Дейра (фрагмент)

      --Да, но им прежде следует представить доказательства.
      --Тоже верно. Однако напряженность в отношениях постоянно растет. Все идет к неизбежному разрыву. И жеребяки не слепые, они это видят. Может статься, они уже организовали собственную лигу УЖ, вернее, УЧ -- убей человека.
      --Да ты рехнулся! Они никогда не станут действовать подобными методами. К тому же никто из УЖей пока не исчезал.
      Кейдж решил, что информации на первый раз достаточно.
      --Здесь поблизости протекает ручеек,-- сообщил он, меняя тему.-- Нам, пожалуй, не вредно ополоснуться. А затем побрызгать на себя твоим чудотворным снадобьем. Знаешь ведь, какой у жеребяков нюх.
      --Как у диких зверей,-- с готовностью подтвердил Эд.-- Они и есть дикие звери, Джек.
      После того, как родственники смыли с себя кровь и замели следы на глинистом бережку, они решили разделиться и выбираться порознь.
      --Я дам знать, когда у нас ближайшая встреча,-- посулил Вонг.-- Неплохо бы, кстати, и меч твой туда прихватить. За исключением стального клинка, что хранится во дворце лорда Хау, твой, пожалуй, единственный на всю страну. Сталь могла бы сослужить организации неплохую службу -- стать символом, что ли, эдаким цементирующим началом.
      --Это же отцов клинок. Уходя на дракона, я рискнул позаимствовать его без разрешения. И даже не представляю, что услышу от отца по возвращении. Но готов поспорить, что он запрет ятаган понадежнее и мне не видать его больше, как собственных ушей.
      Эд пожал плечами, многозначительно хмыкнул и распрощался.
      Джек проводил родственника неприветливым взглядом. Затем тряхнул головой, как бы отгоняя от себя кошмарное наваждение, и тронулся в путь.
      Уолт Кейдж выбрался из амбара и шиpокими шагами двинулся через двор. Утопая на каждом шагу во влажной унавоженной почве, громко зачавкали тяжелые башмаки. Из-под ног брызнули гоготунчики, будоража все поместье заполошными воплями. Вдали от страшных великанских ног они останавливались и пялили на миновавшую их опасность свои огромные голубые, почти по-человечьи укоризненные глазища. Гоготунчики шатко переступали на своих длинных голенастых ходулях, вскидывая рудиментарные крылышки, по виду схожие со слегка увеличенными лягушечьими ластами, и жалобно задирали к небу мокрые перемазанные клювики. Кормящие мамаши оглашали воздух своим скрипучим зовом, скликая птенцов на очередную трапезу к разбухшим вислым сосцам между ног. Ревнивые несушки, наскакивая на кормилиц, покусывали их мелкими острыми зубками и, спасаясь от петушиного гнева и праведного возмездия, сломя голову неслись обратно к гнездам. То тут, то там вспыхивали петушиные бои; самцы кружились в ритуальном танце, щипались и, сшибаясь, лупили друг друга лапами и крыльями, но не всерьез -- природную их агрессивность смягчили века мирной домашней жизни.
      Над всем хозяйством витал неистребимый густой дух -- нечто среднее между запахами бидона с требухой, забытого на жарком солнце, и мокрой собачьей шерсти. Он перешибал все прочие и перехватывал даже самое закаленное дыхание. Но безмятежные пичуги жили в самом эпицентре и чихали на смрад с высокого своего насеста.
      Уолт Кейдж тоже не удержался и чихнул. Раздраженно плюнув в направлении смердящего птичника, он тут же устыдился своего поступка. Бессловесные твари ни в чем не виноваты -- тем более, что их мясо и яйца пахнут вполне приятно, хороши на вкус, а уж о пользе -- в смысле звона наличных -- и говорить не приходится.
      Кейдж уже поднимался по ступенькам крыльца, когда вспомнил о грязи на башмаках. Кейт просто убьет, если снова натаскать ей навоза в прихожую. И Уолт свернул прямо в контору. Билл Камаль, эконом поместья, наверняка давно ждет там.
