Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Вершина

ModernLib.Net / Элби Джордж / Вершина - Чтение (Весь текст)
Автор: Элби Джордж
Жанр:

 

 


Элби Джордж Сампер
Вершина

      Джордж Сампер Элби
      Вершина
      "9 ч. 07 мин. Утра. Джонатану Джерберу от Л. Лестера Лиса, - гласил лежавший на письменном столе бледно-зеленый листок служебной записки. - Будьте добры, резервируйте для меня Ваш день. При сем прилагается пропуск для лифта, поступающий в Ваше постоянное пользование. Советую Вам посетить сегодня утром 13-й этаж, но не выше Л. Л. Л."
      - Итак, после всех этих лет, - сказал себе Джонатан, вынимая из гласситового конверта пропуск - первый, к которому он когда-либо прикасался. Это была, конечно, миниатюрная пирамида. С одной стороны на металлической поверхности стояло название фирмы - "Объединение", с другой - была отпечатана его, Джонатана, фотогравюра по пояс Он понятия не имел, где и когда его сфотографировали; но, должно быть, это произошло совсем недавно, потому что он был снят в галстуке, который только что купил; видимо, полицейский агент компании сделал моментальный снимок, когда он входил в здание или покидал его.
      - Мисс Кайндхендс, - обратился он по интеркому к своей секретарше, - отмените все мои встречи. Я нужен мистеру Лису.
      С золотой пирамидой в руке он уверенно зашагал по сверкающему коридору к лифту.
      - Тринадцатый, - произнес он.
      Несмотря на то, что лифтеру с незапамятных времен было знакомо его лицо и пушистый твидовый костюм от Харриса, он в испуге замялся.
      - Все в порядке, - успокоил его Джонатан и, повернув руку ладонью кверху, показал пропуск.
      - Слушаюсь, сэр, - выдохнул лифтер. Эти два слова прозвучали подобно двум низким нежным нотам, которые мог бы выдохнуть из флейты музыкант.
      Однако он тут же спохватился, закрыл бронзовую дверь и нажал кнопку.
      - Четырнадцать лет или же их было шестнадцать? пробормотал про себя Джонатан, и, хотя лифт уносил его вверх к власти и престижу, сам он стал спускаться по ярусам воспоминаний к своим первым дням в этом здании.
      Он с улыбкой вспомнил, какие сомнения вызывали в нем лифты. Когда утро за утром они поднимали его на восьмой этаж в отдел рекламы, вопреки всякому здравому смыслу ему чудился в этом какой-то обман, ему казалось, что его везут не вверх, а вниз, вниз, в катакомбы, раскинувшиеся под гигантской ступенчатой пирамидой "Объединения". Вспышки маленьких электрических лампочек, отмечавших первый, второй и третий этажи, не могли убедить его в том, что он едет вверх; кабина двигалась настолько плавно, что терялось всякое ощущение направления, и, когда бесшумно открывалась дверь, никто не мог бы сказать, где он находится. В бесконечную даль уходили длинные пустые коридоры, узкие, как шахтные галереи; в пластиковых панелях отражался струившийся из вделанных в потолок квадратов матового стекла свет. В здании нигде не было окон, и сияние, проникавшее сквозь стеклянные кирпичи, вполне могло исходить от искусно скрытых электрических ламп: ничем нельзя было доказать, что это дневной свет.
      - Игра воображения, - одергивал себя Джонатан. - Мне повезло, мне невероятно повезло. Ведь мне только двадцать семь лет, а я уже здесь, в "Объединении". За то, чтобы очутиться на моем месте, любой другой дал бы отсечь себе правую руку.
      В настоящее время такие образные выражения он употреблял в своих рекламных статьях для привлечения большего числа читателей, но в прошлом он совершенно невинно пользовался ими для собственного удовольствия.
