Всё о Санкт-Петербурге - Петербургские доходные дома. Очерки из истории быта

Впервые в Петербурге излюбленную штукатурку заменили облицовкой из камня (мрамора в сочетании с гранитом) при возведении дворца для графа Г. Г. Орлова (Дворцовая наб., 6). Уникальность примененных здесь различных пород отделочного камня, в частности изобилие мрамора, обусловило название прекрасного строения, спроектированного А. Ринальди, – Мраморный дворец.

В сооружениях Петербурга использовались различные породы гранита. Самым распространенным из них был гранит рапакиви, что по-фински значит «гнилой (или крошащийся) камень», добываемый в Финляндии.

Колонны из сердобольского гранита на Иорданской лестнице в Зимнем дворце. Келлергофен по оригиналу B.C. Садовникова. 1958 г.

Дом Вавельберга. Невский пр. 7/9. Фото 1914 г.

Такое название гранит получил из-за того, что в нем много трещин, и камень около них легко рассыпается на отдельные куски и зерна. Но это относится только к слоям, лежащим на поверхности, добытый из глубины каменного массива гранит прочен в изделиях с гладкими поверхностями. Нижний этаж Мраморного дворца, облицованный темно-розовым гранитом рапакиви, и сегодня выглядит великолепно.

Другой распространенный сорт гранита – сердобольский. Его добывали на северных берегах и островах Ладожского озера у города Сердоболь (ныне – Сортавала). Он имеет мрачный серый цвет и поэтому в больших объемах не применялся, единственным исключением стал построенный М.М. Перетятковичем дом М.И. Вавельберга (Невский пр., 7/9), весь фасад которого облицован таким гранитом. За сходство с палаццо правителей Венеции петербуржцы прозвали его «Дворцом дожей на Невском». Чаще сердобольский гранит использовался в интерьерах в виде колонн, например на Иорданской лестнице Зимнего дворца, в Двадцатиколонном и Двенадцатиколонном залах Эрмитажа, на парадной лестнице Николаевского дворца, в вестибюле и на лестнице Ново-Михайловского дворца. Из него же изваяны атланты Нового Эрмитажа, бюст Юпитера работы С. Суханова в Строгановском дворце и голова Зевса в поилке для лошадей работы А.Н. Воронихина – у Казанского собора.

Третий сорт гранита, употреблявшегося на стройках Петербурга XIX века, назывался валаамским. Его добывали монахи Валаамского монастыря на небольшом острове Сюскюянсари у северного берега Ладожского озера к востоку от города Питкяранта.

Южнее Петербурга, у реки Пудость, добывали известковый туф, называемый «пудостским камнем». Благодаря своей мягкости и пористости он легко поддается обработке и широко использовался для облицовки колонн и стен Казанского собора, Гатчинского дворца и многих жилых зданий.

Большие месторождения туфа находятся у Ропши, где родники выносят на поверхность раствор известняка, тот, оседая на корнях деревьев, на траве, застывал, образуя пористый камень. Нужно отметить, что работать с туфом чрезвычайно трудно, так как он мягок, пока находится в грунте, а после взаимодействия с воздухом затвердевает. Поэтому у скульпторов и строителей есть совсем немного времени на то, чтобы придать ему необходимую форму.

Издревле этот камень, хорошо поддающийся обработке, имеющий серовато-желтый оттенок, использовался финнами для изготовления горшков, отсюда и его название – «горшечный».

Он прочен, отталкивает влагу и относительно медленно загрязняется. Иногда его называют «мыльным камнем» за ощущение жирности при прикосновении к нему рукой. Добывался он на территории Финляндии у деревни Нуннонлахти, к северу от города Иоенсу. Наряду с гранитом он стал наиболее часто применяемым природным материалом во внешнем декоре петербургских зданий периода модерна.

Облицовка грубоколотым и гладкотесанным горшечным камнем элементов фасада доходного дома № 19 на Б. Конюшенной. Фото 1908 г.

Рельефные изображения пингвинов, дикобразов, сов, филинов, белого медведя, птиц, волков, рысей, зайцев, ящерки, мухоморов, папоротника, маскаронов – все эти и другие характерные для северного модерна элементы декора зданий выполнялись в горшечном камне. «Зверинцы» из этого камня можно увидеть по следующим адресам: Невский пр., 72, Широкая ул. (ул. Ленина), 33 (арх. С. И. Минаш); Стремянная ул., 11 (арх. Н.В. Васильев и А.Ф. Бубырь); Б. Конюшенная ул., 19, Каменноостровский пр., 1–3 (арх. Ф.И. Лидваль) и 26/28 (арх. Л.Н., А.Н. и Ю.Ю. Бенуа).

