Седина в бороду

Все существо нашего джентльмена охватило страстное, почти маниакальное желание: перед его мысленным взором возникла ярчайшая картина яичницы с ветчиной и хлеба с маслом. Аромат воображаемого кофе дурманил голову. Окончательно проснувшись, сэр Мармадьюк привстал и прислушался к совершенно новому, острому, а потому весьма удивительному и даже приятному для себя ощущению голода. Рот нашего героя наполнился слюной. Сэр Мармадьюк натянул сапоги и чуть не рассмеялся вслух. Радость переполняла его. Он вскочил, напялил сюртук и шляпу, взял в руки трость и отправился на поиски завтрака.

Утреннее солнце озаряло все вокруг блаженным сиянием, из лесов и рощ, с каждого дерева и куста, с каждой ветки неслось жизнерадостное птичье пенье, но сэр Мармадьюк, наслаждаясь доселе неведомым ему чувством голода, шагал вперед, не обращая внимания на очарование утра. Он пристально смотрел вперед, выглядывая – не покажется ли трактир или постоялый двор, его мозг был полностью поглощен одной единственной мыслью. Завтрак! Завтрак! Завтрак!

Пройдя с полмили, он наткнулся на небольшую деревушку, тенистую и уединенную. Аккуратные домишки с соломенными крышами теснились на большой поляне. Здесь непременно должен быть постоялый двор. Точно, вот и он! Самый чудесный трактир в мире приветливо поблескивал решетчатыми окнами и словно приглашал взойти на крыльцо, а в сторонке стояли прекраснейшие дубовые столы, но… О, какое разочарование: столы эти были пусты, а дверь – дверь заперта на замок! Сэр Мармадьюк огляделся вокруг с самым несчастным видом. Вокруг не было ни души. Джентльмен взглянул на карманные часы и с величайшим удивлением обнаружил, что еще только половина пятого утра.

Так случилось, что некий дюжий крестьянин брел в этот ранний час по своим неведомым делам. Вдруг он замер, пораженный открывшейся ему картиной. У дверей постоялого двора сидел джентльмен весьма солидной наружности. Ноги его были вытянуты, голова упала подбородком на грудь, а угрюмым взглядом джентльмен так и пожирал стоявшие невдалеке дубовые столы. Одет он тоже был весьма странно с точки зрения сельского жителя. Такое одеяние и впрямь не часто встречалось за пределами Лондона. Правда, великолепие элегантнейших сапог с кисточками несколько потускнело, а идеально скроенный синий сюртук с золотыми пуговицами выглядел пыльным и мятым. К тому же тут и там к нему пристали былинки сена.

Крестьянин, все еще стоял с открытым ртом, когда предмет его изумления поднял голову. Наружность джентльмена вполне соответствовала его наряду. Длинные волосы пребывали в некотором беспорядке, и тем не менее самоуверенное худое лицо с орлиным носом внушало почтение. Он милостиво кивнул, снисходительно улыбнулся и повелительным движением изящной руки подозвал крестьянина поближе. Тот растерянно огляделся, почесал в затылке и осторожно подошел.

– Доброе утро! – приветствовал его сэр Мармадьюк.

– И вам того же, сэр, – со вздохом ответствовал крестьянин. – Утро и впрямь погожее.

– Тогда что же вас тревожит?

Крестьянин внимательно посмотрел на спрашивающего, потер подбородок и вновь тяжело вздохнул.

– Надо полагать, есть причина, сэр.

– Вы тоже не завтракали? – с состраданием спросил сэр Мармадьюк.

– Не завтракал, сэр? – недоуменно переспросил крестьянин. – Господи, нет. Я позавтракал, во всяком случае, я съел столько, сколько смог проглотить, а это, право, не больше горсти. Заботы лишили меня аппетита, сэр.

– Что же это за заботы?

– Я не решаюсь сказать, сэр. Все думаю об этом и день и ночь, но сказать не решаюсь, так что, извините, сэр, я пойду своей дорогой.

– Вас гонит в путь какое-то неприятное дело?

– А когда они бывают приятными-то, сэр?

– В котором часу открывается постоялый двор?

