Рисунки Виктора Кармазова

– Надо срочно выпить, – ответил Виктор, поспешно вкладывая страницу в тетрадь.

Когда пили, Виктору послышался вой пожарной сирены. Стукнув пустой стопочкой по столу, он прошел в комнату, где с магнитофонной ленты хрипел что-то там про караван Александр Кутиков из группы «Машины времени», и увеличил звук почти до полной громкости…

* * *

Проснувшись, Виктор понял, что для сборов на последнюю перед дневным перерывом электричку у него совсем мало времени. Голова побаливала – шутка ли, выпить на двоих три бутылки. Хорошо хоть закусывали и хорошо, что все-таки выспались, хотя легли спать в половине третьего ночи – играли в шахматы. От предложения Никиты попить чайку отказался и, попрощавшись, быстрым шагом направился на станцию. Несмотря на то, что время поджимало, пошел не самым коротким путем, через просеку, а по шоссе до железнодорожного переезда и потом – по шпалам.

На электричку успел, хотя и пришлось пробежаться, чтобы запрыгнуть в последнюю дверь последнего вагона. В вагоне было малолюдно. Отдышавшись, Виктор достал из рюкзачка тетрадь и только теперь сообразил, что забыл взять с собой карасиков, которых вчера специально упаковал в пакет и оставил на полочке в подполе. Рыба, конечно, не пропадет, Никита обязательно о ней вспомнит, но вот похвастаться перед инкассаторами теперь будет нечем, могут и не поверить, что рыбалка оказалась такой удачной. Михалыч первый, скажет, мол, соврешь – не дорого возьмешь.

Картинка на чудесной страничке, как он и предполагал, изменилась. Никаких коттеджей, никакой стройки… Под абсолютно ясным небом – полоса пепелища, слева и справа от которой стоит нетронутый огнем хвойный лес.

До Виктора дошло, что грозовой ливень, приближение которого они вчера испугались с Никитой, обошел деревню стороной. Может, пролился как-то выборочно. Так же, как выборочно били молнии в строящиеся коттеджи.

Виктор тщательно стер отображенное на страничке пепелище.

Потом стал прикидывать, что же теперь на ней нарисовать? К примеру, скопировать курносую девушку в очках и с двумя топорщившимися косичками, сидевшую через два ряда к нему лицом и читавшую книгу. Но не просто скопировать, а сначала нарисовать ее одежду, разбросанную по сиденьям, а потом уже и ее саму – без всякой одежды, но все-таки в очках и с книгой в руках. И после этого – ненадолго прикрыть глаза…

Виктор живо представил, как девушка, вдруг обнаружив себя в электричке в чем мать родила, испугается, завизжит, в панике постарается прикрыть наготу книгой, отбросит ее, схватится за одежду… Нет, жалко девчонку. Да и в вагоне они едут не вдвоем, а другие пассажиры без такого зрелища перебьются.

Но ведь ничто не помешает нарисовать эту же девушку в обстановке его квартиры! Как она будет сидеть на раскладном диване в этих же очках, с этой же книгой в руках, в этом же веселеньком платьице… а лучше – без платьица…

Виктор не сводил с девушки глаз до тех пор, пока она не вышла из электрички на станции Одинцово. За это время она несколько раз отрывалась от книги, зыркала в его сторону и вновь углублялась в чтение. Напоследок, захлопнув книгу, не просто зыркнула, а, сдвинула средним пальцем очки на кончик носа, пристально на него поглядела, как-то неопределенно хмыкнула и поспешила на выход.

* * *

Во время маршрута, а по вторникам Виктор Кармазов бегал сборщиком, собирая дневную выручку с торговых точек, он то и дело вспоминал девчонку из электрички. И, вроде бы, ничего особенного в ее внешности не было, подумаешь, две косички да курносенький нос, но воображение художника невольно дорисовывало большие глаза, длинные ресницы, ровные белоснежные зубки, ямочки на щеках, ну и, конечно же, сногсшибательную фигуру.

