Алмазный эндшпиль

Елена Михалкова

Алмазный эндшпиль

Автор выражает глубокую благодарность:

Иветте Бегляровой, помогавшей мне в работе над рукописью,

Маше Овчаренковой, мужественно читающей все мои детективы,

Ольге Корупаевой, крестной маме Семы и Мони и

Алене, открывшей мне двери в эту книгу.

Глава 1

Эндшпиль – заключительная часть шахматной партии

2005 год

В плацкарте было весело. Два морячка, соседи Антона, с утра выпивали, потом травили флотские байки, азартно резались в карты со студентиком, занимавшим верхнюю полку, и вели себя до того непринужденно, что в конце концов Антон насторожился. Все шло слишком хорошо. И морячки были слишком правильные, разухабистые такие ребята – душа нараспашку. Он прикинул, что они ехали вместе от Екатеринбурга, и пора бы им уже и притомиться – а они по-прежнему веселились, словно в них никак не кончался механический завод. «Неужели подставные?! Но зачем вести меня до Москвы?» Способ проверить был только один. Белов внезапно спрыгнул с полки, повесил на плечо сумку и быстро пошел по вагону. Выйдя в тамбур, он прислонился к стене, закурил и принялся ждать. Десять секунд, двадцать… Хлопнула дверь. Антон подобрался, но вместо морячков в тамбур выскочила девчонка лет восемнадцати, окинула его взглядом и требовательно попросила сигаретку. Что ж, значит, на этот раз он ошибся. Белов облегченно прислонился затылком к стене, глядя на проносящиеся за окном деревья.

Со стороны он выглядел как мужчина средних лет, задумавшийся о своей неудачной жизни. Стоптанные кроссовки, потертые джинсы, дешевая сумка… Стандартный облик аутсайдера, стандартный набор мыслей на тему «почему не везет мне и везет другим». Во всяком случае, так решила девчонка, оценив перспективность попутчика. Он очень быстро докурил и руки теперь держал странно: сомкнутые пальцы правой руки прижимал к ладони левой.

Взглянув еще раз, девушка решила, что, пожалуй, в лице мужчины есть что-то привлекательное. «Нет, он меня, по-честному, не интересует, – оправдалась она сама перед собой.

– Но потренироваться-то можно?»

– Что, болит? – спросила девушка, кивая на его руку.

Она ни секунды не сомневалась, что он с радостью завяжет разговор. У девушки были длинные ноги, светлые волосы и высокая грудь: на этот набор достоинств нормальный мужчина не мог не отреагировать.

Попутчик поднял на нее глаза, оказавшиеся темно-голубого, какого-то тревожного цвета, и коротко качнул головой. И снова уставился в окно, не изъявляя никакого желания продолжать светскую беседу.

Девушка опешила. Она даже открыла рот, чтобы выпалить язвительное замечание, но неожиданно поняла, что реакции все равно не последует. Неприветливый мужик так и продолжал таращиться в окно, вжимая пальцы в ладонь.

Она докурила, бросила на него пренебрежительный взгляд и вышла из тамбура.

Белов даже не заметил ее ухода. Он считал про себя, погружаясь в подобие медитации, освобождаясь от напряжения. Ему предстоял самый опасный участок – московский. Он должен был отдохнуть, прежде чем отправляться в путь.

«Десять», – мысленно сказал Антон и погрузился в тишину. Исчез даже стук колес. «Девять». Деревья за окном превратились в зеленое течение, в реку, несущую его к цели. Краешком сознания он контролировал происходящее вокруг. «Восемь». Он вызвал в памяти звук, любимый с детства, – звон колокольчика. «Семь». И запах, запах грибов в осеннем лесу. На счет «шесть» и «пять» Антон полностью расслабился, вдыхая грибной дух, прислушиваясь к негромкому звону где-то на краю леса, а в следующие секунды его фантазия начала стремительно таять.

«Четыре». Вернулся запах прокуренного тамбура.

«Три». В сознание ворвался стук колес.

На «два» Антон сфокусировал взгляд перед собой, на «один» вынул из ладони левой руки тонкую иглу, которую воткнул двадцать секунд назад. Выступившую каплю крови слизнул языком, не чувствуя боли.

Этим упражнением он пытался овладеть полгода, и оно никак не давалось ему. Тренер говорил, что Антон слишком боится потерять контроль над ситуацией.

«Ничто не подчиняется тебе, кроме тебя, – раз за разом терпеливо повторял старый китаец.

– Люди тебе неподвластны. Время тебе неподвластно. Даже вещи живут своей жизнью. Но ты сам – свое время, своя вещь. Ты можешь быть себе хозяином. Учись».

Когда Антон это осознал, то сам удивился, каким наивным и глупым он был. И упражнение далось ему само, стоило только запомнить, где находится нужная точка на ладони, и научиться достоверно вызывать запахи.

Он вошел в вагон, ощущая себя так, словно хорошо выспался. Надолго подзарядки не хватит, но уже к вечеру Антон должен отдать груз получателю. А потом он отдохнет по-настоящему. Отоспится, наплавается в бассейне до изнеможения, снова отоспится… Но это все завтра, завтра. А пока ему нужно сосредоточиться на грузе и на том, чтобы доставить его к сроку.

– Санитарная зона через двадцать минут, – предупредила проводница, проходя по коридору.

«Двадцать минут…» Антон зашел в туалет, закрылся, опустил шторку на окне. Поезд трясся немилосердно. Он опустил крышку унитаза, быстро вынул из сумки кусок ткани и расстелил его на крышке.

«Видел бы кто-нибудь, что я сейчас делаю».

Ткань была шершавая, со специальной пропиткой. Антон достал из внутреннего кармана рубашки, пришитого хитрым способом, небольшой мешочек, расстегнул молнию и высыпал его содержимое на ткань.

Камни радостно засверкали, как будто их выпустили на свободу. Даже в этом тусклом желтом свете они сияли и переливались. Антон видел подобное десятки раз – и все равно в первые секунды это зрелище ошеломляло его, как ребенка.

Двадцать восемь бриллиантов. Крупные, прекрасно ограненные, хотя и не очень чистые камни. Антон взял ближний, всмотрелся и покачал головой: невооруженным глазом он видел характерный дефект, крошечную трещинку, по форме напоминавшую английскую «S».

Не самая лучшая партия. Впрочем, это его не касалось. По-хорошему, он не должен был ни доставать камни, ни рассматривать их – это запрещалось правилами. Но Антон считался одним из лучших перевозчиков в том числе и потому, что был готов нарушать правила.

Он разделил камни на две ровных кучки, ссыпал одну в запасной мешок, расстегнул джинсы и ловко прикрепил его чуть ниже пупка. Вытащил из сумки эластичную ленту и обмотал сверху. Теперь мешок не был виден и не мешал ему.

