Кризис психоанализа

Маркузе и прочие оперируют такими понятиями, как регрессия, нарциссизм, извращение и т. п., оставаясь при этом в мире чисто абстрактных спекуляций, тем самым они создают фантастические построения, не имея эмпирического материала. К сожалению, большинство читателей получают информацию об идеях Фрейда в искаженном виде, не говоря уж о более серьезном уроне, который наносят эти концептуальные построения тем, кто подвергается их воздействию.

Здесь не место пускаться в подробное обсуждение работ Маркузе, посвященных психоанализу: «Эрос и цивилизация», «Одномерный человек» и «Очерк об освобождении»[13]. Я ограничусь лишь несколькими замечаниями. Прежде всего Маркузе, представляя концепции Фрейда, допускает элементарные ошибки. Так, например, он неправильно понимает у Фрейда «принцип реальности» и «принцип удовольствия» (хотя в одном месте он приводит верную цитату), допуская, что существует несколько «принципов реальности» и утверждая, будто западная цивилизация руководствуется одним из них, «performance principle». Может статься, что Маркузе разделяет распространенное неверное представление, будто «принцип удовольствия» имеет отношение к гедонизму, а «принцип реальности» – к социальной норме, ограничивающей стремление к удовольствию и направляющей человека на исполнение его долга. Фрейд, конечно, ничего подобного не имел в виду: принцип реальности для него был некоей модификацией принципа удовольствия, а не его противоположностью. Концепция принципа реальности у Фрейда состоит в том, что каждое человеческое существо принимает во внимание имеющуюся реальность и стремится не причинять себе вреда несдерживаемым удовлетворением инстинктов. Такой принцип реальности представляет собой нечто прямо противоположное тем нормам и правилам, которые задаются социальной структурой: одно общество может подвергать крайне жесткой цензуре сексуальные устремления и фантазии, следовательно, принцип реальности заставит человека обуздывать подобные фантазии. Не исключено, что другое общество может поступать противоположным образом, и тогда принцип реальности, возможно, не будет мобилизован для сексуального вытеснения. Принцип реальности, во фрейдовском смысле, – один и тот же в обоих случаях, вся разница лишь в социальной структуре и в том, что я назвал социальным характером, присущим данной культуре или данному классу. (Например, воинственно ориентированное общество будет формировать соответствующий социальный характер, воспитывая агрессивные устремления и подавляя проявления сострадания и любви, тогда как в миролюбивом, открытом для сотрудничества обществе происходит обратное. Или, например, в западном буржуазном обществе XIX века не одобрялось стремление к роскоши и развлечениям, тогда как всячески поощрялась склонность к экономии и даже скаредности, результатом чего было сокращение потребления и расходов на удовольствия, что отражалось на процессах накопления. Столетие спустя социальный характер изменился, теперь предпочитают не ограничивать себя в удовольствиях и склонность к скупости не соответствует требованиям, предъявляемым обществом. Трансформируя в специфическую энергию человеческие наклонности, общество использует ее для своего функционирования. Таким образом, все то, что подлежит вытеснению, зависит от социальных установок, а не от разных «принципов реальности».) Однако концепция характера в том динамическом смысле, в котором Фрейд им пользуется, вообще не появляется в работах Маркузе, поскольку, как можно было бы предположить, это понятие эмпирическое, а не «философское».

Не менее серьезное искажение обнаруживается и при использовании Маркузе фрейдовской концепции вытеснения. «Репрессия» и «репрессивный» в техническом смысле, – пишет он, – обозначают как сознательное, так и бессознательное, как внешние, так и внутренние процессы ограничения, принуждения и вытеснения»[14]. Однако «вытеснение» – центральная категория фрейдовской системы – ее динамический смысл, в том и состоит, что вытесненное существует бессознательно. При использовании понятия «репрессия» для обозначения как сознательных, так и бессознательных проявлений теряется значение фрейдовской концепции вытеснения и бессознательного. Конечно, слово «репрессия» имеет два значения: первое – общепринятое, означающее «репрессирование», то есть «притеснение» или «подавление», и второе – принадлежащее специальной психологической терминологии, которая используется Фрейдом (хотя в этом «техническом» смысле данным словом пользовались и до него), а именно удаление чего-либо из сферы сознания. Оба эти значения сами по себе не имеют между собой ничего общего. Огульной трактовкой концепции вытеснения Маркузе запутывает основной смысл психоанализа. Он играет на двойном значении слова «репрессия». Таким образом, в этой двусмысленности полностью утрачивается сугубо психоаналитическое значение данного понятия, и в такой «чудненькой формулировочке» происходит удачное смешение политической и психологической категорий.

