Утомленная балом

Елена Лебедева

Утомленная балом

«…Не отдавай души моей

На жертву суетным желаньям…»

Д.В. Веневитинов

Пролог

Ясным июньским утром 1830 года к воротам Летнего сада подъехал экипаж. Первой из экипажа показалась степенная немолодая женщина, одетая в строгое платье. Следом появились две стройные белокурые девицы. Старшая держалась скромно: ее угловатые движения свидетельствовали о юном возрасте – девушке едва ли было больше двадцати. Младшая не утратила еще детской непосредственности, однако в лице ее уже наметились перемены, которые происходят с девочками в двенадцать лет.

– Разве куклы умеют разговаривать? – улыбалась старшая. – Ни за что не поверю.

– Если дождешься полуночи, Апполинария Васильевна расскажет тебе еще и не такую историю.

– Ах, Аннушка, ты меня уморишь.

– Нет, это правда, правда! Маменька, Лиза иногда бывает просто несносной! Ну что ей стоит согласиться?

Женщина смотрела на дочерей поверх пенсне.

– Лиза забыла, что в детстве тоже беседовала с игрушками.

– Вот! – Анна торжествующе показала сестре язык.

В это же время возле Летнего сада случайно оказался Дмитрий Петрович Панин, корнет Н-ского полка. Веселая болтовня сестер привлекла внимание офицера. Он попридержал жеребца, прислушиваясь к разговору. Взгляд молодого человека остановился на милом лице старшей девушки.

Нетерпеливый жеребец, вынужденный топтаться на месте, решил показать норов. Он дернулся, заржал, после поднялся на дыбы и попытался скинуть седока. Корнет нелепо взмахнул руками, что резко контрастировало с прекрасной военной выправкой, потерял равновесие и рухнул навзничь.

Лиза и Аннушка, переглянувшись, бросились на помощь.

– С вами все хорошо? Может быть, вам нужен врач?

Панин вскочил и принялся отряхивать мундир.

– Нет, благодарю вас, не стоит беспокоиться.

– Могла я вас раньше где-нибудь видеть? – Лиза совершенно забыла о наставлениях матушки, запрещавшей дочерям уличные знакомства.

– Разрешите представиться, Дмитрий Петрович Панин, к вашим услугам. Позвольте узнать, как вас зовут?

– Елизавета Павловна, – Лиза присела в реверансе.

Офицер обратился к младшей девушке:

– А вас?

– Анна, – прошептала та, залившись краской.

– Пойдемте, я познакомлю вас с матушкой, – Лиза, взяв за руку Анну, поспешила обратно.

– Александра Александровна Нелицкая, – женщина протянула руку для поцелуя. – Надеюсь, вы не слишком расшиблись? Будьте осторожны, молодой человек, плохо вышколенные жеребцы имеют привычку взбрыкивать.

Офицер смутился:

– Вы ошибаетесь, сударыня. Мой Быстрый – прекрасный скакун.

– И все же держите с ним ухо востро, мой вам совет!

– Дмитрий Петрович Панин… – Лиза наморщила лоб. – Ваше имя кажется мне знакомым…

– Петр Ильич Панин – не ваш ли батюшка? – Нелицкая оживилась. – Достойный человек! Обстоятельный и деловитый.

– К несчастью, батюшка скончался прошлым летом.

– Ах, примите мои соболезнования, – Александра Александровна растрогалась. – Как замечательно, помнится, мы с вашим батюшкой танцевали мазурку… Так что же вы, Дмитрий Петрович? Не заедете сегодня к нам на обед? Мы будем вам рады.

– Вы так добры, сударыня. Я обязательно воспользуюсь приглашением. Возможно, завтра. А сейчас вынужден откланяться, меня ждут дела, – Панин заторопился.

– До свидания, Дмитрий Петрович. И не забудьте о своем обещании!

– Ни в коем случае! – офицер взял под козырек, щелкнул каблуками. На миг их с Лизой взгляды встретились. После чего он вскочил на коня и, гарцуя, исчез за поворотом.

