Забытый август

      Когда стемнело, я вернулся на пустырь. Зашел к Косте. У него был дядя Шура со своим патефоном и пластинками. Краска на полу высохла, и они сидели в комнате.
      - Мне письмо пришло из части, - сказал Костя, после того как кончилась ария герцога из оперы "Риголетто", - и посылка. - Он показал на ящик из-под консервов, который лежал в углу. - На машине привезли.
      Дядя Шура был слегка выпивший.
      - Я тоже сиротой рос, - сказал он, заводя патефон, - но у меня старший брат был. Он меня каждый день в школу водил с собой, чтобы я один не оставался. Мне было четыре года, а ему четырнадцать.
      - Я тоже сестер найду, - сказал Костя. - Ребята из части пишут, что наш командир в газету "Правда" письмо послал, чтобы помогли.
      - Вот я грузин по национальности, - сказал дядя Шура, а всю жизнь здесь прожил. Послушайте грузинскую песню.
      - Я нашел тебе все учебники для пятого класса, - сказал я Косте тихо, когда пластинка заиграла.
      - Молодец! - обрадовался Костя.
      - Они, оказывается, в ящике лежали, на балконе.
      - Слушайте музыку, - сказал дядя Шура. - Разговаривать потом будете.
      Мы замолчали
      Дядя Шура ушел, прокрутив пластинок десять.
      Мы помогли ему донести пластинки. Патефон он тащил сам в напевал себе под нос арию Каварадоси из оперы "Тоска". Уже совсем стемнело. Он шел впереди нас, слегка покачиваясь, и Костя боялся, что он уронит из рук патефон.
      Ее окна были закрыты ставнями.
      Когда мы возвращались с Костей, я сказал ему:
      - Вот видишь эти окна, там живет моя девушка.
      - Как ее зовут? - спросил Костя.
      - Неля. Она старше меня на полгода.
      - Бывает, - сказал Костя.
      - А у тебя была когда-нибудь девушка?
      - Разве до этого было? Война же...
      - А я ее очень люблю, - сказал я. - По ночам вес время о ней думаю.
      - С нами служили девушки, - сказал Костя, - но они все взрослые были.
      - Ничего, Костя, - успокоил я его, - война уже кончилась, началась мирная жизнь, так что у тебя тоже будет девушка.
      - Да не в этом дело. Рано еще об этом думать, - сказал Костя. - Мне сестер надо найти, учебу закончить, а дальше посмотрим...
      - Насчет школы не волнуйся, я тебе помогать буду. За год два класса пройдем.
      - Спасибо,
      - Спать не хочется, - сказал я - Может, погуляем еще?
      - Поздно уже...
      - Ты же обещал рассказать, как воевал.
      - Долго рассказывать, за ночь не успею, - улыбнулся Костя. - Как-нибудь я тебе все расскажу.
      - Костя, скажи, если она моя девушка - значит, я должен ее защищать? ,
      - Не знаю, - улыбнулся Костя, - я в этих делах не очень понимаю.
      - Но ведь он силу применяет.
      - Кто?
      - Пахан. Она не хочет с ним дружить, а он всех бьет. И пугает ее все время. Она мне сама жаловалась,
      - Это тот, с мотоциклом, что ли?
      - Да.
      - А если он тебе товарищ, то почему же твою девушку обижает? - спросил Костя.
      - Он еще не знает, что она моя. Об этом никто не знает. Только ты...
      Мы подошли к дому.
      - Совсем запутанная история, - улыбнулся Костя. Он замолчал, потому что в его окне горел свет.
      Мы заглянули в окно. На столе лежала большая белая коробка, рядом консервные банки и несколько буханок хлеба. На канапе сидели два солдата.
      - Ребята приехали, - Костя торопливо пожал мне руку, - завтра поговорим.
      - До свидания, Костя, - произнес я, наверное, очень грустным голосом, потому что он сказал:
      - Да не вешай носа! В конце концов разберетесь в обстановке. Все же свои.