В какой-то момент он вдруг осознал, что чудесную страницу, оставленную дома в тетрадке, надо беречь. Да, что там беречь, ею надо дорожить. Возможно, вторая уцелевшая страничка все еще в руках Джона Маленького, но на это надежды мало. А что если у Александра Ивановича, написавшего забойный детектив, имеется еще один блокнот с «перовским» рыболовом на обложке?! В таком случае, было бы очень неплохо, чтобы писатель не знал о его чудесных свойствах, и чтобы расстался с ним так же легко, как и с первым.

С Александром Ивановичем он не общался с пятницы, то есть, с того самого дня, когда старший кассир передал ему рукопись и блокнот для рисования. Детектив Виктору понравился, ну а блокнот… Тому блокноту цены не было, а он так бездарно его профукал! Но, возможно, все поправимо?

На второй этаж продуктового магазина, в котором работал Александр Иванович, Виктор поднялся чуть ли не бегом. Сосед по дому как всегда выглядел слегка рассеянным, пока сдавал опломбированную сумку с деньгами, суетился, в глаза Виктору не смотрел.

– Прочитал я твою нетленку-то, Иваныч! – сообщил инкассатор, когда все формальности с приемом сумки закончились.

– Так быстро? – изумился Александр Иванович. – И как впечатление?

– Скажу честно – понравилось. Прикольный детективчик. Кровищи, конечно, многовато, а кому сейчас легко!

– Правда, понравилось?

– Да, супер, супер! – Виктор показал кассиру большой палец. – Я половину твоего блокнота разными сценками украсил – так увлекло. Да вот беда…

– Что? – насторожился Александр Иванович. – Какая беда?

– Посеял я твой подарок. То ли в трамвае из сумки выронил, то ли еще где…

– Подарок? – Александр Иванович, казалось, не сразу понял, о чем речь. – А-а-а… мой блокнотик… Черт! Жаль! Обидно! Обидно, что твой труд пропал. А ты восстановить рисунки смог бы? К примеру, на обычной бумаге?

– Да без проблем! Просто блокнот всегда под рукой, и рисовать в нем удобнее. У тебя другого такого же нет?

– Что? Да причем здесь блокнот? – не понял проблемы Александр Иванович. – Главное – изобразить живых людей, как они радуются, страдают, погибают…

– Согласен, согласен… И все-таки, ты не помнишь, где тот блокнот приобрел?

– Черт его знает, – наморщил лоб Александр Иванович. – Может, на антресолях нашел – там много всякого барахла от нашего соседа по квартире осталось…

– А где сейчас тот сосед? – не унимался Виктор.

– Помер. В своей комнате помер. Он в ней один был прописан, а мы на очереди стояли, ну и получили комнату вдобавок к своей. Да зачем тебе все это знать?

– Незачем. Ты сам рассказываешь. Ладно, пойду я…

– Рисунки-то восстановишь? – крикнул вдогонку Александр Иванович.

– Обязательно, – обернулся на пороге Виктор.

– И на рыбалочку бы неплохо вместе сгонять.

– Мы с приятелем на днях на Рузское водохранилище собираемся. Хочешь, – присоединяйся.

– Так это же, как и Истра, мои родные места!

* * *

В одном из магазинов Виктор купил песочный торт «Ленинградский» и две бутылки игристого вина «Салют». Чем вызвал немалое удивление у Михалыча, который не признавал напитков слабее сорокаградусных.

– Не стану же я на первом свидании девушку водкой угощать, – в свое оправдание сказал Виктор.

– Намекаешь, что после работы даже дозочку не махнешь? – насторожился старший маршрута.

– Михалыч, мы вчера с друганом на двоих полтора литра усугубили. А печень беречь надо. Так что ты сегодня – без меня.

– В твои годы рано о печени думать, – проворчал Михалыч.

– Зато о бабах – в самый раз, – возразил Виктор и ушел инкассировать очередной магазин.

Михалыч, осознав, что вечером останется без собутыльника, погрустнел, но после того, как Виктор принес ему из аптеки пять пузырьков с настойкой боярышника, вновь взбодрился. А когда после сдачи денег и оружия прощался с напарником, заговорщицки ему подмигнул:

– Давай там, не осрами знатный имидж московских инкассаторов.

