Обреченный век (№3) - Око Марены

Албул О. А. Наиболее полная история российской государственности.Т. 2. С. 131. СПб., 1830

Глава 4

Ратник из Березовки

Из края в край, из града в град

Судьба, как вихрь, людей метет,

И рад ли ты, или не рад,

Что нужды ей?… Вперед, вперед!

Ф. И. Тютчев

Время течет неодинаково. Течение его то убыстряется, то вновь становится плавным и неспешным. Но это в жизни страны или отдельного княжества, а также в больших городах. В деревне же все зависит от времени года. Весна – пора горячая, летом – опять-таки дома не посидишь, а вот осенью, когда урожай уже собран, можно и не торопиться, посудачить о том о сем. Правда, новостей – кот наплакал. Разве что вспомянуть в который раз, как у хромого Шлепы волки утащили две последние овцы из хлева, да неспешно прикинуть, сколь зерна свезти на зимний торг, дабы справить новую одежонку, кой-что из утвари и прикупить, ежели несколько кун останется, баские колты для своей заневестившейся дочери.

Разговоры на мужских посиделках тоже под стать времени – тягучие и неторопливые, о разных мелочах, а больше ни о чем. Основные же новости узнаются от княжьих людей, прибывших на сбор дани. Тут народ слегка оживляется, особенно когда новости и впрямь серьезные, да к тому же напрямую касаются самой деревни. Тогда уж пересуды на посиделках могут и до глубокой ночи затянуться.

Вот и ныне, невзирая на позднее время, в селище Березовка, что стояла близ Ожска, народ еще не угомонился. Наутро двадцать три человека – больше половины мужского населения села – уходило по велению рязанского князя Константина незнамо куда. Точнее, куда – тиун, со слов прибывшего от князя накануне дружинника Позвизда, объяснил, но веры ему почему-то не было. Сказали ему, что надлежит всех собранных воинскому делу обучить, вот он и передал. Пробовали напоить да язык развязать, но не проболтался, окаянный. Хотя, может, и впрямь не знал истинной цели.

А к суровому княжьему вою и подступиться не пытались – уж очень мрачен и хмур был он с виду. Такой, поди, коль речь по нраву не придется, мигом за меч ухватится. Нет уж, ни к чему самим будить лихо, пока оно тихо.

С другой стороны, как старики талдычили, никогда такого не бывало, чтобы ополчение пешее сбирали токмо для учебы. Чай они не вои, не в княжьей дружине состоят и злата-серебра за службу не получают. У них перед князем долг иной: землицу вовремя засеять, да урожай собрать, а еще скотину растить, дабы и самому с мясом быть и князя не обидеть. Для того каждый малец с детских лет нужные навыки усваивает, а чтоб воевать учиться… Одначе с князем не больно-то поспоришь. Да и ни к чему оно – урожай собран, пшеница в овине, так что рабочие руки об эту пору не шибко и нужны. Однако поворчать, хошь для прилику, слегка все равно надобно.

Вспомнили, как водится, былые времена, кои прошлись грозой по всей Рязанщине. Случилось это, когда местным князьям вздумалось с владимирским князем Всеволодом Большое Гнездо потягаться. Мало, правда, очевидцев тех страшных лет в живых осталось. И из тех, кто в набег уходил, и из тех, кто уже свои грады боронил, – всего трое живых и вернулось в Березовку, а ноне и вовсе один остался.

Сидел ныне этот ветеран и цвел от удовольствия, глядя, как в кои веки внимательно, стараясь не пропустить ни слова, слушают его сказания о тех временах. О том, как он, тогда еще крепкий и бодрый мужик Зихно, будучи в полном расцвете сил, изрядно повоевал в составе пешей рати рязанского князя Глеба Ростиславовича. Слегка шамкая – зубов-то всего с десяток осталось, – гордо сказывал, сколь всего довелось ему натерпеться, как он чудом выжил и все же вернулся домой, да не просто так, а с мечом крыжатым, да еще с гривной серебряной за пазухой. В мешке заплечном тож немало добра было: и поршни^[43] крепкие, добротные, кожух отцу, и сестрам поневы^[44], и матери плат персевый^[45], и милушке своей Забаве колты^[46] знатные. Да еще как подгадал с каменьями-то на колтах – аккурат под цвет глаз подобрал, за что она его и возлюбила пуще прежнего.

