Ранчо у моста Лиан

— И вот ту справедливость, в которой нам отказывают, мы сами чиним и мстим жестоко, безжалостно, чтобы доставить себе удовлетворение. Единственный закон, который все мы жители этих темных лесов признаем, это закон возмездия.

— «Око за око, и зуб за зуб!» — сказал дон Лоп мрачным тоном; — это закон краснокожих и лесных бродяг, единственный закон наших лесов!

— Канадские охотники и американцы называют этот закон законом Линча и всегда применяют его с великой строгостью на всем пространстве прерий!

— Дети мои, — печально сказал священник, — я не стану спорить с вами об этом, — вы не поймете меня, — так как с молоком матери всосали в себя дух мстительности, который ничто не в силах искоренить в вас, — так уж лучше оставим этот бесполезный спор!

— Благодарю вас, батюшка! Но скажите, вы же видели его, этого человека, каков он?

— Роста высокого, по-видимому, сильный и мускулистый; ему, должно быть, около пятидесяти лет, если не более — в этом не трудно убедиться по его рукам. Хотя походка у него легкая и уверенная, как у человека молодого, но все же в ней замечается нечто натянутое, отсутствие той свободной эластичности, какою отличаются движения человека молодого, — что же касается его лица, то я ничего не могу сказать вам о нем, потому что не видел его.

— Как? Неужели вы не разглядели его лица?

— Нет, даю вам слово, ведь, если только вы не забыли, то в комнате было почти совсем темно, а поля его громадного сомбреро были опущены низко на глаза; кроме того, для большей предосторожности, лицо его было покрыто слоем сажи или затерто мелким порохом, что делало его совершенно не узнаваемым. — Что только мог заметить…

— Что?

— Что у него не хватало двух передних зубов на нижней челюсти, и что он носил длинную густую бороду с проседью, впрочем, эта последняя подробность почти что бесполезная: ведь, бороду не трудно сбрить и человек этот наверное не преминет это сделать.

— Да, это верно.

— А если бы вы его встретили, то признали бы?

— Нет, так как черты его мне не знакомы; кроме того я заранее предупреждаю вас, чтобы вы не рассчитывали на мою помощь и содействие. Если бы даже я и узнал этого человека, то и тогда не указал бы вам его!

— Благодарю вас, батюшка, за ваше чистосердечие; мы с братом и одни сумеем исполнить то, что завешал нам умирающий отец! — с оттенком насмешки в голосе сказал дон Рафаэль.

— О, в этом я не сомневаюсь! — с грустной улыбкой отозвался священник, — я давно знаю, что вы, охотники, одарены каким-то особенным чутьем, какой-то чисто дьявольской способностью отыскивать следы человека, когда побуждаемы к тому чувством мести. И как бы ловок и хитер не был этот человек, ему все равно никогда не удастся уйти от возмездия. — Но помните только одно, дети мои, что если месть имеет, по-видимому, известную сладость и дает человеку минутное удовлетворение, то последствия ее почти всегда бывают горьки.

— Батюшка, мы поклялись отцу и сдержим эту клятву! — мрачно сказал дон Рафаэль.

— Мы исполним волю нашего отца! — холодно прибавил дон Лоп.

— Нам нечего здесь делать более, пойдемте же помолиться над усопшим! — проговорил священник.

Молодые люди молча склонили головы и послушно последовали за ним.

Ночь уже близилась к рассвету, до восхода солнца оставалось не более часа. Не смотря на свое глубокое горе обе женщины положительно изнемогали от усталости после этой ужасной томительной ночи и задремали, склонясь головами на смертный одр ранчеро, на котором покоилось тело усопшего, осыпанное множеством душистых цветов.

Священник и сыновья покойного условились в том, что дон Лоп и причетник отправятся в Пало-Мулатос для того, чтобы предупредить родных и друзей о смерти ранчеро, приготовить все в церкви для похорон, которые должны были состоятся в течении наступающего дня, созвать хор певчих и привезти гроб.

