Фарватерами флотской службы

      Но это был подводный боевой корабль, и командир на нем, как и всюду, командир. Он отвечал за лодку, за людей, за успешность выполнения боевых задач. Причем ответственность командира здесь была даже выше, так как именно "малютки" требовали от экипажа великого мастерства. И вот почему. На лодках среднего и большого водоизмещения всех основных механизмов было по два, а значит, имелся резерв: два дизеля, два гребных электродвигателя и генератора, две линии вала. На "малютках" же их было по одному. Это означало: если из-за плохого обслуживания выйдет из строя, к примеру, дизель - пиши пропало. Корабль застрянет без движения посреди моря, ибо резервных средств на нем не было...
      Вручая предписание, командир бригады сказал:
      - Изучайте корабль, его организацию, личный состав. Через десять суток проверю.
      В то время не практиковались экзамены на допуск к самостоятельному управлению кораблем. Это сейчас в зачетных листах перечислено более десятка различных дисциплин, по которым командование соединением и флагманские специалисты экзаменуют молодых командиров. Однако не скажу, что проверка, которую мне устроил Верховский, была из легких.
      В сопровождении дивизионного механика инженер-капитана 2 ранга Николая Ивановича Мамонтова он прибыл на лодку, как и обещал, через 10 суток. И началось! Проверяющие прошли со мной по всем отсекам. Я докладывал устройство и назначение буквально каждого механизма, прибора, клапана, запускал компрессор, снимал показания с различных шкал, включал и выключал электроприборы, обслуживал системы погружения и всплытия, а также аварийного продувания главного балласта.
      Экзамены закончились ночью. А на следующий день Верховский вышел со мной в море и там проверил мои навыки по управлению кораблем. Проверкой, видимо, он остался доволен, поскольку уже в ноябре 1944 года мне было приказано отправиться в составе группы других подводных лодок в Ханко.
      Финляндия к тому времени вышла из войны и в соответствии с договоренностью советские боевые корабли перебазировались в финские порты Турку, Хельсинки, а также в Ханко. Здесь я вступил в оперативное подчинение бывшего своего начальника, тогда командира дивизиона подводных лодок, капитана 1 ранга А. Е. Орла, штаб которого находился на плавбазе "Смольный". Встретил он меня сердечно. Поздравил с назначением на командирскую должность и приказал готовиться к боевому походу.
      Я начал подготовку с тщательного изучения своих подчиненных. Ведь командир, будь он даже семи пядей во лбу, в одиночку не выполнит ни одной задачи. Мой предшественник капитан-лейтенант Юрий Сергеевич Руссин (кстати, он отправился на командирские классы, которые я только что окончил) перед уходом подробно охарактеризовал всех членов экипажа, состояние корабля и вооружение. Однако необходимо было самому хорошо узнать людей, выяснить, кто на что способен.
      * * *
      По моей просьбе командир дивизиона разрешил мне выйти в море в один из районов финских шхер для отработки действий экипажа и проверки механизмов. Сопровождал нас тральщик. В отличие от подводных лодок типа Щ "малютки" погружались стремительно, уходили под воду за 25-30 секунд. В таких условиях и действия экипажа должны быть четкими и стремительными. Так оно и было. В целом подчиненные оставляли хорошее впечатление. Особенно старшины сверхсрочной службы. До сих пор вспоминаю с чувством признательности главного старшину Глазунова. Возглавлял он команду торпедистов, но был отлично подготовлен и к выполнению других обязанностей. Мог быть сигнальщиком, мог замещать старшину команды трюмных машинистов, обеспечивал срочное погружение лодки, обслуживал работающий дизель. Так как количество личного состава на "малютке" ограничено, такой старшина-универсал являлся для нас просто находкой.
      До войны Глазунов работал в Ленинграде на Монетном дворе, был ювелиром. И хотя дело это, как известно, тонкое, деликатное, обладал недюжинной силой. Достаточно сказать, что во время перегрузок торпед он переворачивал их с завидной легкостью.
      Старшиной команды мотористов был главный старшина Григорьев. С ним я совершил три боевых похода. И во всех трех дизель работал безотказно. Это ли не лучшая аттестация специалисту!