На рубеж XIX и XX веков пришелся пик использования природного камня в отделке фасадов зданий, что, несомненно, произошло под влиянием эстетики модерна, получившего название «северного». Любил и широко применял в своих проектах природные материалы Ф.И. Лидваль. Например, он использовал сочетание тесаного и грубоколотого гранита в оформлении доходного дома своей матери, И.Б. Лидваль (Каменноостровский пр., 1–3), в угловом доме на Б. Конюшенной, 19, в доме для выборгского жителя Коллана на Большом пр. Васильевского острова, 92, в доходном доме М.П. Толстого (наб. р. Фонтанки, 54); в доме шведа Э.Л. Нобеля (Лесной пр., 20), а также в гостинице «Астория».

Каменную облицовку употребил А.И. фон Гоген в особняке балерины М.Ф. Кшесинской. Э.Ф. Виррих и А.И. Зазерский декорировали камнем крупнейший в Петербурге жилой комплекс «Бассейного кооператива» (ул. Бассейная, ныне – ул. Некрасова, 58–60), придав солидность этому зданию.

Строились дома, украшенные камнем, и в пригородах Петербурга, например особняк Савицкого в Царском Селе, возведенный Н.В. Васильевым (Московская ул., 15, ныне – поликлиника), и дом ГЦербова в Гатчине (ул. Чехова, 4а, автор С.С. Кричинский).

Но в целом в городском масштабе использование натурального камня для облицовки фасадов жилых зданий – явление единичное. Чаще каменными делались фундаменты или цокольные этажи зданий (подобная практика сохранялась до 1950-х годов). В старом Петербурге было распространено использование каменных плит для настилов и консолей балконов. Но к 1830-м годам вследствие дешевизны литых чугунных консолей металл вытеснил камень. Однако каменные монолиты еще долго использовались для перекрытий оконных проемов, а также для ступеней лестниц.

Наряду с деревом самым распространенным строительным материалом в XIX веке был кирпич. Еще с домонгольских времен знали на Руси кирпич (плинфу), но использовался он для строительства исключительно общественных сооружений, в основном церквей.

Жилые здания начали возводить из кирпича только со второй половины XV века.

Захаровский кирпич

Производство кирпичей в Петербурге в XVIII веке сначала наладили на казенных (государственных) заводах и заводах Александро-Невского монастыря. Частных заводов было еще мало. Их появление сдерживали протекционистские правительственные меры. Но в XIX веке частные кирпичные заводы (число колебалось от 40 до 60) постепенно вытесняют казенные, тех осталось всего 4. За сто лет производство кирпичей выросло в десятки раз: с 5 млн шт. в год в конце XVIII века до 200 млн шт. в 1903 г. Располагались заводы вдоль рек – Невы, Тосны, Ижоры. Особенно ценилась как сырье для изготовления кирпича красная ижорская глина.

Глину для производства кирпичей начинали готовить с осени. Для выветривания ее раскладывали в гряды. Когда глина замораживалась, она разрыхлялась, а при таянии из нее вымывались органические вещества и соли. Выветренная глина становилась однородной и пластичной, кирпичи из нее получались звонкие и плотные, в брак уходило мало.

После завершения цикла выветривания в глину добавляли до ¹/₄ части песка и начинали вымешивать. Обычно ногами, иногда с помощью конной глиномялки. В конце XIX века деревянные формы для кирпичей оббивались изнутри железом, ко дну их крепилось клеймо в виде рисунка, буквы, как правило, – инициалы владельца завода или клеймо казенных (государственных) кирпичных заводов – двуглавый орел. При обжиге клеймо закреплялось.

Форму внутри обсыпали песком, чтобы глина не прилипала, а также для создания шероховатой поверхности на готовом кирпиче для лучшего сцепления его с раствором. Затем с нажимом глину вдавливали в эту форму, удаляя излишки скалкой. Кирпич-сырец должен был подсохнуть в течение 2–4 дней, после чего он подвергался обжигу.