      - До свидания, - сказал я. - Иди, Костя, ждут тебя. Он пошел к воротам. Я тоже зашагал через пустырь.
      - Элик, - он вдруг окликнул меня. Я оглянулся. Он стоял в воротах. - Элик, - сказал он, - ерунда все это. Выбрось из головы.
      Я подошел к нему.
      - Как же выбросить? - спросил я. - Я же люблю ее. Он не знал, что сказать мне.
      - Кто же должен ее защитить? - продолжал я. - Он же проходу ей не дает. А мне перед ней стыдно.
      - Да, - сказал Костя. Мы разошлись...
      21 августа
      Сегодня я проснулся очень поздно. Как будто чувствовал, что нужно накопить сил побольше. Наших я нашел на пляже.
      Пахана среди них не было. Мотоцикла тоже. Хорек с Рафиком лежали рядом.
      - Ты почему не пришел вчера, когда тебя звали? - спросил Хорек и почему-то усмехнулся.
      - Я у бабушки был. А что случилось?
      - Пахану не нравится твое поведение. Нарушаешь дисциплину. Жратву не приносишь. Сегодня опять не принес?
      - Забыл... - Я, действительно, забыл про еду. - Завтра принесу сразу за три дня: и за вчера, и за сегодня, и за завтра.
      - Принести надо, - согласился Хорек. - Но все равно будем решать твой вопрос.
      --Решайте, - сказал я. - А где Пахан? Мне с ним поговорить надо.
      - Он скоро придет, - Хорек усмехнулся, - но очень занят будет.
      - А чего ты улыбаешься все время? - спросил я.
      - Настроение у меня Хорошее, - Хорек опять усмехнулся я пошел купаться.
      Рафик пошел за ним.
      Юрка тоже был в воде. Я сел на песок и почувствовал, что у меня дрожат ноги. Я прямо видел, как они трясутся. Юрка заметил меня и вылез из воды.
      - Понравились стихи? - спросил он после того, как мы поздоровались.
      - Какие стихи?
      - Я вчера стихи на столе у вас оставил. Зашел после работы, в тебя не было дома. Отец не сказал тебе?
      - Я очень поздно пришел. Не видел его.
      - Хорошие стихи, - сказал Юрка, - то, что нужно. Ей обязательно понравятся.
      - А где ты их взял? Юрка замялся.
      - Сам написал, - признался он. - Я давно их пишу.
      - Про любовь?
      - И про любовь тоже есть, но мало.
      - А про что?
      - Про людей, про природу, труд. Ну, такие, как ты хотел. Хочешь, я тебе прочту?
      - Сейчас не надо, - попросил я его. - А потом обязательно прочтешь... Я хочу с Паханом поговорить про Нелю. - Юрка вытаращил на меня глаза. - Чтобы он не приставал к ней. Она сама испросила меня об этом. Пусть, говорит, оставит меня в покое.
      Юрка удивился еще больше.
      - А она знает уже про тебя?
      - Да, она все знает. Я ей сказал. . - .
      - Ты молодец! - обрадовался Юрка. - Я же говорил - надо брать на абордаж... А как это получилось? Ты прямо так и сказал ей про все?
      - Она по почерку узнала. Письмо же у нее было.
      - А-а... - Юрка даже подскочил от восторга. - Здорово получилось!
      - Слушай, только ты пока не говори никому, - попросил я его. - Пока я с Паханом не поговорю.
      - А ты обязательно хочешь с ним поговорить? - спросил Юрка. - Может, не надо? Он же... Сам понимаешь...
      - Обязательно, - сказал я твердо. - Иначе я себя уважать не буду.
      К. нам подошел Рафик.
      - А ты знаешь, где вчера была твоя Нелька? - спросил он у меня.
      - Не твое это дело, - сказал я. - И отойди отсюда, я не хочу с тобой разговаривать.
      - Она к Пахану на свидание ходила, - сказал Рафик.
      - Врешь!
      - А ты почитай, что на стенке рядом с каланчой написано. Я посмотрел на Юрку.