      Хорошее впечатление производили и другие моряки: старшина команды электриков главный старшина Славинский, старшина команды трюмных машинистов старшина 1-й статьи Леонов. Отличным специалистом был боцман подводной лодки главный старшина Капалин, моя правая рука во время плаваний как в надводном, так и в подводном положении. На глубине - он рулевой на горизонтальных рулях, а наверху - сигнальщик. В штормовую погоду Капалин трогательно опекал меня. Бывало, чуть заметит крупную волну, кричит: "Держитесь за тумбу!" Его предупреждения были всегда своевременными: волны, накрывавшие нас с головой, могли унести за борт.
      Все сверхсрочники были старше меня по возрасту, все прошли серьезную боевую школу. Хорошо проявляли себя краснофлотцы и старшины срочной службы.
      Несколько сложнее обстояло дело с командным составом. Штурманом (он же помощник командира) на "М-90" служил опытный, толковый офицер старший лейтенант Михаил Васильевич Березин. Однако перед самым выходом в Ханко он заболел. На смену прислали из резерва лейтенанта Александра Ивановича Ярушникова, ранее служившего в Совторгфлоте. На лодках он никогда не плавал. С прокладкой курса в общем-то справлялся, но самостоятельную вахту нести не мог.
      Второй строевой офицер - командир БЧ-2-3 лейтенант Василий Михайлович Кирюшов служил на "малютках" второй год. Дело свое знал. Был неплохим минером и артиллеристом. Однако не выносил качки и потому в надводном положении тоже не мог нести вахту.
      Надежной опорой и поддержкой являлся для меня командир электромеханической боевой части инженер-капитан 3 ранга Михаил Иванович Колушенков. Опытный механик, ранее служивший на лодке серии С, он отлично выполнял свои обязанности.
      Итак, началась подготовка к боевому походу. По очереди с другой лодкой "М-102" мы должны были вести патрулирование и разведку на подходах к Финскому заливу в северной части Балтики. Дело в том, что накануне гитлеровцы попытались силами нескольких эскадренных миноносцев нанести удар по Ханко. Однако операция провалилась из-за того, что два немецких эсминца подорвались на наших минах и затонули. Поскольку не исключалось, что в дальнейшем противник может повторить подобную попытку, мы должны были вовремя оповестить свое командование и лишь затем атаковать фашистские корабли.
      К началу декабря лодка была готова к походу. Я доложил об этом командиру дивизиона. Александр Евстафьевич Орел выслушал меня внимательно, задал кучу вопросов, а потом сказал:
      - С вами хочет побеседовать адмирал Виноградов. Он здесь, на "Смольном".
      Признаться, я оробел. Во-первых, мне ни разу не доводилось беседовать с адмиралами, а во-вторых, кто из моряков уже тогда не был наслышан о Николае Игнатьевиче Виноградове! В то время он возглавлял Управление подводного плавания при Главном морском штабе. А до этого командовал прославленной бригадой подводных лодок на Северном флоте. В тяжелейших условиях Заполярья его подчиненные добились исключительно высоких результатов. И в этом большая заслуга адмирала.
      Сам комбриг участвовал в наиболее ответственных боевых походах. Он не без основания считал, что главная воспитательная работа с командирами кораблей должна проводиться в море. Именно там, в походных условиях, в различных боевых ситуациях, он обучал командиров подводных лодок, а потому хорошо знал, на что способен тот или иной командир и его экипаж.
      Там же, в открытом море, в столкновениях с противником Николай Игнатьевич изучал его тактические приемы и свойства его оружия, а приобретенные навыки передавал командирам дивизионов и командирам кораблей, воспитывая у них напористость, высокий боевой дух.
      И не случайно о бригаде Виноградова шла громкая слава. А имена его питомцев, таких блестящих подводников, как М. И. Гаджиев, И. А. Колышкин, И. Ф. Кучеренко, Н. А. Лунин, В. Г. Стариков, И. И. Фисанович, Г. И. Щедрин и многие другие, широко известны в. нашей стране.
      И вот к такому человеку я должен был прийти на инструктаж перед выходом в боевой поход. Мог ли не волноваться?
      Николай Игнатьевич встретил меня просто, даже как-то по-домашнему. Невысокий, но плотный, он производил впечатление добродушного, обаятельного человека.
      Более двух часов я провел во флагманской каюте и вышел обогащенный бесценным опытом, добрыми советами. Виноградов детально растолковал мне особенности управления подводной лодкой серии М. Объяснил, каким образом надо всплывать и как погружаться, когда на море волнение. Поделился боевым опытом подводников Северного флота.
