Вселенский неудачник (Гений нелепости)

Затем настала очередь чемодана с вещами, обуви, бластера, скафандра, тульской двустволки, учебника по космонавигации, а затем я уже и не помню чего. Бегая по ракете, я в запале швырял в топливную камеру всё, что попадалось мне под руку. Я швырнул бы туда и Мозг, но ему повезло, что набор инструментов пошел на топливо в самом начале, а вручную отвинтить гайки, которыми Мозг крепился к борту звездолета, я был не в состоянии.
      За оставшиеся три недели пути каюта опустела. Я сорвал даже обшивку со стен и теперь то там, то здесь свисали оголенные провода. Под конец мне было уже абсолютно нечего бросать в двигатель и тут, да простят меня дамы, мне пришлось раздеться донага и бросить в двигатель собственную одежду.
      К счастью, к этому времени я как раз добрался до созвездия Дракона и находился неподалеку от Ханжонии. На мой радиовызов она не отзывалась и, чтобы дотянуть до планеты, я вынужден был отправить в топливную камеру свою рубашку, трусы и носки, оставленные в качестве последнего резерва топлива.
      Сверху Ханжония выглядела необычайно привлекательно. Это была большая зеленая планета, примерно на треть покрытая мелким теплым океаном. Остальные две трети занимала суша с широколиственными лесами и сочными долинами, раскинувшимися вдоль полноводных рек.
      Уже с орбиты мне стали видны многочисленные следы человеческого присутствия - многоэтажные города, железнодорожные рельсы, большие промышленные свалки, пятна подтекшего мазута на океанской глади и высокие заводские трубы. Однако, к моему удивлению, ни одна из труб не дымила.
      Настроив телескоп и направив его на ближайший город, я увидел, что он заброшен - на улицах не было ни единого пешехода, машины и флаерсы ржавели, брошенные где попало, многие дома были разрушены до основания, а из их крыш и пустых окон пробивались деревья.
      Обнаружив на широкой равнине кладбище сгоревших танков, бронетранспортеров и другой военной техники, я догадался, что лет эдак сто пятьдесят назад на планете произошла война, причем, возможно, даже ядерная. Во всяком случае вблизи городов мой дозиметр показывал очень высокий уровень радиации.
      Я облетел ещё несколько континентов - везде было одно и то же. Особенно жалкое зрелище представлял космопорт, похожий на огромную воронку. Непохоже было, что после взрыва с него взлетел хотя бы один корабль.
      Я решил, что никто из жителей не спасся, и планета необитаема. Огорченный, я уже хотел собрать на Ханжонии какого-нибудь мусора, чтобы было на чем дотянуть до другого населенного мира, но тут на берегу реки, вдали от всех городов, увидел в телескоп картину поистине идилическую.
      В воде на сваях стояли деревянные хижины с крышами из сухого камыша. По реке сновали весельные и парусные лодки, а на ее берегах во множестве видны были люди. Одни стучали топорами, другие сгребали сено, а по травянистым прибрежным лугам бродили тучные стада коров, коз и лошадей.
      Я обрадовался, что жизнь на Ханжонии не угасла и направил ракету к этому селению. Но в атмосфере топливо расходовалось быстрее, и мой "Блин" обрушился на поверхность планеты километрах в десяти от деревни. Кое-как, уже в самый последний момент, мне удалось выровнять рули, и, сломав верхушки у десятка деревьев, ракета рухнула на небольшую лесную поляну.
      Велев Мозгу открыть люк, я спрыгнул на землю и, волнуясь, обошел вокруг корабля. Кроны деревьев смягчили удар, и "Блин" почти не пострадал, если не считать незначительных вмятин. Но в любом случае, чтобы исправить двигатель и вытащить звездолёт из чащи, мне требовалась помощь. Вспомнив, в какой стороне деревня, я решительно зашагал через лес. На ходу то и дело приходилось подпрыгивать и хлопать себя ладонями по бедрам, животу и груди: комары на этой планете были с хорошую осу.