      Он работал составителем объявлений в одном нью-йоркском рекламном агентстве, как вдруг однажды под вечер его вызвали к себе старшие компаньоны фирмы и сообщили, что его приглашает на работу почти легендарная компания в Миннесоте. Джонатану недвусмысленно дали понять, что, если он откажется предоставить свою ничтожную персону в распоряжение той фирмы, агентство может в дальнейшем счесть для себя затруднительным держать его на службе. Так же, как и прочие аналогичные учреждения. Итак, польщенный, но снедаемый сомнениями, словно юноша ацтек, которого избрали для заклания на каменном алтаре, он сел в поезд, направлявшийся в Миннесоту, и, войдя в свое купе, нашел там шоколад и алые розы. О, в каком он был тогда смятении!
      Да и первое впечатление от Л. Лестера Лиса отнюдь не подействовало на него успокаивающе. Звуконепроницаемый кабинет Лиса с окрашенными в светло-серый цвет стенами, со светло-серой мебелью, со стеклянным плафоном, испускавшим тусклое сияние, которое в равной степени могло быть, а могло и не быть солнечным светом, - этот кабинет чем-то смахивал на клубы густого тумана. И было трудно определить, где кончался туман и начинался сам Лис. У него был дымчатый цвет лица, волосы его можно было принять за алюминий, на котором сконденсировалась влага, его белые пальцы двигались по поверхности стола подобно маленьким призракам, а в голосе звучали ласковые печальные ноты низкого пароходного гудка, на много миль разносящегося над окутанным пеленой морем.
      Прошло некоторое время, пока Джонатан привык к голосу Лиса и его удивительной способности к туманным иносказаниям.
      - В чем будут заключаться мои служебные обязанности? спросил он.
      И Лис ответил, что служебные обязанности - это удел низших слоев общества, а слова существуют не для того, чтобы их употребляли неточно.
      - Я хотел спросить, в чем будет заключаться мой труд? поправился Джонатан.
      И в ответ Лис сказал следующее:
      - Труд! Ах, труд! Это труд сделал отцов нашей нации гигантами. Это труд сделал Америку тем, чем она является ныне, - светочем и маяком обуреваемого тревогами мира. Люди слабеют, им нужна защита. Ах, лучшая защита, единственная защита - это труд.
      Джонатан сделал третью попытку. И на этот раз Лис ответил так:
      - Какую вы будете рекламировать продукцию? Мой мальчик, "Объединение" не выпускает никакой продукции. Вернее сказать, "Объединение" создает и совершенствует полуфабрикаты, которые в условиях свободы инициативы дают возможность мелким предпринимателям в одном случае украсить, в другом - улучшить некоторые виды продукции во имя максимальной выгоды потребителя - Мистера и Миссис Америки. Вашей темой будет само "Объединение". Я вызвал вас потому, что у вас тонкое чутье к словам. На меня произвел глубочайшее впечатление ваш заголовок к рекламе дробовика "Юноша и его собака". И та маленькая заметка, которую вы написали для фабриканта пеленок. Как вы ее озаглавили? "Младенцы - это упавшие звезды". Вы должны дать мне для "Объединения" именно такие слова. Дайте мне патриотизм, дружбу, благородство, любовь...
      Так четырнадцать лет назад - а может быть, шестнадцать, а может, и все семнадцать? - Джонатан начал писать для миллионов читателей короткие бессодержательные очерки. Когда его первая казенная стряпня появилась в печати, он со страхом ждал, что над ним будут смеяться. Но никто не смеялся. Наоборот, со всех концов страны посыпались хвалебные письма. Его заметка, в которой перечислялись добродетели Джорджа Вашингтона, а "Объединение" именовалось их современным наследником, была удостоена платиново-рубиновой медали национального Совета по делам рекламы. А его статейка, утверждавшая, что в своей деятельности "Объединение" свято следует наставлениям, которые Честный Эби Линкольн получил из натруженных морщинистых уст своей матушки, была занесена Младшей Торговой Палатой в особый список. С тех пор, создавая подобные произведения, он все глубже проникался сознанием их ценности, выразительности и достоинства. И все это время Л. Лестер Лис только восхищался им и был к нему неизменно добр, а "Объединение" повысило ему жалованье с десяти тысяч долларов в год до семнадцати с половиной, а потом с семнадцати с половиной до двадцати трех тысяч двухсот. Кроме того, ежегодно он получал в качестве премии привилегированные акции Класса С, на которые он терял право только в том случае, если покинет компанию, не достигнув пенсионного возраста.
