Нескучное чтиво - Открывающий двери

Красавица и умна, а поет, как поет! Как принято при цыганском сватовстве, был снят специальный видеоролик, своего рода рекламный фильм о девушке по имени Шанита, и сейчас его смотрят все собравшиеся в зале. Пойдешь смотреть? Ромиль отрицательно качнул головой и буркнул: «Потом». Он разглядывал брата и вдруг удивился: ему показалось, что младший брат вырос и даже как-то повзрослел. И одет он не в джинсы, как обычно, а в хороший костюм, сейчас такие на пике моды – тонкая шерстяная ткань с блеском…

– Ты понял? – настойчиво спросил брат. – Что мне сказать отцу?

– Я выполню его волю, – пробормотал Ромиль.

– Вот и молодец! – брат прошелся по комнате, увидел у стены листы картона, изрисованные неровными линиями. Словно клубок змей сплетался, то ли в схватке, то ли в экстазе. Их упругие извивающиеся тела сжимались вокруг некоего центра, глядевшего с листа темной дырой, и при взгляде на эту путаницу становилось не по себе.

– Да, вот я тут тебе принес, – брат подошел к кровати и выложил на инкрустированный перламутром и полудрагоценными камнями столик пакетик с сушеной и измельченой травой и баночку с таблетками. – Думаю, это поможет лучше, чем Машина ворожба. К свадьбе тебе надо быть в форме.

Наркотики помогли. Боль не проходила, но теперь ее можно было терпеть. Голова после травы делалась легкой, и жизнь казалась не такой беспросветной. Маша поджимала губы, а порой и не стеснялась в словах, ругая дурь и дураков, которые ею травятся, но Ромиль только отмахивался.

Тянулись длинные дни. Теперь, когда он перестал с ужасом ждать приступов, Ромиль понял, что ему совершенно нечем заняться. Он проводил долгие часы, играя с Мито в карты. Бездумно марал листы картона или ватмана, рисуя что-то темное и страшное. Рисовать левой рукой было даже проще, чем правой. Ромиль принадлежал к той редкой группе людей, которые одинаково хорошо управляют обеими руками. Он часами стоял у некоего подобия мольберта, которое сколотил для него верный Мито, и рисовал, рисовал свою боль и свой страх. Потом спохватывался, что нужен костюм к свадьбе, подарки невесте и ее семье. И они ехали по магазинам, но поездки не всегда бывали удачными: часто подкрадывалась боль, лишая Ромиля интереса к происходящему. Он хватался за пузырек, торопливо глотал таблетки и, обливаясь потом или трясясь в ознобе, ждал, пока они подействуют. Сильнодействующие препараты лишали Ромиля чувства реальности. Он плохо понимал что происходит, не чувствовал времени, забывал, зачем они вообще куда-то отправились. Иной раз они возвращались с полпути, иной раз все же что-то покупали.

* * *

Ромиль посмотрел ролик своей невесты; действительно очень красивой девушкой и с хорошей фигурой. Оказалось, что Шанита умеет петь, танцевать, водить машину, ездит на лошади, умеет готовить.

– Из нее выйдет хорошая жена, – говорила Маша, дымя трубкой и одобрительно кивая седой головой.

Ромиль соглашался, оставаясь в душе совершенно равнодушным. Какая разница, эта невеста или другая? Впрочем, он все же рад был, что впереди есть некое событие, которого стоит ждать, рад был, что предсвадебная суета занимает его время, что он выходит в город, видится с родней… Все твердят, что он молодцом, что наконец-то выздоровел, и стараются не смотреть на изуродованную руку. Но что рука, рука – это пустяки. Вторая есть, а вообще главное для мужчины отнюдь не руки. Ромиль и сам это понимал. Главное для мужчины – голова и член, без остального можно обойтись. Но если его мужские качества никуда не делись, то с головой была беда. Боль, наркотики и вопрос «за что?» занимали все пространство черепной коробки. Ни на что другое там просто не оставалось места. Даже увечье не так расстраивало молодого человека, как то, каким именно способом он его получил. Авария, драка, падение с лошади – любой инцидент мог бы привести к аналогичной травме, но она была бы чисто физической.