      "Чего же ты хочешь, Тит? Разве не романтики и суровых испытаний? Вот тебе и то, и другое!" - подбадривал я себя.
      Часа через два, порядком распухший от укусов, с перекошенным набок лицом, я вышел к деревне. В стороне от остальных построек виднелся большой сарай, в котором, очевидно, располагалась мастерская или кузня. У входа стоял здоровый простодушного вида детина в кожаном фартуке и сосредоточенно колотил молотом по наковальне. Занятый своим делом, меня он не замечал.
      Прикрывшись лопухом, я подошел к нему поближе и негромко кашлянул, привлекая внимание. Детина поднял голову, уставился на меня и буквально остолбенел, вытаращив глаза. Я приписал его удивление своему жалкому виду ещё бы, голый да ещё и покусанный.
      -Чего-то я тебя раньше не видал. Ты откуда, мужик? - подозрительно спросил он.
      - Издалека, - объяснил я, с умилением слушая русскую речь. Уж кто-кто, а соотечественники не должны бросить меня в беде.
      - Тогда, может, из Залесья? Хотя и там, кажись, голышом не бродят. Или тебя кто ограбил? - расспрашивал детина. Видимо, он хотел казаться доброжелательным, но сам так и буравил меня своими медвежьми глазками.
      - Да не из Залесья я, приятель! С Земли. У меня на ракете движок накрылся, вот и пришлось все в топливную камеру побросать, даже одежду, - вызывая к себе сочувствие, я на мгновение развел руки. - Где у вас тут ремонтников найти?
      Продолжая испытующе разглядывать меня, детина сплюнул под ноги.
      - Ремонтников, говоришь? - повторил он. - А зачем они тебе?
      - Я же говорю, ракету нужно вытащить... - объяснил я, и, начиная раздражаться его непонятливостью, заново повторил всю историю.
      Но, кажется, детина уже просёк в чем дело. Его широкое лицо омрачилось.
      - Ракету, говоришь? - протянул он с непонятной значительностью. - Подожди, мужик, я сейчас кликну кой-кого. Только смотри никуда не уходи!
      Повернувшись, он быстро побежал за сарай, зачем-то прихватив с собой кувалду. Я уселся в тени и принялся терпеливо ждать. Минуты через две ветер донес до меня топот множества ног.
      "Ого, как спешат! Видно, надеются подзаработать. Жаль будет их разочаровывать", - с симпатией к милым простакам подумал я.
      - Где техноман? - крикнул кто-то, не видя меня за оградой.
      - Здесь! - я высунулся из-за забора, поражаясь меткому местному юмору.
      Но то, что я увидел, меня поразило. По полю неслись человек тридцать крестьян, вооруженных вилами, топорами и кольями. Впереди, указывая на меня, бежал тот самый детина.
      - Вот гад, сам пришел! Хватай его, ребята! - орал он.
      В следующую минуту кольцо сомкнулось. Я видел вокруг себя злые бородатые лица. Сжимая вилы, крестьяне разглядывали меня и переговаривались.
      - Глянь, дядя Антип, и впрямь голый! Весь срам видать! - дающим петуха голосом, прокричал какой-то парень лет семнадцати.
      - Встань мне за спину, Серега! Не суйся вперед! Может, он с собой какую адскую стрелялку прихватил? - прогудел немолодой мужик с окладистой бородой, судя по важности, с которой он себя вёл, то ли староста, то ли кто-то в этом роде.
      - Я его сразу просек. Разнюхивать, гад, пришел! Разнюхает, а потом вся ватага сюда нахлынет. Им, сволочам, в их развалинах жрать нечего! - орал уже известный мне детина. - Топором его и в реку - нечего церемониться!
      - Погоди, Яшка! Надо прежде выпытать, где он свою железину припрятал да узнать один пришел али со товарищами. Они, техноманы, хитрые: одного вперед вышлют, а всей бандой в зарослях прячутся.
      - А если не скажет, дядя Антип?
      - Скажет, никуда не денется. Угли раздуем, ногами его в них поставим - всё выложит!
