Несколько миль

Братец Джон засмеялся. Все оказалось так просто, что владелец, будь у него время разобраться в ситуации, без труда и сам справился бы с ремонтом. Но, подобно многим, он считал электронику загадочной и мудреной наукой, заниматься которой могут только специалисты. И хотя в ней действительно было немало сложностей, над которыми и опытный мастер поломал бы голову, эта явно не относилась к ним.
      Послушник наполовину вылез из проема в стене как раз в том момент, когда четверо ремонтников вталкивали хозяина в кухню. Они были в пурпурных комбинезонах и ярко-синих шапочках, а на груди и спине носили профессиональные эмблемы: зигзаг молнии, перекрещенный отверткой.
      Увидев братца Джона, они удивленно замерли: не подлежало сомнению, что его они не видели на экране монитора, а просто исполняли приказ явиться в таверну и остановить скэба.
      Вперед вышел главный, громила не менее шести футов и шести дюймов роста, с кустистыми бровями и тяжелой челюстью борца.
      --Не знаю, что ты здесь делаешь, брат,---сказал он.---Но лучше, чтобы причина у тебя оказалась убедительной.
      --Может, святой отец не знает, что творит?---добавил другой ремонтник, пониже ростом, но пошире в плечах.
      Главный резко повернулся к плечистому.
      --Он не святой отец!---рявкнул он.---Будь ты нашей веры, сам бы понял. Он монах, или послушник, или что-то в этом роде. Но не священник.
      --Я послушник ордена Святого Джейруса,---объяснил братец Джон.---И зовут меня братец Джон.
      --Что ж, братец Джон,---сказал великан.---Может, ты так долго сидел в одних стенах, погруженный в молитвы и размышления, что и не понял: ты поганый скэб, который лишает нас куска хлеба.
      --Я знал, что делаю,---ответил братец Джон.---Не возьмись я починить автошеф-повара, куска хлеба лишился бы вот этот человек...---он показал на владельца таверны.---Кроме того, много людей лишились бы возможности выбраться сюда из мрачных бездушных переполненных кафетериев.
      --Все эти капиталисты должны платить нам, сколько мы потребуем, а он пусть кормит столько едоков, сколько получится!---гаркнул вожак.
      --В таком случае,---сказал братец Джон,---у вас вечно будут причины для неприятностей.
      Вожак побагровел и сжал кулаки.
      --Позор вам,---сказал братец Джон.---Вы готовы наброситься и на единоверца, и на члена святого ордена к тому же. А вот этот человек,---показал он на широкоплечего,---хоть и другого вероисповедания, но готов проявить рассудительность.
      --Он один из поклонников этого проклятого Всеобщего Света,---буркнул главный.---Всегда готов влезть в чужую шкуру, пусть даже сам от этого пострадает.
      --Тем более вам должно быть стыдно,---сказал братец Джон.
      --Я сюда явился не для того, чтобы меня стыдили!---заорал великан.---А для того, чтобы вышвырнуть гнусного маленького скэба, напялившего на себя рясу! И тут уж, будь уверен, позориться придется тебе!
      --Так что же вы собираетесь делать?---осведомился братец Джон.
      Его колотило с головы до ног, но не из-за страха перед побоями, а потому, что он мог потерять самообладание и врезать по этой роже. То есть предать свои принципы. Не говоря уж о принципах ордена, к которому принадлежал. А что, если там услышат об этой истории? Что ему скажут, что с ним сделают?
      --Первым делом я собираюсь вышвырнуть тебя отсюда,---ответил громила.---А потом снять тот трансформатор, который ты только что поставил.
      --Не имеете права!---завопил хозяин.---Что сделано, то сделано!
      --Минутку,---остановил его братец Джон.---Не стоит так волноваться. Пусть снимают. Вы сможете сами поставить его обратно, и тут им уже ничего не сделать.
      Великан снова побагровел, и его глаза чуть не выкатились из орбит.
