Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Пограничные бродяги (№1) - Флибустьеры

ModernLib.Net / Исторические приключения / Эмар Густав / Флибустьеры - Чтение (стр. 12)
Автор: Эмар Густав
Жанр: Исторические приключения
Серия: Пограничные бродяги

 

 


Граф де Лорайль горячо благодарил обоих искателей приключений, оказавших ему совершенно бескорыстно уже столько неоценимых услуг. Он велел накормить их, а сам удалился, чтобы предупредить своих лейтенантов о том, что они должны впустить в крепость одного индейца, который придет для переговоров.

Дон Сильва также удалился — для того, как он сказал, чтобы самому обойти всех часовых, стоявших под стенами асиенды у реки, на самом же деле, чтобы посмотреть, что делает его дочь.

Когда команчи атаковали батарею на перешейке, французы приняли их таким дружным залпом, что индейцы сразу поняли, что дальнейшие попытки будут тщетны, и в беспорядке отступили.

Граф де Лорайль все еще говорил с доном Луи и Весельчаком, рассказывая им разные эпизоды только что отбитого нападения и недоумевая по поводу непонятного отсутствия дона Сильвы, который уже более часа назад ушел, и его нигде не могли найти, как вдруг отворилась дверь, и в комнату, где сидели трое собеседников, вошел Леру.

— Что вам надо? — спросил его граф.

— Капитан, — ответил он, — два индейца ждут у рва и просят, чтобы их впустили.

— Два? — спросил Весельчак.

— Да, два.

— Это странно, — заметил канадец.

— Что же делать? — встревожился граф.

— Пойдемте посмотрим сами.

Все четверо направились к батарее.

— Ну что? — спросил де Лорайль, когда они подошли.

— Да, один из этих людей несомненно Орлиная Голова, а другого я не знаю.

— Ваше мнение?

— Конечно, впустить их. Этот индеец, судя по наружности и костюму, вождь, а так как он пришел вместе с Орлиной Головой, то, значит, он друг.

— Ну, пусть будет так.

Граф дал знак; подъемный мост опустился, и оба вождя прошли за укрепления.

Индейские сахемы приветствовали графа и остальных присутствующих с тем достоинством, которое никогда ни при каких обстоятельствах не покидает краснокожих, облеченных этим саном. Затем по приглашению Весельчака Орлиная Голова дал отчет о том, что ему поручено было разузнать.

Французы слушали его с вниманием и изумлением не только перед его ловкостью и знанием места и людей, среди которых он действовал, но еще больше перед его непоколебимой отвагой, которую он продемонстрировал столь решительно.

— Теперь, — продолжал вождь, заканчивая свой рассказ, — Насмешник понял свою ошибку, к которой его подтолкнула слепая ненависть. Он разрывает союз с апачами и повинуется во всем своему отцу Орлиной Голове, чтобы искупить свою вину. Орлиная Голова — сахем, слово его, как гранитная скала, он отдает в распоряжение бледнолицых братьев своих триста команчских воинов.

Граф де Лорайль нерешительно посмотрел на Весельчака. Зная коварство индейцев, он боялся довериться им.

Весельчак незаметно приподнял плечи.

— Великий вождь бледнолицых благодарит брата своего Орлиную Голову, — отвечал он за графа, — он с радостью принимает его предложение. Всегда его рука будет открыта для команчей, и сердце его чисто перед ними. Отряд моего брата разделится на две части: одна часть под начальством Насмешника засядет по другую сторону реки, чтобы отрезать апачам отступление, другая часть во главе с Орлиной Головой войдет в крепость и будет помогать бледнолицым. Воины йори скрыты на острове выше по реке, в двух полетах стрелы от великого вигвама. Они присоединятся к Насмешнику.

— Хорошо! — ответил Орлиная Голова. — Пусть будет так, как желает мой брат.

Оба вождя простились с присутствующими и удалились.

