блестящий белый зал был залит ослепительным электрическим светом. На фоне этой белизны резко выделялись черные сюртуки с серебряным прибором и аксельбантами членов генштаба. Присутствовали и начальники довольствующих управлений - интендантского, инженерного. Совещание открылось под председательством генерала Эверта. Докладчиком был генерал Данилов, занимавший впоследствии пост генерал-квартирмейстера ставки во время войны. Он доложил о результатах пересмотра запасов винтовок на случай войны. Ничто не нуждалось, по его мнению, в каком-либо изменении. Генерал Данилов предложил только увеличить количество оружия для запасных батальонов, добавив около 300 тысяч винтовок. Докладчик совершенно правильно оценил, что положенных запасов на случай потери и убыли оружия недостаточно. Но предложенное им увеличение оказалось, по опыту войны, слишком мизерным. Затем генерал Данилов быстро перешел к другому вопросу. Он обратил внимание собравшихся на слишком близкое расположение Сестрорецкого оружейного завода к финляндской границе. Подчеркнув, что в случае высадки немцев в Финляндии не исключена возможность перерыва в работе завода, Данилов предложил перенести Сестрорецкий завод в глубь России.
      Но было бессмысленно ставить этот вопрос только в отношении Сестрорецкого завода. Большинство военных заводов располагалось также в районе Петербурга. Завадский и объяснил это. Данилов удовлетворился ответом и тут же взял предложение обратно, заявив, что с таким неправильным размещением заводов приходится примириться.
      Заседание на этом и окончилось. Впоследствии оно оказалось роковым для дела снабжения русской армии винтовками во время мировой войны.
      Конечно, в то время я никак не думал, что этот маленький эпизод в моей жизни будет иметь затем такое огромное значение. Именно эти слишком малые нормы для пополнения убыли и для запасных батальонов оказались спустя два года основной причиной страшного "оружейного голода". Винтовки из запасных батальонов постепенно забирали на фронт, оставляя лишь очень незначительное количество для обучения стрельбе. Однако без оружия нельзя было учить солдат строю и перебежкам. Запасным батальонам выдавали деревянные модели винтовок, вернее говоря, простые палки. В результате люди попадали на фронт, не умея обращаться с оружием.
      Пришлось мне ознакомиться и с производительностью оружейных заводов. Согласно мобилизационному расписанию генштаба оружейные заводы со дня объявления войны должны были поставлять для того же пополнения убыли по 2 тысячи винтовок в день, то есть по 60 тысяч в месяц. Но это лишь только цифры на бумаге. На самом деле оказалось, что оружейные заводы, не получая в последние годы почти никаких нарядов на винтовки, не смогли сразу наладить изготовление их в нужном количестве.
      Беда русских оружейных заводов да и вообще всех предприятий военной промышленности заключалась в том, что им приходилось работать рывками, главным образом только, во время перевооружения армии или во время войны. В обоих случаях наряды исполнялись в невероятной спешке, а заводы значительно расширялись и разбухали. Затем, когда проходило горячее время, их опять свертывали, а рабочие должны были пускаться в странствие на заработки.
      Начальники заводов, как правило, бегали в поисках хоть каких-нибудь нарядов. Мы в шутку называли начальника Сестрорецкого оружейного завода, обивавшего пороги различных отделений Главного артиллерийского управления, "нищим, выпрашивающим подаяние". Сестрорецкий оружейный завод изготовлял вместо винтовок взрыватели, кавалерийские пики, дальномеры, различные инструменты. Тульский завод делал станки, калибры - все что угодно, но только не оружие. В таком же положении находились и другие военные предприятия.
      Содержание "безработных заводов" стоило дорого. Министерство финансов все время добивалось закрытия "лишних" военных предприятий. И в 1912 году, то есть всего за два года до войны, эта участь едва не постигла Сестрорецкий оружейный завод.
