Меж двух пожаров: Стихи разных лет

Можно малость полениться!

Хоть болеть взаправду больно,

Только старая довольна,

Точно барыня лежала,

Лишь кручинилась, что мало —

Ей еще бы полденька.

Да ветрянка у внучка…

1972

* * *

Кто ты? Кто я?

Лишь смутная догадка,

которую додумать недосуг.

Лишь слово мельком,

только взгляд украдкой —

случайный отзвук, но еще не звук.

Лишь островок зеленый

меж сугробов,

сулящий нам далекое тепло.

Пока еще попытка, только проба.

Еще все холодно, еще бело.

Открытость летняя! А до нее-то —

и моросящий снег,

и скользкий наст…

Долга под серым пологом дремота,

лениво разлучающая нас.

1973

* * *

В. Леоновичу

Он независим – вольная душа.

От домогательств скучного рассудка

Плывет на утлом судне не спеша:

Прямые плечи, кожаная куртка.

Как в нем сжились и шляхтич, и мужик —

Он отрешенно всходит на подмостки,

И возникает не лицо, а лик,

И тогу вижу я, а не обноски.

Звучит его чуть выспренняя речь —

Стихи, стихи – о суета, изыди!

Но тога падает с упрямых плеч,

И в синем тренировочном прикиде

Ко мне заглядывает помолчать,

А если и сказать, то полуслово,

С которого поймем один другого,

Не надо спрашивать, не надо отвечать.

Не надо было… Где они, подмостки,

Как доски в той избе карельской, жестки,

И сколько лет ни лика, ни лица,

Ни полмолчания, ни полсловца…

1972, 2000

УЛИЦА ДАВИТАШВИЛИ

1. Похороны в Тбилиси

Озаренная мартовским солнцем,

По улице Давиташвили

Шла процессия похоронная.

Люди медленно двигались вниз,

Как будто сами причастные к смерти,

В землю сходили с неба,

Откуда стекала улица.

Шли строгие женщины

В черных узорных накидках,

Шли молчаливые,

В черных костюмах мужчины,

Я не видела слез, не слыхала рыданий,

Провожающих было много,

И ни одной машины,

Ни одного автобуса с траурным крепом.

Гроб открытый несли впереди,

Подставляя лицо покойного

Первым горячим лучам.

Был путь этот скорбный

Торжествен и долог,

Чтобы с собою унес уходящий

Как можно больше последнего солнца,

Чтобы его на прощанье,

Как можно щедрее

Весна обласкала.

2. В Квишхети перед грозой

Как отмели в излучине Куры,

Был желт на склоне солнечном теленок.

Вокруг желтели горы, как сыры.

Закат был тих, а воздух сух и звонок.

Как будто бы волна нас вдруг смела.

В трехслойных тучах чернота всплывала.

Хозяйка вниз теленка погнала,

Но дождь все медлил ухнуть с перевала.

Ошмёток сена, свившийся в клубок,

Вниз по дороге пыльной покатился,

И боров заспанный – в мазуте бок —

За ним вдогонку по шоссе пустился.

Спешили от грозы и мы с тобой.

В затылки нам грузовики гудели.

И дети, сбившись в черноглазый рой,

Нам, незнакомым, долго вслед глядели.

3. Застолье в Квишхети

Изе Орджоникидзе

Спрессованный уголь горы,

Курится небес половина.

Здесь грозы шумны, как пиры,

Как ливни, живительны вина.

Снисходит к нам гром-тамада

Раскатистым словом привета.

Мы пьем, чтоб в душе навсегда

Остались картвельское лето

И та, что из линий прямых,

Чья речь и движения резки,

А стих – и задумчив, и тих,

Как в дальних горах перелески.

Простишь ли мне, гром-тамада,

Что в этом раздольном застолье

Мой голос звучит без стыда,

Твое переняв своеволье?…

1972

ПАМЯТЬ ДЕТСТВА

1. На путях

Казахстанская пурга,

Вихрь семипалатинский.

Мы далёко от врага,

Я в платке да в платьице.

Маму за руку держу,

Ветер бьет нещадно.

В байке реденькой дрожу

И хочу обратно.

Как тянула маму я

В мерзлый рай теплушки!

Кипятка нальют друзья

В жестяные кружки.

И бежим мы вдоль путей,

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.