Весельчак объяснил графу, как он условился с вождем команчей.

— Черт возьми! — отвечал ему на это граф. — Признаться, я не питаю ни малейшего доверия к индейцам. Вы знаете, что предательство — их любимое оружие.

— Вы не знаете команчей, а особенно Орлиной Головы. Я беру на себя ответственность за все.

— Делайте как знаете. Я вам обязан столь многим, что никогда не пойду наперекор вашим распоряжениям, если только вы говорите, что ручаетесь за них.

Весельчак сам отправился предупредить капатаса относительно изменений, внесенных в план защиты.

Насмешник и сто пятьдесят команчей в сопровождении сорока пеонов тотчас же переправились на противоположный берег и засели там в зарослях, готовые появиться по первому же сигналу.

Десяток французов и Орлиная Голова с остальными индейцами остались защищать перешеек, нападения на который теперь вовсе не ожидалось. Прочие колонисты были рассеяны в густых зарослях, покрывавших склоны холма, на котором стояла асиенда. Они получили приказ не выходить на открытое место и не стрелять, пока не будет дана команда «пли». Когда все было готово, граф де Лорайль и его товарищи в глубоком волнении стали ожидать нападения апачей.

Ожидание их не было долгим. Мы уже описали, как был встречен французскими стрелками Черный Медведь, едва успев высадиться со своими воинами.

Вождь апачей был отважен, как лев. Под его началом были отборные воины. Удар был ужасен, но краснокожие не отступили ни на шаг. Непрестанно отражаемые, они вновь бросались в бой и бились с тем отчаянием, которое удесятерило их силы. Они боролись с французами лицом к лицу, и те, несмотря на всю свою выдержку, дисциплину и превосходство оружия, не могли ничего с ними сделать.

Битва перешла в страшную резню. Каждый боролся, старался нанести кинжалом удар врагу, не думая о защите. Весельчак видел, что следует попытаться нанести решительный удар, чтобы избавиться от этих демонов, казавшихся непобедимыми и неуязвимыми. Он нагнулся к дону Луи, который дрался радом с ним, и сказал несколько слов по-французски. Дон Луи кое-как отбился от наседавшего на него апача и куда-то убежал.

Через минуту выше по реке раздался боевой клич команчей, ужасный и пронзительный, и краснокожие воины, прыгая, как ягуары, ринулись на апачей, потрясая своими топорами и длинными копьями.

В первую минуту Черный Медведь думал, что это прибыла помощь, что асиенда взята его союзниками, но велики были охватившие его через минуту отчаяние и бешенство, когда он понял в чем дело… Апачи заколебались, потом стали поддаваться, все слабее становилось оказываемое ими сопротивление, наконец они разом повернулись к напиравшему неприятелю спиной и с криком беспорядочно бросились вниз к реке, оставив более двух третей своих воинов убитыми и тяжело ранеными.

Французы преследовали их всего лишь несколькими залпами картечи в полной уверенности, что они не избегут приготовленной для них засады.

И точно, вскоре с другого берега долетели звуки выстрелов пеонов, и опять прозвучал военный клич команчей.

В этот несчастный набег Черный Медведь менее чем за час потерял весь цвет самых славных воинов своего племени. Сам он, покрытый ранами, с каким-нибудь десятком людей едва спасся от смерти или плена.

Победа французов была полная. Колония Гетцали благодаря этому славному делу надолго обрела покой и оградила себя от нападения индейцев.

Когда битва была закончена, принялись всюду искать дона Сильву и его дочь. Но все поиски оказались тщетными, отец и дочь исчезли, и нельзя было даже узнать, каким образом и когда.

Это таинственное происшествие привело всех обитателей колонии в уныние, и радость победы омрачилась печалью. Все сразу решили, что дона Сильву и его дочь похитил Черный Медведь.