– Постараюсь, – пообещал Виктор.

Дома осуществлять задуманное начинающий художник не торопился, сначала надо было все хорошенько взвесить. На чудесной странице, лежавшей на столе, Виктор рисовал уже два раза, и затем стирал изменяющиеся картинки. Не потеряла ли она своих свойств и долго ли будет их сохранять? Но у нее же есть еще и оборотная сторона, пока что не испытавшая воздействия карандаша. До поры до времени ее можно поберечь.

Обстановку своей комнаты Виктор отображал на бумаге не раз. Однажды по памяти зарисовал, как вместе с Никитой, Генкой и Низким расписывает за столом пулю. В другой раз – как сам, глядя в телевизор, сидит на диване с бутылкой пива в руках. Друзья картинки хвалили, говорили, что очень похоже…

Поразмыслив, Виктор нарисовал на чудесной страничке уголок комнаты с телевизором на тумбочке и диваном, на подлокотнике которого, свернулась калачиком кошка. Поставив последнюю точку, на пару секунд закрыл глаза. А когда открыл, увидел кошку прямо перед собой – живую! Словно, приготовившись вступить в схватку с собакой, она выгнула спину и зашипела, оскалив клыки – вот-вот прыгнет.

Виктор провел ластиком по картинке, одним движением стерев кошку и часть дивана. Из комнаты кошка тоже мгновенно исчезла. Машинально Виктор восстановил карандашом на картинке исчезнувшую часть дивана. И сразу стал рисовать на нем девушку из сегодняшней электрички – тот самый момент, когда она смотрит на него поверх очков, сдвинутых на кончик курносого носика. При этом, задействовав воображение, рисовал ее без одежды, но в очках и с книгой в руках. Картинка вышла очень даже эротичной. А как получится вживую?

Он прикрыл глаза и тут же, вздрогнув от пронзительного визга, уронил карандаш. Перед ним на диване сидела голая девушка, прикрывшая лицо книгой. Книга тут же переместилась ниже, пряча грудь, и Виктор встретился взглядом с той самой девушкой, вышедшей на станции Одинцово. Она уставилась на него, открыв рот, не веря своим глазам.

– Привет, – прохрипел он.

– А-а-а! – заорала девушка. Швырнула в него книгу, спрыгнула с дивана и метнулась в коридор к входной двери…

Открыть дверь у нее не получилось, – Виктор стер ластиком картинку, отображавшую, как он успел заметить, все действия, нарисованного им персонажа. Обворожительная в своей наготе девушка в круглых очках и с двумя топорщившимися косичками исчезла, словно ее здесь и не было. Только книга осталась валяться на полу – «Барнеби Радж» Чарльза Диккенса.

Надо же, это была одна из немногих книг, которые Виктор прочитал, служа на границе. Ему понравился язык Диккенса, а вот сюжет как-то не запомнился, ярче всех других в памяти отложился ворон Грип, проживший много-много лет и чуть ли не до смерти напугавший отрицательного героя криком: «Полли, подай чайник, мы все будем пить чай!»

Отложив книгу, Виктор взялся за карандаш и восстановил на чудесной странице уголок своей комнаты с раскладным диваном и тумбочкой с телевизором, наверху которого теперь сидел черный ворон. Последнюю точку – на кончике клюва ворона, ставить не стал. Для начала нарисовал все ту же девушку, сидящую на диване, только теперь без книги, одетую в цветастое платьице, и так же не поставил последнюю точку на ее курносом носике. Рисовал Виктор быстро, но торопиться не любил.

Для начала выставил на стол два фужера, бутылку «Салюта» и торт «Ленинградский». Торт освободил от упаковки и порезал на небольшие ровные прямоугольники. Сорвал фольгу с белой пластмассовой пробки на бутылке. В коридоре запер входную дверь на ключ и повесил его на гвоздик под вешалкой. Затем умылся в ванной комнате, почистил зубы, причесался.

