Цвет боли - Цвет боли: черный

Эва Хансен

Цвет боли: ЧЕРНЫЙ

© Эва Хансен, 2013

© ООО «Издательство «Яуза», 2013

© ООО «Издательство «Эксмо», 2013

Свет и тени

Я просыпаюсь в ставшей привычной позе: голова на плече Ларса, его рука по-хозяйски обхватывает меня, прижимая спиной к груди. Затылком чувствую его ровное глубокое дыхание, так дышат во сне люди со спокойной совестью.

Зимой в Стокгольме светает поздно, и только цифры на электронных часах показывают, что уже утро, а свет ночника не позволяет темноте, притаившейся за окнами замка, проникнуть внутрь спальни. Всю ночь падал снег – крупными хлопьями, словно новогодний, я представляю, как он укутал покрывалом все вокруг: сам замок, двор, причал и яхту, дорожку вдоль берега… Тихо, как бывает рано утром в выходной.

Стараясь не шевелиться, некоторое время лежу, вспоминая, с чего все началось…

Столько всего случилось, прежде чем я, Линн Линдберг, оказалась в объятиях самого красивого мужчины в мире Ларса Юханссона в его постели в замке на острове. Остров не только его, а вот замок личный. Недурно?

Сначала мы с моей верной подругой Бритт оказались втянутыми в журналистское расследование (которого, собственно, и не было) убийства Кайсы, но Бритт через пару дней отбыла на каникулы домой в Калифорнию, а меня прикрепили шпионить за вот этим самым красавцем, чьи руки в данный момент крепко обхватывают мое обнаженное тело.

Нет-нет, он вовсе не срывал с меня одежду (хотя я не была бы против). Просто Ларс научил меня не стесняться, но помнить о границе, за которой можно потакать своим тайным желаниям. Граница – дверь спальни, за закрытой дверью можно все, что не противно, по эту сторону и с ним наедине я распутница, Ларс быстро и легко доказал, что под моей оболочкой скромницы прячется порочная натура, и научил сбрасывать оковы. Конечно, пока не до конца, но я делаю несомненные успехи, ванильный секс в миссионерской позе уже не для меня, мне понравились колечки в груди и даже порка и разные фишки БДСМ.

Это наша с ним тайна, делающая ближе друг к другу. О тайне знает только Бритт (как же без нее?).

На моем месте хотели бы оказаться многие, если вообще не все женщины, для которых слово «секс» не ругательство, а напоминание о чем-то приятном… Дело в том, что Ларс умопомрачительно хорош собой, прекрасно сложен, а уж об омутах стальных глаз, у которых тысячи оттенков и в которых прочно поселились веселые чертенята, и говорить не стоит, их магия вообще за гранью разумного. Женская половина человечества неизменно растекается сладкой патокой у ног Ларса Юханссона.

Но Ларс выбрал меня, почему – не знаю, надеюсь надолго, потому что, если он меня бросит, я умру. Сразу умру, даже мучиться не буду. Ни у кого другого нет таких рук, таких губ, ну и… ладно не буду перечислять чего еще, потому что от одного воспоминания о квадратиках его брюшного пресса у меня сводит низ живота.

Еще он богат, причем по-настоящему, умен и образован, но это уже вторично. Главное – его стальные глаза и… и то, что он Ларс! Второго такого нет и быть не может.

Кроме приятных сторон нашего знакомства (о-очень приятных) имеются и крайне неприятные. У меня появился смертельный враг – та самая Анна-Паула Свенссон, которая прикрепила меня к Ларсу. Пока она жива и скрывается от полиции, я жить спокойно не смогу. Она едва не убила меня, а еще подстроила так, что едва не убил Ларс. Анна-Паула вообще преступница, но ненавижу я ее не за покушение на мою жизнь, а за то, что несколько лет назад она смела быть любовницей Ларса!

В моем перечне смертных грехов это самый страшный грех, достойный соответствующей кары. То, что они много лет не виделись, ничего не значит, когда-то Ларс обнимал наглую Анну-Паулу, чего вполне достаточно для смертного приговора ей! Я просто обязана задушить эту дрянь собственными руками. Меня поймут все, кто хоть раз в жизни бывал влюблен по уши.

Бритт со мной согласна и готова поддержать в поимке и уничтожении Анны-Паулы, потому что полиция сделать это, как видно, не способна. Если за дело берется моя неугомонная подруга, итак много пропустившая из-за каникул в Калифорнии, можно не сомневаться, что век Анны-Паулы недолог. Мы еще не придумали, что с ней сделаем, когда поймаем, но участь нахалки, посмевшей любить моего любимого, будет ужасна. Будь она мужчиной, кастрировали бы, а вот как быть с женщиной?.. Ладно, к тому времени, когда изловим, что-нибудь придумается…

Конечно, Ларс не должен подозревать об истинных причинах моей ненависти к Анне-Пауле. Он вообще считает, что наше с Бритт страстное желание поймать и четвертовать нахалку опасно для нас же, потому мы старательно делаем вид, что обо всем забыли. Вряд ли Ларс верит в эту фальшивую амнезию, но пока молчит.

На часах сменились цифры, высветив 7:00. Самое время вставать и одеваться для утренней пробежки. Но сейчас я не бегаю, как делала раньше. Виной всему Ларс, у нас настолько чумовой секс дважды в сутки, что лишних калорий просто не остается, а зарядки для ног лично мне хватает и без пробежки.

От мысли о причинах изменения моего распорядка дня внутри начинает что-то шевелиться. Ларс прав: настоящая распутница, ненасытная и… Ладно, обойдемся без эпитетов. Думаю, если умело разбудить тайные желания, абсолютное большинство женщин окажутся такими же.

– Ты почему не спишь?

Я вздрагиваю. Ларс лежал так тихо, что, когда он проснулся, я не уловила, не было ни малейшего непроизвольного движения, которое делает человек, переходя от сна к бодрствованию.

– А ты?

Он поворачивает меня к себе.

– Линн, я так боюсь тебя потерять…

– Но почему ты должен меня терять?

Если честно, в сердце заползает какой-то противный холодок. Что это, столько дней он твердил, что я его и только его, а теперь вдруг речь о потере? А вдруг Бритт права и я ему просто надоела из-за излишнего послушания? Бритт вообще зовет меня левреткой с тапками в зубах. Такое послушание непривычно для меня самой, я скромница, но не амеба, а вот рядом с Ларсом иначе не могу, расплываюсь мороженым на горячем, как и все остальные. Неужели и правда надоела?!

Что за глупости, тогда он не стал бы ничего говорить, спустил наши отношения на тормозах и все… Нет, здесь другое.

– Ну и к какому выводу привел мыслительный процесс?

– Что? – я даже вздрогнула. Задумавшись, совсем забыла, что Ларс наблюдает. – Почему ты должен меня потерять?

Это не вопрос, а попытка скрыть собственные мысли.

– Скоро начинается учебный семестр.

Тоже мне новость! Можно подумать, я об этом забыла.

– Мне предложили прочесть цикл лекций в Оксфордском университете.

– Вау! – я даже сажусь.

– Вот тебе и вау. Лекции два раза в неделю. – Ларс смотрит на меня вопросительно.

– Ну?

– Это означает, что я буду прилетать домой только на выходные.

А вот это плохо, но как я могу сказать что-то против? Не каждый день даже хорошему специалисту предлагают читать лекции в одном из лучших университетов мира.

– Я пока не дал ответ, хотел посоветоваться с тобой.

– Ларс… – Из глаз готовы брызнуть слезы, но я героически держусь. – Ларс, это очень плохо, что тебя не будет по пять дней в неделю, но не стоит отказываться!

– Я боюсь за тебя.

Я удивилась вполне искренне:

– А почему за меня?

– Боюсь, что ты начнешь заниматься не своим делом и попадешь в какую-нибудь историю.

– Клянусь не влипнуть! – Глупо, но рука сама собой легла на сердце, словно подтверждая серьезность клятвы.

– Лучше поклянись вообще этим не заниматься.

– Ларс!

– Что «Ларс»? Думаешь, я не понимаю, что ты начнешь творить в мое отсутствие? Однажды уезжал на неделю, так ты в лайкру оделась и поркой занялась.

Он встал, но, щадя мою все еще наполовину скромную натуру, успел обернуть полотенце вокруг талии. Как намекнуть, что я вовсе не против отсутствия этого самого полотенца?.. Может, хватит играть в скромницу и лучше дать полную волю собственным тайным желаниям? Но требовалось срочно отвлечь его от лайкры и того, что ей сопутствовало.

– А где ты будешь жить в Оксфорде? – голос почти медовый, это чтобы увести его от ненужных мыслей.

– Если ты сейчас не пообещаешь ни во что не впутываться, то нигде.

– А если пообещаю?

– Не знаю… Там хороший отель Vanbrugh House рядом с университетом, наверное, в нем. Так как насчет обещания?

– Зачем оно?

В серых глазах смешинки:

– Ты предельно честна, крутишься как угорь, но слова не заниматься сыском не даешь. Вообще-то, правильно, потому что все равно нарушишь. Ладно, я что-нибудь придумаю и просто заберу тебя с собой.

– Вот еще!

– Почему ты не хочешь ехать со мной? – Он ставит меня на ноги и приподнимает лицо за подбородок, заглядывая в глаза. Ой, это один из самых действенных приемов, напрочь лишающих меня способности сопротивляться.

– Ларс, я…

– Ну что ты? – Губы чуть касаются моих губ, это дразнилка-соблазнялка, потому что в ответ внутри немедленно поднимается сумасшедшая волна желания.

– Мне действительно будет плохо и грустно без тебя целую неделю… – Я не лгу, потому что и пара часов без Ларса теперь кажется пожизненным сроком без права посещения. Интересно, есть такие в тюрьмах?

– И не одну, заметь.

– Я буду плакать, тосковать… Но никогда не прощу себе, если ты откажешься от такого предложения. Не отказывайся, не стоит.

– Линн…

– Ларс, правда, не отказывайся. – У меня снова готовы брызнуть слезы из глаз, но я креплюсь. – Я буду так гордиться тобой! У тебя много знакомых в Оксфорде?

– Как и везде. Если ты имеешь в виду девушек, то не очень, – глаза откровенно смеются, – но тому, что ты меня ревнуешь, я рад. А теперь скажи честно, чего ты сейчас хочешь.

– Я?

Приходит моя очередь изображать изумление, но именно изображать, потому что он видит меня насквозь, и фальшь преувеличенного удивления тоже.

– Угу, ты. Не желаешь озвучить? Ладно, я скажу сам. Ты хочешь, чтобы я взял тебя вместе с собой в душ…

Все это произносится в то время как Ларс действительно несет меня, перекинув через плечо. Я болтаю в воздухе ногами, но сопротивляюсь не слишком. Какой надо быть дурой, чтобы отказаться от совместного душа с умопомрачительным сероглазым красавцем, квадратики брюшного пресса которого сводят меня с ума. Я давно усвоила, что принимать душ вместе с Ларсом значит побывать на седьмом… нет, двадцать седьмом небе.

Для начала он окатывает меня водой, потому что целоваться и заниматься сексом под водяными струями куда приятней, нежели просто в постели. Не пробовали? Советую…

Потом притискивает к стенке душа и начинает целовать. Медленно, дразня и маня, сначала едва касаясь губами виска, щеки, уха, шеи… губы под запретом, потому что, если они сольются, остальное произойдет мгновенно, а нам обоим хочется растянуть вожделенное удовольствие…

Но разве дразнить, играя языком колечками пирсинга в моей груди, это не садизм?

– Ла-арс…

– У?

– Я не могу больше!

– Терпи!

Голос чуть хрипловат, выдает его собственное нетерпение.

Язык играет колечком, одна рука держит мою спину, вторая поглаживает то, что пониже ее… Я выгибаюсь дугой, вцепившись в его плечи, иначе на ногах не удержаться, потому что колени подгибаются. Дыхание через раз и с задержкой…

Медленно, страшно медленно его губы опускаются до моей талии, счет времени потерян, о существовании мира снаружи забыто напрочь, нам он совершенно неинтересен.

Когда Ларс наконец возвращается к моему лицу и приникает к губам, кажется, прошла целая вечность. Я обвиваю его ногами и руками и отдаюсь волне сумасшедшего желания, в очередной раз мысленно обещая, что больше не позволю ему так долго меня дразнить. Но Ларс и тут умудряется оттянуть решающий момент. К тому времени, когда нас обоих все же накрывает эта последняя волна, проходит еще одна вечность. Какие они долгие, эти вечности, особенно в конце! Но я не против, потому что восторженное ожидание блаженных мгновений и страстное желание испытать оргазм ничуть не хуже самого оргазма.

– Не смей закрывать глаза!

– Что? – Оглушенная страстью, я почти ничего не слышу, а соображаю и того меньше.

– Смотри на меня, когда кончаешь.

– Зачем? – я действительно не понимаю.

– Смотри мне в глаза! – почти рычит он, и я послушно таращусь в его стальные омуты. Нет, я тону в них, ничего не видя вокруг, отдавая тело на волю сумасшедшему желанию, а душу этим серым глазам.

Кажется, кричу, но мне все равно, даже если начнут ломать дверь привлеченные моими воплями бабушка или Бритт. Ничто вокруг не существует, кроме стальных глаз и этого тела. Моего собственного не осталось, оно растворилось, как воск в пламени свечи, нет, в ревущем огне огромного пожара. Я расплавилась, сгорела полностью, но возрожусь, как птица-феникс, это уже не первый раз.

У Ларса на плече следы от моих пальцев, но это небольшие травмы, если бы он не заставил смотреть в глаза, я, пожалуй, умудрилась бы вообще его покусать.

– За… зачем ты заставляешь меня смотреть в глаза?

– Я? – кажется, он удивился вопросу. – Не знаю, просто хочу, чтобы ты принадлежала мне вся – телом и душой.

– Я и так принадлежу.

– Помолчи…

Мы стоим под потоками воды, приходя в себя. Немного погодя я чувствую, как у Ларса снова пробуждается желание. Безумно устала, но одна мысль о возможном повторении заставляет ходить ходуном все внутри, я прекрасно понимаю, что, стоит ему начать снова, я с восторгом поддержу это начинание.

Так и есть.

– На ковре!

– Угу, – я вовсе не против ковра и пола…

– Ты сверху.

– Ларс…

– Трусишь?

Ах так?! Ну держись, я не потеряла навыков с рождественской ночи, когда выполнила желание Ларса получить в качестве подарка «под елочку»… изнасилование. Хочешь еще одно? Я вполне способна его изнасиловать, если он не против, конечно.

Ларс «за» обеими руками и… еще много чем.

– Не смей закрывать глаза!

– Мне так легче… – почти жалобно пищу я, мне действительно так легче.

– Хочу видеть твой безумный взгляд, когда ты кончаешь. Ты так хороша в этот момент!

Мелькает мысль, что он умудряется еще что-то замечать, но ее тут же вытесняет новая бешеная волна желания, думать я уже не способна. Сверху так сверху, и пусть смотрит сколько влезет! Сам же научил за закрытой дверью спальни слушать свое тело, а не пуританские правила приличия. С тех пор как Ларс безжалостно разрушил мой собственный плотный кокон из всевозможных моральных запретов и ложной скромности, каждый наш секс стал просто чумовым, это взрыв, сносящий крышу пару раз в день. Мне больше не требуется бегать, чтобы похудеть.

И снова мой взгляд прикован к его стальным омутам, но теперь я вижу и в его глазах такое же безумие. На сей раз следы, кажется, останутся у меня на талии, потому что руки Ларса держат крепко, очень крепко, помогая двигаться в одном ритме с ним самим. Я не ору на весь замок только потому, что прикусила губу, до крови прикусила…

Выясняется это, когда все заканчивается и я просто падаю на ковер, не в силах двигаться вообще. Мне все равно, как это выглядит, что происходит вне комнаты, что вообще творится в мире. Некоторое время мы лежим, совершенно обессиленные, потом Ларс переворачивает меня на спину, наклоняется к лицу:

– Эй, ты жива?

– Не уверена.

– Губу прокусила.

Он слизывает кровь, чуть покусывает пострадавшую губу, но не больше, мы устали, требуется отдых. Или просто передых?..

Скажи мне кто еще пару месяцев назад, что я способна буквально рычать, сидя на парне верхом, обозвала бы придурком. Но, кажется, жизнь способна разрушить еще и не такие «твердые» убеждения…

* * *

– Эй, эй! А ну, пошел вон! Это наше место!

Йен мог себе это позволить: вот так орать на рослого, крепкого парня, потому что они с Якобом стояли на мосту, в то время как парень что-то искал на берегу у самой кромки воды. Была надежда удрать, если тот, кому пригрозил Йен, решит погнаться за нахалом.

Конечно, чисто одетый парень, чья очень приличная машина осталась на дороге у моста, не мог быть конкурентом двух бомжей, обычно промышлявших на берегу. Эти два пенсионера вовсе не были бездомными, у каждого имелось жилье, но, оставшись без работы, они решили вспомнить молодость и немного пожить как хиппи, что летом получилось довольно просто. Почувствовали вкус вольной жизни, втянулись и вот теперь, сами не зная почему, практически бомжевали, ночуя где попало и питаясь благотворительными обедами. Оправдание нашли очень простое:

– Йен, ты представляешь, как вырастет наш счет в банке, пока мы живем на природе и не тратим пенсию!

Глупость, конечно, но что им делать в одиночестве дома? А так вспомнили буйную молодость шестидесятых.

В бездомной жизни прошло лето, потом осень, началась зима…

Сначала парень погрозил кулаком, заметив, как разглядывают его машину старики, потом вдруг замахал им руками:

– Идите сюда!

– Не ходи, – посоветовал приятелю Якоб, на всякий случай прячась за его спиной. Но Йен не из пугливых, во всяком случае, так он сам о себе думал.

Старик смело шагнул к парню:

– Ну, чего тебе?

– Вы часто здесь бываете?

– Нет…

– Ты же сказал, что это ваше место?

– Ну, бываем, а что? – несмотря на воинственный настрой, Йен на всякий случай сделал шаг назад. Мало ли что придет в голову этому накачанному…

– Не находили чего-то необычного?

– Чего это?

Вообще-то, необычное, даже страшное, было – они нашли труп девушки, который сбросили с моста в воду. Сначала увидели какую-то ткань, зацепившуюся за опору моста, решили, что это плед, и даже рассердились на тех, кто разбрасывается такими вещами. Но когда Йену удалось подхватить находку крюком, который у приятелей был припрятан на случай, если посреди реки попадется что-нибудь стоящее, стало ясно, что в ткань что-то завернуто. Содрогаясь от собственной храбрости, они подтащили это нечто ближе к берегу и… Лучше бы оставили там, где было, пусть бы, отцепившись, пошло ко дну, потому что завернутой в большой плед оказалась утопленница. Ни Йен, ни Якоб даже разглядеть женский труп не смогли, но в полицию позвонили, они же законопослушные шведы…

А потом были полицейские с их расспросами: что, да как, да почему? Больше месяца приятели обходили то место стороной, но как преступников тянет к месту преступления, так и их тянуло к мосту.

Теперь вот этот… Он сильный, очень сильный, такой мог одной рукой справиться с Йеном, а второй с Якобом, причем одновременно. Приятели не стали проверять эти возможности и его способность быстро бегать тоже, но и рассказывать о трупе почему-то не стали.

– Так было что?