– В половине шестого, сэр, а по базарным дням в пять.

– А сегодня, случаем, не базарный день? – с надеждой спросил сэр Мармадьюк.

– Да нет, сэр, не базарный.

Человек нерешительно топтался на месте, собираясь уйти, но уловив едва заметный, но властный жест изящной руки джентльмена, присел на краешек скамьи и, стянув с головы шляпу, уставился неподвижным взором прямо перед собой.

– Ну? – спросил сэр Мармадьюк, проявляя нетерпение.

– Что «ну», сэр?

– Вы не очень разговорчивы.

– Такой уж, видать, уродился. Я никогда попусту не мелю языком, особенно с незнакомцами.

– Превосходно, Джейкоб! – вполголоса похвалил его сэр Мармадьюк.

– Что? – Крестьянин вздрогнул.

– Вы ведь живете неподалеку, Джейкоб?

– Да, сэр, но…

– И работаете в Монкс-Уоррен?

– Да, сэр, – пролепетал Джейкоб и отодвинулся подальше. – Но, сэр, откуда вам известно, что меня зовут Джейкоб Джарвей и что я работаю в Монкс-Уоррен…

– Колодки, – мечтательно произнес джентльмен, лениво кивнув в сторону деревянных расписных колодок, – они очень красивы…

– Колодки! – прохрипел Джейкоб, с ненавистью взглянув на упомянутое изделие, которое нес под мышкой.

– Они у вас в отличном состоянии, Джейкоб…

– Не у меня, сэр, не у меня! Наш эсквайр выписывал мастера из самого Петворта. А раз уж они есть и в порядке, эсквайр всегда найдет кого в них заковать – мужчину, женщину, а то и ребенка.

– Эсквайр? – переспросил сэр Мармадьюк.

– Да, сэр, эсквайр Брендиш. Вот вернется скоро, и таким, как я, станет совсем худо.

– Что, строгий?

– Не то слово. Жестокий, пуще зверя, сэр! От него жди беды. Возьмите хотя бы историю с Нэнси Уоррендер. Он преследовал бедняжку, прохода не давал, а она и утопись с горя. Это, правда, давно уже было, несколько лет назад, но я не забыл! А ведь были и не такие гордые, и…

– Значит, вас беспокоит Брендиш, дружище?

Уловив сочувствие в голосе джентльмена, Джейкоб придвинулся поближе и хрипло прошептал:

– Сэр, я вот что вам скажу. Многим бы… взглянуть на то, как он станет корчиться в предсмертных муках. И я в первую очередь! И знаете почему? Потому как теперь он положил глаз на Еву Эш, и, помяните мое слово, этот ирод постарается получить ее, честно или обманом, но постарается.

– Вы уверены?

– Да! А ведь наша Ева-Энн невинна, как младенец! О замыслах Брендиша знаем только я с ее дядьями.

– Откуда? – Сэр Мармадьюк кинул еще один взгляд на колодки, его изящные пальцы стиснули набалдашник трости. – Откуда вы узнали о его планах? И почему вы так уверены?

– Я слышал, как он похвалялся пред своими собутыльниками в во время последней попойки в этом вот самом постоялом дворе! «За Еву-Энн, – кричал он, – Ева-Энн станет моей!» Я не утерпел тогда и плеснул в его ненавистные глаза из стакана, не пожалел доброй порции эля. Брендиш заковал меня в эти колодки, а на них тогда еще краска не высохла, черт его дери!

– А что случилось потом, Джейкоб?

– А потом пришел мастер Эбенизер и вызволил меня из проклятых колодок при всем честном народе. А затем подошел к мистеру Брендишу да как скажет так свирепо-свирепо: «Брендиш, если еще раз ты ночью появишься на моей земле, если хоть слово скажешь моей племяннице, если хоть пальцем тронешь кого-нибудь из моих слуг, то я пристрелю тебя как бешеного пса!» – «А это не твоя земля, а моя, – заорал в ответ эсквайр. – Во всяком случае будет моей через неделю». – «Неделя, – ответил тогда хозяин мой уже спокойнее, – достаточный срок, чтобы Господь успел покарать тебя за твои злодеяния!» Сказал так мастер Эбенизер и пошел прочь, и я за ним.