– Какой милый молодой человек, не правда ли, Лиза? – Нелицкая взяла дочерей под руки и повела на прогулку.

С Лизой происходило что-то непонятное. Девушка, конечно, подумывала о замужестве. Встреча с привлекательным офицером запала в душу, но пока не разбудила сердце. Дмитрий Петрович был для нее просто одним из многих статных красавцев, которыми так славилась столица. Если бы молодой офицер проявил настойчивость, у него были бы шансы занять место в сердце Лизы, но… девушка решила, что уличное знакомство не может иметь продолжения.

Повернувшись к сестре, Лиза принялась обсуждать новые фасоны платьев из французского журнала мод.

Глава 1

Молодая женщина застыла перед старым запылившимся зеркалом. Она внимательно разглядывала отражение, словно пыталась привыкнуть к тому, что видит. Маленькие пятнышки, выступившие на лице, пока ее не портили. Между тем женщине не нравилось это лицо, этот миниатюрный нос, узкие, невыразительные губы, почти незаметный, словно срезанный подбородок. Конечно, беспокоили и проявляющиеся признаки болезни. И только собственные глаза она считала красивыми: выразительные, как на иконах, писанных древними мастерами.

Повернувшись, она уперлась взглядом в Валериана:

– Вы будете спать здесь, на диване? Хорошо, тогда я размещусь в спальне.

Женщина подошла к круглому столу, стоявшему в центре невзрачной комнаты, и со вздохом опустилась на стул.

– Я хотел умолять вас… Я лишь прошу позволить любить вас…

Голос Валериана волновал женщину, но она предпочитала сдерживать чувства.

– Не будем сейчас об этом. Разве вы не знаете, Валери, что любить меня – смертельная опасность?

– Знаю, конечно, знаю. Но я не боюсь этого. Дорогая, я прошу лишь позволить…

Женщина сделала отрицательный жест рукой.

– Нет-нет, ни в коем случае не называйте меня по имени, забудьте его! Прежняя жизнь осталась в прошлом. Теперь я – просто Ефросинья.

– Ефросинья Егоровна, я полагаю?

– Пусть будет так.

Женщина поднялась со стула и медленно направилась в соседнюю комнату. Вернувшись, она поставила на стол массивную шкатулку инкрустированную жемчугом и изумрудами, которая уже сама по себе была драгоценностью и странно смотрелась в этом убогом жилище.

Ефросинья открыла шкатулку и достала ассигнации.

– Это все, что удалось взять из дома. Надеюсь, нам хватит денег на следующие несколько лет. Если не хватит, продадим драгоценности.

– Вы не боитесь воров? Здесь, мне кажется, их много.

– Валери, как нам позаботиться о своей безопасности, если мы находимся в таком положении? – и, словно отвечая сама себе, продолжила. – Мы будем жить скромно, одеваться скромно, чтобы никто, слышите, никто не заподозрил нашего прошлого.

– Но ваша речь и манеры, милая Ефросинья… Они выдадут вас с головой!

– Не беспокойтесь. У мужа я переняла актерские навыки, он был хорошим учителем. Его уроки я прекрасно запомнила. А теперь, – она протянула одну ассигнацию спутнику, – позаботьтесь о том, чтобы нам было на что жить в ближайшее время. Нужно разменять эти деньги на мелкие, и чем мельче, тем лучше.

Ефросинья достала еще несколько ассигнаций.

– Эти деньги отнесите в банк и положите под проценты на свое имя. Со мной может случиться все, что угодно, а я хочу, чтобы и после меня вы смогли жить безбедно.

Валериан подошел к Ефросинье и порывисто привлек к себе, но та уклонилась от поцелуя.

– Нет, нельзя, вы же знаете. Постарайтесь держаться от меня на расстоянии, это для вашего же блага. Вот, возьмите деньги.

Когда Валериан взял протянутые ему бумажки и бережно убрал их во внутренний карман сюртука, Ефросинья продолжила отдавать распоряжения.

