Приключения маленького актера

      Маленькая черная тоже свернулась калачиком и, прикрыв голову черной лапкой с белой подушечкой на конце, посмотрела на Петрушку: "А ты что ж не спишь?"
      Но уж какой мог быть сон, когда на картоне, стоявшем перед художником, происходили такие чудеса!
      Петрушка готов был смотреть и смотреть на удивительный картон, но тут к художнику подошла его жена и сказала:
      - А не довольно ли, дорогой? Пора обедать.
      Да, и она, видно, тоже предпочитала искусству блюдце сметаны.
      Стол был накрыт. Кошки сейчас же проснулись и стали требовать свои порции - и, конечно, получили их. Петрушке тоже было предложено угощение, но обедать в чужих домах он так же не умел, как и разговаривать с незнакомыми людьми.
      Глава тридцать седьмая
      РАЗГОВОРЫ ОБ ИСКУССТВЕ
      После обеда чудеса на картоне больше не продолжались, а начались разговоры.
      Художник сказал, что уже темнеет и трудно работать. Жена художника сказала, что нужно же наконец подать заявление о новой квартире. А художник ответил ей, что он завтра же непременно сделает это.
      Кошки мурлыкали - может быть, тоже о новой квартире, хотя она была им совершенно не нужна. Как известно, кошки еще больше, чем люди, привыкают к месту и не любят менять квартиры.
      А потом пришел гость. Это был худой, длинный человек, не очень молодой и не очень старый, не очень веселый, но и не очень грустный, и очень молчаливый.
      Ему налили чаю, и он стал молча пить его с вкусным круглым пирогом.
      Потом пришел другой гость. Этот был очень молодой и очень сердитый. Ему тоже налили чаю, но он не стал его пить, а подбежал к окну и стал смотреть то, что было нарисовано на картоне, и стал махать руками и кричать, что это надоело уже, что это скучно - рисовать все одних и тех же кошек, что это, наконец, несовременно!
      - Вы бы хоть что-нибудь другое нарисовали, да хотя бы вот его! - И он ткнул пальцем в Петрушку.
      - Нет, нет и нет! - закричал художник. - Меня и так обвиняют в том, что я кукольный художник. Надо рисовать живую жизнь. А мои кошки живые! И я рисую их на фоне заводских труб, которые видны из моего окошка.
      Петрушке стало очень обидно. "Я самый живой! - тоже закричал он. - Я умею говорить! И плясать! Я был в поле! Я катался на лодке! Я участвовал в научной экспедиции!"
      Прокричав все это, Петрушка устыдился своего хвастовства и очень смутился, но оказалось, что его никто не слышал, так как споры об искусстве продолжались.
      Петрушка уже не слушал их. Ведь он не был похож на Ученого Петрушку и плохо разбирался в таких разговорах. Может быть, это происходило и оттого, что он слышал их впервые. Но, главное, его грызла обида: как, ему предпочитают кошек! И зачем только их рисовать?
      Петрушка не знал, что веселый художник рисовал кошек и собак так хорошо и смешно, что дети всего мира смеялись и радовались, глядя на них. Значит, и кошки бывают полезными.
      Но Петрушка этого не понимал. Он недолюбливал кошек и, главное, был обижен.
      Петрушка не знал и того, что художник только говорил о том, что не хочет его рисовать, а на самом деле уже поглядывал на него исподтишка и придумывал новую книжку - "Приключения Петрушки". Он даже обложку уже представлял себе: веселую Петрушкину голову - во всю страницу, в ярко-желтом колпачке с красной кисточкой.
      И попал бы Петрушка в книжку знаменитого детского художника, и прославился бы на весь мир... Но тут случилось одно не предвиденное никем обстоятельство.
      Глава тридцать восьмая
      ХРАНИТЕЛЬ МУЗЕЯ
      Неожиданно заговорил первый гость. Тот, что пришел первым и все время молчал. Такой - ни грустный, ни веселый, ни молодой, ни старый.