– Молодец Эбенизер! – воскликнул сэр Мармадьюк. – Вот тебе и квакер!

– Верно, сэр, квакер-то он квакер, но еще и живой человек, – кивнул Джейкоб.

– И они должны расстаться со своей фермой через неделю?

– Да, сэр, этим-то я и озабочен. Для здешнего люда это будет самый черный день, какой и врагу не пожелаешь. Ведь Монкс-Уоррен принадлежал Байвудам со дня своего основания, и давно же это было, я полагаю! Но, Боже мой, я только и говорю, что о свои заботах, и, что еще хуже, о заботах своего хозяина, да к тому же с совершенно незнакомым человеком!

– Но этот незнакомец полон сочувствия к вашим бедам, Джейкоб, и хотел бы помочь вам.

– Спасибо, сэр! – вздохнул Джейкоб, с трудом поднимаясь. – Спасибо, сэр, за вашу доброту, но нет никого, кто мог бы нам помочь, разве что, если прикончит эсквайра Брендиша, черт бы забрал его душу.

– Ты имеешь в виду убийство, Джейкоб?

– Убийство? Нет, сэр, это никак нельзя было бы назвать убийством, сэр! Ведь когда давят гадюку, готовую ужалить, это не называют убийством! Вот вы говорите нет, и я тоже говорю нет. Поглядите, сэр, на этом свете немало хороших людей, но даже в самом хорошем человеке что-нибудь плохое да отыщется. Так же и в самом скверном можно найти что-нибудь хорошее, но эсквайр Брендиш дурной с головы до пят, до самых кончиков своих пальцев, до последнего клочка своей кожи. А потому, чем раньше он умрет, тем лучше будет для всех остальных!

В эту минуту откуда-то из-за постоялого двора послышался громкий свист, и тут же раздался оглушительный веселый рев:

– Эй там, на марсе! Поднимайтесь, лежебоки, вставайте и побыстрее, ребятки! Тебя, Том, это тоже касается!

– Это Бен Бартер, сэр. – хмурый Джейкоб невольно улыбнулся, – когда-то он был моряком, служил при лорде Нельсоне, вот и не может никак забыть о тех тех славных деньках. Он подаст вам завтрак, если вы пожелаете. Бен всегда готов услужить…

– Что ж, Джейкоб, если ты не откажешься последовать за мной, то я угощу тебя кружкой доброго эля.

– Сэр, я пообещал себе никогда больше не прикасаться к элю, но вы столь добры, а я столь слаб духом, что не смогу устоять перед вашим предложением. И к тому же Бен варит лучший во всем Сассексе эль, так что премного вам благодарен!

Проследовав за унылым Джейкобом во внутренний двор, пропахший запахами конюшни, сэр Мармадьюк увидел маленького, но плотного человека, являвшего собой во всех отношениях широкую натуру. Его широкое жизнерадостное лицо казалось еще шире из-за пышных бакенбард, которые свисали со щек подобно лиселям корабля; плечи его были столь широки, что куртка, казалось, вот-вот лопнет; его просторные полосатые штаны поддерживались на объемистом животе широченным ремнем, а из-под шаровароподобных штанин выглядывали тупоносые башмаки, украшенные стальными пряжками; в довершение всего, завидев гостя, толстые губы хозяина постоялого двора расплылись в широчайшей улыбке.

– Доброе утро, сэр, я весь к вашим услугам. Будете завтракать?

– Непременно. – Сэр Мармадьюк не смог удержаться от ответной улыбки.

– Что ж, сэр, у нас есть телятина, холодная, жареная и вареная, яичница с ветчиной, яйца только что из-под курицы, есть чай, есть кофе, словом, все, что пожелаете, сэр! Если вас это устраивает…

– Устраивает! – немедленно отозвался сэр Мармадьюк. – Но сначала эль для моего друга Джейкоба, а затем мыла и воды, и если у вас найдется бритва, я буду вам очень признателен.

– Найдется, ваша честь!

