Петербургские женщины XVIII века

…Ах, дражайшая, всего света милейшая, как ты пребываешь,

А своего милейшего друга в свете жива зрети не чаешь.

Воспомяни, драгая, како возмог тебе

от мерзких разбойнических рук свободити,

А сей злый губитель повеле во глубину морскую меня утопити.

Ах, прекрасный цвет, из очей моих ныне угасаешь,

Меня единого в сей печали во гроб вселяешь,

Или ты прежнюю любовь забываешь,

А сему злому губителю супругою быть желаешь?

Точию сей мой пороль объявляю,

Иже сию арию вам объявляю,

И моей дражайшей воспеваю:

Аще и во отечестве своем у матери пребыти,

Прошу верныя моя к вам услуги не забывати»…

Между 1703 и 1726 гг.

Услышав эту жалобную песню, королевна сразу же признает его и выходит за него замуж, а обманщика-адмирала с позором прогоняют.

Другой российский юноша, Александр, герой «Гистории о храбром российском кавалере Александре и о любительницах его Тире и Элеоноре», обращается к своим родителям с такой просьбой: «Милостивые мои родители! Желание мое нестерпимо мучит мя иностранных государств видением очеса мои насладить, и их политичных нравов себя обучить, и в том хощу у вас милости просить, чтоб изволили на то меня тем удоволствить… покорнейше прошу учинить мя равно с подобными мне, ибо чрез удержание свое можете мне вечное понашение учинити. И како могу назватися и чем похвалюся! Не токмо похвалитися, но и дворенином назватися не буду достоин. Сотворите со мною, не допустите чада вашего до вечного позору!»

Приехав в город Лилль, он влюбляется в прекрасную Элеонору. Но как сообщить ей о своей любви? Александр пишет письмо: «Дражайшая Елеонора, государыня моя! Коль велию печаль и беспокойство вчерашней ваш вопрос во мне умножил. И дивлюсь, как возмогла такое великое пламя горячности с высоты во утробу мою вложити, которое меня столко палить, что уже горячность моего сердца терпеть не может. Того ради покорно прошу: буди врач болезни моей, ибо никоим доктуром отъятой быти не может. Аще же с помощию не ускориш, страшуся, да не будеши мне убийца. Паки молю, не обленися, с помощию мне предстани. И ежели учинишь по прошению моему, то припишу корысть на сердце моем и верность моя пред вами до гроба не оскудеет, в которой и ныне пребываю. Склонейший слуга Александр».

Элеонора отвечает уклончиво. И раздосадованный Александр обращается к ней с любовной арией:

Дивну красоту твою, граде Лилле, я ныне зрю.

На что чиниш со мною прю?

Врата имаш позлащенны,

Внутрь тя копие изощренны,

Стенами крепчайшими отвсюду окружен,

Тобою аз ныне уязвлен.

Здание предивно, имаш,

В руце держиш смертны палаш.

Коей похвалы тя имам днесь предати

Купидону стрелы метати.

Храбрость мою уничтожил,

Печали во мне умножил.

В себе драгоценный камень бролиант имаш,

Помощи мне в том не даш!

Ах, Елеонору деву полну ярости и гнева зрю!

Фортуна злейшая мною ныне владеет,

Что мне в помощ успеет?

Несщатие мое течет

И ко гробу убо влечет.

Презелныя несщастии на мя днесь востали,

Бывшу радость отгнали.

В погибель ужасну ведут

Вооруженны встречу идут.

Прииде, Марс, ныне с мечом

Раздели мя надвое,

Не томи мя зде более.

Или ты, Сатурн, не зриши

Долго жизнь не преломиши!

Между 1703 и 1726 гг.

Они встречаются в гостях у знакомого купца, и Александр учтивыми речами убеждает Элеонору в своей любви, уподобляя ее искусному врачу: «Тогда Александр обрадовался сердцем и не мог далея терпети, просил ее во особливую полату, и говорил сице: „Дивлюся вам, государыня моя, что медикаментов никаких не употребляеш, а внутренния болезни так искусно исцеляете, яко же собою вам засвидетелствую, что не надеюсь нигде такой дохтур есть, которы драгими медикаменты возмог такую неисцелимую болезнь так скоро исцелить, якоже ты со мною во един момент часа учинила. Коей чести тя подобну удостою. И как могу за такое твое милосердие услужити. Ей, не дознаюсь! Разве повелиш мне корету свою вместо коней возити? Разве тем могу заслужить“.