Когда граф де Лорайль после самых тщательных розысков окончательно убедился, что асиендадо и его дочь исчезли, не оставив следа, он предался ярости со всем пылом своего характера, посылал апачам самые ужасные проклятия, клялся преследовать их и истреблять без сожаления и пощады до тех пор, пока не найдет ту, которую уже считал своей женой и потеря которой разрушала все его блестящие мечты, готовые было осуществиться в ближайшем будущем.

ГЛАВА XVI. Каса-Гранде Моктесумы

В древние времена ацтеки, народ, о происхождении которого ничего определенного историкам не известно, как бы руководимые самим Провидением, двигались тихо, но неуклонно, как река течет к океану, стремясь овладеть плоскогорьем Анауак. Они сами не давали себе отчета, что влечет их туда, но они не могли отвратить своих жадных взоров от заповедной страны, в которой им суждено было впоследствии создать могущественное государство. Иногда они как бы останавливались, надежда словно покидала их, но это продолжалось недолго. Это было одно из тех переселений народов, которые иногда можно явно проследить в мировой истории и в которых нельзя не видеть руки Божией.

В подобные моменты упадка духа, продолжавшиеся, однако, десятилетиями, ацтеки не просто располагались лагерями, но делали вид, что хотят остановиться навсегда, и строили города.

Протекли века, исчезла с лица земли сама раса ацтеков, но остатки основанных ею городов уцелели. Грандиозные, величавые развалины их рассеяны на пространстве нескольких тысяч квадратных миль по Центральной Америке и вызывают изумление путешественников, достаточно смелых для того, чтобы достичь их, невзирая на бесчисленные опасности и лишения.

Самыми замечательными из этих развалин являются, несомненно, развалины, известные под названием Каса-Гранде Моктесумы, или Моктекузомы. Они расположены на расстоянии около двух миль от извилистых берегов Рио-Хилы, среди бесплодной, необитаемой равнины, на самой границе ужасной песчаной пустыни дель-Норте.

Место, на котором воздвигнут древний замок, со всех сторон совершенно плоско.

Развалины города тянутся более чем на две с половиной мили к югу. В других направлениях вся почва усеяна обломками и черепками сосудов, ваз, тарелок и разной домашней утвари. Большинство их раскрашены в разные цвета: белый, синий, желтый, красный. Это показывает, что город был богат и важен в промышленном отношении и что в нем жили не те индейцы, которые кочуют в настоящее время в окрестных прериях, так как они совершенно не имеют понятия о подобных изделиях.

Сам замок построен в виде продолговатого четырехугольника со стенами, обращенными на четыре стороны света.

Вокруг него возвышаются стены, окружавшие и другие здания, остатки которых еще можно различить. Немного позади находится хорошо сохранившееся одноэтажное здание, разделенное на несколько частей.

Главный дом и стены сооружены из валунов громадной величины, связанных крепчайшим цементом. Дом имеет три этажа, все внутреннее устройство — полы, потолки — ныне, конечно, обрушилось и даже исчезло бесследно.

На каждом этаже находилось по пять обширных зал, освещавшихся, насколько это можно судить по сохранившимся остаткам, лишь через двери и круглые отверстия; двери находились в северных и южных стенах, а отверстия — в восточных и западных.

Через эти отверстия Моктесума — El hombre amargo, Горький Человек, как до сих пор называют в своих преданиях повелителя ацтеков окрестные индейцы, — приветствовал восход и закат солнца.

Сохранились также и остатки канала, сейчас совершенно высохшего, но некогда подводившего к городу из реки живительную воду.

В настоящее время эти руины печальны, пустынны. Днем их накаляет отвесными лучами горячее южное солнце, ночью на них оседает холодная роса, и эта постоянная смена холода и тепла, сырости и абсолютной сухости превращает в мельчайшую пыль гранитные валуны, из которых сложена твердыня. Уже много веков длится эта неустанная работа, и доберется когда-нибудь ничего не щадящее время, сравняет с землей и мелким прахом развеет по соседней пустыне гордое создание рук человека. Пока же оно является удобным и чрезвычайно любимым местопребыванием сов, шакалов, гиен, змей и прочего зверья.