      Какие военные наряды были у этих предприятий накануне грозных событий, можно видеть хотя бы на примере самого крупного оружейного завода Тульского. В январе 1914 года он изготовил всего пять винтовок, в феврале также пять, в марте - шесть, в апреле - пять, в мае - только одну, в июне одну, в июле - одну учебную винтовку!
      За несколько дней до объявления войны крупнейший завод выпускает одну учебную винтовку в месяц! Так готовилось военное министерство к вооруженному столкновению.
      Но вот разразилась мировая война, и новое несчастье обрушилось на военные заводы. Рабочих-оружейников забирали в армию и отправляли на фронт. А заводы в это время из-за недостатка кадров не могли развернуть производства и дать армии столь необходимое оружие.
      В декабре 1914 года, перед моим отправлением на фронт, оружейные заводы дали все вместе 33 тысячи новых винтовок вместо полагающейся ничтожной нормы - 60 тысяч. Между тем боевая действительность показала, что на фронт необходимо досылать каждый
      месяц не менее 200 тысяч винтовок. В год это составляло почти два с половиной миллиона экземпляров. Даже при полном развороте производства военные заводы могли дать лишь пятую часть этого количества, так как общая их производительность при постройке была рассчитана всего на 525 тысяч винтовок в год.
      Вот какую мрачную картину рисовали цифры, которые я извлек из материалов, предоставленных мне в Главном артиллерийском управлении перед командировкой на фронт.
      Последний вопрос, которым я интересовался, было приобретение оружия за границей. Выяснилось, что и в этом отношении дела шли крайне неудовлетворительно.
      Винтовки, закупленные в Японии, назначались на вооружение ополченческих дружин, которые составляли гарнизоны крепостей и несли охрану тыловых учреждений. Наши же винтовки забирали из этих частей и передавали на пополнение убыли в перволинейных войсках.
      Японские винтовки, однако, были каплей в море. Что значили 300 тысяч экземпляров, когда нужно было каждый месяц до 200 тысяч! Поиски оружия продолжались. Винтовки искали во всех частях света - в Северной и Южной Америке, в Африке, в Азии.
      Делались попытки приобрести обратно старые трехлинейные винтовки, переданные царским правительством Абиссинии во время ее борьбы с Италией в конце XIX столетия. Специально назначенные офицеры ездили даже в Маньчжурию и Монголию, чтобы купить там у населения оружие, доставшееся им от убитых и раненых во время русско-японской войны. Однако командированные лица нашли эти винтовки в таком запущенном виде, что приобретать их не было никакого смысла.
      К концу 1914 года удалось разместить только заказ на 300 тысяч винтовок на заводе Винчестера в Америке. Причем заказана была не русская трехлинейная винтовка, а система Винчестера под русский патрон. Несмотря на то что эта система значительно уступала нашей, приходилось все же покупать и это оружие, так как завод брался выполнить такой заказ на несколько месяцев раньше.
      Хищники чуют добычу
      Как коршуны, со всех сторон налетели различные аферисты и темные дельцы. Они наперебой предлагали оружие, обращаясь к русским военным агентам за границей, в посольства и, наконец, непосредственно в Главное артиллерийское управление. Однако в подавляющем большинстве случаев ими руководило только желание сорвать значительный куш, необходимый якобы для подкупа лиц, от которых зависело распоряжение о передаче оружия. Винтовки в больших партиях, конечно, нигде не принадлежали частным лицам. Для передачи их необходима была санкция правительства. Но нейтральные страны на основании международных соглашений не имели права официально помогать своим оружием воюющим государствам. Переговоры о продаже могли вестись только тайным путем. Понятно поэтому, какой ажиотаж создавали в этом деле различные аферисты...
      На каждого заводчика или фабриканта, который действительно мог принять заказ, приходилось по десятку проходимцев, ничего не имевших за душой, кроме страсти к легкой наживе. Отказы нисколько их не смущали, они обращались с жалобами во все инстанции. Более доверчивые, наивные люди, всем сердцем болевшие за судьбу армии (главным образом общественные деятели), принимали все это всерьез. Начался поток запросов, обвинений, расследований, которые только мешали работать военным учреждениям. Если дело прогорало в артиллерийском управлении, аферисты обращались к военному министру Сухомлинову, к другим высокопоставленным лицам, ехали в ставку верховного главнокомандующего. Аферисты и дельцы проникли даже на фронт. Визитная карточка какого-нибудь доверчивого члена Государственной думы открывала им доступ даже сюда.