Однако демон умудрился изуродовать не только тело. Мозг и душа, опаленные огнем боли и страдания, никак не могли вернуться в равновесие, не получалось у Ромиля стать прежним, и это чуяли и понимали все окружающие. Люди не то, чтобы сторонились его, но Ромиль замечал, что расставшись с ним, многие с облегчением переводят дыхание.

4

Шанита сняла серьги и аккуратно положила их на туалетный столик. Больше всего на свете ей хотелось бросить красивые подвески на пол и наступить каблуком так, чтобы смялся металл, а камни брызнули во все стороны. Девушка опасливо взглянула на дверь. Нет, нужно держать себя в руках. И за что такое наказание? Почему именно ее сватают в жены старшему сыну барона? Или мало девушек на выданье? Конечно, она понимает, что семья цыганского барона не захочет породниться абы с кем, а ее род довольно старый, но не слишком богатый. Большую часть своей недолгой пятнадцатилетней жизни Шанита провела в Ярославле. Мужчины ее семьи в основном трудятся на коневодческой ферме в окрестностях города и неплохо зарабатывают. Женщины с детьми живут в просторном доме там же, рядом с фермой. Они не кочевали уже несколько поколений, дядя вообще женился на русской, и Шани в детстве подолгу жила в доме тетки в городе. Она ходила в школу, училась вполне прилично, хотела поступить в колледж или попроситься в театр, потому что даже цыганская родня признавала, что голос у нее роскошный. Она выступала пару раз с цыганским хором, подменяя заболевших, или когда в городе был фестиваль, понаехала куча народу и цыганский ансамбль получил столько заказов, что не пели только совсем уж безголосые.

А еще Шани влюбилась. Сын хозяина конезавода учился в городе, но каждое лето проводил на ферме. Сперва русские и цыганские ребятишки просто бегали и играли все вместе, одной чумазо-пестрой ватагой, потом появилась некая дистанция, а в прошлом году он смотрел на нее безумными глазами, и они целовались в конюшне, спрятавшись в стойле, где пахло опилками и лошадьми… Павлу исполнилось семнадцать и на следующий год, сразу после выпускных, отец собирается отправить его учиться в Англию. Поближе к Европе, подальше от армии.

Против Англии Павел не возражал, пока не осознал, что тогда не сможет видеть Шани. Даже сейчас, в пятнадцать лет, когда большинство девочек ее возраста мучается прыщами и комплексами, Шанита выглядит иллюстрацией сказки про цыганочку: стройная, со вполне сложившейся и весьма женственной фигурой, нежной кожей, карими глазами в обрамлении длинных ресниц и ровными зубками. Темные волосы вьются крупными завитками, волной падая на плечи; и после того как Павел первый раз зарылся лицом в их темную, терпко пахнущую нежность, он понял, что ради Шани готов на все. У обоих хватило ума скрывать свои чувства.

Потом прозвучал первый тревожный сигнал: родня Шаниты настояла на создании ролика невесты. Так принято: если семья хочет выдать замуж девушку, которая не сговорена с раннего детства, то снимается специальный ролик, где невеста демонстрирует свои достоинства и потенциал будущей жены. Сценарий варьировался минимально и двое соплеменников, получивших вполне приличное образование на операторском факультете московского колледжа, разъезжали по всей стране, штампуя ролики, а через некоторое время они же запечатлевали свадьбу. Ролик невесты выкладывается в интернет или рассылается по семьям, и каждый, кому девушка понравилась, волен засылать сватов.

Услышав новость, Павел удивился:

– Тебе всего пятнадцать!

– Для нас это много… Девочек выдают замуж с тринадцати лет.

– Но как же расписывают? Это противозаконно!

– Ты про ЗАГС? – она пожала плечами. – Для цыган важна своя свадьба, а в загс ходят не все.

