Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Меткая Пуля (№2) - Меткая Пуля

ModernLib.Net / Исторические приключения / Эмар Густав / Меткая Пуля - Чтение (стр. 7)
Автор: Эмар Густав
Жанр: Исторические приключения
Серия: Меткая Пуля

 

 


— Никто! — с живостью вскричал Ястреб. — Изменник, кто бы он ни был, должен умереть.

Воцарилось молчание.

Первый его прервал краснокожий.

— Мы должны жить вместе долгие дни, — начал он. — Мой отец хочет, чтобы его имя оставалось никому не известным, и я не буду настаивать, чтобы услышать его. Однако мы не можем и далее бродить без цели, надо искать племя, которое усыновило бы нас, людей, которые признали бы нас братьями.

— Зачем? — спросил незнакомец.

— Чтобы сделаться сильными и повсюду встречать уважение. Мы должны быть полезны нашим братьям, как они должны быть полезны нам. Жизнь — заем, который дает нам Повелитель Жизни с условием, чтобы эта жизнь была полезна тем, кто нас окружает. Под каким именем мне представить моего отца людям, у которых мы попросим убежища и защиты?

— Под каким хотите, сын мой, раз я не могу носить своего, то мне все равно.

На мгновение Ястреб задумался.

— Мой отец силен, — сказал он, — но его волосы уже начинают белеть зимним снегом; отныне он будет называться Белым Бизоном.

— Пусть я буду Белым Бизоном, — ответил тот, вдохнув, — все равно, как бы ни называться; быть может, таким образом я укроюсь от преследования тех, кто поклялся убить меня.

Очень довольный, что знает теперь, как называть своего друга, индеец сказал ему весело:

— Через несколько дней мы доедем до селения Кровавых индейцев, или кайнахов, где нас примут сыновьями племени. Мой отец мудр, я силен, кайнахи будут рады усыновить нас. Пусть мой старый отец не унывает: наша приемная родина, пожалуй, будет лучше прежней!

— Франция, прости! — взволнованно прошептал незнакомец.



По прошествии четырех дней они действительно прибыли в селение кайнахов. Их встретили дружелюбно.

— Ну что? — спросил Ястреб своего товарища, после того как их усыновили со всем церемониалом, предписанным индейскими обычаями. — Что теперь думает мой отец? Разве он не счастлив?

— Я думаю, — печально ответил тот, — что изгнаннику ничто не заменит родину, которой он лишился.

ГЛАВА IX. Цвет Лианы

Однако проходили дни, месяцы, годы; Белый Бизон — единственное имя, под которым был известен незнакомец, — казалось, совсем отрекся от своего отечества, куда ему воспрещалось вернуться. Он усвоил все индейские обычаи, сроднился с их странными нравами и, благодаря уму, приобрел такое уважение кайнахов, что считался одним из наиболее чтимых старейшин.

Ястреб, в свою очередь неоднократно доказав свои несомненные воинские таланты и храбрость, также занял в племени высокое и почетное место.

Если для опасной экспедиции был нужен опытный вождь, совет старейшин всегда выбирал Ястреба, так как успех увенчивал все его предприятия.

Ястреб имел здравый смысл; он тотчас оценил по достоинству редкий ум своего друга-европейца. Прислушиваясь к наставлениям старика, он никогда не действовал, не спросив предварительно его совета, и всегда пожинал плоды такого разумного образа действия.

Прожив некоторое время в племени кайнахов, Ястреб по совету своего друга женился на молодой кайнахской девушке. Через два года жена родила ему прелестного мальчика. Индеец взял ребенка на руки и подал старику, говоря взволнованным голосом:

— Мой отец Белый Бизон видит перед собой воина; это сын его, мой отец сделает из него человека.

— Клянусь, — твердым голосом ответил старик.

Когда ребенка отняли от груди, отец сдержал слово, данное своему другу, и отдал ему сына, обязавшись предоставить полную свободу воспитывать мальчика по своему усмотрению.

Старик с радостью принял возложенное на него трудное поручение и даже помолодел от надежды, что воспитание этого маленького создания дает ему возможность со временем вырастить настоящего человека и хорошего воина.

Родители назвали ребенка Натах-Отан — имя многозначительное для всех туземцев, так как означает оно Серый Медведь, а это самый страшный хищник в Северной Америке.