– Ничего… А ты чего ищешь-то? Что потерял?

Несколько мгновений парень внимательно изучал обветренные лица приятелей, потом фыркнул:

– Запонку!

– Запонку? – изумился Якоб, а Йен уже энергично мотал головой:

– Не, запонки здесь не валялись.

– А что валялось?

– Пустые бутылки… окурки… разная дрянь… не, запонки не валялись.

Парень зло дернул плечом и зашагал к своей машине. Приятели молча наблюдали, как он удаляется.

– А хорошо, что мы ему ничего не рассказали.

– Хорошо, – кивнул в ответ на глубокомысленное замечание друга Йен, – но лучше сюда не ходить. Может, это его девушка была?

– Ага, и он ее потерял.

– Пойдем, ну его, этот мост.

Бомжи поспешно, насколько могли, удалялись от опасного места. Реки и мосты через них, конечно, хорошо, но иногда там встречаются страшные находки…

* * *

Расследование убийства Кайсы Стринберг и ее подруги Бригитты Ларсен, повешенных с попыткой имитировать неудачное БДСМ-самосвязывание, а также Марты Бергер, труп которой ее работодательница Анна Свенссон пыталась выдать за свой собственный, зашло в тупик. Трупов больше, чем в кровавых фильмах Квентина Тарантино, а следствие ни на шаг не продвинулось в раскрытии убийств.

– Что мы знаем? – риторически поинтересовался сам у себя следователь Даг Вангер и со вздохом констатировал: – Ни-че-го!

Это было не так, они знали имя преступницы – Анна Свенссон, но та сбежала. Однако Свенссон (или, как ее звали в действительности, Паула Якобс) явно причастна только к третьему убийству, а еще к гибели полицейского во время побега, утверждать о ее виновности в первых двух случаях Даг не мог.

В Управлении не любили нераскрытые преступления, где их любят? А еще не любили, когда следователи подолгу занимались чем-то, что остается нераскрытым, это выглядело как безделье. Потому Вангеру и его помощнице Фриде Волер подсунули сначала одно, потом другое, а потом еще парочку мелких дел. Они успели со всем справиться между прочим, честно говоря, больших загадок там не было, но теперь требовалось написать по закрытым делам отчет, то есть заняться тем, что Даг Вангер не любил больше всего. Он предпочел бы ломать голову над поведением неведомого преступника, даже лежать в засаде по горло в грязи или ночью в мороз обследовать место преступления где-нибудь на берегу залива, но только не сочинять казенные фразы, описывая собственные действия.

Понимая, что писать все равно придется, Даг со вздохом уселся за компьютер.

И Фрида куда-то запропастилась… Можно подсунуть отчет ей, девушка не отказалась бы, но Вангер понимал, что это нечестно, три отчета Фрида уже настучала на клавиатуре сама, оставив Дагу дело попроще.

Девушка словно почувствовала, что Дагу скучно без нее и без убийств.

– Даг, наши отпечатки засветились…

Вангер на мгновение вскинул на появившуюся в кабинете Фриду глаза и снова уткнулся в клавиатуру, на которой набирал текст двумя пальцами, разыскивая каждую букву:

– Твои. Я свои всегда стираю после того как кого-то укокошу.

– Не ты ли твердил, что чем больше зацепок, тем лучше? Получай: их обнаружили в деле о девушке, которую нашли под мостом утопленной, помнишь? Это пальцы Бригитты.

Даг ворчливо вздохнул:

– Даже кофе не принесла вместе с такой гадкой новостью…

– Ладно, сейчас принесу.

– Я не занимался этим, но что-то слышал. И где у утопленниц можно найти отпечатки пальцев? – Палец замер над клавишей, словно не решаясь опуститься на нее, пока не прозвучит ответ.

– В брошенной машине, которая привезла труп к воде. Там старательно все вытерли, но какая-то женщина оперлась о стекло, придерживая дверь, видно, было неудобно вытаскивать что-то или кого-то из машины.

– Так… давай все сначала. Я не знаю этого дела. – Вангер отодвинул клавиатуру, которую для удобства подключал даже к ноутбуку.

Фрида кивнула:

– Я схожу за кофе, а дело сейчас принесет Кевин Эк. Боюсь, это грозит нам осложнениями.

– Какими еще?!

– Ты же знаешь, как не любят безнадежные дела без малейших шансов на раскрытие, особенно связанные с убийствами. Даг, постарайся, чтобы нам не спихнули и его. – Чтобы произнести вторую фразу Фриде понадобилось сделать шаг назад и откинуться, выглядывая из-за двери.

– Ну уж нет!

– Так я тебе и поверила… – вздохнула девушка.

Когда через десять минут Фрида вернулась в кабинет с тремя стаканчиками кофе в руках и большим пакетом с булочками в зубах, из-за чего даже дверь пришлось открывать ногой, Вангер и Эк уже голова к голове изучали материалы дела об утопленнице.

– Эй, а почему без меня?!

– Ты отсутствовала.

– Всего десять минут, могли бы и подождать. Тем более ходила за кофе для вас же.

– Присоединяйся.

Эк принял стаканчик с кофе, в знак благодарности мотнул своей кудлатой головой, не отрывая взгляда от экрана монитора.

– Так! – Фрида возмутилась уже по-настоящему. – Или я в деле, или просто ухожу.

– Кевин, рассказывай все сначала, – распорядился Даг, беря у Фриды второй стаканчик.

Оказалось, труп девушки обнаружен бомжами вскоре после утопления, это удачно, немного погодя все затянуло бы снегом и льдом до весны, зимние утопленники всплывают, только когда тепло. Нашлась и брошенная машина. Стопроцентной уверенности, что именно на ней привезли труп к воде, не было, но группа крови погибшей совпадала с группой крови следов в машине. Все зыбко, неточно, дело казалось безнадежным. Единственные найденные пальчики принадлежат неизвестно кому, вернее, теперь известно – убитой позже Бригитте Ларсен.

Кевин кивнул на экран:

– Парни написали хорошую программу, благодаря которой не нужно долго и нудно сравнивать отпечатки с теми, что имеются в картотеке, теперь это делает машина. Заложил полученные пальчики, и она через пару секунд выдаст, где такие встречались, если уже встречались. Мы теперь загружаем все подряд отпечатки, какие находим на местах преступлений.

– Ну и?..

– В машине на стекле обнаружили отпечатки двух пальцев, все остальное стерто, а эти пропустили. Они совпали с вашими.

– Не нашими, а Бригитты Ларсен, – наставительно произнес Вангер.

– Да, конечно, – смутился Кевин.

Даг махнул рукой Фриде:

– Пей кофе, и пойдем к патологоанатомам, смотреть, что там у них. Чует мое сердце, все дела свалят в одну кучу.

– Угу, и повесят на нас. Чего я и боялась.

Они оставили булочки и недопитый кофе Кевину и отправились в морг судмедэкспертизы. Нелепо тащить туда стаканчики с напитком.

– Этим трупом занимался Адам, – кивнула в сторону молодого человека симпатичная эксперт, с интересом и почти сочувствием косясь на Дага.

Вангер не раз размышлял, почему патологоанатомами так часто бывают красивые женщины? Ему казалось, что запах смерти не выветривается, к нему можно привыкнуть и не замечать, но от него невозможно избавиться. Неужели вот эта женщина, с которой Даг иногда сталкивался в коридорах, но еще ни разу не работал вместе, не задумывается о запахе? А как она воспринимает мужчину, с которым спит, как труп?

От глупых мыслей его отвлек подошедший Адам. Вот кто типичный ботаник, из тех, для кого смерть всего лишь повод что-то изучить, а труп – объект научного наблюдения. Но Вангер знал, что это только на работе, даже завидовал Адаму, у которого трупы отдельно, а нормальная жизнь отдельно. Вне рабочего места парень общительный, веселый, с хорошим чувством юмора, а будучи одетым в халат и маску, в перчатках становился въедливым и спокойным, как машина. Умная машина.

– Я знаю, о ком вы хотели бы услышать. Девушка…

Договорить не успел, у Вангера зазвонил телефон. Глянув на экран, Даг сделал знак, чтобы Адам подождал. Звонил руководитель отдела Микаэль Бергман:

– Даг, ты где?

– Мы с Фридой у патологоанатомов. Тут интересные новости.

– Я знаю, – вздохнул Бергман. – Бери Фриду, и приходите ко мне. Сейчас.

– Началось… Фрида, пойдем, все это, – Вангер кивнул на закрытые полки холодильника морга, – позже.

– А если труп отправят на захоронение?

– Не отправят. Если Бергман зовет, зная о новостях, значит, дела объединяют.

Они сняли перчатки, защитные халаты и очки, сбросили все в контейнер, кивнули Адаму Сандвергу, рассказ которого о трупе прервал звонок Бергмана, и отправились в кабинет к начальству.

– Мне кажется или ты доволен, что дело стараются спихнуть нам?

– Знаешь, Фрида, – Вангер поскреб шею, – иногда лучше иметь пять дел, завязанных одной ниточкой с множеством узелков, чем возиться с одним безо всяких следов. Нужная зацепка может оказаться в чужом деле. Похоже, сейчас именно так.

Фрида принялась перечислять:

– У нас два повешения, изуродованный труп женщины, двойная попытка убийства, сбежавшая преступница и два убитых полицейских из-за нее, нам не хватало утопленницы, ну и еще нескольких расчлененок… Я ничего не забыла?

Даг обратил внимание, что, считая, Фрида загибала пальцы, а не распрямляла их, как обычно.

– Какие еще расчлененки?

– Это я так, на всякий случай, вдруг и они найдутся. Ты серьезно согласен заниматься еще и утопленницей?

– Все эти дела между собой связаны, причем связаны тесно. Поймем связь – найдем виновных.

– Дай бог…

– Эй, – вдруг окликнул их Адам, – подождите меня. Тоже вызвали к Бергману, – сообщил он, догнав. – Похоже, будет общая группа.

– Непременно будет. Такого количества трупов у нас давненько не было.

Даг шагал к кабинету Бергмана, ворча на ходу:

– Шведы что, разучились интеллигентно убивать друг друга? Повешенные, утопленные, задушенные… и это вместо нормального пистолета или винтовки.

– Ты забыл сковородку, – откликнулась Фрида.

– Какую сковородку? – изумился Адам. Ему очень нравилось, как общались Вангер и Фрида: на одной волне, словно продолжая мысли друг друга. Очень хотелось к ним третьим.

– Чугунную!

Адам обомлел:

– Что?

– Она любила его, а он любил выпить. Дочери все это надоело, и девушка избавилась от папаши при помощи чугунной сковородки, а заодно пыталась и от мамаши, свалив убийство на нее.

– У нас не было такого трупа.

– Он умер в больнице, там и вскрывали… Пострадавший тоже мало походил на образец непорочности, трижды сидел то за драку, то за наркотики. Жена всегда готова поддержать его в выпивке, вот дочь и взяла решение проблемы в свои руки.

– Давненько я не видел убийств сковородками.

– А ты их вообще видел? – фыркнул Вангер. Ему вовсе не хотелось сейчас обсуждать что-либо, кроме новости с отпечатками пальцев Бригитты Ларсен, Даг нутром чуял, что начинается настоящее расследование.

Перед кабинетом Бергмана его помощница Урсула кивнула на дверь:

– Вас ждут…

Даг подумал, что не представляет Бергмана без Урсулы, наверняка они вместе пришли в Управление, Урсула знает Микаэля лучше, чем тот сам себя.

Долго размышлять о взаимоотношениях начальника отдела и его помощницы-секретаря не пришлось, Вангера и Фриду и впрямь ждали. Стоило им войти в кабинет Бергмана, где уже сидели несколько человек, как тот кивнул:

– Ну вот, все в сборе. Начнем. О веренице убийств уже знаете. Это слишком, словно все рождественские каникулы только и делали, что вешали, терзали, топили. Создается объединенная группа из следователей, экспертов, технической службы. Возглавит группу Даг Вангер. Раскрыть быстро. Как можно быстрее, – добавил он, повернувшись к Вангеру, хотя тот не произнес ни звука. – Я понимаю, что это сложно, но, думаю, вы справитесь. Вы друг друга знаете, представлять не буду. Давайте лучше озвучим все, что сейчас имеем. Итак, первый труп по времени – Кайса Стринберг. Даг, говорить лучше тебе.

– Да, – Вангер вздохнул, скомкал лист бумаги, на котором собирался записывать то, что скажут другие, швырнул его в корзину, словно баскетбольный мяч, и потер виски пальцами. – Кайса Стринберг была повешена в своей квартире. Имитировано самоповешение. Перед тем придушена, чтобы не оказывала сопротивления и не пыталась выбраться, потому ни следов борьбы, ни беспорядка не было. Со слов соседки составлен фоторобот, который опознала Линн Линдберг. Линн Линдберг – нынешняя подружка Ларса Юханссона, первого подозреваемого. Он занимается этой дурью с веревками, – Даг покрутил в воздухе рукой, выписывая нечто замысловатое. – Вернее, занимался, все твердят, что давно бросил, но связана погибшая была каким-то хитрым способом, придуманным этим самым Юханссоном. У него стопроцентное алиби, был на виду у слишком многих, чтобы сомневаться. Получается, верить в самоубийство или несчастный случай нельзя, но подозревать некого. Если убийство, то действовали двое, потому что одному не справиться.

– Почему? – поинтересовался Адам.

– Подвесить безвольное, придушенное тело в одиночку невозможно, оно же обмякло. Второй жертвой подобного преступления оказалась подруга Кайсы Бригитта Ларсен. Тоже повешение, тоже попытка выдать за самосвязывание. Почерк похожий, свидетелей никаких.

– Это третье убийство, вторым по времени получается утопленница, – кивнул Бергман.

– О?.. – Вангер приподнял бровь.

– Да, так и есть. Адам, расскажи, что там с трупом.

– Девушка, мулатка лет двадцати, красивая… была красивой… Документов никаких, установить личность не удалось.

– Причина смерти? – Вангер все же начал записывать, но скорее по привычке, прекрасно понимая, что через четверть часа все это будет у него на экране компьютера.

– Замучена.

– Что?

– Да, ее просто замучили, прежде чем выбросить труп в воду. Зверски замучили. Видно, пытали.

Мороз пробежал по коже у всех присутствующих.

– Ты это хотел нам показать в морге?

– Да.

– Хм… потом посмотрим. Изнасилована?

– Да, тоже зверски.

– Образцы спермы взять удалось или все испоганила вода?

– Тут такое дело… – Адам явно смущен, – ее не было.

– Изнасилование в презервативе? Это редкость. Насильник оказался весьма осторожным.

– Над ней издевались…

– О господи! – не выдержала Фрида.

– У нас маньяк?

– И не один, так одному не справиться. Там много всего.

Настроение в группе стало мрачней некуда. Бергман повернулся к Кевину Эку, который занимался расследованием убийства:

– Кто обнаружил труп?

– Двое местных бомжей увидели что-то в воде под мостом. Решили проверить, а там убитая…

– Это не рыбаки?

– Нет, бродяги. В тот же день наткнулись на брошенную неподалеку на шоссе машину. Никто ничего не видел и не слышал. В этой машине на стекле нашли отпечатки, которые совпали с вашими.

– С отпечатками Бригитты Ларсен! – рявкнул Вангер.

– Да, конечно, – смутился теперь уже Адам, которого, в общем-то, отпечатки не касались.

– Кому принадлежит машина?

– Хозяина нет в Швеции, отдыхает в теплых краях. Машину угнали.

– Поскольку в машине отпечатки Бригитты Ларсен, значит, после гибели подруги она участвовала если не в убийстве, то в избавлении от трупа, – заметила Фрида. – Когда мы беседовали с ней дома, Бригитта явно была чем-то напугана, хотя свой страх старательно скрывала. Может, это и есть разгадка?

Бергман посмотрел на девушку с одобрением. Полезная находка для отдела, Фрида сообразительная и наблюдательная. Они с Вангером должны хорошо сработаться. Неожиданно для себя Бергман подумал: «…и не только…»

– Ну что ж, – Вангер закончил делать пометки в своем блокноте, поднялся, – у нас куча очень странных трупов, сбежавшая соучастница всех этих дел Анна Свенссон, двое убитых при ее освобождении полицейских, несколько исчезнувших лиц, занимающихся черт-те чем, и компания маньяков, зверски замучивших девушку. Многовато для начала, хотя боюсь, что это действительно только начало. Похоже, там банда, которая увлекается какими-то зверствами, и мы увидели только айсберг. Кайса Стринберг и Бригитта Ларсен явно были с ней связаны.

– Даг, если будет мало людей, выделим еще. Вы можете занять под свои совещания малый конференц-зал. Нам удалось все скрыть от прессы, если не объявится новый любопытный, как тот… как его?

– Курт Малунгер.

– Да, кстати, он не сбежал?

– Он единственный, кроме подружки Юханссона и самого Юханссона, кто никуда не делся и готов сотрудничать.

– Хорошо, думайте, только не тяните время, не то снова кого-нибудь убьют.

Вангер поморщился. Один маньяк плохо, а уж целая компания…

– Всем быть в пределах досягаемости, никаких выходных или ухода домой без моего разрешения. Мы на особом положении, пока не поймаем эту сволочь. Адам, пойдем посмотрим трупы. Фрида, ты со мной, остальным пока на своих местах изучать материалы дел и работать мозгами, может, заметите что-то пропущенное, так бывает.

Если честно, Даг не любил большие группы, предпочитая во всем разбираться сам. Нельзя, чтобы один занимался левой половиной трупа, а второй – правой, тогда обязательно что-то упустят. Он должен сам, все сам… Разве что техническая поддержка важна: патологоанатомы, компьютерщики, специалисты по пальчикам или ДНК… А следователь должен быть один, нет, лучше пара, но вместе. Вот как они с Фридой.

Из-за этого нежелания полагаться на других и во все лезть самому Вангер слыл волком-одиночкой, а из-за привычки смотреть так, словно допрашивает, даже если интересовался, который час, его и вовсе побаивались.

Наверное, поэтому на Фриду, согласившуюся работать с Дагом в паре, посматривали с удивлением. А сама Фрида искренне не понимала, чего можно бояться у Вангера и почему остальные не видят его добродушия, скрытого за показной строгостью. Они были хорошей парой в работе, могли бы стать такой же и в жизни, но обоим в голову не приходило сделать первый шаг, Дагу из-за полного неумения очаровывать противоположный пол, а Фриде из-за восприятия Вангера как старшего и опытного наставника.

Но опытный Микаэль Бергман, прекрасно зная и строптивый нрав Дага, и его феноменальную способность раскрывать безнадежные дела, все организовал верно. В группе собрались в основном помощники, те, кто станет подспорьем, но не будет гнуть свою линию или мешать.

– Даг, Фрида, задержитесь на минутку, – окликнул подчиненных Бергман.

Закрывая за уходившими сотрудниками дверь в кабинет Бергмана по его просьбе, Вангер обратил внимание на то, как тревожно покосилась Урсула. Чего боится помощница Бергмана, что обидят ее начальника? У Микаэля хорошая защитница, и в кабинет не пустит, и надоесть не позволит…

Бергман как-то сокрушенно поскреб затылок:

– Тут такое дело… Вы садитесь, садитесь, что встали?

Сам сел, вытер шею носовым платком, словно на улице жара, чуть помолчал, почти горестно вздохнул и, наконец, поведал:

– Похоже, девушка была замучена не просто так, а ради снафф-видео… Это когда женщин или детей пытают перед камерой, а потом видео продают богатеньким.