Елеонора ж усмехнулас Александрову шпынству и отвещала ему. „Не дивись, Александре, скорому исцелению, аще бо не имееши прямой надежды ко здравию приитти. Разве будеш до третияго часа по полуночи беспокойствовати и по окончании того ко мне чрез заднее крылцо приидеши. Обещаюся ти написать рецепт, чрез которой конечно можеш от болезни свободится, и паче прежняго здравия получиш“. Александр рече: „Правда, государыня, аще от болезни свободился, но еще не совершенно исцелился. Того ради напиши мне правило поступок, дабы в чем неведением не погрешил, понеже знаю, что от малаго прегрешения, но и вящшая болезнь приключится может. Аз же, раб ваш, токмо едину надежду и сам на вас полагаю. И вручаю здравие мое тебе. Хощеш помиловать – помилуй, а не хощеш миловать – погуби. Ибо противу власти красоты вашей никак ратоборствовать не могу“».

Она соглашается встретиться с ним наедине.

«И как Елеонора Александра узрела, бросилас к нему великою любовию, и целовала Александра, говорила сице: „Колми мучим бысть мой покой бедный, уединением, а днес обвеселился приветствием твоим. И коими лучами келия моя днесь осветилась! Кое сокровище в деснице моей имею. Токмо Александра любезнаго пред собою вижу“. И протчих ласкателств столко плодила, что Александру скучно было настоящего ожидати. Потом, побыв Александр с Елеонорою во многих разговорах четыре часа и отдав ей писмо с положенным колечком, паки возвратился на квартиру свою, цветущу от таковой радости, аки тюлпан. И уже Александри Елеонора, такую в любви крепостию оградилис, что, мню, ни чрез какия волшебства и хитрости никогда любовь их развратить было возможно… И тако Александр с Елеонорою три года, якобы в неволи любовию был обязан, и для Елеоноры всякия гуляния и веселия. И науки все презирал, и болше делал все волю ея, нежели свою, что ему навело немалую скуку».

Меж тем Александром заинтересовалась другая девица по имени Гедвиг-Доротея. Она первая пишет ему письмо: «„Любезнейший Александр! 3а невозможностию содержанием сердца моего сими малейшими строками вам сердечною любовь мою обьявляю, которая меня с единаго взору на красоту вашу в постелю положила. Знаю, что Елеонору ты верным сердцем любиш. Однако ж всеми добротами едина владеть не может, мню, чрез меру много, ибо Елеонора того не достоина. Того ради слезно прошу учинить мя столко щасливу, чтоб я хотя малой знак любви вашей имела. И аще мя в болезни посетити обленишися, то скоро пред дверми своея квартиры узриш мертву. Остаюсь ваша верная до смерти. Гедвиг-Доротея, генерала Дитриха Гейденпистола дочь“…

Елеонора, увидев такое Гедвиг-Доротеи нахалство, сожалея сердцем своим, что Александру по граду дала волю ездить, понеже знала, что Гедвиг-Доротея красотою и фамилиею ея превосходила».

Александр пытается вести любовную интригу с двумя девицами, но вскоре его обман раскрывается, и обе девушки «реки слез испустив, и одежду на себе почали драти, и власы главы своея терзати».

Элеонора умирает от горя, Александр уезжает в Париж и начинает ухаживать за Тирой, дочерью королевского гофмаршала. Но Тира оказывается девицей с характером. Когда Александр просит ее в любовном письме: «Аще ж раба своего не умилостивиш, прошу первее и последнее со мной благодеяние сотворити: пришли и предай мя сама смерти, что мне в порадование будет», она приезжает к нему с мечом и наносит ему три раны. Однако, всласть помучив своего воздыхателя, она все же смягчается, но прежде берет с него обещание: «Ежели ты меня любити хощещ для одного лакомства, и в том вам запрещаю. И прошу изволте без труда отстати. А ежели венец девства моего будеш осторожно хранити и сестрически со мною жити, дайте в том верную присягу». Они обмениваются клятвами, написанными кровью.