На всякий случай Антон наклонился, проверяя, не чувствуется ли его груз. Одно из правил гласило: «посылка» не должна мешать движениям. Никаким.

У всех на слуху было происшествие двухмесячной давности. Один из перевозчиков закрепил мешок на внутренней стороне бедра возле паха, а потом вынужден был убегать от четырех подвыпивших парней. Но убежать не удалось: камни мешали. Парень вступил в драку и едва не убил одного из нападавших. Груз он доставил по назначению, но работы лишился. И не потому, что привлек к себе внимание – его боссы и на убийство посмотрели бы сквозь пальцы. А оттого, что допустил серьезную ошибку: сам спровоцировал рискованную ситуацию. Еще одно правило перевозчика: можешь убежать – убеги. А если не смог – эта работа не для тебя.

Второй мешочек Антон вернул на место, во внутренний карман рубахи. Спрятал все следы своей деятельности, даже вымыл руки. Спустил воду в унитазе, чтобы снаружи был слышен звук, и вернулся на свое место в вагоне.

Морячки по-прежнему резались в «дурака».

– Э, попутчик, ты куда рванул-то? – лениво позвал один.

– Сидел-сидел, потом раз – и убежал!

– Живот прихватило, – пожаловался Антон. – Даже таблетки из сумки вынуть не успел.

– Гастрит?

– Вроде того.

Больше никто не проявил к Антону интереса, и он забрался на полку, вытянулся, закрыл глаза, просчитывая маршрут.

Поезд прибывал на Курский вокзал, а клиент ждал на «Парке Культуры». На первый взгляд, проще всего не выходить в город, а нырнуть в метро и с одной пересадкой добраться до получателя. Но это лишь на первый взгляд.

Любой перевозчик знал: если за тобой следят, то метро – гиблое место. Только в кино беглец может спуститься в подземку и обвести вокруг пальца и милицию, и уголовников, и всех, кто вздумает поймать его. В действительности московское метро могло стать ловушкой: в час пик здесь не протолкнуться в толпе, и случалось, что опрометчивый курьер застревал в людском потоке, как рыбешка в сетях. Незадолго до прихода Антона в фирму молодой парень-перевозчик был убит именно так, в плотном скопище людей, на выходе из Киевской. Его ударили стилетом под лопатку и обшарили на ходу уже мертвого, а затем попросту бросили под ноги толпе.

Поэтому курьеры пользовались наземным транспортом, садились в машину лишь в самом крайнем случае и были обучены мастерски уходить от преследования и заметать следы.

Самое смешное, подумал Антон, что все эти навыки требовались им крайне редко.

– Кажись, подъезжаем, – сообщил попутчикам один из морячков.

Белов приподнялся на локте и посмотрел в окно. Вот знакомые высотки, там горбатый мост выгнул спину над рекой, за ним промелькнул торговый центр, похожий на огромный синий ангар… «Пора собираться».

Сборы заключались только в том, чтобы зашнуровать кроссовки. Но на это у Белова ушло не меньше пяти минут. Он знал, как может подвести небрежно зашнурованная обувь, и не обращал внимания на подколки морячков.

– Да чо ты возишься, братан! – Давай помогу!

– Ногу недавно вывихнул, – объяснил Антон, заканчивая свое занятие. – Уф, каждый раз такая морока.

– Да ты какой-то весь больной, паря! – пожалели его. – Слышь, может, тебя подвезти? С хромой-то ногой…

– Спасибо, мне тут недалеко.

Москва с вокзального порога обрушила на него свои запахи. Пахло пылью и асфальтом, от поездов несло машинным маслом и гудроном. На шумном, ревущем сотнями машинных голосов Земляном Валу Антон задержался на пару секунд перед витриной – и нырнул в прохладу торгового центра.

Все его переходы он знал, как свои пять пальцев. Но куда важнее было то, что он помнил расположение витрин. Ловушки отражений, на которые обычные посетители не обращали внимания, позволяли Белову идти, не оборачиваясь, и видеть тех, кто следует за ним.

Здесь – зеркальный угол, через два магазина – затемненное стекло в двери, еще дальше – кафе с зеркальной полкой за барменом… Антон не торопился. Он должен был убедиться, что слежки нет, прежде чем выйти на улицу.

Если бы его вели, преследователи шли бы за ним, а не дожидались снаружи – ведь он мог передать груз другому курьеру. Изредка использовалась цепочка из двух и даже трех звеньев. Но никого подозрительного Антон за собой не заметил.

Белов облегченно выдохнул и быстро пошел к выходу.

Он успел догнать троллейбус и вскочил на подножку за секунду до того, как двери закрылись. Пять остановок вверх по Садовому, две обратно – и Белов скрылся в змеевидных переулках, сдавленных домами.

Он кружил по городу, постепенно приближаясь к месту встречи. Маршрут полностью зависел от курьера, и даже своя служба безопасности не знала, каким путем он отправится. Когда-то на перевозчиков ставили «маячки», чтобы отслеживать их перемещения, но об этом быстро узнали те, от кого перевозчикам и предстояло скрываться. Пришлось отказаться от «маячков» и предоставить курьерам полную свободу.

Завершив очередную «петлю», Антон оказался на Волхонке и спустился к набережной. На мосту огляделся, отделяя наметанным взглядом туристов от тех, кто спешил по делам. Вокруг не было никого, кто привлек бы его внимание. Но Белова по-прежнему не оставляло слабое, назойливое, как звенящий ночью комар, ощущение опасности.

«Черт возьми, да откуда оно?!»

Антон верил в интуицию, но не находил ни одного подтверждения тому, что за ним действительно кто-то следит.

Он словно оказался в чуть-чуть видоизмененной реальности. Подсознание фиксировало мельчайшие отклонения от нормы, но мозг не знал, что ему делать с этой информацией. «Морячки эти… Еще Котов вчера с утра… Поганец!»

Сашка Котов, заместитель начальника службы безопасности, лощеный прохвост с честными голубыми глазами, несколько раз желал Антону удачи перед «делом». У курьеров это считалось плохой приметой, и Белов каждый раз едва сдерживался, чтобы не послать Котова ко всем чертям. Но вчера Сашка превзошел самого себя: расчувствовавшись, похлопал Антона по плечу и приобнял на прощанье.

«Может, он гей? Наши что-то мне про него рассказывали… Вспомнить бы еще, что именно. Теперь привяжется его мерзкая рожа, из головы не выбросишь».

Антон миновал памятник Петру, пересек сад с жутковатыми скульптурами и вновь принялся петлять через дворы, будто заяц, запутывающий след. Оставался последний этап. Еще несколько кварталов – и он сможет избавиться от груза.