      - Эй, техноман, говори зачем пришел? Где твои железины? - высовываясь из-за спин, крикнул мне паренек.
      - Какие железины? Ничего не понимаю, - пролепетал я.
      - Не запирайся, техноман! Отвечай, где твоя банда? Куда железины спрятал? - спросили меня вкрадчиво.
      Я вспомнил совет из справочника, что при всех недоразумениях с переселенцами или аборигенами, главное - демонстрировать дружелюбие. Лучше всего улыбнуться и в знак добрых намерений показать пустые руки.
      - Послушайте, я не понимаю, что вы имеете в виду, называя меня техноманом! Я турист с Земли. Моя ракета упала в лесу. Здесь какое-то недоразумение! широко улыбаясь, я шагнул вперед, показывая пустые руки, но в этот момент кто-то прокравшийся за оградой засветил мне колом по уху так, что я упал. Крестьяне окружили меня и принялись сосредоченно пинать. Делали они это без жестокости, но с чувством долга.
      - Бей его, Серега, да не носком, отобьешь носок-то! Ты его пяткой шпыняй, да по ребрам, по ребрам! - советовал староста.
      - А я пяткой и шпыняю, дядя Антип! Ишь ты, наглый какой: сам во всём признался! - это было последнее, что я услышал, прежде чем лишился чувств.
      Когда я пришел в себя, над деревней уже сгустились сумерки. Всё тело болело, как если бы меня пропустили через камнедробилку. Языком я пересчитал зубы - осталось на удивление много. Затем попытался привстать, но лишь застонал. Связанный по рукам и ногам толстой грязной веревкой, я лежал в деревянной клетке посреди площади. Неподалеку пылал костер, возле которого прохаживалось несколько крестьян. Судя по всему, настроены они были воинственно. У одного был в руке цеп, другие вооружились топорами и косами.
      Мой стон привлек их внимание.
      - Ишь, очухался, техноман! Живучий, сволота! - удивился один из сторожей, подходя к моей клетке. Я разглядел его: это был мужчина лет пятидесяти с толстым бабьим лицом.
      - Что, техноман, болят ребры-то? - сочувственно спросил он.
      Я кивнул. Во рту у меня так пересохло, что даже язык распух.
      - Небось пить хочешь?
      Я снова кивнул. Крестьянин отошел к костру и вернулся с большой бутылью. Заметив, что у меня связаны руки, он разрезал веревку ножом и просунул бутыль сквозь прутья. Я стал жадно пить. Вода была чуть солоноватой на вкус, но прохладной.
      - Ну что, скажешь, где твоя шайка? - спросил сторож, протягивая руку за бутылью.
      - Нет у меня никакой шайки. Я с Земли! - устало сказал я.
      - Оно и верно. Какой тебе резон говорить? Всё одно утром повесят, добродушно сказал сторож.
      - За что? - завопил я, подскакивая и ударяясь головой о крышу своей клетки.
      - Так решил мир. Всех пойманных техноманов испокон веку вешают. Будто ты этого раньше не знал? Вы наших убиваете, а мы ваших.
      - Да не знал я ничего! Даже не слышал никогда о техноманах! - крикнул я, ощущая, как тонко и жалко прозвучал мой голос.
      - Полно врать-то! - зевнул крестьянин, равнодушно поворачиваясь ко мне спиной.
      - Постойте! Позовите старосту! Я всё ему объясню.
      - Да не станет он тебя слушать. Тут и дураку всё ясно. Одежи на тебе не было?
      - Не было.
      - В том, что использовал механизмы, сознался?
      - Сознался.
      - Ну вот видишь, кто же ты как не техноман? - заявил мой собеседник, довольный тем, как ловко припер меня в угол.
      С другой стороны площади из темноты послышались равномерные удары топора.
      - Что это? - невольно спросил я.
      - А, это? Виселицу тебе сколачивают. Да ты не слушай, парень, спи.
      - Не стану я спать! Если уж меня повесят, объясните во всяком случае, кто такие техноманы! Имею я право знать? - завопил я.