– Но считается, что снафф-видео выдумка, а снафф-фильмы просто постановочные трюки? – удивилась Фрида.

– Боюсь, что это не так. Дыма без огня не бывает, не все ролики трюковые, тем более мы не видели тех, которые не выкладывают в Интернет. Пресыщенные люди готовы платить за любой повод для выброса адреналина, а если готовы платить за снафф-видео, значит, оно существует. Взяли тут одного богатенького… за другие дела, у него в видеотеке нашелся такой фильм, свеженький причем. Банкир заявил: дескать, не ведает, что сын в дом принес, фильм не видел и о содержании понятия не имеет, а если это и есть тот самый снафф, то трюкачество. Доказать, что знал и смотрел, не могут, где взял – не признается. Фильм, конечно, отдали специалистам, чтобы определили, трюки там или нет, но вот, посмотрите…

Бергман протянул Вангеру два снимка. Тот принял осторожно, словно грубое прикосновение могло испортить фотографии. На одной – кадр из фильма с пыткой, на второй – мулаточка из морга. Не нужно ничего объяснять – это один человек.

– Значит, не трюк…

– Нужно, чтобы никто из журналистов ничего не пронюхал, иначе те, кто это сделал, залягут на дно. Мы даже диск со снафф-видео к обвинению банкира подключать не стали, просто изъяли вместе с остальными порно и закрыли в сейфе.

– Можно копию снять?

Бергман удивленно вскинул глаза на Вангера:

– Зачем тебе, любишь пытки или секс?

– Секс? – удивился Вангер.

Фрида чуть усмехнулась:

– Потом расскажу тебе, что это такое.

Бергман с трудом сдержался, чтобы не расхохотаться, пришлось даже сделать вид, что что-то ищет в нижнем ящике стола.

Даг поморщился:

– Вдруг на заднем плане обнаружится что-то, что даст подсказку?

– Сделаю копию, но чтоб только вы. Смотреть будете дома, в кабинете не держите. И молчите об этом ролике.

Когда выходили из кабинета, Урсула снова покосилась так, будто это они с Фридой снимали снафф-видео, мучая Бергмана.

* * *

Порядок в замке Ларса блюдет его обожаемый Свен. Язык не поворачивается назвать Свена слугой, нет, это настоящая нянька Ларса, решающая все бытовые вопросы. Слуг немного – супружеская пара Жан и Мари, которые выполняют ежедневную работу, для генеральных уборок приглашают клининговую компанию. Ларс живет в замке не всегда, гостей у него не бывает (если не считать постоянных налетов телевизионщиков, для которых замок – рай для съемок, но это не гости, а саранча), потому большой штат прислуги не требуется.

Меня Свен принял с первой минуты моего появления в замке тогда еще в качестве любопытной студентки, якобы собирающей материалы для диссертации о викингах. Принял и даже обрадовался нашему с Ларсом взаимному влечению. Может, предчувствовал, что это приведет к его собственному роману с моей бабушкой? У бабушки со Свеном роман настоящий, чему мы с Ларсом очень рады.

Одна из страстей Свена (как и бабушки) – кулинария, но, в отличие от ба, которая запросто может пожевать стоя и прямо из чашки, в которой перемешивала салат, Свен апологет столового этикета. Если вкушать пищу, то при полном куверте, со свечами на столе и великолепными винами. Это несложно, у Ларса прекрасный винный погреб, в чем я убедилась в первый же вечер, попросту напившись вином две тысячи евро за бутылку.

Свен накрывает стол как положено даже к завтраку, что неизменно вводит Бритт в состояние транса. Для истинной американки, готовой есть пиццу из коробки и китайскую еду палочками из бумажных пакетов, видеть блюда, накрытые серебряными крышками, вереницу бокалов и фужеров (разве можно пить красное вино из того же фужера, где побывало белое?!), все эти вилки и вилочки, ложки и ложечки, цветы на столе и замысловато сложенные белоснежные салфетки с монограммой Юханссонов сродни экскурсии в прошлое.

– Вау! Как в кино…

Свен, услышавший этот возглас моей подруги, правда, произнесенный шепотом (Бритт умеет вопить театральным шепотом), сделал вид, что не заметил. Он образцовый дворецкий и вообще очень тактичный человек – все слышит, ничего не слыша, все замечает, ничего не видя.

Вот и сегодня стол к завтраку сервирован, как в дорогом ресторане. Никаких гамбургеров, никакой китайской еды, у Свена кухня только европейская. А теперь они с бабушкой соревнуются, моя ба тоже кулинар от бога, потому нам всем грозит гибель от переедания.

Бритт нашла оправдание ежедневной застольной вакханалии:

– Это ненадолго, нам скоро на занятия, будем лакомиться только по выходным!

А вот это настоящая проблема, нет, не наше питание, а то, как жить, когда начнется семестр. Вернее, была проблема до сегодняшнего утра. Когда Ларс сказал, что уедет в Оксфорд читать лекции, половина проблемы исчезла. Ларс будет в Англии, значит, мы с Бритт по-прежнему будем жить в Стокгольме вдвоем, только вот где? В нашей прежней квартире в СоФо, после того как Анна-Паула пыталась меня там повесить, не слишком уютно. Нужно снимать новую.

Ларс привел меня в столовую на завтрак, привычно держа за руку. Это тоже с первого дня, он словно боится отпускать меня хоть на шаг. Бритт уже разглядывала накрытый стол, как Наполеон карту предстоящего сражения.

Мы продолжали разговор, начатый еще в спальне, – о том, что пора прекратить всякий розыск Анны-Паулы, это опасно.

– Бритт! Бритт, слышишь, это и тебя касается!

– Что? – Подруга сделала вид, что даже не подозревала о присутствии Ларса в его собственном замке. – Ой, Ларс, привет!

– Привет. Я говорил Линн о том, что Паулу уже ищут в Дании и Голландии, потому можете угомониться. – Говорилось Бритт, но взгляд прикован к моим глазам, а бровь снова чуть приподнялась, словно подчеркивая важность произносимого.

– Мы? Да нужна она нам! Правда, Линн?

Возмущение подруги прозвучало столь фальшиво, что расхохотались втроем.

– Вот и я о том же: сидеть спокойно вы все равно не сможете, но хотя бы поймите, что в Стокгольме больше никого искать не стоит. А чтобы вы в этом убедились, вот вам телефон инспектора. Даг Вангер, он занимается убийствами Кайсы, Бригитты и Марты, а также поисками Паулы. Линн с ним знакома.

– Знакома! – Мой тон не оставлял сомнений в том, какого я мнения об инспекторе Вангере.

Ларс рассмеялся:

– Его и мучайте. Только очень прошу: не лезь к бэдээсэмщикам. И вообще никуда не лезьте, потерпите чуть-чуть.

Мы бодро обещали, глядя на Ларса честными-пречестными глазами. Он снова засмеялся:

– Как дети! Кот за двери – мыши в пляс. Ладно, теперь главный вопрос. Думаю, в квартире в СоФо жить не слишком уютно после того, что случилось.

Мы, не сговариваясь, передернули плечами:

– Да уж…

– Есть куда переехать?

– Ну… можно к бабушке на Библеотексгатан…

– Не годится, они со Свеном намерены там бывать. У меня еще есть квартира на Кунгсхольмене. Конечно, это не Эстермальм, но все же… Рядом с метро «Редхюсет».

– Это за Ратушей?

– Почти. Ну что, после завтрака отправимся смотреть ваше новое жилье?

– Вау!

«Вау» произнесла Бритт, но это и мое любимое выражение. Ларс не утерпел:

– Линн, ты же теперь изучаешь сравнительную литературу, если хотя бы раз выпалишь ваше «вау!», испортишь впечатление о себе.

Он прав, нужно следить за собой, это Бритт, учась в дизайнерском колледже, может позволить американизмы, для меня с моим новым будущим образованием подобные выражения недопустимы.

Не все поняли мой уход из журналистики, особенно выбор нового курса. Курт Малунгер, приятель с факультета журналистики, который привел меня в издание Анны-Паулы, вообще возмущался:

– Линн, курс сравнительной литературы я еще могу понять, но зачем тебе история идей? Что это вообще за профессия?

Странно, но пришлось объяснять будущему журналисту, что все развитие человечества – это развитие идей. Не войны и правление тех или иных деятелей двигали прогресс, а идеи. Если правитель способен генерировать или хотя бы поддерживать выдающиеся идеи, он станет великим, если нет – будет помянут лишь недобрым словом.

Ларс это понял, ему тоже интересна моя новая специальность. А кем я буду работать?.. Поживем – увидим.

Я размышляю об этом на яхте, пока мы плывем с острова, где замок Ларса, в Стокгольм. Ларс, заметив мою задумчивость, тут же интересуется:

– Что тебя беспокоит?

– Просто думаю, как буду догонять сокурсников.

– Догонишь, ты у меня молодец.

– Как ты думаешь, я не зря ушла из журналистики?

– Какой из тебя журналист, Линн? Ты же замучаешься, извиняясь, прежде чем возьмешь интервью. И писать будешь, миллион раз перепроверив, даже если это просто сообщение о переходе улицы в неположенном месте.

Он прав, потому я и взяла другой курс, оставив журналистику более уверенным и пробивным.

Жилье действительно оказалось новым, прямо напротив ресторана-бистро «Мастер Андерс» на углу Хантсверкагатан и Пиперсгатан. Две спальни, объединенный холл-гостиная с кухонным уголком, хорошая душевая…

Что-то показалось мне подозрительным, я даже не могла понять, что именно, пока не осознала, что сам Ларс ведет себя в квартире словно в чужой.

– Ларс, а что на следующей улице?

Я-то знала, что именно, моя школьная подруга, когда поступила на первый курс, жила на Шеелегатан наискосок от Редхюсета – городского суда, я частенько бывала у нее и окрестности изучила. А вот Ларс явно нет. Он только пожал плечами:

– Вот, пока меня не будет, вы все выясните.

– Ты сам жил здесь когда-нибудь?

– Тебе не нравится район? Конечно, это не СоФо, даже не Эстермальм, но, по-моему, неплохо, уютно, спокойно и метро рядом.

– Угу, и Полицейское управление тоже… Когда ты купил эту квартиру?

Он рассмеялся:

– Упражняешься в детективных догадках? Недавно, я же говорил тебе, что идет ремонт. Но вам правда не стоит оставаться в той квартире, воспоминания же задушат.

– А мне нравится! – объявила Бритт.

– Мне тоже. Я просто пытаюсь понять: ты купил квартиру специально для нас?

– Что тебя в этом не устраивает? Прежде чем принимать предложение о работе в Оксфорде, я должен точно знать, что вы здесь пристроены.

У меня на глазах выступили слезы.

– Линн, что ты?

Я лишь мотала головой, отойдя к окну:

– Нет, ничего, все в порядке.

Моя мать, даже узнав, что я побывала в больнице и на грани жизни и смерти, сочла нужным только позвонить из Италии, где задержалась после Рождества. Вернее, теперь она во Франции лечит ногти, которые у нее вдруг начали слоиться. Я понимаю, слоящиеся ногти – это важно, очень важно, но, может, стоило приехать и посмотреть, как дочь?

Отец женится на русской и еще год, а может, и больше, пробудет в далекой, страшной России, у него не просто новая жена, уже намечается и ребенок. Брату или сестричке я, конечно, рада, но как же я-то?

У бабушки теперь есть Свен, он очень хороший, однако они так заняты друг дружкой, что я начала ревновать к памяти дедушки. И снова я в стороне. Даже моя замечательная ба не подумала о том, каково мне будет находиться в той квартире, где я чудом осталась жива.

Хотя почему чудом? Жива благодаря единственному человеку, который подумал обо мне, и не только обо мне, но и о моей подруге, благодаря Ларсу.

Он все же попытался заглянуть мне в лицо:

– Ну что ты? Хочешь, я не поеду?

Я уткнулась ему в грудь и разрыдалась:

– Ларс, если ты меня бросишь, я умру!

– Хорошо, Линн, успокойся, я откажусь от Оксфорда, только не плачь, дорогая.

– Ты не понимаешь, я не о том. Ты должен принять предложение, только не забывай обо мне. Я так тебя люблю!

Бритт тактично отправилась изучать вид из окна в своей комнате.

Ларс целовал мои мокрые от слез глаза, щеки, нос, уговаривая:

– Глупышка… ну как же я могу тебя бросить… как я могу тебя забыть… моя маленькая девочка…

И мне казалось, что я действительно маленькая девочка, которая может спрятаться у него на груди от всех сложностей и опасностей этого мира. Рядом с Ларсом мне было не страшно, совсем нет. Мне не будет страшно, и когда он уедет, потому что я знаю, что он каждую минуту помнит обо мне. Это такое счастье…

– Ларс, но только при одном условии! – это Бритт.

– Что такое?

– Ты не будешь слишком задирать арендную плату за эту квартиру.

– Что?! Какую еще арендную плату?

Я уже поняла, о чем она, Бритт права, она вспомнила то, о чем я, увлекшись переживаниями, попросту забыла.

– Да, Ларс, давай оговорим плату.

– Вы издеваетесь надо мной?

– Нет, а что, стоило бы? Одно дело – гостить на острове, но это недолго, совсем другое – жить в квартире неделю за неделей.

– Но я купил эту квартиру для вас. Специально, чтобы переехали из той. Ни о какой плате не может идти речи.

Мы, не сговариваясь, вздохнули:

– Значит, и о квартире тоже. Правда-правда, Ларс.

– Нет!

Я сокрушенно развела руками:

– Ничего, Бритт, неделю поживем у бабушки на Библиотексгатан, пока не найдем что-то подходящее. Ларс, ты не знаешь, соседи не сдают жилье?

– Заговор? Хорошо, я согласен, эта квартира сдается за… сотню крон в месяц!

– Э нет. Ты хочешь, чтобы мы чувствовали себя здесь нормально? Чтобы могли спать спокойно, готовить еду, учиться? Потому что за сотню крон мы будем сюда только наведываться, чтобы проверить, не оставили ли где-то включенным свет или открытым окно.

– Хорошо, но я понятия не имею, за сколько сдаются квартиры. Если будет стоимость аренды вашей предыдущей, это очень дорого для такого жилья?

Мы переглянулись с Бритт. Конечно, СоФо наш любимый район, но крошечная клетушка, которую мы снимали, не шла ни в какое сравнение с апартаментами, предоставленными нам Ларсом. Но у него был такой растерянный вид…

– Пожалуй, не слишком. Мы согласны. Давай договор и номер счета.

– А устно договориться нельзя?

– Устно нет, ни за что!

– Садистки. А еще называется литератор и дизайнер! Да вы акулы бизнеса.

Мы сняли у Ларса квартиру за 5000 крон, договорившись платить пополам. Это очень дешево, но понятно, что больше он все равно не возьмет, хотя для Ларса это вообще карманные деньги.

В Швеции, как и в Дании и Норвегии, очень мало тех, кто выделяется. Люди вовсе не серая масса, но выделяться неприлично. Я не об индивидуальности, скорее напротив, каждый сам себе вселенная, но демонстрировать отличие собственной вселенной от соседской не принято. Как не принято быть богатым.

Абсолютное большинство – средний класс, совсем бедных и по-настоящему богатых очень мало. И теми, и другими в Швеции стать почти невозможно. Бедным быть не позволит социальная служба, готовая поддержать на приемлемом уровне всех, даже отъявленных бездельников, а богатым – налоговая служба. Общеизвестен пример Астрид Линдгрен, у которой налоги составили 102 % от доходов. Конечно, с тех пор, как она написала по этому поводу открытое письмо, кое-что изменилось, но принцип остался – те, у кого денег много, должны платить обществу в несколько раз больше тех, у кого их негусто.

Ларс богат, потому что он иностранец. Гражданство Швейцарии и счета в швейцарских банках позволяют платить налоги там. В Швеции он живет и тратит, а доход получает за границей. Это тоже неплохо, хотя предпочтительней и налоги платить здесь.

Его доходы позволяют иметь и содержать замок и квартиры в Стокгольме. Кстати, я до сих пор не знала, сколько их – две, три или вообще десяток. Спрашивать не хочется, будет выглядеть, словно я интересуюсь его доходами. Но мне все равно – беден Ларс или богат, я люблю его самого. Хотя богатство, конечно, приятно, оно позволяет иметь яхту, управляемую Петером, дает возможность жить в Оксфорде в пятизвездочном отеле, купить несколько платьев для меня и обувь к ним только потому, что видеть за ужином девицу в джинсах и рубашке Ларсу не нравится… да мало ли что позволяют деньги…

Надо признать, Ларс умеет ими пользоваться и не зазнается, хотя перед шведами очень трудно зазнаться, просто не поймут, но главное – он не сноб вообще. Деньги для него просто приятное дополнение к жизни.

Когда я рассказала Бритт о том, что Ларс до восьми лет вместе с дедом по матери работал на ферме, подруга ахнула:

– Он пролетарий?!

– Бритт, какой пролетарий, просто родился в Женеве, а воспитывался у дедушки с бабушкой в швейцарской деревне. И не забыл этого.

– Это замечательно, потому он и не зазнайка, – но почти тут же Бритт возразила сама себе: – Хотя чаще бывает наоборот, именно те, кто не родился богатым, а таким нечаянно стал, зазнаются больше всего.

Закончилось все кратким резюме:

– Тебе повезло!

Вот в этом я была с подругой согласна на все двести процентов. Даже на двести один. Или тысячу двести один. В общем, совершенно.

К собственному изумлению, двух дней на переезд нам хватило. Просто не хотелось оставаться в той квартире, большую часть купленных Бритт вещичек раздали приятельницам и соседям, включая Магнуса и его подругу. Она оказалась очень даже ничего, познакомься мы чуть раньше, вполне могли подружиться. И теперь можно, тем более Софи жила на Далагатан, неподалеку от дома Астрид Линдрген. Это даже ближе, чем от СоФо.

Софи помогала нам укладывать вещи. Бритт широким жестом раздала или оставила в прежней квартире почти все. Она со вздохом призналась, что несколько устала от шведского минимализма и, хотя является сторонницей хай-тека, немного скучает по своей комнате в родительском доме. Я поняла, что это объявление о намерении превратить свою часть нового жилища в домик для Барби.

Так и произошло, любительница шведского дизайна на поверку оказалась блондинкой в законе. Я только вздыхала: хорошо, что Ларс не видит, у него даже в замке все исключительно просто и строго.

Но Ларсу не до изменений вкуса Бритт, у него дела посерьезней.

В Оксфорде не два семестра, как у нас, а три – осенний, зимний и весенний, и это притом, что сам учебный год короче. Но рождественские каникулы тоже есть, хотя весенний семестр начинается на неделю раньше, чем у меня.

Именно этот факт заставил Ларса улететь в Лондон через день после нашего переезда, чтобы появиться в Оксфорде до начала занятий и успеть оформить необходимые документы и согласовать темы лекций и их содержание с тем самым профессором и коллегами на факультете. Читать лекции по истории Древнего мира в Оксфорде!.. Это, конечно, шикарно для столь молодого человека, как Ларс. Если бы еще не было необходимости расставаться…

Конечно, Ларс мог оплатить и мое обучение в Оксфорде, но, во-первых, я этого категорически не могла допустить, достаточно приглашения в «Ф-12» и похода в Королевскую оперу, а у самой денег на такую учебу не хватило; во-вторых, зачисление в Оксфорд проходит в конце весны – начале лета; в-третьих, вдруг Ларсу придется читать лекции только в этом семестре, а потом окажется, что он должен вернуться в Стокгольм, что тогда делать мне?