Индейцы испытывают суеверный ужас перед этими развалинами и стараются не приближаться к ним.

Именно поэтому какой-нибудь команч, сиу, апач или пауни, которого охота или преследование врага случайно увлекли бы в ближайшие окрестности этого страшного места, в ночь на четвертое или пятое число Champaski-Oni — месяца вишен, то есть спустя месяц после событий, описанных в прошлой главе, бросился бы прочь отсюда, так как глазам его внезапно представилось бы необычное, полное ужаса зрелище.

Древний замок ацтекских царей гигантским силуэтом вырисовывался на темно-синем небе, усеянном звездами. Но он не был погружен в свое обычное мертвенное безмолвие. Из всех отверстий в его Стенах, круглых и четырехугольных, проделанных людьми и временем, струились потоки красноватого света, неслись крики, песни и смех и тревожили диких зверей, которые вышли из своих убежищ, с недоумением бродили вокруг и негромко рычали и выли, словно вопрошая, зачем и кто нарушил их так долго длившийся безмятежный покой. Внутри развалин можно было различить силуэты людей и лошадей, сгруппировавшихся в разных углах за громадными стенами. Десяток неподвижных всадников, словно сделанных из бронзы, охраняли вход в крепость, опершись на копья.

Внутри отжившие уже развалины вновь наполнились шумом и жизнью, но снаружи по-прежнему царила тишина: вид действительно был ужасен.

Ночь кончалась. Луна совершила уже две трети своего небесного пути. Не поддерживаемые никем костры гасли один за другим, и только отверстия в доме продолжали гореть, как крошечные маяки, в сгустившейся предрассветной тьме.

В это время вдали послышался сухой цокот копыт по песку.

Часовые, поставленные при входе, с трудом подняли отяжелевшие головы и уставились глазами туда, откуда доносились звуки.

На повороте дороги, ведущей к замку, показался всадник и, как будто нисколько не удивившись и не смутившись необычным видом древнего здания, продолжал быстрым галопом приближаться к нему.

Миновав небольшую группу развалившихся домов, он подъехал к часовым на расстояние десяти шагов, спешился и твердым шагом направился к ним. Часовые глядели на него безмолвно и неподвижно.

Не успел он сделать и пяти шагов, как копья были направлены на его грудь. Грубый голос крикнул ему:

— Стой!

Незнакомец остановился, не отвечая ни слова.

— Кто вы такой? Что вам нужно? — спросил его начальник караула.

— Я костеньо 33. Я долго ехал, чтобы увидеть вашего предводителя, с которым мне необходимо поговорить, — отвечал вновь прибывший.

Начальник караула тщетно старался при бледном свете луны различить черты лица незнакомца. Это было невозможно, так как он закутался в свой плащ и надвинул широкополую шляпу на самые глаза.

— Ваше имя? — опять спросил недовольным голосом начальник, убедившись, что все его усилия ни к чему не приводят.

— Зачем? Ваш предводитель меня не знает, так что мое имя все равно ему ничего не откроет.

— Может быть, ну, да это все равно. Сохраняйте ваше инкогнито, если хотите. Только не знаю, понравится ли это вам, но я не допущу вас к капитану. Он сейчас будет ужинать со своими офицерами и, конечно, не станет менять планы среди ночи, чтобы поговорить с каким-то неизвестным.

Незнакомец сделал движение, как будто хотел что-то возразить.

— Может быть, скажу я вам, в свою очередь, — продолжал он, овладев собой, — но выслушайте, ведь вы были солдатом, не правда ли?

— Я и теперь солдат, — горделиво приосанившись, ответил начальник караула.

— Хотя вы прекрасно говорите по-испански, но мне сдается, что вы француз.