Белый Бизон поклялся в душе, что мальчик не обманет надежд своего отца, которые тот, по-видимому, возлагал на него.

Белый Бизон, как сын восемнадцатого века, решил испробовать на этом молодом уме, отданном ему в полное распоряжение, систему, восхваляемую Жан-Жаком Руссо в его «Эмилии».

Серый Медведь делал быстрые успехи под наблюдением Белого Бизона.

У старика было с собой несколько книг, посредством которых он дал ученику хорошее всестороннее образование.

Получилась странная вещь: индеец, который соблюдал все обычаи отцов, охотился и сражался, как они, и никогда не оставлял своего племени, был в то же самое время человеком с прекрасным образованием, который с честью мог бы занять место в любой европейской гостиной.

Серый Медведь, достигнув зрелого возраста, не стал презирать своих соплеменников, погруженных в глубочайшее невежество и темноту, напротив, он вдруг почувствовал к ним горячую любовь и возгорелся пламенным желанием возродить их к лучшей жизни.

С этой минуты его собственная жизнь имела высшую цель, одна мысль преследовала его постоянно: восстановить индейцев на ту высоту, с которой они сошли, собрав их в одну большую, сильную и свободную нацию.

Белый Бизон, обычный поверенный всех мыслей молодого вождя, сначала слушал его со скептической улыбкой стариков, которые, разочаровавшись во всем, уже не сохранили в душе веры ни во что. Он думал, что Серый Медведь в пылу молодости, которая восторгается великим, подобно всем великодушным натурам, увлекается необдуманными порывами, и впоследствии сам осознает свое безумие.

Однако, удостоверившись, как глубоко эти мысли пустили корни в сердце юноши, когда тот мужественно принялся за дело, старик почувствовал страх; он испугался своего собственного творения и спрашивал себя, имел ли право поступать так, как поступил, хорошо ли сделал, что позволил так замечательно развиться этому могучему интеллекту, который один, без посторонней помощи, без всякой опоры, кроме собственной силы воли, предпринимал борьбу, неминуемо для него гибельную.

В молодости Белый Бизон пережил бурю страшной революции; головы людей падали вокруг него, как спелые колосья; чтобы упрочить торжество своих идей, он неустрашимо поднял святотатственную руку на предметы самые священные, самые чтимые; наконец, под гнетом ненависти многих тысяч людей и всеобщего осуждения, вынужденный скрываться, как преступник, преследуемый могущественной и неумолимой реакцией, он гордо поднимал голову и говорил: «Я исполнил свой долг, совесть ни в чем не может упрекнуть меня, потому что руки мои чисты и сердце мое осталось твердым!» Теперь этот же самый человек пришел в ужас, видя неисчислимые последствия тех идей, которые привил своему воспитаннику как бы шутя.

Он понял, что воспитание, ставившее молодого человека над окружающей его действительностью, неминуемо приведет к его гибели.

Тогда Белый Бизон решил разрушить собственными руками то здание, которое воздвиг с такой любовью. Он силился обратить пыл своего воспитанника на другую стезю, указать ему другую цель жизни, но было уже поздно, зло непоправимо.

Видя, что наставник опровергает свои прежние доводы, Серый Медведь разбивал его в пух и прах его же собственным оружием и заставлял, краснея, склонять голову под ударами неумолимой логики, которую сам развил в юноше.

Воспитанник представлял собой странную смесь хорошего и дурного; в нем преобладали крайности: иногда он казался движим самыми возвышенными чувствами, потом вдруг, без всякой видимой причины, выказывал такую свирепую лютость, доходившую до чудовищных размеров, что даже сами индейцы ужасались.

Однако вообще он был добр и кроток со своими соплеменниками, которые, сами не сознавая причины, безотчетно поддавались его несомненному магнетическому влиянию, боялись его и дрожали при каждом его слове или хотя бы движении бровей.

К белым, в особенности испанцам и североамериканцам, Серый Медведь питал неумолимую вражду. Он вел с ними войну без жалости и пощады, нападая на них везде, где мог застигнуть врасплох, и замучивая в жестоких пытках тех, кого несчастная звезда приводила в его руки.

Разумеется, он пользовался громкой славой в прериях и внушал неописуемый страх. Не раз уже Соединенные Штаты старались избавиться от грозного и неумолимого врага, но все эти попытки не удались, и вождь индейцев, больше прежнего лютый и смелый, постепенно приближался к американским границам, пользуясь неограниченной властью, и порой даже появлялся в городах, огнем и мечом исторгая дань, взимаемую им с бледнолицых.