      Мой страж долго отнекивался, чесал в затылке, повторяя: "Что я, дурень техноману про техноманов рассказывать? Ты мне лучше сам про них расскажи", но в конце концов разговорился, и вот что я узнал.
      Сто семьдесят лет назад на Ханжонии случилась атомная война. Кто с кем чего не поделил и кто напал первым, темный крестьянин не знал, но в результате девяносто восемь процентов всего населения было уничтожено и значительная часть территорий загрязнена. Выжившие же постепенно разделились на две группы: первая называла себя естественниками и провозглашала полный отказ от технического прогресса и уничтожение всех существующих механизмов, обвиняя их во всех своих несчастьях; другая - эти самые техноманы - считала, что технику можно оставить и проблема не в ней, а в самом человеке.
      От Земли никакой помощи не поступало: там придерживались мнения, что взбесившийся мир, забросавший себя атомными бомбами, должен сам решать свои проблемы. Более того, пассажирская и торговая навигация на Ханжонию была запрещена, и эта земная колония оказалась предоставлена сама себе, а потом о ней вообще забыли - кажется, она попросту вывалилась из памяти правительственных компьютеров.
      Прошло лет сто, и потомки уцелевших ханжонийцев, вынужденных вести натуральное хозяйство и тем самым отброшеных в средневековье, окончательно утратили память о прошлом своей планеты. Внуки и правнуки естественников знали только, что техники надо бояться как огня и обязательно казнить того, у кого найдут хотя бы наручные часы.
      Потомки же техноманов, напротив, относились к технике как к божеству. Они поклонялись будильниками, ржавым тракторам, сенокосилкам, флаерсам и приносили им жертвы. Самое забавное, что пользоваться большинством механизмов техноманы постепенно разучились и вели себя подобно анекдотическому чукче, который, колотясь лбом в пол перед телефоном, повторял: "Телефона, телефона, чукча кушать хочет!" Новых механизмов техноманы строить не умели, зато ходили обвешанные железками, шестеренками, компьютерными кабелями и другим техническим хламом, давно пришедшим в негодность.
      Вдобавок, вследствие твердого убеждения, что за них всё должны делать механизмы, техноманы оказались неспособными к физическому труду. Если естественники не сидели сложа руки и ковырялись в земле, выращивая пшеницу, то техноманы ровным счетом ничем не занимались, а жили тем, что сбивались в шайки и грабили поселки естественников, отбирая у них урожаи и угоняя скот. Разумеется, крестьяне ненавидели техноманов и расправлялись с ними, когда предоставлялась возможность.
      Отличить техномана от естественника было довольно просто - техноманы ходили голыми, так как были совершенно неспособны соорудить себе даже самую простую одежду, а та, что они иногда отбирали у естественников, быстро превращалась в лохмотья, так как за ней должным образом не следили. Впрочем, климат планеты был теплым, и одежда была скорее данью приличиям, нежели необходимостью.
      Всю эту картину я восстановил по сбивчивому рассказу крестьянина, а кое-что, уже много лет спустя, высмотрел в энциклопедии. Стало ясно, каким идиотом я был, когда, появившись голым в деревне, стал рассказывать про свою ракету.
      Поразмыслив, я пришел к выводу, что надежды на помилование нет: улики против меня с точки зрения крестьян были неопровержимыми. Стук топора не прекращался на на минуту. На фоне Млечного Пути начинал уже вырисовываться мрачный силуэт виселицы.
      И я решил бежать, причем бежать немедленно, пока не рассвело. К счастью, охранявшие меня крестьяне не имели никакого представления о караульной службе. Вскоре трое стражей разбрелись спать по домам, а оставшийся улегся у костра, положил топор рядом с собой и захрапел.
      Ощупав толстые деревянные палки, служившие прутьями клетки, я обнаружил, что они скреплены между собой кожаными ремнями. Кое-как с помощью ногтей и зубов мне удалось отвязать одну из палок и, ободрав бока, протиснуться между прутьями. Хотя я старался сделать всё тихо, какой-то звук разбудил моего стража. Парень проснулся и заорал.