«Вы ни в коем случае не должны двигаться прямо к цели! – учили их два года назад.

– Запомните, самый короткий путь – не для вас. Исходите из того, что противник знает, из какой точки вы вышли и куда должны прийти. Стройте маршрут так, чтобы его невозможно было просчитать. И помните: вам не нужно привезти груз как можно быстрее. Вам просто нужно привезти его. В вашем случае время – тот ресурс, которым можно пожертвовать».

Что ж, курьеры жертвовали временем. Не доходя одного квартала до цели, Антон свернул влево, удлиняя путь – но и сбивая с толку возможных преследователей.

Вскоре он очутился в проходном дворе. Двор был старый: с тихой, «осыпающейся» детской площадкой под узловатыми липами, с домами грустного желтого цвета, вставшими в оборонительное каре против новостроек. Белов устремился в арку, собираясь как можно скорее проскочить это унылое место и выбраться на проспект, от которого до клиента оставалось в буквальном смысле десять шагов. Но ему помешали.

Двое в серо-синей форме вынырнули из-за мусорного бака, словно прятались там, и преградили Антону путь.

– Сержант милиции Спиридонов, – невнятной скороговоркой пробубнил один, изучающе глядя на Антона.

– Ваши документики, пожалуйста.

Белов полез в карман за документами. Он был совершенно спокоен. Встреча с сотрудниками милиции входила в перечень стандартных ситуаций, которые они отрабатывали на подготовке.

«… – Чего может хотеть мент? – пожилой, наголо бритый мужчина обвел взглядом аудиторию.

– Денег!

– Само собой. Но не только их. Чего еще?

Десять человек слушателей озадаченно молчали.

– Думайте, думайте! Вы же взрослые неглупые люди. Представьте, что вас останавливает патруль. Какая у этих ребят мотивация, если не брать в расчет надежду поживиться?

– Интерес? – осторожно предположил Белов. Он старался не высовываться на занятиях, предпочитая больше слушать и запоминать, чем говорить.

– Поясни.

– Ну… Например, им хочется поразвлечься. Чтобы их поуговаривали. Почувствовать власть. То есть им нужны не деньги, а эмоции. Игра с жертвой.

– Да, это вполне возможно. Хорошо. Что еще?

Десять взрослых тренированных мужчин переглядывались и пожимали плечами.

– Что ж, забавно. Ваши ответы весьма показательны. Вы нашли всего две мотивации, совершенно упустив из виду, что патруль может добросовестно делать свою работу. Например, проверять вашу сумку на предмет обнаружения там наркотиков или взрывчатки. М-м-м? Об этом вы не подумали?

– Довольно фантастическая ситуация, – неуклюже сострил кто-то.

– Поэтому и не подумали.

– Однако вам придется с ней столкнуться, – не приняв шутку, сухо ответил преподаватель.

– И неплохо бы вам понимать, что мент, выполняющий работу, для вас опаснее всего. От тех, кто хочет денег, вы откупитесь. Для тех, кто хочет поразвлечься, прикинетесь дурачком, и от вас отстанут. Но в отделение вам попадать нельзя. Итак, первое, что вы должны сделать – понять, кто перед вами и чего от вас хочет. В соответствии с этим вы и строите три разных модели поведения. Давайте остановимся на них подробнее…»

Пока сержант милиции Спиридонов рассматривал паспорт Антона, тот изучал его и второго патрульного, пытаясь применить теоретические знания на практике. Его пару раз останавливали для проверки на вокзалах, но тогда Белову хватало билета и паспорта с московской пропиской. Сержант же на прописку глянул только мельком и теперь зачем-то рассматривал фотографию.

– Далеко направляемся? – без выражения спросил Спиридонов, не поднимая глаз на перевозчика.

– К другу еду, – спокойно ответил Белов. «Будете искать, к чему придраться? Не к чему, товарищи милиционеры, не к чему. Так что отпустите меня с миром и сами идите на все четыре стороны».

– А где же друг живет?

– На Третьей Фрунзенской, – не задумываясь, сказал Антон.

– Далековато тебе еще…

– Точно, командир, далеко. Хочу выбраться на проспект и тачку поймать.

– А в сумке что?

– Сменная одежда и обувь. Показать?

Белов с готовностью взялся за край сумки, собираясь открыть молнию, но сержант лениво махнул рукой и протянул Антону паспорт. «Неужели все? – удивился Антон.

– Точно, сейчас отпустят. Расслабленные они какие-то, как будто им не до меня. Зачем же тогда тормознули?»

– Спасибо! – сказал он, пряча паспорт.

– Могу идти?

– Нет, ты постой! – встрепенулся сержант.

– Сумку-то все-таки открой, а? Мы только глянем – и все. Служба такая, сам понимаешь…

«– Не упрямьтесь, не вступайте в спор, а главное, не говорите о законе и своих правах, – учили Белова на занятиях.

– Вы же понимаете, что в разговоре с представителем власти упоминание о правах равносильно предложению набить вам морду. Так что не надо. Воздержитесь».

Помня об этом, Антон не стал сопротивляться и послушно потянул молнию на себя. Сумка развалилась на две половины, и он придержал ее сбоку, чтобы не вывалились вещи. Сержант замер над сумкой, изучая ее содержимое. Второй патрульный незаметно шагнул в сторону и исчез из поля зрения Белова. Стоять с раззявленной сумкой Антону было неудобно, но сержант Спиридонов все смотрел и смотрел, и Белова вдруг словно что-то ударило.

Эта парочка ленивых милиционеров – что она забыла здесь, в этом желтом дворике, куда даже бродячие кошки не заглядывают? Что за странное место они выбрали, как будто ждали именно его, Антона? А если не выбирали, а просто шли по своим делам, то зачем остановили его? И что за нелепая возня с сумкой? Зачем? Разве что…

«Разве что затем, чтобы у меня были заняты обе руки».

Антону стало не по себе. Не выпуская сумку, он искоса бросил взгляд на молчаливого патрульного. В ту же секунду тот сделал шаг навстречу и выбросил вперед сжатый кулак, в котором блеснуло что-то, похожее на рыбу, выпрыгивающую из воды.

Смертоносная «рыбина» рассекла воздух и обожгла увернувшемуся Антону бок. Белов отпрыгнул в сторону и швырнул сумку в лицо нападавшему.

– Сопротивление при задержании, – укоризненно сказали позади него.

– Первый предупредительный.

Антон обернулся, но слишком поздно. Пистолет в руке сержанта Спиридонова дернулся, громыхнул «первый предупредительный», и Белова с силой ударило в плечо.

В первый момент он не почувствовал боли. Заполошное эхо, заметавшееся по двору, оглушило его, и долю секунды он мог только изумленно смотреть на человека в форме, не побоявшегося стрелять из табельного оружия днем в жилом районе Москвы.