Дальше история превращается в настоящую сказку в духе преданий о рыцарях Круглого Стола или поэм Ариосто. Александр и переодетая в мужское платье Тира вместе бегут из города, на них нападают разбойники, но молодые люди их побеждают, и «каждой своею дорогою вслед разбойников скакали и немилостивно их в хребет поражали: овым главы, овым руки от тела отделяли». Увлекшись погоней, они теряют друг друга. Александр нарекает себя «ковалером Гнева», Тира – «ковалером Надежды». «И четыре месяца в великой печали в непроходимых лесах и болотах ездила и оттуду стала прониматься, дабы о Александре проведать, где обретается». Наконец после ряда приключений они находят друг друга и вместе отправляются в Россию. Но в дороге их застигает буря, они попадают в плен к пиратам, и Тиру продают в Китай. Судьба Александра не менее ужасна. Он попадает во Флориду. «И Флоридской стороны люди обыкновенныя человекоядцы, купя Александра, стали кормить яко скотину на заколение, понеже оныя обычей имеют сицевой: ежели иностраннаго купят или поимают, накормя его и утуча, на празнество убивают и снедают».

Но Александру, разумеется, удается бежать от каннибалов, добраться до Китая и соединиться со своей любезной Тирой. Они возвращаются в Европу и встречают там еще одного русского – Владимира. Здесь повесть снова меняет жанр на авантюрную комедию, и Владимир со смаком рассказывает о своих любовных приключениях в Европе, столь же уморительных, сколь и непристойных. В конце концов автор, которому явно надоели бесконечные приключения его персонажей, просто топит их в море.

Мы видим, что в этих повестях галантные подвиги героев происходят за границей, они покоряют сердца иностранок. Очевидно, это было сделано для того, чтобы не шокировать российского читателя. Однако в Петербурге уже начали перенимать европейские нравы, и галантная любовь входила в моду.

Ассамблеи

Знатные люди могли встречаться на пирах (в молодом городе справляли много свадеб и крестин, и Петр I с удовольствием принимал в них участие). Их присутствие также было обязательно на всякого рода торжественных выходах: спусках на воду кораблей, празднованиях военных побед и т. д. Кроме того, для развлечения устраивались многочисленные гуляния, катания на лодках, в экипажах и в санях, а также фейерверки.

Но был еще особый, невиданный раньше род развлечений, который Петр I ввел в своем городе. Он назывался «ассамблеи».

С. Хлебовский. Ассамблея при Петре I. 1858 г.

«Ассамблея – слово французское, – писал Петр в своем указе – которое на русском языке одним словом выразить невозможно, обстоятельно сказать, вольное в котором доме собрание или съезд делается не только для забавы, но и для дела; ибо тут можно друг друга видеть и о всякой нужде переговорить, также слышать, что где делается; притом же и забава. А каким образом оныя ассамблеи отправлять, определяется ниже сего пунктом, покамест в обычай не войдет:

1) В котором доме имеет ассамблея быть, то надлежит письмом или иным знаком объявлять людям, куда вольно всякому придтить как мужскому, так и женскому.

2) Ранее пяти или четырех не начинается, а далее десяти пополудни не продолжается.

3) Хозяин не повинен гостей ни встречать, ни провожать, ни подчивать и не точию выше писанное неповинен чинить, но хотя и дома не случится оного, нет ничего; но токмо повинен несколько покоев очистить, столы, свечи, питье, употребляемое в жажду, кто просит, игры, на столах употребляемые.

4) Часы не определяются, в котором быть, но кто в котором хочет, лишь бы не ранее и не позже положенного времени; также тут быть, сколько кто хочет и отъезжать волен, когда хочет.

5) Во время бытия в ассамблее вольно сидеть, ходить, играть и в том никто другому перешкодить или унимать; также церемонии делать вставаньем и прочим отнюдь да не дерзает под штрафом Великого орла, но только при приезде и отъезде поклоном почить должно.

6) Определяется, каким чинам на оныя ассамблеи ходить, а именно: с высших чинов до обер-офицеров и дворян, также знатным купцам и начальным мастеровым людям, тоже знатным приказным; тож, разумеется, и о женском поле, их жен и дочерей.

7) Лакеям или служителям в те апартаменты не входить, но быть в сенях или где хозяин определит, также в Австерии (ресторане. – Е. П.), когда и в прочих местах будут балы или банкеты, не вольно вышеописанным служителям в те апартаменты входить, кроме вышеозначенных мест».

Дворцы Петра были слишком малы и предназначались для частной жизни, поэтому свои ассамблеи император проводил в Летнем саду, где на случай непогоды были построены деревянные галереи (они восстановлены во время реставрации Летнего сада в 2009–2012 гг.).