С конца XIX века стали применять кирпичеделательные машины «Геркулес», «Идеал», «Эврика» чрезвычайно высокой производительности. Так, немецкая машина «Геркулес» фирмы «Фрид и Клооз» делала до 3 тысяч кирпичей в час. Но машины часто ломались, отсутствовали специалисты, умеющие работать с ними, поэтому по-прежнему преобладало ручное формование кирпичей.

С 1840-х годов появился стандарт для величины кирпича – 6 х 3 х 1,5 вершка (267 х 133 х 66 мм). Длина кирпича равнялась его удвоенной ширине плюс ширина шва, что давало возможность кладки в перевязку. Вес кирпича при ручной формовке равнялся 9-10 фунтам, а при машинной – 11 фунтам (4–4,5 кг).

Обжигали кирпичи в стенных постоянных печах или во временных напольных. Длился обжиг от 7 до 10 дней, а иногда и до 17 дней, что зависело от погоды, от степени влажности и плотности кирпича-сырца. После обжига неделя отводилась на остывание кирпичей. Затем их сортировали. Обычно каждый пятый кирпич браковался, если же только каждый седьмой, то обжиг считался удачным.

Кирпич получался разного качества, оно определялось по цвету, ударопрочности и чистому звуку при ударе кирпича о кирпич. Готовую продукцию делили на три сорта. Самым лучшим считался так называемый «красный кирпич», его цвет имел лиловый оттенок, кирпич давал «металлический звон», отличался однородным составом без пустот и раковин. Ко второму сорту относился «алый кирпич» – желто-красного цвета, недожженный, он боялся сырости и поэтому обычно использовался для внутренних работ. К самому плохому, третьему сорту причисляли «кирпич-железняк», в нем содержалось много окиси железа, придававшей ему темный цвет и твердость. Он плохо обрабатывался и скреплялся раствором, но имел повышенную водостойкость. Его применяли в местах, подверженных сырости, – в кладке фундаментов и подвалов.

В последней четверти XIX века в связи с увеличением этажности доходных домов повысились требования к качеству кирпича: появились научные количественные характеристики его прочности и устойчивости к выветриванию. Впервые стали испытывать кирпичи в Лаборатории института инженеров путей сообщения. Там на универсальном гидравлическом прессе Вернера их испытывали на прочность. Проверкам подвергалась продукция всех кирпичных заводов Петербурга и окрестностей. Оказалось, что требуемую для капитального строительства прочность, равную 67 пудам на 1 кв. дюйм (170 кг на кв. см), имели кирпичи из красной глины. У кирпичей из глины-«сизовки» этот показатель был в два раза ниже требуемого, а у кирпичей из синей глины – в пять раз.

На выветривание кирпичи испытывали следующим способом. По три часа их держали то в воде комнатной температуры, то на морозе до -15 °C. Это повторялось до появления отколов и трещин. Затем отставшие частицы при помощи птичьего перышка очищались. Степень выветривания определяли по весу отставших частиц после каждых 10 замораживаний. Особенно важен этот показатель был для облицовочного кирпича.

До последней трети XIX века все доходные дома, построенные из кирпича, обязательно штукатурились. А с этого времени появляются доходные дома с необлицованными кирпичными фасадами, что сразу же потребовало совершенно другого качества кирпича. Чтобы получились ровные поверхности и острые ребра у облицовочного кирпича, его стали изготавливать в металлических формах, смазанных маслом. Иногда внешнюю сторону кирпича перед обжигом покрывали глазурью, или ангобой (слоем глины желаемого цвета).

Для украшения кирпичных зданий изготавливался фигурный (лекальный) кирпич. Его делали различными способами. Чаще всего в обычную металлическую форму на винтах вставляли и крепили части с кривыми поверхностями. Если требовалось получить кирпичи особенно сложной конфигурации, то использовали разъемные формы. При массовом производстве фигурных кирпичей применялся ленточный пресс.

Соединялись камни или кирпичи при помощи строительного раствора.

Подробно о кирпичных строениях будет рассказано в разделе «Кирпичный стиль».