      На тринадцатом этаже его ждали. Его приветствовал атлетически сложенный молодой охранник в серой форме, по всей видимости завербованный из футбольной команды какого-нибудь колледжа.
      - Мистер Джербер? Я покажу вам все, что вам будет угодно осмотреть, - почтительно сказал он.
      - Боюсь, я сам точно не знаю, что именно мне хотелось бы увидеть, - улыбаясь, произнес Джонатан. - Ведь я здесь впервые.
      - Мистер Лис сказал, сэр, что, может быть, вы пожелаете, чтобы я представил вас заведующим отделами.
      - Тогда мы этим и займемся, - спокойно произнес Джонатан. - Немедленно.
      Охранник строевым шагом направился вперед, открывая по дороге бронзовые двери. В пятнадцати отделах Джонатан обменялся рукопожатиями с восемью лысыми, тощими и семью лысыми, толстыми мужчинами. Это были не директора. Это были всего-навсего принимающие-решение-и-несущие-бремяответственности преданные отцы семейств, которые получали сто тысяч в год и преждевременно умирали от сердечных приступов. Джонатан осмотрел их машинописное бюро, их пункт управления сложной системой связи, их ресторан и маленький, на три койки, госпиталь.
      - Я вижу, что у госпиталя свой отдельный лифт, обращаясь к охраннику, произнес Джонатан. - Если человек умирает за письменным столом, вы можете убрать его из здания таким образом, что никто этого даже не заметит.
      - Мало что ускользает от внимания Правления, сэр, отозвался тот.
      На четвертом или пятом году службы в компании Джонатан стал непосредственным свидетелем того, с какой точностью действовал при подобных роковых обстоятельствах механизм "Объединения". Однажды в лифте инженер по имени Джекс побледнел, стал задыхаться и рухнул на пол. Джонатан опустился около него на колени, а лифтер тем временем остановил кабину между этажами и, спокойно связавшись по телефону с находившимся в вестибюле диспетчером, получил соответствующие указания; после этого кабина быстро понеслась вниз, в глубину подземных помещений. Ее уже ждали охранники с носилками.
      - Боюсь, что он умер, - сказал Джонатан.
      - О нет, сэр, - возразил старший охранник. - Он только потерял сознание, а может, ему просто нездоровится.
      - Вы доставите его немедленно к врачу?
      - Вернитесь в кабину, сэр, - произнес старший охранник.
      И на этом дело кончилось. Позже Джонатану так и не удалось получить сколько- нибудь вразумительного ответа ни от лифтера, ни от охранников, ни от кого бы то ни было. На третий день в газете, на странице, отведенной для некрологов, появилось краткое сообщение о том, что скончался некий Д. М. Джекс, инженер, "проживавший в этом городе", но ни одним словом не упоминалось о том, что этот человек работал в "Объединении". Джекс просто-напросто исчез. Компания не отвергала смерть, она обходила ее стороной. Когда кто-нибудь умирал, на его место садился его заместитель. В корпорации, состоявшей из десятков тысяч служащих, ежедневно кто-нибудь мог отправиться на тот свет, но нельзя же из-за этого то и дело прерывать работу.
      Вернувшись на свой этаж, Джонатан просунул голову в элегантно обставленную приемную Лиса.
      - Если он хочет меня видеть, - сказал он, - то имейте в виду, что я уже вернулся.
      - У него сейчас врач, - сообщила мисс Теблейн, доверенная секретарша Лиса. - Будьте добры, будьте у себя и не отходите от телефона.