— Да, имею честь быть им.

Незнакомец улыбнулся: он задел слабую струну этого человека.

— Ну, так я один, а вас не знаю сколько. Пропустите меня к вашему капитану, мне нужно говорить с ним, чего вы боитесь?

— Ничего, но у меня есть строгий приказ, я не могу не выполнить его.

— Мы в самом сердце пустыни, более чем в ста милях от ближайшего человеческого жилья, — настойчиво продолжал незнакомец. — Поймите же, наконец, что только особо важные причины могли побудить меня подвергнуться бесчисленным опасностям длинного пути, чтобы сказать несколько слов графу де Лорайлю. Я теперь на пороге его дома, мне нужна от вас лишь самая ничтожная услуга, и я получу все, что мне нужно. Но вы все-таки не хотите оказать мне ее.

Сержант колебался. Доводы незнакомца, по-видимому, убедили его, однако, подумав несколько секунд, он тряхнул головой и отвечал так:

— Нет, это невозможно. Капитан суров, я вовсе не желаю, чтобы он лишил меня заслуженных мною знаков отличия. Все, что я могу для вас сделать — это дозволить вам провести ночь с моими людьми под открытым небом. Завтра днем капитан выйдет, вы ему скажете что надо, а там уж его и ваше дело, дальнейшее меня не касается.

Незнакомец только хмыкнул и тихо проговорил:

— Это очень долго!

— Ба-а! — весело продолжал начальник караула. — Да ведь ночь-то прошла. Да и сами вы виноваты в этом, какого дьявола вы скрываете свое имя! Скажите, кто вы?

— Но я повторяю, что ваш капитан, как и вы, никогда не слышал его.

— Ну так что же! Все-таки имя и фамилия… есть имя и фамилия — все-таки дело ясней, — добавил несколько затруднившийся в изложении своей мысли по поводу значения имени и фамилии достойный начальник караула.

— Ах! — вдруг словно озаренный почти вскрикнул незнакомец. — Я нашел средство все устроить.

— Ну-ка, посмотрим, в чем заключается ваше средство. Если оно хорошо — мы воспользуемся им, если плохо — отбросим.

— Оно великолепно!

— Тем лучше! Я слушаю.

— Скажите капитану, что человек, который месяц тому назад стрелял в него из пистолетов в пуэбло Сан-Хосе, близ Гуаймаса, здесь и желает говорить с ним.

— Как, что такое?

— Разве вы не расслышали меня?

— Напротив, прекрасно расслышал.

— Ну, так в чем же затруднение?

— Черт возьми! Сказать по правде, рекомендация не из особенно завидных и приятных.

— Вы думаете?

— Боже мой! Он подвергался опасности быть вами убитым. Так это вы покушались на него?

— Ну да, конечно! Я и мой товарищ!

— Мы не считаем особенным подвигом нападение вдвоем на безоружного.

— Благодарю за комплимент, но вы все-таки ничего не предпримете?

— Гм! Признаться, я сомневаюсь. Рекомендация довольно странная.

— Совершенно напрасно. Граф де Лорайль человек храбрый, настоящий рыцарь, о нашей встрече он мог сохранить только самое хорошее воспоминание.

— Все это так, все возможно, как бы там ни было. К тому же вы долго ехали. Следовало бы отказать вам, но делать нечего, пойду доложу капитану. Постойте здесь и вооружитесь терпением, однако, за успех не ручаюсь.

— Ну, а я уверен в нем.

— Увидим.

Старый солдат пожал плечами, слез с лошади и вошел в ворота.

Отсутствие его продолжалось довольно долго.

Незнакомец, по-видимому, нисколько не сомневался в успехе переговоров, так как тотчас же после ухода сержанта он приблизился к воротам.

Минут через десять начальник караула вернулся.

— Ну что? — обратился к нему незнакомец. — Что ответил вам капитан?