Затем мозг его включился, и сразу же он ощутил, как плечо проткнула толстая игла, заворочалась внутри.

«Да они психи, – мелькнуло в голове у Антона. – Плевали на все, будут убивать даже при свидетелях».

Он рванул с места и застонал на бегу, чувствуя острую боль в плече. В арку, в арку, быстрее! Там можно попытаться уйти дворами, он знает все ходы и выходы, там спасение от этих убийц в форме, непонятно как вычисливших его путь. Еще несколько метров – и…

Второй выстрел настиг его, когда он заворачивал за угол. Пуля попала в бедро. На этот раз Антон сначала ощутил, будто в ногу ткнули раскаленным прутом, затем его отбросило в сторону, и лишь потом он услышал грохот, от которого задрожали стекла на первом этаже.

Белов упал на теплый асфальт, скрючившись от боли и стараясь не стонать, чтобы преследователи поверили, что он полумертв. Топот шагов – и Антона грубо перевернули на спину, обшарили карманы.

– Нашел? – спросили сзади.

– Вот они, – бросил назвавшийся сержантом.

– Держи!

Антон открыл глаза.

Сержант стоял над ним и протягивал мешочек с бриллиантами напарнику. Обежав взглядом двор, Белов осознал, что шансов у него нет: с такой раной ему не добежать и до подворотни. Сейчас они хладнокровно прикончат его и исчезнут с камнями.

«…и я даже не узнаю, где прокололся».

Скрипнула дверь, и из ближнего подъезда наружу выползла сухая согбенная старушка. Подняла голову – и застыла, уставившись на Белова. Тяжелую дверь она машинально придерживала рукой, но та уже закрывалась, подтягивая за собой и старушонку.

Антон понял, что это его единственный шанс и другого не будет. Сжав зубы, он подбросил вверх здоровую ногу и со всей силы ударил сержанта в пах.

Патрульный взревел и согнулся пополам. Белов вскочил и, хромая, метнулся к подъезду, зажимая ладонью рану в бедре.

Он проковылял мимо старушки, на лице которой медленно созревало удивление, ворвался в подъезд и дернул дверь на себя. Тяжелая железная дверь захлопнулась за ним, но тут же затряслась от рывков снаружи.

«Сейчас выбьют из старушки код – и догонят», – понял Антон.

Он тяжело побежал вверх по ступенькам. Рубаха и джинсы промокли от крови, каждый шаг давался ему с неимоверным трудом. «Выбраться бы наверх! Может, по крышам смогу уйти…»

Но на последнем пролете Антон понял, что выбраться ему не удастся. С двумя такими ранами он не сможет скакать по крышам. Под ногами у него собралась темно-красная лужица, еще немного – и он потеряет сознание от потери крови.

Сверху раздался шорох. Белов поднял голову и увидел на лестнице, ведущей на крышу, сизого косматого бомжа. Тот сидел в окружении объедков, с непонятным выражением глядя на кровавый след, оставшийся за Антоном.

Люк над ним был приоткрыт. Антон шагнул к бомжу, но это движение лишило его последних сил. Снизу загрохотала распахнутая дверь. «Они поднимутся сюда, сперва закончат со мной, а потом и мужичонку уберут как ненужного свидетеля».

Вцепившись в перила, чтобы не упасть, Белов выдавил, обращаясь к бомжу:

– Беги, отец…

Секунду бомж смотрел на него, не мигая. А затем, правильно поняв предупреждение, вскочил и с кошачьей ловкостью исчез в открытом люке. Антон обвел взглядом квартиры на лестничной площадке в слабой надежде на чудо, которое спасет его, но в глубине души зная, что чуда не случится.

И вздрогнул.

Тамбурная дверь справа была приоткрыта. В щель виднелись старые разношенные туфли. Снизу приближался топот, и Белов, собрав остатки сил, ввалился в тамбур, неслышно прикрыл дверь и сполз вниз, придерживая дверную ручку. Чертова дверь запиралась ключом, а не засовом! Ему оставалось только тянуть ее на себя, чтобы снаружи казалось, будто она закрыта.

«Если снаружи дернут – мне конец».

Преследователи добежали до пятого этажа и остановились в растерянности.

– Куда он делся? – мрачно спросил один. Белов слышал тяжелое сопение так хорошо, будто его и убийц ничего не разделяло.

– На крышу ушел! – догадался второй.

– Вон, глянь!

Металлическая лестница загремела. «Наверх побежали», – облегченно подумал Антон. На глаза наползала вкрадчивая серая пелена. Он выпустил дверь, нажал поочередно две точки на висках – и в глазах прояснилось. Он знал, что это временный эффект, которого хватит не больше, чем на пять минут. Но те двое, что выскочили сейчас на крышу, должны были вернуться еще раньше – стоило им только убедиться, что его там нет.

«Значит, у меня минуты полторы, не больше».

Антон оглядел квартирные двери, выбрал ту, где замок был проще, и, скривившись от усилия, вытащил из кармана джинсов отмычку. Пальцы у него дрожали, и он попал в личинку замка только с третьей попытки. Замер, нащупывая «язычок», – и надавил.

Замок щелкнул, открываясь. Но, прежде чем войти, Антон подтащил пыльный коврик к тому месту, где он сидел, и бросил на пол, маскируя кровавый след.

Оказавшись в квартире, он закрылся изнутри. Цепляясь за стены, добрел до ванной комнаты. Шкафчик с лекарствами оказался там, где он и предполагал. Антон стащил с себя одежду, сорвал пояс с бриллиантами, разорвал зубами упаковки бинтов и прижал полотенце к ране в бедре. С плечом можно было разобраться и потом, а вот эта дыра тревожила его всерьез. Разбросав пузырьки, он раскопал обезболивающее и проглотил сразу пять таблеток, запив их водой из-под крана.

«Пуля, похоже, задела артерию… Если не остановлю кровь – считай, труп».

Антон отбросил в ванну намокшую от крови тряпку, вылил на рану два пузырька хлоргексидина и схватил второе полотенце. Наложив импровизированную повязку, он сполз на пол и прислонился спиной к стене. Надо было заняться раной в плече и царапиной от ножа, но у него не было сил. Надо было добраться до телефона, но даже мысль о том, что он должен подняться и куда-то идти, вызывала усмешку.

Внизу, во дворе, раздались громкие крики. Даже сидя в ванной комнате, Белов слышал, как пронзительно завизжала женщина.

«Неужели эти двое пришили старушку?»

Он бросил взгляд на повязку. Кажется, кровь ему удалось остановить. Теперь нужно возместить кровопотерю… Но в этой аптечке не было ничего, что могло помочь ему.

«Подожду хозяев, спрошу у них», – с мрачным юмором подумал Антон.