Да не подумает читатель, что мы преувеличиваем. Все, что здесь изложено, строго согласуется с истиной, и если мы слегка изменяем факты, то скорее для того, чтобы немного смягчить их.

Возможно, нам следует приподнять покров, за которым мы скрыли истинную сущность наших героев, чтобы многие могли узнать их с первого взгляда и подтвердить верность наших слов.

Одна страшная сцена убийства, совершенного Серым Медведем, в особенности вызвала всеобщее негодование.

Вот что произошло.

Американское семейство, состоявшее из отца, матери, двух сыновей лет двенадцати, девочки трех-четырех лет и пяти слуг, выехало из западных штатов, чтобы обработать приобретенную землю у верховьев Миссури.

Во времена, к которым относятся события нашего рассказа, белые редко появлялись в здешних местах; по ним сновали индейцы, которые вместе с несколькими охотниками — канадцами и метисами — одни владели этими обширными равнинами.

Когда переселенцы отправлялись в путь, друзья предупреждали их, чтобы они держались настороже. Им даже советовали не углубляться в прерии в таком небольшом числе, а выждать других переселенцев, которые направлялись бы в ту же сторону, и примкнуть к ним. Убеждения подкреплялись доводом, что караван в пятьдесят или шестьдесят человек, способных оказать твердый отпор, внушит индейцам страх и сумеет пройти целым и невредимым.

Глава этого американского семейства был старый солдат войны за независимость, храбрый, как лев, и упрямый, как истый бретонец. Он холодно ответил тем, кто подавал эти советы, что ему достаточно своих слуг для борьбы с индейцами прерий, что он запасся хорошими винтовками, что мужества им не занимать и что они достигнут уступленной ему земли несмотря ни на какие преграды.

Затем он принялся готовиться к отъезду, как человек, который, приняв решение, не терпит отсрочек, и отправился в путь, провожаемый хором осуждения; друзья пророчили ему всевозможные несчастья.

Первые дни прошли без тревог. Ничто не подтверждало зловещих пророчеств.

Переселенцы мирно путешествовали по восхитительной местности и ни малейший признак не указывал на близость индейцев, которые точно сделались невидимыми.

Американцы очень легко переходят от крайней осторожности к самой безумной, самой отчаянной беспечности. И в этот раз они не изменили себе.

Когда они увидели, что вокруг все тихо, что на их пути нет никаких препятствий, они принялись хохотать над опасениями приятелей. Мало-помалу они сделались менее осмотрительны, стали пренебрегать обычными мерами предосторожности в прерии и под конец дошли даже до того, что желали стычки с краснокожими, чтобы дать им почувствовать силу своего оружия.

Так продолжалось около двух месяцев; переселенцы находились уже менее чем в десяти переходах от своей земли, куда надеялись вскоре прибыть.

Об индейцах они забыли и думать. Если порой им случалось упоминать о них на привале, прежде чем лечь спать, то единственно с тем, чтобы пошутить насчет смешных страхов их друзей, которые воображают, будто в прерии и шагу нельзя ступить, не попав при этом в засаду краснокожих.

Однажды вечером после утомительного дня переселенцы легли спать, расставив в лагере караульных — скорее для очистки совести и для того, чтобы отгонять диких зверей, чем для чего-нибудь другого.

Караульные, привыкнув к тому, что их никогда не тревожили, и утомленные дневным переходом, некоторое времени не спали, глядя на звезды, но мало-помалу сон смежил им веки, и они заснули.

Пробуждение их было ужасно.

Среди ночи человек пятьдесят черноногих под предводительством Серого Медведя прокрались в лагерь через укрепления, и прежде чем американцы могли взяться за оружие или подумать об обороне, они были уже связаны.

Тут произошла такая ужасная сцена, что перо не в силах передать ее потрясающую развязку.

Серый Медведь организовал побоище со страшным хладнокровием и беспримерной жестокостью.

Глава каравана и пятеро его слуг были привязаны голые к деревьям, их били и терзали, между тем как двух мальчиков буквально жарили на медленном огне.

Мать, обезумев от ужаса, бросилась бежать с дочерью на руках, и бежала довольно долго, но силы изменили ей, и она упала без чувств.