      Недолго думая, я огрел его по голове палкой от клетки и, прихрамывая, побежал к лесу. Кромешная тьма помогла мне скрыться. Затаившись в зарослях, я видел, как в деревне мелькают огни факелов. Можно было углубиться в лес, но я не решался, зная, что ночью непременно собьюсь с пути да и комары сожрут меня заживо. В темноте я не мог сориентироваться, в какой стороне оставил ракету, а, чтобы вспомнить, необходимо было дождаться рассвета.
      Вначале факелы в деревне мелькали бестолково, но вскоре разделились на несколько групп, одна из которых направилась в мою сторону. Я забрался на дерево и спрятался в его кроне. Крестьяне с факелами ходили поблизости, но искать меня на дереве никто не догадался. Хорошо, что у них не было собак-ищеек, а бестолковые дворняги, увязавшиеся за хозяевами из деревни, лишь облаивали кусты и грызлись. Сидя на дереве и прижимаясь к его шершавому стволу избитым, ноющим телом, я пережил несколько неприятных часов, пока наконец на рассвете мои преследователи не собрались на лугу. Судя по оживленной жестикуляции, они спорили, продолжать ли поиски. Видимо, решено было что хорошего - помаленьку, потому что вся толпа двинулась назад к деревне.
      Осмотревшись и вспомнив, в какой стороне осталась ракета, я хотел уже слезть с дерева, но тут из леса донеслись воинственные крики, и на луг высыпала ватага голых людей, вооруженных кусками железных труб, булавами, цепями и копьями. На мой взгляд, их было человек около ста.
      На шее у каждого болтался амулет, представлявший собой какую-нибудь часть механизма - гайку, шайбу, болт, пружину. Предводительствовал шайкой мускулистый молодой мужчина в мотоциклетном шлеме. Я понял, что эти люди техноманы, собравшиеся для нападения на деревню.
      Естественники, не успевшие ещё уйти с луга, и техноманы с воинственными криками бросились друг на друга, и две толпы схлестнулись. Я так и не узнал, удалось ли крестьянам отстоять деревню, потому что со всех ног помчался к ракете. Я был так напуган, что все десять километров преодолел на одном дыхании, ни разу не остановившись, чтобы отдохнуть. Каким-то чудом мне удалось расчистить для ракеты стартовую площадку и, набив отсек корой, листьями и ветками, которые я потом использовал как топливо, за две с половиной недели дотянуть до одной из ремонтных станций.
      Так закончилось для меня изучение одного из "интереснейших миров, материальная культура и государственное мироустройство которого приобрели самые неожиданные и яркие формы..."
      ВОСПОМИНАНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
      Эксмена - одна из красивейших планет Млечного Пути. Расположенная в созвездии Центавра на оживленной космической трассе, она уже несколько столетий является межгалактическим курортом. Как таковых материков на Эксмене нет, зато огромный теплый океан, занимающий всю поверхность планеты, изобилует многими тысячами небольших коралловых островков, покрытых тропической растительностью, похожей на земную. По этим островкам разбросаны сотни небольших хижин, в которых можно отдохнуть как от шума и гама промышленных планет, так и от сосущей космической пустоты.
      Жизнь островов на Эксмене очень интересна. Кораллы в тамошних теплых водах растут очень быстро, и каждый год на карте появляется с десяток новых островков, некоторые из которых так малы, что на них с трудом можно поставить походную кровать. В то время, как возникают новые острова, некоторые из старых исчезают под водой, поскольку их основа - кораллы, там так же быстро разлагаются, как и вырастают.
      Что же до красоты эксменских ночей, то они давно стали одной из космических достопримечательностей, посмотреть на которые слетаются тысячи туристов. Стоит светилу закатиться за горизонт, всё небо заливает голубоватое полыхающее свечение соседней газообразной галактики Центравр-А, подобное никогда не прекращающемуся северному сиянию.