В такую переделку попадать ему еще не доводилось. Первый раз за два года работы он был настолько близок к смерти. Но отчего-то мысль об этом не вызвала у Белова особого ужаса.

«Жил бестолково… Да и сдохну тоже не смертью храбрых».

Антон чувствовал не страх, а досаду: ему помешали качественно сделать его работу. Правда, половину груза он сохранил, но что толку, раз он не в состоянии доставить его.

Он уселся удобнее, привалился спиной к прохладному кафелю. Надо бы поменять повязку… Поменять… И позвонить своим… Вот только бы добраться до телефона… Где в этой квартире телефон?

Боль ушла, но вместо нее нахлынула слабость – нехорошая, опасная, как сон в зимнем лесу. У Антона не осталось сил противиться ей.

– Не спать, – беззвучно, одними губами приказал он себе.

И провалился в забытье.

Человек, представившийся Антону сержантом Спиридоновым, в эту секунду находился в пяти кварталах от старого дворика, и машина стремительно уносила его все дальше. Он прижал трубку к уху и, дождавшись ответа, сказал:

– Все готово.

– Обошлось без осложнений?

«Сержант» сделал паузу перед ответом, и она не осталась незамеченной.

– Что такое? – рыкнули ему в ухо, и он, поморщившись, отодвинул телефон. Напарник сочувственно глянул на него и отвел глаза.

– Груз у нас, а об остальном я хотел бы доложить, когда приедем, – собравшись с духом, предложил Спиридонов.

– Идет. Жду тебя через полчаса.

В трубке раздались гудки отбоя.

«Сержант», которого на самом деле звали Игорем Савушкиным, нервно скрипнул зубами: ехать до шефа оставалось не меньше сорока минут, а по московским пробкам – и все полтора часа.

– Через полчаса, значит, ждет… – пробормотал он и наклонился к шоферу.

– Давай не по кольцу, а напрямую, не то с нас головы снимут.

Машина вильнула вправо, наперерез потоку, бесцеремонно подрезая другие автомобили, и, вызвав за собой шквал сигналов от возмущенных водителей, исчезла в переулке.

Через сорок минут те, кто напал на Антона Белова, стояли перед непосредственным начальством в огромном темном кабинете. Мешочек с бриллиантами лежал на столе: в него никто даже не заглянул, будто исполнители привезли не груз миллионной стоимости, а безделушку.

– Так вы убрали курьера или нет? – спрашивающий казался спокойным, но Игорь порадовался, что его и начальство разделяет широкий стол.

– Я выстрелил в него, как и должен был, – торопливо отчитался он.

– Ранил, но перевозчик сумел убежать в подъезд и выбрался на крышу. Мы преследовали его, он попытался перебраться на соседнее здание и свалился.

– Уверены, что он разбился?

– Абсолютно. Там пятый этаж, он упал на асфальт.

– Как помидорка, – вдруг подал голос второй исполнитель и даже осмелился хихикнуть.

– Вы видели тело своими глазами? – настойчиво спросил человек за столом.

– Конечно, – без тени колебания в голосе соврал Игорь, подумав, что будет лишним уточнять подробности.

Они ведь и в самом деле видели издалека, как беглец забрался на ограждение, пошел по нему, балансируя, внезапно махнул руками и сорвался. В соседнем дворе, куда он упал, поднялся такой визг, что они сочли за лучшее убраться оттуда немедленно.

– Разбился он, это точно, – повторил для убедительности «сержант».

– Наверное, упал из-за раны. Может, уже был мертв, когда падал.

– Ну хорошо… Про оружие не забыли?

– Нет, бросили там.

Шеф кивнул уже благосклоннее, подвинул к себе мешочек и рассеянно вытряхнул на стол его содержимое. Перебрал толстыми пальцами бриллианты, словно речные камешки, и вдруг рука его замерла над ними.

Он поднял глаза на исполнителей, и те подались назад, еще не понимая, что случилось, но предчувствуя неладное.

– Где остальное? – угрожающе проговорил шеф.

– Что – остальное? – непонимающе переспросил Игорь.

– Ты что, дурак?! – взорвался тот.

– Где остальные камни?!

Он потыкал пальцем в бриллианты и с такой силой щелкнул по последнему, что тот отлетел на край стола.

– Здесь – четырнадцать! А должно быть – двадцать восемь! Где еще половина?! Вы, придурки, где остальная часть?!

«Сержант» побледнел.

– Это все, что было!

– Точно, не было больше, – опасливо подал голос из-за его спины напарник.

– Вы курьера обыскали? Я вас спрашиваю, вы его обыскали? Не верхнюю одежду обшарили, а всего, включая трусы?

– Всего – не успели, – тихо сказал «сержант».

– Мы вообще думали, что он мертвый, а эта сука как рванет…

– Идиоты!

– Мы же не знали, сколько у него с собой! Схватили груз и решили, что больше у него нету…

– Решили они…

Шеф снова рывком сгреб камни. Их блеск потух под его массивной ладонью.

– Где же остальное? – уже спокойнее спросил он.

Исполнители промолчали, понимая, что вопрос адресован не им.

– Может, вы додумались их спереть?! Или курьер?

Бледные лица его подчиненных выразили протест и ужас.

– Шучу, шучу! – фыркнул шеф.

– Куда уж вам. Получается, половина камней все еще у него.

– А не мог он их кому-то передать? – робко спросил напарник «сержанта».

– Он работал один, второго курьера не подключали. Мог, конечно, сбросить половину в какой-нибудь тайник, но с чего? За ним не следили…

– Может, следил кто-то, кроме нас? – предположил «сержант», пытаясь реабилитироваться. – Курьер заметил слежку, избавился от части груза, а затем мы его встретили.

– Может быть, может быть… Значит, камни или в тайнике, или у него. Если в тайнике, нам их не найти. Если у него…

Сидящий замолчал. Игорь непроизвольно втянул голову в плечи. Если половина груза осталась у курьера, то в это самое время бриллианты перекочевывают в руки милицейской бригады, прибывшей по вызову.

Шеф явно подумал о том же, потому что качнул лобастой головой и закончил:

– … А если у него, то уже не у него. Трупу камешки ни к чему. Их быстро менты приберут. А что к ним попало, то с возу упало. Да, дороговато мне обойдется ваше разгильдяйство…

Он замолчал, прижав ладонь к столу и покатывая бриллианты вперед-назад. Двое стоящих перед ним в панике ожидали приговора. Если шеф сейчас решит, что именно они виноваты в пропаже половины груза, то им можно забраться на ту крышу, с которой свалился курьер, и сигануть за ним следом.

– Валентин Петрович, может, нам опергруппу тормознуть, отобрать у них вещдоки, – от отчаяния предложил напарник Игоря. Предложение было дурацким, и это понимали все, включая его самого.