Вскоре сэр Мармадьюк сидел в свежеприбранной солнечной комнате, где стояла огромная кровать с белоснежными простынями, от которых исходил запах лаванды. Весьма привлекательная, с точки зрения нашего джентльмена, кровать. Ее соблазнительные формы настолько понравились сэру Мармадьюку, что он не один раз прерывал такое тонкое занятие, как бритье, чтобы бросить на нее полный вожделения взгляд. Да, кровать была весьма и весьма соблазнительна!

Через четверть часа, завершив свой туалет, сэр Мармадьюк спустился к завтраку. На столе дымилась огромная яичница с ветчиной, рядом теснились блюда с невероятным количеством жареной и вареной телятины. Подобный завтрак еще вчера ужаснул бы нашего героя, но сегодня он лишь удовлетворенно застонал и набросился на еду с прытью, которой сам поразился.

Насытившись, сэр Мармадьюк откинулся на спинку стула и оглядел комнату. Массивные балки наверху, красные половицы внизу, в огромном очаге весело потрескивают дрова, а рядом с каминной решеткой стоит пара начищенных сапог для верховой езды.

Сэр Мармадьюк зевнул и, вспомнив о соблазнительной кровати наверху, собирался уже кликнуть хозяина, когда перед ним возникло широкое лицо, озаренное добродушной улыбкой.

– Сэр, вам должны были принести яичницу с ветчиной… – Хозяин растерянно посмотрел на пустые тарелки.

– Отличная память! – вздохнул сэр Мармадьюк.

– И телятину, ваша честь…

– И это тоже.

Хозяин рассмеялся:

– Голод – лучшая приправа, сэр…

– Божественное ощущение, – перебил его джентльмен. – Тот, кому не довелось испытать это удивительное чувство, несчастнейшее на свете существо!

– Кому как, сэр, – с некоторым сомнением ответил хозяин. – Я уж и не знаю. Но я бы предпочел обойтись без него, лишь бы каждый человек имел возможность удовлетворить свои жизненные потребности.

– А кстати, я надеюсь, Джейкоб получил свой эль?

– Да, сэр, и перед уходом он просил меня поблагодарить вашу честь.

– Он сказал, что вы служили у Нельсона.

– Так точно, сэр. Бен Бартер, помощник канонира на борту старины «Булли-Сойера», капитан Джон Чомли.

– Для меня большая честь познакомиться с вами, Бен Бартер.

– Это вы оказали мне честь, – ответил Бен с широченной улыбкой.

– Я вижу, у вас здесь остановился гость, – сказал сэр Мармадьюк, ленивым жестом указывая на стоящие у очага сапоги.

– О да, сэр, – ответил Бен, кинув хмурый взгляд на указанные предметы. – Один джентльмен из Лондона, он часто ездит туда-сюда, но, знаете, сэр, бывают джентльмены, которые остаются джентльменами даже, когда напьются, а бывают и совсем иные. Этот, когда переберет элю, становится попросту ужасен.

– In vino veritas! – промолвил сэр Мармадьюк.

– Может быть, сэр, но я все же не стал бы так ругаться. Прошлым вечером этот джентльмен так набрался бренди, что стал совсем невменяем, перепугал мою дочь и служанок, так что пришлось взять его на абордаж, вы понимаете меня, сэр? А он начал бить бутылки и стаканы, тогда я вынужден был запустить одну из них прямо ему в корпус, а затем позвал на помощь Джорджа и Тома, они и уложили его в кровать.

– И как же его зовут? – сонно спросил сэр Мармадьюк.

– Дентон, сэр, мистер Дентон, друг эсквайра Брендиша.

Сэр Мармадьюк сощурился, зевнул и пробормотал:

– Тогда, возможно, мистер Брендиш может зайти сегодня навестить своего приятеля?

– Они сегодня вместе ужинают, сэр. И это очень прискорбно. Как соберутся они вдвоем, жди какой-нибудь…

– Ну, думаю, – снова зевнув, сказал наш джентльмен, – хотя бы на вашей выручке их застолье отразится положительно. А мое, кстати, вдвойне. Наверху я заметил отличную кровать.

– Пуховая перина, сэр. Всегда к вашим услугам.

– Спасибо. Я ею воспользуюсь.

– Что, прямо сейчас, сэр?