      За годы странствий мне многократно случалось бывать на Эксмене и всякий раз, отдыхая от космоса, я оставался на ней по месяцу-два, плавая с аквалангом или надеясь найти среди тысяч островов такой, которого не было на карте - за это полагалась хорошая премия, не говоря уже о том, что этот остров немедленно назывался в честь того, кто его обнаруживал.
      Межгалактический космопорт расположен на самом большом острове планеты Елевферии. Основное занятие жителей этого острова - обслуживание (честнее было написать "обжуливание") туристов, продажа сувениров[2] и попрошайничество. Когда я прибыл на Эксмену впервые, там как раз было внесезонье, и, едва шагнув из ракеты, я увидел, что ко мне устремилась толпа человек в четыреста. Испугавшись, что по неразумению нарушил какой-нибудь местный обычай и теперь меня будут за это бить[3], я хотел было заползти под свой корабль, но меня веживейшим образом вытащили оттуда за ноги. Как я убедился в следующую минуту, толпа состояла в основном из экскурсоводов, таксистов и гостиничных зазывал. Смуглые лица с белозубыми хищными улыбками окружали меня со всех сторон, а нетерпеливые руки вцеплялись в скафандр.
      - Отличный пансион! К вашим услугам двадцать комнат и три бассейна. Запомните, пансион "Девятый вал"!
      - Выберите меня, господин хороший! Я покажу вам остров!- Молчи, осел, пока я тебе нос не своротил! Разве ты не видишь, что господин приехал охотиться на акул? Прошу сюда... У меня есть всё необходимое снаряжение!
      Видя, что я в замешательстве, таксисты и экскурсоводы, постепенно входя в раж, стали тянуть и толкать меня каждый в свою сторону. Очень быстро они разбились на партии, и теперь вдумчиво молотили друг друга кулаками, стремясь отвоевать меня у конкурентов. Затрещал скафандр. Я почувствовал, что ещё немного, и буду разорван в клочья. Крики, что у меня нет денег, не помогали: видно, мне не верили.
      Спасло меня лишь то, что я догадался вывернуть карманы, продемонстрировав их зияющую пустоту. Тотчас экскурсоводы и таксисты потеряли ко мне интерес, и сомкнутым строем атаковали пожилую японскую чету, появившуюся на трапе одной из ракет и немедленно начавшую щелкать фотоаппаратами. Ко мне же эти подхалимы настолько охладели, что едва соизволили объяснить, как пройти к гавани.
      Там у меня была назначена встреча с Артамоном Николаевым, с которым мы лично не были знакомы, но который приходился двоюродным братом одному из моих друзей. Насколько я был наслышан, Артамон занимался тем, что отлавливал редких животных и продавал их в зоопарки разных галактик. Неделю назад я получил от него лазерограмму, в которой он буквально умолял меня прибыть на Эксмену по очень срочному делу. Так получилось, что в то время я находился всего в шестидесяти миллиардах километрах и счел возможным сделать небольшой крюк.
      Встреча была назначена в ресторане "Галактические бродяги" - прокуренном кабаке с роботами-официантами, оркестром и зеленоволосой певичкой с красивыми ногами, которая разгуливала с микрофоном по залу и отсутствие голоса возмещала тем, что охотно садилась посетителям на колени. За стойкой бара взбалтывал коктейли чешуйчатый квадратный труфальдиец со сломанным носом и оценивающим взглядом каннибала.
      Хотя в "Галактических бродягах" были заняты все столики, Артамона я узнал сразу по рассказам моего приятеля. Описание оказалось очень точным: он действительно смахивал на бочку весом эдак килограммов в двести, украшенную бородкой и мушкетерскими усиками.
      Не успел я подойти, как Николаев вскочил и, отодвинув животом столик, сгреб меня в медвежьи объятия.
      - Ба, Тит! Сколько лет, сколько зим! - завопил он, немало ни смущаясь тем, что это была наша первая встреча.
      Честно говоря, я не понимал, как он вычислил меня - ведь моя внешность отнюдь не была такой примечательной.
      - Я тоже очень рад, - сказал я, стараясь спасти свои ребра. - Но как ты узнал меня? По скафандру?