– Конечно-конечно, – кивнул шеф.

– А потом они выпили – и тормознули опергруппу. Молчи, раз обделался. Обойдемся без твоих идей.

Он с отвращением взглянул на помощников:

– Вот что: вы сейчас свободны. Исчезните, и чтобы я ваши рожи не видел в ближайшую неделю.

– А как быть со второй частью груза? – отважился спросить Игорь.

– Пускай остается там, где есть. Может быть, это и к лучшему, – загадочно ответил шеф.

– Все, аудиенция окончена.

И когда двое мужчин торопливо вышли, брезгливо бросил им вслед:

– Кретины…

Глава 2

За поливальной машиной тянулся длинный мокрый след, как за гусеницей. Машина тарахтела себе неторопливо по утреннему проспекту, и два белых водяных уса воинственно торчали в разные стороны. Майя остановилась перед рекламным щитом «Ювелирная выставка в Сокольниках» – и, конечно, один из усов хлестнул ее по ногам. Колготки тут же промокли, в туфлях захлюпало.

– Женщина, я извиняюсь! – проорал водитель, приоткрыв дверь кабины.

– Но вы тоже, я извиняюсь, нашли, где стоять!

Майя, не расстроившись, махнула рукой и побежала на работу. Первые покупатели появлялись не раньше одиннадцати, но Моня настаивал, чтобы летом салон открывался в девять. Причем лето для Мони Вермана начиналось в апреле. Он был, кажется, единственным человеком во всей Москве, который твердо верил в это, и ждал такой же убежденности от подчиненных.

Но подчиненные не верили. Им, особенно Майе, весь апрель казалось, что лето вообще никогда не наступит. Будет мокрое, всхлипывающее межсезонье, грязное, как снег на обочинах, а потом сразу ухнет зима – и все пойдет по новой.

Но ровно три дня спустя после окончания апреля в город ввалился буйный, распевающий во все птичьи глотки май. Дома расправились и помолодели. Витрину ювелирного салона «Афродита» отмыли до блеска, и теперь-то уж никто не сомневался, что лето совсем близко.

– Боже ж мой! – с ужасом воскликнул Моня, когда Майя зашла в магазин.

– Вы посмотрите на эту женщину! Марецкая, ты выглядишь как шлеперка. С тебя можно писать картину «Московский босяк»!

Но ужас его был наигранным. Моне Верману нравилось смотреть на Майю. За последний год она расцвела на его глазах, и Моня не без оснований полагал, что в этом есть и его заслуга. «Подобрали, обогрели», – с легким самодовольством думал он, вспоминая, какой она появилась перед ним: измученная женщина с поникшими плечами и копной черных волос, падавших ей на лицо.

От лохматой копны Майя избавилась на третий месяц работы в «Афродите», и Моне открылось чудо: точеное лицо с нежной кожей и яркими синими глазами. Увидев помощницу в новом облике, Верман потерял дар речи, а ехидный Сема тут же посоветовал ему закрыть Марецкую в кабинете и не выпускать на глаза посетителям, чтобы те не похитили их красавицу.

Клиенты и в самом деле засматривались на коротко стриженную брюнетку с узкими запястьями и тонкими пальцами. Но Майя работала вдохновенно, не обращая внимания на окружающих, и вскоре Моня успокоился: его находка оставалась при нем.

На крики Вермана из-под прилавка выглянул Яша. Рыжий лохматый Яша окинул взглядом Майю и пожал плечами.

– Дядя Моня сегодня не в духе, – пояснил он.

– Его укусила муха, которая встала не с той ноги. Вы можете себе представить?

Верман шикнул на племянника, и худой Яша, сложившись, точно складной метр, снова исчез под прилавком.

– А, это ты, уточка! – приветствовал Майю Сема Дворкин, выбираясь из своей комнатки.

– Моня, что ты такой заведенный с утра, как будильник? Почему наша Майя – босяк?

– С вами будешь заведенный. Вы мне рвете нервы, Сема, и не по одному разу. Посмотри на ее ноги. Нет, ты посмотри на ее ноги!

– Зачем мне смотреть на ее ноги? – возражал Сема.

– Я пожилой человек, мне вредно волноваться, а от таких прекрасных ног любой станет не в себе.

– Да они мокрые!

– Это неприятность, да, – соглашался Сема.

– Но такое с каждым может случиться. Вот, помню, лежал я в Морозовской больнице…

– Все! – завопил Верман, заткнув уши.

– Марецкая! Живо за работу! И переодень свои ноги, я тебя умоляю!

Майя, смеясь, прошла в комнатку. Рабочий день начался.

Сема и Моня снова препирались о чем-то возле витрины. Оба маленькие, толстенькие, лысые, только Семину лысину обрамляли торчащие волоски, а вокруг плеши Мони вились черные кудряшки.

Про себя Майя называла их Шалтай и Болтай. Еще они походили на героев «Алисы в стране чудес», Труляля и Траляля, вечно спорящих близнецов. Самое смешное заключалось в том, что Моня и Сема даже не были родственниками.

Яша снова вынырнул наружу, укоризненно посмотрел на дядю. Верман взял его на работу всего пару месяцев назад. По мнению Яшиной мамы, ее сын был жутко талантлив: он выучился в Москве на химика и даже уехал работать в Китай. Однако через год вернулся обратно – без денег, одичавший и голодный. Облившись слезами над сыном, мама упросила Моню помочь мальчику.

О своей прежней жизни Яша говорил неохотно. У Майи сложилось впечатление, что в Китае он что-то натворил и сбежал от сурового китайского правосудия. Что бы это ни было, но с тех пор меланхоличный Яша вел себя тихо, а с дядей пререкался исключительно из любви к искусству.

Правда, имелся у них один постоянный повод для стычек. Повод назывался «Кулек и Повар».

Под этими живописными кличками скрывались два Яшиных приятеля: Данила Кульков и Коля Порошин. Оба – источник непрекращающейся головной боли для Мони Вермана.

Данька Кульков получил свое прозвище вовсе не из-за фамилии. У мелкого, тощего парнишки вечно были полны карманы семечек. В свободную минуту Данька основательно усаживался на корточки, вытаскивал пригоршню и поклевывал, лихо сплевывая шкурки. Чисто голенастый воробей, поглядывающий на свою стаю орлом.

Как-то раз эту картину увидела, возвращаясь из школы, учительница русского языка и литературы.

– Фу! – осуждающе сказала она.

– До чего же бескультурно! У вас даже руки черные от этой гадости. Заплевали все вокруг! А ведь вы умные, воспитанные мальчики!

«Умные, воспитанные мальчики» глумливо заржали. Все, кроме Даньки. Он цыкнул на остальных и заверил, что такое больше не повторится.