      Подробно остановился адмирал и на взаимоотношениях командира со своим экипажем. Он внушал мне, что в самых сложных условиях командир должен сохранять спокойствие, не терять здравого смысла. Не раз повторял, что воля и решимость командира прямым образом сказываются на моральном состоянии экипажа. Пожелал счастливого плавания.
      И вот первый самостоятельный боевой поход. Базу покинули глубокой ночью. Шли вслед за ледоколом. Зима в тот год стояла суровая, и без ледокола на чистую воду - не пробиться.
      Потом ледокол ушел. Лодка погрузилась и направилась в назначенную нам позицию. Началось патрулирование.
      Вспоминая сейчас это плавание, я думаю, каким же оно было тяжелым! Непрерывные штормы. Как ни всплывешь - снежная пурга. Не видно ни зги.
      Мореходность "малютки" была невелика. В шторм трудно было находиться на поверхности. Волна валила подводную лодку с борта на борт, а порой полностью закрывала ее. На мостике приходилось привязываться, чтобы не смыло за борт.
      После всплытия на морозе надстройка ограждения мостика покрывалась ледяной коркой. Одежда быстро промокала, потом замерзала и становилась как панцирь. Особенно тяжело было вести наблюдение: глаза разъедала соленая вода. Сигнальщики из-за сильного напряжения зачастую поднимали ложную тревогу: им мерещились проблески огня или неясные силуэты кораблей. Происходило это потому, что "малютка" то взлетала на гребни волн, то проваливалась между ними.
      Обходя однажды отсеки лодки, я остановился в шестом электромоторном. На вахте - краснофлотец Хамид Гибитович Хаснулин. В отсеке стоять невозможно - он слишком мал. Швыряет с борта на борт, вверх и вниз. "Как же стоите?" спрашиваю краснофлотца. "А я не стою, я лежу!.. Так удобней следить за приборами. Ногами упираюсь в переборку, руками держусь за поручень главного распределительного щита". - "А не уснете? Ведь на вахте надо стоять, а не лежать". - "Нет, товарищ командир, этого не случится". И действительно, ни разу не подводили электрики. При срочном погружении всегда вовремя давался полный ход, чтобы лодка могла стремительно уйти под воду.
      Мы пробыли на позиции дольше установленного для "малюток" времени. Но фашистские эскадренные миноносцы в районе так и не появились. Не обнаружила их и сменившая нас на позиции лодка "М-102" под командованием капитан-лейтенанта Николая Степановича Лескового.
      Позже выяснилось, что гитлеровцы отказались от своей затеи атаковать базу надводными боевыми кораблями. Все надежды они возложили на подводные лодки.
      Было известно, что в то время фашистское военно-морское командование сосредоточило в Балтийском море до 15 подводных лодок. Однако мы не предполагали возможности их прорыва в Финский залив. Первые тревожные признаки появились осенью 1944 года, когда один за другим в районе пролива Бьёркезунд оказались подорванными два наших катера МО, а вскоре и третий. Судя по всему, их атаковала подводная лодка, хотя морские охотники - отнюдь не те цели, на которые стоило расходовать торпеды. То ли командир фашистской лодки спешил обозначить боевые действия, то ли испытывал новое оружие. Как выяснилось впоследствии, лодка была вооружена торпедами нового образца - акустическими, самонаводящимися на шум винтов корабля-цели.
      В общем - стало ясно: в Финском заливе действуют неприятельские подводные лодки. Мы с противником как бы поменялись ролями. В кампаниях 1942-1943 годов наши лодки стремились во что бы то ни стало прорваться из Финского залива в Балтику, чтобы топить вражеские суда. Теперь фашистские подводники пытались прорваться из Балтики в Финский залив, чтобы действовать против советских кораблей и транспортов.
      Надо сказать, гитлеровцы были в более выгодном положении, чем мы. Расположение своих минных полей они знали точно, а наши мины были в основном выставлены против надводных кораблей.
      Как только командование флота установило, что вражеские подводные лодки находятся в Финском заливе, сразу были приняты необходимые меры: усилена противолодочная оборона, удвоена бдительность дозорных кораблей.
      Вскоре одна из лодок была обнаружена и потоплена катером "МО-103", которым командовал старший лейтенант А. Коленко. Немецкую лодку подняли и привели в Кронштадт. Она находилась в доке. Перед уходом в Финляндию в ноябре 1944 года мне довелось побывать в доке и осмотреть лодку.