      --Черта с два он поставит!---рявкнул он.---Если "наблюдатель" засечет его за этим делом или даже при попытке, мы его так отделаем, что ему покажется, будто крыша города рухнула!
      --А вот на это прав вы уже не имеете,---усмехнулся хозяин.--Валяйте. Снимайте трансформатор. А я буду стоять рядом и смотреть, как вы это делаете, чтобы знать, как ставить его обратно.
      --Он прав,---сказал широкоплечий.---Поломка незначительная, и нам тут ничего не сделать.
      --Слышь, ты вообще на чьей стороне?---заорал предводитель.---Ты что, за скэбов?
      --Нет. Просто я хочу действовать по закону,---ответил широкоплечий.---Мы можем поставить людей надзирать за этим заведением.
      --У тебя что, крыша проехала?---осведомился старший.---Ты знаешь, что профсоюз пикетчиков так взвинтил почасовую оплату, что мы никого не сможем нанять? А своего народа, чтобы все время торчать тут, не хватает. Кроме того, проклятые пикетчики пробили закон, по которому стоять в пикетах имеют право только члены их профсоюза. С ума сойдешь с этой публикой!
      Расплывшись в улыбке, братец Джон покачал головой и сочувственно пощелкал языком.
      --Я вас предупреждаю!---заорал вожак, потрясая кулаком перед братцем Джоном и хозяином таверны.---Если вы снова отремонтируете шеф-повара, от этого заведения камня на камне не останется!
      И тут владелец, физиономия которого давно уже обрела пурпурный оттенок, кинулся на вожака и повалил его на пол. Они сцепились в яростной, пусть и не смертельной, схватке. Другой громила замахнулся дубинкой на братца Джона. Тот уклонился от удара и, не успев осознать, что к чему, отреагировал автоматически. Вскинув левую руку, он заблокировал нападение и, увидев, что противник открылся, с силой нанес удар правой прямой под ложечку.
      Его охватило яростное возбуждение. И еще не осознавая, что надо делать, он поступил так, как не должен был. Блистательный знаток карате, дзюдо, сабате, акранте и виспексвуна, ветеран сотен драк в барах и на улицах, он вступил в бой, как взбесившаяся львица, решившая, что ее котятам угрожает опасность. Рубящий удар ребром ладони по шее, тычок жесткими вытянутыми пальцами в мягкое подбрюшье, безжалостный апперкот пяткой в подбородок, коленом в пах, а локтем по горлу---и все, кроме вожака, вышли из боя. Следуя библейскому принципу "да вознаграждены будут все по достоинству", братец Джон оторвал его от хозяина и вывел из строя, основательно обработав ладонями, пальцами, коленями, ступнями и локтями. И великан рухнул, словно дерево под натиском тысячи дятлов.
      Хозяин с трудом поднялся на ноги и изумленно воззрился на братца Джона, который, опустившись на колени и закрыв глаза, молился.
      --В чем дело?---спросил он.---Ты пострадал?
      --Не физически,---ответил, вставая, братец Джон. Он сомневался, что в такой обстановке длинные молитвы могут принести пользу.---Я пострадал, потому что потерпел поражение.
      --Поражение?---переспросил хозяин, обводя взглядом бесчувственные тела, которые могли лишь издавать слабые стоны.---Кто-то из них успел удрать?
      --Нет,---сказал братец Джон.---Только лежать на полу должен был я, а не они. Я потерял самообладание и вместе с ним самоуважение. Я должен был позволить им поступить со мной, как заблагорассудится, и пальцем не шевельнуть в свою защиту.
      --Черт возьми!---заорал трактирщик.---Посмотри с другой стороны! Ты спас их, не дав возможности стать убийцами! Можешь поверить, им пришлось бы убить меня, чтобы добраться до трансформатора! Нет, ты оказал и им, и мне огромную услугу. Хотя и представить не могу, чем все кончится, когда они доберутся до своей штаб-квартиры. Расплата может стать чертовски серьезной.
      --Как обычно и бывает,---согласился братец Джон.---И что же вы собираетесь делать?