Описание одной из таких ассамблей оставил нам камер-юнкер Фридрих Вильгельм Берхгольц, прибывший в Петербург вместе с герцогом Голштинским – женихом, а впоследствии мужем царевны Анны Петровны.

«Мы сперва отправились туда, где думали найти лучшее, то есть царский двор, который очень желали видеть, и прошли, наконец, в среднюю широкую аллею. Там, у красивого фонтана, сидела ее величество царица в богатейшем наряде. Взоры наши тотчас обратились на старшую принцессу, брюнетку и прекрасную, как ангел… По левую сторону царицы стояла вторая принцесса, белокурая и очень нежная; лицо у нее, как и у старшей, чрезвычайно доброе и приятное… Платья принцесс были без золота и серебра, из красивой двухцветной материи, а головы убраны драгоценными камнями и жемчугом, по новейшей французской моде и с изяществом, которое бы сделало честь лучшему парижскому парикмахеру…

Признаюсь, я вовсе не ожидал, что здешний двор так великолепен. У ее величества царицы четыре камер-юнкера, все красивые и статные молодые люди… Пажи ее величества имеют зеленые мундиры с красными отворотами и золотыми галунами на всех швах, как и трубачи и валторнисты; но лакеи и конюхи, которых у ее величества множество, не имеют этих галунов; однако ж все-таки одеты прекрасно. В оркестре государыни много хороших немецких музыкантов, обязанных также носить красивые зеленые кафтаны (ливрей они вообще не любят). Одним словом, двор царицы так хорош и блестящ, как почти все дворы германские. У царя же, напротив, он чрезвычайно прост: почти вся его свита состоит из нескольких денщиков (так называются русские слуги), из которых только немногие хороших фамилий, большая же часть незнатного происхождения. Однако ж почти все они величайшие фавориты и имеют большой вес…

Вскоре после нашего прихода в сад его величество оставил гвардейцев и пошел к ее величеству царице, которая осыпала его ласками. Побыв у нее несколько времени, он подошел к вельможам, сидевшим за столами вокруг прекрасного водомета, а государыня между тем пошла с своими дамами гулять по саду…

…Узнав, что в открытой галерее сада, стоящей у воды, танцуют, я отправился туда и имел наконец счастие видеть танцы обеих принцесс, в которых они очень искусны. Мне больше нравилось, как танцует младшая принцесса; она от природы несколько живее старшей».

Женская одежда

Разумеется, на ассамблеи и иного рода торжественные мероприятия необходимо было одеваться по европейской моде. Поначалу у петербургских дам это получалось не слишком хорошо, так что Петру даже пришлось издавать специальный указ, который гласил: «Замечено, что жены и девицы, на ассамблеях являющиеся, не зная политесу и правил одежды иностранной, яко кикиморы одеты бывают. Одев робы и фижмы из атласу белого на грязное исподнее, потеют гораздо, отчего гнусный запах распространяется, приводя в смятение гостей иностранных. Указую: впредь перед ассамблеей мыться в бане с мылом, со тщанием и не только за чистотой верхней робы, но и за исподним также следить усердно, дабы гнусным видом своим не позорить жен российских».

Возможно, девицы поступали так не в силы недостатка опрятности, а просто потому, что нижняя рубашка, которая прилегала непосредственно к телу, шилась из тонкого льна, а потому была дорогой, и даже в гардеробе знатных людей таких рубашек обычно было немного.

На рубашку надевались упомянутые выше фижмы – каркас из китового уса или ивовых прутьев, который поднимал юбку, создавая узнаваемый силуэт платья XVIII века. Форма фижм менялась с ходом лет, соответственно менялся и силуэт – от слегка расширенной у земли юбки, в форме буквы Л до юбки, идущей от талии горизонтально, в форме буквы П (во времена Елизаветы Петровны). Для таких юбок пользовались двойными фижмами – две полукупольные формы (для каждого бедра отдельно) соединялись тесьмой на талии. На фижмы надевали несколько нижних юбок – сначала простые, полотняные, на них дорогие – из атласа, бархата или парчи, отделанных кружевами. Для придания фигуре неземной стройности и хрупкости дамы носили корсет из уса, который уменьшал талию, прятал живот и приподнимал грудь. Вставки из китового уса или (реже) дерева и металла вшивались в льняную основу. Корсет зашнуровывался на спине, причем порой, чтобы затянуть завязки требовалось значительное усилие. (Фильм «Унесенные ветром» относится к другой эпохе, но «технология» затягивания корсета та же.)