      - Я ничего не видел, - сказал Юрка. - Честное слово!
      - Никто не видел, - сказал Рафик, - мне Хорек сказал. Они у каланчи сидели весь вечер. Гусик пел для них, а Хорек на "атанде" стоял.
      - Врешь ты все! - сказал я.
      - Сейчас сам увидишь... Он за ней поехал.
      - Отойди отсюда, - сказал я, стараясь не заплакать. - Я же сказал тебе, отойди!
      - Ты не слышишь, что ли? - спросил его Юрка. - Тебе же говорят.
      Он отвел Рафика в сторону, что-то шепнул на ухо и вернулся ко мне.
      - Все женщины склонны к измене, - сказал он, чтобы успокоить меня. - Ты знаешь, я не хотел тебе говорить, но сейчас скажу, - продолжал Юрка. - Я же тоже ее любил, но потом понял, что она не для меня. У них денег полно.
      - При чем тут деньги? - сказал я.
      Послышался треск мотоцикла. Потом он появился из-за горки и понесся к пляжу. Сперва мне показалось, что Пахан сидит на нем один и на заднем сиденье никого нет. Потом я увидел руки, которые держались за его рубашку, и начал молить, сам не знаю кого, чтобы это была не она, а какая-нибудь другая девушка.
      Но это была она. Они промчались мимо нас и остановились метрах в двадцати. Сперва слезла она, потом он. К ним подошел Хорек.
      - Элик, - услышал я 'Юркий голос, - не обращай внимания. Она тебя не стоит.
      - Юрка, но ведь она сама мне сказала, - прошептал я, - чтобы я защитил ее от Пахана.
      - Пойдем домой, - попросил Юрка. - Что нам здесь сидеть?
      - Нет, - сказал я, - я хочу, чтобы она меня увидела.
      Я встал на ноги.
      - Не надо, - умоляюще сказал Юрка.
      Я оттолкнул его и пошел к мотоциклу. Юрка догнал меня и обхватил за плечи.
      - Пусти! - крикнул я. - Я хочу с ней поговорить! Я рванулся из его рук и оказался рядом с ними.
      - Неля, - сказал я, - можно тебя на минуту? Она не знала, что мне ответить. О Пахане я вспомнил только, когда она бросила на него испуганный взгляд.
      - Отойди, - сказал он мне так, будто я мешаю ему пройти в дверь.
      Я посмотрел на них. Все зависело от нее. Если бы она сказала, что согласна со мной поговорить, все могло бы кончиться по-другому. А она смотрела в землю, разглядывала полосу, которую оставило на песке колесо.
      - Неля, - спросил я, - ты не хочешь со мной поговорить?
      Она бросила взгляд на меня, потом на него, а потом снова уставилась на эту полоску на песке.
      Тогда он ударил меня. Я замахал руками в ответ, забыв даже сжать их в кулаки, но бил изо всех сил, надеясь, хоть раз попасть ему по роже. Потом я упал. И он бил меня ногами. Я был в полном сознании, но почему-то не мог подняться: лежал на боку, прикрыв одной рукой голову, и понимал, что он бьет меня ногами, но боли не чувствовал. И ничего не слышал. Ни ее крика (Юрка сказал мне, что она кричала), ни ругани...
      Потом они сели на мотоцикл и уехали.
      Ребята подошли ко мне. Даже Хорек хотел помочь мне подняться с земли. Но я оттолкнул всех и пошел с пляжа...
      На деревянной стене у каланчи я прочитал: "Аркадий - Неля. 20.8.45 г." Это означало, что они действительно вчера сидели здесь, а Гусик пел им песни...
      Дома никого не было. Я лег на кровать и заплакал.
      Разбудила меня мама.
      - Элик, что случилось? - спросила она. - Кто тебя побил? Я увидел, что вся моя подушка, майка и даже брюки в крови...
      Мама обняла меня.
      - Мальчик мой, скажи мне, что у тебя стряслось? Кто тебяпобил.