      --Не хочется и думать,---сказал хозяин.---Еще недавно зайти сюда мог любой. Но вот что я тебе скажу. Я выволоку эту шпану---и тут я рассчитываю на твою помощь---запру двери, а потом, хотя и подумать тошно, что придется иметь дело с этими железнопузыми, придется вызвать копов. Они могут установить тут полицейский пост, чтобы эти бандиты не взорвали или не разгромили заведение. Не могу не признать, что этих зомби ни запугать угрозами, ни надавить на них.
      Братец Джон помог хозяину вытащить незадачливых налетчиков на улицу. Едва они уложили всю четверку рядком на тротуаре и заперли двери, как услышали сирену полицейской машины.
      --Теперь я должен уходить,---сказал братец Джон.---Я не могу позволить, чтобы мое имя появилось в полицейских протоколах или в газетах. Мое начальство будет очень недовольно такой сомнительной известностью. Да и мне от нее пользы не будет,---добавил он, вспомнив себя до обращения к христианству. Не исключено, что его доставят обратно в больницу Джонса Хопкинса для дальнейшего наблюдения.
      --Но что я скажу копам?---взвыл хозяин.
      --Скажите правду,---посоветовал братец Джон.---Всегда говорите правду и только правду. Извините, что я так подвел вас. Мне еще многому надо учиться. И к тому же я все еще голоден,---сказал он, но хозяин вряд ли услышал последнюю фразу, ибо братец Джон, в своей бесформенной бурой рясе напоминающий испуганного медведя, со всех ног кинулся под укрытие деревьев парка.
      Влетев в рощицу, он остановился. Не потому, что собрался прикинуть план дальнейших действий, а потому, что, перескакивая через одеяло, разложенное для пикника, попал ногой в миску с картофельным салатом. И падая, угодил лицом в тарелку с икрой. Растерявшись, он так и остался лежать, смутно осознавая, что вокруг раздаются радостные вопли и взрывы смеха.
      Когда он наконец сумел сесть и оглядеться, то обнаружил, что находится в окружении шести подростков обоего пола. К счастью, они пребывали в хорошем настроении, ибо в противном случае, могли изуродовать или даже убить его. На них была униформа "вонючек", как называли их другие да и они сами,---свитера в черно-белую полоску с туго прилегающими к голове капюшонами; ноги "вонючек" были разрисованы вертикальными черно-белыми полосами. Девушки щеголяли угольно-черными тенями, а у парней под глазами красовались черные полукружия.
      --Колченогий первосвященник!---заорал кто-то из ребят, выкинув перед собой палец с красным ногтем.---Гляньте на его тряпье!
      --Сделаем ему "бум-бум",---сказала одна из девчонок и, склонившись к братцу Джону, потянула завязку свитера. Из узкого лифчика вывалились груди, на месте сосков были намалеваны глаза с розовыми зрачками и красными веками.
      Остальные, вопя от восторга, повалились на траву и стали кататься по земле.
      Братец Джон отвел глаза. Он слышал о таких фокусах, их любили откалывать испорченные девчонки: искусственные груди, которые выскакивали навстречу испуганному прохожему, как чертик из коробочки. Но он сомневался, было ли искусственным то, что предстало его глазам.
      Засунув свое имущество на место, девчонка улыбнулась братцу Джону, и тот увидел, что ее можно было бы назвать даже хорошенькой, если бы не столь дико размалеванная физиономия.
      --Чего ты такой вздрюченный?---спросила она.
      Братец Джон поднялся и, вытирая лицо носовым платком, извлеченным из кармана рясы, ответил:
      --Удираю от копов.
      Ничто иное не смогло бы вызвать у подростков столь внезапный прилив симпатии к нему.
      --Нажрался наркоты? А чего эти тряпки напялил? Так ты священник? Поскреби хоть его, хоть какого монаха, ничего святого не отскребешь.