      Зрелище было впечатляющим. Коленко добился прямого попадания большой глубинной бомбы. Через огромную пробоину в районе дизельного отсека можно было свободно попасть внутрь прочного корпуса. Из экипажа потопленной лодки спаслось шесть человек, в том числе и командир капитан-лейтенант Вернер Шмидт. Говорили, что он будто бы из летчиков и попал на подводный флот после окончания краткосрочных курсов, так как у гитлеровцев ощущалась острая нехватка подводников. Шмидт и рассказал, что "У-250", которой он командовал, имела задание атаковать наши корабли самонаводящимися акустическими торпедами.
      В переписке главы Советского правительства И. В. Сталина с премьер-министром Великобритании У. Черчиллем есть письма, касающиеся именно этого оружия. Черчилль просил прислать одну из этих торпед, дабы английские специалисты попытались найти средства борьбы с ними.
      В документах, найденных на подводной лодке "У-250", имелась инструкция по использованию этих торпед. Немцы присвоили им название Т-5 "Цаункениг" и возлагали на них большие надежды в борьбе с противолодочными силами.
      Нам, командирам подводных лодок, давали для ознакомления перевод этой инструкции. Там же имелись указания по применению торпед Т-5 в операциях, проводимых по методу "волчьей стаи", при котором группы подводных лодок (до 20 единиц) действовали совместно.
      Учитывая обстановку, командование Балтийского флота поставило задачу усилить разведку, выявлять все попытки проникновения неприятельских лодок в залив. Перед боевым походом меня особо проинструктировали на этот счет. В случае появления лодки я должен был атаковать ее, а при невозможности осуществить атаку - немедленно донести об обнаружении лодки в штаб бригады.
      И такую лодку с помощью акустики мы обнаружили. Свирепствовал сильнейший шторм. "Малютка" шла на глубине. Казалось, ничто не предвещало особых событий, но вдруг акустик доложил:
      - Шум винтов по пеленгу 200 градусов.
      По единственному докладу нельзя сделать какие-либо определенные выводы шум ли это винтов корабля или подводной лодки. Аппаратура, которой была оснащена "малютка", не позволяла классифицировать шумы. Да и не так часто приходилось акустикам слышать шумы лодки в подводном положении. Однако наш акустик старшина 2-й статьи Меша, дав несколько пеленгов, уверенно доложил, что корабль идет в сторону Финского залива.
      Осмотр горизонта в перископ подтвердил, что надводных кораблей нет. Значит, акустик обнаружил подводную лодку противника. Но в то время мы не располагали оружием для подводного боя. И мне не оставалось ничего другого, как донести в штаб флота об обнаружении подводной лодки противника.
      На разборе боевого похода, проводившемся комбригом на плавбазе "Иртыш", которая тогда находилась в Хельсинки, в присутствии офицеров штаба и политотдела, а также других командиров лодок наше донесение было отмечено особо, действия подводной лодки в боевом походе и выполнение задачи оценены положительно.
      Кстати, разборы боевых походов на плавбазе "Иртыш" проводились регулярно и являлись хорошей школой для командиров лодок, особенно для таких молодых, каким в ту пору был я.
      Активно и целеустремленно проводилась среди подводников партийно-политическая работа. Она была призвана сплачивать моряков вокруг партии, воспитывать их в духе беспредельной преданности своему народу, готовности отдать все силы, а если потребуется, то и жизнь во имя свободы и независимости любимой Родины.
      Эта работа тесно увязывалась с боевыми задачами, стоявшими перед подводниками Краснознаменной Балтики. Подавляющую часть времени политработники находились непосредственно на кораблях и в подразделениях, где доходчиво пропагандировали боевой опыт передовиков, популяризировали наиболее отличившихся моряков и целые экипажи. Политработники воспитывали моряков на традициях флотской дружбы и товарищества, помогали им повышать боевое мастерство.
      Именно в те годы усилился приток в партию лучших подводников. Этому во многом способствовал авторитет коммунистов, которые всегда находились в первых рядах, там, где было труднее, и показывали в боях образцы мужества и самоотверженности.
      Мощным средством воспитания являлась флотская печать, успешно выполнявшая задачи, возложенные на нее партией. Писатели и журналисты рассказывали в своих статьях, очерках и корреспонденциях о героях подводных глубин, доходчиво популяризировали их боевой опыт.