      Я лежал, уткнувшись ей в колени, и молчал.
      - Ты не знаешь этих людей, - сказал я наконец. - Они чужие,
      - Как чужие? А где это произошло?
      - На пляже.
      - С кем ты был?
      - Один.
      - Элик, ты врешь! Ты что, не хочешь мне сказать правду?
      - Нет, - сказал я.
      Мама встала с кровати и вышла из комнаты. Я был настолько без сил, что снова уснул.
      Проснулся я от голоса за дверью и жужжания машинки. Это были папа и дядя Шура.
      - Я так считаю, - говорит дядя Шура, - если я один и он один, то лучше нам стать одной семьей. Я пришел к вам за советом. Вы знаете меня двадцать лет и должны мне дать совет.
      - Понимаешь, Шакро, - папа иногда называл дядю Шуру его грузинским именем, - это такое дело, тут советом не поможешь. Надо поступать, так, как велит сердце.
      - Еще неизвестно, он согласится или нет, - сказал дядя Шура.
      - Надо вам познакомиться поближе, - сказала мама.
      - Это обязательно, - сказал дядя Шура. - Я вчера весь вечер был у него с вашим Эликом.
      - Дети очень сложное дело, Шура, - сказала мама, тяжело вздохнув. -- Ты берешь на себя большую ответственность.
      - А где я еще найду такого мальчика? - спросил дядя Шура. - Потом всю жизнь буду жалеть. Если он согласится, то я счастлив буду.
      - Да, мальчик хороший, - согласилась мама.
      - Второго такого нету, - с гордостью .сказал дядя Шура.
      - Шуре нужен сын, - сказал папа маме. - Сколько он может ЖИТЬ-ОДИН?..
      - Конечно, нужен, - согласилась мама. - Но не так это все просто, как может показаться...
      Она подошла к двери и плотно прикрыла ее. Их стало плохо слышно. Голова сильно болела и кружилась. Я закрыл глаза.
      Когда я открыл их снова, рядом сидел Леня.
      - Который час? - спросил я.
      - Одиннадцать... Очень больно? Я покачал головой.
      - Они будут топить тебя, - сказал Леня, и по щекам его потекли слезы. Хорек сказал всем, что тебя выгнали из отряда, и с завтрашнего дня все будут тебя топить.
      - А чего ты плачешь? - сказал я. - Мне теперь все равно. Пусть топят.
      Леня продолжал плакать.
      - Не надо плакать, - попросил я и почувствовал, что у самого навертываются слезы. - Что ты плачешь? Он обнял меня.
      - Я тебя всегда буду помнить, Элик, - сказал он. - Всю жизнь... Ты настоящий человек... - больше ничего сказать не мог, только всхлипывал.
      - А мне действительно все равно, - сказал я. - Я не вру. Я больше не боюсь их... пусть топят...
      22 августа (записано 29 августа)
      А ночью мне приснился сон, что мы катались все на яхтах. И даже Пахан с нами. И она тоже... Мы с ней сидели на отдельной яхте...
      Я опять встал поздно, чтобы успели уйти на работу родители. 'Папа подходил к моей кровати утром, но я сделал вид, что сплю. Когда они ушли, я, не умываясь, подошел к окну.
      Все были в сборе, делили еду у каланчи. Бедный Леня тоже был с ними.
      Из ворот части вышел Костя. Он перешел пустырь и зашел в ворота своего двора.
      Я посмотрел на себя в зеркало нашего трельяжа: лицо опухло от слез и ударов, верхняя губа была сильно разбита, на подбородке и на правом ухе осталась засохшая кровь. Когда я полотенцем вытирал ее, то увидел в зеркале, что моя рука движется спокойно и даже замедленно. Это мне понравилось. Я уже знал, как буду вести себя в дальнейшем, и поэтому мне нравилось, что я могу спокойно вытирать кровь со своего лица и не жалеть себя при этом. Значит, я действительно не боюсь их больше...