Сев на коней, они отправились немедля ни минуты.

На следующий день состоялись, как и было назначено, похороны ранчеро при большом стечении народа; сочувственная толпа провожала гроб до могилы. Когда гроб был уже опущен в землю и священник, произнеся над могилой последние молитвы, благословил землю, то прежде чем стали засыпать могилу, дон Рафаэль и дон Лоп, подойдя к самому краю, бледные как смерть, едва держась на ногах и опираясь друг на друга, простерли каждый свою правую руку над могилой, и дон Рафаэль, сделав над собой громадное усилие, произнес дрожащим от волнения, но громким и уверенным голосом следующие слова, возбудившие ропот одобрения в темной толпе присутствующих:

— отец мой! ты умер не своею смертью, ты пал от руки подлого убийцы и покоишься теперь в кровавой могиле, но пусть твой возмущенный дух успокоится на лоне Творца! Клятву, которую мы с братом дали тебе перед смертью, мы сдержим, клянемся в том перед лицом неба и всех собравшихся здесь друзей твоих: ты будешь отомщен!

— Мы клянемся в том! — громко в один голос произнесли оба брата, подняв руки к небу. И затем, бросив в могилу каждый по горсти земли, они медленно отошли от могилы, и смешались с толпой, смущенной, растроганной и взволнованной этой клятвой в такой торжественный момент.

Два часа спустя похорон, дон Рафаэль и дон Лоп мчались во весь опор по направлению к Тепику, куда они провожали донну Бениту и Ассунту.

Обе женщины пожелали присутствовать на похоронах усопшего, не желая с ним расставаться до самого последнего момента. По окончании службы в церкви Пало-Мулатос, все похоронное шествие двинулось обратно к мосту Лиан и здесь, в глубине уерты ранчо, была вырыта для покойного владельца могила, в нескольких шагах от того дома, где он прожил столько счастливых лет. Его зарыли в землю, по которой столько раз ступала его нога и здесь он должен был покоится, окруженный всем тем, что он любил при жизни.

Мысль эта была высказана Ассунтой, и дон Рафаэль осуществил ее.

Во время пути наши удрученные горем путешественники разговаривали о кровавых событиях, разом изменивших весь ход их тихой семейной жизни.

Они припоминали, что во время похорон братья успели убедиться, что никто из приглашенных не отсутствовал, что на всех лицах было написано одно и то же чувство скорби, печали и сочувствия, так что ничто не могло навести на след убийцы, которого, очевидно, не было в толпе провожавших в последнее жилище прах Сальватора Кастильо.

Около четырех часов пополудни наши путешественники прибыли в Тепик. Дом не законтрактованный, а купленный покойным ранчеро находился на улице Mercoderes, большой красивый дом с тенистою уертой (садом), обставленный просто, но удобно и со вкусом. Здесь были отдельные комнаты для каждого из членов семьи.

Путешественников ожидали шесть человек пеонов, женщин и мужчин, заранее посланных туда доном Сальватором. Все в доме было готово для встречи новых владельцев, и они входя не могли удержаться от слез при мысли, что дон Сальватор, не сказав им ни слова, разукрасил и обставил это жилище с такой заботой и любовью, желая порадовать их и заставить не очень сожалеть о милом ранчеро среди леса.

В тот же вечер новые обитатели городского дома сидели в своей уерте среди цветов, распространявших дивный аромат под влиянием ночного ветерка, чуть заметно колыхавшего их, и растроганным голосом полушепотом говорили о дорогом усопшем.

— А он один там! — со вздохом вымолвила донна Бенита, — и не ужели он всегда будет там один?

— Да, мы теперь далеко от него! — прошептала своим мелодичным голосом Ассунта.

— В этих стенах можно задохнуться! — сказал дон Лоп.

— Да… где здесь наши величавые зеленые дубравы, которым, кажется, нет конца, и предела! — продолжала донна Бенита.