– Продайте лошадей. Они уже ни на что не годятся после нашей долгой дороги, – купите новых. Найдите конюха и конюшню, но не рядом, а где-нибудь в получасе ходьбы. Не расплачивайтесь пока с конюхом, обещайте денег, но не давайте. Знаю я эту братию! И позаботьтесь о том, чтобы у нас была карета на полозьях. Зима будет холодной и снежной.

Когда Валериан собрался уходить, надевая на иссиня-черные волосы лохматую шапку, Ефросинья его остановила.

– Да, и еще… Помните, что я вам доверяю и нуждаюсь в вас, как ни в ком другом. Будьте осторожны.

Валериан поцеловал белоснежную женскую руку и со смешанным чувством любви и смятения вышел из комнаты.

Ефросинья достала из сундука дневник в кожаном переплете с вензелями и, подумав, села за покрытый зеленым сукном стол. Свеча, единственная на столе, горела ярко. Обмокнув гусиное перо в чернила, женщина принялась писать. Буквы из-под пера появлялись ровные, аккуратные:

«Двенадцатое декабря восемьсот тридцать пятого года. Сняли квартиру, впрочем, она мне не нравится. Тесно и неуютно. Но теперь я не могу выбирать, поэтому постараюсь привыкнуть ко всему, что меня ожидает. Часть времени придется посвящать размышлениям: нужно понять, почему господь выбрал для меня именно это наказание? За какие провинности лишил всего? Разве я вела себя плохо? И еще меня беспокоит чувство, которое испытываю к мужу. Мне хочется любой ценой оказаться рядом, вернуть его угасшую любовь. Понимаю, что это бесполезно. Более того, опасно. Опасно не для меня, для него. Потому что я на многое способна и в состоянии дойти до края, за которым смерть. Зреющий в голове план страшен. И времени на его осуществление немного. Но я обязана успеть. Господь услышит меня и поймет. Буду уповать на его божественную милость».

Ефросинья отложила перо. Встала и подошла к иконе, висевшей справа от стола, в углу, в окружении горящих свечей. Опустилась на колени, шепча слова молитвы. Тонкие влажные полоски заблестели на щеках, отражая блики огня. Скорбный лик, безразлично смотрящий на нее, казался грозным и оттого заставлял еще усерднее молиться. Лицо ее стало хмурым и некрасивым. Сгорбившаяся фигура в черном простом платье ничем не напоминала прежнюю девушку из богатой дворянской семьи, имевшую все, чего душа пожелает. Теперь у нее была другая, никому неизвестная судьба.

Одно Ефросинья знала наверняка: никто не спасется от возмездия.

Глава 2

Николай Степанович Вересов несколько часов не покидал кабинета. Он сидел за массивным, красного дерева столом и перебирал бумаги. Иногда он брал в руки карандаш и энергично правил или делал заметки на полях.

Не замечая, что за двумя узкими окнами уже темнеет, он только разворачивался ближе к огню, если переставал разбирать мелкие надписи на чертежах.

Рядом с рабочим столом, в глубине комнаты, находился еще один стол, на котором одна на другой лежали папки с бумагами, чертежи, свернутые трубками и аккуратно уложенные в некое подобие карточного домика.

Вдоль стены тянулись стеллажи с иностранными книгами по архитектуре и искусству. На других стенах были развешены карандашные зарисовки Исаакиевского собора, выполненные самим Николаем Степановичем. У дальнего угла комнаты стоял обитый малиновым бархатом диван. На нем хозяин кабинета мог иногда отдыхать, закрыв глаза, или вздремнуть минут с пятнадцать, забывшись неглубоким сном.

Николай Степанович был талантливым, востребованным архитектором и вот уже несколько лет под руководством великого Монферрана трудился над возведением Исаакиевского собора.

Работа шла медленно. Это был уже четвертый Исаакиевский собор: три его предшественника не нравились прежним государям, но сейчас появилась надежда, что четвертый удовлетворит изысканные вкусы Николая Первого. Часть стены, оставшейся от третьего собора, высочайшим повелением было разрешено сохранить, и по этой причине конструкцию приходилось время от времени подправлять, добавляя новые детали. Но сейчас, накануне 1836 года, дело сдвинулось, и почти удалось подвести здание под купол. Это не могло не радовать архитектора.