Пришлось смириться с необходимостью видеть свою любовь раз в неделю. О том, что он будет прилетать не каждый уик-энд, я старалась не думать.

С другой стороны, если бы я все время жила под боком у Ларса, никакой учебы толком не получилось бы, все мои мысли были о нем. А сейчас не будут? Нет, я постараюсь учиться, мне же нужно догнать его в плане образования. Я буду посещать несколько курсов, чтобы как можно скорее набрать положенные для бакалавра 180 ЕСТS.

Вообще-то, 90 кредитов у меня уже были с прежних курсов. Мои кредиты по английскому и французскому не помешают, как и знание особенностей PR-компаний, но историю идей и сравнительную литературу придется начинать сначала… Ничего, я справлюсь, я тоже умная и учиться умею.

Последнюю ночь перед отъездом Ларса мы провели в квартире на Эстермальмсгатан, той самой, где когда-то была комната боли, а потом состоялся мой рождественский подарок Ларсу, и где я забыла коробочку с кольцом для помолвки под елкой.

Елки нет, коробочки тоже. Что это означает, будет ли она вообще?

Думать об этом не хочется, Ларс завтра улетает – вот доминирующая мысль.

Надо ли объяснять, во что превратилась эта ночь?

Сначала церемония раздевания. Его глаза, не отрываясь, смотрят в мои, а пальцы медленно-медленно расстегивают одну пуговичку рубашки за другой… Обнаружив, что я без бюстгальтера, Ларс чуть улыбается:

– О… запомнила.

Я глубоко вздыхаю, чтобы взять себя в руки, и берусь за его рубашку так же пуговичка за пуговичкой. Ноздри его носа дрожат от возбуждения. Ларс позволяет снять с него рубашку, но потом берется за меня. И снова «О…», потому что я заменила небольшие вставки в сосках на колечки. Тоже небольшие, но все равно заметные. Может, стоило вставить те самые щиты с мечами?

Я не могу долго размышлять о своем просчете, потому что Ларс принимается за мою грудь. И снова я, как в самый первый раз там, в замке, стою, припертая к стенке с руками в неснятых полностью рукавах, заведенными за спину, и пытаюсь не грохнуться в обморок от избытка чувств, вызванных его губами, хозяйничающими над моей грудью. Это далеко не первая наша ночь, но каждая словно впервые. Восторг!

– Ларс…

– Да, дорогая?

Все, как тогда. Но тогда он меня отпустил, испугавшись сам себя, а теперь волшебство продолжается.

За грудью следуют губы. Я не знаю, сколько времени мы целуемся, время до утра у нас еще имеется. Но тратить его на поцелуи в душе…

Освободив руки от рукавов, я берусь за молнию джинсов Ларса.

В ответ Ларс берется за мою. Горячие губы шепчут на ухо:

– Ты научилась давать понять, что хочешь меня? Молодец.

Я готова орать, что хочу, но рот снова закрыт поцелуем.

Мы освободили друг дружку от брюк довольно ловко. Когда Ларс повернулся, я впервые заметила на его боку шрам.

– Что это?

– Это давнишнее, с детства. Если бы ты меня не боялась, то давно заметила бы.

Потом Ларс несет меня в бывшую комнату боли, чтобы поваляться на кожаном монстре. Что мы и делаем на расстеленном полотенце, моем, между прочим.

Голос змия-искусителя интересуется:

– Ты не находишь, что сюда стоит кое-что вернуть?

– Угу… – я счастливо и почти сонно улыбаюсь.

– Эй, не спать! У меня еще большая программа.

Сообщение о программе прогоняет мой сон моментально, глаза сами собой распахиваются. Ларс хохочет:

– Я же говорил, что развратница! Сексом запахло, сразу проснулась. Может, я имел в виду игру на рояле? Не-ет… Сейчас ты у меня будешь стонать и кричать так, что сбежится весь дом. Заподозрив, что я тебя пытаю, вызовут полицию, а тут ты – обнаженная и распятая…

– Ларс…

– Затянула знакомую песню. Я очень хочу внимательно изучить твое тело, чтобы запомнить получше.

Я смущенно бормочу что-то вроде «зачем?». В ответ получаю:

– Чтобы вгонять тебя в краску звонками из Оксфорда. Да, я такой… Позвоню в самый неподходящий момент, когда ты будешь на лекции, и начну рассказывать, что я с тобой делаю…

– Нет!

– Угу. Например… Кстати, запоминай, когда я буду повторять это по телефону, будешь представлять.

Я уже догадываюсь, что мне предстоит, потому краснею. Он смеется:

– Покрасней, покрасней. И это тоже стоит запомнить. Итак… перевернем тебя на живот… разложим руки в разные стороны… ты запоминаешь ощущения?

Да, я уже кручусь ужом от испытываемого возбуждения, потому что он действительно раскладывает мои руки и прикрепляет к оставшимся кольцам подиума. Зря я думала, что комната боли исчезла, убраны только самые явные инструменты для жесткого БДСМ, пожалуй, того, что осталось, хватит для занятий отнюдь не ванильным сексом. Кольца у подиума тому пример.

Вот хитрец! Но я совсем не против, наоборот, жажду продолжения.

Оно не заставляет себя ждать.

– Так… ноги пока закреплять не будем, у нас все впереди. Сначала массаж. Ты любишь, когда тебя массируют…

Я не успеваю промурлыкать «да», как получаю продолжение:

– …флоггером?

– Ларс?!

– Да, дорогая. Флоггер будет обязательно. Тебе завтра на занятия не идти, сидеть не обязательно, потому выпорю я тебя покрепче. Но, кроме того, – он наклоняется к моему уху и сообщает почти по секрету, хотя от кого здесь секретничать, – натолкаю вагинальных шариков и вставлю плаг. Хочу, уехав, знать, что у тебя все везде занято.

– И кто из нас развратник?

– Оба. Только я этого не скрываю. И хочу, чтобы ты от меня тоже не скрывала. Ты хочешь плаг?

– Я боюсь.

– Но хочешь? Сейчас вставим.

Лубриканта он не пожалел, плаг входит легко, но стоит Ларсу его чуть пошевелить, как я буквально взвываю.

– Что?

– Ни-че-го…

– Значит, приятно, – смеется Ларс и снова шевелит плаг.

– Ларс, перестань, я же сейчас кончу!

– Посмотрим…

Он добивается того, чтобы я кончила.

– Вот, так-то лучше. Теперь, когда я по телефону скажу кодовое слово «плаг», ты в красках себе представишь вот это движение, – он снова шевелит плаг, – и постараешься кончить, да?

– И ты будешь произносить это слово, когда я на занятиях?

– Нет, дорогая, я не такой садист, мы будем беседовать каждый вечер перед сном. Я хочу, чтобы ты получала удовольствие от наших разговоров. Договорились?

Я шепчу:

– Да…

– Молодец. Теперь руки освободим. Пока. А вот глазки завяжем…

– Зачем?

– Чтобы ты не отвлекалась. Ты же хотела быть распятой? Иди сюда.

Он подводит меня к стене и действительно закрепляет сначала руки, потом ноги врозь, впрочем, ноги на длинных цепочках, позволяющих поставить ступни на ширину плеч.

– Постоишь так у меня часик. Кляп пока вставлять не буду, а вот это, пожалуй.

– Что это?

– Сейчас почувствуешь.

В мое влагалище один за другим ныряют вагинальные шарики. Они явно металлические, потому что тяжелые и норовят вывалиться, ноги-то врозь. Я невольно сжимаю мышцы влагалища. Почувствовав это, Ларс довольно смеется:

– Что и требовалось. Не урони. Уронишь – в наказание выпорю.

– А не уроню?

– Все равно выпорю. В качестве поощрения. Ну и как?

– Я долго не выдержу.

– Терпи, – советует Ларс.

Я пытаюсь крутиться, насколько позволяют привязанные руки и ноги, и чувствую, как шарики ходуном ходят внутри. Даже дыхание сбивается.

А мой «мучитель» в это время принимается что-то делать с колечками в груди.

– Что это?

– Колокольчики. Шарики, плаг, колокольчики и флоггер. Что еще нужно для полноценного оргазма?

– Лучше ты сам.

Он замирает, потом тихонько смеется:

– Согласен и совсем не против, но все равно пока постой. Кляп для полноты ощущений?

Неожиданно для себя я соглашаюсь.

Он уходит в комнату, что-то там готовя, а я остаюсь стоять с завязанными глазами, кляпом во рту, руками и ногами, привязанными в стороны, и плагом в… сжимая все мышцы, какие есть, чтобы удержать внутри себя шарики. Заканчивается все бурным оргазмом, противиться которому я просто не в состоянии. Колокольчики сообщают об этом своим звоном.

Вернувшийся Ларс смеется:

– Знаешь, о чем я мечтаю? – Он освобождает мои руки и ноги, развязывает глаза, вынимает кляп. – Вывести тебя под платьем голую и с вот такими игрушками в людное место и там тайком потеребить.

– Садист!

– Накажу. – Ларс помогает мне надеть свою рубашку, но застегнуть не позволяет. Рубашка едва прикрывает мои бедра, но это все же одежда. Я благодарна за понимание. – Обувайся.

Босоножки на высоченном каблуке те самые, в которых он меня расписывал. Надо же, какой предусмотрительный… Но чтобы их обуть, вернее, застегнуть, нужно либо наклониться, либо поднять ногу, и то, и другое чревато, а Ларс с интересом наблюдет, как я выйду из положения. Я нахожу выход: засовываю ногу в босоножку и прошу:

– Застегни, пожалуйста.

В его глазах лукавство, Ларс присаживается на подиум и хлопает себя по коленке:

– Поставь сюда ножку, застегну.

Поворачиваюсь к нему боком и ногу ставлю. Но змей-искуситель, застегнув ремешок, медленно-медленно проводит пальцами по ноге от щиколотки до самого бедра. В глазах при этом черт-те что. Рука добирается до ягодиц, легонько гладит, словно нечаянно задевает плаг… Я едва сдерживаюсь, чтобы не взвиться от этого ласково-обольстительного прикосновения.

– Сейчас эта девочка получит флоггером… Давай вторую ногу. Давай-давай, нечего прикидываться скромницей, знаю я твои мысли.

– Ну, скажи, – я отчаянно храбрюсь.

– Ты хочешь быть выпоротой. Что, не так?

Вообще-то, хочу, но еще больше я хочу другого.

– Пойдем. У меня есть кое-что получше…

Я не уловила, когда он успел сбросить полотенце, но замене шариков на самого Ларса рада. Возбужденное до предела тело реагирует бурно, я рада, что во рту кляп, иначе соседи действительно потеряли бы сон, но скорее от зависти, чем от ужаса. Мышцы, столько времени державшие своим усилием шарики, расслабляются и снова сжимаются, словно боясь упустить то, что попало внутрь, с сумасшедшей силой и скоростью. Вау!

Я почти теряю сознание от затопившей волны, только кляп во рту не позволяет кричать:

– Еще! Еще! Еще! Да-а-а!!!

Колокольчики в моей груди выплясывают сумасшедший танец радости.

И все-таки чуть позже Ларс меня порет. Я жду эту боль, эти обжигающие прикосновения флоггера, хочу ее, жажду, как избавление от чего-то.

К утру я не способна уже ни на что, засыпаю, кажется, не добравшись до постели. Ларс тихонько смеется:

– Получила все сполна?

– Я тебя люблю. Не уезжай.

– Нет, каждую ночь так нельзя. Через неделю повторим с вариациями.

Утром Ларс будит меня поцелуем.

– Ты уже встал? Я сейчас…

– Не вставай, еще очень рано.

– Я провожу тебя.

– Нет, иначе я не улечу. Я просто хочу посмотреть, как там.

Там – это пострадавшие места. Но они в нормальном состоянии, флоггер не кнут, даже сидеть смогу.

Ларс переворачивает меня на живот, убеждается, что все нормально и возвращает на спину. Я пытаюсь натянуть на себя одеяло, что вызывает смех.

– Шарики, – в его руках новая пара металлических шариков. – Давай вставлю.

– Я сама, – пытаюсь я улизнуть.

– Что?!

– Ларс, но как я буду с ними ходить?

– Учись.

Он добивается своего, когда за Ларсом закрывается дверь, внутри меня шарики и плаг, губы опухли, а сил нет ни на что.

Ларс звонит из аэропорта:

– Ты как? Я позвоню из Хитроу.

Когда он действительно звонит из Хитроу, я все еще в сонном состоянии.

– Как ты можешь не только держаться на ногах, но ходить, Ларс?

– Я крепкий. А ты хотела, чтобы я остался…

– И сейчас хочу. Я люблю тебя.

– Повтори.

– Я люблю тебя.

– А чуть иначе можешь?

Я понимаю, о чем он, и шепчу, словно меня могут подслушать:

– Ларс, я хочу тебя.

– Еще?

– Когда ты прилетишь?

– Скоро. Досыпай.

– Скажи, что ты меня любишь.

– Люблю.

– И хочешь.

– Хочу.

– Вредный, не сказал, кого любишь и хочешь.

– Тебя. Отдыхай.

Немного погодя звонит Бритт:

– Ты жива?

– Да-а…

Мой довольный тон не оставляет сомнений в том, как прошла ночь, потому этот вопрос подруга не задает, но интересуется:

– Ты скоро приедешь-то?

Понимаю, что ей страшно хочется услышать подробности, но не представляю, как я буду идти, вообще двигаться с шариками внутри. Попытка пройтись до ванной привела едва ли ни к новому оргазму, они шевелятся внутри, как живые, от этого и мышцы ходят ходуном тоже.

Я вдруг соображаю, что Бритт ни разу не была в этой квартире, и предлагаю:

– А приезжай лучше ты. Кое-что покажу…

– Кольцо?

Она думает, что все мои мысли только об обручении или свадьбе? Нет, и без свадьбы можно получить неземное удовольствие.

– М-м-м… не совсем.

Конечно, Бритт любопытно, конечно, она примчалась немедленно, конечно, была потрясена…

В квартиру подруга вошла осторожно, буквально заглядывая за каждый угол, словно ее могли схватить и потащить на порку.

– Проходи, здесь никого нет, только я.

– Вау! – Этот возглас раздавался следующие пару часов то и дело, пока я не заткнула рот подруги кляпом (по ее просьбе).

Она изъявила желание собственными глазами увидеть все: распятие, наручники, флоггер, кляпы, даже плаги и шарики. А потом не только увидеть, но и попробовать на себе:

– Линн, ты обещала отвести меня к Николасу, чтобы и мне сделали пирсинг сосков.

– Зачем тебе?

На глазах едва не слезы:

– Тебе нужно, а мне нет?

Пришлось звонить мастеру тату Николасу и договариваться о встрече.

– Что-то случилось, Линн? Проблемы?

Я невольно рассмеялась:

– Нет, моей подруге так понравилось, что жаждет и себе такие игрушки.

Бритт жаждала не только игрушки в грудь, она не могла не попробовать наручники и распятие, причем в обнаженном виде. Закрепив ее, я вдруг поняла, что видит Ларс со стороны. Ой-ой…

И плаг мы вставили, и даже шарики. Из-за последних Бритт выпала из реальности на приличное время, она пыталась сделать шаг, взвизгивала и садилась, снова вставала и тут же ставила ноги крестиком:

– Линн, это невозможно! Их нереально удержать внутри!

– А я держала. Держи и ты.

Закончилось все бодреньким заявлением:

– Мужчины придурки!

– Это еще почему?

– Да если бы они дарили женщинам хотя бы десятую долю вот такого, из нас всех можно было бы вить веревки!

– Ну, в общем, ты права…

Бритт даже пригорюнилась:

– Где я себе найду такого, как Ларс? Необязательно красивого и богатого, но… сексуального.

Я только развела руками:

– Прости, дорогая, но ни уступить, ни поделиться не могу.

Мы посмотрели друг на дружку и расхохотались.

Долго страдать Бритт просто не способна, если она не в депрессии, то через пару минут после появления проблемы начинает действовать. Думаю, попав в тюрьму (тьфу, тьфу!), она уже через четверть часа сделала бы подкоп и немного погодя махала охранникам ручкой по ту сторону забора.

Назначив день для тату, Бритт занялась другим.

Я готовила нам ужин, когда дверь распахнулась и с порога раздалось:

– Я нашла!

– Анну-Паулу?! – ахнула я.

Бритт на мгновение замерла в недоумении.

– Не-ет… какую Анну-Паулу?.. Нет, совсем другое!

Куда это она так торопится? Одна рука разматывала шарф, вторая расстегивала куртку, а ноги уже перетаптывались, сбрасывая кроссовки. Сумка полетела в сторону так, словно Бритт пропускала какой-нибудь любимый сериал.

– О господи, Бритт!

– Ну… – Подруга явно смущена, но это не надолго, Бритт тут же устроилась на диване, подогнув ноги по-турецки, такая поза почему-то всегда придавала ей уверенности, как некоторым помогают сложенные на груди или упертые в бока руки, и передернула плечами, словно избавляясь от наваждения. – Анной-Паулой займемся потом. Сейчас речь о тебе, вернее, о тренировках Кегеля.

– Что? При чем здесь Кегель?

Бритт поманила меня ближе и зачем-то понизила голос до шепота, словно нас кто-то мог подслушать:

– Вумбилдинг.

– Что – вумбилдинг?

– Знаешь, восточные женщины… у них есть некоторые секреты, есть чему поучиться…

– Да знаю я, что такое вумбилдинг, но при чем здесь Анна-Паула?

– Я не о ней речь веду, а о нас с тобой! Нам нужен вумбилдинг. Тебе в первую очередь. – Палец подруги уверенно ткнул в мою сторону, словно вумбилдинг последнее средство моего спасения. – Заметив мою нерешительность (я просто не понимала, какая муха ее укусила), Бритт бросилась в атаку: – Не спорь! Помнишь эти шарики, ну, которые Ларс… тебе…

Она вскочила и уже суматошно что-то набирала на компьютере.

– Вот, смотри! Там такие фокусы показывают! – Глаза закатились к потолку, выражая полнейший восторг, но тут же вернулись к экрану. – Стреляют по воздушным шарикам и мишеням, но по шарикам эффектней.

– Стоп! Ты предлагаешь мне научиться стрелять по воздушным шарам, используя силу интимных мышц?!

Кажется, Бритт смутилась, что бывало с ней крайне редко.

– Так ты знаешь, что такое упражнения Кегеля?

– Бритт, я не вчера родилась и живу в Стокгольме, а не в африканской деревне.

– В африканской деревне, думаю, они тоже знают, хотя называют это иначе. Нет, правда, стоит поучиться. Давай попробуем?

Если моя подруга что-то задумала, остановить ее не сможет даже конец света, всемирному природному катаклизму тоже пришлось бы подождать. После четверти часа сопротивления (если честно, довольно вялого) я сдалась:

– Хорошо, попробуем.

– Молодец! Я тут купила кое-что…

Кое-чем оказался некий агрегат для измерения силы мышц. Интимных, конечно. Я разглядывала устройство, с трудом сдерживаясь от смеха, хотя ничего необычного в нем не было – груша для накачивания воздуха, трубка с датчиком и шарик на другом конце.