      А тот, сидя в хозяйском кресле и водрузив загаженнную обувь прямо на конторку, безмятежно попыхивал трубкой. Заслышав шаги, вскочил, да так стремительно, что опрокинул кресло на пол.
      --Можешь продолжать! -- буркнул Уолт.-- Мне это ничуть не помешает.
      Пока Камаль неловко поднимал кресло, Кейдж протиснулся мимо и тяжело плюхнулся на стул.
      --Что за ужасный день! -- простонал он.-- Все прямо из рук валится. Как я ненавижу стрижку этих мерзких единорогов! А жеребяки! Ежеминутно устраивают передышки, чтобы хлебнуть винца нового урожая!
      Билл, сделав вид, будто поперхнулся, откашлялся и деликатно выпустил струйку дыма в сторону.
      --Да не тревожься ты так за мои легкие! -- проворчал Уолт.-Или боишься, учую запах? Не волнуйся -- я и сам уже принял сегодня стаканчик-другой.
      Билл зарделся от смущения, а Уолт потянулся к столу и сграбастал карандаш:
      --Что ж, давай приступим.
      Вдохновенно закатив глаза, Камаль принялся рапортовать:
      --Все плуги уже оснащены новыми лемехами медного дерева. Наш поставщик из Сбейптаху обещал прислать на пробу несколько новых -- из каленого стекла. Весьма недорого. Их доставят сюда примерно через неделю -- как только прибудет торговое судно. Уверяет, что они прослужат вдвое дольше, чем деревянные. Я намекнул, что возможен оптовый заказ -- если оправдаются ожидания... Не возражаете? А он обещал дополнительно скостить десять процентов стоимости заказа, если мы порекомендуем новый материал всем в округе.
      Гуртоправ сообщает, что из тридцати жеребят-единорогов он отобрал всего лишь пяток. Да и в этих-то не уверен пока -удастся ли поставить под плуг. Вы же знаете, как своенравны и недоверчивы эти твари.
      --Разумеется, знаю! -- брюзгливо вставил Уолт.-- Ты что же, полагаешь, двадцать лет на ферме меня ничему не научили? О Дионис, до чего ненавижу я весеннюю пахоту, как отвратны мне все эти единороги! О, будь у меня хоть одна скотина, способная работать, а не рваться в лес всякий раз, когда над ее головой мелькнет тень сбейпташки!
      --Пасечник доложил, что, судя по гулу в ульях, рой уже проснулся. Общее количество пчел по его оценке -- пятнадцать тысяч. Вылет ожидается на следующей неделе. Взяток зимнего меда на сей раз поскромнее -- детва расплодилась, пришлось выкармливать.
      --Меньше меда -- меньше денег. Нет ли известий повеселее? -скривился Кейдж.
      --Ну, пожалуй, через год мы с лихвой вернем нынешние потери -пчел-то станет больше.
      --Пошевели малость мозгами, Билл. Новые пчелы ведь не перестанут плодиться -- и новая детва сожрет весь заготовленный мед. Так что не рассказывай сказок о грядущем медосборе.
      --Но Пасечник считает иначе. Он уверяет, что раз в три года матки пожирают избыточный приплод и меда остается больше. Следующий год как раз такой.
      --Ну и ладно! -- подвел черту Уолт.-- Рад, что хоть что-то идет на лад. Но наверняка на будущий год опять поднимут подать, и на уплату за большой взяток мы денег не наскребем. Последние годы просто подорвали хозяйство.
      Билл глянул невыразительно и продолжил:
      --Птицебой извещает, что сбор яиц ожидается примерно такой же, как обычно -- около десяти тысяч. Разумеется, при условии, что не натворят бед василиски и прочие оборотни. Если же вся эта нечисть сильно размножится, удачей станет и половинный сбор.
      --Так я и знал! -- схватился за голову Уолт.-- Вот как чуяло мое сердце! Чем только расплатимся за новые лемеха? А ведь я надеялся еще и экипаж прикупить!
      --Но ведь мы пока не знаем -- может, сбор будет не хуже прошлогоднего! -- удивился Билл.