Работу Николая Степановича неожиданно прервали: двойную дверь кабинета распахнули, и на пороге показалась миловидная девушка с нежными чертами лица и изящной белокурой головкой.

– Николенька, ты совершенно изводишь себя чертежами, тебе нужен отдых!

Она подошла к столу и наклонилась к мужу, привычно целуя его в затылок.

– Лиза, ты же знаешь, у меня много работы.

– Да, знаю, но снова прошу тебя ехать со мной в Зимний.

Николай Степанович привлек жену к себе и, бережно обняв за талию, усадил на колени.

– Ты можешь ехать одна. Только возьми с собой горничную. И потом, я доверяю тебя Стаси – она опытна в подобных делах.

– Ах, Стаси, – воскликнула Лиза, – она совершенно переменилась! Мне думается, у нее появилось сердечное увлечение.

– Увлечение? У Ледяной Стаси? Как это на нее непохоже. Впрочем, тебе виднее, вы же подруги.

Лиза прижалась к мужу и снова его поцеловала.

– Поедем со мной, Николенька, без тебя я буду скучать.

– Скучать на балу? Пустое, – Николай Степанович тихо рассмеялся, – уверяю тебя, Лиза, скучать тебе не придется.

Лиза встала и в задумчивости направилась к двери. Робко оглянулась.

– Раз ты настаиваешь, я поеду одна. Прикажи няне как следует смотреть за детьми.

После минутного раздумья в проеме двери Лиза направилась обратно:

– Может быть, поедем вместе…

Николай Степанович встал из-за стола, отложив чертежи, подошел к жене и снова ее обнял.

– Лиза, – он выбирал слова, умиляясь ее настойчивости и нежно улыбаясь, – ни о чем не беспокойся; поезжай, веселись. Но очень тебя прошу, не кокетничай с царем, это опасно. Не кокетничай с военными, я буду ревновать. Впрочем, ни с кем не кокетничай, – он внезапно сделался серьезным, – поезжай.

Поцеловав жену в обе щеки, прикоснувшись губами к ее руке, Николай Степанович снова вернулся к работе, а Лиза, тихо покинув кабинет, направилась за ширму, где при помощи горничной Любаши переоделась.

Внезапно послышался топот маленьких ножек и сердитое ворчание пожилой женщины. Вместе с потоком воздуха в комнату ворвались шум, гомон, крики двух ребятишек, которых никак не могла усмирить строгая пожилая няня Агриппина Тихоновна.

Подвижная, похожая на милого ангелочка малышка быстро взобралась на руки к Лизе и крепко ее обняла.

– Мадемуазель, постойте… Сонечка… Не нужно так быстро бегать, – ворчливым тоном, запыхавшись, говорила Агриппина Тихоновна, – посмотрите, что стало с вашим платьем, мадемуазель!

– Ах, marna! – капризно звенел голосок Сонечки. – Скажите няне, чтобы перестала ворчать! Злая, злая старуха! Противная старая женщина!

– Мадемуазель, как вам не стыдно! Где ваши манеры? – с напускной серьезностью отчеканила Лиза. – Не следует такой хорошенькой девочке говорить подобные слова!

– Соня – бяка, она меня обижает! – присоединился к разговору Сашенька. – Она взяла лошадку!

– Дети, не следует так кричать. Что скажет ваш papa, когда закончит работу? Думаю, ему не понравится, как вы себя ведете, – лукаво прищурив глаза, проговорила молодая женщина.

– Извините меня, Елизавета Павловна, это я виновата, позволила мадемуазель вести себя неприлично… Если вы разрешите, мы пойдем в детскую? – переведя дух, добавила няня Варвара.

– Ступайте… И не забудьте переодеть детей во все сухое. Им нельзя простужаться.