– Немедленно.

– И в котором часу мне следует разбудить вашу честь?

– Будить не надо!

– Ясно, сэр.

– Я проделал вчера долгий путь пешком, пока не начал хромать, у меня все просто болит от усталости, так что, пожалуйста, не беспокойте меня, дружище Бен.

– Конечно, сэр.

И, с милостивой улыбкой кивнув изумленному хозяину, который тут же отдал честь и шаркнул ногой, сэр Мармадьюк лениво поднялся на второй этаж. Заперев изнутри дверь гостевой спальни, он разделся, забрался в постель, уютно устроился между благоухающими лавандой простынями, блаженно вздохнул, вытянулся поудобнее, закрыл глаза и погрузился в глубокий сон.

Глава VII,

в которой сэр Мармадьюк составляет завещание

Солнечный луч, скользнувший по лицу нашего героя, пробудил его от блаженного сна. Сэр Мармадьюк сонно потянулся было к звонку, чтобы вызвать Маундера, своего камердинера, но, внезапно вспомнив, где находится, резко приподнялся, безмерно довольный, что и звонок, и невозмутимый Маундер, и все прочие признаки комфорта, до сих пор неотъемлемые от его жизни, находятся далеко-далеко.

Он сел в кровати и радостно осмотрелся. Его переполняло новое и удивительно приятное чувство – ему страстно хотелось жить. Его переполняло радостное нетерпение – он предвкушал новые приключения, которые принесет с собой грядущее. Усталости как не бывало. Скуки тоже. Перед мысленным взором нашего героя вставали чудесные картины вчерашнего дня – тенистые рощи, душистые луга, лунная тропа, уводящая путников под сень таинственного леса. И конечно же сэр Мармадьюк думал о той, кто олицетворял для него все юное, чистое и прекрасное.

Он энергично спрыгнул с кровати и начал одеваться, напевая себе под нос, чего давно уже за ним не наблюдалось. Внезапно сэр Мармадьюк уловил чьи-то голоса. Он прислушался.

– …была Ева-Энн, точно тебе говорю!

Так и не надев второй сапог, сэр Мармадьюк замер и глянул в сторону открытого окна.

– Ночью на дороге, я сам видел. Она была с каким-то молодчиком! Говорю тебе, Дик, эта девка – бесстыжая шлюха.

Сэр Мармадьюк узнал этот грубый голос. Он яростно натянув сапог и встал.

– С молодчиком? – переспросил второй голос, тоже знакомый. – Такой высокий и темноволосый? Одет, как лондонский денди, бледное лицо, бакенбарды?

– Да, клянусь Господом, это он! Ты что, его знаешь? Я бы прикончил его на месте…

– Так что же тебе помешало?

– Что помешало? Да он удрал, черт бы его побрал!

– Удрал?

– Да. Так ты знаешь его, Дик?

– Я знаю, что этот молодчик представляет серьезную опасность для скромных и непорочных созданий. Ей-богу, репутация нашей недотроги Евы теперь изрядно подмочена. Но, черт меня побери, сколько же в ней прелести, и заметь, вполне созревшей прелести.

– К черту эту девку, она лишь корчит из себя скромницу, а сама такая же шлюха, как и все остальные. Ну и ловка же она оказалась…

Сэр Мармадьюк, не долго думая, схватил кувшин с водой, выплеснул его содержимое в окно и тут же отпрянул назад. Затем, как ни в чем не бывало, выглянул на улицу. Эсквайр Брендиш и мистер Дентон расположились как раз под окном и сейчас, мокрые и растерянные, таращились вверх.

– Мерзавцы! – спокойно сообщил наш джентльмен и выпустил пустой кувшин из рук. Тот упал как раз между приятелями, с грохотом расколовшись на мелкие осколки.

– Черт… черт побери, сэр! – Брендиш от ярости не находил слов.

Но сэр Мармадьюк уже отошел от окна, взял свою шляпу и отправился вниз, беззаботно насвистывая и поигрывая тростью. А внизу хозяин пытался остановить двух очень мокрых и очень сердитых джентльменов, которые, потрясая кулаками и брызжа слюной, грозились пролить чью-то кровь.