      Потом я вышел на пустырь. Они уже купались, вернее, сидели у бассейна и ждали меня. Сперва я подошел к деревянной стене у каланчи. Там прибавилась новая надпись: "Аркадий - Неля. 21.8.45г.".
      Я подошел к бассейну и начал раздеваться. Пахан подошел ко мне.
      - Ты... гнида, - сказал он, - обманывал весь отряд и ходил к ней каждый день. Я молчал.
      - Получай, - сказал Пахан и ударил меня. Я опять бросился на него.
      Они столкнули меня в бассейн и начали топить. Я барахтался, сколько мог, цепляясь за все, чего касалась моя рука, глотал то воздух, то воду и постепенно начал терять силы. Я не различал их лица и видел только ноги, которые толкали меня назад, в воду... Я старался ухватиться за них, чтобы не утонуть, но вдруг наступила такая усталость, что я не мог уже сделать ни одного движения и ничего не видел и не понимал.
      Когда я пришел в себя, все почему-то сгрудились кучей рядом с бассейном, а я лежал почти совсем вытащенный из воды, раскинув руки и прижавшись лицом к земле; мои колени скользили в воде по мокрой стенке бассейна, пытаясь от чего-нибудь оттолкнуться. Я не мог понять, почему они больше не топят меня.
      Вдруг они раздались в стороны, и я увидел человека в военной форме, который дрался с кем-то. Я не мог разглядеть их лица, настолько все вокруг было мутным и расплывчатым, но сразу понял, что это Костя и Пахан.
      Это, действительно, были они, хотя я и сейчас не могу поверить в то, что Пахан посмел поднять на него руку. "Это же сын полка! Он же воевал на фронте!" Мне казалось, что я кричу эти слова Пахану, но на самом деле я лежал беззвучно и неподвижно, а Пахан бил Костю, потому что был сильнее и старше его. Костя сопротивлялся, как мог, но я понимал, что это безнадежное сопротивление.
      Я с трудом встал и, шатаясь, пошел в их сторону.
      Пахан уже повалил Костю на землю. Он сам тоже упал и придавил Костю своим телом. Они продолжали наносить друг другу удары... Пахан бил сильно, обеими руками, откидываясь всем телом. Я видел его лицо. Оно стало совсем звериным. Костя лежал под ним.
      Я упал на них сверху. Не помню, что я делал: бил, кусал, царапался? Но я мог бы сделать все с Паханом за то, что он поднял руку на Костю. Он превратился для меня в фашиста, который бьет нашего бойца.
      Я отлетал в сторону, падал, хватался за руки, висел на его ногах, снова падал...
      Хорек пытался оттянуть меня в сторону, но я ударил его ногой, и он испугался. Остальные не вмешивались.
      Мы придавили Пахана к земле.
      Он изворачивался, как мог, чтобы сбросить нас с себя. А мы лежали на нем, тяжело дыша, не зная, что делать дальше.
      - Лежи тихо, - сказал ему Костя, - а то свяжем тебя... Пахан продолжал вырываться. Он, как и мы, сильно устал, но дергался, не переставая.
      - Пусти его, - вдруг сказал мне Костя.
      Мы поднялись на ноги. Пахан тоже. Мы стояли в двух метрах, покачиваясь от усталости и готовые снова броситься друг на друга.
      - Может, хватит? - сказал Костя.
      Пахан смотрел на нас с ненавистью. Меня тошнило. Я еле держался на ногах. Если бы он напал на нас еще раз, я бы не смог даже рукой пошевелить.
      - Пошли, - сказал мне Костя. - Нечего тебе тут делать. - Он повернулся и пошел к своему дому.
      Я пошел за ним. Через несколько шагов я оглянулся. Пахан стоял на том же месте, сжав кулаки. Остальные смотрели на него, ждали, что же он сделает. Они, как и я, знали, что он обязательно что-то сделает. Никогда он не потерпит, чтобы на глазах ребят все так кончилось.
      Я шел вслед за Костей, пока не услышал крика Лени. Мы обернулись одновременно - Костя и я - и увидели, что Пахан стоит на том же месте.