Лиза вздохнула и мысленно улыбнулась. Ну разве не очарование – ее дети? А Соня, до чего же она хороша, особенно, когда от быстрого бега розовеют ее нежные абрикосовые щечки. А Сашенька? Как он похож на отца, такой же темноволосый и задумчивый. А как игриво закручиваются его темные локоны! Ах, за разговором с детьми она совершенно забыла, что нужно ехать…

Лиза заторопила Любашу, приказав ей быстрее собираться и подавать к подъезду сани.

* * *

Всю первую половину дороги Лиза изводила кучера Митрофана, чтобы тот подгонял лошадей; она так боялась опоздать, ведь именно сегодня ее первый бал в Зимнем. Убедившись, что сделала все возможное, Лиза немного успокоилась и принялась рассматривать проплывающие мимо знакомые здания.

Пошел плотный, тяжелый, декабрьский снег. Сначала снега было немного, но скоро он повалил крупными хлопьями, попадая в глаза, на лицо, за отворот воротника. Лиза плотнее укуталась в пушистую шубу и поправила меховой плед, укрывающий ноги. Она любила снегопады, несмотря на все неудобства, которые те причиняли. Снежные бабочки, поблескивая в желтоватых лучах фонарей, кружились в сказочном хороводе. Они словно забавлялись друг с другом молчаливой игрой: слетались и разлетались, устраивали таинственный, ритуальный зимний танец.

Лиза задумалась. Она думала о себе, о муже, о детях, потом начала раздумывать о младшей сестре и матушке, после ее мыслями завладели думы о лучшей подруге Стаси.

Ах, эта Стаси! Ей бы, Лизе, такую стать, такую яркую, почти цыганскую внешность! От матери Анастасия Романовна Северина унаследовала подчеркнуто прохладную утонченность, выразительную, строгую линию профиля, а от отца – бархатистые, слегка влажные глаза. Лиза считала Стаси красавицей. Была ли та красива на самом деле? Возможно. Но в толпе фрейлин мадемуазель Северина ничем не выделялась, разве что цветом платья.

Лиза улыбнулась своим мыслям. Подруга любила играть роли, у нее это получалось как-то естественно, без напускного жеманства. Но только Лиза знала, какой ценой эти роли даются Стаси, что у нее на самом деле на душе. Бедная, нежная подружка!

Анастасии Романовне Севериной самой судьбой было предназначено стать фрейлиной. Еще совсем ребенком, после трагической гибели родителей, она попала в приют для дворянских детей-сирот. Получив прекрасное образование и зная нескольких иностранных языков, Стаси была взята во дворец, где на нее возложили обязанности фрейлины при императрице.

Несмотря на то, что Стаси была немного замкнутой и не любила шумные общества, ей приходилось это тщательно скрывать. Фрейлине не полагалось показывать зубки, а присутствие на балах, празднествах и других развлечениях стало обязанностью.

Сани остановились. Отдав распоряжения Митрофану, Лиза поспешила по мраморной лестнице наверх, в фрейлинскую квартиру подруги. Дверь распахнула сама Стаси, бледная и встревоженная.

– Мадам Лизи, ты же прекрасно знаешь, что мы не можем сегодня опаздывать!

Многочисленная прислуга в несколько быстрых рук начала на ходу раздевать не успевшую опомниться Лизу. Долой шубку, шляпку, перчатки, платье, сапожки. Лиза стояла посреди прихожей в нижнем белье, удивляясь, как она умудрилась не остаться совершенно обнаженной.

Стаси властно потянула Лизу за руку через затемненный будуар в спальню. Здесь, на широкой кровати, она увидела необычайной красоты платье – точную копию того, что было на мадемуазель Севериной.

– Скажи же что-нибудь, не правда ли, чудо?

Лиза несколько раз приходила к подруге на примерку, а заодно и в гости, но ни разу не видела платья в готовом виде.