Примечания

1

Букв.: фрейдовской теорией либидо. – Примеч. пер.

2

В оригинале: mother right – «материнская линия» – перевод, предлагаемый в словаре Никошниковой Е.В.: Англо-русский словарь по психологии. М.: РУССО, ИП РАН, 1998. С. 266. – Примеч. пер.

3

Ср.: Aniceto Aramoni. New Analysis? (Доклад, сделанный на Третьем психоаналитическом форуме. Мехико, 1969). – Здесь и далее, кроме особо оговоренных случаев, примеч. автора.

4

Внедрение групповой терапии, каковы бы ни были ее терапевтические достоинства (о которых судить не берусь по причине отсутствия личного опыта), все-таки удовлетворяло потребность в более дешевом лечении и создавало второй основной компонент психоаналитической терапии. И сенситивные группы в настоящий момент – распространенный выход из положения для тех, кто испытывает необходимость участвовать в массовых сеансах психотерапии.

5

Марксистское значение «идеологии» то же самое, что и «рационализация» у Фрейда, хотя Маркс и не пытался изучать механизм вытеснения. (Ср.: Fromm E. Beyond the Chains of Illusion. // The Credo Series, ed. Ruth Nanda Anshen. – N. Y.: Trident Presss and Pocket Books, 1962.)

6

Здесь и далее все, что связано с понятием «repression», дается как вытеснение. См. разъяснения в кн.: Лапланш Ж., Понталис Ж.-Б. Словарь по психоанализу / Пер. с франц. Н.С. Автономовой. М.: Высшая школа, 1996. – Примеч. пер.

7

В 1910 году Фрейд все еще тешился идеей предложить своим единомышленникам объединиться в международное братство за этику и культуру, которое со временем трансформировалось бы в организацию воинствующих психоаналитиков. Но вскоре он расстался с этим замыслом ради идеи основать Международную психоаналитическую ассоциацию. (См.: Fromm E. Sigmund Freud’s Mission, World Perspectives, ed. Ruth Nanda Anshen. – N. Y.: Harper Row, 1959.)

8

См.: письмо Майкла Балинта (Michael Balint) редактору журнала «International Journal of Psycho-Analysis», 34 (1958), 68; также мои подробные рассуждения о позиции Фрейда по отношению к Ференци в «Dogma of Christ» (N. Y.: Holt, Rinehart and Winston, 1963. P. 131–147). А также мои подробные рассуждения о позиции Фрейда по отношению к Ференци в «Sigmund Freud’s Mission». – Op. cit.

9

Джон Боулби (John Bowlby) в аналитической статье «Сущность привязанности ребенка к своей матери» дает подробное описание истории теоретического осмысления данного аспекта психоаналитическим учением, обращая при этом внимание на явное расхождение между клиническим описанием и теоретическим обобщением у авторов-психоаналитиков («International Journal of Psycho-Analysis», 34 [1958], 355–372).

10

Искажение сталинизмом теоретических открытий Маркса и уничтожение генетической науки школой Лысенко при Сталине – вот прекрасные примеры бюрократического извращения науки.

11

В последние годы, когда Райх жил уже в Соединенных Штатах, он отошел от марксистской теории, потерял всякий интерес к социализму, который, по его мнению, обладал меньшими достоинствами, чем либеральная политика Рузвельта и Эйзенхауэра. (См.: Reich-Ollendorf I. Wilhelm Reich. N. Y.: St. Martin’s Press, Inc., 1969.)

12

Французский журнал «Человек и общество» (L’Hom me et la Societe (Editions Authropos), например, в 1969 году посвятил целый спецвыпуск проблеме «Фрейдо-марксизм и социология отчуждения».

13

Marcuse H. Eros and Civilization (Boston: Beacon Press, 1955); One-Dimensional Man (Boston: Beacon Press, 1967); An Essay on Liberation (Boston: Beacon Press, 1968). В очерке он изменил некоторые прежние воззрения и перенял те идеи, которые прежде подвергал резкой критике, хотя и не указывая на это открыто.

14

Eros and Civilization, p. 8.