– Это как? Тренируешь мышцы, потом измеряешь, с каким усилием могут сдавливать шарик, тренируешь – снова проверяешь, а как только дойдешь до определенных показателей, можно подрабатывать в стрип-баре, стреляя по воздушным шарикам? Слушай, а там не проверяют силу этих мышц при приеме на работу?

Бритт, не удержавшись, рассмеялась, но бодро возразила:

– Зря ерничаешь, дельная вещь. Только Ларсу ничего не говори, натренируешь и сможешь легко держать шарики.

Перспектива, конечно, заманчивая, но я сомневалась, что напора моей подруги хватит даже до конца недели, ей надоест, и прибор Кегеля будет валяться в углу шкафа.

Я ошиблась, Бритт хватило на две недели, а потом произошли события, заново перевернувшие всю мою, и не только мою, жизнь.

– Мужчины просто не понимают, каково это быть женщиной! Если у него щетина, как… как попавший под газонокосилку еж, это нормально, а если у меня все болит из-за вчерашней эпиляции в интимном месте, это в расчет не берется! – Моя подруга бушевала после принятия душа, видно, горячая вода вызвала раздражение поврежденной кожи.

Я с интересом прищурилась:

– О ком речь?

– Это я так… вообще. Тебе легче, ты бреешь ноги дважды в год просто ради поддержки производителей бритв и кремов, а я?! Если я не буду делать этого почти ежедневно, то шерсти на моих ногах смогут позавидовать олени Лапландии.

Это правда, усики несчастная Бритт выщипывает ежедневно, никакая лазерная эпиляция не помогает, и ноги бреет тоже. Бесконечный воск, щипчики, пасты, раздражение может вызвать депрессию у кого угодно. Хорошо, что Бритт просто не способна долго тосковать, по-настоящему ей не хватает только солнца, родилась моя подруга в Лос-Анджелесе и мало похожа на свою маму-шведку, гораздо больше на отца с его итальянскими корнями.

А еще ей не хватает парня. Хорошего, такого, чтоб был похож на Ларса, она другого уже не воспримет. Это сложно, потому что клонов Ларса не существует, а подделки даже сравнивать смешно, и очень хорошие подделки тоже. Оставалось надеяться на чудо.

* * *

Все пришлось начинать заново: опрос свидетелей на местах теперь уже пяти убийств, осмотр мест происшествия, в том числе того, где сбросили в воду девушку, а еще осмотр трупов. Тела Кайсы Стринберг и Бригитты Ларсен Даг и Фрида уже знали лучше содержимого собственного стола, а вот на убитую Марту Бергер и особенно замученную девушку стоило взглянуть.

Но Вангер решил иначе:

– Трупы никуда не денутся, сначала на места преступлений.

Квартиры Кайсы и Бригитты они изучили неплохо, потому поспешили к Арке Боффиля, туда, где в офисе Анны Свенссон была убита Марта Бергер. И снова Вангер подумал, что огромный полукруг, построенный настолько точно, что изнутри казался ненастоящим, нарисованным, скрывал в себе разгадку их проблемы. Но пока давать ответ дом не собирался, предстояло помучиться.

Квартира-офис Анны Свенссон тоже была странной. Из холла одна дверь вела в комнату, где стена между ней и крошечным конференц-залом превращена в большое окно. Именно там нашли убитой Марту, вернее, женщину с отрезанными кистями рук и изуродованным лицом, которую сначала приняли за исчезнувшую хозяйку офиса.

Вторая дверь открывалась в собственно квартиру – небольшую студию. Эта студия и поразила Дага. Минимализм офиса понятен, минимализм квартиры тоже, но при любом минимализме имеются какие-то следы проживания людей. Здесь не нашлось ничего: никаких личных вещей, вообще ни единой вещи, кроме мебели. Так бывает только в гостиничных номерах, где не оставляют валяться разные мелочи, вернее, персонал обязан убрать их перед приходом следующего гостя, чтобы у того не было ощущения, что он в чужой комнате.

Гостиничная безликость – вот что отличало комнату Анны Свенссон. Фрида тоже обратила на это внимание, прошлась, открывая шкафы, покачала головой:

– Даг, она здесь не жила, только иногда пребывала, словно в отеле. Смотри, в шкафу у женщины, которая знает толк в одежде, всего два дежурных наряда, один из которых домашний.

– Какие?

– Серый костюм из тех, что на все случаи жизни, и джинсы со свитером. Ни белья, ни разных мелочей. Женщины так не живут, следящая за собой женщина не выдержала бы и дня.

– Или она все за собой убрала.

– Тщательней, чем горничная в гостиничном номере?

Фрида осмотрела кухонный уголок и ванную, хмыкнула:

– Этим тоже не пользовались. И не стирали отпечатки пальцев, их просто не было. Разве что туалет посещали и руки после этого мыли. А в кухне даже кофе не заваривали, кофеварка пустая и никаких следов того, что в ней хотя бы раз бывал порошок кофе.

В кухонном уголке действительно все в порядке, излишнем порядке, какой бывает, когда ее только что обставили перед приходом новых хозяев.

– У Анны Свенссон есть еще одна квартира. Только вот где?

– Где-нибудь в самом незаметном месте, куда она приходит без своих синих линз, парика и прочих атрибутов успешной женщины, – усмехнулась Фрида.

– С чего ты взяла?

– Смотри, – Фрида наклонилась и осторожно выудила из-за холодильника крышечку от упаковки линз, – когда-то уронили и забыли. А парик… О парике и, кстати, о синих линзах говорила подружка Юханссона Линн Линдберг. Толковая девушка, ее наблюдательности можно позавидовать.

– Как и твоей…

В офисной части Фрида сразу обратила внимание на выдвижные ящики стола. В них не было ничего особенного, следователи все это уже осматривали, но девушку что-то заинтересовало.

– Даг, смотри. Здесь действительно была генеральная уборка.

– Это я понимаю, но что привлекло тебя в обыкновенной свалке канцелярских принадлежностей? – Даг кивнул на содержимое выдвинутого ящика.

– То, что под свалкой.

На дне ящика лежали несколько компьютерных ковриков, а сверху словно сброшенные со стола скрепки, несколько ручек и карандашей, маркеры для бумаги и доски, начатая стопка стикеров.

Вангер уже понял, что именно насторожило Фриду. Всем сваленным в ящик не пользовались, скрепки просто вытряхнуты из коробки, которая лежала тут же, оторванная часть стикеров нашлась рядышком, карандаши заточены так, как это делают на фабриках. На другом столе в подставке карандаши иные – со сточенными грифелями.

Значит, от них хотели скрыть то, что внизу. Даг вынул весь ящик, Фрида права, внизу лежали коврики под ноутбуки, чтобы не скользили по столам.

– Восемь…

Они и без того не сомневались, что в офисе были компьютеры, которые исчезли, но находка подтвердила убеждение, что хозяева к исчезновению тщательно готовились.

– Они знали, что мы будем искать, что не поверим в такое убийство Марты. Спокойно, деловито уничтожили все улики.

– Ужасно, убить, а потом спокойно собирать вещи, – помотала головой Фрида.

Вангер поскреб рукой подбородок:

– Скорее наоборот, сначала подготовили исчезновение, а потом убили.

– Может, Марта им помешала?

– Возможно. Следовательно, этот уход был очень важен, никто не должен о нем знать. А тут Марта, которая внешне напоминала хозяйку офиса. Неплохая возможность одновременно избавиться от нежелательной свидетельницы и выдать ее за хозяйку офиса, особенно если той необходимо срочно скрыться. Марта оказалась не в то время и не в том месте.

Фрида, все это время задумчиво разглядывавшая помещение, в очередной раз покусала губу и мотнула головой:

– Не получается.

– Что?

– Даг, в доме домофон, в двери хороший замок, даже если Марта смогла войти в дом вместе с кем-то, то здесь дверь ей открыли те, кто убил. Могли же просто не открывать. Значит, или ждали, или вообще планировали убийство.

– Дверь могла быть открыта.

– Или у нее свой ключ…

Вангер уже понял, что Фрида права, но нельзя слепо полагаться на первое пришедшее в голову соображение, даже если оно выглядит верным на девяносто девять процентов, следует раскопать тот самый один процент, потому что именно он может оказаться решающим.

– Едва ли они собирались и подчищали все, не закрыв дверь.

Даг согласно кивнул:

– Надо посмотреть видеозаписи внешних камер. Их успели изъять.

Они еще раз внимательно осмотрели квартиру и офис, причем Фрида совала нос во все углы и щели. Даг поразился ее въедливости, но это полезная въедливость.

– Что ты ищешь?

– Один мой знакомый говорил, что нужно думать не о том, что ищешь, а о том, что попадается на глаза.

– Да? Все он правильно говорил.

Глаза Фриды лукаво блеснули:

– Ты часто соглашаешься сам с собой?

– Почему с собой?

– Потому что это сказал ты. Об осмотре…

Даг чуть смутился, но тотчас горделиво приосанился:

– Верно я тебя учил.

Он не помнил, когда учил такому Фриду, но зачем же отказываться? Девушка усмехнулась:

– Ты меня так не учил.

– Я не понимаю, ты только что сказала…

– Сказала, что это твои слова. Только наставлял ты Кристофера, я просто услышала и запомнила.

Вангер нахмурился:

– Я что, теперь должен запоминать все, что кому и когда говорю? Ты все осмотрела? Пойдем уже.

Но ворчал он скорее для порядка, Дагу понравилось то, что Фрида запоминает услышанные наставления и относится к ним серьезно. Бывают стажеры, которым и объяснять бесполезно: в одно ухо влетит, из другого вылетит. Фрида уже не стажер, тем более приятно…

После совместного сочельника Вангер дважды появлялся доме Фриды, один раз принес большущую рыбу, выловленную его приятелем, а второй подарил сестре Фриды Кристине симпатичного щенка невесть какой породы. Зато теперь у него был повод приходить еще – должен же он навещать своего подопечного?

В ее небольшой квартирке было не слишком богато, но уютно и тепло. Дагу, жившему без родителей и вообще чьей-то заботы давным-давно, эта теплота так нравилась! Будь его воля, ходил бы ежедневно, но Вангера смущали возможные сплетни о них с Фридой, которые неизбежно возникнут, если он станет уделять слишком много внимания помощнице. Как все старые холостяки, он не замечал многого и был неуклюжим в проявлениях самых простых человеческих чувств. Дагу казалось, что главное – выглядеть строгим и быть справедливым. И как все замкнутые на себе люди, он не замечал, что его старания скрыть не только профессиональный интерес к Фриде, шиты белыми нитками, как и стремление быть с ней суровым.

Даг старался выглядеть особенно строгим еще и потому, что отец Фриды когда-то был наставником самого Вангера и погиб при задержании на первом же деле Дага. Мог бы и не помогать Вангеру, но пошел…

Записи видеокамер действительно успели изъять сразу после обнаружения трупа.

Прежде чем включить видео, Вангер отправил Фриду за кофе:

– Этот чертов аппарат меня не слушает.

– А ты подойди к нему по-хорошему, а не с лопатой наперевес.

– С какой лопатой? – обомлел Даг.

Фрида рассмеялась, глядя на его растерянную физиономию.

– Ты бы посмотрел на себя, когда идешь за кофе. Кажется, готов выдавить эспрессо из автомата голыми руками. Тут кто угодно отключится…

Вангер зачем-то уставился на свои руки, словно убеждаясь в отсутствии в них черенка лопаты, потом на отражение в стекле шкафа, а потом на дверь, оставленную Фридой приоткрытой.

Девушка вернулась быстро, для нее автомат работал всегда.

Даг взял пластиковый стаканчик:

– Ты небось с ним еще и беседуешь?

– А как же! Уговариваю.

– Нет чтобы меня уговаривать, – ворчливо вздохнул Вангер.

– Могу и тебя… Ну, Даг, ну, хороший мой, давай, поработаем немного…

– Ладно… Чтобы каждый рабочий день так начинала!

– Тогда приходи вовремя.

Они уже снова сидели голова к голове. Вангер вспомнил про ту самую интимную дистанцию меньше полуметра, и его уши порозовели. У Дага почему-то в первую очередь краснели не щеки, а уши.

– Какое время нам нужно, не пересматривать же записи всего дня?

Они прикинули вероятное время убийства плюс время на уборку и сборы, все равно получалось много.

Минута за минутой просматривали запись входивших или выходивших из дома, ускоряя, когда изображение оставалось статичным, и, замедляя, когда кто-то появлялся перед дверью.

– Вот Марта.

Это действительно была женщина с небольшой, но заметной родинкой над правой бровью. Приметная особа, одна желтая с черным куртка чего стоит. Или черная с желтым? Даг проворчал:

– Зебра черная с белым или белая с черным?

Фрида поняла, о чем он, усмехнулась:

– А это смотря какое у нее с утра настроение.

На видео Марта открыла дверь своим ключом, в домофон не звонила.

– Вот, я же говорила: свой ключ.

Через некоторое время к двери подошел высокий мужчина, кому-то позвонил, его пустили. Лица не видно, какой набирал номер, тоже. Вернулась с прогулки девочка с собакой…

И вдруг…

– Даг, это Анна и Улоф, ну, Белый Медведь!

Улофа Микаэльссона по прозвищу Белый Медведь спутать с кем-то трудно, крупный, если не сказать огромный, сутулый, с большими руками, вечно повернутыми кистями назад, – полное сходство с арктическим хищником. Удивительно, что при этом Улоф виртуозно владел компьютером, хотя любая клавиатура в его лапищах казалась детской игрушкой.

Остановили, вернули, еще и еще раз. Да, это пришли Анна и Улоф с сумками, явно намереваясь забрать вещи. Получалось, что Марта не появилась вдруг, она уже была в офисе. Зачем? Что она там делала? Сразу родилась версия, что Марту застали за чем-то неподобающим и придушили, а потом выдали за Анну.

Оставалось посмотреть, когда Анна и Улоф вышли.

– Можно прогнать до времени убийства, но лучше подстраховаться. Давай медленно…

На экране снова, то ускоряясь, то замедляясь, шла запись с камеры.

По датчику времени прошло еще часа два, из дома вышла… Марта. Это была ее куртка.

– Стой! – завопил Вангер. Фрида остановила изображение. Так и есть – Марта в черной с желтым куртке, такую не спутаешь.

Даг даже головой потряс, но ведь Марта убита, а Анна жива! Это уже за гранью разумного. Не в силах совладать с собой, он встал у окна и принялся барабанить пальцами по стеклу.

Фрида подумала, что, будь возможность, Даг нарезал бы круги, но просторы кабинета не позволяли сделать даже пары лишних шагов, разве что пробежаться по стене, потолку и вернуться на пол.

Что-то не срасталось… Пожилая соседка Анны Свенссон точно указала время ее ухода из дома, ориентируясь на свое обоняние, мол, Анна – одна из немногих, кто пользуется духами, потому ее передвижение не учуять невозможно.

– Какое время называла соседка?

– Такое же, разница в несколько минут.

– Значит, ошиблась.

– Нет, не ошиблась, – вопрос о времени подсказал Фриде посмотреть по кадрам. – Это Анна в куртке Марты. Смотри.

Вангер приник к экрану.

– Хитрая бестия, все продумала!

Анна предусмотрела все, кроме ничтожной случайности – того, что зацепится хлястиком рукава куртки за ручку двери, и придется на мгновение развернуться лицом к камере. Нет, если бы они не искали специально, на эту пару кадров не обратили внимания, вернее, не увидели главного – над правой бровью женщины нет родинки.

Что ж, нос старой дамы ее не подвел, из дома действительно вышла Анна Свенссон. Еще через двадцать минут показался Улоф Микаэльссон. На плече большая сумка, лицо от камеры тоже постарался спрятать, но для Белого Медведя это бесполезно, слишком заметна сама фигура.

– Может, он убил ее уже после ухода Анны? Или хотя бы изуродовал? – робко предположила Фрида. Девушке не хотелось думать о том, что эффектная женщина, какой была Анна Свенссон, способна вот так изуродовать кого-то.

– Нет, дорогая. Пакет в руках у Анны, а у Улофа только сумка с ноутбуками и вещами.

Фрида и сама поняла, потому что женщина в желто-черной куртке держала пакет, несколько отстраняя его от себя, словно боясь запачкаться. Видно, в нем и были отрезанные кисти рук Марты.

– А куда она этот пакет дела?

– Теперь не найти, если бы сразу заметили… – вздохнул Вангер.

– А кто обнаружил труп, не оставили же они дверь открытой, как у Кайсы?

– Нет, еще через пару часов пришли водопроводчик с управляющим. Понадобилось перекрыть воду из-за протечки наверху или проверить, не протекло ли к ним… Не помню, что именно, но долго звонили, убедились, что никого нет, управляющий открыл своим ключом…

– Тогда все складывается. Убили, убрали, ушли…

Конечно, не зацепись Анна рукавом и не повернись на мгновение к камере, они все равно догадались бы о трюке с переодеванием, только потребовалось больше времени. И почему этого не заметили следователи, раньше занимавшиеся делом, тоже понятно, они не знали разницы между Анной и Мартой, не знали о той маленькой родинке над правой бровью, а отпечатки пальцев в офисе могли быть чьи угодно.

– Ну что, теперь к трупам?

Где еще можно услышать столь бодренькое предложение, как не на их работе? Фрида кивнула:

– К Адаму.

Но оказалось, что телом Марты занималась та самая симпатичная патологоанатом. Ее звали Агнесс Валин. Поздоровавшись, Агнесс сразу пригласила их к выкаченной тележке с накрытым простыней трупом. Подошел и Адам.

– Здесь есть особенность, которая может вам что-то подсказать.

– Особенность?

– Да, ее задушили, лицо изуродовано позже, кисти рук отрезаны тоже. Но я не об этом. Смотрите, – Агнесс открыла рот тому, что когда-то было Мартой.

Фрида даже отвернулась, но заставила себя посмотреть еще раз. Вангеру пришлось сглотнуть. Во рту у Марты торчал обрубок языка. О боже!

– Это намек кому-то на что-то. Вероятно, она что-то выдала.

– Те, кто вырезал язык, были уверены, что послание получат, иначе зачем это делать?

Даг кивнул в ответ на замечание Агнесс, просто так языки не режут, тем более они с Фридой уже поняли, что убийство, возможно, было спонтанным.

– Фрида, повешение Юханссона и его подружки тоже было не просто актом наказания, скорее демонстрацией, устрашением. Нужно еще раз поговорить с этой парой, может, узнаем что-то новое. Пусть подробней расскажут об Анне Свенссон.

Они старательно гнали от себя мысли о том страшном ролике, который Бергман обещал скопировать. Один день ничего уже не изменит, девушка из ролика мертва, и никто не знает даже ее имени…

* * *

Этот противный Вангер словно ждал, когда Ларс улетит, чтобы вызвать меня к себе снова. Нет, он вежливо сказал «пригласить». Я с трудом сдержалась, чтобы так же вежливо не послать его к черту: «А не пошли бы вы?.. Вас там давно заждались». Но пришлось идти. Бритт порывалась составить мне компанию, объясняя, что тоже знакома с Анной, Улофом и Мартой, но в конце концов смирилась и осталась дома.