      - Послушайте, - сказал он вдруг, - отдайте мне вашего Петрушку. В моей экспозиции как раз не хватает такого экземпляра.
      Сказав это, он снова замолчал и продолжал пить чай.
      Художник, и его жена, и их сердитый молодой гость тоже все сразу замолчали и поглядели друг на друга, а потом на Петрушку.
      - Право, не знаю, - нерешительно сказал художник. - Он мне, по правде говоря, самому нравится.
      - Но вы только что сказали, что ни за что не будете его рисовать, невозмутимо произнес молчаливый человек.
      - Да, конечно, - смутился художник. - Но я, понимаете, сам не знаю, как он ко мне попал!..
      - Тем более, - сказал молчаливый человек.
      Он, видимо, уже наговорился и стал отвечать все короче и короче.
      - Ну что ж, берите, - еще нерешительнее сказал художник.
      И молчаливый гость на этот раз только кивнул головой.
      Молча подойдя к дивану, он сунул Петрушку под мышку и, молча поклонившись, вышел из комнаты.
      Все снова переглянулись.
      - Кто это такой? - воскликнул сердитый юноша.
      - Это работник Городского музея, - объяснила жена художника. - Он иногда заходит к нам на огонек.
      - Очень любит свое дело, - подхватил художник, - и прекрасно поставил его. У него отдел старой русской игрушки.
      - Да? - удивился сердитый юноша. - Где это?
      - Да рядом же. У нас во дворе.
      - Вот как! - еще больше удивился юноша. - Ни разу не был.
      А Петрушка в это время сидел на столе в очень странной и тихой комнате. Молчаливый человек только что принес его сюда. Он сам отпер дверь большим ключом, и замок резко щелкнул в царившей кругом тишине.
      Петрушке стало страшно. Отчего?
      Ведь кругом было довольно интересно и красиво. За блестящими зеркальными стеклами стояли и висели нарядные, хотя немного поблекшие куклы и другие игрушки.
      Но никто из них далее не шелохнулся, когда в комнате появился Петрушка.
      И сердце нашего маленького веселого героя невольно сжалось от предчувствия какой-то новой большой беды.
      Глава тридцать девятая
      ОДИН, БЕЗ ДРУЗЕЙ
      Маленький глупый Петрушка не очень хорошо понимал людей. Да ведь и многие другие - постарше и поопытней его - иногда совсем неважно разбираются в окружающем: угодливых считают добрыми, а правдивых - злыми; болтливых - умными, а сдержанных - холодными. И так далее.
      И маленькому нашему Петрушке человек, который принес его в музей, показался злодеем. Правильно ли это было? Как будто да...
      Он запер живого, веселого Петрушку на замок, он повесил его - его, Петрушку! - на гвоздик за стеклянной витриной, он обрек его на бесконечную тишину и молчание. А что могло быть мучительней и хуже для нашего отчаянно веселого и подвижного героя?
      Но Петрушка не видел того, как серьезно, почти любовно глядел на него молчаливый хранитель музея, когда принес его сюда в первый раз. Петрушка был слишком испуган тогда и подавлен и не заметил этого. Он не ценил того, с какой гордостью показывал его посетителям молчаливый хранитель. Не ценил того, каким красноречивым делался его невольный тюремщик, когда рассказывал посетителям музея об истории кукольного - Петрушкиного театра и его самого - Петрушки.
      Из его слов получалось, что Петрушка был уже каким-то древним стариком, что он представлял еще тогда, когда не было на свете ни Саши, ни Розы, ни Сашиной тетки, - так давно, когда еще и города этого почти что не было, а если и было что, так только этот старый монастырь, в одной из башен которого жил теперь веселый художник.
      Ах, как хотел бы Петрушка снова попасть к нему и еще раз увидеть чудо на белом картоне!
      Как он хотел размяться, попрыгать, сплясать!
      Он не чувствовал себя стариком, он не хотел, чтоб на него глядели с уважением и тайной скукой.