Изумительное, белое с красными вставками платье было сшито умелыми руками портнихи в стиле старинных боярских одеяний времен Иоанна Грозного. Вместо тяжелого, расшитого золотыми нитями шелка портниха использовала самые легкие ткани, благодаря чему платье не утратило воздушности, необходимой для исполнения сложных танцевальных па. По велению современной моды платье дивно облегало фигуру и открывало плечи. Мелкий жемчуг, рассыпанный по горловине и краям рукавов, томно поблескивал, играя в лучах зажженных свечей. Тонкие, невесомые золотые нити, которыми были расшиты рукава и передняя планка платья, нисколько не утяжеляли наряда, придавая ему парадный блеск.

Лиза воскликнула:

– Чудесное платье!

Стаси будто бы ждала этого и сразу сделала знак слугам, чтобы те начали одевать Лизу: одни подхватили платье, другие занялись корсетом, третьи извлекали из прически шпильки.

Все это время Стаси внимательно следила за действием, отдавая распоряжения, Лизе же оставалось следовать им. Она наслаждалась предвкушением перемен, ей чудилось, что жизнь только начинается, обещая волнующие мгновения.

Наконец преображение завершилось. Узнать прежнюю Лизу было невозможно: белокурые волосы аккуратно собраны и украшены кокошником, талия изящно подчеркнута силуэтом платья, обнаженная шея и плечи совершенной формы…

Стаси оставалась задумчивой, приложив указательный палец к губам.

– Чего-то не достает… Ах, право же, я совсем забыла!

Она на минуту вышла, а когда вернулась, в руках ее сверкало изящное бриллиантовое колье.

– Это мой подарок, дорогая!

Фрейлина привычным движением застегнула украшение на шее подруги и восхитилась, аккуратно его расправив:

– Вот теперь ты по-настоящему прекрасна.

Лиза довольно улыбнулась. Вгляделась в собственное отражение, плавно провела рукой по бриллиантам. Она без сомнения очень недурна собой, и парадное фрейлинское платье выгодно подчеркивает ее достоинства. Только вот от чего-то глаза странно блестят, а вид стал холодным и – о, ужас! – слегка надменным. Словно женщина в зеркале старше самой Лизы на несколько лет.

Лиза мгновенно отогнала это выражение лица прочь:

– Стаси, я так тебе признательна! Ты даже не можешь представить!

– Не говори этого, Лизи. Я не хочу этого слышать, – в глазах темноволосой фрейлины блестели озорные огоньки, – скажешь после. А теперь поспешим, дорогая, мы едва успеваем!

Всю дорогу Стаси не замолкала; Лиза не переставала удивляться изменениям, произошедшим с подругой.

– Вообрази, Лиза, я влюбилась! – шептала она взволнованно.

– И в кого же?

– Ты его совсем скоро увидишь. Ах, Лиза, он так хорош, так восхитителен… и оказывает мне знаки внимания!

– Сегодняшний день богат на сюрпризы. Стаси, холодная и непреклонная Стаси – и вдруг влюбилась?

– В него невозможно не влюбиться!

– Да кто же он?

– Он… – Стаси выразительно вздохнула, вкладывая в сказанное скрываемое до поры чувство. – Понимаешь, что это означает?

У Лизы на мгновение замерло сердце. Лиза знала, что это значит и что за этим последует. Он – это император Николай Павлович, самодержец, Его императорское величество.

– Почему ты позволила себе… Как можно было в него влюбляться?

– Это против меня, – Стаси задыхалась, прибавляя шаг, – но это часть меня! Лиза, я сгораю…

– Не мне тебе напоминать, что бывает с фрейлинами, которых выбирает император. А в результате ты окажешься замужем за послом в какой-нибудь забытой богом стране.

– Да, я знаю… И хочу этого.

– Ты безумна, Стаси, – Лиза говорила с придыханием, но совсем тихо.

– Лиза, а ты любила когда-нибудь так, чтобы все забыть, растворившись в любимом?

– Так не любят – это прихоть, влюбленность, болезнь, но не любовь.

– Не торопись, – тоном провидицы произнесла Стаси, – когда-нибудь и тебя настигнут стрелы Амура.