      "Словно домой попал,---подумал братец Джон и тут же почувствовал отчаянное желание возразить.---Нет, ничего общего. Это мои братья и сестры, сыновья и дочери, пусть даже грешники, но не из моего дома. Я могу понять, как и почему они стали такими, но никогда не смогу быть такими, как они. Я не могу обдуманно причинить зло человеку".
      --Греби сюда,---сказала девчонка, что вывалила перед ним груди, настоящие или искусственные.---Сунем тебя в какую-нибудь дырку.
      Братец Джон истолковал эти слова как приглашение взять ее за руку, а она отведет его в какое-то убежище.
      --Пойду разнюхаю, чем пахнет,---сказал парень, который отличался от остальных высоким ростом и близко посаженными черными глазами.
      --Валяй, чеши,---согласилась девушка, давая понять, что согласна с ним.
      Покинув рощицу, они двинулись к другой, где им пришлось переступать через парочки в самых разных темпераментных позах, после чего, поднявшись по склону искусственного холма и пройдя под искусственным же водопадом, снова очутились среди деревьев. Время от времени братец Джон оглядывался. Полицейская стрекоза все еще висела в воздухе, но, по всей видимости, пока беглеца не засекла. Внезапно девчонка втащила послушника в густые заросли кустарника и села на землю. Парень втиснулся между ней и братцем Джоном и стал хлебать пиво из ведерка, которое тащил с собой.
      Девчонка протянула братцу Джону бутерброд, и послушник жадно вонзил зубы в угощение. Желудок у него заурчал, а рот наполнился слюной. Пока он ел, парень напился, и девчонка передала ведерко братцу Джону. Удовлетворенно припав к нему, тот сделал несколько больших глотков, но парень тут же вырвал у него сосуд.
      --Не гони волну,---сказал он, что можно было понимать как угодно.---Не будь свиньей.
      --Сам такой,---сказала девушка.---Так откуда чешешь?
      Братец Джон истолковал ее слова как желание узнать, откуда он взялся и куда направляется. Он рассказал, что является братом-послушником ордена Святого Джейруса, одним из тех, кто еще не принес последнего обета. Строго говоря, через неделю кончается срок его годового послушания, и если он решит покинуть обитель, то имеет на это право. Он даже не должен ставить в известность свое начальство.
      Он не стал говорить, что, по его мнению, приказ отправляться на Вайлденвули как раз к окончанию года послушания имел целью дать ему возможность решить, хочет ли он оставаться в рядах ордена Святого Джейруса.
      Он рассказал, что может посвятить себя священнослужению, но не уверен, стоит ли это делать,---возможно, ему лучше оставаться простым членом ордена. Да, конечно, на этой ступени придется заниматься грязными работами, но, с другой стороны, на нем не будет лежать тяжелый груз ответственности, который должны брать на себя священники.
      Кроме того, хотя на сей счет братец Джон не обмолвился ни словом, он не хотел сталкиваться с унижением в том случае, если ему откажут в намерении стать священнослужителем. Он и сам не был уверен, достоин ли этой чести.
      Наступило молчание, нарушаемое только звучными глотками парня, который присосался к ведерку. Братец Джон глянул в проем между кустами и увидел изгородь. Сразу же за ней располагалась полоска земли, что шла вдоль глубокого рва. На другой его стороне высилась груда камней, скрывавших вход в пещеру. По всей видимости, в ней находилось логово какого-то зверя, для которого устроили естественную среду обитания.
      Он попытался увидеть хозяина берлоги, но никого не заметил. Лишь увидел надпись на изгороди:
      {следующие пять строк по центру}
      "ГОРОВИЦ.
      Свирепая плотоядная гигантская птица с планеты Ферал.
      Обладает высоким интеллектом.
      Названа в честь первооткрывателя Александра Горовица.
      Просьба не дразнить. Район просматривается".
      Девушка протянула руку и погладила братца Джона по подбородку.
      --Колючий,---сказала она.
      Она повернулась к парню и ткнула его большим пальцем, явно давая понять, чтобы тот отваливал.
      --Почему бы кому-то не испариться?---сказала она.
      --Кто-то хочет стать трупом?---прищурившись, спросил парень.