При появлении сэра Мармадьюка мистер Дентон замолк на полуслове и, слегка побледнев, отступил на шаг, но эсквайр Брендиш, выставив вперед волосатые кулачищи, с ревом ринулся на обидчика. Но тут же отшатнулся, встреченный молниеносным выпадом трости с золотым набалдашником.

– Прочь, грязное животное! – надменно произнес сэр Мармадьюк. – Оставьте свои звериные замашки, если не хотите, чтобы я выколол вам глаза. – Его спокойный голос потонул в неистовом реве эсквайра.

Сэр Мармадьюк спокойно выслушал этот поток проклятий, угроз и непристойной брани, покачивая поднятой тростью, словно отсчитывал время. Наконец Брендиш выдохся.

– Приятель, – Мармадьюк утомленно покачал головой, – я нахожу ваши манеры столь же непривлекательными, как и вашу наружность…

– Вы… вы… – снова задохнулся эсквайр, потрясая кулаками в крайней степени ярости. – Ты заплатишь! Заплатишь своей кровью, своей жизнью! Ответишь…

– С превеликим удовольствием. – Сэр Мармадьюк кивнул. – Я тоже горю желанием прикончить вас, любезный. Если вы еще помните, при нашей первой встрече я назвал вас чумой. Так вот, повторяю: вы чума, которую следует искоренять…

– Отлично! – проревел Брендиш. – Если бы только здесь были мои пистолеты…

– Нет, сэр! Тольке не здесь! – Бен Бартер замахал руками. – Разве мало других мест, где джентльмены могут спокойно убить друг друга?! Только не в моем трактире!..

Дрожа и задыхаясь от ярости, Брендиш повернулся к нему. Бен Бартер тут же принял защитную стойку.

– Предупреждаю, эсквайр! – проревел он. – Я человек смирный, но, будучи свободнорожденным англичанином, не позволю, чтобы на меня поднял руку даже чистокровный дворянин. Так что, господин хороший, угомонитесь! Уберите руки, иначе вам придется иметь дело с моими кулаками, а они, сами видите, не так уж и малы.

Тут между ними вклинился мистер Дентон и, оттеснив Бена, вывел Брендиша на улицу. Хозяин трактира покачал головой и, заметив, что из приоткрытых дверей за ним наблюдает перепуганная прислуга, раздраженным жестом велел им заниматься своими делами. Он снова энергично покачал головой, так что пышные бакенбарды заколыхались.

– Господи, сэр, – воскликнул он, быстро-быстро моргая глазами, – здорово вы их окатили!

– Я старался, – скромно ответствовал сэр Мармадьюк. – Хорошо, что вы напомнили мне, дружище, включите в мой счет стоимость большого кувшина.

– Сэр, – сказал Брендиш, – учитывая обстоятельства… Эх, вот если бы вы умудрились разбить кувшин о голову эсквайра…

Но тут в дверях снова показался Брендиш собственной персоной, и вид его был не менее свирепым и угрожающим, чем прежде.

– Эй, вы! – Он ткнул волосатым пальцем в сэра Мармадьюка. – Не знаю, кто вы такой, но я требую удовлетворения и получу его, если у вас есть хоть капля мужества, и, черт вас побери, я омою свои сапоги вашей кровью, вы слышите?! Вы обретете вечный покой в дальней роще сегодня вечером в половине девятого. Если, конечно, не удерете, как последний трус!

Сэр Мармадьюк ограничился кивком.

– А как же врач? – Дентон заглянул через плечо Брендиша. – Должен присутствовать врач.

– К черту врача! – вскричал эсквайр. – Когда я уложу этого наглеца, врач ему больше не понадобится.

– А секунданты?

– К черту секундантов! Ты будешь и свидетелем, и секундантом.

– Это не по правилам, Брендиш! – возразил Дентон.

– Да, не по правилам. А что скажет наглый джентльмен?

Сэр Мармадьюк взглянул на него и презрительно пожал плечами.

– В половине девятого! – бросил он и повернулся спиной.

Эсквайр Брендиш изверг новые потоки брани и зашагал прочь, стуча каблуками и звеня шпорами.