Подруги замедлили шаг. Перед ними открылся огромный зал, полный богато одетых вельмож. Зал поразил Лизу роскошью, однако заполнявшие его люди переговаривались шепотом и держались настороженно, будто бы боялись ослушаться высочайшего приказа.

Фрейлина наклонилась к уху подруги и зашептала:

– Держись подле меня.

Они вошли в зал и заняли указанные им места. Распахнулись массивные двери, по залу пронесся легкий восторженный шепот: первыми появились император и императрица, за ними проследовали члены императорской фамилии и наиболее приближенные особы.

Лиза впервые видела императора так близко. Разогретая разговором с подругой, она из-под полуопущенных ресниц с интересом разглядывала его, убеждая себя, что в нем нет ничего такого, что могло бы внушить страсть или хотя бы смутить чувства.

Николай Павлович был высок и строен; Лиза отметила, что у него открытое лицо с крупными, серьезными глазами. Император смотрел прямо перед собой, взгляд его был быстр. Когда же он повернулся, отвечая на чье-то приветствие, взору Лизы предстал художественный профиль. Не было в облике императора ни надменной важности, ни ветреной торопливости; Лиза ощутила в государе неподдельную внутреннюю строгость.

Монаршая чета приближалась, и сердце Лизы колотилось сильнее: что она скажет, как представится? Как отреагирует император?

Наконец государь поравнялся с подругами, девушки присели в реверансе. Николай Павлович знаком велел им подняться, приветствуя легким кивком головы.

– Итак, Анастасия Романовна, вы сегодня не одна. Кто ваша очаровательная спутница? – император внимательно изучал Лизу.

Лиза снова склонилась, произнесла взволнованно:

– Елизавета Павловна Вересова, Ваше императорское величество.

– Супруга архитектора Вересова, я полагаю?

– Да, ваше величество.

– Что же вы раньше у нас не бывали?

Лиза окончательно смутилась:

– Если будет угодно вашему величеству…

– Угодно! Это Анастасии Романовне замечание: что же вы, милая, не приводили подругу раньше?

В разговор вступила Стаси, в ее голосе слышалось плохо скрываемое обожание:

– Николай Павлович, государь, простите великодушно, я исправлюсь.

Романов рассмеялся, весело глядя ей в лицо:

– Не сомневаюсь. И все же, Стаси, почему вы перестали читать императрице по вечерам? – он посмотрел внимательно на супругу, но та оставалась равнодушной к разговору, раскрыв пушистый веер.

– Анастасия Романовна всю неделю жалуется на головную боль.

– Это правда? – удивился Николай Павлович. – А я вижу, что ей гораздо лучше. Завтра она может читать Вашей светлости что-нибудь из Гете. Я и сам зайду послушать.

Лиза видела, что глаза подруги загораются огнем ликования и что уже невозможно это скрыть: Стаси сияла от счастья. Лиза поняла, что император просто не может этого не замечать и что, возможно, даже императрица в курсе сердечных дел фрейлины. Бедная Стаси, что ее ожидает?

Императорская чета начала удаляться, периодически обращаясь к присутствующим с приветствием. Лиза почувствовала, что кто-то настойчиво тянет ее за локоть.

– Ты слишком волнуешься и привлекаешь внимание. Держись естественно.

– Тише, ты тоже привлекаешь внимание. Возможно даже больше, чем я.

Стаси с негодованием отвернулась, прикрыв лицо веером, но легкая улыбка скоро сменила надменное выражение лица. Фрейлина не пропустила ни единого жеста, сделанного императором.

Скоро императорская чета закончила обход гостей, и был объявлен первый танец.

Лиза очутилась в паре с незнакомым седовласым вельможей, который ни на секунду не отводил взгляда от ее лица. Во время перерыва между танцами вельможа решил представиться:

– Антон Андреевич Звенигородько, к вашим услугам.

Лиза слегка склонила голову:

– Елизавета Павловна Вересова.

– Вы так похожи на одну прекрасную женщину, – Звенигородько задумался.

– Да, отмечают, что я похожа на матушку. Возможно, вы говорите о ней.

– Как зовут вашу матушку?

– Александра Александровна Нелицкая.