      Уже во время пребывания на фронте я как-то был свидетелем такого случая. Во время обеда в помещении штаба Северо-Западного фронта начальника артиллерийских снабжений генерала Похвиснева вызвали к телефону. Произошел такой разговор:
      - Кто меня хочет видеть? Американские заводчики с предложением заказов на снаряды? Да я-то здесь при чем? Объясните им, - говорил Похвиснев, - что мы здесь никакими заказами не занимаемся, для этого существует ГАУ в Петербурге...
      На другом конце провода ответили, что иностранцы знают об этом, но просят какой-нибудь документ, что заказ на снаряды безусловно необходим.
      - Скажите им, - повысил тон Похвиснев, - что никаких документов я не дам. И без того всему миру известно о нашей катастрофе со снарядами...
      Из дальнейшего разговора выяснилось, что "заводчики" убедительно просят принять их и переговорить о заказе и при этом показывают карточку какого-то члена Государственной думы.
      - Пошлите их немедленно ко всем чертям, - кричал Похвиснев, - вместе с дураком, который раздает свои карточки всяким проходимцам!
      Не меньшим был и ажиотаж вокруг заказов на снаряды. Все воюющие страны после первых больших сражений маневренного периода испытывали острую нужду в снарядах. Но англичане и французы сумели первыми законтрактовать наиболее мощные американские заводы. Для России оставались одни "объедки". Многие заказы для русской армии были размещены на только строящихся заводах, и поставки, конечно, должны были выполняться с большим запозданием.
      В Оружейном отделении ГАУ я узнал и о продолжении переговоров насчет поставок американских винтовок Краг-Юргенсона, о которых со мной беседовали два "инженера" еще в Осаке. Непременным условием ставилась, конечно, выдача аванса в несколько миллионов рублей. Несмотря на официальное заявление военного министра США, что все винтовки Краг-Юргенсона находятся в артиллерийских складах и что они не будут проданы ни частным лицам, ни правительствам каких-либо государств, предложения о продаже винтовок все-таки продолжали поступать.
      Военный агент в Бельгии сообщал о возможности приобрести партию в 300 тысяч бельгийских винтовок системы Маузера с доставкой в один из портов Ботнического залива. Продавец требовал предварительного разрешения на провоз этих винтовок через линию английской морской блокады, а главное, немедленной уплаты третьей части всей суммы за риск. Когда продавцу предложили доставить винтовки в любой французский порт, с тем чтобы русское правительство без всякого риска перевезло их через Архангельск в Россию, этот делец отказался от дальнейших переговоров.
      Военный агент в Париже доносил о предложении приобрести полмиллиона винтовок Маузера, находящихся в Южной Америке, в Буэнос-Айресе. Однако при обследовании никаких винтовок там не оказалось.
      Выделялось предложение парижского отделения Петроградского международного коммерческого банка закупить в Бразилии две партии маузеровских винтовок в количестве 900 тысяч экземпляров. Шутка сказать, почти миллион винтовок, да еще по тысячи патронов на каждую! Оружие по заявлению продавцов находилось в Рио-де-Жанейро и было готово к погрузке. Главное артиллерийское управление отправило в этот город приемщиков и зафрахтовало два парохода Добровольного флота. Никаких винтовок там также не оказалось...
      Разгул спекуляций и жульничества бушевал вовсю. Ни отказы вести переговоры, ни арест многих мошенников не могли разогнать эту стаю хищников.
      На передовых позициях
      5 января 1915 года я выехал в Седлец, где был расположен штаб армий Северо-Западного фронта, главнокомандующим армиями которого в то время был генерал Рузский.