— Он расхохотался и приказал ввести вас.

— Вот видите, я был прав.

— Это правда, но все равно, представились вы довольно-таки оригинально: «Я тот, кто пытался убить вас».

— Что же делать, такой случай, — ответил незнакомец.

— Не знаю, как вы называете такой случай здесь, но во Франции он называется подлой засадой. Ну, идемте.

Незнакомец ничего не ответил, вздернул подбородок и последовал за достойным солдатом.

В громадной зале, растрескавшиеся стены которой каждую минуту грозили обвалиться и потолком которой служило тёмно-синее усеянное звездами небо, вокруг стола, уставленного с самой изысканной роскошью яствами и прекрасной посудой, сидели четыре человека. Жизнь в пустыне наложила печать суровости на их загорелые решительные лица. Глаза их горели неукротимой отвагой и смелостью.

Это были граф де Лорайль, два главных офицера его штаба, лейтенанты Диего Леон и Мартин Леру, и старый капатас дона Сильвы де Торреса, Блаз Васкес.

Граф де Лорайль уже пять дней как остановился со своими сподвижниками в Каса-Гранде Моктесумы.

После нападения апачей на колонию граф, надеясь отыскать свою невесту, исчезнувшую так таинственно во время битвы и похищенную, по всей вероятности, индейцами, решился, наконец, выполнить поручения, которые ему давно уже дало мексиканское правительство и которые он все медлил исполнить под более или менее обоснованными предлогами, а на самом деле потому, что, как он ни был храбр, он не горел желанием помериться с индейцами силами в открытом бою, зная, как они ужасны и как трудно их победить в родных им прериях.

Граф собрал отряд из двухсот пятидесяти французов. Капатас, горевший жаждой отыскать своего господина и свою молодую госпожу и освободить их из плена, присоединил к ним тридцать пеонов. Все вместе они представляли значительный для тех мест и для того времени отряд хорошо вооруженных и воинственно настроенных людей.

Нашим охотникам, дону Луи, Весельчаку и Орлиной Голове, помощь которых оказалась для него такой драгоценной, граф де Лорайль предложил сопровождать его в походе. Он почувствовал бы себя необыкновенно счастливым, если бы ему удалось таким образом не только приобрести неустрашимых товарищей, но и вернейших проводников, которые повели бы его отряд по следам индейцев, которых он намеревался загнать в самую глубь прерий, но дон Луи и оба его друга, сославшись на то, что им необходимо срочно продолжать свое путешествие, простились с графом, не прельстившись его блестящими обещаниями.

Граф был вынужден удовлетвориться капатасом и его пеонами. К сожалению, люди эти были костеньо, то есть прибрежные жители, плохо знавшие внутренние области страны и обычаи ее обитателей.

Вот под руководством таких-то неопытных проводников граф покинул Гетцали и направился в земли апачей.

Экспедиция началась весьма успешно: дважды французы внезапно настигали краснокожих и истребляли их без пощады.

Граф не желал оставлять у себя пленников и, чтобы внушить краснокожим страх, расстреливал всех попадавших к нему живьем индейцев и вешал их по прерии вверх ногами.

Ознакомившись, однако, в этих двух несчастных для них стычках с приемами врага, индейцы стали осторожнее, и, несмотря на все усилия, графу никак не удавалось вновь так же удачно напасть на них.

Методы наказания пойманных врагов, применяемые графом, казалось, возымели действие более сильное, чем он сам мог ожидать, потому что индейцы вдруг как сквозь землю провалились.

В течение трех недель граф тщетно искал их следы. Наконец, накануне того дня, с которого мы вновь начали наш рассказ, семьсот или восемьсот лошадей вступили средь бела дня в развалины древнего мексиканского города. По индейскому обычаю, всадники лежали пластом на этих лошадях и были почти невидимы, так что с первого взгляда казалось, что идет огромный табун. Этот необычный отряд ринулся на Каса-Гранде с ужасающей стремительностью.