      Нет, он хотел, чтобы, глядя на него, смеялись, хохотали, веселились от души! Чтобы хлопали, топали, кричали во все горло: "Петрушку!" - а он бы кланялся, и плясал, и снова кланялся, и кричал в ответ: "Пр-риходите завтр-ра!"
      Нет, этим посетителям так не закричишь.
      Петрушка отлично знал, что завтра они не придут, - с такими серьезными и скучными лицами стояли они у его витрины.
      Они все - даже дети - входили в музей тихонько, слушали вежливо и уходили, чтобы больше никогда не вернуться. Они уходили веселее, чем входили, - туда, на воздух, на свежий осенний воздух, и за окнами слышались их оживленные голоса.
      А он оставался здесь, взаперти.
      От горя и обиды он не замечал, что некоторые из посетителей глядят на него с живым интересом, а молчат только из приличия - ведь музей не театр!
      И он все висел и висел за стеклом - под надписью "Старинный русский Петрушка". Это было почетно, но скучно. Скучно!
      Приходили экскурсии - дети, школьники.
      Сначала Петрушка рвался к ним: поплясать бы, попрыгать! Но и руки и ноги его были крепко привязаны.
      А потом он и рваться перестал. Стал вялым, сонным. Почти таким же, как все окружающие его старые-престарые игрушки.
      А веселый художник? А его добрая жена?
      Ведь они жили так близко!
      Почему же они не навещали его? Почему не пришли хоть раз и не освободили Петрушку из его почетного, но такого скучного плена?
      Дело в том, дорогие мои читатели, что в музеи, находящиеся рядом, люди почти никогда не ходят.
      А посещают они обычно те музеи, которые находятся далеко от них.
      Не ходили в соседний музей и веселый художник, и его добрая жена.
      Возможно, если б они пришли туда и увидели накрепко привязанного Петрушку, они пожалели бы его и освободили.
      Но они и думать о нем давно перестали. Характер у обоих был легкий и забывчивый. Недаром же прожили они в старой башне столько лет, забывая похлопотать о новой квартире.
      А другие? Другие, настоящие Петрушкины друзья. Где были они, что произошло с ними с тех пор, как они потеряли из виду Петрушку?
      Вспоминают ли они его? Думают ли о нем? Тоскуют ли?
      Глава сороковая
      ПОСЫЛКА ИЗ МОСКВЫ
      Сентябрь в поселке под Сомском был холодный, но ясный. Когда Саша по утрам спешила в школу, она дышала полной грудью, вдыхая свежий, холодный воздух.
      Листья на кустах по сторонам дороги стали золотисто-бурыми и красными. Саша вместе с другими девочками приносила букеты этих листьев в школу.
      С товарищами из своего класса она скоро подружилась. Некоторых она знала и раньше, летом. Но тогда ей еще ни с кем не хотелось видеться.
      В классе Сашу полюбили - она была хорошим товарищем - и охотно прощали ей ее нелюбовь к шумным играм. На сборе отряда ее выбрали классным библиотекарем.
      В школе был организован драматический кружок, и некоторые ребята из Сашиного класса записались в него. Но Саша не пошла в драмкружок.
      Все, что было связано с театром, напоминало ей пропавшего маленького друга, и воспоминание это было горьким.
      О Петрушке ничего не было слышно. Пропал - как в воду канул.
      Светлана Игнатьевна, узнав об этой пропаже, как-то приехала из города с подарком для Саши. Она привезла ей из магазина театральную игрушку зайца, надевавшегося на руку.
      Саша надела зайца на руку, он похлопал ей байковыми ушами; она улыбнулась, поблагодарила Светлану и, как только та ушла, убрала зайца в свой чемодан. Там он лежал с тех пор.
      Клавдия Григорьевна была довольна тем, что Саша хорошо учится и занята книгами, и требовала только, чтобы Саша строго соблюдала заново составленное ею расписание и в свободное время побольше гуляла.
      "Всякое развитие должно быть пропорциональным, - говорила она, - и физическим, и умственным".
      Разыскивать Петрушку Клавдия Григорьевна, конечно, и не пыталась. Достаточно было того, что она из-за этой пустяковой игрушки поссорилась в свое время с влиятельным и солидным Леонидом Леонидовичем. Да и Саша, по мнению тетки, о Петрушке уже забыла.