— Не сокрушайтесь, матушка, — сказал Рафаэль, — ваше изгнание не будет продолжаться вечно, — вскоре вы вернетесь в наши родные леса, которые вам так милы и дороги. Эти роскошные громадные деревья, среди которых выросли вы, Ассунта и мы, эти узкие тропочки, заходящие в темную чащу, по которым мы счастливые и беспечные, как птицы Божий, бегали в запуски, — все это, я надеюсь, вы вскоре увидите вновь!

— Но, увы! наше ранчо, которое мы все так любили, превратилось в груды пепла и обгорелых развалин! — вздохнула донна Бенита.

— Да… но если захотеть, — робко сказала донна Ассунта, взглянув украдкой на дона Рафаэля, который отвечал ей улыбкой, — его можно построить вновь.

— Ах, да, — и хоть время от времени наезжать туда, чтобы провести там несколько дней! — с живостью воскликнула донна Бенита, — подышать привольной свежестью наших дивных лесов.

Разговор продолжался еще несколько времени все в том же духе, а затем все разошлись по своим комнатам и стали ложиться спать.

Братья заперлись в своей комнате и совещались о чем-то весьма серьезном.

Прошло около месяца, острое ощущение незаменимой утраты стало, мало-помалу, сменяться тихой грустью. Женщины вели очень замкнутую, почти затворническую жизнь. Их почти не было видно в доме, разве только за обедом и ужином, да еще под вечер в уерте. куда они приходили погулять и подышать прохладным вечерним воздухом, напоенным нежными ароматами цветов.

Напротив того, дон Рафаэль с братом проводили все дни вне дома.

Не редко они уезжали с рассветом и возвращались лишь очень поздно ночью. Ни донна Бенита, ни Ассунта никогда не расспрашивали их ни о чем: быть может, они выжидали того момента, когда молодые люди сами пожелают сообщить им о своих намерениях и планах, но оба брата хранили упорное молчание относительно того, где они пропадали по целым дням, и что делали в это время.

Однажды когда молодые люди, вероятно, случайно остались дома, часа в четыре пополудни, явился какой-то незнакомец и пожелал видеть дона Рафаэля. Незнакомца провели в комнату двух братьев, которые никогда не расставались и были постоянно вместе — и все трое мужчин заперлись и долго беседовали весьма таинственно о чем-то, после чего незнакомец уехал, а о том, что было говорено во время этого таинственного совещания, никто в доме не узнал ровно ничего. Любопытство обеих женщин было в сильной степени возбуждено всем этим, но ни та, ни другая не решилась вызвать молодых людей на откровенность, полагая, что, вероятно, какие-нибудь важные причины заставляют молодых людей до поры до времени скрывать от них то, что им так хотелось знать.

После посещения таинственного незнакомца продолжительные отсутствия двух братьев возобновились.

Так продолжалось три дня.

Дон Рафаэль и дон Лоп стали замечать, что здоровье донны Бениты и Ассунты заметно ухудшается от той новой жизни, на какую они были обречены. Яркий румянец молодой девушки сменился болезненной бледностью, донна Бенита также выглядела хворой и унылой.

Эти экзотические растения, выросшие в приволье девственных лесов, чахли в душной, тепличной атмосфере города, куда они так внезапно были перенесены.

Они буквально умирали от скуки.

Молодые люди не на шутку встревожились, и хотя обе женщины никогда ни на что не жаловались, тем не менее следовало немедленно принять меры, чтобы предупредить возможную катастрофу.

И вот, однажды, гуляя по уерте, донна Бенита сказала:

— Эти цветы прелестны и деревья красивы и тенисты, но их нельзя сравнить с красотою наших могучих лесных великанов, выросших на свободе, на вольном деревенском воздухе!

— Да, это правда, — согласился дон Рафаэль — мне сегодня пришла именно та же мысль, когда мы с братом возвращались с дальней прогулки по полям и лесам.

— О, вы счастливчики! вы можете пользоваться и наслаждаться этими дальними прогулками по лугам и лесам! — вздохнула донна Бенита.