      --Такого траха у меня еще не было,---расхохоталась девчонка, глядя на братца Джона голубыми глазками, выражение которых было так хорошо ему знакомо по давним временам.
      --Траха?--фыркнул парень, и тут братец Джон окончательно понял, что девчонка имела в виду.
      "Трах", вспомнил он, считалось исключительно вульгарным словом, обозначавшим действие, на упоминание о котором в прошлом накладывалось табу.
      --Трахалка хочет трахаться. А мы трахнем кого-то, если этот кто-то не поймет, что пора уносить ноги.---Он повернулся к братцу Джону:---Испарись, головожопый!
      Внезапно в руке девушки мелькнул нож, и острие уперлось парню в горло.
      --Я слышала, тут кто-то заикался о трупных пятнах,---проворковала она.
      --Из-за этого?---изумился парень, тыкая пальцем в сторону братца Джона.
      Девушка кивнула.
      --Ага, из-за этого. Никогда не трахалась с таким затраханным монахом, comprendo*? Так что испарись---и чем скорее, тем лучше. Ты же не хочешь увидеть на себе трупные пятна, а?
      --------
      * Понял? (исп.)
      ---------
      Перебирая за спиной руками, парень попытался отползти от нее. Но она продолжала надвигаться, не отводя от его горла ножа.
      В это мгновение взметнувшая рука братца Джона вышибла у нее нож. Все трое кинулись к оружию, столкнувшись головами. У братца Джона из глаз посыпались искры; когда он пришел в себя, парень держал его за горло, собираясь задушить. Братец Джон пресек попытку, ткнув парня железной пятерней в живот, тот выдохнул "Уф-ф!" и расслабил хватку. Девчонка, уже успевшая схватить нож, прыгнула на парня. Повернувшись, тот встретил ее ударом в челюсть, от которого она без сознания рухнула на землю. И не успел братец Джон приблизиться к нему, как тот схватил его за складки рясы и оторвал от земли. Далее братец Джон осознал, что переваливается через изгородь. Он шлепнулся о жесткую землю, перевернулся через голову, почувствовал, как мир вокруг завертелся, сообразил, что кувырком летит в ров, с силой врезался спиной в землю, а затем... услышал чей-то пронзительный голос:
      --Эй, Джон, эй, Джон! Вот он я, Джон!
      Придя в себя, он услышал тот же самый голос:
      --Эй, Джон! Вот он я!
      Братец Джон лежал плашмя на спине, вокруг него вздымались серые стенки рва, а высоко в небе висела крыша города, которая теперь потеряла свою прозрачность, позволявшую видеть синеву аризонского неба. За пределами купола спустилась ночь, а свод сиял как днем, отдавая с закатом всю накопленную энергию лучей солнца.
      Застонав, братец Джон попытался присесть, дабы убедиться, все ли кости целы. Но не смог даже пошевелиться.
      --Матерь Божья!---выдохнул он.---Я парализован! Спаси меня, Святой Джейрус!
      Но обездвижен он оказался не полностью и мог шевелить руками и ногами. Но грудь была словно придавлена к земле каким-то огромным весом.
      Он повернул голову и едва не потерял сознание от ужаса. Так вот что это был за вес, давивший на него. Огромная птица, куда крупнее человека...
      Она взгромоздилась на послушника, утвердив на груди гигантские когтистые лапы и пришпилив его к земле. Увидев, что человек открыл глаза, она подняла одну ногу, продолжая придерживать его другой.
      --Эй, Джон!---завопила она.---Вот он я, Джон!
      --Вот он ты,---сказал братец Джон.---Не хочешь ли отпустить меня?
      Он не ждал от своих слов никаких результатов, ибо было ясно, что огромная птица---если это существо вообще считалось птицей---всего лишь повторяло слова, как попугай.