Все это время чудесная страничка лежала на столе, и картинка на ней ничуть не изменилась. Виктор пририсовал еще две точки: одну – на клюв ворона по прозвищу Грип, другую – на кончик носа девушки, имя которой до сих пор не знал, затем поставил внизу странички автограф. После чего закрыл глаза и открыл, услышав корявое: «Полли, подай чайник!»

На телевизоре ворон с раскрытым клювом взмахивал иссиня-черными крыльями. На диване сидела девушка в очках и с двумя топорщившимися косичками.

– Привет! – не дал ей опомниться художник. – Меня зовут Виктор. А тебя?

– Лил-ля, – слегка заикаясь, ответила девушка.

– Лиля? – улыбнулся Виктор. – Лиличка?

– Да, – кивнула девушка.

– Мы все будем пить чай! – напомнил о себе ворон.

– Что это? – удивилась Инна, посмотрев на птицу.

– Не обращай внимания.

– Где я?!

– Для начала ответь себе на вопрос, кто ты? – Виктор крепко сжимал занесенный над страничкой ластик.

Словно спохватившись, девушка торопливо себя ощупала – кажется, все было на месте, только книга лежала на столе.

– Я хочу проснуться, – она крепко зажмурилась.

– Полли, подай чайн… – движение ластиком по страничке, и Грип исчез и на рисунке, и в комнате.

Лиля открыла глаза, огляделась и, не обнаружив ворона, уставилась на Виктора.

– Проснулась? – усмехнулся он.

– Н-не знаю…

– Вино с тортом будешь?

– Буду! – тряхнула косичками Лиля.

Он занялся пробкой, а она вновь стала ощупывать себя, больше всего уделяя внимание груди.

– Я была у себя дома, в своей комнате, собиралась лечь спать в свою кровать и вдруг оказалась абсолютно голой в каком-то незнакомом месте… – сказала она, глядя, как Виктор разливает по фужерам шипучий напиток. – То есть, мне приснилось, как я оказалась вот тут и увидела тебя. Потом проснулась у себя дома и вот я опять здесь.

– Иногда, Лиличка, сны могут быть очень приятными, согласись, – Виктор протянул ей фужер и придвинул по столу коробку с тортом. – Иногда так не хочется просыпаться…

Лиля взяла фужер, они чокнулись и, не отрывая друг от друга глаз, выпили.

– Я вот, например, во снах часто летаю. Или прыгну, и прыжок такой длинный предлинный получается, а если захочу – выше поднимусь, сделаю поворот, зависну на одном месте. И все это достигается простым усилием мысли.

– Мне сны редко снятся, – Лиля взяла кусочек торта и осторожно откусила совсем немного.

– Тебе не нравится «Ленинградский»?

– Я больше «Прагу» люблю…

– В следующий раз будет тебе «Прага». В смысле – приснится, – Виктор вновь наполнил фужеры. – Что предпочитаешь из напитков?

– А ведь мы с тобой сегодня в одной электрички ехали, – Лиля откусила кусочек торта побольше и, прожевав, запила вином. Виктор сделал то же самое.

– И ты всю дорогу на меня пялился, но так и не подошел, ничего не сказал.

– А ты хотела, чтобы я подошел? – удивился Виктор.

– Может, и хотела… – девушка вновь приложилась к фужеру.

– Знаешь, я недавно читал фантастический рассказ. Не помню автора, но суть в том, что, что у парня появился дар читать чужие мысли. И вот едет он, типа, в автобусе, смотрит на красивую девушку, а у нее в мыслях, мол, что же ты такой нерешительный, мол, давно бы подошел и познакомился. Он к ней подходит, что-то говорит, а она на него чуть ли не в крик, мол, как вы смеете, нахал! Он, конечно, заткнулся и тут же читает ее мысли, мол, какая же я дура, ни за что обидела хорошего парня… Он – снова к ней. А она – все ту же песню, мол, пошел вон! Парень вновь ретировался и вновь мысли ее читает, в которых она сама себя клянет за грубость и сама же себе обещает, что если он еще раз к ней обратится, то для начала обязательно ему улыбнется. – Виктор тоже осушил свой фужер, поставил его на стол и взялся за торт:

– Как думаешь, чем рассказ закончился?