– Дуэль, сэр? – спросил Бен и печально покачал головой.

– Да, дуэль, – ответил сэр Мармадьюк и выглянул в сад.

– Говорят, что эсквайр Брендиш уже убил человека на дуэли, сэр.

– Тем больше оснований убить его, Бен.

– В половине девятого, сэр?

– Да, я могу без спешки поужинать.

– Да, да, сэр, но ведь для стрельбы будет несколько темновато.

– Ну, мы можем встать поближе друг к другу.

– Боже! – в испуге воскликнул Бен, его добродушное лицо побледнело. – Это звучит уж слишком кровожадно, сэр.

Затем, словно осененный внезапной мыслью, он выбежал из комнаты и вскоре вернулся с чернильницей и листом бумаги.

– Что это? – удивленно спросил сэр Мармадьюк.

– Учитывая обстоятельства, сэр, ваше завещание…

– Вот это да! Ну и предусмотрительность!

– А что вы думаете, сэр, капитан Чомли однажды дрался на дуэли, но прежде на всякий случай составил завещание. Я был свидетелем.

– Хорошо, – кивнул сэр Мармадьюк, – у меня, кажется, появилась мысль! – Он сел за стол, обмакнул перо в чернилах и написал следующее:

В случае моей внезапной кончины я завещаю все свое состояние и всю собственность, которой я владел на момент смерти, Еве-Энн Эш из Монкс-Уоррен в Сассексе.

Мармадьюк Энтони Вейн-Темперли

– Необходимы два свидетеля, ваша честь!

Сэр Мармадьюк кивнул. Бен извлек из кармана боцманскую дудку, выглянув в окно и издал пронзительный свист. Вскоре в дверях появился краснолицый парень с буйной шевелюрой.

– Джордж умеет писать свое имя.

– Превосходно! – сэр Мармадьюк вручил еще сильнее покрасневшему Джорджу перо, а впридачу полкроны, и показал, где тому следует поставить свое имя.

– Не торопись, Джордж, – несколько обеспокоенно посоветовал Бен. – Сделай глубокий вдох и успокойся.

Подбодряемый подобными советами, Джордж расправил плечи и, высунув язык, принялся за работу с внушающим страх усердием выводя скрипящим пером бесчисленные завитушки. Но вот дело было сделано, он с облегчением вздохнул, поклонился и, сияя как медный таз, удалился. Теперь уже его хозяин схватил перо так, словно это был гарпун, окунул его в чернила, с силой встряхнул, склонился над бумагой и, вытаращив глаза и закусив нижнюю губу, поставил свою подпись. После этого сэр Мармадьюк посыпал лист песком, сложил его и передал удивленному трактирщику.

– Бен Бартер, – сказал он, – я желаю, чтобы вы хранили эту бумагу до тех пор, пока я не попрошу ее обратно. Согласны?

– Да, сэр.

– И никому ни слова!

– Буду нем, как рыба, сэр! Можете на меня положиться!

– Спасибо, Бен.

– А теперь можно поговорить и об ужине, сэр. Что вы скажете о тушеной в каперсовом соусе баранине?

– Превосходно, Бен.

– Тогда все будет готово в течение часа, сэр.

Он тотчас удалился, предоставив сэру Мармадьюку возможность в одиночестве прогуляться по саду. Через несколько шагов джентльмен наткнулся на беседку, укрывшуюся в зарослях жимолости. Вдохнув благоухание, он вспомнил, что в последний раз этот аромат… Тут чуткое ухо нашего героя уловило быстрые легкие шаги, и он, оглянувшись, увидел ту, о которой только что думал. От неожиданности джентльмен застыл на месте – его поразили безыскусная красота и природное изящество девушки. Роскошные волосы, выбивавшиеся из-под чопорной шляпки, непослушными локонами спускались вдоль щек; серьезные большие глаза под изогнутыми бровями; алые пухлые губы; решительный подбородок; великолепная фигура, утаить которую не могло даже скромное серое платье, броней укрывшее ее стройное тело. Наблюдая за ее быстрой грациозной походкой, сэр Мармадьюк позабыл обо всем на свете.