— Ах, матушка, кто же вам мешает наслаждаться тем же самым, если только вы желаете? — сказал он, улыбаясь. — Почему вы не выезжаете с нами, вместо того чтобы проводить целые дни взаперти, в ваших душных комнатах?

Обе женщины удивленно глядели на молодого человека, как бы не веря самим себе.

— Что вы так смотрите на меня? — спросил он, — если вы хотите, то с завтрашнего же дня мы будем вместе совершать длинные прогулки и наслаждаться вольным деревенским воздухом. Не так ли, брат?

— О, конечно! — воскликнул дон Лоп, — и если мы раньше не предложили вам этого, то только потому, что опасались, что это будет неприятно для вас.

— О, мы ничего так не желаем, как такого рода прогулок?

— Почему же вы не сказали нам этого раньше, дорогая матушка?

— И так, завтра мы отправимся вместе с вами за город, решено? — воскликнула повеселев Ассунта, — а в котором часу?

— В котором вы пожелаете, сестрица! — сказал дон Лоп.

— Ну, в ваш обычный час! — решила она.

— Я боюсь, что это будет слишком рано для вас! — заметил дон Рафаэль.

— Нет, нет! мы будем готовы раньше вас! — сказала Ассунта.

— Ну, в таком случае решено. Так, до завтра!

На следующий день, с восходом солнца, обе дамы были уже в седле и выехали верхом вместе со своими кавалерами из ворот дома; вскоре маленькая группа очутилась за городом.

Воздух был свеж и напоен ароматами вольных лугов; в нем чувствовалась близость океана с его живительной прохладой, дышалось легко и свободно.

Женщины, видимо, наслаждались привольем деревенских лугов и полей и весело улыбались окружавшей их картине.

— Куда же мы поедем? — спросил дон Рафаэль у донны Бениты, — сегодня вы, дорогая матушка, должны избирать путь и направление.

— Ну, в таком случае, поедем к лесу!

— Хорошо, — весело согласился молодой человек, поворачивая своего коня в указанном направлении.

Все, очевидно остались довольны решением донны Бениты и смотрели в это утро бодро и весело.

ГЛАВА VIII

Почему дон Рафаэль, после объяснения с братом, покинул ранчо и пристал к партии мексиканцев

Прогулка продолжалась все так же весело, как и началась.

Обе дамы, казалось, положительно ожили на вольном деревенском воздухе.

Один вид этого безбрежного океана зелени, расстилавшегося перед ними во все стороны, взбиравшегося с одной стороны на высокие горные скалы, а с другой подступавшего к самым водам Тихого океана, наполнял их души весельем и радостью.

В темной таинственной глуши этих самых лесов они родились ж выросли и там прошла вся их жизнь, тихая, мирная, счастливая и спокойная.

Они смотрели с особой нежностью и любовью на эти высокие деревья с их зыбкими, качающимися от ветра могучими вершинами, любуясь этими волнообразными движениями, этими дивными переливами зеленых тканей, колеблющейся ветром поверхности леса, по которой проходила такая же зыбь и те же приливы, как и на поверхности моря.

Казалось, они не могли вдоволь налюбоваться этим прелестным и вместе величественным зрелищем; не только донна Ассунта, но и донна Бенита походили в этот день на двух пансионерок, долгое время сидевших взаперти в темном душном карцере и вдруг выпущенных на свободу, на широкий простор, где много воздуха и света.

Как только кто-нибудь из двух братьев решался сделать какое либо замечание, они обе разом вскрикивали:

— Ах, нет! Еще, пожалуйста, еще немного!

Тогда братья обменивались многозначительным взглядом и отворачивались, чтобы скрыть от дам странную улыбку, пробегавшую по их лицам.

Уже более четырех часов маленькая кавалькада подвигалась все вперед вглубь леса, куда глаза глядят, не избирая, по-видимому, никакого определенного направления и не интересуясь временем. Между тем лес густел, становился все чаще и темнее, вековые великаны вырастали со всех сторон и все теснее и теснее обступали их. Порою испуганная антилопа или дикая козочка выскакивала из чащи леса и с невероятной быстротой перебегала им дорогу; Местность казалась все более дикой, разнообразной и, следовательно, живописной. — Они находились на границе девственной части леса.