– Ну, думаю, если он подойдет к ней и в третий раз… она или вообще его матюгами покроит, или по морде даст, чтобы отвязался.

– Угадала. Ничего хорошего дар угадывать мысли тому парню не принес.

– Нормальный рассказ, вполне такой реалистичный, – Лиля нахмурилась и вновь потрогала свои груди.

– Что, во сне увеличились? – улыбнулся Виктор, и девушка мгновенно покраснела. – Ты так торопишься проснуться?

– Не знаю…

– Но сон-то хороший?

– Никогда таких не видела. Словно и не сон это вовсе…

– А давай проверим?

– Ущипнем друг друга?

– Щипаться чуть позже будем. А сейчас присядь-ка ко мне на колени. Тебе же в мыслях этого хочется, признайся.

– Хочется, – Лиля встала с дивана, сняла очки и положила их на томик Диккенса. – Если честно, то мне и в электричке этого хотелось.

Она села к нему на колени, и Виктор тут же, обхватив ее за талию, прижал к себе. Сопротивления не было, девушка сама слегка дотронулась до его щеки, потянулась губами к его губам…

* * *

Ничего подобного Виктор в жизни не испытывал. Раньше у него, конечно, были женщины, пусть и не так много, как хотелось бы. Если говорить о количестве, то со слов Никиты, друг превосходил его в этом показателе на порядок. В связи с этим Виктор не то, чтобы страдал, но завидовал ему белой завистью. Зато теперь, после двух часов кувыркания с Лиличкой на так и не разобранном диване, Виктор больше не завидовал никому.

Она кричала, наслаждаясь его ласками, она расцарапала ему ногтями спину, она укусила его за палец, за щеку, до крови прокусила губу, оставила следы от засосов на шее, плечах, груди… Она, что называется, дорвалась. А когда в изнеможении уснула, Виктор нашел силы дотянуться до чудесной страницы и стереть нарисованную и постоянно изменяющуюся картинку. Оставшись в комнате в одиночестве, мгновенно отрубился.

Разбудил его настойчивый звонок в дверь. Виктор выспался, голова не болела, но состояние было такое, словно он всю ночь вагон с картошкой разгружал. На пороге стоял Никита с «дипломатом» в руке.

– Дружище! – обрадовался Виктор. – Разувайся и проходи, завтракать будем.

Пока Никита снимал ботинки, Виктор метнулся в комнату, чтобы хоть немного прибраться, но, в первую очередь – спрятать чудесную страницу. Ей нашлось место в верхнем ящике письменного стола. Собственно особого беспорядка не было: кое-какие разбросанные там и сям вещи, на столе – две пустые бутылки из-под шипучего вина «Салют», остатки песочного торта «Ленинградский», да томик Диккенса, поверх которого лежали очки с большими овальными линзами.

– Ого! – изумился, вошедший в комнату Никита. – Кто это тебе так спину разукрасил? Ого-го! – Изумился он еще больше, увидев последствия укусов и засосов. – Смотрю, над тобой знатно поизгалялись?!

– Дружище, да большего кайфа у меня никогда в жизни не было! Такая девчонка, такая… просто слов нет.

– Это ее очки-то?

– Ее. Да ей вчера не очков было… Никита, ты как сам-то? А я вчера карасей у тебя забыл забрать. Надеюсь, ты их прихватил?

– Я другое прихватил, – Никита положил «дипломат» на стол и щелкнул замками. – Вот! Джентльменский набор.

Взору Виктора предстали бутылка водки, две бутылки пива, три огурца, бережно завернутые в целлофан, полукольцо колбасы «Одесская» и четвертинка черного. Весь «джентльменский набор» тут же перекочевал на стол.

– Дружище, мне сегодня на вечернюю смену выходить, – вздохнул Виктор.

– Никто тебя пить и не заставляет, – Никита откупорил бутылку. – Фужеры чистые?

– Вот из этого я пил.

– Понятно, – Никита наполовину наполнил водкой подставленный Виктором фужер. – В таком случае, может, пивка?