      - Ничего подобного! Здесь куча народу в скафандрах. Но, войдя сюда, ты ударился лбом о притолку и в упор не заметил робота-официанта, который пытался указать тебе свободный столик. Это вполне совпадает с тем, что я о тебе слышал.
      Я усмехнулся, поняв, что наш общий приятель и мне дал самую исчерпывающую характеристику. Мы сели за столик и заказали два вишневых харакири - местный коктейль, названный так по ощущению в желудке, которое он после себя оставляет.
      После обмена новостями о Земле, Николаев сразу перешел к делу.
      - Твой звездолет на ходу? - спросил он.
      - Пока да, - ответил я осторожно.
      С "Блином" никогда нельзя было точно знать, на ходу он или нет: всякую минуту мой корабль мог выкинуть фортель.
      - Вот и отлично. Брат говорил, ты собираешься к Змееносцу?
      - Собираюсь, - кивнул я, ругая себя за болтливость.
      - Просто чудесно! Не мог бы ты захватить с собой пассажира? Его нужно доставить на Рас Альгети. Это тебе по пути.
      - Я почему-то всегда считал, что Рас Альгети в Геркулесе, - сказал я с сомнением.
      Брать с собой пассажира мне не хотелось: моя ракета не так велика, чтобы два человека могли разместиться в ней, не наступая друг другу на головы.
      Артамон расплылся в обаятельной улыбке.
      - Я смотрел по карте, Геркулес и Змееносец почти рядом. Ну, может быть, лишняя неделька пути. Заодно посмотришь Геркулеса. Говорят, там прекрасное шаровое скопление звезд.
      Я попытался открутиться, говоря, что скорее всего полечу в ту сторону не сейчас, а в следующем году, но Артамон напирал как танк, и я в конце концов уступил.
      - Ладно, черт с тобой! Надеюсь, твой пассажир хотя бы не болтун?
      - В этом ты можешь быть совершенно уверен. Ты не услышишь от него ни звука. Это эксменский ленивец.
      У меня глаза на лоб полезли.
      - Что? Когда я соглашался, то не знал, что речь идет о животном!
      - А ты раньше видел эксменских ленивцев? - с легким беспокойством спросил Артамон.
      - Не видел. А что?
      - То-то и оно, что не видел! - в голосе моего собеседника явно прозвучало облегчение. - Если бы ты был с ними знаком, то знал бы, что это не животное, а прекрасная небольшая зверушка. Убежден, ты в нее влюбишься. Это единственный биологический вид, населяющий Эксмену, не считая рыб, разумеется. Он обитает на больших и средних по размеру островах. Эти звери поразительно ленивы: целыми днями лежат под пальмами и ждут, пока им на голову не свалится банан. Если банан не сваливается, они умирают с голоду. Поймать ленивца не составило никаких хлопот. Он даже не пошевелился, когда мы набросили на него сеть.
      - Я счастлив, что ты его поймал, но я-то здесь причем? У меня маленькая одноместная ракета, а не летающий зверинец.
      - Видишь ли, Тит, этого ленивца оплатил зоопарк на Рас Альгети, но отправлять его багажом не хочется, а самому проводить в ракете три месяца - от одной этой мысли жуть берет. Если ты всё равно летишь в те края, то почему бы тебе меня не выручить?
      - Где твоя зверушка? - вздохнул я.
      - Она уже в твоей ракете. Ее должны были доставить десять минут назад, как бы невзначай сказал Артамон, бросив взгляд на часы.
      Я посмотрел на него с таким бешенством, что он сразу встал и стал расплачиваться.
      - Прости, что сразу тебя не предупредил, но я был уверен, что ты не откажешься. И потом погрузка животных - это такая морока, от которой мне хотелось тебя избавить. Не волнуйся, таможенные формальности я все уладил, а кормление ленивца не составит проблем. Я распорядился, чтобы тебе загрузили несколько ящиков бананов. Кстати, и сам можешь их есть. Эй, не смотри на меня так. Мне пора!