Еще древние римляне умели делать некое подобие бетона, но потом секрет его изготовления был утерян. Только к началу XIX века возродилось искусство изготовления бетона. Перетертый в порошок известняк калили в специальных печах, тонко перемалывали, получалось то, что назвали «цемент». Потом в цемент для экономии и твердости добавляли песок и щебень и разводили до густоты сметаны. Если цементный раствор заливали в узкий длинный ящик, то получалась балка, если в широкий и плоский – плита. Единственный недостаток – хрупкость – исчезал, если в форму перед заливкой бетоном клался каркас (арматура) из железной проволоки или стержней. Железо не давало бетону ломаться, а бетон защищает железо от ржавчины.

Оцинкованными железными листами покрывали крыши жилых зданий. Для лучшей защиты от ржавчины крыши красили.

Металлический навес над парадным входом дома № 25 по Б. Морской. Фото начала XX в

Жилые дома «под железом» в начале XIX века из-за его дороговизны были единичны. К середине века большинство крыш городских жилых строений Петербурга уже покрывало кровельное железо.

Металлические элементы при строительстве жилых зданий впервые широко стали использоваться в конструктивных и архитектурных решениях балконов. Строительные постановления для Петербурга 1868 года (ст. 60) предписывали, чтобы «при устройстве в домах балконов и террас… решетки около оных делаемы были железные или чугунные». Иногда это были высокохудожественные решетки с готическим, барочным или ренессансным узором, иногда – простые типовые решетки, например, с рисунком «чешуйчатого» типа.

Как люблю, как любила глядеть я

На закованные берега,

На балконы, куда столетья

Не ступала ничья нога.

А. Ахматова, 1916

В 1830-х годах у входов жилых зданий стали появляться металлические навесы, поддерживаемые железными или чугунными кронштейнами или тонкими чугунными колонками (один из самых старых навесов над подъездом сохранился у особняка Э.Д. Нарышкина на Сергиевской ул., 7).

Массовое применение металлических конструкций при строительстве жилых зданий начинается со второй четверти XIX века. Для перекрытия больших залов во дворцах стали использовать металлические балки и стропила. Если расстояние между несущими стенами не превышало 6,5 саженей (14 метров), применялись балки, склепанные из листов железа. При необходимости перекрыть большее расстояние применяли фермы из металлических стержней, поскольку длинные клепаные балки из железных листов получались слишком тяжелыми. Конструкции металлических балок и ферм разработал инженер М.Е. Кларк, и впервые их применили в жилых помещениях при восстановлении Зимнего дворца после пожара 1837 года.

Реклама изделий Ф. Сан-Галли. Начало XX в.

Ограды железные. Реклама XIX в.

Железный каркас первым использовал архитектор А.И. Штакеншнейдер при постройке Мариинского дворца (1839–1842) для возведения стеклянных фонарей верхнего света. В этом же дворце впервые штукатурку потолков делали по железной сетке. Подобный прием – своеобразный прообраз армированного бетона. Массовое применение несущих металлических конструкций, перекрытий началось лишь на рубеже XIX и XX веков с наступлением эпохи модерна и конструктивизма, однако оно практически не повлияло на облик петербургского жилища.

Блестит великолепный дом.

По цельным окнам тени ходят.

А. С. Пушкин. Евгений Онегин

На Руси впервые оконное стекло стали выпускать с 1669 года в подмосковном селе Измайлово. Сначала это были небольшие по размеру стекла, и оконная рама состояла из множества мелких поперечных и продольных переплетов.

К началу XIX века окна приобрели привычный нам вид. Чем больше площадь оконного стекла, тем выше его стоимость. Именно о таких «цельных окнах» упоминает А.С. Пушкин. Это была новинка XIX века, заменившая мелкую расстекловку.

С 1830-х годов доходные дома Петербурга начинают украшать остекленными выступами – эркерами (тогда современники называли их «фонарями»). «Дома офонарели» – шутили петербуржцы. Первые примеры домов с эркерами – дом Лархе (Б. Морская, ул., 25) и дом архитектора П. Жако (на углу Б. Морской ул. и Кирпичного пер., 11/6). В собственном доме этот архитектор опробовал и другую новинку – окна-витрины на первом этаже. Мода на такие окна охватила Петербург, и к середине XIX века в магазинах и лавках начали увеличивать окна, превращая их в широкие окна-витрины для лучшего освещения торговых помещений и для рекламы товаров, что потребовало изготовления толстых, больших по площади витринных стекол.

Витраж парадной лестницы доходного дома С.В. Муяки по ул. Восстания № 18. Фото начала XX в.