– Пивка – в самый раз!

Виктор всегда любил одесскую колбасу с черным хлебом, и пока Никита, закусывая, хрустел огурцом, сделал три бутерброда: один – себе, два – гостю.

– Ты не поверишь, – сказал Никита, вновь наливая водку. – Позавчера, в то самое время, когда мы с тобой самогон глушили, слушали музыку и в шахматы играли, дачный кооператив на просеке выгорел к чертовой матери.

– В плане?

– Сгорели коттеджи. Все до единого. Дотла!

– Сгорели?! – округлил глаза Виктор. – Погоди, ты серьезно?

– Куда уж серьезней, – Никита шумно выдохнул и выпил. Откусив добрую половину бутерброда, сказал, жуя:

– Не успел ты к себе в Москву умотать, ко мне участковый из Поречья заявился, попросил сопроводить к месту происшествия. Я хоть и в отпуске, отказывать коллеге не стал. Пришли к месту происшествия, а там – конкретное пепелище, ни заборов деревянных, ни домов, одни лишь фундаменты обугленные. Что самое интересное – и справа, и слева от просеки лес огнем абсолютно нетронутый стоит…

– Поверить не могу!

– Можешь съездить и лично убедиться.

– Отчего сгорели?

– Пока имеются две версии. Во-первых, поджог. Но это сколько же поджигателей надо задействовать, чтобы на всей просеке дома подпалить! Во-вторых, – удар молнии, то есть, молний… Что тоже как-то мало в голове укладывается. Нет, молнии-то вечером над просекой сверкали, да мы с тобой и сами на пруду раскаты грома слышали, и чтобы под дождем не промокнуть, домой убежали. Однако дождь так и не пошел, а со слов двух сторожей, небо над ними вдруг резко почернело, загромыхало, и из появившихся туч, стали бить молнии прямо в строящиеся коттеджи. Причем, бить почти одновременно. Якобы, только что ничего беду не предвещало, а через пару минут уже все коттеджи полыхают ярким пламенем.

– И как сторожа?

– Даже и не пытались пожар тушить, испугались, удрали в лес. Согласно третьей версии, они самые поджигатели и есть. Сейчас с ними грамотные люди беседу ведут.

– А могло бы быть и так, что на земле сторожа постарались, а на небе – молнии, – сказал Виктор.

– Могло, хотя тоже маловероятно. Но самую невероятную версию я выскажу только тебе, – Никита осушил фужер и, подмигнув Виктору, сказал:

– Получается, это ты накаркал, дружище. Напророчил, так сказать.

– В плане – сбылось мое огромное желание, чтобы постройки этих буржуинов какой-нибудь хороший человек спалил до основания?

– Такое большое желание, что ты его даже на бумаге отобразил. Мне тогда даже показалось, что нарисованные дома и вправду горят.

– Точно! – у Виктора загорелись глаза. – Плесни-ка и мне водочки!

Никита взялся за бутылку, а Виктор схватил карандаш и на странице формата А 4 быстро и привычно нарисовал собственный не разобранный диван, на котором сейчас сидел Никита. Но вместо гостя изобразил Лиличку – в платье, очках и с книгой в руках.

– Судя по очкам, это твоя вчерашняя садистка, – пришел к заключению следивший за его манипуляциями Никита.

– Она самая! Я чего подумал – если нарисованные мною коттеджи, вдруг сгорели, как я того очень хотел, то эта девчонка, по моему огромному желанию должна сейчас же остаться без платья и вообще безо всего.

– Где? – не понял Никита.

– Ну, на рисунке. Ты же сам говорил, что показалось, как нарисованные мною дома и вправду горят.

– Кстати, а где тот рисунок? – Никита не отрывал глаз от сидящей на диване девушки, словно и впрямь ожидал, что она вот-вот окажется без платья. Виктор, теребивший в пальцах карандаш, казалось, ждал того же самого.

– Так, где рисунок-то? – нарушил молчание Никита.

– Чего? А-а, тот рисунок? Я его вместо туалетной бумаги использовал.

– Жаль.