– Ты не сможешь выпросить еще год? – поразмыслив, спросил Павел. – Мне будет восемнадцать, тебе шестнадцать… Может, удастся расписаться в соседней области? Отец, конечно, взбесится, но против официального брака, если хотя бы один супруг совершеннолетний, трудно что-то сделать, я узнавал у знакомого парня. Он учится на адвоката…

Шанита бросилась в ноги к отцу, умоляя его не спешить. Тот быстро сообразил, что девчонка положила на кого-то глаз, но, услышав имя избранника, лишь рассмеялся ей в лицо: хозяин богатый человек, он никогда не позволит сыну жениться на цыганке. Да и у мальчишки эта дурь пройдет.

– Он сказал, что это дурь, – они как всегда прятались в конюшне, и в полумраке стойла Павел видел лихорадочный блеск ее глаз. – Сказал, всем нравятся цыганки, но никто на них… на нас не женится…

– Я женюсь на тебе! – твердо отозвался Павел. – Если ты согласна и любишь меня, мне плевать, кто что говорит.

Где-то поблизости загремели ведрами конюхи, собираясь поить лошадей, и молодые люди торопливо распрощались. А на следующий день пожаловали первые сваты. Шаниту заперли в доме, и она изнывала от любопытства и страха, пытаясь понять, от кого приехали сваты и насколько серьезны их намерения.

Ответы принесла ей сестренка Лола, прыгавшая под окном, зажав в горсти привезенные гостями конфеты.

– Шани, Шани, знаешь, за кого тебя сватают?

– За кого?

Окна первого этажа забраны решетками, и девушка смотрит сквозь них как узник, но Лоле смешно – она кидает в открытое окно конфету, хихикает и кривляется.

– Лолка, говори быстро, а то я надеру тебе уши, когда выйду.

Сестренка показывает язык и опять кидается конфетами. Шанита закрывает лицо руками и делает вид, что плачет. Восьмилетней Лоле сразу делается ее жалко, и она выпаливает:

– Тебя сватают за сына барона.

От неожиданности девушка не нашлась что сказать. Но для нее это плохо, очень плохо, потому что такой брак почетен, и отец не станет ее слушать…

Лола меж тем жевала конфеты и продолжала болтать:

– Они говорят, барон решил его женить, потому что уже пора… и жена будет ему помогать … а то, что он однорукий, так это ничего… дядя Миша так и говорит, для мужчины руки не главное…

– Как – однорукий? – Шани растерялась. – Ты про кого говоришь?

– Про баронского сына, твоего жениха. Его Ромиль зовут, – пояснила Лола, отправляя в рот очередную шоколадку.

У девушки подкосились ноги. Сплетни – неотъемлемая часть всякого общества, и все живущие в средней полосе цыганские семьи уже знали о случившемся со старшим сыном барона несчастье. Новость быстро обросла невероятными деталями и подробностями, и теперь Шанита отчетливо услышала пронзительный голос Любы, которая приезжала в прошлом месяце и рассказывала, как на сына барона напал демон. Люба городская цыганка, промышляет на вокзалах и в поездах, имеет пятерых детей, золотые зубы и неистребимую привычку говорить нараспев. Пахнет от нее поездом и еще чем-то не сильно приятным, но все равно все обитатели дома собрались вокруг и, открыв рот, слушали рассказ о невероятном происшествии со старшим сыном барона. Красавец юноша боролся как лев и не дал ашрайе убить себя, но тот изуродовал ему руку и, похоже, съел его мозг, потому что теперь сын барона только воет и рычит как зверь, а говорить совсем не может…

Тем же вечером Шанита заявила отцу, что если он выдаст ее замуж за безумного урода, она перед свадьбой покончит с собой.

Никакие слова и уговоры не действовали, отец напрасно пытался объяснить, что жених вполне нормален. В конце концов он просто схватил бьющуюся в истерике дочь в охапку, затолкал ее в комнату и запер дверь.

– Будешь сидеть здесь до свадьбы! – рявкнул он.