Залп из карабинов, раздавшийся из-за наскоро сложенных баррикад, несколько расстроил передние ряды, но не ослабил стремительности нападения. Индейцы, как поток лавы, бросились на французов.

Они выпрямились на своих конях. Полуобнаженные, в воинских головных уборах из перьев, в своих длинных плащах из бизоньих шкур, развевающихся по ветру, управляя лошадьми при помощи колен, они имели дикий, воинственный вид и могли вселить ужас даже в очень смелых людей. Французы мужественно встретили нападение, хотя и были оглушены криками и ослеплены тучей перистых стрел, сыпавшихся на них градом. Апачи, а тем более так долго искавшие их французы, не хотели, однако, ограничиться одной сшибкой. Как бы придя к согласию, враги кинулись друг на друга с оружием в руках.

Среди индейских воинов нетрудно было различить по высокому головному убору и украшавшим его орлиным перьям Черного Медведя. Отважный вождь ободрял своих воинов, увещевал их отомстить за понесенные поражения разгромом Каса-Гранде. Завязалась одна из тех ужасных битв, довольно обычных на границах индейских земель, где не берут пленных, где жестокость и животное остервенение с обеих сторон достигают неслыханных размеров, где совершаются такие нечеловеческие преступления, что всякое описание их невозможно. Единственным оружием защиты служили штык, копье и болас-пердидас — свинцовые шары, привязанные к концам ремня, которыми при удачном ударе сразу можно было проломить противнику череп. Битва длилась часа два, но защитники баррикад решили, что скорее погибнут все до единого, чем уступят хотя бы пядь земли. Индейцы подавляли своей численностью и постоянно сменяли друг друга.

Французы, сами утомленные нечеловеческим сопротивлением, надеялись, что долгая борьба утомит индейцев, и они не замедлят в скором времени отступить, так как уже появились признаки того, что они колеблются. Надежда удваивала силы защищающихся. Вдруг в тылу у них раздался крик:

— Измена! Измена!

Граф и капатас, сражавшиеся в первых рядах как львы, обернулись.

Положение становилось критическим: французы очутились буквально между двух огней.

Малая Пантера с отрядом в пятьдесят воинов обошел позицию французов и уже проник внутрь стен крепости.

Индейцы, опьяненные успехом, так легко им доставшимся, с воем торжества и радости принялись уничтожать все, что попадалось им под руку.

Граф окинул взглядом поле битвы, и в его голове мгновенно созрел отчаянный план.

Он сказал два слова капатасу, который немедленно обратился к сражавшимся, объяснил им, что они должны делать, и стал ждать удобного момента, чтобы привести в исполнение то, о чем они условились с графом.

Граф также не терял времени. Он взял жестянку с порохом, вставил в нее горящую свечу и швырнул в самый центр толпы индейцев. Раздался страшный взрыв, который внес в гущу врагов ужасное замешательство и многих убил и ранил.

Испуганные апачи в беспорядке бросились в разные стороны, боясь, что их настигнут осколки этой необычной бомбы.

Ловко воспользовавшись этим моментом, французы по команде капатаса внезапно повернули фронт и бросились на апачей, пришедших с Малой Пантерой и уже стоявших всего в нескольких метрах от них со своими грозно поднятыми томагавками.

Место было неудобным для индейцев, они находились в тесном проходе, где нельзя было свободно управлять лошадьми.

Малая Пантера и его воины с воем устремились на французов. Последние, не уступая им в отваге и ловкости, твердо встретили их и штыками отразили обрушившийся на них удар.

Краснокожие заколебались, среди них началась паника, еще минута — и они кинулись бежать во все стороны.

Граф с несколькими пеонами бросился их преследовать.

И только к вечеру они вернулись.

Апачи соединились и отступили в глубь прерий.