Тогда же в особняках стало модно устраивать потолки-фонари с остекленным деревянным или железным каркасом, освещавшие залы верхним светом. Это новшество впервые продемонстрировал А.И. Штакеншнейдер при возведении Мариинского дворца в начале 1840-х годов.

В течение XIX столетия витражи называли по-разному: в середине века – «транспаранте», «живопись на стекле», «стеклянная картина»; в конце века – «стеклянная мозаика», «узорное окно», «vitro», и только с 1910-х годов стал устойчиво применяться термин «витраж» (от франц. vitrage – остекление). Этим термином именовали широкий круг изделий из стекла, цветные стекла в металлической арматуре, целые картины из стекла, а также бесцветный монолитный хрусталь, обработанный по периметру фацетой, травленое или гравированное стекло.

Жилые здания в Петербурге витражами стали украшать только в последней четверти XIX века. Первые витражи появились в дворцах и особняках состоятельных владельцев, например витражи во дворце вел. кн. Владимира Александровича (Дворцовая наб., 26, 1872 г.); в особняках гр. А.Д. Шереметева (Французская наб., 4, 1885 г.); А.Ф. Кельха (Сергиевская ул., 28, кон. 1890-х гг.), Ф.К. Сан-Галли (Лиговский пр., 62, 1876 г.).

Повсеместно изделия витражного искусства стали распространяться в начале XX века при воцарении в архитектуре стиля модерн. В жилых домах витражами украшали вестибюли и парадные лестницы, реже – кабинеты, гостиные и столовые. Витражами украшались и доходные дома (например, на Захарьевской ул., 9, 1909 г. или дом, принадлежавший Г.В. Барановскому, Ямская ул., 36, 1897 г.).

В витражах чаще всего использовались геометрические орнаменты, однако для модерна более характерны растительные (из стилизованных изображений цветов популярны в северном модерне были лилии, тюльпаны, кувшинки, маки и подсолнухи; в южном модерне – плоды и листья каштана, сливы, вишни).

Сюжетные композиции использовались чрезвычайно редко: изображение викингов в нижнем этаже особняка A.В. Молчанова (ул. Литераторов, 17, 1907 г.); плетень с ромашками на фоне неба с розовыми облаками в доме Фаберже (Б. Морская ул., 24, 1900 г.); изображение аллегорий живописи, ремесел и торговли в особняке купца Д.М. Парфенова (Николаевская ул., 7, ныне витраж хранится в Музее истории Санкт-Петербурга); пейзаж с замком на парадной лестнице особняка Н.Н. Башкирова (Кирилловская ул., 4, 1906 г.); изображение павлина в квартире И.И. Дернова (Таврическая ул., 35, 1907 г.); пейзажи на верхней лестничной площадке доходного дома страхового общества «Россия» (Б. Морская ул., 35, 1907 г.) и доходного дома, перестроенного для Акционерного общества «Строитель» (Захарьевская ул., 9, 1909 г.).

Создавались и более простые композиции, в которых присутствует какой-либо «значащий» предмет: ионическая колонна в собственном доме Каценелбогенов (Заротная ул., 17, 1910 г.); амфора в доме Л.С. Перла (Рузовская ул., 9, 1910 г.); венок с лентой в доходном доме И.Ф. Хреновой (Таврическая ул., 5, 1909 г.). Иногда в витражах встречаются надписи, например растительный орнамент совмещен с цитатой из Библии на фоне желтоватого стекла в доме B.Ф. Фогель (Суворовский пр., 38, 1910 г.).

Выше говорилось об оконных витражах, но витражами украшались и двери. Обычно они были не цветные: зеркальный хрусталь с фацетом, отражающим радужные блики при солнечном освещении (особняк и контора П.П. Форостовского, 4-я линия В. О., 9, 1901 г.) или хрусталь в сочетании с опаловым стеклом (5-я линия В. О., 60).

В 1890–1917 годах становится популярным остекление больших плоскостей плафонов: расписной витраж парадных лестниц особняков (А.Ф. Кельха, Сергиевская ул., 28, 1896–1905 гг.); квартиры владельцев фирмы Фаберже (Б. Морская ул., 24).

Следуя моде, многие петербургские архитекторы использовали витражи в отделке возводимых по их проектам зданий. Но особенно часто их применял Л.М. Харламов, А.С. Хренов, П.М. Мульханов, Н.Д. Каценелбоген и В.В. Шауб.