Ах, как она плакала, как жалела, что не переспала с Павлом. Тот благородно заявил, что все случится, когда она сама захочет. А Шани мечталось о чем-то красивом, неземном: яхта или роскошная кровать в особняке, кружева и шелк, и чтобы горели свечи и все как в кино… Если бы оказалось, что она не девственница, отец, может, и отступил бы, побоявшись опозориться перед семьей барона, а теперь…

Выплакав все слезы, Шанита разбила зеркало и некоторое время крутила в руках острый осколок. Потом решила, что умереть она еще успеет, завернула его в платок и спрятала в карман. Собралась с силами и попыталась найти другой выход. Нужно выбраться из дома, а для этого придется притвориться покорной дочерью. Сделать вид, что она согласилась на замужество.

На следующий день пришли женщины из семьи барона и принесли подарки. Отец вошел в комнату вместе с ними и из-за спины показал дочери рукоятку хлыста. И Шанита заставила себя улыбнуться, примерила серьги и платье и согласилась завтра же ехать в город выбирать свадебное платье. Таков обычай – платье должна выбрать и оплатить свекровь, но мать Ромиля давно умерла, и теперь этим будут заниматься его тетки.

Весь следующий день она ходила по магазинам, послушно мерила вещи и украшения, и искала, искала способ убежать. Однако ее ни на минуту не оставляли одну, даже в туалет она ходила с эскортом.

И все же день не прошел зря – изловчившись, Шани украла у одной из цыганок мобильник. И вечером, после того как ее опять заперли в комнате, она набрала номер Павла.

На следующий день Шаниту должны везти в Москву, вернее, в Подмосковье, где решено было праздновать свадьбу. Сегодняшняя ночь – их с Павлом последний шанс. Теперь ей все равно, что скажет родня. Раз отец готов продать ее, красавицу Шани, сумасшедшему калеке, то она не станет покорно ждать своей участи. Только бы Павел смог что-нибудь придумать! Только бы вырваться из дома!

Девушка сидела в запертой темной комнате, вслушиваясь в ночные звуки. Вот под окном хрустнул гравий, и темная тень заслонила лунный свет. Шани кошкой метнулась к окну, протянула сквозь решетку руки:

– Паша, ты? Милый, забери меня отсюда…

– Т-с-с! – он торопливо поцеловал ее ладонь. – Я посмотрел, решетки заварены, так что окно не открыть. Мы пойдем в дом. Стой у двери и не шуми.

– Ты не один?

– Ваня со мной.

Девушка молитвенно сложила руки на груди. Господи, хоть бы у них все получилось! Хорошо, что Ваня согласился помочь. Он живет в городе и приходится ей сколько-там-юродным братом. Но не это важно, а важно, что с самого детства Ваня умел обращаться с железками и мог открыть любой замок, начиная от простенького запора в кабинете директора школы и заканчивая хитроумным устройством немецкого производства, установленным в бронированной двери владельца сети автосервисов. Шани метнулась к двери и замерла, прислушиваясь. Наконец она различила крадущиеся шаги, еще через минуту замок тихо щелкнул, дверь, скрипнув, открылась – и девушка бросилась на шею любимому.

Они почти беззвучно пробирались по темному коридору, как вдруг дверь одной из комнат распахнулась, вспыхнул свет и один из ее братьев, не веря своим глазам, уставился на замершую подле дверей троицу. Брат открыл рот, чтобы закричать, Павел бросился на него, все еще надеясь обойтись без шума, оглушить, связать столь некстати появившегося свидетеля. Мужчины покатились по полу, врубаясь в стены и двери, и вот уже гремят по лестницам шаги многих людей. Павла и Ваню схватили и выволокли во двор. Шани кинулась следом, цепляясь за мужчин, умоляя отпустить незваных пришельцев, но те лишь стряхивали ее, как надоедливую собачонку. Видя, как братья и дядья бьют ее любимого ногами, девушка закричала. И что-то было в ее голосе, что заставило мужчин остановиться и оглянуться. Она стояла посреди темного двора, держа руки у горла.

– Пошла в дом, девка! – крикнул отец.