Через несколько дней учительница вновь обнаружила Данилу, сидящего в любимой позе возле школьного забора.

– Кульков! – трагически воскликнула она.

– Как же так?!

– Спокойно, Верыгнатьевна, – веско сказал Данька. Распрямился, предъявил оторопевшей учительнице газетный кулек и лихо сплюнул туда шелуху.

– Во! Все культурно, как в музэе!

И с тех пор всегда таскал с собой сложенную газету, из которой мастерски крутил кулечки. С того же дня прозвище «Кулек» прицепилось к нему крепко-накрепко, как застрявшая в зубах шелуха.

Его закадычный приятель, Коля-Повар, заработал свое прозвище раньше. Коля Порошин был здоровенным увальнем с огромными руками-лопатами и круглой, как колобок, головой. Он производил впечатление глуповатого безобидного парня. Но дразнить его опасались: Коля тут же выходил из себя и молотил тяжеленными кулаками, как взбесившаяся мельница, не разбирая, куда попадет. За пару драк его чуть не исключили из школы, но отстояла мать – такая же большая, похожая на гренадера женщина. Щуплого Кулька Порошин слушался беспрекословно, признавая за товарищем ум и находчивость.

Однажды у мальчишек отменили урок труда, и пятнадцать оболтусов согнали в класс к девочкам. Девочки в передниках учились варить суп.

Неожиданно для всех Порошин присоединился к ним. На него с хихиканьем нацепили передник, и Коля увлеченно взялся за поварешку. Десять минут он помешивал борщ, стоя спиной к классу и игнорируя шуточки. Когда же пришла пора дегустировать готовое блюдо, оказалось, что дегустировать почти нечего: Порошин незаметно выхлебал всю кастрюлю.

– Ну ты… повар! – заявила ему разгневанная учительница.

– Иди отсюда! Безобразие!

Так Коля Порошин стал Поваром.

Два товарища были знакомы с Яшкой еще со школьных лет. Как могли сойтись два подростка из неблагополучных семей и рафинированный еврейский мальчик, увлекающийся химией, никто не мог объяснить. Но в свободное от Яшкиных опытов время они вместе шатались по дворам, к ужасу и возмущению Яшиной мамы.

Через несколько лет пути их разошлись: Яша, окончив институт, уехал в Китай, а Кулек и Повар то болтались без дела, то находили какие-то сомнительные занятия. Когда племянник Вермана вернулся в Москву, оба приободрились: свои люди да на теплом местечке в ювелирном салоне! Яша поможет им устроиться! Они тоже могут торговать этими… как их… брюликами.

К их великому огорчению, Моня Верман так не считал. Моня Верман синел как удавленник, когда на пороге появлялись две знакомые фигуры. Он запретил им приходить, но это не помогло: Данька с Поваром поджидали Яшу на заднем дворе, потягивая пиво, грызя семечки и смачно сплевывая их в газетный кулек.

– Как ты можешь с ними общаться?! – кричал Моня на племянника.

– Что у вас общего, я имею спросить?! Они поведут тебя плохой дорогой, Яков!

– Дядя, не мельтешите! – просил Яша.

– Какой дорогой, когда они смирно сидят в глубокой заднице?

– И ты обязательно хочешь сесть с ними рядом?!

– Я просто хочу попить с ними пива! Имею право?

Эти споры повторялись регулярно, но ничего не менялось: Кулек с Поваром невозмутимо пили пиво, Яша ожесточенно сражался с дядей за право составить им компанию, а Моня кипел и булькал, как камчатский гейзер, но поделать ничего не мог.

Майя села за свой стол, разложила срочные заказы, поглядывая в салон. В их с Семой каморке одна стена и дверь были стеклянные. Моня Верман утверждал, что клиентам нравится смотреть на работу ювелиров. А Майя любила исподтишка наблюдать за посетителями салона «Афродита».

Это место было хорошо известно в Москве. Владел им предприниматель Аман Купцов, хозяин сети недорогих ювелирных магазинов. Но «Афродита» стояла особняком среди них.

Сюда наведывались настоящие ценители камней, сюда приносили украшения на переделку, сюда шли купить стоящие бриллианты, которые Моня разыскивал по всему миру.

В конце концов, здесь хозяйничал Моня Верман!

– Сема, к нам по проспекту телепается какая-то баба, – нараспев сообщил Верман.

– И я чувствую, она идет не за просто так.

– Фу, Моня, что за жаргон, – поморщился Сема.

– Да, я вижу даму. Дама благородной наружности, чтоб я так смотрелся, как она.

– А шо я такого сказал? – возмутился Моня.

– Шо такого? Я разве спорю, что это дама? Моя тетя Рая из Одессы выглядела очень даже похоже до тех пор, пока не переехала на Брайтон-Бич.

– А что с ней случилось на Брайтон-Бич? – заинтересованно спросил Яша.

– Да помэрла, – флегматично отмахнулся Моня.

– Не вынесла расставания с малой родиной. Порвалось сердце от грусти.

– Что ты говоришь, Моня! – воскликнул Сема.

– Твоя тетя Рая из Одессы скончалась оттого, что в нее врезался молочный фургон на переезде.

– Вот я и говорю, – подхватил Моня.

– Сердце разорвалось от грусти. Разве мог в Одессе въехать в тетю Раю какой-то поц на фургоне?

Звон колокольчика положил конец их спору. Дверь широко распахнулась, впуская внутрь посетительницу в облаке духов и автомобильной гари.

Сема с Моней, утратив всю шутливость, одновременно поклонились вошедшей, и первый исчез в подсобной каморке, где сидела Майя, а второй выжидательно замер за прилавком. Яша, повинуясь незаметному знаку дядюшки, притулился в углу и не отсвечивал: учился.

Дама благородной наружности, как выразился Сема, хоть и несколько мужеподобная, твердыми шагами прошла к витрине, не ответив на приветствие, и нависла над ней. Глаза навыкате впились в украшения, выложенные на темно-синей подложке. Пальцы в бархатных перчатках слабо шевелились, будто самостоятельно решая, что же схватить. На среднем пальце, плотно насаженный на ворсистую ткань, красовался толстый, как шмель, перстень с хризолитом.

Все ждали выхода Мони. Но Моня пока молчал. Другой на его месте уже давно поинтересовался бы, чего хочет клиентка, но Моня молчал: почтительно, внимательно, но без малейшего оттенка выжидательности. Боже упаси торопить покупательницу, боже упаси!

Это было не томление консультанта, мающегося от безделья и ждущего – когда же, когда же, наконец, к нему обратится медлительный клиент. Нет, Моня Верман молчал профессионально, делая вид, будто занимается своим делом в трех шагах от дамы, но в то же время неуловимыми флюидами давая понять, что он здесь, рядом, готов в любую секунду прийти на помощь. Как рыбак, подстерегающий крупную рыбу, он опасался раньше времени дергать наживку.