В XIX веке витражи обычно привозили из Германии или из рижской мастерской Э. Тоде. Под руководством немецких мастеров работали первые петербургские мастерские, такие как фирма «М. Эрленбах и К°, преемники». В период с 1890 по 1917 год в Петербурге работало 20 витражных мастерских.

На внешний облик любого дома, естественно, чрезвычайно влияет цвет его окраски. После страшного пожара 1812 года по указу императора Александра I все дома, построенные в стиле барокко, выкрасили в яркие контрастные тона: изумрудный или зеленый с белым, терракотовый или темно-красный с белым и т. д. Здания в стиле классицизма красили в светлые тона: желтые, розовые, голубые, салатные. Во второй половине XIX века доходные дома окрашивались в «немаркие тона»: серые, беж.

Во всех традиционных культурах существовало множество обрядов, сопровождавших закладку жилищ. Следует различать закладку дома с технической точки зрения, когда укладываются первые камни фундамента, и закладку дома как религиозный обряд и семейный праздник. Интересно, что старинной традиции-ритуала церемонии закладки дома продолжали придерживаться в Петербурге даже в конце XIX века.

Вот как описывали закладку жилого дома Д.А. Засосов и В.И. Пызин: «Когда каменное здание выведено из цоколя, а деревянное имеет уже два венца, хозяин назначал день праздника – закладки. К этому времени на лесах ставился деревянный крест, высоко возвышающийся над постройкой. Кроме того, в каменной кладке оставлялось место для небольшой свинцовой коробочки, а в деревянном венце вырубалось гнездо для такой же коробочки. Место вырубки выбиралось в восточном углу будущего дома. Обычно в воскресенье после обедни собирались у постройки семья хозяина, священнослужители и приглашенные родные и друзья хозяина, а также рабочие и десятники, занятые на этой стройке. На грубо сколоченном столе ставилась икона и миска с водой. Начинался молебен с водосвятием. Священник при пении молитв погружал крест в миску с водой, вода становилась „святой“.

Закладка дома. Фото XIX в.

Молились о „ниспослании благодати и благоденствия дому сему“, дьякон зычным голосом провозглашал „многолетие“ хозяину и его потомству. Затем все подходили целовать крест, при этом священник кропил каждого „святой“ водой. Десятник вставлял в гнездо свинцовую коробочку и наливал в нее вареного постного (обычно так называемого деревянного) масла. Потом все подходили к гнезду: сначала священник, который кропил „святой“ водой эту коробочку, затем хозяин, его близкие и гости, причем каждый клал в коробочку монету чеканки того года, в который производилась закладка. Затем края коробочки загибались наглухо и сразу же над коробочкой укладывалось два-три ряда кирпичей, а в деревянных домах гнездо с коробочкой забивалось деревянной пробкой. Тотчас вслед за этим укладывался заранее заготовленный следующий венец.

Далее с песнопениями молитв обходили всю постройку, причем священник все время кропил, а дьякон кадил. По окончании этого ритуала хозяин приглашал всех „откушать хлеба-соли“. Если была хорошая погода и тепло, то угощение устраивалось тут же, на наскоро сколоченных столах и скамейках. Если погода была плохая, то приглашали домой или в кухмистерскую. За угощением соблюдалась полная демократия: садились за один стол все, не соблюдая главенства и чина, – рабочие, гости, хозяева. Произносились тосты, разные пожелания хозяину дома и его семье. Рабочие благодарили за угощение и говорили: „Постараемся, будьте покойны, не сумлевайтесь, все будет в аккурате“. Если угощение устраивалось на открытом воздухе, закуска, выпивка и посуда приносились в корзинках. Праздник при этом принимал более непринужденный характер. Помогали каждый, кто чем мог: мужчины откупоривали бутылки, рабочие топорами вскрывали банки с консервами, топорами же рубили керченские селедки тут же на столе. Получалось что-то вроде пикника, было весело, забавно, поскольку люди выходили из обычной колеи. Священнослужители тоже обязательно приглашались к столу, причем дьякон снова провозглашал громовым голосом „многолетней Часа через два-три все расходились по домам, многие под сильным хмельком».

Деревянный крест оставался до тех пор, пока дом не подводился под крышу. Тогда крест снимался и отдавался какому-нибудь бедняку, у которого случался к этому времени покойник.