– Отпусти его, или я убью себя! – в руках девушки блеснул острый осколок.

– Нет, Шани, нет! – Павел, с разбитыми в кровь губами и сломанными ребрами, пытался встать.

– Я сказала: отпустите их!

Но что значат для мужчин слова глупой влюбленной девчонки? Один из братьев, ругаясь, бросился к ней, отобрал стекло. К этому времени включили свет на крыльце, цыгане узнали сына хозяина конезавода, бить его больше не стали, просто вышвырнули за ворота. Отец отхлестал Шани по щекам и опять запер в спальне, пообещав, что завтра глаз с нее не спустит и даже если придется волоком за волосы тащить – все равно на свадьбу она прибудет вовремя.

Шанита хотела дождаться утра, но побоялась, что за ней могут прийти рано. Поэтому, выждав совсем немного, девушка вытащила из щели под окном второй припрятанный осколок, постояла недолго перед зеркалом. Еще раз пожалела, что не успели они с Павлом любить друг друга как муж и жена… А потом твердой рукой полоснула по шее – там, где бешено бился пульс.

5

Ромиль проснулся и вспомнил, что два дня назад ему исполнилось двадцать лет. Больше года прошло с тех пор, как он встретил демона, и жизнь его круто переменилась. Впрочем, у молодого человека не было чувства перемен. Для него жизнь не изменилась – она просто кончилась. Ромиль лежал и смотрел в потолок. Странно, что он вспомнил о своем дне рождения сегодня. Почему не позавчера? Ах да, позавчера ему привезли новую порцию таблеток и он, кажется, перебрал. Но это было хорошо… рука не болела, он словно забыл про нее. Зато ему хотелось рисовать… Ромиль со стоном потянулся и слепо нашарил стакан с водой на полу рядом с кроватью. Голова гудела, внутри словно все спеклось… Однако он все же сел, спустив ноги на пол. Выпил воду и уронил стакан на пол. Оглядел комнату. Вот уже некоторое время он живет в этом доме. На улицу почти не выходит – зачем? Какие-то люди обслуживают его, приносят еду, готовят ванны, кладут свежую одежду… Иногда он видит их, но совершенно не запоминает лиц. И вообще – может, это другой дом? Вроде прошлый раз окна были с другой стороны? И света было меньше?

Ромиль смотрел на окно и с ленивой растерянностью думал о том, что за ним. Двор? Улица? Деревья? И есть ли листва на деревьях? Или земля укрыта снегом, как белым саваном? Или грязь чавкает под ногами? Облачное небо дразнило его, но ответа не давало. Он окинул взглядом комнату. Кроме кровати, на которой он сидит, единственный предмет мебели, – мольберт и простой деревянный столик возле мольберта. На столике краски и кисти, и пахнет в комнате привычно – красками и растворителями… На полу подле окна сложена стопка листов. Наверное, это я рисовал, а потом отшвыривал очередной лист и хватал следующий. А потом кто-то собрал их и сложил стопочкой. Это картон, не холст. А мольберт пустой. Но на столе – стопка чистых листов.

Ромиль встал с твердым намерением подойти к окну и все же выяснить: какое там, черт возьми, время года? Его качнуло, комната поплыла перед глазами, но он все же удержал равновесие, шагнул вперед. Что-то хрустнуло под ногой, и тело наполнилось странным ощущением чужеродности. Ромиль опустил глаза и некоторое время с любопытством разглядывал собственную босую ногу в окружении блестящего стекла. Он пошевелил ступней, почувствовал тупую боль, и на досках пола появился кровавый след. Тогда он сел обратно на кровать и поднял ногу, разглядывая ступню. В нее вонзилось два осколка: один неправильной формы и такой большой, что в нем еще угадывалась округлость формы. Он лениво вытащил его и отшвырнул прочь. Второй осколок был меньше – совсем небольшой треугольник, матовый и тускло-красный. Ромиль окунул палец левой руки в кровь и задумчиво провел им по белой простыне. Потом равнодушно поставил ногу обратно на пол, не заметив, как тело его передернулось от боли и, протянув руку, поднял еще один осколок.