      Клавдия Григорьевна не подозревала, как часто вспоминает о нем Саша и как скучает по своему маленькому другу. Она и не подозревала, что Саша все еще надеется найти его.
      Однажды, придя из школы после сбора отряда, Саша увидела на столе довольно большую, аккуратно упакованную посылку.
      Клавдия Григорьевна поглядывала и на посылку и на Сашу довольными глазами.
      - Посмотри-ка, Александра, как о тебе помнят в Москве, - с удовлетворением сказала она. - Даже посылку прислали. Я, разумеется, не распечатывала без тебя. Чужие письма и посылки открывать не полагается.
      Саша так вспыхнула и кинулась к посылке, что Клавдия Григорьевна с удивлением взглянула на нее.
      "Какой это еще ребенок!" - подумала она.
      Что надеялась найти в этой посылке Саша? Кто знает... Но, вероятно, она надеялась на что-то очень важное для себя, потому что, распаковав посылку и увидев там большую пачку книг, она посмотрела на них с глубоким разочарованием. (Это Саша, так любившая читать!)
      Но это продолжалось недолго.
      - Тетя, посылка от Анны Петровны и Розы, - сказала она радостно. - Вы посмотрите, сколько книг!
      И Саша принялась разбирать книги, с удовольствием и интересом разглядывая их обложки, прочитывая названия.
      Но вдруг лицо ее снова вспыхнуло: среди толстых, нарядных книг в коленкоровых и блестящих картонных переплетах ей попалась одна совсем тоненькая, без переплета брошюрка. Это была очередная книжечка из школьной серии "Сделай сам". В этой брошюрке рассказывалось о том, как самому устроить кукольный театр.
      Саша открыла эту книжку, посмотрела на незатейливый чертеж кукольной ширмы, на аккуратно нарисованные слепки кукольных голов - и глубоко задумалась.
      Где-то был сейчас ее маленький актер, ее веселый и насмешливый, правдивый и добрый Петрушка?..
      Глава сорок первая
      ВСТРЕЧА
      Прошли уже два месяца новой школьной жизни. В начале ноября выпал густой снег, и в пустоватом до сих пор, недавно выстроенном поселке стало празднично и бело.
      Кусты на дороге, провожавшие Сашу в школу, были теперь похожи на сказочных седобородых гномов. Иногда они бывали синевато-серыми и немного угрюмыми, но, когда солнце сверкало в их бородах и мохнатых шапках, они казались золотыми.
      В один из таких морозных и солнечных дней школьники Сашиного класса поехали на экскурсию в город.
      В пригородном поезде Саша вспомнила свою поездку из Москвы. Поехала бы она сейчас обратно? Нет, она уже привыкла к новым товарищам, к новой школе. И потом - как останется теперь без нее Клавдия Григорьевна?
      Сегодня она сказала Саше:
      - Смотри не замерзни в дороге! Надо одеться потеплее. Конечно, детей нельзя кутать, и я сама, как ты знаешь, никогда не кутаюсь. Но ты ведь такая слабенькая!
      И она принесла Саше свой теплый шарф.
      В городе улицы были полны народу, пестрели витрины магазинов. Саша почувствовала, что ей все это нравится, нравится даже шум и очереди у троллейбусных остановок. Ведь она была городской девочкой и соскучилась уже, оказывается, немного по городской жизни.
      А этот город был весь какой-то особенный - разделенный на две половины. Половины эти даже назывались по-разному: Старый город и Новый город.
      В Новом городе, который был еще совсем недавно застроен, дома были высокие, с балконами, улицы - широкие и шумные.
      Но этих широких улиц было всего три. И весь Новый город можно было пройти за полчаса.
      Школьники сначала захотели пойти в новый Городской клуб. Там можно было посмотреть на детском сеансе картину "Судьба барабанщика" - по Сашиной любимой книге.