      Все это, вместе взятое, сказывалось на росте политического сознания, на повышении морального духа моряков. И не случайно слава подводников Балтики росла с каждым днем.
      * * *
      Если в начале войны фашисты, надеясь на быстрый захват Балтийского флота, сократили до минимума перевозки морем, то в 1944 году, отступая, они пытались и морем эвакуировать в тыл войска, оружие, технику, стратегическое сырье. Тут уж, как говорится, не до жиру, быть бы живу. Но и на море им пришлось не легче, чем на суше.
      Вновь загремели взрывы на балтийских просторах. На разборах походов, в частных беседах все чаще упоминались имена героев. Добрая слава шла о командире родной мне "Щ-310" капитане 3 ранга С. Н. Богораде, потопившем 9 транспортов, о дерзких маневрах командира "К-52" капитана 2 ранга И. В. Травкина, о смелом и решительном командире "С-13" капитане 3 ранга А. И. Маринеско.
      Помощником на "С-13" служил мой сокурсник по командирским классам в Махачкале старший лейтенант Лев Петрович Ефременков. Как-то, беседуя с ним, я сказал, имея в виду Маринеско:
      - Командир у тебя какой-то молчаливый. Стеснительный, что ли? Может, и показалось. Я ведь впервые увидел Александра Ивановича в финском порту Турку.
      - Его надо видеть в море, - ответил Ефременков. - Более мужественного и грамотного моряка трудно найти. Ты ведь знаешь, иные командиры на берегу демонстрируют необыкновенную эрудицию, высокие командирские качества, а выйдут в море - абсолютные нули. У, Маринеско все наоборот.
      Эта характеристика, данная моим товарищем, вскоре блестящим образом подтвердилась. В начале сорок пятого года Маринеско потопил один за другим два крупных фашистских корабля - океанский лайнер "Вильгельм Густлов" и вспомогательный крейсер "Генерал фон Штойбен".
      Не преувеличивая, скажу, что весть об этой победе облетела весь мир, ведь только на "Вильгельме Густлове" находились экипажи, подготовленные примерно для тридцати подводных лодок. Известно, что, узнав об этой тяжелой катастрофе, Гитлер приказал расстрелять командира конвоя, в составе которого шел лайнер. В Германии был объявлен траур.
      В нашей бригаде служили и другие отличные командиры, которые для нас, молодых офицеров, едва становившихся на ноги, служили прекрасным примером. Мы жадно впитывали их боевой опыт и старались применить его на практике...
      Кроме первого боевого похода я на своей "малютке" совершил еще два. В начале сорок пятого года - из Хельсинки в район Вентспилс (возвратились мы в Турку). Затем в феврале - в район Лиепаи, где была прижата к берегу так называемая Курляндская группировка.
      Оба похода проходили в условиях непрерывных штормов. В одном из них лодка получила ряд повреждений, и ее поставили на непродолжительный ремонт в Турку. Планировалось, что в начале апреля выйдем в море. Однако ремонт несколько затянулся. Получив накануне боевой приказ, я на рассвете 9 мая вышел в свой последний боевой поход из порта Турку.
      Развернув лодку на реке Аура-Йоки, вступили в кильватер большому охотнику, которому предписывалось сопровождать нас до точки погружения. Мы двинулись в направлении маяка Утэ.
      Около 17 часов, незадолго до погружения, на мостик спешно поднялся помощник командира лейтенант Ярушников, являвшийся одновременно и шифровальщиком.
      - Срочная радиограмма из штаба, - доложил он.
      - Раскодируйте ее, да побыстрее, - приказал я, размышляя, что могло случиться.
      Текст радиограммы гласил: "Война окончена. Возвращайтесь в базу. Повторяю для ясности: возвращайтесь в базу. Верховский".
      Трудно передать, какая буря чувств нахлынула на нас. Уже на обратном курсе я обошел отсеки и поздравил членов экипажа с победой. Внутри прочного корпуса подводной лодки гремело мощное "ура".
      Мы шли в Турку. Многое я тогда передумал, находясь на ходовом мостике. Но мысли неизменно возвращались к одному: войне конец! Что же сейчас творится там, на берегу, во всей стране. Сколько должно быть ликования, сколько восторга!
      Около 21 часа на мостик, испросив разрешения, поднялся взволнованный радист старшина 2-й статьи Кусайло.
      - Товарищ командир, Москва салютует победе!