Индейцы догнали ее; считая мертвой, они пренебрегли ее волосами, но взяли ребенка, которого она все еще прижимала к груди с невообразимой силой. Этого ребенка принесли к Серому Медведю.

— Что с ней делать? — спросил воин, который нес девочку.

— Бросить в огонь, — коротко ответил вождь. Черноногий бесстрастно приступил к исполнению безжалостного приказания.

— Стойте! — вскричал отец душераздирающим голосом. — Не убивайте таким ужасным образом это невинное создание! Увы! Разве вам не довольно тех мук, которым вы подвергаете меня?

Черноногий остановился в недоумении и вопросительно взглянул на вождя. Тот задумался.

— Ты хочешь, чтобы твоя дочь осталась жива? — спустя минуту спросил он переселенца, подняв голову.

— Хочу, — ответил отец.

— Хорошо, я продам тебе ее жизнь. Американец содрогнулся при этом предложении.

— На каком условии? — спросил он.

— Слушай, — ответил вождь, отчетливо произнося каждое слово и устремляя на него взгляд, от которого холод проник до мозга костей несчастного, — вот мои условия; вы все в моей власти, ваша жизнь в моих руках, я могу продлить ее или сократить, и вы не в состоянии этому противиться… Однако — я сам не знаю почему, — прибавил он, насмешливо улыбаясь, — на меня сегодня нашла полоса милосердия. Твоя дочь останется жить. Но помни одно: каким бы мукам я ни подвергал тебя, какие пытки ты ни выносил бы, при первом же твоем крике девочка будет зарезана. Теперь твое дело молчать, если хочешь спасти ее.

— Я принимаю это условие, — ответил пленник. — Меня не страшат ужаснейшие пытки, лишь бы мое дитя осталось живо.

Зловещая улыбка мелькнула на губах вождя.

— Хорошо, — сказал он.

— Еще одно слово, — продолжал переселенец.

— Говори.

— Даруй мне милость. Позволь мне поцеловать бедняжку в последний раз.

— Подайте ему ребенка, — приказал вождь. Индеец поднес девочку к злополучному отцу. Девочка точно понимала, что происходит; она обхватила шею отца ручонками и зарыдала.

Крепко привязанный к дереву, тот мог только целовать ее, и целовал так, будто всю душу вкладывал в эти поцелуи.

Зрелище было чудовищным — ни дать ни взять, эпизод из бесовского ночного сборища: пять человек, голыми привязанные к деревьям, двое мальчиков, с пронзительными криками судорожно корчащиеся на раскаленных углях, и бесстрастные индейцы в зловещем свете красноватых отблесков костра — все вместе составляло самую ужасающую картину, какую могла бы создать необузданная фантазия живописца.

— Довольно! — наконец произнес Серый Медведь.

— Последний дар, последнее воспоминание… — прошептал отец.

Вождь пожал плечами.

— К чему? — заметил он.

— Чтобы смягчить жестокость казни, которую ты мне готовишь.

— Пора кончать… Надо ли тебе еще что-нибудь?

— Сделай так, чтобы моя дочь носила на шее золотую серьгу из моего уха и прядь моих волос.

— Это все?

— Все.

— Хорошо.

Вождь подошел, вынул из правого ухе переселенца золотую серьгу, отрезал своим ножом прядь его волос и с усмешкой обратился к нему.

— Послушай, — сказал он, — с тебя и твоих товарищей сдерут кожу живьем; из клочка твоей кожи я сделаю мешочек для серьги и пряди волос и ремешок, чтобы надеть его на шею девочки. Как видишь, я великодушен, я дарую тебе даже больше, чем ты просил, но только не забывай нашего условия.

Переселенец взглянул на него с презрением.

— Сдержи свое слово, как я сумею сдержать свое, палач! Приступай к пытке, и ты увидишь, как умирает храбрый человек.

Все прошло так, как было условлено.

С переселенца и его слуг содрали кожу живьем при двух бедных мальчиках, которые жарились у их ног.

Переселенец вынес пытку с мужеством, перед которым сам вождь вынужден был преклониться. Ни крика, ни вздоха, ни стона не вырвалось из его окровавленной груди; он был словно изваян из гранита.

Когда с него уже сняли всю кожу, Серый Медведь подошел к нему; несчастный еще дышал.

— Ты храбр, — сказал он, — так умри же довольный — я сдержу свое слово!

И движимый, быть может, минутным состраданием к такому мужеству, он прострелил ему голову.