Поверх корсета и нижних юбок женщины надевали верхнее платье – робу (от франц. la robe – платье) из шелка, атласа, бархата, парчи или тонкой шерсти. Юбка этого платья была сделана из одинаковой с лифом ткани, часто украшенной вышивкой. Как правило, она распахивалась спереди, чтобы показать красоту и богатство ткани, из которой была сшита нижняя юбка. Юбку робы украшали воланами из кружевной ткани или оборкой с тонкой серебряной или золотой бахромой. У талии или между плечами иногда пришивали короткий шлейф. Лиф был облегающим, что составляло интересный контраст с пышной юбкой. Квадратный вырез опускался довольно низко (а навстречу ему приподнималась корсетом грудь). Шею иногда повязывали небольшой треугольной косынкой из черного или цветного шелка. Рукава обычно были длиной до локтя, и обнаженные женские ручки, выглядывающие из кружевных манжет, не раз воспевались в письмах и стихах XVIII века. В качестве украшений носили броши из бриллиантов в виде звезды или нити (жирандоль), золотые, осыпанные драгоценными камнями часы, ожерелья, браслеты, кольца.

На плечи накидывали мантильи из бархата или легкого сатина, обшитые золотыми шнурками с кисточками.

Туфли на высоких каблуках (до 10 см) для балов и торжеств шили из парчи, бархата, атласа. Украшали их лентами и пряжками. Повседневная обувь изготавливалась из кожи. Для прогулок по грязным улицам дамы надевали деревянные «поставки» типа сандалий, которые приподнимали их хозяйку над землей и защищали башмачки от грязи. К концу столетия в моду вошли узенькие туфли без каблука с приподнятым носком, получившим наименование стерлядки (по названию распространенной тогда рыбы).

От париков женщины отказались, в моде были прически из большого числа локонов, несколько из них спускались на спину длинными завитыми прядями. Волосы обязательно пудрили, украшали лентами, жемчугом, булавками с драгоценными камнями, цветами и бабочками.

Екатерина I не жалела денег на наряды. В этом можно убедиться, взглянув на ее коронационное платье, выставленное в Оружейной палате в Кремле. Робу из пунцового шелка, расшитого серебром, привезли из Берлина. Узор сплетался из корон, цветочных гирлянд и стилизованных фонтанов. Платье состояло из жесткого корсажа с глубоким декольте и короткими рукавами, пышной юбки и съемного шлейфа длиной 3,5 метра. Вместе с платьем Екатерина надела парчовые башмачки на фигурных каблуках, пунцовые шелковые чулки, шитые серебром, и белые лайковые перчатки. Вес костюма оказался столь велик, что императрица была вынуждена останавливаться во время процессии.

Лица также пудрили, белили, широко использовали румяна, а дефекты кожи закрывали мушками. Мушка представляла собой кусочек черного пластыря, который приклеивался на лицо, грудь или плечи в виде родинки. Их изготавливали в специальных мастерских, но опытные горничные могли сделать мушки и дома из материи (тафты или бархата) и специального клея. Расположение мушек диктовалось не только особенностями лица, но и соображениями флирта – черное пятнышко на белой коже считались очень сексуальным, а их расположение было особым «языком», на котором можно было посылать сообщения.

Мушка на лбу между бровей означала: будь откровенен.

Мушка над левою бровью – непреклонность.

Над правою бровью – насмешка.

На лбу к самому виску – беспристрастие или холодность.

На конце брови – верность.

Над срединою брови – поговори с моею девушкою.

Над правым глазом – радость о свидании.

Над левым – печаль о разлуке.

На скуле щеки – траур по любезному предмету.

Против уха – любовь к жестокосердому.

На середине щеки – занята.

Против рта – любовь.

На правой щеке к низу – соответствие в страсти.

На левой щеке к низу – объявление любви.

Под носом – проведали об интриге, или остерегись.

Против правой ноздри – возможно.

Против левой ноздри – невозможно.

На середине подбородка – догадайся.

На правой стороне подбородка – постарайся сыскать случай к свиданию.

На левой стороне подбородка – для чего редко видишься? Также – сердита.

Над подбородком – умей воспользоваться.

На шее – люблю тебя.