      Он осторожно изменил положение рук, опасаясь обеспокоить горовица, что могло повлечь за собой неприятные последствия. Это существо могло в любой момент разорвать его на куски, пустив в ход ужасные трехпалые лапы или тяжелый, остроконечный, как у моа, клюв. Было ясно, что оно прыгнуло за ним в ров, но братец Джон не знал, с какой целью.
      Согнув руки в локтях, он пустил в ход предплечья и стал ощупывать грудь. Он пытался понять, что же такое лежит у него на груди; та была голой, потому что огромная птица, скорее всего, разодрала ему рясу.
      Его замутило. На груди у него лежало яйцо.
      Оно было небольшим, размером примерно с куриное. Братец Джон не мог представить, почему столь огромное существо откладывает такие крохотные яйца и с какой стати именно на него. Но так случилось, и никуда от этого не деться.
      Увидев, что рука человека коснулась яйца, горовиц протестующе завопил, и над лицом братца Джона навис огромный клюв. Послушник закрыл глаза, вдохнув зловонное дыхание плотоядного существа. Но клюв не коснулся его, и он снова открыл глаза. Клюв продолжал висеть в нескольких дюймах от его физиономии, готовый опуститься, если человек повредит яйцо.
      Братец Джон вознес более длинную, чем обычно, молитву и попытался прикинуть, как выпутаться из этой ситуации.
      И ничего не смог придумать. Попытка высвободиться силой была слишком рискованна, и он оказался в той редкой для себя ситуации, когда никого не мог уболтать. Повернув голову, он взглянул на край рва, откуда свалился, надеясь, что хоть какие-то посетители обратят на него внимание. Но там никого не оказалось. Братец Джон понял, в чем дело. Посетители парка скорее всего отправились домой на ужин или по делам, а вторая волна гуляющих еще не нахлынула. И, вполне возможно, что еще долго никто не появится. Не осмеливался он и звать на помощь из тех же опасений разозлить горовица.
      Оставалось лишь неподвижно лежать на спине и ждать, когда огромная птица соблаговолит отпустить его. Но, похоже, делать этого она не собиралась. В силу какой-то причины она спрыгнула в ров, чтобы отложить на человеке яйцо. И выпрыгнуть обратно не могла. А это означало, что близится время, когда она проголодается.
      --Кто мог подумать, что, когда я получал указание отправиться на Вайлденвули, мне уже суждено было погибнуть в городском зоопарке всего на полпути от города. Непостижимы пути твои, Господи,---пробормотал братец Джон.
      Он продолжал лежать, глядя в мерцающую крышу над головой, на огромный клюв и черные, с розоватыми белками, глаза птицы и время от времени посматривая на край рва в надежде, что кто-то пройдет мимо.
      По прошествии времени ему показалось, что место на груди, где лежало яйцо, начало зудеть. С каждой минутой зуд становился все сильнее, и он испытывал идиотское желание почесаться---идиотское потому, что это могло стоить ему жизни.
      --Матерь Божья,---сказал он,---если ты решила помучить меня, дабы перед смертью я вспомнил все свои грехи, считай, что добилась успеха. Или близка к нему, не уделяй я столько внимания зуду. Я с трудом вспоминаю мои самые непростительные грехи, ибо меня раздирает проклятое желание почесаться. Я не могу сопротивляться! Я должен!
      Тем не менее он не осмелился. Решиться---означало совершить самоубийство, то есть непростительный грех, поскольку в нем нельзя было покаяться, а это представлялось Кэрмоди немыслимым. Или, точнее, не немыслимым, ибо он таки думал об этом; наверное, правильнее было бы сказать---невозможным? Хотя это не имело значения. Если бы только он мог почесаться!
      Ему показалось, что прошло несколько часов, хотя на самом деле миновало не больше пятнадцати минут, и наконец зуд стих. Жизнь опять стала если не приятной, то по крайней мере терпимой.
      Как раз в эту минуту наверху возник парень, что скинул его в ров.
      --Пошевеливайся!---заорал он.---Я кину тебе веревку!