Он крутил его в пальцах, смотрел на неровный край и думал, что вполне может сделать из него витраж. Если окунуть его в кровь… нет, не просто окунуть! Нужно погрузить его в тело, чтобы из раны выходили сгустки крови. Тогда она быстро потемнеет и застынет. И стекло будет похоже на старинный, грубо сделанный витраж. Интересно, будет ли сквозь него видно солнце?

Солнце… его взгляд равнодушно скользнул по пачке исписанного картона, лежащей у окна. Нет смысла смотреть, что там. Сколько раз он жег эти листы, рвал, топтал ногами, резал… Но стоит ему впасть в забытье, перестать контролировать свой мозг, и он рисует только цветные кляксы, которые расползаются по листам, словно осьминоги, которых пытают током. Темные, злые краски, судорожные движения, скручивание и стон… это его боль, и какой смысл рисовать ее, если скоро она вернется снова? Иногда в темной мешанине жгутов и щупалец проступали смутные контуры лиц, и у лиц этих были темные, без блеска, глаза.

Ромиль вспомнил, как Мито однажды взял такой лист в руки. Он держал его, как змею, как гадюку, которая может укусить… Ему было страшно и противно. Теперь он, Ромиль, и сам стал таким – страшным и противным. Ни отец, ни брат давно не навещают его. Впрочем, может, кто и приезжал, пока он был под кайфом. Но никто не пожелал говорить с ним… Они боятся его, как зачумленного. Ромиль повернул неживую руку и задумчиво уставился на тонкие голубые полоски вен, сквозившие под кожей. Кожа, восстановившаяся после ожога, выглядела грубой и неровной. И на ощупь она шершавая, как у лягушки. Но там, внутри, все равно течет кровь. И ничто не может помешать ему разорвать эту чужую кожу и выпустить свою жизнь на свободу. Сделать из стекла витраж…

Он повернул осколок, и тот блеснул белой яркостью на изломе. Юноша с некоторым удивлением перевел взгляд на окно. Солнце проглянуло меж толстеньких и мягких перистых облаков и попало в комнату. Ничто в ней не стало светлее или ярче, только этот осколок.

И вдруг Ромиль вспомнил, как ездил с отцом в Польшу. Его единственная поездка за границу. Было ему тогда лет тринадцать, и, как наследника, отец взял его с собой на встречу баронов. Один из них женил сына, кто-то не так давно умер и предполагался некоторый передел сфер влияния, так что поводов для встречи было больше чем достаточно… Ромиль помнил все очень четко. Он знал, что должен наследовать отцу, и потому внимательно слушал разговоры старших, примечал, как отношения людей проглядывают в их речи и взглядах. Ему смешно было слушать непонятно-шипящую польскую речь.

Молодоженов поженили по цыганскому обычаю, а затем, чтобы не возникло вопросов при наследовании имущества, они расписались в местной мэрии. Само собой мэрия располагалась на центральной площади аккурат напротив костела святой Ядвиги. Довольно строгое сооружение из серого камня с высоким шпилем и сдержанными формами построено было в начале семнадцатого века, но тяготело скорее к романскому, чем к готическому стилю. Бог знает, зачем Ромиля занесло внутрь костела. Толстые стены и тяжелая деревянная дверь мигом отрезали его от шума, праздника и холодного ветра. Здесь пахло пылью и свечами, которые горели в лампадках и на специальном поставце. Посередине стояли ряды темных лавок, и мальчик с удовольствием пристроился на жестком сидении. В храме было пусто, и он оглядывался с детским любопытством, которое не нужно прятать: ведь никто не смотрит. Серые стены и колонны уходили вверх и вверх, и там смыкались летящими серыми арками. Их ажурность наводила на мысли о материале гораздо более легком, чем камень. Это скорее складки материи, нет, это крылья, сложенные крылья дракона. Свет ударил мальчику в глаза, и он зажмурился. А потом увидел витражи. Там, на цветных стеклах окон имелись какие-то картинки и надписи, но дело было вовсе не в них. Главным оказался свет, и его способность пронизать твердую вещественность стекла, укрепленную свинцовыми переплетами. Цвет и свет дробились, а потом восстанавливали поток и наполняли воздух в чреве храма чем-то волшебно-многоцветным.