— Матушка! — сказал вдруг дон Рафаэль, — мы заехали очень далеко от Тепика, и мне кажется, нам пора было бы вернуться назад!

— Но почему же? — весело сказала она, — нам здесь так хорошо!

— Нет, нет, зачем нам возвращаться теперь, так скоро? В Тепик то мы всегда успеем вернуться! — с живостью запротестовала донна Ассунта.

— Я сильно сомневаюсь! — сказал дон Лоп, — так как если мы будем продолжать продвигаться вперед все в этом направлении, то будем уходить все дальше и дальше от города.

— А, так вам уже надоело кататься с нами, кабальеро? — насмешливо воскликнула донна Ассунта.

— Нет, нисколько! Да вы сами это прекрасно знаете, кузина, — сказал дон Рафаэль добродушным тоном, — но тут есть довольно важное обстоятельство.

— Какое? — тревожно осведомилась донна Бенита.

— Ах, не верьте ему, мамаша, — смеясь, сказала молодая девушка, — эти кабальеро просто ищут предлога поскорее отделаться от нас.

— Ну, возможно ли приписывать нам такие низкие чувства, нам, которые так старались доставить вам это удовольствие, и так самоотверженно приносим себя в жертву малейшим вашим капризам, прихотям и желаниям?!

— Приносите себя в жертву! вот это мне нравится! — расхохоталась донна Ассунта, — ну, да, но, кажется, вы уже начинаете тяготиться вашим самопожертвованием и были бы весьма рады снова свести и запереть нас в тюрьму.

— Ах, кузина, я с сожалением и прискорбием замечаю, что вы злы; это я, впрочем, давно подозревал!

— Ого! видите, мама, мой кузен не находит более, что сказать, и теперь старается задеть меня, чтоб увернуться, — все продолжая смеяться, сказала Ассунта, — фи, сеньор, как это гадко!

— Вы скоро раскаетесь в ваших словах, сеньорита! — трагическим тоном произнес дон Рафаэль, — и вынуждены будете сознаться, что были не правы по отношению ко мне, который только о вас и думает!

— О, никогда! — воскликнула она все так же шаловливо.

— Полно, девчурочка, не дразни его, — сказала донна Бенита, — дай ему объяснить, в чем дело!

— Объяснить, в чем дело! Да он сам этого не может. Просто, эти кабальеро ищут предлога избавиться от нас, вот и все. Но что бы ни говорил мой братец, я вовсе не зла, и потому согласна выслушать, если только он может сказать что-нибудь дельное. А вы, мамита, ведь тоже не прочь узнать, что это за важное обстоятельство?

— Да действительно! — Ну, говори же Рафаэль, мы тебя слушаем!

— Я имею сказать вам только несколько слов, дорогая матушка, чтобы доказать свою правоту, — вымолвил молодой человек, бросая насмешливый взгляд в сторону кузины, которая тут же громко рассмеялась ему прямо в лицо. — Дело в том, что не предполагая, что наша прогулка может так затянуться, ни я, ни брат не подумали захватить ничего съестного.

— Так что мы рискуем умереть с голода, если только мы не примем надлежащих мер, — сказал дон Лоп. — Правда, это не особенно важно! — насмешливо добавил он.

— Да, действительно, это довольно серьезное обстоятельство! — сказала донна Бенита.

— Ну, да, предлог найден весьма удачный и за неимением лучшего надо удовольствоваться этим!

— Ага! что вы на это скажете, кузина? — смеясь спросил дон Рафаэль.

— Скажу, что этому горю не трудно пособить. Здесь, в лесу, много съестного; кроме того, я сильно подозреваю, что ваша забывчивость, не случайная, а преднамеренная!

— А, вы не признаете себя не правой!?