      Братец Джон наблюдал, как парень привязал один конец каната к изгороди, а другой скинул в ров. Интересно, он, наверное, думает, что можно ухватиться за канат и влезть наверх, совершенно не обращая внимания на огромную птицу. Он хотел было подозвать своего спасителя и сообщить, что не может даже сесть, но побоялся, что звук голоса разозлит существо.
      Однако ему не пришлось ничего предпринимать. Едва веревка коснулась дна, горовиц выпустил человека и кинулся к ней. Ухватившись за канат двумя небольшими верхними конечностями, он уперся ногами в стенку рва и полез наверх.
      --Эй!---вскочив, заорал братец Джон.---Сынок! Не позволяй ему вылезти отсюда! Он убьет тебя!
      Парень, застыв на месте, смотрел на горовица, ползущего по канату. Но едва только макушка существа показалась над краем рва, он очнулся и, подскочив поближе, изо всех сил треснул по клювастой голове. Издав вопль, птица выпустила канат и полетела на дно. Свалившись на землю, горовиц откатился на несколько футов и замер, вытаращив остекленевшие глаза.
      Братец Джон не стал медлить. Он подскочил к канату и, быстро перебирая руками, полез наверх. Но на полпути почувствовал, как канат натянулся, и, посмотрев вниз, увидел, что горовиц пришел в себя и, яростно кудахча, лезет следом.
      --Эй, Джон!---время от времени вскрикивал он.---Я здесь, Джон!
      Братец Джон подтянулся еще на несколько футов и, зависнув, лягнул украшенную хохолком голову. Удар оказался сильным---птица снова сорвалась и шлепнулась на землю, где, переводя дыхание, лежала так долго, что братец Джон успел подтянуть к себе канат.
      --Необходимо сообщить персоналу зоосада,---сказал он.---В противном случае бедное создание может умереть с голоду. Кроме того, мне кажется, оно является собственностью заведения.
      --Ты меня не колыхаешь,---ответил парень, и братец Джон истолковал эти слова как подтверждение тому, что выразился неясно.---Дум-дум---и на ком-то пошли трупные пятна.
      --Птица всего лишь действует в соответствии со своей природой,---сказал братец Джон.---Не в пример мне или тебе, она не обладает свободой воли.
      --Воли-неволи,---сказал парень.---Дай-ка набалдашник.
      --Ты хочешь взглянуть на яйцо?---спросил братец Джон.
      Он опустил голову и стал изучать странное яйцо. Когда он лез по канату, оно не упало, а напротив, держалось на коже, как приклеенное. Он попытался оторвать его от груди, но вслед за яйцом потянулась и складка кожи.
      --Чем дальше, тем интереснее,---сказал братец Джон.---Может, откладывая яйцо, птица выделила какой-то клейкий секрет. Но чего ради?
      И тут он вспомнил, что не поблагодарил своего спасителя.
      -- Большое спасибо за помощь,---промолвил он.---Хотя должен признать, что удивлен... прости, что упоминаю об этом... ибо ты меня и скинул туда.
      --Соскочил со сковородки,---ответил парень, имея в виду, что перестал соображать.---Как съехал на трах, так и слетел с катушек. Она совсем сдвинулась на трахании. Пришлось пройтись ей по клавишам.
      --Выбил ей зубы?---догадался братец Джон.
      --И списал ее,---уточнил парень.---Сказал ей: "Испарись!" Да она меня сколько раз доводила до ручки.
      --То есть ты велел девушке оставить тебя в покое, потому что из-за нее ты постоянно попадаешь в неприятности?
      --Оно. Кого-то охладил, и меня начнут поджаривать.
      --То есть, если ты кого-то убил, то тебя пошлют в заведение, где займутся корректировкой твоей личности? Возможно. Однако тот факт, что ты пришел ко мне на помощь, свидетельствует о том, что еще не все потеряно. Я хотел бы как-то помочь тебе, но пока мне нечего предложить.---Внезапно он начал яростно чесаться, продолжая:---Разве что кроме долбаных вшей, которыми эта птичка наградила меня. Могу я для тебя что-нибудь сделать?
      Парень безнадежно пожал плечами.