– Да! Жаль, что девушка так и не разделась. Выходит, не все мои пророчества сбываются, дружище…

– Чего? – теперь изумился Никита? – А-а-а… Ну, да. А где ты эту кралю подцепил? – кивнул он на рисунок.

– В электричке познакомились. Она, считай, почти твоя землячка – в Одинцово живет.

* * *

Чтобы лишний раз не попадаться на глаза начальству, Виктор, слегка подвыпивший, приехал в отделение банка впритык до отбытия на маршрут. Как оказалось, в банке до него никому не было дела. Инкассаторы и водители толпились перед висевшей на стене фотографией в траурной рамке, с которой гордо взирал куда-то ввысь товарищ Козлов – точно такая же фотографии висела и на доске почета. Особых ахов-вздохов не звучало, большей частью задавались вопросы – когда, где, да отчего…

– Я слышал, – наконец сообщил, стоящий в первом ряду водитель по прозвищу Судак, – дома он скончался, от удушья. Соседка к нему сегодня утром в комнату заглянула, а он – того. Товарищ Козлов всю жизнь бобылем прожил…

– Естественно, – сказали из толпы, – кто ж с таким, извините, товарищем, жить бы стал.

– Соседка рассказала, – продолжил Судак, – что в воскресенье старик вернулся после работы домой какой-то удрученный и что странно – с пустым портфелем…

– Надо же, – вновь сказал кто-то, – обычно по воскресеньям толстенный был портфель у нашего Каз… – говоривший замолк, кажется, кто-то ткнул его локтем в бок.

– В общем, как сказали врачи, ночью в воскресенье он и преставился.

– Товарищи, а не пора ли вам по маршрутам разъезжаться?! – подал голос дежурный, и тройки экипажей со стопками пустых инкассаторских сумок поспешили покинуть здание банка, рассесться по машинам и разъехаться по разным районам Москвы – от Аэровокзала до Мневников и Шелепихи, от Кутузовского проспекта – до Филей, от Сокола – до Тушино…

Водитель на тушинский маршрут попался незнакомый и молчаливый. Зато машину водил хорошо: Михалыч, бегавший сборщиком, едва успевал объяснять, где надо поворачивать, где пересечь сплошную, выехать на тротуар, а где остановиться напротив очередной точки.

Виктор с водителем не заговаривал – слишком многое надо было обдумать. До прошлой пятницы жизнь его текла своим чередом. Он имел нормальную работу, благодаря которой, во времена глобального дефицита, не знал проблем ни с продуктами, ни со шмотками; собирался поступить в Полиграфический институт и был уверен, что поступит с первого раза – слишком уж ему нравились собственные рисунки; впереди была интересная, многообещающая жизнь… И тут в руки ему попал чудесный блокнот, перевернувший все с ног на голову.

Жизнь стала не просто интересной, она стала невероятной, словно Виктор попал в длинный-предлинный сон, очень яркий и эмоциональный сон, из которого не хотелось возвращаться в реальность. Сидя в машине, передавая сборщику порожние сумки и принимая сумки, набитые деньгами, он то и дело возвращался мыслями к Лиличке. Для нее пребывание у него в гостях тоже должно было быть сном. Хотя, какой сон – если у него на шее красовались засосы, а следы его страстных поцелуев не могли не украшать ее прекрасное тело. Ее очки и книга остались у него дома. Или это были всего лишь дубликаты? Надо бы каким-то образом проверить. Как? Вернувшись домой, вновь нарисовать ее, сидящую на диване? Почему бы и нет.

С другой стороны его эксперименты могли выйти боком. При первом воплощении в его квартире Лиличка повела себя, словно истеричка. И это неудивительно, – кому понравится ни с того ни с сего оказаться в незнакомом месте, перед незнакомым мужчиной, да еще и обнаженной. При втором воплощении она повела себя именно так, как хотелось художнику. Возможно, рисуя, надо очень ярко представлять, чего именно ты хочешь…

Эх, если бы дело касалось одной лишь Лилички из подмосковного Одинцово! Он нарисовал, как под ударами молнии горят коттеджи дачного кооператива, и они на самом деле выгорели дотла. Он нарисовал, как в петле болтается товарищ Козлов, и старик… Стоп! Тот рисунок Виктор стер, и товарищу Козлову сразу полегчало. Почему же ночью он умер от удушья?