      --Послушай, эти сатиры спят со старушкой Природой! Они знают ее, как человек свою жену! -- разгорячился Кейдж.-- И даже лучше! -- прибавил он, припомнив собственную супругу.-- Если Птицебой только предполагает, что оборотни расплодятся, то так тому и быть -- можешь не сомневаться! Мне еще предстоит, кроме всего прочего, платить за сторожей из гарнизона Сбейптаху, а может, даже раскошелиться на большую псовую охоту!
      Камаль сморщил лоб и выдул большое дымовое колечко, как бы в знак протеста против излишнего хозяйского доверия к приметам вайиров.
      А Кейдж глубокомысленно прищурился и принялся пощипывать свою густую черную бороду, точно избавляясь с вырванными волосками от дурных новостей и тревожных мыслей.
      --Лорд Хау имеет награды за борьбу с оборотнями и снижение их поголовья,-- раздумчиво протянул он.-- Он мог бы издать и официальный билль. Вот кабы удалось подкинуть ему мыслишку-другую на эту тему да дождаться, пока он представит все дело как собственную затею... А ведь может и получиться. Лишь бы не мне платить за прокорм загонщиков да собак...-Кейдж облизал пересохшие губы, улыбнулся и потер широкие ладони.-- Ладно. Поживем-увидим. Проехали. Дуй дальше.
      --Садовник заверяет, что урожай с дерева татам превысит обычный. Прошлогодний был шестьдесят тысяч клубков. Нынешний он оценивает в семьдесят. При условии, что не налетят новые стаи сбейпташек.
      --Что еще? Всякий раз, когда ты сообщаешь новость, я богатею на вдохе и нищаю на выдохе. Ну, что ты вдруг так раздымился! Что говорит о сбейпташках Птицебой?
      Билл пожал плечами:
      --Он считает, что их может стать больше примерно на треть.
      --Вот не было печали!
      --Но не наверняка. К тому же Слепой Король обещал прислать нам в подмогу кочевой табор, который потребует лишь содержания и обойдется недорого. Король, кстати, готов разделить даже и эти расходы.
      Билл сделал паузу, прикидывая, не пора ли уже выкладывать действительно скверные новости, приберегаемые напоследок, но начать не успел.
      --А ты проверял подсчеты Садовника лично? -- поинтересовался хозяин неожиданно.
      --Нет. А зачем? Разве есть в том необходимость? Вайиры ведь никогда не врут.-- Билла уязвило такое недоверие.
      Побагровев, Кейдж заорал:
      --Разумеется, не врут! Пока знают, что мы приглядываем за каждым их шагом!
      Щеки у Камаля зарделись от обиды; он открыл было рот, чтобы ответить колкостью, но передумал и лишь пожал плечами.
      А Кейдж продолжил уже тоном помягче:
      --Билл, ты слишком легковерен. С таким доверием к жеребякам и до беды недалеко.
      Билл уставился в некую точку на стене над хозяйской плешью и выпустил в ответ вереницу колечек.
      --И ради всего святого, прекрати всякий раз, как я что-то скажу, пожимать плечами! Ты меня этим с ума сведешь!
      --Извините, хозяин.
      --Ладно, проехали. Но я свое сказал. Прости, если порою с тобой резковат. Не один я сейчас такой. В воздухе носятся ветры решительных перемен. Все, как струна, натянуто... И хватит об этом! Ты позаботился уже о ночной засаде на дракона?
      --Жеребяки уверяют, что он возьмет лишь парочку единорогов и поминай как звали -- на целый год. Если дракона не трогать, вреда не так уж и много. Может, оставим в покое?
      Тяжелый кулак Кейджа громыхнул по столу:
      --Ты что же, предлагаешь холить зад и отсиживаться в кустах, любуясь, как это чудище разоряет мое достояние?! Немедленно пошли Джоба с Элом копать ловушки!
      --А что слыхать нового о Джеке? Может, он уже прикончил дракона?
      --Джек глупец! -- прорычал хозяин.-- Я велел ждать, пока не устроим большую охоту. После стрижки единорогов и весенней вспашки, разумеется. Раньше я ни людей, ни жеребяков выделить не смогу. Но этот кретин проклятый, безмозглый романтик -позор моим сединам -- возомнил о себе невесть что и решил в одиночку справиться с тварью, которая одним нечаянным движением хвоста может перешибить его пополам. Дураку, как и пьяному -- море по колено! Он ведь у нас один такой герой! Только вот отчего этот ленивый верзила-переросток уродился еще и бесчувственным болваном! Джеку наплевать, что лишись он своей тупой башки, горе сведет в могилу мать и старика-отца!