      Усевшись за свой письменный стол, Джонатан, которому за неимением других дел оставалось только ждать да разглядывать висевшие на стене графики читательских отзывов, спросил себя, что же все-таки происходит. Лиса можно было заподозрить в чем угодно, кроме действий под влиянием импульса. Постоянный пропуск, визит на Тринадцатый - все это само по себе свидетельствовало о повышении. Над Тринадцатым этажом был только Четырнадцатый, ибо ни одной живой душе не разрешалось подниматься на Пятнадцатый, где в самой верхней части пирамиды помещались апартаменты Президента. Неужели мне действительно предстоит стать членом Правления? - подумал Джонатан. В отделе рекламы он не мог подняться выше, не заняв место самого Лиса.
      "Каков бы ни был ответ, я его очень скоро узнаю", сказал себе Джонатан. Пожав плечами, он вытащил из кармана пропуск, внимательно изучил свое сходство с изображением и рассмеялся. Канули, канули в вечность золотые кудри юности! Расчувствовавшись от воспоминаний, он попытался представить себе, как он выглядел в двадцать семь лет. Но у него ничего не получилось.
      Однако же я хорошо помню, с улыбкой подумал он, что я был настроен скептически. О, каким же я был тогда скептиком!
      Он вспомнил, как, не доверяя лифтам, он измерял шагами коридоры, желая убедиться в том, что нижние этажи пирамиды больше, чем верхние. И он сделал еще кое-что похуже. Покинув в рабочее время свой письменный стол, он отправился исследовать подвалы, не обнаружив там, конечно, ничего зловещего, ничего вообще,
      Затем, изучив по возможности само здание (с улыбкой вспомнил Джонатан), он попытался выяснить, какого рода продукцию выпускало "Объединение". И ему удалось кое-что узнать. Так, например, ему стало известно, что каждому из четырех тысяч видов выпускаемой компанией продукции соответствовало определенное буквосочетание, от "Ааб", которое обозначало примесь к молочному коктейлю, до "Яюя", за которым стояли роторы для тракторных индукторов. Но эта коллекция "Аабов" и "Яюяев" вскоре ему наскучила.
      На столе раздался резкий телефонный звонок, настроенный на максимальную громкость. С ловкостью, развившейся в результате длительной практики, Джонатан снял трубку и, как попугая, водрузил ее себе на плечо.
      - Джербер у телефона, - произнес он.
      Звонила секретарша Лиса.
      - Врач еще не ушел, - сказала она. - Должно быть, сегодня утром его особенно беспокоит язва, а может, ему опять послышалось это тиканье. Но у меня есть для вас кое-какие инструкции. Будьте добры, позавтракайте, в час дня ознакомьтесь с Четырнадцатым этажом, а в два зайдите сюда.
      - Чем там пахнет, мисс Теблейн? - спросил Джонатан.
      Секретарши считали жаргонные выражения доказательством демократичности, и, если вы употребляли их, они пускали слух, что вы очаровательны. Не жалея ни сил, ни молодости, девушка расшибалась в лепешку, работая для босса, который был признан достаточно очаровательным.
      - Не знаю, - ответила мисс Теблейн. - Но, несомненно, происходит что-то важное. Главный Проект.
      - Как вам известно, я завтракаю в двенадцать с Группой Младших Сотрудников. Директора же отправляются завтракать не раньше четверти второго. Если я поднимусь на Четырнадцатый, когда они уйдут, я никого не застану. Вы случайно не знаете, что, по его мнению, я должен там делать?
      - Думаю, что вам нужно только осмотреть помещение, сказала мисс Теблейн. - Как бы я хотела пойти с вами! Мистер Джербер, обещайте мне одну вещь. Обещайте, что, вернувшись, вы скажете мне, действительно ли в туалете мистера Уоффена позолоченное сиденье.
      - Хорошо, - пообещал Джонатан, отлично зная, что никогда этого не сделает.
      Он позавтракал со своими двумя помощниками, более молодыми, чем он, еще не закончившими стажировку. Он обнаружил, что весть о получении им золотого пропуска уже успела разнестись, и это открытие позабавило его. Перед ним сияли чисто вымытые восторженные лица юношей; как только он открывал рот, они из уважения к нему тут же судорожно вытягивались.
      Вскоре после часа Джонатан поднялся в лифте на Четырнадцатый этаж. Он был заметно меньше Тринадцатого; видимо, разница между размерами ступеней была больше, чем это казалось с улицы.