Закладка надолго оставалась в памяти и служила предметом разных пересудов и примет. Говорили: «Дому этому долго не стоять! Поскупились, мало денег положили в коробочку, сам хозяин и тот пожалел денег, всего полтинничек положил!» Или: «Крест-то во время молебна покосился, не бывать добру».

Доходные дома строили быстро. И. Пушкарев в своем «Описании Санкт-Петербурга и уездных городов Санкт-Петербургской губернии» в 1839 году писал: «Постройка новых зданий в Петербурге производится с быстротой почти невероятною…

Строительство доходного дома на углу Литейного проспекта и Бассейной улицы (ныне – ул. Некрасова). Акварель Ф.Ф. Баганца.

1860-е гг.

Едва только положат фундамент, как через пять месяцев делается уже огромный каменный дом в три или более этажей, в котором на другой год все комнаты от чердака до уголка дворника наполняются постояльцами… Торговля домами приносит здесь большие доходы». Например, огромный четырехэтажный, в 33 оси (окна) по фасаду дом (Гороховая ул., 34, – Садовая ул., 31), строившийся по проекту Н.П. Гребенки, в 1845 году возвели (без внутренней отделки) всего за 50 дней, своеобразный рекорд для той поры. Владел этим домом, как и многими другими, «табачный король», хозяин трех табачных фабрик, коммерции советник В.Г. Жуков.

«Строительные леса, – пишет М.А. Гордин в книге „Путешествие в пушкинский Петербург^ – устраивали как нельзя проще: несколько бревен врывали в землю на довольно большом расстоянии друг от друга параллельно стене строящего дома и, по мере того как стены росли, от них к бревнам перекидывали перекладины, на которые стелили доски. Такие сквозные, перевязанные веревками леса устраивали одинаково и для низких зданий, и для церковных куполов, и для колоколен. Зимой на шатких, неогороженных лесах работать было особенно опасно. „Леса от мороза бывают склизки, и без того, чтобы рабочие люди не падали, обойтись не можно“, – объяснял причину многочисленных несчастных случаев один из приставленных к рабочим „надсмотрителей“».

При оштукатуривании и окраске домов употребляли вместо подвесной люльки особого рода лестницу: вдоль длинного бревна наколачивали неширокие планки, к тонкому концу бревна прибивали несколько досок в виде маленькой площадки, а к толстому – перпендикулярно – широкую плаху. «Лестницу» эту прислоняли к стене. Забрав материалы, нужные для работы, и орудия труда, мастеровой залезал на верхушку гнущейся под его тяжестью лесины.

Строительство доходных домов на набережной реки Фонтанки.

Фото начала XX в.

«Страшно глядеть, – писал литератор А. Башуцкий в своей книге „Панорама Санкт-Петербурга“, вышедшей в 1834 году, о работающем на высоте маляре и штукатуре, – какие положения принимает он во время работы; иногда, держась сгибом колена за часть воздушной своей мастерской, он, так сказать, висит или плавает в пространстве, где, обливаемый дождем, под свистом холодного ветра он успешно производит работу при звуках продолжительных переливов громкой своей песни. Но когда, окончив работу сию на местах, до которых может достать руками, начнет передвигаться далее, тогда сердце зрителя вздрогнет невольно: на чрезвычайной вышине, сев верхом на дерево и крепко охватывая конец оного рукою, он, вытянув ноги, сильно упирает их в стену; оттолкнув от оной себя и шаткую огромную свою лестницу, скользит по стене и, лучше сказать, летит, и смелым движением напряженного тела отбрасывается иногда более нежели на полсажени в сторону; это усилие, этот воздушный скачок…

в котором малейшая ошибка в размере силы или пространства угрожает падением и неизбежною смертию, это наклонно косвенное положение дерева, доколе стоящий внизу рабочий не передвинул нижней части оного, нисколько не тревожит бесстрашного его духа».

Дома не только возводились, но и заселялись с чрезвычайной скоростью, с нарушением всех правил просушки. Хотя по ст. 195 Строительного устава: «Не дозволяется в городах каменные дома, построенные в одно лето, штукатурить снаружи по истечение года от окончания постройки и вообще предписывается соблюдать другие надлежащие правила по архитектуре для просушки новых стен. Сие правило распространяется и на казенные здания. Исполнение сего правила вменяется в обязанность архитекторов, производителей работ и самих обывателей; а на полицию возлагается строгое за сим наблюдение».