      Если в центре правильно уясняли создавшуюся обстановку с оружием, признавая ее крайне тревожной, то в Седлеце, в Управлении начальника артиллерийских снабжений, вопрос стоял несколько иначе. Ознакомившись с отношением генерала Беляева, начальник снабжения крайне резко обратился ко мне:
      - Из этого отношения можно заключить, будто мы здесь ничего не делаем и не заботимся о надлежащем сборе оружия. Я немедленно доложу генералу Рузскому, что никаких ваших личных сношений с генштабом, помимо меня как вашего прямого начальника, быть не может.
      Таков был "ласковый" прием, оказанный мне в штабе Северо-Западного фронта. Утешением служило то, что моя работа должна была проходить не в штабе, у начальника снабжения, а в войсках, куда я на другой же день и выехал...
      Между тем положение с оружием в войсках Северо-Западного фронта было, по моему мнению, отчаянным. На этом фронте было 57 дивизий, но нехватка винтовок достигала огромной цифры в 320 тысяч экземпляров. Другими словами, 21 дивизия числилась только на бумаге!
      Первые поездки я совершил во 2-ю и во вновь сформированную 12-ю армии. Мне необходимо было ознакомиться с порядком сбора и исправления оружия и узнать, что сделано войсками в этом отношении.
      На железной дороге в Гродиск, где располагался штаб 2-й армии, были только одни военные: чувствовалась близость позиций. Пять месяцев войны, пять месяцев боев и жизни среди страданий и смерти, конечно, наложили свой отпечаток на людей - реже можно было встретить беспечную улыбку, на лицах отражалась большая озабоченность. Мысль о том, что война, по-видимому, затягивается на продолжительное время, проникала все больше в сознание офицеров и солдат. Я встретил здесь многих своих знакомых. Некоторые из них были уже ранены и вновь вернулись в строй. Беседуя с ними, я понял, что они не верят больше в легкую победу над врагом.
      Кризис снабжения сказался не только в недостаче винтовок. Не хватало и снарядов, особенно к 76-миллиметровым пушкам. За время интенсивных боев в течение осени и зимы 1914 года была истрачена значительная часть запасов военного времени. Заводы же не смогли еще наладить изготовление снарядов в тех громадных масштабах, которых требовала война. Снарядный "голод" ощущался даже сильнее, чем недостаток винтовок. Пехота не могла вести наступление без поддержки артиллерии.
      Силы армии были надорваны. Наступил самый тяжелый год за все время войны.
      С трудом добрался я сквозь метель до 1-го армейского корпуса, входившего в состав 2-й армии. Начальником штаба корпуса был генерал Новицкий, братьев которого я хорошо знал.
      Мы разговорились, что называется, по душам. Генерал Новицкий подробно рассказал мне о состоянии войск И о том, какую острую нужду они терпят во всем.
      - Потеря оружия действительно колоссальная, - говорил он. Безусловно, необходимо принять какие-то решительные меры. От когда-то хорошо обученных и сплоченных полков теперь осталось одно их название. За пять месяцев войны наш корпус потерял двадцать девять тысяч человек без вести пропавших, мы насчитываем до четырех тысяч убитыми и около двадцати тысяч ранеными. Вот и посчитайте, сколько должно быть потеряно оружия. Малообученные солдаты, поступающие для укомплектования, не осознали еще, как нужно беречь свое оружие. Винтовки зачастую теряются и при выносе раненых с поля боя...
      Из штаба корпуса я быстро доехал верхом до штаба 22-й пехотной дивизии и, выполнив положенные формальности, добрался до места расположения 87-го пехотного Нейшлотского полка.
      Командир полка лежал больной. Рядом с его кроватью стояло свернутое знамя. Несколько офицеров спали в другом конце комнаты на соломе, остальные сидели, за чаем около маленького столика. Комнату еле освещала вставленная в бутылку свеча. Командир долго беседовал со мной. Так же как и генерал Новицкий, он считал, что необходимо принять особые меры для лучшего сбора оружия.