1

Считается, что под воздействием теории Фрейда произошла сексуальная революция. На мой взгляд, это сомнительно потому, что новая сексуальная свобода следует отчасти потребительским стандартам современного индустриального общества, как это наглядно продемонстрировал Олдос Хаксли в романе «О дивный новый мир» (дано по публикации в журнале «Иностранная литература», 1988, № 4. – Примеч. пер.). Как бы то ни было, существует и другой аспект фрейдистского влияния, который нередко упускается из виду. Одним из наиболее показательных элементов протеста радикально настроенной молодежи предстает протест именно против лицемерия и фальши буржуазного общества, нашедший свое отражение в идеях, поступках и языке молодежи. И именно потому, что Фрейд открыл новый аспект честности, его влияние на зарождение молодежного протеста против ханжества можно считать одним из важнейших.

2

Нагляднейшим примером того, насколько приверженность организации искажает даже самую простейшую реакцию человека, может служить следующее письмо Майкла Балинта редактору International Journal of Psycho-Analysis (Op. cit., p. 69): «Сэр, издание д-ром Джонсом третьего тома полной „Биографии“ Фрейда поставило меня как исполни теля последней воли Ференци относительно его научного наследия в затруднительное положение. В данном томе д-р Джонс совершенно недвусмысленно высказывает твердое убеждение относительно психического состояния Ференци, особенно в последние годы жизни, диагносцируя его как своего рода медленно прогрессирующую паранойю, отягченную на последней стадии манией убийства и одержимостью этой мыслью. Опираясь на этот диагноз, он в таком же духе интерпретирует, с одной стороны, научные публикации Ференци, а с другой – его участие в психоаналитическом движении. Несомненно, последний период жизни Ференци, отсчет которому можно вести с „Теории генитальности“ и с книги, написанной в соавторстве с Ранком, Entwicklugsziele («Цели развития), озадачивает. Именно в эти годы Ференци выдвигает ряд новых идей, которые воспринимались в то время как фантастические, революционные, недостаточно обоснованные и т. п. Более того, он сам не раз отказывался от той или иной из только что выдвинутых идей либо модифицировал ее. К тому же было широко известно, что Фрейд довольно критически относился ко многим из этих идей, хотя далеко не ко всем. // Все это создавало крайне неблагоприятную атмосферу, в которой оказывалось невозможным пересмотреть и правильно оценить, что полезного заключено в идеях Ференци, что имеет непреходящую ценность. Если суждения д-ра Джонса о психическом состоянии Ференци не получат сразу же должного отпора с моей стороны, то может сложиться впечатление, будто я как исполнитель завещания Ференци в части авторского права, один из его учеников и близкий друг, открыв ради «Биографии» доступ ко всей переписке между Фрейдом и Ференци, согласен с подобными суждениями. Из чего психоаналитическая общественность, несомненно, сделала бы вывод, что печатные материалы последнего периода, когда, если верить д-ру Джонсу, психическое здоровье Ференци постепенно угасало, не заслуживают должного внимания. По моему же мнению, истина заключается в прямо противоположном. Последние труды Ференци не только опередили на пятнадцать – двадцать пять лет развитие теории и практики психоанализа, но содержали к тому же еще много идей, которые могли бы пролить свет не только на проблемы настоящего, но даже и будущего. И лишь только по этой причине я хотел бы заявить, что часто виделся с Ференци (один или два раза в неделю почти еженедельно) на всем протяжении его болезни – злокачественного малокровия. Болезнь привела к быстро прогрессировавшему комбинированному перерождению спинного мозга. Очень скоро у него расстроилась координация движений, последние несколько недель он провел в постели, а последние несколько дней его приходилось кормить; непосредственной причиной его смерти стал паралич дыхательного центра. Несмотря на свою постепенно нарастающую физическую слабость, он всегда сохранял ясность ума и несколько раз обстоятельно обсуждал со мной свои расхождения во мнениях с Фрейдом, разнообразные планы о том, как переписать и расширить свой последний доклад на Конгрессе, если он еще когда-нибудь сможет снова взяться за перо. Я виделся с ним в субботу накануне смерти. Даже тогда, уже болезненно слабый и недвижный, умом он был совершенно ясен. Конечно, как и у любого из нас, у Ференци были некоторые невротические особенности, и в их числе обидчивость и чрезмерная потребность быть любимым и высоко ценимым, верно описанные д-ром Джонсом. К тому же, возможно, что д-р Джонс при постановке своего диагноза имел доступ к иным источникам, нежели те, которые у него упомянуты. И все же, по-моему, мы с д-ром Джонсом расходимся в основном не столько относительно фактов, сколько в их интерпретации, которая вполне определенно наводит на мысль, что вызвано это, во всяком случае отчасти, каким-то субъективным фактором. Не