      --Что в лоб, что по лбу... На Вайлденвули отправляешься?
      Братец Джон кивнул. Парень посмотрел на рдеющий купол неба над головой.
      --Ну, пока. Здесь, в этой муравьиной куче только и остается, что лечь-встать. Там, в глубоком космосе, те же болваны, но все же немного другие.
      --Да, если с Земли ты переберешься на приграничную планету, то станешь совершенно другим человеком,---сказал братец Джон.---К тому же получишь возможность освоить американский язык. Да благословит тебя Бог, мальчик мой. Я должен идти. А если тебя сподобит оказаться на Вайлденвули раньше меня, расскажи там, что я прилагаю все силы, дабы оказаться на месте. Матерь Богородица, братец Фрэнсис сказал, что надо пройти всего лишь несколько миль!
      Он двинулся в путь. За его спиной раздался хриплый вопль:
      --Эй, Джон! Я здесь, Джон! Твой старый приятель, Джон!
      Передернувшись, братец Джон осенил себя крестным знамением и ускорил шаги. Но чудовища во рву он так и не мог забыть. Паразиты, которые теперь копошились под рясой, старательно вгрызаясь в кожу, не позволяли выкинуть его из памяти. Не говоря уж о яйце, примостившемся на груди.
      Сочетание того и другого навело послушника на мысль, что неплохо бы найти уединенное место на берегу водоема и искупаться. Он испытывал надежду, что таким образом сможет избавиться от блох и растворить клейкий состав, который надежно держал яйцо на груди. Но отыскать место, где бы его никто не увидел, оказалось не так легко. Новая партия отдыхающих уже заполнила парк и нежилась на песчаных пляжах или купалась. Братец Джон старательно отводил глаза от обнаженных фигур. Но было просто невозможно не обращать внимания на женщин, которые лежали поодаль или проходили мимо. И он оставил свои старания.
      Ведь до того как вступить в ряды ордена Святого Джейруса, он вдоволь нагляделся на обнаженных женщин на пляже и дома. И все страстные призывы Церкви, как и в предыдущие столетия, не могли заставить верующих отказаться от укоренившихся привычек окунаться в воду в более чем откровенных купальных костюмах. Церковь давно перестала выражать протесты по поводу нудистских купаний и возражала лишь против появления голых на улицах. Хотя невозможно предсказать, какой политики она станет придерживаться лет через двадцать. Случалось, что голый человек показывался на улице или в магазине, где его арестовывали за непозволительную обнаженность, точно так же, как женщин в шортах или купальниках, застигнутых вне пляжа, арестовывали в начале... кажется, двадцатого столетия? Миряне могли позволить себе обнажаться в местах публичного купания---но только не священнослужители. В сущности, им даже запрещалось находиться в таких местах. И братец Джон одним пребыванием здесь презрел обеты своего ордена, не говоря уж о Церкви в целом.
      Но порой неожиданное развитие событий требовало нарушения правил, а блохи так свирепо грызли его, что он испытывал настоятельную потребность как можно скорее избавиться от них прежде, чем станет являть собой постыдное зрелище.
      Братец Джон обогнул чуть ли не всю лагуну и наконец нашел то, что искал: высокий береговой откос, со всех сторон заплетенный кустами. Продираясь сквозь заросли, он чуть было не наступил на парочку, которая, должно быть, не сомневалась, что пребывает в блаженном одиночестве в садах Эдема. Миновав их, он стал ввинчиваться в гущу зарослей, покуда пара окончательно не исчезла из виду, но ему еще долго не давали покоя раздававшиеся из-за спины звуки.
      Торопливо стянув рясу, Кэрмоди прыгнул с песчаного откоса в воду. Окунувшись в прохладные струи, он было поежился, но через мгновение почувствовал себя довольно комфортабельно и, вспомнив басню, как лиса избавлялась от блох, начал медленно погружаться в воду. Он надеялся, что насекомые вскарабкаются на макушку и, когда он окунется с головой, наконец исчезнут.