      - До последнего времени мы думали, - говорил он, - что во внутренних округах России имеются большие запасы винтовок. Вначале пополнения приходили к нам более или менее вооруженными. Да и у нас кое-что было: зачем, например, винтовка обозному? Оружие оставалось также от заболевших и раненых. Казалось, что винтовок у нас всегда хватит. Вот мы немножно и распустились. Не дорожили каждой винтовкой. А теперь у нас ничего нет. Пополнения же прибывают с пустыми руками.
      Узнав, что я хотел бы побывать в окопах, он приказал дать мне для сопровождения двух стрелков. Я отправился с ними в путь. По дороге солдаты спрашивали меня, когда окончится война.
      Что мог сказать я им?
      Мы приближались к одинокой халупе, черневшей на белоснежном покрове. Вдруг раздались один за другим два громких выстрела. Недалеко от нас с характерным резким свистом в воздухе разорвались шрапнели. Неприятельские орудия, вероятно, были пристреляны и наведены по халупе.
      - Дежурные орудия, - сказал стрелок, - всегда выпускают два снаряда даже по отдельным людям. У "него", наверно, снарядов много!
      Вскоре мы добрались до окопов...
      Безбрежная, занесенная снегом равнина расстилалась предо мной. Впереди наших окопов, в нескольких десятках шагов, протекала еле заметная Равна, берега которой были покрыты льдом. Только средняя часть реки служила непроходимой границей между нами и немцами. Их окопы, расположенные от нас в полуверсте, были едва заметны. Луна серебристым светом освещала печальную, унылую равнину.
      Изредка слышался свист снаряда, нарушавший мрачную тишину, или резкий звук ружейных выстрелов наших патрулей, перестреливающихся с неприятелем.
      Сопровождаемый офицером, я направился вдоль окопа. Через каждые два-три шага в небольших ложбинках лежали наши трехлинейные винтовки, занесенные только что выпавшим снегом. Изредка попадались часовые; люди же спали и отдыхали в устроенных для них уширениях окопа.
      Я шел и думал, что такая же полоса передовых позиций должна тянуться по всему русскому фронту от Мазурских озер Восточной Пруссии до границ Румынии, огибая своей извилистой линией весь театр военных действий.
      Заносимые снегом, поливаемые дождем, засыпаемые песком со стен ложбинок, лежат вдоль громадного фронта в наскоро построенных окопах трехлинейные винтовки - плод трудов русских оружейников.
      В течение всей своей жизни мне пришлось работать с оружием. Пришлось изучать его конструкцию, историю всех усовершенствований, производство на оружейных заводах, правила обращения с ним, различные способы стрельбы... Но только здесь, в окопах, я наконец увидел, как оберегала границы нашей страны эта винтовка, на создание которой положено было столько сил, столько творческих мыслей, столько опыта и знаний русских оружейников.
      Мысленно переносился я в ту обстановку, где рождались винтовки и другое оружие.
      Стучат многотонные молоты и прессы, выковываются и штампуются заготовки различных оружейных частей, блестят и сверкают раскаленные угли горнов, лижет пламя нагретые докрасна куски стали, в грязной одежде, с обмазанными сажей лицами работают кузнецы.
      Стучат станки мастерских, быстро вращаются шкивы с перекинутыми через них приводами, у каждого станка виден рабочий; с величайшей точностью изготовляются ружейные части, обмеряемые после каждой операции соответствующими калибрами.
      Снуют мастера, наладчики, проходит инженер, отдавая приказания...
      Задумавшись, я шел по окопу все дальше и дальше, а предо мной все так же лежали наши винтовки, заносимые снегом; все так же холодно блестела луна, освещая унылую равнину; так же слышались разрывы снарядов и звуки ружейных выстрелов наших часовых, перестреливающихся с неприятелем...
      "Раненые" и "убитые" винтовки
      Если после каждого сражения подсчитываются потери в людях, то оружейник ведет такой же подсчет и в потерях оружия. Для него здесь есть свои "раненые" и "убитые". И так же как люди направляются в лазареты и госпитали для получения помощи, так и оружейник заботится о том, чтобы исправить "пораненные" винтовки, пулеметы, орудия в починочных мастерских.