А девушка уже схватила его за запястья своими сильными маленькими руками, встревоженно заглянула в лицо и, стараясь справиться с волнением, спросила:

– О Джон… Джон Гоббс, что… что это такое о тебе рассказывают? Неужели ты собираешься драться с эсквайром Брендишем, с этим ужасным человеком… из-за меня…

– Нет, – ответил он, бодро улыбаясь. – Нет…

– Так ты не собираешься драться?

– Собираюсь, но не из-за тебя, Ева-Энн.

– Тогда почему, почему?

– Потому что я питаю сильнейшее отвращение к его персоне…

– Нет, Джордж все видел и слышал, и Бетти тоже слышала. Бетти рассказала мне, что дуэль назначена на вечер, на половину девятого, в дальней роще. О Джон, ведь драться – это смертный грех.

– Но весьма свойственный человеку, – беззаботно ответил сэр Мармадьюк. – А я стал гораздо больше похож на человека с того момента, как встретил… то есть с недавнего времени.

– Ты хочешь сказать, с тех пор как встретил меня?! О, Джон, неужели я действительно сделала тебя более человечным?

– Вынужден это признать.

– И именно поэтому ты облил эсквайра Брендиша и ненавистного Дентона… – ее губы дрогнули, – и поставил на карту свою жизнь! – Она вздохнула и стиснула его руку. – О, друг Джон, я прошу тебя, я умоляю тебя – откажись! Брендиш очень жестокий и дурной человек, и все же, если он оскорбил или обидел тебя, ради Господа нашего, прости его.

– Нет, дитя мое…

– Тогда ради самого себя…

– Энн, это невозможно.

– Тогда, о, Джон, ради меня.

Она взглянула на джентльмена с такой страстной мольбой, что он смутился. Сэр Мармадьюк склонился и поцеловал ее руки, сначала одну, потом другую. Девушка поняла: ее просьбы ничего не изменят.

– Джон, – прошептала мисс Ева, – мой добрый друг, если тебя убьют…

– Это разрешит многие трудности, дитя мое.

– И разобьет мне сердце, ибо я останусь опять одна, а ты ведь мой друг… мой единственный друг.

– И всегда им буду! – с жаром воскликнул он.

– И ты все равно не откажешься от дуэли?

– Нет.

– В дальней роще, в половине девятого! Если ты умрешь таким греховным образом, если он убьет тебя…

– Ну, вообще-то, я не собираюсь умирать.

– Ах, Джон, не надо насмехаться надо мной, ведь я действительно с ума схожу из-за твоего упрямства. И даже если ты убьешь этого дурного человека, то его кровь навсегда запятнает тебя! Зачем подвергать опасности свое тело и свою душу, Джон?

– Быть может, ради того, чтобы снова стать человеком, – спокойно ответил он.

– И ничто не поколеблет твоего решения?

– Ничто.

Она расплакалась и сквозь слезы продолжала укорять, умолять, уговаривать, но сэр Мармадьюк остался при своем, лицо его затвердело. Наконец Ева-Энн отвернулась, безнадежно махнув рукой.

– Бог простит тебя, Джон. Он защитит тебя!.. – в отчаянии воскликнула девушка, повернулась и убежала вглубь сада.

Сэр Мармадьюк, проводив ее взглядом, вошел в беседку, сел на скамью, опустил голову и предался мрачным думам. Несмотря на свой немалый дуэльный опыт, он не мог избавиться от тягостных мыслей о смерти, о том внезапном переходе к великой неизвестности, что лежит по ту сторону могилы. Душа его наполнилась благоговейным ужасом, хотя до сих пор наш герой вел самую беззаботную жизнь, не омраченную мыслями о смерти. Печально сэр Мармадьюк взирал на солнце, клонившееся все ниже, на прекрасный вечерний сад, полный грустного предзакатного очарования.

Наконец, услышав жизнерадостный зов Бена, он тяжело поднялся и направился к постоялому двору, где его приветствовали аппетитные запахи. На столе сэр Мармадьюк обнаружил великолепное, дымящееся и ароматное рагу из баранины и воздал ему должное.

Глава VIII,

в которой сэр Мармадьюк остается без трости