На правой стороне губы – не открою.

На подбородке к самой губе – можешь исполнить свое желание.

Против самого носа – согласна.

К концу подбородка – изъяснись письмом.

Другим аксессуаром, с помощью которого можно было разговаривать с галантом, был веер. В XVIII веке веера были складными, разрисованными ландшафтами, сельскими или любовными сценами, иногда копирующими картины Ватто или Буше.

Для того чтобы сказать «да» с помощью веера, следовало его приложить левой рукой к правой щеке.

«Нет» – приложить открытый веер правой рукой к левой щеке.

«Я вас люблю» – правой рукой указать закрытым веером на сердце.

«Я вас не люблю» – сделать закрытым веером движение.

«Мои мысли всегда с вами» – наполовину открыть веер и несколько раз легко провести им по лбу.

«Я к вам не чувствую приязни» – открыть и закрыть веер, держа его перед ртом.

«Я приду» – держа веер левой стороной перед тем, с кем идет разговор, прижать веер к груди и затем быстро махнуть в сторону собеседника.

«Я не приду» – держать левую сторону открытого веера перед тем, с кем идет разговор.

«Не приходите сегодня» – провести закрытым веером по наружной стороне руки.

«Приходите, я буду довольна» – держа открытый веер в правой руке, медленно сложить его в ладонь левой руки.

«Будьте осторожны, за нами следят» – открытым веером дотронуться до левого уха.

«Молчите, нас подслушивают» – дотронуться закрытым веером до губ.

«Я хочу с вами танцевать» – открытым веером махнуть несколько раз к себе.

«Вы меня огорчили» – быстро закрыть веер и держать его между сложенными руками.

«Следуйте за мной» – похлопывание по ноге сбоку.

«Я готова следовать за вами» – похлопывание по ноге спереди.

«Отойдите, уступите дорогу!» – сложенный веер, направленный на мужчину.

«Убирайтесь прочь! Вон!» – резкий жест сложенным веером рукоятью вперед.

Мужская одежда

Мужчина также одевал на тело «исподнюю» рубаху (обычно с манжетами и воротником-стойкой) и порты, т. е. кальсоны. Далее следовал костюм-тройка, сшитый из одной материи – штаны до колен, длинный жилет и длиннополый кафтан. Такой тип костюма был изобретен в начале XVII века; приталенный, подчеркивающий фигуру и осанку, он придавал своему владельцу особое достоинство «высокородного», даже если был сшит из недорогих тканей и не очень богато украшен. Но если владельцу позволяли средства, то его костюм мог быть поистине роскошен. Так, для коронации Петра II было сшито два кафтана – из алой шерсти с серебряным шитьем и из серебристой парчи с золотым шитьем. Для того чтобы изготавливать такие произведения искусства, существовала специальная, по преимуществу женская, профессия – златошвеи. Они использовали льняные и шелковые нити, обвитые тончайшей золотой или серебряной проволокой. Это был тяжелый труд, дававший большую нагрузку на глаза, спину и суставы руки – ведь златошвея делала более тысячи взмахов иглой в день.

Модными аксессуарами были кружевной воротник-жабо, кружевные манжеты (снова работа – на этот раз для кружевниц) и белые шелковые чулки, туго облегающие голень и удерживающиеся на ней с помощью парчовых подвязок, застегнутых золотыми пряжками или пуговичками – это считалось очень сексуальным. На ногах носили башмаки на небольшом каблуке, с пряжками, на голове – небольшой парик, напудренный и надушенный, и шляпу-треуголку. В конце века от париков отказались, зато начали отращивать и завивать собственные волосы. Щеголь Медор в сатире Антиоха Кантемира:

…тужит, что чресчур бумаги исходит

На письмо, на печать книг, а ему приходит,

Что не в чем уж завертеть завитые кудри…

К этим строкам Кантемир делает такое примечание: «Когда хотим волосы завивать, то по малому пучку завиваем и, обвертев те пучки бумагою, сверх нея горячими железными щипцами нагреваем, и так прямые волосы в кудри претворяются».

Наряд дополняла изящная табакерка из слоновой кости или из золота.

В другой сатире Кантемира «Евгений и Филарет» поэт подробно описывает утро молодого франта:

А ты под парчою,

Углублен мягко в пуху телом и душою,

Грозно соплешь, пока дня пробегут две доли;

Зевнул, растворил глаза, выспался до воли,

Тянешься уж час-другой, нежишься, сжидая

Пойло, что шлет Индия иль везут с Китая.