Она очень благоразумно поступила, потому что мне с трудом удалось вынести эти пустые расспросы, а уж Бритт не выдержала бы и трех минут. Кажется, я поняла, почему полиция распутывает дела годами (Вангер сказал, что полиция и следователи не одно и то же, но мне все равно, лишь бы работали), с такой скоростью они не найдут Анну-Паулу до ее старости. Снова тот же разговор: «Где? Когда? Как? Зачем?..» С памятью плохо? Записывать надо, я уже все это рассказывала подробнейшим образом.

Я не выдержала:

– Давайте, я все запишу, хотите письменно, хотите на диктофон, и подарю вам? Захочется – еще раз прочитаете или послушаете.

– Спасибо, я все и так запомнил.

– Со второго раза?

– Ошибаетесь, с первого.

Я попыталась приподнять бровь как Ларс. Ей-богу, получилось! Интересно, как при этом выглядела моя физиономия?

– Тогда зачем я повторяла? Вы проверяете мою память или мою совесть?

Вместо ответа он задал новый вопрос:

– Анна ничего не упоминала об убийстве Марты? Я понимаю, не та ситуация, но все же…

– Почему, упоминала. Сказала, что они нашли ее задушенной, а идея изуродовать и выдать за труп Анны принадлежала Улофу.

Ага! Шокировать можно и этого сонного индюка! Он буквально впился взглядом в мое лицо:

– В связи с чем она об этом говорила?!

И тут я сообразила, что сама себя загнала в ловушку, теперь придется говорить о флешке Марты, о которой мы с Ларсом договорились молчать. Марта принесла мне на хранение материалы, не сказав, что там, я до сих пор ничего не знаю, потому что тогда просто забыла, куда сунула эту флешку, а потом не захотела смотреть, когда содержимое изучал Ларс. Может, и хорошо, меньше знаешь – дольше живешь?

Если честно, то даже проснувшемуся Вангеру мне не хотелось рассказывать об этом, Ларс прав, снова где-нибудь похоронят все сведения. Я против того, чтобы расследованием занимался Ларс, не желаю подвергать его опасности, но и вот этому «кто? где? когда? как?» тоже отдавать ничего не хочу! Ларс прав, пусть лучше занимается Оскар, тем более у него зуб на мафию.

Я горжусь собой – удалось не только приподнять бровь, как Ларсу, но и выдержать взгляд Вангера, не покраснев. Усмехнулась вполне естественно:

– Сказала, что Марта поплатилась за попытку сидеть на двух стульях.

– Что за два стула?

– Не знаю!

– Не спросили?

– У кого, у Анны? Было не до того, знаете ли.

– Вы с Мартой дружили, она бывала у вас дома, неужели никаких намеков?

– Мы никогда не дружили, просто оказались в одной рабочей группе, в подруги Марта набивалась, наверное, ради похода в квартиру на Эстермальмсгатан, ни о чем таком разговоров никогда не было, а в моем доме она была лишь однажды, причем когда приходила смотреть пирсинг груди.

А вот фиг я тебе расскажу о флешке! Не было такой, и все тут. А пирсинг – дело совершенно законное. Только бы Ларс не сказал лишнего.

– Что за квартира на Эстермальмсгатан?

– Я же говорю, что у вас плохо с памятью. Я рассказывала, что в квартире, принадлежащей Ларсу Юханссону, были схемы связок. Он разрешил посмотреть эти схемы мне, а со мной увязалась Марта. Но рисунки из квартиры пропали, а на следующий день появились.

– У нее был ключ? – Этот Вангер непробиваем. Вот зануда!

– У нее была возможность их взять, а потом подложить.

– Как это?

– Пока я варила кофе.

– Зачем ей?

– Кофе?

Теперь Вангер смотрел на меня, как на идиотку:

– Нет, схемы связывания.

– На следующий день с применением этой схемы была повешена Бригитта.

– Почему вы сразу не рассказали это полиции?

Я хотела огрызнуться, что меня никто не спрашивал, но сказала другое:

– Я решила, что опасность грозит третьей девушке со снимка, который я видела в фотоальбоме у Ларса, – Пауле. Об этом уже говорилось. На снимке были Кайса, Бригитта и Анна, вернее, Паула, тогда ее звали так, а еще Ларс и Оскар.

– Я помню. И что?

– Принялась искать Паулу, чтобы предупредить. Я не подозревала, что это Анна.

Взгляд Вангера стал подозрительным:

– Но ведь вы видели ее на снимке.

– Она стояла почти спиной, лица не видно, а рослых и стройных женщин в Швеции немало.

– Да, конечно. Попробуйте вспомнить, с кем общалась Марта.

– Я уже сказала: с Оскаром, который сейчас где-то в Италии, я видела его всего раз в кафе, и то мельком. С Улофом, Куртом, Анной и Оле. Больше никого не знаю. Проще расспросить о ней в университете. Я с ней на занятиях не общалась, она старше, и они занимались в Кисте.

– Почему Марта порекомендовала вас?

– Она рекомендовала Курта и Улофа, а уже Курт привел меня.

– Почему?

– Просто так. Не лучше ли спросить об этом Курта?

– Хорошо, спросим.

Тягуче, нудно, вязко… Просидела у них меньше часа, а показалось, все пять! Теперь я была согласна с Ларсом по поводу флешки: отдать ее вот этому Вангеру, значило просто выбросить в контейнер для мусора. Он и просмотреть-то соберется через пару месяцев.

Интересно, что же все-таки Ларс там увидел? Зря я не посмотрела. Видно, Марта знала много опасного, если поплатилась за это знание жизнью. Тогда зачем знать это мне?

Вдруг основательно засосало под ложечкой, но не потому что была голодна, а от чувства опасности. Анна знала, что флешка у меня. Знал и Улоф. Они на свободе и в потерю флешки не поверили. Ларс в Оксфорде, но я-то здесь. И если Белый Медведь до меня доберется, спасать будет некому.

Мелькнула мысль вернуться и все рассказать Вангеру, но я постаралась задушить эту идею на корню. Чем больше буду бояться, тем уязвимей стану.

От Управления до нашего дома два шага в буквальном смысле слова – два квартала. Потому основательно обдумать ситуацию я не успела. Бритт встретила, тревожно вглядываясь в лицо:

– Ну что?

Посоветовала позвонить Ларсу. Конечно, я бы позвонила и без ее совета.

Ларсу мое настроение не понравилось:

– Линн, постарайся выбросить из головы любые мысли о флешке. Все подвешивание – это откровенная глупость Паулы, больше такого не будет. Кроме того, они понимают, что мы могли передать материалы Вангеру. Я очень жалею, что вообще сказал тебе о флешке и ее содержании.

– Ничего ты мне не сказал. Я же не знаю, что там.

– Вот и не нужно. Крепче спать будешь. Не было никакой флешки и никакой информации.

– Ларс, мне пришлось сказать о квартире на Эстермальмсгатан.

– Это не секрет и не противозаконно. Успокойся. Хочешь, я заберу тебя в Оксфорд?

– Нет, у меня тоже скоро занятия. Я вынуждена догонять из-за смены программы.

– Хорошо, учись, ты же у меня умная девочка. И перестань трусить. Ты ни Пауле, ни этому Белому Медведю не нужна.

Конечно, Ларс пытался меня успокоить, но удалось плохо. Пока говорила с ним, все казалось легким и радужным, ну кроме одного – того, что он в Оксфорде, а я в Стокгольме, а стоило положить трубку, сомнения и опасения нахлынули снова. Чертова Анна-Паула, чтоб ей сдохнуть!

Бритт мои сомнения почти поддержала. Выход нам обеим виделся один: поймать эту дрянь и… ладно уж, отдать Вангеру. Только где ловить, совершенно непонятно.

– Давай съездим в Бюле? У тебя есть ключ?

– Ключ есть, но там эти эксперты все обползали с лупами.

Съездили бесполезно, разве что почистили снег перед домом да пообщались с соседкой, той самой, что вызвала полицию. Она все порывалась обсудить факт немыслимо возросшей преступности в Швеции обстоятельно, особенно напирая на то, что виноваты «эти иммигранты». Отделаться удалось с трудом…

Сумерки при ясном свете

– Фрида, давай, попробуем все разложить по полочкам еще раз, – Вангер явно испытывал облечение после ухода Линн Линдберг. Почему? Просто чувствовал: девушка считает, что они теряют время впустую.

– Сходить за кофе?

– Нет, не стоит.

– Тебя раздражает эта девушка?

– Скорее я ее.

Глаза помощницы загорелись лукавым огнем:

– Разве это впервые, когда пострадавшие или свидетели считают, что мы тут ничего не делаем? Ты словно чувствуешь себя перед ней виноватым.

– Да плевать мне на нее! Давай работать.

Вангер взял лист бумаги и написал на нем «Анна», отвел в стороны пять линий: «Марта», «Улоф», «Курт», «Линн», «Оле». Несколько мгновений сосредоточенно смотрел на свое произведение, а потом вдруг поинтересовался:

– Какого черта она вообще собирала эту компанию? Смотри, Оле она знала и без этого журналистского бардака. Марту тоже. Улоф работает на нее. Не ради же этой Линн?

– Я тоже об этом думала.

– Снимать офис, платить студентам, регистрировать интернет-издание, платить налоги… и все ради того, чтобы подвесить Ларса Юханссона с его подружкой? Причем Свенссон на подружку была зла, хотя сама ее Ларсу и подсунула.

– Ревность?

– Глупости! Фрида, из ревности она взяла с собой в Бюле пистолет…

– Нет, и повесила этих двоих тоже из ревности. Вспомни, что ты сказал сам: петля Юханссона не затягивалась, но, чтобы выпутаться, он должен быть задушить свою подружку.

Вангер поморщился, он очень не любил все эти ревнивые бредни, считая, что если человек тебе изменил, то ревность не поможет, нужно иметь гордость, чтобы отпустить его с миром. Ревность унижает, и гордый человек сделает все, чтобы ее не испытывать. К сожалению, в их работе так часто приходилось иметь дело с теми, у кого гордость просто отсутствовала…

Он упрямо мотнул головой:

– Не из ревности же она собрала журналистов для расследования убийства своей подручной?

Круг снова замыкался на Кайсе. Кайса Стринберг работала на Анну, и убили ее, судя по словам Линдберг и Юханссона, именно за это. Одна из убийц Марта. С Бригиттой так же.

Фрида с интересом наблюдала, как Вангер рассуждал. Когда Даг начинал размышлять, не отвлекаясь, его словно подменяли, у ворчливого Вангера появлялся блеск в глазах, они то сощуривались, то внезапно распахивались при озарении.

– Юханссон и Линдберг в один голос говорят о том, что Анна Свенссон подозревала в убийстве Кайсы и Бригитты самого Юханссона, она так и сказала. Тогда понятна попытка пристроить к нему Линдберг, чтобы был под контролем круглосуточно, как и то, зачем Анне понадобилось сдавать полиции сведения о БДСМ-увлечениях Ларса Юханссона. Когда-то он сдал Свенссон за торговлю наркотиками, теперь она вознамерилась посадить бывшего любовника за убийство или участие в убийстве своей подручной. Но у Юханссона стопроцентное алиби, он есть даже на кинопленке, не подкопаешься, как и во время второго убийства – был на глазах у женевской полиции.

– Странная какая-то у этой Анны подобралась компания.

– Ты права, позвони-ка Малунгену, пусть придет, поговорим о том, как осуществлялся набор в группу. Почему вперемешку оказались те, с кем Анна связана была и не была.

Курт Малунген пришел почти сразу, они едва успели попить кофе.

– Появились кое-какие вопросы. Давайте начнем все сначала.

Малунген почти обреченно кивнул:

– Давайте начнем.

Вангер договорился с Фридой, что начнет спрашивать сам, а девушка будет внимательно следить за реакцией Курта, чтобы понять, когда тот врет. Если понадобится вмешаться, Вангер кашлянет, тогда разговор превратится почти в перекрестный допрос. Поэтому Фрида просто сидела чуть в стороне, не спуская с Малунгена глаз.

– Кто пригласил вас работать на Анну Свенссон?

Оказалось, что это произошло почти случайно, Курт просто шел по коридору, увидел Марту, беседующую с Улофом, Улоф оглянулся и позвал его:

– Вот Курт подойдет. Курт, иди сюда.

– А Улофа почему Марта пригласила?

– Им был нужен компьютерщик, а лучше Улофа не найти, он все может. Это он с виду такой… медведь, а вообще сообразительный.

– А Марта с Анной давно знакомы?

Малунген отвел глаза вниз, мгновение подумал, потом помотал головой:

– Я не знаю, не помню, чтобы об этом шла речь. Мне было все равно.

– Что привлекло вас в этой работе, деньги?

– Нет, не столько, просто возможность заниматься расследованием. – Курт словно испугался, что его заподозрят в меркантильности, активно замотал головой.

– А Линн Линдберг?

– Линн и оглянуться не успела, ее сразу отправили к Ларсу, а там…

Вангер хмыкнул:

– Любовь?

На мгновение глаза Курта Малунгена вспыхнули протестом:

– Да, любовь! У них настоящая.

Ого, еще один мальчик, который верит в любовь и волшебную туфельку феи. Вангер вдруг подумал, что для Линдберг Анна Свенссон сначала оказалась такой феей, а потом превратилась в ведьму. К сожалению, в жизни так часто бывает…

– Хорошо, хорошо, я ничего не имею против. Просто хочу понять: Анна не знала Линн, как же она могла планировать ее знакомство с Ларсом?

– Из разговоров я понял, что его знакомство планировалось с Мартой, но когда появилась Линн, они пришли с Бритт, Анна решила, что они… ну…

– Лесби, – с усмешкой подсказал Даг.

– Но это не так! Они нормальные!

– А лесбиянки разве нет?

– Я хотел сказать, что они обычной ориентации.

– Какое отношение это имеет к Ларсу и Анне?

– Анна решила, что лесбиянка рядом с Ларсом лучше, чем Марта.

– И пристроила ту к приятелю Юханссона Оскару?

– Да.

Вангер кашлянул, совершенно забыв о своей договоренности с Фридой, девушка приняла покашливание как сигнал и вмешалась:

– А Улоф, Анна или Оле были с ним знакомы?

Даг тихонько рассмеялся и в результате закашлялся окончательно. Это сбило Курта с мысли, он несколько мгновений с изумлением смотрел на смеющегося инспектора, не в силах понять, что случилось.

– Ну, так был Улоф Микаэльссон раньше знаком с Анной Свенссон?

– Думаю, нет.

– Думаете или нет?

– Я не могу быть уверен, но Анна разговаривала с Улофом, как со мной.

– А с Мартой и Линн иначе?

– Нет, с Линн тоже как со мной. А с Мартой как со знакомой. Она не скрывала, что знает Марту, – Малунген начал успокаиваться, даже позу сменил, сев на стуле свободней.

Вангер подумал, что это хорошо, если будет врать, легче заметить.

– Когда же Улоф стал подручным Анны? Почему он, а не вы?

– Я… я не знаю…

Теперь кашлянула Фрида, это означало, что Малунген врет.

– Чем занимался Улоф для Анны?

– Компьютерами…

И снова Фрида кашлянула.

– Сколько компьютеров было в офисе?

– Не помню.

– Десять, двадцать, сотня, сколько?

– Нет, что вы! Пять в конференц-зале и два… нет, три в первой комнате.

Вангер с Фридой переглянулись. Восемь ковриков в столе… не врет.

– Старые?

– Что?

– Ноутбуки старые?

– Нет, все новое.

– Для восьми новых ноутбуков отдельный компьютерщик… Не слишком ли шикарно?

– Улоф, он… он добывал информацию из Сети.

Вангер рассмеялся уже безо всякого кашля:

– И хакерствовал?

– Я не знаю! – Курт вскинул на него почти умоляющие глаза. – Я правда не знаю. Знаю, что добывал много разной информации, иногда очень личной…

Фрида не кашляла, из чего следовало, что Курт не врет.

Когда Малунгена отпустили и тот был уже у двери, Даг решил добить бедолагу:

– А почему вы так нервничаете, если не чувствуете за собой вины?

Парень обернулся и почти выпалил:

– Знаете, неприятно сознавать, что ты к этому причастен да еще и кого-то в это втянул!

– Ну, думаю, Линдберг к вам претензий не имеет. А с остальными Анна была знакома и без вас.

На мгновение Малунгер замер, изучая низ дверного косяка, потом кивнул:

– Да. Но все равно неприятно.

– Просто в следующий раз не лезьте не в свое дело и друзьям посоветуйте, чтобы не пришлось чувствовать угрызения совести из-за других.

Когда Курт Малунгер все же исчез из поля зрения, Вангер повернулся к Фриде, та открыла рот, чтобы объяснить, в какой момент парень лгал, но Даг сделал останавливающий жест.

– Теперь понятно, откуда деньги у Анны Свенссон и почему они так старательно уничтожили все, связанное с компьютерами.

– Хакерство?

– Конечно. Нужно поинтересоваться, у кого сколько пропало, и попросить вычислить компьютер Белого Медведя.

– А если он прекратил этим заниматься?

– Фрида, те, кто хоть раз получил тысячу евро одним щелчком мыши, не смогут остановиться никогда! Чтобы завязать наркоману, грабителю или хакеру, нужно выйти на свет и стать легальным. Здесь наоборот, у Белого Медведя теперь нет других источников дохода, он вынужден прятаться, не имея надежды скрыть свою внешность, а значит, зависит от своих работодателей…

– Полон ненависти и очень опасен, – закончила Фрида.

– Да, из-за своей приметной внешности, которую не изменишь, как цвет глаз линзами или волосы париком, он не может появиться в банке и просто снять большую сумму со счета, чтобы исчезнуть на просторах Южной Америки или Азии, он вынужден сидеть и ждать.

– Думаешь, его будут держать, чтобы хакерствовал дальше?

– Нет, долго не будут, как только переведет очень крупную сумму, пойдет на корм рыбам. Его слишком опасно держать, много знает и приметен, такого в багажнике не перевезешь и в женское платье не переоденешь. Думаю, он это понимает. – Вангер снова барабанил пальцами по стеклу. Фрида мысленно усмехнулась: вот откуда на стекле пятна.

– Может, дать Линн Линдберг охрану?

– Охрану? Нет, Улоф ее не тронет, не рискнет появляться открыто, да и не позволят, но ждать новых неприятностей долго не придется. И все-таки, чем занималась Анна Свенссон в действительности, кроме того, что мстила бывшему любовнику? Хакерские деньги, конечно, хорошо, но Улоф у нее появился потом, ради чего-то же она вернулась в Стокгольм. Что за работу выполняли для нее Кайса и Бригитта?

– Даг, помнишь, речь шла о траффикинге?

– Думаешь, поставляли жертв таким образом? Тогда к Адаму с его трупами.

Но дойти до Адама не успели, вызвал Бергман:

– Быстро и тихо!

Даг и Фрида переглянулись, что он имел в виду, когда говорил «тихо»? Не на цыпочках же им по Управлению красться? А болтать они и без того ни с кем не болтают, сведения о снафф-видео остались тайной.

Микаэль кивнул Вангеру, чтобы тот плотней закрыл дверь, и достал из сейфа диск. Без слов понятно, что это.

– Специалисты говорят, что не подделка, все настоящее. Снято с одной точки, не меняется центровка изображения, одинаковая перспектива, нет никаких эффектов… Этот ролик стоил кому-то жизни.

– Мы даже знаем кому… Черт! Так надеялся, что скажут, мол, очередная страшилка с клюквенным соком вместо крови. Будто повешенных идиоток мало… – заскрипел зубами Даг.