      Другой охранник, отдав честь, сообщил, что на этаже помещается восемь директорских кабинетов и зал для совещаний и Джонатан может свободно осмотреть все, что захочет.
      - Здесь есть на что взглянуть, сэр, - добавил охранник.
      И он был прав. В нескольких кабинетах стояли парикмахерские кресла, гигантские телевизоры и бары, заполненные специальными смесями по вкусу хозяина. В одном находилась камера для хранения сигар размером с банковский сейф, в другом - мишень для стрельбы из духовых пистолетов, при третьем была оборудована финская баня "сауна". Самой интересной оказалась комната, представлявшая собой точную копию палубы прогулочной яхты, со складным стулом и стойкой для удочек и спиннингов. Нигде и в помине не было ни одного чиновника, ни одной секретарши. Ни один документ не осквернял сверкающее полированное дерево громадных письменных столов.
      - Скажите, - обратился Джонатан к охраннику, - как часто заходят сюда члены Правления?
      - Они собираются здесь на ежегодные совещания, сэр, ответил тот. - А в другое время, мне кажется, они приезжают сюда только тогда, когда их вызывает мистер Седеруэйт.
      Хенском Людлоу Седеруэйт II был тем самым Президентом "Объединения", чьи апартаменты занимали самый верх пирамиды и чье, судя по снимкам, нестареющее с годами лицо фотографировали, но которого никто никогда не видел.
      - А кто-нибудь из них живет в Миннесоте? Простите мое любопытство. Ведь я здесь впервые.
      Охранник хихикнул.
      - Что вы, сэр, вы забываете, что у них у всех теперь свои самолеты и свои летчики. Взять, к примеру, мистера Иппингера - у него четыреста тысяч акров в Луизиане, которые ему нужны для ловли креветок; там он и живет. Мистеру Летчуэллу принадлежит маленький остров у берегов Мексики; у него собственный замок и своя маленькая армия - поэтому-то он и носит красно-синюю форму и кожаные сапоги со звездами.
      - Я наверняка встречал мистера Летчуэлла в лифте.
      Джонатану удалось в разное время мельком повидать почти всех осанистых, импозантных директоров. Один из них, бесспорно рыбак, носил белые парусиновые брюки и белую фуражку с зеленым целлулоидным козырьком. Другой по соображениям здоровья ходил в сандалиях из сыромятной кожи, из которых торчали голые пальцы. За всеми этими маленькими чудачествами крылся, конечно, определенный расчет; как неоднократно и терпеливо объяснял ему мудрый старый Лис, они прибегали к ним, чтобы продемонстрировать сбою демократичность.
      Поблагодарив охранника, он снова спустился вниз.
      - Без пяти два, - объявил он, просунув свою лысую голову в приемную Лиса.
      - Заходите и подождите здесь, - сказала мисс Теблейн, глядя на него поверх очков. - Ну, говорите же! О, вы должны мне сказать! Оно на самом деле...
      - Наши директора слишком много работают, чтобы заниматься подобными глупостями, - неодобрительным тоном прервал ее Джонатан. - Но я понимаю, конечно, что вы просто пошутили.
      - А мне так хотелось узнать!
      Достаточно ли безупречна лояльность мисс Теблейн? Не исключено, что она может оказаться опасной сотрудницей, подумал Джонатан. Он погрузился в чтение "Дорогих сограждан" - органа, который "Объединение" выпускало для своих сотрудников, и читал до тех пор, пока не вспыхнула сигнальная лампочка и мисс Теблейн объявила, что он может войти. Хорошие новости или плохие - а, по его мнению, они едва ли могли быть плохими - он их сейчас узнает.
      - Добрый день, сын мой, - сказал Л. Лестер Лис.
      Лицо его было белым, как лист "Гга" - полуфабриката, который компания производила для предприятий зубной пасты, и на этом белом лице пятнами залегли глубокие тени. Один угол рта у него отвис. Левый глаз с огромным свирепым зрачком был широко, по-совиному открыт.