      Слезы внезапно покатились по щекам, теряясь в густой бороде Кейджа. Задыхаясь, он вскочил и, ослепляемый слезами, выбрался из конторы. Смущенный Камаль остался созерцать свои дымовые колечки и гадать, как же все-таки сообщить хозяину воистину скверные новости.
      В рукомойной Кейдж поплескал на лицо свежей холодной воды, утерся. Слезы вскоре иссякли, и плечи перестали трястись. Скинув безрукавку, Кейдж как следует вымыл шею и руки. Заглянув в зеркало, увидел там свои воспаленные припухшие глаза. Не беда, можно списать на пух, реющий в вохдухе по всей округе -- привычное дело в пору стрижки единорогов. Билл парень что надо и о нервном срыве хозяина болтать не станет. Никто ничего знать не должен. Это не прибавит ни уважения, ни послушания. Хозяйством и в равной мере семьей должно управлять железной рукой в ежовой рукавице. А слезы -- удел слабых женщин.
      Кейдж расчесал бороду и возблагодарил Господа, что сохранил ее -- не поддался новомодной дури брить щеки. Мужчина не может походить на бабу или босолицего сатира. Этот несуразный крик моды, как и прочие штучки -- результат тлетворного влияния поганых жеребяков!
      Едва успев облачиться в свежую фланелевую фуфайку, плохо, однако, скрывавшую волосатую грудь и солидное брюшко, Кейдж услыхал обеденный гонг. Сменив грязные башмаки на домашние шлепанцы, он направился в столовую. Войдя, остановился и обвел всех долгим взглядом.
      Сыновья: Уолт, Алек, Нэл, Борис, Джим и их сестры Джинни, Бетти, Мэри, Магдалена -- все дети как один послушно ожидали отца, стоя за спинками своих стульев. Раз и навсегда установленный порядок требовал, чтобы хозяин усадил первой мать -- во главе стола. Два места за столом оказались пустыми.
      Упреждая вспышку хозяйского гнева, Кейт быстро доложила:
      --Я послала Тони к тракту -- проверить, не идет ли Джек.
      Уолт досадливо крякнул и усадил супругу. Он заметил, что багровая сыпь, усеявшая нежную молочно-белую кожу жены, снова воспалилась. Если не уймется сама по себе, придется захватить Кейт в Сбейптаху и показать доктору Чандеру. Разумеется, не раньше, чем закончится стрижка единорогов.
      Когда Кейдж сам занял место рядом с хозяйкой и жестом позволил садиться остальным, из кухни вышел, нет -- скорее вывалился Ланк Кроутан, прислуга за все. Пошатываясь, как тростник на ветру, он едва не вывалил на колени хозяину блюдо дымящегося жаркого из единорога.
      --Опять надрался? -- принюхался Уолт.-- Снимал пробу с нового урожая татам? Когда только ты прекратишь околачиваться возле сатиров!
      --Почему бы и нет? -- икнув, дерзко отвечал слуга.-- Они готовятся к большому празднеству. Слепой Король получил известие, что сегодня к вечеру его сын и дочь возвращаются домой с гор. Ну, и понятное дело -- будет много музыки, песен, плясок, шашлык из единорога, жаркое из псины, море вина, пива и занимательные истории. И,-- нагло икнув, добавил он -- и никакой стрижки. Дня три, самое малое.
      Уолт замер с набитым ртом:
      --Это невозможно! У меня с вайирами-стригалями договор. Три дня отсрочки означают потерю чуть не половины настрига. К исходу недели единороги начнут линять -- и тогда конец всему!
      Изрядно покачнувшись, Ланк утешил его:
      --К чему волноваться, хозяин? Вайиры позовут на помощь сородичей-лесовиков и уложатся в срок. Не впадайте в уныние! После доброго веселья и работа спорится...