Да, с чудесной страничкой необходимо быть очень аккуратным, очень!

– Пойдем, помянем покойничка, – предложил напарнику Михалыч после окончания работы. Молчаливый водитель укатил в гараж, и сборщик повел Виктора во двор соседнего со зданием банка сталинского дома. Там почти совсем не был слышен шум Ленинградского проспекта, зато имелись скамеечки, одну их которых уже облюбовали четыре или пять инкассаторов. Виктор с Михалычем присоединились к коллегам, выложили на лавочку скромную закуску, открыли бутылку.

В этом дворе инкассаторы никогда не шумели, задерживались ненадолго, пустую посуду за собой не оставляли, не мусорили, и жильцы относились к работникам опасной профессии понимающе – не скандалили и милицию, чтобы разобраться с пьянчужками, не вызывали. Впрочем, если бы даже милиция и приехала, то уж кого-кого, а инкассаторов, даже вдрызг пьяных, забирать в отделение никто бы не стал – зачем портить отношение с полезными людьми.

Теперь вообще выпили молча и, не чокаясь. Козлова никто из присутствующих не любил, но все-таки – коллега.

– Витек, а ведь ты последний с товарищем Козловым маршрут катал, – чуть погодя сказал рослый парень по прозвищу Боярин. – Может, объяснишь, нам, боярам, почему он с пустым портфелем домой пришел? Ведь не ограбили же его по дороге – до дома от банка всего метров триста!

– Мы с Джоном Маленьким сами ничего не поняли, – пожал плечами Виктор. – Джон Маленький поначалу все его подкалывал, мол, не задушит ли жаба забирать всю халяву из магазинов только себе? Ну а Козлов огрызался, огрызался, но портфель все наполнял и наполнял…

Виктор замолчал, уставившись на бутылку в руках Михалыча. Тот все понял, разлил оставшуюся водку по подставленным стаканчикам.

– Не томи, боярин! Дальше-то что было?

– Дальше товарищу Козлову вдруг как-то резко поплошало и так же резко отпустило. Мы ему с Джоном Маленьким, мол, давай в больницу. Но тот – ни в какую. А потом открыл свой портфель и стал все из него доставать и нам отдавать.

– Ни себе фига! – удивился Боярин, а вместе с ним Михалыч и все остальные. – Чтобы Козлов с кем-то поделился?!

– Мы сами охалпели, – продолжил рассказ Виктор. – А сборщик открыл бутылку, выпил ровно дозу и оставшееся нам с Джоном Маленьким отдал. После чего говорит, побегай, мол, Витек за меня остаток маршрута, мол, все чаевые – твои. Мол, не говорите потом, что я куркуль, и меня жаба душит…

– Вот это да! – присвистнул кто-то. – Надо же, как человек перед смертью изменился.

– И чего дальше было? – не отставал Боярин.

– Дальше? – Виктор шмыгнул носом. Понятливый Боярин тут же извлек откуда-то очередную бутылку.

– Поник он как-то, домой шел, еле ноги переставлял. Может, предчувствовал? – теперь уже Виктор обратился к слушавшим его коллегам.

– Да, предчувствие это такая вещь, – покачал головой Михалыч, и все тоже понимающе покачали головами. – Разливай, Боярин, по крайней, да пора по домам…

* * *

Проснувшись на следующий день ближе к обеду, Виктор первым делом полез в письменный стол, выдвинул верхний ящик – беспорядок наблюдался, чудесная страница – нет. Не оказалось ее и в среднем, и в нижнем ящиках. Он еще раз проверил все ящики. Куда подевалась? Не мог же ее стащить Никита? Скорее всего, вчера ночью сам по-пьяни куда-то ее переложил. Куда? Как говорила его бабушка: «Подальше положишь, поближе возьмешь». Все верно, но при условии, если куда-то что-то прятать на трезвую голову.