О последнем он, конечно, ляпнул не подумав. Ссохшаяся от старости, но еще крепкая и жилистая женка старика с игривым именем Забава тут же подала свой голос из дальнего кутка, где она до поры до времени уютно расположилась с овечьей пряжей:

– У меня глазоньки-то бирюзовые испокон веку были, ирод. А ты меня колтами-то какими одарил?

– Тож бирюзовыми, – встрепенулся Зихно.

– Кулема ты. Желт камень-то.

– Енто они на солнце выгорели напрочь, – тут же нашелся Зихно и, дабы уйти от неприятной темы, резко перешел к другому военному трофею: – Завтра с ентим мечом мой меньшой отправится. Ноне он его весь день начищал. Я к вечеру глянул – чуть глаз не лишился, до того клинок на солнце сверкал. Спит чичас, поди, умаялся.

Но внук старика не спал. Какой уж тут сон, когда завтра суровый дружинник по имени Позвизд поведет его и прочих парней невесть куда и невесть зачем. К тому же он за хлопотами да сборами так за весь день и не удосужился сбегать попрощаться с братаном двухродным,^[47] утешить его, потому как из-за хворостей нутряных и кашля рудного^[48] не взяли болезного вместе с прочими. Да еще звонкой Смарагде – сестричне^[49] своей – пару ласковых слов сказать надо.

Перебирая все несделанное и неуспетое, он почти пожалел, что весь остатный^[50] день провел за чисткой меча. Однако представив, как гордо подойдет к месту сбора, как восхищенно будут смотреть на него не только домочадцы, гордясь бравым внуком, но и односельчане, тут же устыдился своих мыслей и мало-помалу провалился в тревожный, чуткий сон.

Сбор был назначен у избы тиуна в час, когда солнце краешком из-за леса покажется, но Любим подскочил со своей лежанки намного раньше, однако как ни старался, первым не был. Уже надсадно кашлял дед Зихно – большак явно собирался сказать свое последнее напутствие любимому и единственному внуку от утонувшего в расцвете сил сына. Уже вовсю орудовала ухватами и кочергой большуха^[51] – старая Забава, собираясь напихать Любиму в котомку еды не на день, как было велено неразговорчивым дружинником, а чуть ли не на всю седмицу.

Выйдя же из полуразвалившейся избенки, подновить венцы у которой все руки не доходили, и уже наклонившись у кадки с водой, дабы сполоснуть заспанную рожу и смыть странный сон, привидевшийся ему, он вдруг услышал за спиной низкий грубоватый голос:

– Давай солью на руки. Чай сподручнее будет.

От неожиданности Любим вздрогнул и обернулся. Сзади стояла Берестяница – крупная дородная девка, жившая с родителями аж на самом краю села. Была она его погодкой, но, невзирая на изрядные для бабы годы – почти двадцать, как и Любиму, еще не вышедшая замуж. Девок в селе и без того было поболе, чем парней, а у Берестяницы к тому же имелся существенный изъян – непомерная толщина. «И в кого токмо она у нас уродилась», – часто вздыхала ее сухонькая мать, с жалостью поглядывая на необхватную дочку, которая во всем остальном не только не уступала своим подругам, но была получше их: что характер имела покладистый, что на работу любую – не только баб, но и мужиков иных за пояс заткнет. В плотном могучем теле не было ни единой жиринки, ни единой сальной складки – просто костью уродилась широка не в меру.

Оно, конечно, худых девок в Березовке не больно-то уважали. Какие с них работницы, опять же рожать тяжко, а дите кормить так и вовсе нечем. Но и такие чрезмерные габариты мужиков тоже отпугивали. Так и вышло, что подруги давно все семьями обзавелись, детей нарожали, а она неприкаянной осталась.

Любиму же как-то раз, на праздник купальский это было, уж больно жалко ее стало. По всему видать – тоскует девка, токмо виду из гордости не подает. Все в хороводе веселом, а она у березок вдали одна-одинешенька стоит, потому как идти-то некуда. Девки-то все на два-три, а то и на пять годков помоложе ее будут. Для них она старовата больно. А туда, где замужние бабы сарафанами крутят, ей и вовсе нельзя, не по чину.

Тряхнул Любим вихрами, да и пошел прямо к ней. Негоже это, когда все веселятся, а у кого-то одного печаль на сердце застыла. Поначалу отнекивалась девка ради приличия, но после быстро согласилась: и в хороводе весело кружилась, и смеялась от души, то и дело на Любима с благодарностью посматривая.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.