      - Да вы больны, Лестер! - вскричал потрясенный Джонатан.
      - Я не болен, я умираю, - невозмутимо ответил заведующий отделом рекламы. - Я умру сегодня днем за моим письменным столом, по-видимому, не позже, чем через пять-десять минут.
      - Позвольте мне отвезти вас домой!
      - Нет, я хочу, чтобы это произошло именно так, - произнес Лис голосом, подобным обрывку тумана. - Я хочу, чтобы моя смерть, как и вся моя жизнь, стала демонстрацией верной службы "Объединению" и тем идеям, которые оно олицетворяет. Но время не ждет, сын мой. Завтра утром во внутриведомственном бюллетене - Голубая форма 114В - будет объявлено, что вы становитесь моим преемником на посту главы отдела рекламы Для начала вы будете получать пятьдесят тысяч. Соответственно увеличится число акций вашей премии.
      - Благодарю вас, Лестер.
      - Я надеюсь, первое, что вы сделаете, вступив в должность, - это найдете себе помощника, в котором, как в нас с вами, будет гореть священный огонь. Советую вам последовать моему примеру - прочешите агентства, найдите молодого Джонатана Джербера и воспитайте его, как в течение двадцати одного года воспитывал вас я.
      День был пасмурный. Через стеклянный плафон не просачивалось ни лучика солнечного света. Джонатану показалось, что комната заполнена столбами тумана, сложенными штабелями, точно бревна на лесном складе. В полумраке, в мерцании теней то появлялось, то исчезало лицо Л. Лестера Лиса, свободно парившее в пространстве видение, лениво покачивавшееся, словно бочка на волнах покрытого туманом моря.
      - Служить "Объединению" было таким счастьем, что я не считал годы, - сказал Джонатан. Он хорошо усвоил науку. Подобные заявления давались ему теперь без труда. Но тем не менее он был несколько ошарашен. - Неужели прошло столько лет? - спросил он.
      - Да, сын мой, - ответил Лис. - И я уверен, что оставляю отдел в надежных руках. Вы поднимались на Тринадцатый?
      - Да, сэр.
      - А на Четырнадцатый?
      - Конечно. Ведь вы так приказали.
      Лис покачнулся С огромным трудом он собрал остатки изменявших ему сил.
      - Прежде чем вы примете от меня должность, - замирающим голосом произнес он, - выполните еще одно дело, еще один последний ритуал. Вы должны познакомиться с нашим Президентом. Поднимитесь на Пятнадцатый.
      И он поник на своем начальственном кресле.
      - Лестер! - рванулся к нему Джонатан.
      Очень медленно Лис воздел к потолку белый указательный палец.
      - Пятнадцатый, - прошептал он и скончался.
      Джонатан с нежностью закрыл за собой звуконепроницаемую дверь, которая отныне была его собственной.
      - Мисс Теблейн, - сказал он, - вызовите, пожалуйста, управляющего. Мистер Лис навсегда покинул "Объединение".
      Кабина появилась у двери лифта в то же мгновение, как он нажал кнопку, как будто известие о его возвышении проникло в темные глубины шахты по проводу звонка.
      - На самый верх, - резко бросил он лифтеру, едва показав свой пропуск.
      Замелькали маленькие лампочки: открылась дверь.
      - Но ведь я же сказал, что мне нужно на самый верх! - с возмущением воскликнул Джонатан. Он был заведующим отделом рекламы; он получал в год пятьдесят тысяч; его время стоило "Объединению" слишком дорого, и он не мог допустить, чтобы его понапрасну тратил какой-то лифтер. - Ведь это Четырнадцатый, а не Пятнадцатый.
      - Простите, сэр, но выше мы не поднимаемся, - сказал лифтер. - Обратитесь к охраннику.
      - И обращусь! - рявкнул Джонатан.
      Охранник уже стоял рядом: тот самый парень, который сопровождал его по директорским кабинетам.
      - Что это значит? - набросился на него Джонатан. - Мне, черт возьми, нужно на Пятнадцатый!
      - Все в порядке, сэр. Пройдите сюда, сэр, - сказал охранник.