      - Свободным от вахты - наверх! - приказал я, доставая ракетницу.
      И вскоре небо над пустынными балтийскими просторами расцветилось гирляндами разноцветных огней. Не жалели ракет и на сопровождавшем нас большом охотнике.
      Какое же это счастье - мир!
      Взгляд сквозь годы
      Когда думаешь о том, какими подводники вступили в войну и какими закончили ее, то замечаешь огромный качественный скачок, который был сделан в ходе боевого совершенствования. Этот скачок был, конечно, немыслим без развития техники и оружия, а также без поисков и дерзаний самих подводников. В схватках с противником они, как и воины других родов войск, проявили беспримерное мужество и патриотизм, мастерство и настойчивость в выполнении боевых задач, показали себя и творцами новых тактических приемов.
      Мне бы хотелось коротко рассказать и о том, что было внесено нового в тактику подводной войны, и о тех, кто были новаторами в этом деле, уделив особое внимание командирам кораблей. Я не мог бы сделать это тогда, в сорок пятом. Понадобились годы, чтобы изучить и проанализировать факты, прочитать большое количество публикаций, встретиться и поговорить со многими ветеранами и взглянуть на пройденный путь не только с вершины прожитых лет, но и с той высоты, до которой прошагал по многим ступенькам служебной лестницы.
      Военные говорят: ничто не меняется так быстро, как тактика боевого применения оружия. Подобное утверждение имеет под собой почву. Взять хотя бы использование торпедного оружия. До войны и в самом ее начале подводники атаковали противника одиночными выстрелами. И сразу выяснилось, что в этих случаях расход торпед на каждый потопленный корабль или судно чрезвычайно высок. Поэтому встала задача повысить эффективность атак, и прежде всего путем усовершенствования тактики использования торпед.
      Проблему, разумеется, решал не один человек. Мне, например, известно, что существенный вклад в это дело внес известный специалист в области тактики боевых действий подводных лодок - доктор военно-морских наук, лауреат
      Государственной премии контр-адмирал Анатолий Владиславович Томашевич. По его трудам практически обучался весь командный состав наших подводных сил того времени. Томашевич создал таблицы маневрирования и стрельбы подводных лодок, которые в годы Великой Отечественной войны сыграли исключительно большую роль.
      Внесли свою лепту в поиски нового метода и командиры лодок. В морских глубинах они проверяли теорию практикой, вносили свои изменения, поправки. Так родились методы залпового использования торпед и с временным интервалом. Основное преимущество тут -заключалось в том, что компенсировались и, следовательно, сокращались возможные ошибки при определении элементов движения цели. Это преимущество оказалось существенным. Ведь в то время еще не было торпедных автоматов стрельбы и расчеты, а также определение элементов движения цели - курса, скорости, дистанции - производились в основном по таблицам. Для этого приходилось имперически сопоставлять пеленга и дистанции до корабля-цели, величину изменения пеленга и расчетную величину с табличной. Именно так расчет центрального поста готовил для командира корабля данные для стрельбы. Этот процесс был не простым, особенно если цель маневрировала противолодочным зигзагом или шла в охранении. Залповый метод и стрельба торпедами с временным интервалом резко повысили результативность торпедных атак. Этот метод послужил также толчком для дальнейшего развития творческой мысли: родилась идея поражать одним торпедным залпом две, а то и три цели одновременно.
      Сначала, правда, немногие из нас думали о реальной возможности таких атак. Но наиболее пытливые и инициативные командиры подводных лодок уже прикидывали, что путем расчетливого маневрирования и выпуска торпед с таким расчетом, чтобы они пересекали курсы нескольких кораблей в конвое, можно одновременно поразить несколько целей.
      14 января 1942 года командир подводной лодки "С-102" Северного флота капитан-лейтенант Л. И. Городничий, выполнив точно рассчитанный маневр, четырехторпедным залпом уничтожил два тральщика из состава конвоя.
      У нас, на Балтийском флоте, успешную атаку одновременно по двум целям осуществил в сентябре 1942 года командир "Лембита" капитан-лейтенант А. М. Матиясевич.
      Прибывший с Тихоокеанского флота на Северный капитан 3 ранга Л. М. Сушкин, командовавший подводной лодкой "С-55", одним четырехторпедиым залпом отправил на дно два фашистских транспорта.