Примечание Кантемира: «Сиречь чай. Всем известно же, что лучший чай (пахучий и вкусный листок древа, так называемого) приходит из Китая и что, того листика вложив щепень в горячую воду, вода та становится, приложив кусок сахару, приятное пойло».

Из постели к зеркалу одним спрыгнешь скоком,

Там уж в попечении и труде глубоком,

Женских достойную плеч завеску на спину

Вскинув, волос с волосом прибираешь к чину:

Примечание Кантемира: «Евгений спит до полудни и позднее, проснулся, тянется и нежится в постели, пока по завтраке начинает убирать свои волосы. Для того убору вскинет на плечи тонкую полотняную завеску, которая в то время обыкновенно вздевается, чтоб остеречь платье или рубашку от пудры, что на волосы сыплется».

Часть над лоским лбом торчать будут сановиты,

По румяным часть щекам, в колечки завиты,

Свободно станет играть, часть уйдет за темя

В мешок. Дивится тому строению племя

Примечание Кантемира: «Так щегольство разделяет волосы убранные – на три доли: часть обыкновенно над лбом, коротенько обрезав, гребнем торчит, часть свободно играет, завиты в колечки, и большая часть к темю, связав тесьмою, вкладывается в черный тафтяной мешок, который висит по спине».

Тебе подобных; ты сам, новый Нарцисс, жадно

Глотаешь очми себя. Нога жмется складно

В тесном башмаке твоя, пот с слуги валится,

Примечание Кантемира: «Слуга, надевая тебе тесные башмаки, вспотел».

В две мозоли и тебе краса становится;

Примечание Кантемира: «Тесные башмаки часто натирают мозоли; однако ж щеголь готов и тою болезнию купить красу оную, чтоб иметь маленьку ножку».

Избит пол, и под башмак стерто много мелу.

Примечание Кантемира: «Чтоб натянуть тесный башмак на ногу, нужно долго и сильно бить ногою в пол, и подмазывается тогда подошва башмака мелом, чтоб не скользить, и тем лучше опираться можно было».

Деревню взденешь потом на себя ты целу.

Примечание Кантемира: «Взденешь кафтан пребогатый, который стал тебе в целую деревню. Видали мы таких, которые деревни свои продавали, чтоб себе сшить уборный кафтан».

Не столько стало народ римлянов пристойно

Основать, как выбрать цвет и парчу и стройно

Сшить кафтан по правилам щегольства и моды:

Примечание Кантемира: «Мода – слово французское. Mode – значит обыкновение в платье и уборах, и самых нравов человеков. Крестьяне у нас называют поверьем».

Пора, место и твои рассмотрены годы,

Чтоб летам сходен был цвет, чтоб, тебе в образу,

Нежну зелень в городе не досажал глазу,

Чтоб бархат не отягчал в летню пору тело,

Чтоб тафта не хвастала среди зимы смело,

Но знал бы всяк свой предел, право и законы,

Как искусные попы всякого дни звоны.

Примечание Кантемира: «Щегольские правила требуют, чтоб красный цвет, а наипаче шипковый не употреблять тем, коим двадцать лет минули; чтоб не носить летом бархат или зимою тафту, или в городе зеленый кафтан, понеже зеленый цвет в поле только приличен».

Долголетнего пути в краях чужестранных,

Иждивений и трудов тяжких и пространных

Дивный плод ты произнес. Ущербя пожитки,

Понял, что фалды должны тверды быть, не жидки,

В пол-аршина глубоки и ситой подшиты,

Согнув кафтан, не были б станом все покрыты;

Примечание Кантемира: «Когда сатира сия писана, обычай был, чтоб фалды торчали тверды, а не висели б по ногам, для того подшивали их ситою».

Каков рукав должен быть, где клинья уставить,

Где карман, и сколько грудь окружа прибавить;

В лето или осенью, в зиму и весною

Какую парчу подбить пристойно какою;

Что приличнее нашить: сребро или злато,

И Рексу лучше тебя знать уж трудновато.

1729 г.

Примечание Кантемира: «Рекс был славный портной в Москве, родом немчин».

Для стирки царской одежды и одежды придворных был учрежден специальный «прачешный двор», располагавшийся на берегу Фонтанки, неподалеку от Летнего сада.