Чудовищная пытка продолжалась целых четыре часа.4

Индейцы захватили все имущество американцев. Чего они не могли увезти с собой, то сожгли.

Серый Медведь в точности сдержал клятву, данную своей жертве.

Из лоскута кожи американца, кое-как обчищенной, он сам сделал мешочек, куда положил прядь волос и серьгу, и подвесил его на шею ребенка на ремешке, также вырезанном из кожи отца.

На обратном пути в селение Серый Медведь лично заботился о бедной крошке и всячески ухаживал за ней.

Вернувшись в родное селение, вождь объявил, что удочеряет девочку и дает ей имя Цвет Лианы.

В то время, когда начинается наш рассказ, Цвет Лианы была пленительной четырнадцатилетней девушкой, кроткой и невинной, красивой, как Мадонна, с большими голубыми глазами, которые отражали небесную лазурь и окаймлялись длинными темными ресницами; она порхала веселая и беспечная вслед за племенем по неизведанным тропинкам диких лесов, порой задумываясь под тенистым сводом вековых деревьев, живя, как живут птички, не помня прошлого, не заботясь о будущем и не думая о настоящем, но пользуясь им, чтобы быть счастливой.

Это прелестное дитя, само того не желая, сделалось кумиром всего племени, в особенности привязался к ней безграничной любовью Белый Бизон, но первый опыт воспитания над Серым Медведем отнял у него охоту приниматься за следующий, он только наблюдал за девочкой с отеческой заботой, с неистощимой добротой и терпением, только изредка останавливая ее в том, что находил достойным порицания.

Этот старик, подобно всем решительным и непреклонным натурам, имел доброе сердце. Окончательно отрекшись от света, который не отдал ему должной справедливости, он возродился духом в прериях и вновь предался мечтам и великодушным порывам молодых лет.

Он был невыразимо счастлив, следя ревнивым взглядом за этим нежным растением, которое, развиваясь на свободе, преисполненное жизненных соков, пускало могучие побеги и подавало хорошие надежды в будущем.

Цвет Лианы не сохранила никакого воспоминания о первых годах своей жизни. Так как при ней никогда не упоминалось о страшной сцене, вследствие которой она попала в племя черноногих, то другие, более свежие впечатления совсем изгладили далекое прошлое.

Любимая и балуемая всеми, Цвет Лианы считала себя дочерью племени.

Длинные белокурые косы золотистого цвета, будто зрелые колосья, и ослепительная белизна ее кожи не могли открыть ей глаза. Во многих племенах краснокожих встречаются подобные аномалии, у мандан5, между прочим, много женщин и воинов, которым стоит только надеть европейское платье, и их сочтут за белых.

Плененные красотой этой милой девочки, черноногие связывали с ней судьбу племени; они считали ее своим ангелом-хранителем, своим святилищем, их вера в нее была глубока, искренна и простодушна.

Цвет Лианы была истинной царицей черноногих: знак, сделанный ее розовыми пальчиками, слово, произнесенное ее алыми губками, исполнялись с неимоверной быстротой и безграничной преданностью; она могла все сделать, все сказать, всего требовать без опасения, что кто-то хоть на минуту воспротивится ее воле или ограничит ее свободу действий.

Она пользовалась этой деспотической властью, сама не подозревая о ней. Она одна не знала своего громадного могущества над этими грубыми и жестокими людьми, которые в ее присутствии становились кроткими и мягкими.

Серый Медведь привязался к своей приемной дочери так сильно, насколько его могучая натура позволяла поддаться какому-либо чувству.

Сперва он играл с ребенком, как с игрушкой, но мало-помалу, по мере того как ребенок рос и превращался в женщину, эта игра перестала быть просто игрой, в нее замешалось сердце. Первый раз в своей жизни этот человек с непоколебимой волей почувствовал в себе душевное движение, которому не мог дать определение, а между тем оно пугало его своей глубиной и силой.

Тогда между сердцем и разумом вождя завязалась тайная борьба.

Он пытался сопротивляться влиянию, которое не мог преодолеть. До тех пор он не знал преград и вдруг оказался бессилен против ребенка, который обезоруживал его улыбкой, когда он порой пробовал прибегнуть к суровости.

Эта борьба длилась долго, наконец грозный индеец признал себя побежденным: он поддался сердечному влечению и не пытался больше противиться его неодолимой силе. Он безумно полюбил девушку.