Тишина затягивалась. Со стороны это могло бы показаться проявлением неуважения, но Майя видела: Верман работает, и он лучше всех знает, что делать.

Наконец покупательница пришла в движение. Как башня танка, она начала неторопливо поворачиваться к продавцу, и Моня тотчас исчез с того места, где он стоял, и материализовался напротив дамы: скромный, послушный ее приказу.

– Мадам желает что-то посмотреть? – с невыносимо еврейским, карикатурным прононсом осведомился он.

– Какое из украшений заинтересовало мадам?

Откуда ни возьмись, появилась у Мони дикая картавость. Движения стали суетливыми, и сам он ссутулился и будто бы даже уменьшился.

Никто не выказал ни малейшего удивления: если Моня считал нужным кривляться, значит, следовало принять это как должное.

– Покажите изумруд, – величественно приказала дама, снимая перчатку.

– Вот этот.

– Прекрасный выбор, прекрасный! – льстиво одобрил Верман.

– Я уже заметил по перстню, что у мадам отменный вкус! Вот, пожалуйста, прошу вас!

Кольцо с изумрудом уселось на палец левой руки. Дама вытянула руку, окинула взглядом картину: мясистый розовый палец и нежный зеленый изумруд.

– Роскошно, – только и сказал Моня, понизив голос.

– Дайте-ка мне бирку, – потребовала дама, не снимая кольца.

– Что у вас за камешек?

– Бесподобный камень, – с тихой укоризной отозвался Верман.

– Бесподобный.

– Да у вас все бесподобное, – фыркнула покупательница.

– Врете, поди.

– Мадам сомневается не во мне, – строго ответил Моня.

– Мадам сомневается в своем вкусе. Как можно! Прошу, обратите внимание.

Он провел пальцем по строчке, и они оба склонились над ценником.

– Я не говорю вам за чистоту, – покачал головой Моня.

– Ваши глаза не обманешь, вы сами видите, какой чистоты этот камень. Ваш супруг, дай бог ему долгих лет жизни, умрет, когда увидит его! Но я скажу вам за караты. Посмотрите, вы видите это число? Все будут видеть это число, поверьте! Будут глядеть огорченными глазами и плакать, потому что не каждый может позволить себе носить изумруд в два с половиной карата.

– А где его гранили? – проявила осведомленность дама.

– А как ви думаете?! – воскликнул Верман.

– Конечно, Колумбия! Он оттуда родом, как Христофор Колумб и Паганини. У нас, поверьте, вы не найдете таких камней! Когда-то были на Урале, но где сейчас тот Урал? За уральским хребтом и дальше, боже ж мой. А вы слышите, как он поет? Слышите? Это песня весны, поверьте мне, старому человеку!

Дама внимала. Она уже кивала, соглашаясь с картавой скороговоркой, уже другими глазами смотрела на кольцо.

Перед Майей разворачивался театр одного актера. Моня обладал невероятной способностью продать кому угодно что угодно. Но этот талант был лишь верхушкой айсберга, практическим применением другого, более глубокого и объемного.

Верман феноменально разбирался в людях. Он читал их, как научившийся читать ребенок читает вывески: жадно, торопливо, крайне редко ошибаясь в незнакомых буквах или непривычном написании. Как старая гадалка определяет прошлое и будущее, угадывая их не по картам, а по облику клиента, так и Моня имел наметанный глаз, невидимым лучом сканирующий любого.

Проницательность его поначалу казалась Майе сверхъестественной. Случалось, Верману хватало одного взгляда на вошедшего, чтобы шепнуть Яше: «Твой клиент». Почти всегда это означало, что он не желает тратить время на бесперспективного посетителя. И всегда оказывался прав.

Со временем Майя начала понимать, что это не так сложно, как кажется на первый взгляд. Выражение лица, одежда, манера держаться могли сказать о многом. Она сама научилась отсеивать владельцев спортивных костюмов, заскочивших в магазин по ошибке, и компании смешливых женщин, забежавших полюбоваться на украшения без цели купить их. Научилась распознавать, кто уйдет с покупкой, а кто останется разочарованным их ценами.

Но до Мони, как говорил Сема, всем им было далеко, как до Монблана. Он был недостижим. Он обладал самым главным чутьем: безошибочно определял, кого можно обманывать, а кого нет.

Колокольчик вновь прозвенел, дверь закрылась. Моня перевел дух и с торжествующей улыбкой оглядел сотрудников.

– Что ты ей втюхал? – осведомился Яша, когда покупательница с кольцом скрылась из виду.

– Почему сразу втюхал? – ощетинился Верман.

– Яков, женщина сама выбрала весчь, ушла счастливая! Откуда такие подозрения? Она считает, что понимает в камнях. Зачем я буду ее разубеждать?

– А она не понимает? – спросила Майя.

Сема рассмеялся, а Верман воздел руки к потолку:

– Боже ж мой, дама так же разбирается в изумрудах, как я в страусином помете! Ты видела, на что она посмотрела в первую очередь? На караты. А что самое важное в изумруде?

– Цвет, – не задумываясь, ответила Майя.

– Именно. А в бриллианте?

– Чистота и огранка.

– Вот! Запомни, деточка: каждый имеет тот камень, которого заслуживает.

– Ага! – снова встрял Яша.

– А Колумб и Паганини чем заслужили такую родину?

– Ой, да я вас умоляю! – пожал плечами Моня.

– С того Колумба не убудет, а дама ушла, повысив свою образованность.

Пока Верман спорил с Яшей, Сема тихо сказал, подняв очки:

– Ты поняла, что он ей продал?

– Имитацию? – так же тихо отозвалась Майя.

– Или дублет?

– Э-э, нет, камень-то настоящий. Даже не синтетика. Только вот тресковатый. И мутный. Я его славно обработал, все дефекты ушли под оправу. Моня давно хотел от него избавиться, больно уж он выделялся.

Дворкин улыбнулся и вернулся к своей работе.

Сема Дворкин – огранщик. Моня говорил, что Сема – гениальный огранщик, но тот всякий раз скромно поправлял: «Не гениальный, Моня, не гениальный. Говори просто: великий».

Для Майи Дворкин оказался неисчерпаемым источником информации. О камнях он знал все.

– Знаешь, девочка, как раньше гранили бриллианты? Друг об друга, да-да, представь себе! Ах, какой неразумный расход сырья! Алмазы закреплялись в станках и терлись один об другой. А первый гранильный станок появился только в начале нашего века. То есть прошлого века, конечно же! Все никак не могу привыкнуть, что живем в двадцать первом. Слишком много вокруг анахроничного.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.