— Нисколько! Ведь мы здесь не в бесплодной пустыне! Здесь повсюду должны быть пуэбло, где нас охотно примут и накормят; и если я не ошибаюсь, — да нет! я почти уверена, — сейчас не далеко до Пало-Мулатос.

— Неужели!? — взволнованным голосом спросила донна Бенита.

— А а, видите! что я вам говорила, mamita?!

— Но в таком случае, о чем же нам думать, ведь у нас есть друзья и родные в Пало-Мулатос, там будут рады нам! Почему бы нам не поехать туда?

— Как вам будет угодно, матушка!

— А далеко еще от сюда до пуэбло?

— Не более мили!

— Хм! видите какие они злые, мамита!

— Ну, так поедемте в Пало-Мулатос! — сказала донна Бенита.

— Через мост Лиан! — воскликнула молодая девушка.

— Да, да, — живо поспешила поддакнуть донна Бенита, — это будет для меня таким счастьем!

— Слушаюсь, матушка, все ваши желания равносильны приказаниям для нас обоих!

— Да, да, теперь прикидывайтесь ласковыми, когда уж я успела изобличить вас, сеньор! Нет, теперь уж поздно! теперь уж нас не проведете! — снова засмеялась молодая девушка.

Братья опять обменялись многозначительным взглядом и по лицам их мелькнула та же странная улыбка.

— Я полагаю, что мост Лиан не выдержит тяжести наших четырех коней, — смеясь сказал дон Лоп, — и мы рискуем провалиться в реку и познакомиться с аллигаторами.

— Да, это правда, — согласилась донна Бенита, — что же нам делать?

— Ну, это плохая отговорка! — воскликнула донна Ассунта, — мы можем перейти через мост пешком, а лошадей можно привязать к дереву!

— И их украдут у нас! — насмешливо сказал дон Лоп.

— Нет, не украдут, если вы останетесь сторожить их сеньор! — тем же тоном ответила молодая девушка.

— Лучше всего нам будет переправиться через реку по другому мосту, который, я знаю, всего в каких-нибудь ста шагах от моста Лиан; там мы ни чем не рискуем.

— Да, но мне хотелось бы проехать через нашу полянку! — сказала донна Бенита.

— И мне также! — живо подхватила Ассунта.

— Хорошо, мы проедем по ней!

— Едем те же скорее! — сказала донна Бенита.

Весь этот разговор происходил на ходу, но теперь все прибавили шагу, и маленькая кавалькада быстро понеслась вперед.

Дон Рафаэль свернул немного влево, выехал на другую дорожку, — и, спустя несколько минут очутился у самой реки против моста, который оказался мостом Лиан.

— Ах, я ошибся! — воскликнул он слегка разочарованным тоном, — но это не беда. Это задержит нас всего на несколько секунд, я сейчас…

— Нет, нет, перебила его Ассунта, проворно соскочив с седла, — тем хуже для вас, если вы ошиблись. Раз вы сами привели нас сюда с намерением или без, все равно, — мы уже не согласны ждать более и переправимся через мост Лиан, не так ли, мамита?

— Да, милое дитя! — отвечала донна Бенита, которая также с помощью дона Лопа сошла с лошади, — лошадей пусть стережет кто хочет, а я перехожу на ту сторону! — весело крикнула она.

— Не будьте безрассудны, умоляю вас, подождите нас!

Лошадей привязали к дереву.

— Да кто же будет караулить коней? — спросила донна Ассунта.

— Ба! — весело воскликнул дон Лоп, — они сами себя покараулят — пойдемте сестрица! — и он предложил ей Руку.

— Ну, с Богом! — весело отозвалась она, взяв его под руку, — идем!

— Да, да, идем! — сказала и донна Бенита, взволнованная до последней крайности.

Как мы уже говорили раньше, мост Лиан представлял собою длинный крытый коридор, в котором не было никакой возможности видеть того, кто шел по нему а тот, в свою очередь мог видеть все протяжение реки вправо и влево, за то не мог видеть, что было позади или впереди вследствие довольно резкого изгиба, который мост делал в начале и в конце, т. е. у обоих берегов реки.