      И Артамон исчез с поразительной для такого толстяка поспешностью. Мне же отчего-то стало не до местных красот, и я отправился в космопорт.
      Когда я заглянул в приоткрытый люк своего звездолёта, мне почудилось, что трап ушел куда-то из-под моих ног. То, что торговец животными описывал как небольшую, симпатичную зверушку, оказалось громадным, размером с гориллу существом, мохнатым и большеглазым, с грустным вислым носом и мускулатурой ярмарочного борца. Ленивец сидел в клетке и меланхолично жевал бананы, роняя кожуру себе на колени. Когда я вошел, он, не поворачивая головы, покосился на меня и продолжил свое занятие. Не заходя в ракету, я немедленно бросился искать Артамона, но мне сообщили, что десять минут назад он отбыл на пассажирском корабле в созвездие Стрельца. Меня надули! Я остался один на один с эксменским ленивцем, и ничего не оставалось, как только выполнять взятое на себя обязательство. И как я не почувствовал подвоха, когда Артамон мимоходом поинтересовался, не видел ли я прежде этих зверей?
      Клетка с ленивцем и ящики с бананами загромоздили всю каюту, оставив лишь узкий проход. При одной мысли, что мне придется жить бок-о-бок с этим нечистоплотным мохнатым гигантом три месяца, мне немедленно захотелось вышвырнуть его в открытый космос.
      Зевнув и продемонстрировав желтые клыки, ленивец нехотя просунул сквозь прутья лапу, придвинул к себе ящик и, открыв крышку, занялся очередным бананом. Судя по размеру его брюха, там располагалась настоящая фабрика по переработке продовольствия.
      Вздохнув, я тоже взял банан и, присев на кресло, спросил:
      - Ну, и что мы будем с тобой делать?
      Вместо ответа ленивец икнул и уронил кожуру на дно клетки.
      Не задерживаясь на Эксмене, ибо каждый лишний час, пока этот жующий зверь находился у меня на звездолете, приносил лишь новое расстройство, я поспешил покинуть планету и взял курс на созвездие Геркулеса. Судя по расстоянию между звездными системами, полет должен был занять около восьмидесяти семи дней. Первые несколько недель полета ленивец страшно раздражал меня, и я даже пробовал завесить его брезентом. Но постепенно я привык к своему постояльцу и даже стал относиться к нему с легкой симпатией.
      Ленью это животное обладало просто поразительной. Когда оно не спало, прислонившись спиной к прутьям клетки и громко при этом храпя, то жрало, а, если не жрало, то тупо глазело в пространство. Правда порой ленивец оживлялся - это происходило тогда, когда я включал классическую музыку, в основном Чайковского или Свиридова. Оживление это проявлялось в том, что зверь слегка приподнимал огромную как котел голову и прислушивался.
      Казалось, каждое движение доставляет ленивцу физическую муку. Прежде, чем протянуть лапу за бананом, он обычно долго вздыхал и гипнотизировал меня взглядом, словно умоляя, чтобы я сунул банан ему в рот, не заставляя его самого заниматься этим непосильным трудом. Иногда, поддавшись, я швырял ему банан и тогда ленивец слегка кривил край рта, видно довольный результатом своего опыта.
      Постепенно убедившись, что гигант абсолютно безопасен, я перестал запирать его клетку после уборки. Когда я в первый раз не запер его, ленивец слегка приподнял одну бровь и покосился на меня с некоторым беспокойством, словно опасался, что я заставлю его вылезти из клетки и пройтись.
      На сорок восьмой день полета, примерно на пол пути к Геркулесу, я проснулся от запаха гари. Открыв глаза, я обнаружил, что весь отсек заполнен едким дымом, который струился из фотонного ускорителя - одного из главных блоков двигателя. Схватив огнетушитель, я погасил огонь. Когда вентиляционная система всосала дым, я открыл крышку дымившегося блока и застонал. От короткого замыкания все его детали и провода сплавились в единый почерневший ком, который теперь годился лишь на то, чтобы запустить его в конструктора этого дурацкого агрегата.