      Не с каждым из этих офицеров мне довелось познакомиться. А вот подводного аса капитана 3 ранга В. А. Тураева я знал неплохо, поскольку служил, с ним в одной бригаде.
      Среди подводников-балтийцев он был известен как человек ищущий, неугомонный. Поэтому я не удивился, когда с Северного флота (куда был переведен Тураев) поступило сообщение, что именно он, командуя лодкой "С-104", одним залпом утопил три корабля противника. Произошло это 20 июня 1944 года. Те, кто знает, какое требуется терпение и выдержка при производстве атак, поймут, сколь значительным был успех этого командира.
      Тураев осуществил и самый продолжительный за годы войны боевой поход советской подводной лодки. Произошло это во время его службы на Балтике. Тогда он командовал подводной лодкой "С-12". Поход продолжался 60 суток - с 20 сентября 1942 года по 18 ноября 1942 года.
      В связи с этим, видимо, полезно вспомнить, что история длительных плаваний берет свое начало еще с довоенных времен. В середине тридцатых годов в нашей стране зародилось стахановское движение, в основе которого лежали дерзание, ломка установившихся взглядов и представлений. Шел массовый штурм новых и новых рекордов. Гремели имена Алексея Стаханова, Александра Бусыгина, Петра Кривоноса. Тогда-то и созрела мысль, что в военной области тоже можно пойти путем стахановцев, У подводников, например, бытовало мнение, что из техники можно выжать больше, чем предусмотрено спецификацией.
      Миссию первопроходца осуществил экипаж подводной лодки Тихоокеанского флота "Щ-117". Командовал ею Николай Павлович Египко, о котором я рассказывал в начале книги. Комиссаром на лодке был Сергей Иванович Пастухов.
      Автономность плавания, как известно, для "щук" была установлена двадцатисуточной. Встал вопрос: а могут ли лодки такого типа пробыть в отрыве от баз дольше этого срока? 11 января 1936 года "Щ-117" вышла в море и пробыла там 40 суток, то есть вдвое больше нормы.
      Что греха таить, некоторые моряки сомневались в необходимости подобных экспериментов. Им казалось, что подобная погоня за рекордами вряд ли имеет практический смысл. Но вот грянула война. В Финском заливе оказались закупоренными подводные лодки Балтийского флота. Для того чтобы действовать на морских коммуникациях врага, им необходимо было как бы уйти за линию фронта и длительное время находиться в отрыве от баз. Вот тут-то и пригодился в определенной мере опыт "Щ-117".
      В годы войны были осуществлены беспримерные для того времени походы подводных лодок с Тихоокеанского флота на Северный. Дальность этих походов была равна кругосветному плаванию. Лодки пересекли два океана и девять морей. И в этом случае опыт плавания "Щ-117" сыграл свою положительную роль.
      Таким образом, сама жизнь показала, что стоит производить эксперименты, стоит смело использовать технику в самых сложных условиях, выжимать из нее все возможное. Именно в этом заключалось максимальное приближение боевой подготовки в мирное время к той реальной, которая может возникнуть в войну.
      Трудно перечислить все то новое, что было внесено советскими подводниками в тактику действий подводных лодок. Да я, собственно, и не собираюсь этого делать. Тема настолько обширна, что вряд ли может вместиться даже в отдельный капитальный труд. Отмечу только, что и постановка минных заграждений, и атаки со всплытием с одновременным использованием артиллерии - все требовало инициативы, творчества, решительности.
      Хочу кратко остановиться на эволюции применения акустики. Когда в начале войны стало известно, что командир "М-172" капитан-лейтенант И. И. Фисанович прорвался в изобилующий навигационными опасностями, расположенный на Крайнем Севере залив Петсамовуоно, потопил там крупный транспорт, а затем, ориентируясь только по данным гидроакустики, вышел из залива, - это казалось если не чудом, то крупным достижением.
      Затем, по мере совершенствования гидроакустики, все чаще стали говорить о бесперископных атаках, об атаках из глубины. Тут уж от командиров потребовалось не только большое мастерство, но и творческий подход к использованию аппаратуры. Потребовался также высокий уровень подготовки гидроакустиков, от которых зависел успех атаки. И высокое мастерство было продемонстрировано на всех действующих флотах - Северном, Балтийском, Черноморском. Но лучших результатов добились североморцы, которые провели ряд опытовых учений подводных лодок. Инициатором этого был командир бригады Н. И. Виноградов.