      --Заткнись! -- рявкнул Кейдж.
      --А вы мне рот не затыкайте! -- парировал Ланк с достоинством, несколько смазанным пошатываниями из стороны в сторону.-- Моя кабала уже истекла, если вы забыли. Долг я покрыл и могу отчалить, когда заблуга... заблагорассудится. Буду говорить, что хочу и когда захочу! И вы мне в этом не указ.-- Продолжая покачиваться, он удалился на кухню.
      --Куда катится наш мир! -- Вскочив в негодовании, Кейдж опрокинул стул.-- Где уважение к сединам и заслугам? Чернь совсем отбилась от рук... А молодежь! -- Он с трудом подбирал слова.-- Безбородые! Любой недоросль нагло бреет рожу и вместо пристойной шевелюры отращивает патлы! А женщины! Даже придворные дамы начали носить лифы с таким вырезом, что груди только что не вываливаются -- прямо, как сирены! А жены чиновников в Сбейптаху, разумеется, обезьянничают -- дурацкое дело нехитрое. Благодарение Господу, что у меня дочери прилично воспитаны и такую срамоту носить никогда не станут!
      Уолт обвел мрачным взглядом дочерей. Те быстро переглянулись из-под потупленных век -- теперь уж ни за что не удастся принарядиться к ежегодному армейскому балу! Разве только закрыть декольте кружевами. Счастье еще, что кутюрье не успел доставить новые наряды в усадьбу!
      Взмахнув ножом, отец забрызгал подливкой новехонькую фуфайку Бориса и проорал свою пламенную тираду до конца:
      --Это все жеребякская зараза, вот что это такое! Ей-Богу, будь у людей здесь стальное оружие, мы давно стерли бы в порошок эту нечестивую, дикую, развратную и ленивую расу, эту непотребную породу пьянчуг! Вы посмотрите только, что сделали они с нашим Джеком! Он водится с ними; он освоил не только детский язык, он зачем-то нахватался даже взрослого жеребякского. Сатанинские их речи, мерзкие их нашептывания сбили мальчика с пути истинного -- он забросил работу на ферме, на ферме своего отца и своего родного деда, да почиет тот в мире! Зачем, вы думаете, Джек рискует жизнью, гоняясь за драконом? Думаете, получив премию, вложит деньги в хозяйство? Как бы не так, ему свербит податься в Неблизку, записаться в ученики к Рудману -- еретику Рудману, подозреваемому в сношениях с самим дьяволом... Ну зачем, зачем ему все это? Даже если Джек вернется с головой дракона, а не сложит собственную в глухой чащобе... На корм стервятникам...
      --Уолт! -- вскрикнула Кейт. Джинни и Магдалена громко всхлипнули.
      --...Почему бы не использовать премию -- если еще удастся ее заработать,-- чтобы просить руки Элизабет Мерримот? Объединить ферму Джека и его удачливость с хозяйством Мерримотов -- что может быть лучше? Бесс -- первая на весь округ красавица, ее отец -- богатейший после лорда Хау собственник. Женился бы на Бесс, жил себе на славу и растил детишек -- для страны, для церкви и к вящей славе Божией! А уж для нас, стариков, какая бы сердцу утеха на склоне лет!..
      Ланк Кроутан вернулся в столовую с большим блюдом яичного пудинга. Выслушав последние слова Кейджа, он содрогнулся, воздел очи горе и заявил во всеуслышание:
      --Господи милосердный, спаси нас и помилуй, и оборони от лукавого, и от гордыни сатанинской избави...-- Не договорив, Ланк зацепился за растеленную по полу шкуру медведжинна -огромного хвостатого зверя, по повадкам и внешнему виду слегка схожего с земным топтыгиным,-- и рухнул навзничь. Пудинг густой горячей волной накрыл Уолта и потек с плешивеющей головы по бороде и по фуфайке.
      Взвыв от боли и ярости, Кейдж подскочил на месте, готовый разорвать паршивца на мелкие куски.
      Но в этот момент с улицы донесся пронзительный вопль, а мгновеньем позже в столовую вихрем врывался малыш Тони.