      - Элик, - услышал я крик Лени, - у него револьвер!
      И только тогда я увидел, что Пахан что-то держит в руке.
      - Негодный, наверное, - сказал я.
      И тут же раздался выстрел. Упал Костя. Они бросились врассыпную. Пахан побежал к оврагу.
      Я щупал тело Кости и не мог понять, куда попала пуля. На мокрой от пота гимнастерке кровь проступила не сразу. И только после того, как проступила кровь, я увидел, что пуля попала ему в грудь.
      Костя открыл глаза,
      - Это револьвер милиционера, - сказал я, как будто сейчас имело значение, из какого револьвера его ранили.
      Нас окружили люди. Подняли Костю на руки. Понесли. Я пошел за ними.
      Его увезли в больницу. Меня в машину не взяли...
      Через час меня допрашивал следователь. Он сидел за столом управдома в его подвале.
      - Ты знал, что у Аркадия Резчикова есть револьвер?
      - Нет.
      - За что они тебя топили?
      - Пахан приказал.
      - За что?
      Я молчал.
      - Бандит тяжело ранил твоего товарища, а ты молчишь, - сказал следователь.,- Ты что, не понимаешь, что этот Пахан бандит? Он же связан со взрослыми уголовниками. Ты знаешь, что мотоцикл, на котором вы все катались, краденый?
      - Нет.
      - Краденый... А револьвер, из которого он стрелял, - личное оружие старшины милиции. Преступники совершили на неги покушение на вашем пустыре и украли револьвер. А теперь, оказывается, это сделал Пахан или его взрослые дружки. Так за что он приказал тебя топить?
      - Из-за одной девочки.
      - Какой девочки?
      - Нели Адамовой.
      - А какое она к тебе имеет отношение?
      - Никакого.
      - А к Резчикову?
      - Она ему нравится.
      - А тебе?
      - Тоже.
      - Понятно, - сказал следователь. - Ну, ладно, иди. Только будь дома, можешь еще понадобиться.
      Я вышел в коридор. На скамейке вдоль стены сидели все члены нашего "отряда". Они вскочили на ноги и окружили меня,
      - Ты сказал ему, что мы не дрались с вами? - спросил Гусик.
      Хорек и остальные испуганно ждали моего ответа. Я молчал. Тогда они заговорили все сразу, перебивая друг друга:
      - Откуда мы знали, что у него револьвер?
      - Мы не дрались! Он один с вами дрался.
      - Нам что говорили, мы то и делали.
      - Он нас тоже бил.
      - Мы боялись Пахана.
      Они пытались доказать мне, что ни в чем не виноваты. Один Леня сидел спокойно.
      - Не бойтесь, - сказал я. - Ничего вам не будет... Дайте пройти...
      У двери меня догнал Хорек. Он боялся больше всех.
      - Элик, - сказал он, - ты сказал следователю, что я вместе с тобой помог Лене. Помнишь, ты приходил ко мне...
      В больницу меня не пустили.
      - Нельзя, мальчик, - сказала мне дежурная. - Потом придешь, когда полегче ему станет...
      А через неделю его из больницы перевезли в военный госпиталь, а оттуда повезли в часть, к боевым друзьям. Я так и не увидел его больше.
      29 августа
      Сегодня за Костиными вещами приехала машина из части. Управдом открыл дверь, и усатый сержант, фотография которого висела у Кости на стене, собрал в вещмешок его пожитки и отнес в машину. Я хотел помочь сержанту, но он оттолкнул меня.
      - Полвойны прошел человек, ни одной царапины не получил, а вы тут чуть не загубили его...
      Он положил мешок на заднее сиденье, сел рядом с водителем, и машина, рванув с места, уехала.
      Я пошел домой. Наверное, я шел очень медленно, потому что, когда услышал свое имя и обернулся, взрослых на пустыре уже не было, а за мной, растянувшись в цепочку, плелась вся наша бывшая компания...