      Потом решили, что не стоит: кино есть и у них в поселке. И классная руководительница предложила пойти в старую часть города - в Городской музей.
      - Я ведь и привезла вас в музей, - сказала она, - но хотела, чтобы вы раньше посмотрели Новый город.
      В Старом городе улицы были узкие, а дома - маленькие, деревянные, и возле них - садики, утонувшие в снегу.
      Музей помещался рядом со старым монастырем. Учительница истории рассказывала об этом монастыре, и все с любопытством глядели на его башню и очень удивились, увидев за ее решетчатым окном пеструю ситцевую занавеску.
      В раздевалке музея шепотом разговаривали, тихонько пересмеивались, надевая поверх своих валенок и ботинок большие матерчатые тапочки.
      Саша возилась с неуклюжими тапочками дольше всех: завязки запутались, и огромные шлепанцы все никак не хотели держаться на ее маленьких ногах.
      Она торопилась, чтобы не отстать от ребят, но, когда вошла в зал, они уже плотной толпой стояли у одной из витрин.
      И Саша не сразу пошла к ним - ее заинтересовали старинные народные изделия из дерева: темные, удивительные по мастерству и красоте резной отделки ларцы; ковши, изогнутые, будто плавные лебеди; уютные и таинственные шкафчики, на дверцах которых рука народного мастера вырезала причудливые по сочетанию и строгие по форме цветы.
      Но потом она услышала, что ребята зовут ее:
      - Саша, иди скорей сюда!
      Она пробралась к ним, но увидела только возвышавшуюся у самой витрины голову высокого, худого человека.
      - А здесь вы видите, - говорил он, - один из лучших экспонатов нашего музея - старинного русского Петрушку.
      Саша поднялась на цыпочки, но по-прежнему ничего не было видно.
      - Саша, иди вперед, - тихонько позвали подруги. - Посмотри, какой смешной!
      И Саша пробралась между расступившимися ребятами к самой витрине.
      Прежде всего она увидела деревянную указку, которой водил по стеклу высокий, худой экскурсовод. Указка в это время спускалась с ярко-красного колпачка к длинному носу и грустно улыбающемуся рту.
      - Петрушка! - сказала Саша, не веря своим глазам. - Это мой Петрушка!
      - То есть как это, девочка, ваш? - с неудовольствием сказал экскурсовод, постукивая палочкой по витрине.
      Но в этот момент за стеклом витрины что-то произошло. То ли ослабели тесемки, державшие Петрушку, то ли слишком сильно стукнул по стеклу экскурсовод, но руки Петрушки вдруг вывернулись из державших его лямок, а нос прижался к стеклу.
      - Прошу вас немного отойти, товарищи, - сухо сказал экскурсовод. - Мне нужно навести порядок в моей экспозиции.
      И он стал открывать застекленную раму витрины. Ребята поспешно отодвинулись, но Саша - послушная, вежливая Саша - осталась на месте и, кинувшись прямо в открывшуюся витрину, схватила упавшего к ней на руки Петрушку.
      - Позвольте, кто вам разрешил? - возмущенно сказал экскурсовод. Позвольте...
      Но Саша его не слушала. Она крепко держала своего маленького друга, и смеялась, и плакала от радости, а он терся головой об ее щеку и ничего не говорил, хотя, наверно, мог бы сказать очень много.
      А старый хранитель музея тоже молчал и, почему-то отвернувшись, постукивал об пол своей палочкой.
      Видимо, лекция его была уже закончена.
      Глава сорок вторая
      ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ
      Что же, здесь можно поставить точку. За окнами падает мягкий белый снег. Друзья встретились снова. Сейчас они выйдут из музея и пойдут под этим мягким снегом. И он заметет их следы...
      Но, прежде чем закрыть эту книгу, я хочу ответить на несколько вопросов читателей. Откуда я их знаю? Догадываюсь.
      Что стало с Петрушкой и Сашей? И где теперь Олег и Муся?
      Получил ли наконец квартиру веселый художник? И шьет ли еще платья Викина мама?