      --Джек вернулся! -- радостно возвестил он.-- Он уже совсем рядом, он свернул с дороги! И мы сказочно, сказочно богаты!..
      Джек Кейдж услыхал пение сирены.
      Волшебный голос доносился издалека и звучал в то же время как бы совсем рядом. Его обладательница незримо, словно некая тень, осеняла собою чарующие звуки, порождая в случайном прохожем неодолимое желание отыскать ее саму во плоти.
      Джек сошел с большака и нырнул в заросли. Верный Самсон, схожий в полумраке чащи с большой желтой кляксой, бежал чуть впереди. Переливы далеких лирных струн среди вековечных стволов стали чуть глуше. После нескольких крутых извивов малоприметной тропки Джек остановился.
      Он стоял на краю небольшой поляны, залитой нестерпимо ярким солнечным светом. В самом центре поляны чернел огромный гранитный валун -- вдвое выше самого высокого из людей. У верхушки каменной глыбы было высечено каменное сиденье.
      На этом необычном троне восседала сирена. И выводила свои неземные рулады, одновременно расчесывая длинные золотистые косы гребнем, вырезанным из озерной раковины. Сидя у подножья валуна на корточках, молодой сатир перебирал струны лиры.
      Взгляд сирены был устремлен вдоль лесной прогалины -- туда, где стена деревьев, расступаясь, открывала обширную панораму гор к северу от городка Сбейптаху. Виднелась отсюда и родная ферма Джека, на таком удалении точно игрушечная. Единороги, пасущиеся на просторных зеленых лугах, окружающих его отчий дом, казались отсюда в лучах жаркого солнца глянцевыми белыми комочками с булавочными искрами рогов.
      Тоска по родным пенатам накатила невольно и на время отвлекла Джека от мыслей о жеребяках. Главная усадебная постройка -хозяйский дом -- вспыхивала красным, когда лучи солнца падали на кристаллы, врезанные в бревна медного дерева. Двухэтажный с плоской крышей дом сооружен был столь основательно, что запросто мог выдержать длительную осаду. Посреди внутреннего дворика бил родник, по углам крыши были установлены четыре мощные бомбарды.
      Рядом с домом -- амбар, за ним прямоугольные лоскутки полей и садов. А дальше к северу, на самом краю отцовских владений, вздымались из земли рога кадмусов -- дюжиной сверкающих клинков цвета слоновой кости.
      Тракт, ведущий мимо родной фермы, убегал в густо заросшие холмы, где и начинались предместья Сбейптаху. Самого города отсюда было не разглядеть.
      Сирена поднялась, чтобы стоя пропеть заключительный куплет величальной песни -- привета родным краям, куда вместе со спутником возвращалась после трехлетней отлучки для отправления обрядов в далеких горах,-- и это вернуло Кейджа к реальности.
      Изящный силуэт на пронзительно голубом фоне в разрыве леса заставил Джека затаить дыхание. Сирена -- великолепный образчик своей расы, результат многих тысячелетий отбора -была не просто прекрасна. Кроме гребня, согласно обычаям вайиров, на ней ничего более не было. И сейчас она пропускала медно-золотистую роскошь гривы сквозь зубцы озерной раковины. Упругая левая грудь колыхалась в такт изящным движениям, точно мордочка некоего симпатичного зверька, питающегося чистым воздухом абстрактного обитателя евклидовых пространств. Джек не в силах был оторвать глаз от подобного зрелища.
      Нежный ветерок, шевельнув пушистый локон, приоткрыл по-человечьи изящное ушко. Но вот сирена повернулась спиной и открыла взору нечто совсем иное, людям неприсущее -- густая грива, начинаясь с головы и пробегая вдоль хребта, ниспадала с крестца настоящим конским хвостом.
      Но ни точеные ее плечики, ни остальная часть спины растительностью затронуты не были. Джек не мог сейчас увидеть сирену спереди, но знал, что ее лоно поросло волосами. Волосяной покров у жеребяков здесь были достаточно густ и длинен, чтобы не шокировать даже самых стыдливых из землян -казалось, будто на аборигенах плотные набедренные повязки.