Ромиль смотрел на окрасившееся кровью стекло, которое медленно погружал в собственную плоть. С замиранием сердца он ждал того же чуда, волшебства превращения света в цвет. Однако случилось другое: его витраж потускнел, солнце словно споткнулось об него, и он стал мутным и некрасивым. Губы молодого человека скривились в жалобной гримасе. Как же так? Выходит, он все испортил?

Ромиль словно очнулся от дурного сна. Он увидел кровь на полу и на кровати. Темная струйка текла по его неподвижной руке, лакируя шершавую кожу. Он встал, вскрикнул от боли в ноге и позвал Мито. Но в доме было тихо. Тогда он дохромал до окна, несколько секунд напрасно дергал шпингалет, не понимая уже, что с ним делать. Оглянувшись, схватил мольберт и высадил им стекло. Захлебнулся от хлынувшего в комнату холодного воздуха и сразу понял, что там, на улице, там весна! Какой же он дурак, ведь у него день рождения в марте, а он и не сообразил! По лестнице топали шаги, кто-то метался по двору. Ромиль вдруг вспомнил девочку, которую прочили ему в жены и которая покончила с собой. Да, ему рассказал об этом брат, кусая губы и глядя в сторону. Глупая девчонка была влюблена в какого-то местного мальчишку, не оценила своего счастья… Они найдут другую. Но Ромиль тогда все понял. Его считают проклятым, и бедная девочка не захотела жить с уродом. Он решительно сказал, что передумал жениться, и никто не стал настаивать. Как же ее звали, ту девочку? Шани? На секунду ему примерещились блестящие темные глаза, вьющиеся крупными завитками волосы. Он сделал шаг к окну. Может, им все же суждено быть вместе? Но она не звала его. Наоборот, брови девушки хмурились, и в следующую секунду глаза ее потухли, и Ромиль понял, что сквозь тусклую тьму на него смотрит аштрайа, и только он ждет его там, за гранью. За спиной распахнулась дверь и, падая на руки Мито, он успел сказать:

– Не давай мне больше таблеток, слышишь? Я не хочу умереть.

6

Ромиль очнулся в клинике. Дорогая частная больница, где приводят в норму перебравших дури наркоманов и «подшивают» сорвавшихся алкоголиков. При том условии, что у них есть деньги, конечно. Мито, как верный пес, дремал подле кровати. Потянулись дни, наполненные капельницами, процедурами, игрой в карты и просмотром фильмов по телевизору. Через некоторое время Ромилю стало значительно лучше. Врачи очистили его организм от безумных доз препаратов, которые принимал молодой человек, грамотно подобрали болеутоляющие. Лекарства немного туманили реальность, но не приводили к таким провалам во времени и сознании, какие Ромиль испытывал прежде. Подходило время выписки, и молодой человек с ужасом осознал вдруг, что не знает, куда идти. Дни в больнице наполнены были смыслом и делами: процедуры, анализы, физиотерапия. Симпатичная медсестричка… Что он станет делать, вернувшись домой? Отец ни разу не навестил его, и Ромиль понимал, что это дурной знак, его не допустят к делам. Да и дела эти, отнимавшие раньше так много времени и казавшиеся смыслом жизни, вдруг показались не столь уж важными и интересными.

Опять накатилась тоска. Разболелась рука, он не смог заснуть, метался, потом начал выть, и сестра сделала ему обезболивающий укол, после которого навалилось тупое свинцовое равнодушие, когда тело и мозг словно погружаются в вязкий туман и ничто больше не важно, и нет ни времени, ни желаний.