– Боюсь, что все это связано. И повешения не зря, и ваш красавчик с подружкой как-то к этому причастны.

– Тогда я не понимаю. Если они и впрямь снимали пытки и убийства, то почему не запытали этих самых Кайсу или Бригитту, а просто повесили? – не удержалась Фрида.

– Выходит, не просто. За что-то наказали.

– У них что, вот такого человеческого материала полно, ведь человек погибает лишь однажды?

– Это вам и предстоит выяснить. Только подбирайтесь осторожно, чтобы не спугнуть и…

Бергман не договорил, но Фрида все поняла сама:

– Не стать следующими звездами снафф-видео?

– Тьфу на тебя! – в сердцах ругнулся Вангер. – Пойдем, надо разобраться…

– Диск дома посмотрите, не стоит в кабинете, – посоветовал Бергман.

Они действительно отправились домой, но теперь уже к Вангеру.

Холостяцкая квартира Вангера имела совсем не холостяцкий вид. Патологический одиночка Даг патологически любил чистоту и порядок, все в его доме стояло и лежало на своих местах, все было вымыто и выстирано, ни грязной посуды в раковине, ни носков под кроватью.

Единственное, что не любил делать дома Вангер – готовить, потому честно признался, что холодильник пуст. По пути они купили поесть и по бутылке пива, дома устроились на диване перед телевизором с коробками в руках.

После первых же кадров Фрида отставила свою коробку в сторону:

– Не могу.

Даг кивнул:

– Давай сначала поедим, потом посмотрим.

– Нет, я потом совсем не смогу. Ты ешь…

Вангер тоже отставил свое:

– Не умру. Фрида, может, не будешь смотреть? Я расскажу.

Девушка вздохнула:

– Придется, Даг, мало ли что там.

«Там» был кошмар. И дело не только в потоках крови или жестокости пыток, сильней всего Фриду ужаснула безысходность в глазах девушки, в них не было страха, даже мольбы не было. Но и проблеска надежды тоже. Она все знала: и что будут долго мучить, и что убьют…

Что творится с людьми, им уже скучно смотреть горячее порно, даже детское порно, подавай реальное насилие?!

Снафф-видео считается легендой, потому что ни одного ролика без спецэффектов пока не обнаружено. Фильмы, которые распространялись через Интернет, специалистами неизменно признавались подделкой, но у тех же специалистов и у полицейских была твердая уверенность, что настоящие ролики существуют, только имеют хождение среди очень богатых клиентов. Логика проста: если есть те, кто готов выложить большие деньги за просмотр ужасов, значит, есть и те, кто будет такие создавать, если есть спрос на снафф-видео, значит, есть и само видео.

Впервые сведения о таком ролике появились в 1969 году, когда в Лос-Анджелесе Текс Уотсон и Сьюзен Аткинс из банды Чарли Мэнсона сняли на пленку убийство восьмерых родственников знаменитого режиссера ужастиков Романа Полански, супруга которого, Шэрон Тейт, была к тому же беременна. Это видео так и не нашли, но сведения о нем вызвали шквал новых роликов подобного типа. Все обнаруженные до сих пор были более или менее правдоподобными подделками.

Неужели перед ними настоящее?!

Даг и Фрида сидели оглушенные, не в силах верить собственным глазам. Теперь они точно знали, как умерла та самая девушка, которую сбросили с моста в воду, она была зверски замучена, а мучения сняты на видео. Сорок минут пыток и смерть в конце – Бергман сказал, что такой ролик стоит пятьдесят тысяч евро.

Фрида уже не раз видела, насколько обесценилась человеческая жизнь, но чтобы так… Кто-то это делал, кто-то спокойно снимал, но снимали не просто так, а чтобы продать, значит, есть те, кто готов выложить полсотни тысяч евро, чтобы полюбоваться, как убивают девушку.

– Сгрести бы их всех – и в один мешок с большущим камнем!

У Дага к шоку от увиденного примешивалось понимание, что все сделано в Швеции, мало того, в его родном Стокгольме! Не везли же труп девушки из Японии или с островов Карибского моря.

О том же думала и Фрида:

– Даг, эти звери ходят по улицам, они рядом – вот что страшно. И их жертвы тоже, любая красивая девушка может стать следующей!

Вангер внимательно вглядывался в черные силуэты, в задник съемок, пытаясь понять, где это.

– Подвал… У меня такое ощущение, что вот этого парня я видел, – Вангер ткнул в одного из трех мучителей. – Не знаю, где и как, но видел…

– Юханссон? – осторожно поинтересовалась Фрида.

– Нет, тот выше и стройней. Но этого я видел не так давно… Черт, теперь заснуть не смогу.

Вангер остановил видео, отобрал несколько кадров, на которых заинтересовавший его человек получился отчетливей, и распечатал их. Конечно, те, кто снимался, постарались скрыть свою внешность, они все в глухих масках, скрывающих не только лицо, но и всю голову, в черных костюмах, перчатках… И в кадр тоже попасть не стремились.

Антураж при съемке словно для сеансов БДСМ.

– Значит, все-таки бэдээсэмщики…

– Ничего не значит! – горячо возразила Фрида. – Заниматься БДСМ вовсе не означает пытать людей.

– А ты откуда знаешь?

– Знаю. Даг, в БДСМ три правила: безопасность, безопасность и безопасность. А эти уроды о таком и не слышали.

Они несколько раз просмотрели ролик, изучили каждое движение и жест мерзавцев, каждый крик и стон их жертвы, но ничего, кроме общей картинки, так и не увидели.

Настроение было испорчено надолго, никакой кофе не помогал.

А у Вангера засела еще одна мысль: почему Фрида защищает БДСМ и так много о нем знает?

– Черт! Ну и где теперь искать этот подвал?

– Даг, он может быть в любом доме.

– Нет, не в любом. Под Управлением подвал выглядит иначе, я точно знаю.

– Ты уверен?

Вангер ворчал:

– После обнаружения съемок снафф-видео в Стокгольме я уже ни в чем не уверен.

Шведы обследуют родившихся щенков, отбирая только неагрессивных, теперь можно погладить любую собаку, не боясь, что цапнет за руку, в Швеции просто не осталось агрессивных собак. А люди? Как отбирать их, чтобы потом не творили вот такое?!

И как с этим бороться, никто же не знает, что именно происходит в подвалах или просто за закрытыми дверями домов и квартир. Каждый подвал не проверишь. Шведы очень доброжелательны, они поздороваются утром, пожелают доброй ночи, если знакомы получше, поинтересуются состоянием здоровья и дел, но не станут влезать в ваши дела по-настоящему, если вы открыто не нарушаете закон и не мешаете остальным. А что творится в вашем подвале?.. Это ваше личное дело.

Плохо это или хорошо? С одной стороны, хорошо, потому что больше нет давления на личность, если эта личность ведет себя адекватно. Но адекватное поведение в обществе еще не означает такого же за закрытой дверью. Вот результат.

Стало понятно, что расследовать предстоит не просто тройное убийство Кайсы, Бригитты и Марты, а деятельность целой банды, к которой те явно были причастны. Теперь повешения выглядели несколько иначе, Вангеру и Фриде стало казаться, что это наказание за что-то. За что, за попытку выйти из банды?

– Если видео сбывали нуворишам-извращенцам, то Ларс Юханссон вполне может оказаться при чем, возможно, это он заказывал видео для своих приятелей.

Фрида в ответ на замечание Дага передернула плечами:

– Не верится, этот Юханссон выглядит таким мужественным и порядочным.

– Внешность обманчива, чаще всего виновными бывают те, кого подозреваешь меньше всего. Нужно присмотреться к Юханссону внимательней. Подними все его счета, проверь движение средств за последние полгода, и его собственные передвижения тоже. Зачем он улетел в Оксфорд?

– Вообще-то, читать лекции в университете.

– Профессор выискался.

Вангер уже звонил Бергману, чтобы получить разрешение на проверку счетов Ларса Юханссона. Красавец снова попал под подозрение, Юханссон мог не иметь никакого отношения к повешению Кайсы Стринберг или Бригитты Ларсен, мог не пачкать руки в крови Марты, но вполне мог способствовать сбыту кошмарной продукции банды.

– Даг, нужно серьезно поинтересоваться и его приятелем Оскаром… не помню фамилию. Линдберг что-то говорила об этом человеке, помнишь?

– Приятель Оскар, между прочим, был тесно связан с Мартой Бергер, они занимались чем-то там незаконным.

– Если ты снова о БДСМ, то напоминаю, что в нем ничего незаконного нет. Ну порол красавец девушку, и что? Умерла-то она не от флоггера, а от удушения.

– А кто ее задушил? И язык отрезал тоже?

Фрида даже ахнула:

– Нужно узнать, где был этот Оскар в день убийства Марты!

– И остальных, потому что рядом с Бергер у дома убитых всегда видели рослого, крепкого мужчину. Может, Марта проболталась и за это пострадала?

– Ого! У нас новый подозреваемый?

Но следов Оскара найти не удалось, он словно растворился, как только покинул пределы Стокгольма. Спрашивать Юханссона опасно, можно спугнуть, объявлять в розыск нет повода, вопрос об этом подозреваемом повис в воздухе. Даг ворчал:

– Шенген им подавай… Евросоюз… Европа без границ… А потом годами человека по всей Европе искать приходится. Сделал себе паспорта во всех странах, и гуляй неузнанным…

– Как можно сделать себе паспорта во всех странах?

– Фрида, с деньгами можно сделать все.

– А страховой полис, счета в банках?

– Также. Скажи Кевину, чтобы поискал последнее место жительства этого Оскара в Стокгольме, может, там удастся что-то узнать.

– Ты что-то подозреваешь?

Вангер поморщился:

– Не люблю шведов, которые не живут в Швеции. Что его в Италию потянуло? бэдээсэмщик несчастный.

– Почему несчастный?

– Потому что не дома. Нормальный человек должен жить там, где родился, а не бегать по всему миру.

– А ты где родился?

– Во Франции! – вдруг фыркнул Вангер.

Секунду Фрида смотрела на него с изумлением, а потом расхохоталась:

– Когда уезжаешь?

– Куда?

– Во Францию. Жить там, где родился.

– Это случайно, мать была во Франции, попала в аварию и родила раньше времени. Я швед и своим домом считаю Стокгольм.

* * *

Бритт проводила обследование острова. Лично мне он понравился не меньше СоФо, подруге тоже. Потягивая мартини с минералкой и льдом (любимое сочетание), она разглагольствовала:

– Это даже хорошо, что туристы здесь не шатаются толпами. Не представляю, как можно жить в Гамла Стане, когда под окнами постоянно кто-то что-то фотографирует.

Она права, Кунгсхольмен, хотя и немногим моложе того же Эстермальма или Седра, но значительно тише. У каждого района Стокгольма не просто свое лицо, но и свой стиль и ритм жизни. Это неудивительно, они разные при всей похожести. Я не говорю о южных районах, которые, как новые районы многих европейских городов, похожи друг на друга, речь идет о старых, застраивавшихся несколько веков назад.

Жить в них здорово и непросто одновременно, я знаю, детство провела в Норрмальме и Эстермальме. В районе Сергель или Стуреплан не бывает тихо ни в какое время суток и время года. Днем толпы покупателей, туристов и просто праздношатающихся, ночью тех, кому мало развлечений в клубах или просто на таковые нет денег. Людское море выплескивается на улицы и площади, движется, пересекается, завихряется, растекается по магазинам, ресторанам, кафе, клубам, чтобы тут же снова появиться, слиться, пересечься, растечься…

Норрмальм и Эстермальм – это человеческая круговерть круглосуточно и круглогодично, какая бы погода ни стояла, людской поток не сбивают ни дождь, ни метель.

За ними усиленно тянется Васастан, хотя, конечно, ему далеко, недаром некоторые его дальние микрорайоны даже называют Сибирью. Конечно, туда возят туристов в дом на Далагатан, где жила Астрид Линдгрен, показывают Васапаркен, где она и ее Пеппи обожали прогуливаться с друзьями, но особым наплывом гостей Васастан все равно не отличается, разве только кто-то решится, выйдя из аэропортовского экспресса, пройтись к центру пешком. Но таких немного. И все равно Васа делает вид, что он тоже крутой городской район, разве только немного, ну совсем чуть-чуть уступающий Норрмальму.

Жить в Гамла Стане все равно что в витрине сувенирной лавки, там нескончаем поток туристов, один плюс – основная масса появляется после завтрака и разбредается к вечеру. Жить в витрине трудно, но никто не жалуется и покидать свое место на виду у туристов не намерен.

Щелк, щелк – стена вашего дома снова привлекла внимание туристов с другого конца планеты, потому что на ней видны расплющенные металлические скобы… Щелк, щелк – очередная группа восторгается тем, что велосипед можно просто прислонить к стене дома, оставив на ночь… Щелк, щелк – кто-то пытается сняться в обнимку с памятником Эверту Таубе… Едва ли кто-то из любопытных слышал хоть одну из песен Таубе, просто очкарик в берете показался забавным.

И у «Одинокого мальчика» снова склад монет, конфет и кусочков булки – так его благодарят за то, что молча позволяет полировать свою головку. Одиночество под прицелами фотоаппаратов и с галдящими вокруг туристами – это своеобразное одиночество, хотя, надо отдать должное, галдят несильно, видно, все же проникаются…

На этой крыше жил Карлсон… Или до сих пор живет? Неважно, тысячи объективов направлены на красную крышу. Туристы народ особенный, верят всему, что ни скажут.

Седермальм тоже район особый. Живущие на Седре, снобы в не меньшей степени, чем жители Норрмальма, Эстермальма или Гамла Стана. Только там снобизм особый, декадентский. О СоФо и говорить нечего, что может сравниться с СоФо? Ничто, даже в Стокгольме!

А теперь вот мы будем осваивать Кунгсхольмен. Королевский остров – Кунгсхольмен – словно в стороне и от остального города, и от споров по поводу престижности. Нет Сергель или Стурегатан? И не надо! Даже Стадхюсет – Ратуша – у Кунгсхольмена несколько в стороне, словно, согласившись ее принять, остров выделил местечко на краю, чтобы любопытные не совали носы дальше.

Изначально это остров-ремесленник, здесь издревле селились те, у кого не хватило денег вступить в соответствующую гильдию в Гамла Стане. Конечно, никаких вредных производств на острове давно нет, все вынесено за город и на улице Гарваргатен никто никакие кожи не дубит, но память осталась, стокгольмцы до сих пор временами называют Кунгсхольмен Голодным островом.

Но сейчас умереть с голода на Кунгсхольмене можно разве что по собственному желанию – кафе, ресторанов и клубов хватает и здесь.

Лилит жила во дворе дома, где кафе «La Dame Noire» и «Mamas & Tapas», в которых мы бывали часто. Если сказать об этом Бритт, как и о близком соседстве маленького уютного кафе «Kungsholmens Glassfabrik», славящегося своим мороженым, то не помогут никакие последующие диеты и пробежки в парках. К тому же вокруг немало суши-баров, а еще индийский ресторан, греческий на набережной и так далее.

Лилит уехала из Стокгольма в Лондон и меня забыла, лишь изредка поздравляет с праздниками, но Кунгсхольмен я все равно помню.

Расследование на время отложено, следовало сначала разобраться с учебой.

У нас до начала весенней сессии оставалось несколько дней. Бритт решила, что их нужно использовать с толком, и первым делом принялась наполнять свою комнату всякой всячиной преимущественно розового цвета. Не удержавшись, я ехидно поинтересовалась, как все это согласуется с ее эстетическими воззрениями прошлого семестра и как на такое буйство сумасшедшего розового посмотрят в колледже. Бритт дернула плечиком:

– Я имею право на собственный вкус.

– Уж очень смахивает на «Блондинку в законе».

– Ну и что? Ты забыла, что она оказалась победительницей, доказав, что светлые волосы и розовый цвет не помеха уму.

Оставалось только махнуть рукой. Я знала одно: этот семестр последний в учебе Бритт в колледже дизайна, с нее достаточно. По-настоящему Бритт хотела стать только скрипачкой, но судьба распорядилась так, что после аварии ей пришлось оставить обучение на факультете искусств, с тех пор моя подруга маялась, не находя точку приложения сил. Беспокойная натура швыряла ее из одной крайности в другую, за полгода Бритт явно надоело создавать минималистичные наряды и выражать свое видение мира, кромсая ткани и соединяя их в нечто новое. Что дальше? Может, посоветовать писать картины? У Бритт получилось бы, она безумно талантливая, только очень непостоянная. Нет, не стоит, тогда под ногами будут хрустеть тюбики с краской, а стены квартиры окажутся расписаны так, что Ларс, вернувшись из Оксфорда, не узнает собственное жилище.

Энергии у Бритт на десятерых, если ее толком использовать, можно отапливать половину Стокгольма, к сожалению, до этого пока никто не додумался, и все пропадало даром…

Я составляла расписание своих занятий, стараясь утрясти их так, чтобы посетить как можно больше лекций и семинаров и набрать как можно больше кредитов. Смена факультета означала, что придется попотеть, чтобы догнать тех, кто начал в прошлом семестре. Ничего, справлюсь…

Бритт сидела, уставившись в телевизор. На экране очередная женская благотворительная организация привечала женщин из разных уголков планеты, решивших, что в Швеции живется лучше всего. Нет, я вовсе не против, если им в своих странах жить невозможно, то почему бы не помочь, предоставив такую возможность у нас?

В небольшом зале напротив друг друга сидели две группы женщин – те, кому нужна помощь, и те, кто эту помощь готов предоставить. По два десятка с обеих сторон. Лица у кого-то настороженные, у кого-то доброжелательные, у кого-то почти равнодушные. Последнее у тех, кто в помощи нуждался, но либо не верил в возможность получить эту поддержку, либо просто не хотел ее.

Я покосилась на экран.

Речь шла о помощи в освоении шведского языка и поиске работы. Ведущая полна энтузиазма и, кажется, готова обучить шведскому десяток подопечных лично и немедленно. По мнению устроителей, это блестящая идея: прикрепить эмигранток по две-три к различным семьям или просто шведкам, готовым помочь, чтобы в постоянном общении, хорошо бы ежедневном и прямо у них дома, подопечные скорей освоили язык на бытовом уровне.

Вообще-то, правильно, пожив несколько месяцев в семье, человек и язык выучит, и с правилами поведения познакомится быстрей, но оставался вопрос, не страшно ли вводить в дом, особенно с детьми, совершенно чужих людей, неизвестно с кем связанных и что замышляющих.

Но если шведки что-то задумали, их не остановить!

Бритт тоже полна энтузиазма, я подозревала, что, не будь мы сами в несколько странном положении, она обязательно привела бы в дом пяток страдалиц и принялась устраивать их жизнь.

Благотворительность и помощь тем, кто в ней нуждается, это замечательно, однако сейчас меня заинтересовало другое. Чтобы доказать, что в акции участвуют обыкновенные шведки, оператор периодически показывал вдохновленный зал, пробегая камерой по рядам. Я и сама не могла бы объяснить, что именно заставило прильнуть к экрану, а потом нажать кнопку записи.

– Ты чего?

– Не знаю, Бритт, что-то там есть. Ну-ка, смотри внимательно.

Ничего особенного не происходило, вдохновив всех идеей такой помощи, ведущая предложила желающим дать свои координаты приглянувшимся кандидаткам на роль подопечных.