      Самцы, покрытые густыми длинными космами от пупка до середины бедер, в точности как мифические сатиры с планеты Земля, им и были обязаны своим прозванием. У сирен же, напротив -- бедра шелковисто гладкие. Манящий пушок на лобке, плавно сужаясь, доходил почти до пупка, обрамленного пушисто-золотистым колечком волос -- точно волшебный глаз на вершине таинственной золотой пирамидки.
      Именно таков и символ женственности у вайиров -- кольцо омикрона, пронзенное копьем дельты.
      Застыв в восхищении, Джек ждал последнего аккорда волшебной лиры и последних отзвуков магического контральто.
      Воцарилась тишина. Сирена выпрямилась и замерла -- бронзовое, увенчанное червонным золотом изваяние; сатир, отрешенный от всего окружающего, страстно припал к своему драгоценному инструменту.
      Выступив из-за толстого ствола греминдаля -- дерева, плоды которого выстреливали вкусные зернышки,-- Джек громко хлопнул в ладони. В эти первые мгновения трепетной тишины хлопок прозвучал настоящим святотатством. Он грубо разорвал тонкую мистическую нить, соединившую вдохновенных исполнителей.
      Однако ни один из вайиров не вздрогнул, как надеялся Джек. Оба повернулись к пришельцу с такой грацией и спокойствием, что тот даже устыдился слегка своего мальчишества. И испытал при том некоторую досаду -- неужели жеребяков вообще невозможно смутить или напугать?
      --Мое восхищение и мои приветствия вайирам! -- учтиво поклонился Джек.
      Сатир поднялся и пробежал пальцами по струнам. Лира откликнулась певучей имитацией людской речи:
      --Доброго дня и тебе, человек!
      Сирена, заколов кудри гребнем, взмахнула, точно ныряльщица, руками и мягко приземлилась на траву. От легкого толчка пышная грудь всколыхнулась так соблазнительно, что смотреть Джеку стало просто нестерпимо. А она уже стояла вплотную, приветливо глядя своими фиалковыми очами -- в отличие от по-кошачьи настороженного шафранного взгляда сородича.
      --Здравствуй, Джек Кейдж! -- проворковала сирена по-английски.-- Не узнаешь меня?
      Джек мигнул ошеломленно, а затем просиял:
      --Р'ли! Малютка Р'ли! Но ты -- о, святой Дионис! -- как ты переменилась! Ты выросла...
      Сирена кокетливо поправила прическу.
      --Естественно. Три года назад, когда я отправлялась в горы для совершения обрядов, мне было всего четырнадцать. Теперь все семнадцать, и я уже взрослая. Ты находишь это странным?
      --Да нет... То есть... Ты прежде напоминала... черенок метлы... так сказать... А теперь...-- Рука Джека невольно описала выразительную кривую.
      Р'ли просияла в ответ:
      --Не смущайся! Я знаю, что тело у меня красивое. Тем не менее, люблю комплименты -- можешь отпускать их сколько угодно. При условии, что от чистого сердца, разумеется.
      У Джека запылали щеки:
      --Ты... ты неправильно меня поняла... Я...-- Он подавился словами, ощущая полное бессилие перед ужасающей прямотой собеседницы.
      Сжалившись, Р'ли сменила тему беседы:
      --Нет ли у тебя в запасе курева? Наше кончилось, и мы мучимся уже несколько дней.
      --Как раз три штуки осталось. Пожалуйста!
      Джек извлек из кармана куртки драгоценный медный портсигар, подарок Бесси Мерримот, и вытряхнул последние коричневые самокрутки. Первую непроизвольно протянул Р'ли -- как даме. Рука наотрез отказалась подчиниться принятой среди людей грубости в обращении с жеребяками.
      Однако, прежде чем предложить закурить брату сирены, вторую взял сам. Сатир отметил людское пренебрежение мягкой загадочной улыбкой.
      Наклоняясь над вспыхнувшей люциферкой, протянутой Джеком, Р'ли невольно подняла взгляд. Эти нежные фиалки, отметил юноша, покрасивее глазок Бесси, пожалуй. Он никогда не соглашался с отцом, утверждавшим, что встретиться взглядом с жеребяком -все равно что заглянуть в глаза дикому зверю.