Донна Бенита шла под руку с доном Рафаэлем, а Ассунта под руку с доном Лоп. Они осторожно проходили по этому своеобразному мосту, покачивавшемуся у них под ногами и по временам внезапно содрогавшемуся, что для непривычного человека было довольно неприятно.

Но как ни медленно шли наши друзья, все же подвигались с каждым шагом вперед и вскоре достигли конца моста, но благодаря густой, непроницаемой завесе листвы лиан трудно было судить, много ли еще осталось впереди или же он уже кончился.

— Остановимся здесь, — сказал дон Рафаэль, — мы уже пришли к концу моста, мы с братом спустимся раньше и примем вас в наши объятия, — но только вам придется повернуться сюда спиной, чтобы нам удобнее было поднять вас.

— Ну, уж много же церемоний вы придумали, чтобы соскочить на землю! — подтрунивая, воскликнула молодая девушка.

— Не шутите, кузина, этот мост очень опасен, а мы ведь в ответе за вас, — сказал дон Рафаэль, — и не хотим, чтобы с вами на наших глазах и по нашей вине случилось несчастье!

— Ну, слава Богу! — засмеялась она, — и чтобы наградить вас за такую заботливость о нас, вы должны будете поднять меня.

— Весьма польщен!

Молодые люди ловко соскочили на берег и, как видно, без особых предосторожностей, так что и дамы тоже могли бы без труда спуститься, но у двух братьев были свои причины поступать иначе.

Обе дамы вскрикнули от ужаса при страшном толчке и сотрясении, какое прошло по мосту в тот момент, когда молодые люди соскочили; в тот же момент они почувствовали, что сильные руки обхватили их за талию и осторожно поставили на землю.

Они обернулись и вздрогнули; Крик радости и восхищения, готовый вырваться из их уст, замер у них в горле.

В полу забытье, чуть не лишившись чувств, они упали на руки двух братьев, но вскоре очнулись и пришли в себя, хотя все еще продолжали не верить своим глазам при виде того, что представилось их взорам, когда они обернулись.

Нигде не было и следа пожара! Отстроенный по прежнему плану ранчо стоял, как и раньше, среди кустов, весь окруженный густою зеленью, будто он никогда и не сгорал. И конюшни, и надворные постройки, и гигант Махогони с обступившей его со всех сторон кучкой других деревьев: все было на своем прежнем месте, как и до катастрофы.

Там и сям, на опушке леса, прячась в тени крайних деревьев, виднелись маленькие хакали, или хижины, вновь выстроенные, и несколько человек мужчин и женщин, стоя на пороге этих маленьких хижин, очевидно, ожидали кого-то.

По прогалинам шел пеон, направляясь к конюшням и ведя в поводу четырех коней, в числе которых дамы узнали и двух своих.

— Боже мой, Боже мой! — воскликнула донна Бенита, — нет, этого не может быть! Это какой то сон, галлюцинация!

— Нет, дорогая матушка, вы ошибаетесь! То, что вы видите, существует на самом деле! — ласково сказал ей дон Рафаэль.

— Возможно ли? — прошептала донна Ассунта, не помня себя от удивления, — это слишком большая радость!

— Матушка, — продолжал дон Рафаэль, — вы положительно задыхаетесь в стенах Тепика. И вы, Ассунта, родились в тени этих лесов, вам не хватало воздуху, приволья и свободы нашей зеленой дубравы. Но покорные своей участи жертвы, вы молча переносили эту затворническую жизнь, хотя она и отзывалась на вашем здоровье. На нас с братом лежала священная обязанность позаботиться о вас и прекратить ваши мучения, вернув вас к прежней привольной жизни, по которой вы стосковались. Простите нас, если мы слишком долго промедлили. Но нам пришлось так много исправлять, восстанавливать, что несмотря на наше сильное желание, мы не могли ранее сегодняшнего дня привезти вас сюда, где, если только вы того пожелаете, вы можете остаться навсегда!