зависимо от того, имеет ли наше разногласие иные истоки, мне хотелось бы предложить, чтобы в течение некоторого времени мы фиксировали свое расхождение во мнениях и доверили следующему поколению задачу установления истины. Ваш, и т. д., Майкл Балинт». // Д-р Эрнст Джонс комментирует: // «Я, конечно же, сочувствую д-ру Балинту в его в высшей степени неприятной ситуации. Мне, естественно, и в голову не пришло усомниться в лояльности его воспоминаний или точности его наблюдений. Однако он не упомянул, что они прекрасно сочетаются с более серьезным диагнозом: пациентам-параноикам свойственно вводить в заблуждение друзей и родных, демонстрируя совершенно ясный рассудок по большинству предметов обсуждения. // Никак не ожидал я от д-ра Балинта, что он усомнится в моей добросовестности. То, что я написал о последних днях Ференци, было основано на заслуживающем доверия свидетельстве очевидца. Ценностная вариативность последних сочинений Ференци, как верно отметил д-р Балинт, небесспорна. Я всего лишь зафиксировал, что мне пришлось молча согласиться с мнением, столь решительно высказанным Фрейдом, Эйтингоном (Eitingon) и всеми, кого я знал в 1933 г., что все они в известной мере находились под влиянием субъективных личностных факторов. // Эрнст Джонс». // Письмо Балинта вряд ли нуждается в комментариях. Перед нами весьма добропорядочный и знающий человек, ученик и близкий друг Ференци. Он считает себя обязанным представить факты, как он их наблюдал, и нейтрализовать заявление Джонса о якобы имевшей место душевной болезни своего учителя («параноидальная шизофрения»). Он указывает, что вплоть до дня кончины Ференци, страдавший злокачественным малокровием, сохранял ясность ума. Это означает, что заявление Джонса ложно. Но в каком виде Балинт подает свои собственные поправки? Он начинает с заявления, что труды Ференци, написанные в последний период, «можно считать наиболее спорными» («революционные» соседствуют с «фантастическими», «чрезмерно преувеличенными» и «недостаточно обоснованными»). Далее он подчеркивает, что покушается корректировать заявление Джонса только в рамках собственной юрисдикции как исполнителя завещания в части авторских прав и для того, чтобы воспрепятствовать потере интереса публики к последним трудам Ференци. Затем он вслед за изложением факта психического здоровья Ференци первым заявляет о невротических особенностях Ференци и делает оговорку о возможно имевшихся у Джонса «иных источниках» для диагноза, о которых тот не упомянул. И наконец, противореча собственному основному утверждению, он заканчивает словами о грядущем поколении, которому надлежит установить истину. Эта ссылка на иные (безымянные) источники особого смысла не имеет. Если сам Балинт как психиатр не сомневается в душевном здравии Ференци, то, как можно предположить, «другой источник» мог бы прийти к противоположному выводу, особенно если Джонс не цитирует ни одного свидетельства, выдвинутого этим иным источником, которым он якобы воспользовался, если этот иной источник вообще существует. Было бы понятно, если бы такое путаное и смиренное письмо было написано фигурой меньшего масштаба, чем Балинт, или если бы оно было написано в условиях тоталитарной системы во избежание суровых последствий для свободы и жизни. Но если принять во внимание тот факт, что написано оно было известным психоаналитиком, живущим в Англии, то выясняется, насколько силен был там нажим, исключавший всякую, кроме мягких намеков, критику одного из лидеров психоаналитической организации.

3

В последние годы психоаналитическая бюрократия стала гораздо либеральнее, чем прежде. Основная причина подобной либерализации, по-видимому, кроется в том, что вклад наиболее оригинальных членов психоаналитического сообщества значительно отклоняется от норм «должного мышления», которые навязывались вплоть до недавнего времени. Не произойди такая либерализация, движение недосчиталось бы столь многих своих творчески активных участников, что вряд ли сумело бы продолжить дальнейшее существование. Этой либерализации способствовало возникновение независимых психоаналитиков, психоаналитических ассоциаций и специальных учебных заведений. Симптоматичным проявлением данной либерализации можно считать наличие двух или более независимых ассоциаций в разных странах, различных по степени своей приверженности фрейдистской догме, хотя все еще продолжающих сохранять свое ассоциативное членство в организации. Тем не менее чиновничий контроль, несомненно, прекратился, а посему многие психоаналитики вышли из лондонской организации либо из-за того, что их оттуда выжили, либо из-за того, что так и не признали полноправными членами. В последние годы сформировалась «Международная федерация психоаналитических обществ», объединенных не какой-то заслуживающей особого внимания школой психоаналитической теории, единственную цель которой составляет научный обмен между ее коллективными членами.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.