Граф, хотя и был доволен достигнутой победой, так как потери врага были чрезвычайно тяжелы, видел, что не все еще сделано: Черный Медведь ускользнул от него, и самое главное, он еще не нашел тех, кого поклялся спасти и освободить.

Он дал приказ своей квадрилье — так назывались в Мексике отряды волонтеров — готовиться на следующий день к выступлению и распорядился принять все меры предосторожности, необходимые в походе по пустыне.

Утром французы должны были выступить из Каса-Гранде. Граф решил отпраздновать со своими офицерами вчерашнюю победу и выпить за успех предстоящего похода,

Возбужденный выпитым вином и бесчисленными тостами, которые он произнес за полный и скорый успех, граф находился в прекрасном расположении духа, когда к нему подошел его старый сержант, начальник караула, и сообщил об удивительном посетителе, желавшем его видеть.

— Что же это за личность, судя по наружности? — спросил он, когда сержант не без смущения окончил доклад.

— Честное слово, капитан, — отвечал сержант, — насколько я мог разглядеть его, это еще очень молодой детина, здоровый и уж слишком самоуверенный, пожалуй, даже нахальный.

Граф подумал с минуту.

— Расстрелять его? — подсказал сержант, полагая, что об этом именно и думает граф.

— Ну вот еще! Что вы выдумали, Буало! — ответил граф, расхохотавшись и закидывая назад голову. — Нет, нет! Нам очень повезло, что приехал этот негодяй. Напротив, пойдите и приведите его сюда, и как можно вежливее.

Сержант отдал честь и вышел.

— Господа, вы помните ловушку, в которую я попал и чуть было не поплатился жизнью? Это дело окружает какая-то тайна, которую мне до сих пор никак не удается раскрыть. Человек, который хочет говорить со мной, сдается мне, должен сообщить кое-что, и это даст мне ключ к разрешению многих неясных вопросов.

— Сеньор граф, — заметил капатас, — смотрите, будьте осторожны. Вы еще не знаете характера людей этой страны.

Человек этот пришел, может быть, только затем, чтобы вовлечь вас в новую западню.

— С какой целью?

— Кто знает?! — отвечал Блаз Васкес.

— Да! — прибавил граф. — А вы, дон Блаз, поможете мне, конечно, если этот малый и впрямь шпион, вывести его на чистую воду, хотя я так не считаю.

Капатас ограничился лишь тем, что незаметно пожал плечами. Граф принадлежал к числу тех резких, надменных натур, которые не допускают, чтобы им хоть в чем-то противоречили.

Европейцы, а особенно французы, в Америке усваивают в своем отношении к местному населению, будь то белые, метисы или краснокожие, оттенок презрения и высокомерия, который так и сквозит во всех их действиях. Убежденные в своем умственном превосходстве над жителями той страны, в которой сами являются пришельцами, они с обидной и невыносимой иронией относятся к обычаям, верованиям, убеждениям местного населения и готовы, кажется, снисходительно допустить только то, что они по своему умственному развитию стоят все-таки выше зверей.

Мысль эта несправедлива и абсолютно неверна. Испано-американцы, правда, отстали в цивилизации, промышленности, ремеслах и прочем, прогресс у них идет медленно, они опутаны суеверием, составляющим основу их религиозных взглядов. Но их нельзя считать единственными виновниками такого порядка вещей, они стремятся изменить его. Однако испанцы так долго держали население своих колоний в состоянии ужасного гнета и унижения, над ним в течение нескольких веков тяготела столь неслыханная тирания и жители колоний скорее были рабами гордых и неумолимых властителей, а не гражданами государства, что это не могло не отразиться на их характере — рабском, коварном, лживом.

За исключением некоторых выдающихся личностей, масса населения, индейского в особенности, двулична, зла, развратна, коварна. Быть может, в гораздо меньшей степени относится эта характеристика к белому населению, которое гигантскими шагами стремится вперед к истинному просвещению.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19