Но эта любовь причиняла ему временами такие жестокие страдания, когда он вспоминал, каким способом Цвет Лианы сделалась его приемной дочерью, что он в ужасе спрашивал себя, не кара ли, посланная на него провидением, эта глубокая страсть, овладевшая всем его существом.

Тогда он предавался порывам безумной ярости, был еще свирепее с несчастными, которые попадались ему в руки, и весь в крови, увешав себя скальпами врагов, возвращался в селение, гордо выставляя перед девушкой на обозрение трофеи своих чудовищных подвигов.

Цвет Лианы, удивленная состоянием, в котором видела того, кого считала не отцом — он был чересчур молод для этого, — но родственником, старалась утешать его всеми невинными ласками, какие подсказывала ей привязанность. К несчастью, ласки девушки только усугубляли страдания вождя, и он убегал от нее, почти обезумев от скорби, оставляя ее в печали, почти в испуге от такого непостижимого для нее поведения.

Дошло до того, что Белый Бизон, бдительный глаз которого постоянно наблюдал за своим воспитанником, счел необходимым во что бы то ни стало поразить зло в самом корне и удалить сына своего друга подальше от гибельного обаяния невинной чаровницы.

Как только старик убедился, что вождь любит Цвет Лианы, он выразил желание переговорить с ним наедине. Не подозревая о цели предстоящего разговора, Серый Медведь не замедлил исполнить желание старого наставника.

Однажды утром вождь пришел к своему доброму другу. Белый Бизон читал, полулежа у огня, разведенного посреди хижины.

— Добро пожаловать, сын мой, — приветствовал он молодого человека, — я должен сказать тебе не много, но считаю эти слова настолько важными, что ты должен услышать их немедленно. Садись возле меня.

Серый Медведь повиновался.

Белый Бизон, зная решительный и упрямый характер молодого человека, решил пойти на хитрость и переменить тактику. Он, который так долго противился планам своего друга возвысить индейскую нацию, теперь одобрил все его взгляды и выказал такой жар, такое убеждение, что изумленный молодой человек невольно спросил, отчего в нем произошла такая перемена.

— Причина простая, — ответил старик. — Пока я думал, что эти замыслы были безосновательны и вдохновлялись только пылом молодости, я видел в них, как и подобало, обманчивые мечты великодушного сердца, которое не знает точно, чего хочет, и не может оценить все шансы на успех.

— А теперь? — с живостью спросил молодой человек.

— Теперь я вижу всю основательность, вижу все истинное благородство и величие твоих намерений. Я не только допускаю возможность осуществления этих идей, но еще хочу помочь тебе своим содействием, чтобы упрочить успех.

— Правду ли вы говорите, отец мой? — восторженно вскричал молодой человек.

— Правду, клянусь тебе, но только за дело надо приняться немедленно.

С минуту вождь пристально всматривался в лицо старика, но оно оставалось непроницаемым.

— Я понимаю вас, — медленно сказал наконец индеец глухим голосом, — вы протягиваете мне руку на краю бездны… Благодарю, отец мой, я не останусь недостойным вас, клянусь в этом в свою очередь!

— Хорошо, я узнаю тебя; верь мне, сын мой, — сказал старик, грустно качая головой, — родина бывает иногда неблагодарной повелительницей, однако она единственная, кто вознаграждает сполна, если мы служим ей бескорыстно, только ради нее самой.

Они крепко пожали друг другу руку; условие было заключено.

Вскоре мы увидим, действительно ли Серый Медведь победил свою страсть, как полагал.

ГЛАВА X. Большой совет

Серый Медведь немедленно принялся за дело. С тем пылким рвением, которым отличался, он разослал гонцов к главным вождям племен западных прерий, чтобы созвать их на обширную равнину в долине Миссури, на место, называемое Деревом Повелителя Жизни, на четвертый день луны отвердевшего снега.

Миссурийские индейцы глубоко чтили это место и постоянно приносили и оставляли здесь дары.

Это была обширная песчаная равнина, где не росло ни кустика, ни травки; в центре этого бесплодного места возвышалось громадное дерево, дуб футов в двадцать в окружности, ствол которого имел дупло, а кудрявые ветви сплелись и образовали над ним большую шапку.

Дерево это, выросшее тут случайно, высота которого достигала ста двадцати футов, должно было представляться индейцам и в действительности являлось для них неким чудесным растением; они называли его Деревом Повелителя Жизни.