      А кто-то вспомнил о маленьких актерах из театра Мосгосэстрады и спрашивает, где теперь Мартын, и Брехун, и Кудлатка...
      Что ж, попытаюсь ответить.
      Викина мама все еще шьет платья, но уже не втридорога, как раньше, а в два или даже, говорят, в полторадорога, но у нее шьют редко, потому что Машенька, которая заведует теперь самой лучшей мастерской города, шьет гораздо лучше. И заказать ей платье может всякий, кто любит хорошо одеваться. А хорошо одеваться в новом, красивом, большом городе, каким стал теперь Сомск, любят очень многие.
      Получил ли квартиру веселый художник? Да, получил.
      Она в новом двадцатиэтажном доме, с газом, ванной, телевизором и теплопроводом, с холодильными и горячильными стенами и ветродвигателем для жаркой погоды. А главное, с великолепной застекленной мастерской.
      Веселый художник все так же весел, и жена его все так же добра, но люди говорят, что оба они немножко постарели.
      И хотя старость вдвоем - это не горькая, а ясная старость, их уже не так радуют электрохолодильники и ветрокипятильники, как они думали об этом раньше.
      Зато есть в их новой квартире одна комната, которую оба они очень любят. Веселый художник говорит даже, что он молодеет в этой комнате. Это его мастерская, в которой он работает.
      В этой светлой, веселой мастерской, увешанной смешными рисунками, стоит большой шкаф, доверху заполненный книжками веселого художника, изданными на всех языках мира.
      Есть среди этих книг и веселые приключения, и сказки, и умные, хорошие басни в картинках, рассказывающие всем детям мира о том, что такое хорошо и что такое плохо.
      Есть среди этих книг и сказка о старой башне, в которой художник и его жена жили когда-то.
      Может быть, для того чтобы получше вспомнить старую башню, а может быть, и не поэтому, но художник и его жена иногда берут друг друга за руки и отправляются к старой башне, и стоят там долго, и вспоминают молодость.
      Иногда они даже заходят в соседний музей (ведь они теперь живут далеко от него) и с интересом рассматривают витрины.
      А что теперь там на витринах?
      Сашиного Петрушки на витрине, конечно, нет. А висит там другой Петрушка - его дальний сородич.
      Постойте, постойте, кто это?
      Да ведь это наш старый знакомый - Ученый Петрушка!
      У него очень важный вид - видимо, он вполне доволен своей судьбой.
      Ведь о нем ежедневно читаются научные лекции, которые со вниманием и почтением слушают сотни посетителей музея.
      Среди этих посетителей часто можно увидеть Олега и Мусю. Они больше не играют, поселились в этом городе, который им когда-то очень понравился, и сдали в местный музей самых заслуженных и почтенных кукол.
      Но не всех кукол они сдали.
      В огромном новом городе, каким стал теперь Сомск, есть пятнадцать детских кинотеатров, два ТЮЗа и три кукольных театра.
      В одном из них, среди многих других новых актеров, играют еще любимые детьми ветераны кукольной сцены, актеры прежде Муси-Олегова Мосгосэстрадного театра.
      Гражданин Мосгосэстрада то ли умер, то ли нет, но на афишах этого театра он уже не значится. Зато все могут прочитать имя и фамилию молодого режиссера этого театра Александры Лопахиной - нашей старой знакомой Саши.
      Она давно уже выросла, окончила школу, а потом Театральное училище и стала режиссером так полюбившегося ей в детстве Театра кукол.
      А Петрушка? Наш старый знакомый, любимый Петрушка?
      Наконец-то мы добрались и до него.
      Ну что ж Петрушка? Он все такой же.
      Когда звонок возвещает начало представления и зрители усаживаются на свои места, он так весело выскакивает на сцену и так задорно пляшет, как будто он не прожил уже долгую-долгую жизнь, как будто он ничуть не постарел.
      Постарел? Но ведь настоящее искусство никогда не стареет, - об этом не раз слышали мы в свое время от Ученого Петрушки.
      А всякий ученый, даже не самый умный, хоть раз в жизни да говорит правду.