— О, мы никогда, никогда не покинем добровольно этого ранчо! — восторженно воскликнула донна Бенита, — здесь я хочу и жить, и умереть! Благодарю вас, дети мои, дорогие друзья мои, Бог да благословит вас за все то счастье, какое вы мне дарите в этот момент. Ведь, я была так далека от мысли, что меня ожидает такая радость!

— Ах, гадкие, злые и хитрые, как вы обманули нас! — весело воскликнула молодая девушка, — как коварно и удачно был задуман и выполнен ваш план! Как хитро вы сумели провести нас, делая вид, что уступаете только нашему желанию вместе с тем, как сами вы хотели, во что бы то ни стало, привести нас сюда!

Молодые люди весело рассмеялись, потирая от удовольствия руки.

— Что же, вы все еще сердитесь на нас, сестрица? — спросил дон Рафаэль.

— Нет, вы добры, и я люблю вас обоих за то, что вы стараетесь сделать нас счастливыми, насколько это в вашей власти! — сказала она с чувством.

— Да, да! — прошептала донна Бенита, утирая тихие слезы радости.

— Однако, — сказал дон Лоп, предлагая руку донне Бените, — не будем оставаться здесь слишком долго, матушка: нас ожидают там, — разве не желаете вы осмотреть ранчо внутри?

— Ах, да пойдемте, пойдемте скорее! — сказала она.

— Рафаэль! — начала взволнованным голосом донна Ассунта, опираясь на руку молодого человека, — чем я могу хоть сколько-нибудь отблагодарить вас за то счастье, какое вы доставили мне сегодня?

— Люби меня, как я люблю вас, моя дорогая! — ответил он, нежно прижимая к груди ее руку.

— О, мой возлюбленный! — прошептала она дрожащим голосом — я не могу любить вас больше и сильнее, чем оно есть: я дрожу от волнения при звуке вашего голоса; душа моя сливается с вашей душой и я перестаю быть сама собою, когда вижу и слышу вас. О, как мы будем счастливы, когда Господь благословит наш союз!

— Увы! это счастливое время еще очень далеко! — сказал со вздохом дон Рафаэль.

— А, может быть, и нет! Возлюбленный мой, не знаю почему, но мне кажется, что брату вашему известно про нашу любовь.

— Боже мой!

— Не беспокойтесь, я верю в Лопа, все его поведение по отношению ко мне, доказывает, что я не ошибаюсь. Что-то говорит мне, что он великодушно пожертвовал своей любовью ради нашего счастья!

— Неужели это возможно?

— Да, я внутренне убеждена в этом; не знаю почему, но мне кажется, что он невидимо присутствовал при том нашем разговоре, который вы верно помните, Рафаэль?

— Помню ли я? О, Ассунта! — воскликнул молодой человек.

— Так вот с самого того дня обращение Лопа со мной совершенно изменилось и он стал относиться ко мне, как к старшей сестре, а не как к кузине, за которой не прочь бы поухаживать.

— Вы так думаете?

— Мы женщины, — лукаво улыбаясь, сказала она, — редко ошибаемся в такого рода вещах; мы с первого же взгляда, с первого слова умеем отличить, где любовь и где дружба!

— Прекрасно, но как же быть, как мы можем вполне удостовериться в этом? Вы знаете, как я люблю моего брата! Я ни за что на свете не соглашусь причинить ему даже малейшего огорчения, а не только такое горе, какое он должен будет испытать в том случае, если он не отказался окончательно от мысли жениться на вас!

— Я прекрасно знаю все это, возлюбленный мой Рафаэль; но ничего более не могу теперь сделать. Теперь это ваше дело; мои отношения с ним не те, чтобы я могла вызвать его на объяснение, тем более, что своим до крайности сдержанным, почти церемонно вежливым отношением ко мне он делает всякое объяснение подобного рода совершенно невозможным!