В назначенный день индейцы стали стекаться туда со всех сторон, останавливаясь на небольшом расстоянии от места, указанного для проведения совета.

У подножия дуба был разложен громадный костер, и по сигналу барабанов и рожков вожди уселись, поджав под себя ноги, вокруг огня.

В нескольких шагах за спинами вождей стояли воины — черноногие, проткнутые носы, ассинибойны, мандан и прочие, образуя вокруг огня совета грозный кордон, между тем как разведчики обходили окрестности, чтобы при необходимости удалить непрошеных свидетелей и оградить тайну предстоящего совещания.

На востоке сияло солнце, и обнаженная, бесплодная равнина сливалась с беспредельным небосклоном; на юге возвышались Скалистые горы с вершинами, покрытыми вечным снегом, а к северо-западу серебристая черта обозначала течение старого Миссури. Такова была картина местности, где возле священного дерева стояли воины-дикари в самых странных одеяниях.

При этом величественном зрелище невольно вспоминались другие времена и другие страны, когда, при свете пожаров, свирепые полчища Аттилы стремились к покорению и восстановлению Римской империи.

У всех первобытных народов Америки есть божество или, вернее сказать, дух, иногда благодетельный, но чаще всего враждебный. Поклонение дикаря — скорее страх, чем благоговение. Повелитель Жизни скорее злой, чем добрый дух.

Индейские религии — как вообще все первобытные религии — вовсе не принимают в расчет нравственное существо, они останавливаются на одних только случайных явлениях природы, которые превращают в божество.

Различные туземные племена стремятся расположить к себе пустыни, где утомление и жажда несут в себе смерть, и реки, которые грозят поглотить их в своих волнах.

Вожди, как уже было сказано, сидели вокруг костра совершенно неподвижно, погруженные в глубокое созерцание, которое давало повод предполагать, что они готовились к совершению важного религиозного обряда.

Минуту спустя Серый Медведь поднес к губам свисток, сделанный из человеческой голени, который носил на шее, и извлек из него резкий и продолжительный звук.

При этом сигнале вожди встали и длинной вереницей обошли два раза вокруг Дерева Повелителя Жизни, напевая вполголоса символическую песню, которой испрашивалось его содействие успеху их предприятия.

При третьем обходе Серый Медведь снял с себя великолепное ожерелье из медвежьих когтей и повесил его на ветвь, говоря:

— Повелитель Жизни, взгляни на меня благосклонным взором, я предлагаю тебе дар.

Другие вожди по очереди последовали его примеру, потом все вернулись на свои места и опять сели вокруг огня совета.

Появился трубконосец; с обычными церемониями он стал подавать трубку вождям, пока каждый из них не покурил из нее, после чего самый старший из вождей подал знак Серому Медведю, приглашая его говорить.

План молодого вождя был один из самых смелых, когда-либо задуманных им против бледнолицых. Белый Бизон говорил в шутку, что план этот должен иметь успех хотя бы в силу своей невероятности. Кроме того, этот план льстил суеверным понятиям индейцев, которые, подобно всем первобытным народам, легко верили чудесному.

К слову сказать, это свойственно всем угнетенным народам — действительность не представляет им ничего кроме разочарования и страданий, и, разумеется, они ищут в сверхъестественном единственную предоставленную им отраду.

Серый Медведь почерпнул основную мысль своего плана из самого древнего верования своих предков — команчей.

Эта легенда, которую отец неоднократно рассказывал Серому Медведю в дни его детства, была очень близка его отважному духу, и когда настал час привести в исполнение план, так давно созревший в его голове, он созвал все индейские племена и решился посредством этого предания объединить их вокруг себя в одно нераздельное целое.

Когда Моктекусома, неверно называемый испанскими писателями Монтесумой, что ничего не значит, тогда как первое название в буквальном переводе — строгий повелитель, увидел себя заключенным в собственном дворце пленником гениального авантюриста по имени Кортес, который несколькими днями позже должен был отнять у него его государство, император, который предпочел отдать себя во власть жадных иноземцев, вместо того чтобы искать убежища среди своего народа, предчувствуя по какому-то внутреннему убеждению свою судьбу, за несколько дней до смерти собрал вокруг себя главных мексиканских вождей, разделявших его заключение, и сказал им следующее:


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19