Врач Герман Львович, наблюдавший Ромиля и готовивший его к выписке, удивился. Еще раз просмотрел анализы, записи процедур. Записи бесед с психоаналитиком. Вечером он зашел в палату. В одной комнате Мито смотрел телевизор, в другой Ромиль беспокойно ерзал на кровати, потому что рука опять ныла. Если бы под рукой у него были таблетки, он бы сорвался и проглотил пару лишних. Но здесь лекарство выдавалось строго по часам, и даже сговорчивая и ласковая Светочка переставала быть сговорчивой, когда он просил раздобыть еще пару таблеток. Нет-нет, этого нельзя. Массаж, секс, что угодно, но не это!

Герман Львович присел на край кровати и, выслушав ничего не значащие ответы на пару дежурных вопросов, спросил вдруг:

– Почему вы боитесь вернуться домой?

– Я? – Ромиль сел на кровати и захлопал глазами. – Не говорите глупостей, доктор!

– Послушайте меня, молодой человек, – Герману Львовичу еще не было и сорока, но, во-первых, он чувствовал себя мудрым, а во-вторых, довольно давно выяснил, что пациенты больше доверяют врачу, который обращается с ними как с детьми. – Как только дело подошло к выписке, ваше состояние ухудшилось. Я не вижу для этого объективных показателей, а значит, дело в психике или эмоциональном состоянии. Я могу продлить ваше пребывание здесь на неделю. Но я на 99 процентов уверен, что за день до выписки вновь наступит ухудшение. Вы просто не хотите возвращаться домой.

– Если и так, что с того? Все равно придется.

– Почему?

– Что почему?

– Зачем вам возвращаться? Как я понимаю, у вас нет семьи, которую надо содержать, и бизнеса, за которым необходимо присматривать. Поэтому если не хотите – не возвращайтесь.

– Куда же мне деваться? – от растерянности вопрос прозвучал совершенно по-детски.

– Ну, не знаю… Самый очевидный ответ: езжайте путешествовать. Мир велик, и в нем довольно много всего интересного. У вас есть хобби, – врач кивнул на стопку картонных листов в углу. – Думаю, поездка позволит вам сделать сюжеты ваших … картин менее мрачными и … однородными. Кроме того, нельзя не признать, что зависимость от болеутоляющих является проблемой. Поэтому я посоветовал бы вам начать с хорошей клиники в Швейцарии или Германии. Там накоплен огромный опыт борьбы с подобными состояниями. Да и физиотерапия у них отличная. Чудес не бывает, и работать вы этой рукой не сможете, но она вполне может перестать болеть.

– Уехать? – пробормотал Ромиль, не зная, с какой стороны подступиться к этой мысли.

– Честно сказать, мне этот выбор представляется наилучшим, – твердо заявил врач. – Давайте взглянем правде в глаза. Вернувшись домой, в привычную обстановку, вы начнете решать проблему привычными методами, т. е. очень быстро превысите предписанную вам дозу лекарства, затем пересядете на более сильнодействующие препараты, потом опять «детокс» и новый виток. И с каждым разом паузы между попаданиями в клинику будут становиться короче… потом родные решат, что проще оставить вас в специализированном учреждении, чем разбираться с проблемами, которые создает невменяемый наркоман. Так что закончите вы в «дурке». Если не переберете так, что не откачают.

Улыбнувшись растерянно взирающему на него Ромилю, Герман Львович встал и направился к выходу. Задержавшись в дверях сказал:

– Откладываю выписку на неделю. За это время решите, чего именно вы хотите.

7

Ромиль буквально влюбился в Швейцарию. Нет, ему были глубоко безразличны архитектура, стиль жизни, чистота и аккуратность, «скромное обаяние буржуазии». Женева, куда прилетели Ромиль и Мито, не произвела на цыгана большого впечатления. Да, богатый город, ну и что? Но клиника, куда порекомендовал обратиться Герман Львович, располагалась в Альпах, и как только такси углубилось в горы, Ромиль встрепенулся. Словно зачарованный, скользил взглядом по вершинам, близким и дальним, изломам породы и теням, причудливо расчерчивающим скалы.