      Самым важным в исправлении оружия, особенно для русской армии того времени, была быстрота. Винтовки надо было возможно скорее исправить и выдать безоружным. Между тем Главное управление генштаба назначило для исправления оружия, получаемого от войск, даже такие отдаленные от фронта пункты, как Сестрорецкий, Тульский и Ижевский заводы. Это решение казалось мне неправильным. Перевозка винтовок на заводы, их исправление и обратная доставка заняли бы около полутора месяцев. Если вспомнить, что такому исправлению должны были подвергаться ежемесячно 200 тысяч винтовок, то выходило, что армия теряла на это время примерно шесть действующих корпусов!
      Уже при первых объездах войсковых частей я понял, что исправление оружия нельзя признать хорошо налаженным, как это считали, сидя в Седлеце. В этом деле царила полная неразбериха. Всякий работал по своему вкусу и разумению. Вначале оружие с полей сражений свозили к головному этапу, верст за десять - пятнадцать от передовых позиций. Здесь явочным порядком стали организовываться оружейные мастерские для быстрой очистки и ремонта винтовок. Необходимость создания этих мастерских была подсказана самой жизнью. Между тем штаб фронта незадолго до моего приезда приказал закрыть все этапные мастерские, а оружие, собранное с полей сражений, свозить в глубокий тыл - в Варшаву, Двинск, Вильно, где были организованы большие тыловые мастерские. Отсюда маршевые команды, направляемые на фронт, и должны были получать исправленное оружие. Таким образом, выдача оружия всецело переходила в руки штаба фронта. Объезжая передовые позиции, я постоянно слышал сожаление по поводу этого приказа начальника артснабжений.
      - Мы прилагаем чрезвычайные усилия, чтобы собрать винтовки после боя, - жаловался командир одного из полков. - Я выдаю особые награды из хозяйственных сумм тем солдатам, которые с опасностью для жизни собирают винтовки, оставшиеся впереди наших окопов. И все это я должен отправлять в тыл, чтобы мои же винтовки выдавали другим полкам, не заботящимся о своем оружии.
      Мы шли по окопу передовой линии. Была глубокая ночь. Вдруг над нашими головами что-то зашевелилось, какая-то большая темная масса перекатилась через бруствер и упала с лязгом и стуком на дно окопа. Перед нами стоял коренастый солдат в низко надвинутой папахе.
      - Ты откуда? - спросил командир полка.
      - Оттуда, ваше высокородие, - бойко ответил солдат, указывая варежкой в сторону "ничьей земли". - Ходил по винтовки.
      И тут только я разглядел в темноте его странный вид. Весь он был обвешан оружием. Из-за спины торчали две винтовки, одна перекинута через плечо, еще две он держал в обеих руках.
      - Молодец ты у меня! - сказал стрелку командир полка. - Ну иди к заведующему оружием. Там тебе выдадут... Вот видите, - обратился он ко мне, когда солдат ушел, - а штаб фронта хочет обойтись без этих охотников. А ведь на таких смельчаках все дело и держится...
      О централизованной системе сбора и исправления оружия дает представление следующий эпизод. Во время одного из переездов я увидел фурманки, нагруженные "ранеными" винтовками. Фурманки подъезжали к железнодорожной станции, где оружие должно было грузиться в один из вагонов. Винтовки сваливали одна на другую. Солдаты брали по нескольку штук и бросали их в товарный вагон.
      - Как можно так обращаться с оружием? - закричал я. - Разве вам никто не говорил, чтобы вы складывали винтовки на солому в полном порядке?
      - Я хотел достать соломы, - начал оправдываться старший, - но ее нигде нет...
      Конечно, все это только одни отговорки, но вряд ли старший был виноват. Дело заключалось в тех порядках, которые установили лица повыше него. Хороши же будут винтовки после таких перевозок! Побитые прицелы и мушки, утерянные штыки и шомпола - вот первый результат на пути такого "исправления".