Сидящие женщины встали и отправились выбирать тех, кому намерены помочь. Не все, устроители явно просчитались, посадив тех и других поровну. К тому же сразу стал заметен явный перекос. Как бы ни старались шведки быть доброжелательными, они невольно избегали самых молодых и симпатичных иммигранток. Я мысленно усмехнулась: верно, благотворительность благотворительностью, но приводить в дом красотку, рискуя потерять внимание собственного мужа…

Но меня не интересовали все, я с трудом дождалась, когда камера снова выхватит беременную женщину, и, когда это произошло, буквально впилась взглядом в экран.

– Бритт, смотри, это она!

– Кто?

– Анна.

Подруга тоже приникла к телевизору. На экране беременная женщина обменивалась знаками и отдельными словами с красивой смуглой девушкой, которая, видно, уже и не надеялась, что будет кем-то приглашена в семью.

– Ты рехнулась, это же беременная, ей вот-вот рожать.

– Держу пари, что живот просто муляж. Она все делает левой рукой, хотя не левша, просто оберегает правую. Смотри, что она показывает…

Женщина действительно жестом показала смуглянке, чтобы та привела еще двоих, мол, она может пригласить троих. Девушка обрадовано кивала. Вручив записку с адресом, беременная женщина поспешила удалиться. Она вообще старалась не бросаться в глаза, держалась позади, двигалась почти незаметно, если бы не желание оператора продемонстрировать, что даже в таком положении шведки способны думать о других, мы ее из толпы не выделили.

Ведущая с экрана снова и снова призывала шведок помочь тем, кто надеется найти здесь новую родину, но мы уже потеряли интерес к самой передаче. Помощь иммигрантам – это хорошо, но сейчас меня интересовала Анна.

– Ну и с чего ты взяла, что это она, потому что руку волочит? Может, тоже сломала?

– Смотри, – я перекрутила кадры обратно, хваля себя за способность быстро отреагировать и включить запись. – Видишь мизинец?

На экране на заднем плане беременная женщина вручала своей подопечной листок с адресом. Оператор показывал вовсе не ее, женщина просто попала в кадр. Пришлось сильно увеличить изображение, чтобы разглядеть руку. Да, у красивой кисти был один-единственный дефект – изуродованный ноготь мизинца.

– Линн, я не понимаю, если это она, то как можно решиться вот так выйти под камеры?

– Ну, перед камерой она не позировала, скорее наоборот, скрывалась. Парик, накладки на зубы, меняющие прикус и, следовательно, выражение лица, линзы в глазах… Но главное – муляж живота. Кто станет приглядываться к беременной женщине? У нее все время согнута в локте правая рука, это из-за не восстановившегося сустава, но такое впечатление, что она просто оберегает живот. Удобно…

– Хорошо, объясни, зачем ей это нужно?

Я уже набирала номер Дага Вангера.

– У меня есть кое-что об Анне-Пауле. Мы можем срочно встретиться?

– Да, конечно, приходите сейчас. Или вы предпочитаете не в наших стенах?

– Лучше в кафе.

Положив трубку, попросила:

– Бритт, ты можешь срочно скинуть эту запись на мой ноутбук?

– Конечно. Так ты объяснишь, чего ради Паула рискует, появляясь на этом благотворительном мероприятии?

Переодеваясь, я развивала свою идею:

– Обрати внимание на то, кого она выбрала. Красотку, к тому же предложив добавить еще двоих. Кто будет проверять, куда делась иммигрантка, даже если она зарегистрирована во всех службах? Устроилась на работу, потом уехала по Евросоюзу дальше и затерялась…

– Их же учитывают, и довольно строго.

– Это пока получают пособие, а если нет? Пойдем к этому Вангеру, все равно другого выхода нет. По пути объясню.

* * *

С утра начальство проявило особое рвение, вознамерившись проконтролировать работу инспекторов. В этом был свой резон – начинать январь с горы трупов безо всякой надежды раскрыть преступления, значило испортить весь год. «Куда смотрит полиция?!» – возглас столь же пустой, сколь и привычный.

Микаэль Бергман мог защитить своих людей от ненужного любопытства прессы, от слухов и сплетен (хотя и ненадолго), но он не мог защитить от начальства. Перед вышестоящими положено отчитываться, а отчитываться в том, что группа Вангера уже неделю топчется на месте, не хотелось.

Сам Вангер подозревал, что рвение вызвано вовсе не трупами, вернее, не столько ими, сколько возмущением прессы и налогоплательщиков по поводу ограбления в один день сразу двух банков. В четверг в 08.52 в Тебю обнаглевшие грабители въехали в помещение банка прямо на автомобиле. Сотрудники «Хандельсбанка» успели нажать тревожную кнопку, но преступники скрылись на другом автомобиле. Поймать грабителей и вернуть деньги по свежим следам не удалось, брошенную вторую машину нашли в лесистой местности в Бро только к концу дня, конечно, ни преступников, ни денег в ней не было. Меркантильный народ эти грабители, удирая, деньги не оставляют, прихватывают с собой.

Даг с сочувствием наблюдал, как пресс-секретарь стокгольмской полиции объясняет, как удалось уйти одному из двух преступников, и обнадеживает, что деньги непременно найдут. Поганая работа у этих пресс-секретарей – оправдываться за других.

А у кого она не поганая? У него самого не лучше.

Но ровно через час было совершено нападение на инкассаторов банка «Норде». Преступники в масках, с пистолетом и топором сумели завладеть пятью сумками с деньгами, ранив одного из инкассаторов. Трое преступников скрылись на бордовом «Вольво», потом разбежались в разные стороны… Репортеры «Афтонбладет» захлебывались эмоциями, рассказывая о залитой кровью голове инкассатора.

И снова поймать по свежим следам не удалось, а другому пресс-секретарю пришлось объяснять, обещать и обнадеживать.

Начальство не любит подобных шуток, а потому «проверка расторопности», как это называл Бергман, грозила всем. А уж столько трупов и пока никакого толка у группы Вангера тянуло на серьезное недовольство вышестоящих, спасти от которого Бергман Дага не мог. Зато подарил идею, вскользь бросив:

– Я сказал, что ты сегодня целый день на осмотре мест преступлений. Будешь только завтра.

Вангера мучила совесть из-за того, что оставлял все на Фриду, но та махнула рукой:

– Иди, на меня орать не будут.

Хотелось возразить, что и на него не будут, но Вангер понимал, что девушка говорит не о повышении голоса, а просто о недовольстве. Дагу нельзя вызывать на себя недовольство, он работал шесть лет и уже должен получить за эту выслугу все полагающиеся надбавки и привилегии.

Как раз в это время позвонила подружка Ларса Юханссона с диким известием, что они нашли Анну Свенссон, которая якобы была участницей какого-то телевизионного реалити-шоу. Бред, потому что женщина, сбежавшая от полиции, обвиняемая в убийствах, объявленная в розыск Интерполом, причем в «Красном уголке», то есть как особо опасная преступница, да еще и со сломанной рукой, появиться перед камерами никак не могла, если только она не сумасшедшая.

Первой мыслью Дага было пригласить беспокойных подруг в кабинет, но он подумал, что разговор может получиться недостаточно длинным, а начальство припозднится, и решил не рисковать, назначив встречу в «Лимоне». Линдберг в ответ рассмеялась:

– Вы давно там были?

– Не бывал.

– Заметно, этот бар открывается в пять вечера.

– Хорошо, тогда говорите сами.

– Напротив вашего Управления на Бергсгатан есть азиатское кафе «Мункейк», его хоть знаете? Оно открыто с одиннадцати, то есть через час.

Это кафе Вангер, конечно, знал, они частенько забегали туда перекусить, но сидеть со свидетелями на глазах у возможных коллег (мало ли кому еще придет в голову смыться на время проверки?) не хотелось, потому Даг проворчал:

– Где-нибудь подальше…

– От родного заведения? Тогда приходите в кафе «Уго» на Шлеегатан, почти на углу с вашей Бергсгатан, кстати, рядом с «Лимоном». Там хороший эспрессо, и оно точно открыто с половины восьмого утра.

– Хорошо, через полчаса буду.

Из двух зол – общения с недовольным начальством или с ненужными помощницами – Вангер выбрал меньшее, в данном случае это были помощницы.

Даг подозревал, что девушки были на низком старте, потому что, когда он вошел в небольшой итальянский эспрессо-бар, подружки уже сидели там.

Место неплохое, и посетителей в этот час негусто, те, кто решил позавтракать, уже сделали это, а для ланча еще рановато. Конечно, летом получше, столики стоят снаружи, но зимой выбирать не приходится. Внутри запах кофе и свежей выпечки.

Линдберг посоветовала взять именно эспрессо и итальянские круассаны:

– Кофе привозят прямо из Сан-Ремо, и булочная хорошая.

Вангер не понял, почему на его чашке было имя Елена, но и кофе, и круассан понравились. Он честно пытался изобразить заинтересованность в том, что преподнесли ему беспокойные подружки, прекрасно понимая, что пальцем о палец не стукнет, чтобы проверять их идеи, и Фриду к этому привлекать не станет, в крайнем случае, поручит Кевину. Никто из сыщиков не любит, когда вмешиваются дилетанты, но говорить об этом самим дилетантам не рекомендуется, во-первых, обидятся, во-вторых, начнут действовать на свой страх и риск, и тогда вместо расследования придется вытаскивать горе-помощниц из разных неприятностей. А одного взгляда на подружек хватало, чтобы понять, что этих вытаскивать понадобится обязательно.

Даг вспомнил разумного и спокойного Ларса Юханссона и решил обязательно позвонить ему и попросить урезонить подругу во избежание будущих проблем. Это тем более удобно, если Юханссон как-то связан с бандой, такая просьба должна бы успокоить его и его подельников.

* * *

Даг Вангер с нашими доводами согласился, но сомневался, что это Паула. И все же обещал проверить.

– Нет, если это сделает полиция, станет ясно, что мы их раскусили. Давайте лучше я как журналист?

Даг Вангер откинулся на спинку стула и рассмеялся:

– Вы у Анны собираетесь брать интервью?

– Нет, поговорим с ведущей.

– А если они заодно?

Черт возьми, кто дал ему право приподнимать бровь точно как Ларс? Наступила моя очередь ерничать:

– Вы полагаете, что Анна размножила мою фотографию и раздала всем, кто с ней связан? Я просто поговорю с организаторами этой встречи, не больше, задам несколько вопросов об их работе.

– Каким образом?

– Сделаю репортаж с целью пропаганды их начинания. Мне нужно удостоверение какого-нибудь женского журнала.

– А я?!

– А ты, Бритт, мой фотограф. Ну, так вы поддерживаете мою идею? – Я была так довольна сама собой, что просто сияла. И получила ведро холодной воды на голову:

– Поддержать вашу аферу? Да ни за что! Не смейте приближаться к этой Анне или кто там она, ближе, чем есть в данную минуту! А этого разговора просто не было.

Глядя вслед уходящему Дагу, Бритт чуть не плакала:

– А сначала казалось, что он согласен…

– Он согласен, но боится за нас и просто не имеет права впутывать. Ладно, справимся сами. Трудно сделать фальшивое удостоверение?

– Нетрудно, только не нужно.

– Это почему?

– Я буду журналисткой, а ты моим фотографом, тем более у тебя снимки получаются куда лучше, чем у меня.

– Думаешь, ты больше похожа на журналистку?

– Нет, но у меня есть настоящее удостоверение внештатного сотрудника Калифорнийской студенческой газеты, я писала туда статьи о дизайне, помнишь?

– Да, помню. Это не будет выглядеть странно: американская студентка интересуется проблемами миграционной политики Швеции?

– Это как раз не будет! Пошли за удостоверением и фотоаппаратом! Как там называется благотворительная организация? Кстати, я могу действительно написать статью о такой проблеме и начинании, не одна же Паула там была. Если это вообще она.

По сравнению с энергией моей подруги «Катрина» или «Сэнди» не больше чем легкое волнение в стакане воды, в порыве энтузиазма Бритт способна стереть с лица земли пару штатов, даже не заметив этого, и остановить ее не сможет ничто. Через час я щелкала фотоаппаратом, а Бритт уверенно расспрашивала Эрику Торсен об их благом начинании. Однако… моя подруга держалась столь свободно, что я даже позавидовала. Может, она выбрала не ту профессию?

– Я обязательно расскажу американским читателям о вашем почине, уверена, он вызовет большой интерес и множество откликов. Возможно, миграционные службы Америки, заинтересовавшись идеей, пригласят вас для обмена опытом. Вы не против?

Слетать за океан по приглашению, да еще и получив столь широкую известность… кто же откажется? И все-таки мне показалось, что Эрика заинтересована делом по-настоящему, она знала все реальные проблемы женщин-беженцев и рассказала многое, о чем мы даже не задумывались.

Бритт слушала с настоящим вниманием. Так… у меня в доме определенно появилась воинствующая феминистка. То, что Бритт феминистка, я знала всегда, но теперь она увлечется проблемами иммигранток и просто забудет, зачем мы пришли.

Нет, не забыла.

– Скажите, а как вы отслеживаете судьбы своих подопечных? Вы как-то с ними потом связываетесь?

– Не со всеми, конечно, это слишком трудно для общественной организации, но о большинстве знаем много.

– Ну вот во вчерашней передаче женщины вручали свои адреса, а можно нам посмотреть, как устроились иммигрантки, поговорить с участницами проекта? Вы не могли бы нас сопроводить? Или эти адреса неизвестны?

Сейчас Эрика даст нам координаты нескольких своих активисток, которые не имеют к Анне-Пауле никакого отношения, и на этом все закончится.

И снова я ошиблась, Эрика открыла журнал регистрации. Как у них все серьезно!

– Все адреса имеются. Вот, например, вчерашняя страница.

Страниц две, на них действительно записаны имена и фамилии желающих пригласить в свой дом иммигранток, а также адреса.

– Эрика, пожалуйста, продемонстрируйте этот журнал Бритт. Теперь с этой стороны… еще вот так… и так… Спасибо, одна из фотографий обязательно попадет в большую статью Бритт, чтобы все видели, насколько это серьезно.

– Эрика, а бывали случаи, когда семьи отказывались от тех, кого приглашали?

– Конечно, ведь даже от приемных детей отказываются, а тут взрослые люди.

– А сами подопечные отказывались?

– И такое бывало. Иногда им не нравились условия, иногда отношения, иногда казалось, что придираются…

– Если отказываются те или другие, они обязаны прийти и вас известить?

– Вообще-то, да.

– И вы подыскиваете новую семью?

Черт возьми, Бритт со своей уверенностью и напором могла дать фору любому студенту-журналисту! Я даже позавидовала, лишний раз убедившись в правильности смены собственной профессии. Эрика не сомневалась в том, что перед ней журналистка, пусть даже будущая.

– Стараемся это сделать.

– А когда заканчивается процесс обучения, куда деваются подопечные, вы устраиваете их на работу, подбираете жилье?

– Здесь неоценимую помощь оказывают сами участницы проекта. Они не просто обучают, но и стараются подыскать работу подопечным, помочь им снять комнату…

– Всем удается?!

– Нет, конечно. Но чаще всего – да. – Эрика гордилась результатами деятельности своей организации и, честно говоря, имела на это право. Если все действительно так здорово, оставалось порадоваться за женщин, которые оказались в поле зрения Торсен и ее подруг.

– А вообще, все иммигрантки так же строго учитываются, как у вас?

– Что вы имеете в виду? Мы общественная организация и отчитываемся перед миграционной службой постоянно, потому и журнал ведем, – все же насторожилась женщина.

– В Америке нелегальная иммиграция стала настоящей проблемой уже давно, и решить ее никак не удается. Полиция борется, но пока не победила. А как в Швеции?

– Об этом лучше спросить у службы иммиграции. У нас только законные иммигрантки.

– В этом мы не сомневаемся. Скажите…

Бритт принялась расспрашивать, как помогают тем, кому язык упорно не дается, многие ли семьи, обучив одну, приходят за другой, следят ли сами за судьбами тех, кто жил в их доме, помогают ли те иммигрантки, которые уже преуспели, новым подругам…

Постепенно ей удалось заболтать Эрику настолько, что та забыла о неприятном вопросе.

Уходя, мы договорились через пару недель снова встретиться и вместе с Эрикой посетить несколько семей, которые только что обзавелись подопечными. Бритт обещала ей принести все материалы для статьи, прежде чем отправлять в свою редакцию.

– Вы делаете нужное дело, думаю, не только эти женщины, но и дети, которые у них родятся, будут вам благодарны.

Мы ехали домой после этого «репортажа», когда позвонил Ларс:

– Чем ты занята? Я завтра не приеду, потому что до конца недели буду читать лекции. Зато потом проведу в Стокгольме целых три дня. Как ты?

– Помогала Бритт делать репортаж об одной благотворительной организации.

– Кому помогала? Ты ей или это Бритт тебе?

– Нет, дорогой, Бритт тоже репортер, только внештатный, она доканывала феминистскую организацию, чтобы поместить репортаж в газете в Америке. А я только фотографировала.

– Почему мне кажется, что ты врешь?

– Клянусь! Покажу тебе все снимки и текст Бритт.

– Все равно врешь. Что за организация?

– Женская организация помогает иммигранткам освоиться в обществе, помещая их в семьи.

– Так… вы, случайно, не привели в дом десяток нуждающихся?

– Почему ирония, разве мы не можем заняться благотворительностью?

– Вы можете все, потому я и боюсь. Я совсем не против любой помощи тем, кто в ней нуждается, но очень боюсь вашей активности.

Мысленно я усмехнулась: знал бы Ларс, насколько прав.

Когда я закончила разговор, Бритт поморщилась:

– У нас четыре дня?

– Боюсь, что да.

– Линн, она врала, когда говорила о легальных иммигрантках.

– С чего ты взяла, Эрика мне показалась вполне искренней.

– Помнишь сериал «Обмани меня»?

Я не могла не помнить, потому что это один из любимых сериалов Бритт, его, а еще «Касла», «Следствие по телу», «Менталиста» и парочку других детективных шедевров подруга периодически пересматривала на большом экране телевизора, потому пусть не с сюжетами, но хотя бы с названиями я знакома.

– Ну и что?

– Там все прекрасно расписано: когда человек отводит глаза, когда задумывается и так далее…

– Но она смотрела тебе прямо в лицо и ничего никуда не отводила, это я заметила.

– Правильно! – Бритт была воодушевлена, словно нашла золотую жилу вместо Эльдорадо прямо посреди Кунгсхольмена. – И ни на мгновение не задумалась, как над остальными ответами.

– Из этого следует, что Эрика соврала? Как-то нелогично.

– Вот! Видно, что ты не смотрела сериал. Когда человек проговаривает заготовленную ложь, он не тормозит, припоминая, и смотрит прямо в глаза, чтобы проверить, вверят ли ему.

– Я думала наоборот.

– Я же говорю, зря не смотрела. Звони своему Вангеру, если хочешь найти адрес Паулы.

Вангер со вздохом согласился встретиться второй раз за день, только теперь попросил подойти в азиатский ресторанчик.

Он, видно, не привык к фике с булочками, но и в дорогие рестораны не ходил тоже. Логично, полицейские Стокгольма получают не столько, чтобы обедать в «Операкеларен», но мы с Бритт тоже предпочитали маленькие ресторанчики. «Мункейк» так «Мункейк». Обстановка там самая что ни на есть демократичная, за длинным столом сидят все подряд.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.