      Глубоко затянувшись, сирена закашлялась и выпустила дым через ноздри.
      --Вот же отрава! -- усмехнулась она.-- Но мне нравится. Один из немногих даров, которые люди принесли с собой с Терры. Даже не представляю, как мы когда-то могли обходиться без курева!
      Если в словах Р'ли и прозвучала ирония, то лишь едва уловимая.
      --Похоже, что это единственный порок, который вы у нас переняли,-- откликнулся Джек.-- И единственный дар нашей цивилизации. К тому же не слишком существенный.
      Р'ли улыбнулась:
      --О, не единственный! Мы еще, как ты знаешь, едим собак.-- Она перевела взгляд на Самсона. Тот, словно чувствуя, что речь о нем, плотнее прижался к ноге хозяина. Джек, не сдержавшись, содрогнулся.-- Можешь не волноваться, большой лев. Твою породу мы не трогаем. Только упитанных и глупых столовых собак. А что до даров,-- обратилась она к Джеку снова,-- вам не в чем себя укорять. Не думай, что люди пришли с Терры с пустыми руками. Мы многому от вас научились -- гораздо больше, чем вы сами полагаете.
      Р'ли снова чистосердечно улыбнулась. Джек чувствовал себя по-дурацки -- можно вообразить, что уроки землян носят исключительно характер чужих ошибок и заблуждений, на которых учатся, чтоб самим не повторять! Юноша даже слегка обиделся.
      Сатир заговорил с Р'ли по-жеребякски. Она ответила краткой невнятицей -- Кейдж знал, что в переводе на английский разговор этот отнял бы уйму времени -- и снова обратилась к юноше:
      --Мой брат Мррн хочет остаться здесь в одиночестве, чтобы сложить песню, которую задумал уже давно. Завтра, по возвращении домой, он собирается ее исполнить. Я же, если ты не против, могла бы составить тебе компанию -- до дома моего дяди нам ведь по пути.
      Джек недоуменно пожал плечами:
      --С чего бы это мне возражать?
      --Я могла бы перечислить с полдюжины причин. Например, и это самое существенное -- увидят и обвинят в панибратстве с жеребяками.
      --Совместная прогулка по общественному тракту -- вовсе не панибратство. Это вполне законно.
      Молча миновав зеленый лабиринт, они вышли к дороге. Самсон, как заведено, трусил чуть впереди. Воздух позади них взорвался могучими аккордами; в отличие от мелодичного и одухотворенного пения сестры, сатир исповедовал иную музыку -- неукротимую и яростную, поистине дионисийскую.
      Джек предпочел бы задержаться и дослушать. Он боялся признаться в этом даже самому себе, но музыка вайиров его просто завораживала. Но не подобрав никакого благовидного предлога для остановки, он продолжал шагать рядом с хвостатой спутницей. За поворотом тракта искусительные аккорды почти заглохли -- могучие деревья погасили их своей густой листвой.
      Широкий древний тракт -- а существовал он по меньшей мере тысячелетие -- плавно огибал пологое подножие горного хребта. Сплошная, точно отливка, дорога была выстлана неведомым людям серым веществом без швов и стыков. Не ведающее износу, прочнее гранита, ее полотно, казалось, слегка пружинило под ногами путника. В жару дорога приятно студила босые пятки; в морозы -- наоборот, согревала. Складывалось впечатление, что серый материал летом впитывает, а зимой отдает тепло -- в самые лютые холода полотно оставалось сухим и теплым. Талые воды не задерживались на его чуть выпуклой поверхности.
      Тысячи таких трактов густой сетью покрывали все пространство Авалона -- это и позволило людям столь стремительно расселиться по всему материку.
      Р'ли прискучило затянувшееся молчание спутника, и в поисках темы для разговора она попросила показать саблю. Не без удивления Джек обнажил и протянул сирене драгоценный клинок. Бережно приняв в руки эфес, Р'ли осторожно коснулась пальчиком острой дамасской стали.
      --Железо,-- вымолвила она задумчиво.-- Жуткое название для жутких предметов. Думаю, наш мир мог бы попросту рухнуть, сохранись их побольше...