– Я знал когда-то вашу семью. Но женщина, на которую вы похожи, к ней не имеет никакого отношения.

– Вы меня заинтриговали. Кто же она?

Звенигородько не успел ответить – загремела музыка, Лиза снова закружилась в танце. Музыка с каждым новым тактом становилась все громче. Постепенно девушка перестала волноваться и на шестом танце совершенно освоилась, мило улыбнувшись в ответ своему кавалеру.

Пары сменились, сменился темп и ритм танцев. Лиза все больше увлекалась, и ей теперь казалось, что музыка будет литься бесконечно, что тело ее – лишь крохотная частица, уносимая в водоворот прекрасных звуков.

Глава 3

Дмитрий Петрович Панин не был в столице более полутора лет. Возвращение в родной город наполняло сердце воодушевлением. Парадная помпезность особняков Невского проспекта не раздражала, напротив, роскошные здания радовали глаз: где в России, помимо Петербурга, можно увидеть такое количество образцовых произведений искусства? Еще совсем недавно он чувствовал себя провинциалом и был готов покориться судьбе, но недавние события изменили всю его жизнь. Несмотря ни на что, он был рад! И даже отставка не повлияла на его приподнятое настроение.

Он остановился недалеко от Казанского собора, спрыгнул на мостовую, предоставляя Быстрому возможность немного отдохнуть. Торопиться некуда – хотелось вобрать в себя весь Петербург, ведь с этим городом связано столько воспоминаний!

Митя некоторое время любовался храмом. Собор хоть и был недавно построен, но быстро завоевал любовь прихожан. Вот и Дмитрий Петрович в прежние времена любил здесь бывать, молясь за упокой дорогого батюшки.

Митя надеялся, что возвращение в столицу оправдает его ожидания. Он уже составил план, что надобно сделать в первую очередь, и теперь представлял, как это может быть сделано. Не последнюю роль он отводил прекрасным дамам. Необходимо было заполучить расположение тех, чьи рекомендации могли повлиять на его карьеру в высшем свете.

Неподалеку бойко щебетали румяные красавицы, и Митя им смело улыбнулся, чем вызвал сдержанный смех и лукавые взгляды. «Я все еще нравлюсь женщинам!» – весело подумал он.

Митя не преувеличивал: высокий рост и правильное телосложение сразу делали его заметным среди окружающих. Строгий костюм для верховой езды только подчеркивал его достоинства. Светлые волосы средней длины, слегка прищуренные серые глаза, узкие, но достаточно выразительные губы, благородные манеры… Он вполне мог бы позировать самому Карлу Брюллову.

Свернув с Невского, Дмитрий Петрович остановился у дома с мезонином.

Не успел он подняться по ступеням, как его уже встречали многочисленные слуги. Одетый в богатую ливрею дворецкий вышел вперед:

– Дмитрий Петрович, давненько вы не были у нас! Здравия желаем.

– Что хозяин – Павел Николаевич, дома ли? – Дмитрий передал старому слуге верхнюю одежду.

– Дома, они с утра никуда не выходили. Софья Петровна скоро родить должны-с, вот они и чаевничают в гостиной.

– Софья? И давно она в тягости?

– Да уж девятый месяц пошел, со дня на день ждем-с!

Дмитрий не стал дольше выслушивать подробности, которые дворецкий охотно бы ему сообщил, а быстро взбежал по широкой лестнице, ведущей на второй этаж. Распахнув двери гостиной, он сразу увидел пополневшую, но на удивление хорошенькую темноволосую Софью, рядом с которой восседал старый приятель Павел Николаевич Шиманов.

Оба разом обернулись. Павел вскочил с дивана и заключил друга в объятия.

– Дмитрий Петрович! Митя! Дружище, ты совсем не изменился. Разве что теперь без мундира, который тебе был к лицу, – Шиманов немного подался назад, оглядывая Дмитрия с головы до ног, но потом вновь крепко прижал к груди. – До меня дошли слухи, что ты теперь в отставке. И какова же причина, позволь узнать?