      Он подвел его к гладкой бронзовой двери без ручки и без замочной скважины.
      - Опустите ваш пропуск в эту прорезь. Он замкнет электрическую сеть, и дверь откроется. То же самое вы проделаете с другой стороны, когда будете возвращаться.
      - Не хотите ли вы сказать, что, поднявшись сюда, мистер Седеруэйт дальше идет по лестнице пешком? - недоверчиво спросил Джонатан.
      - Я никогда его не видел, сэр, но, должно быть, он так и делает.
      От побережья до побережья гудели заводы "Объединения". Сто девяносто три тысячи рабочих создавали четыре тысячи видов различной продукции. А здесь, в самом центре страны, возвышалась эта колоссальная пирамида - сердце всего гигантского механизма; здесь, на самом верхнем этаже, четко работал тот мозг, который в своей гениальности понимал все его тонкости и управлял им. И здесь, именно здесь, стоял он, Джонатан Джербер, человек, которому предстояло пожать руку этого высшего существа! Сверкая глазами, Джонатан расправил плечи, опустил в узкую прорезь свой пропуск, вошел и закрыл за собой дверь.
      Перед ним была обыкновенная крашеная железная лестница с перилами. Взбираясь по ней вдоль шершавых неоштукатуренных стен из оранжевого пустотелого кирпича, он не переставал восхищаться. Как это пристойно, что мистер Седеруэйт, обладая столь неограниченной властью, пренебрегает ее внешним оформлением! Множество раз Джонатан писал в своих статьях, что Президент "Объединения" скромный человек, и, как это всегда бывает, вымысел обернулся действительностью Седеруэйт был таким на самом деле. Преодолев последние ступени, Джонатан вступил на голый цементный пол, усеянный обрывками обоев, дохлыми мухами и заставленный банками с высохшей краской. В воздухе пахло чем-то вроде стильтонского сыра. Он приоткрыл дверь налево и заглянул в мрачную пещеру, где на огромные колеса со спицами наматывались покрытые смазкой тросы лифтов. Он приоткрыл дверь направо и увидел точно такую же пещеру.
      Пять, десять минут стоял он в затхлой духоте, медленно поворачиваясь вокруг своей оси, отыскивая глазами сам не зная что: потайную дверь, тайник, грифельную доску, на которой его предшественники могли по крайней мере оставить хотя бы свои подписи. Но он видел лишь банки с краской, мух и четыре крохотных, похожих на глаза круглых окошка, по одному в каждой наклонной стене. Окна были затянуты паутиной и покрыты толстым слоем грязи, но он заметил, что в нескольких местах на стекле пыли не было, будто ее кто-то стер рукавом пиджака. Шагнув к ближайшему окну, он сделал просвет пошире и выглянул наружу.
      Он увидел часть города, который отсюда мог сойти за хаотичное нагромождение источенных временем кусков дерева, а дальше простирались бескрайние равнины Миннесоты. И он увидел то, о чем совершенно забыл. Он увидел, что в прериях стояла зима. Над фермерскими постройками и изгородями в порывах ветра кружился сухой снег. До самого горизонта, насколько хватало глаз, лежала посиневшая от холода земля. И надвигались еще большие снегопады, еще более суровые холода. Потому что лето - это всего лишь каникулы, антракт; реальностью, постоянным спутником была зима; зима всегда царила в нескольких милях к северу, ожидая своего часа, чтобы вернуть себе то, что принадлежит ей по праву. Словно глубокое море синела оплетенная белыми жилами земля, и жилами ее был лед.
      - Как холодно, как же холодно, - поежившись, пробормотал Джонатан.
      И, стряхнув пыль со своего теплого твидового костюма, он придал выражению лица подобающую степень благоговения и преданности и стал тяжело спускаться по лестнице; каблуки его со звоном ударялись о крашеное железо, а под подошвами скрипели, как песок, куски штукатурки.
      "Было бы совсем некстати поскользнуться и упасть, предупредил он себя. - Нет, нет, теперь мне никак нельзя поскользнуться".