Фэнтези 2007 [сб.]

      — Подумайте. Только подумайте, — злорадно добавил Спиллеринг, — заодно и о том, что пиратскому капитану может надоесть торчать у ваших ворот. Под солнцем-то... Тарк, вы же не хуже меня знаете, что за нрав у этих людей.
      — Молчать, ворона! — повторил комендант, но уже без прежней уверенности в голосе. — Подождет твой пират!
      — Что ж...
      Комендант марейнского форта, старший хорунжий Тарк озадаченно уставился на принесенную Муреной — и уже полупустую — винную бутылку.
      Предложенная чиновником сделка казалась слишком уж неправдоподобно выгодной, чтобы не таить в себе подводных камней. Так, мелкое служебное нарушение — а если покопаться в ворохе уставов, инструкций, указаний и прочего бумажного хлама, коим он как комендант должен руководствоваться, то сто к одному, что там наверняка сыщется что-нибудь подходящее к случаю. Да, слишком уж мелко, это вам не торговля казенным порохом или — комендант вздрогнул — упаси святой Чебур кому-нибудь прознать, интрижка с... т-с-с, забыть-забыть-забыть!
      Это с одного борта. А с другого — кроме губернаторского погреба, в Марейне розовое кантабрийское могло сыскаться разве что у двух-трех самых богатых купцов. И все эти хинки, возымей они желание повлиять на жизненный курс коменданта, без всякого труда могли бы проделать это, не нанося урон своим коллекциям.
      Нет, для ловушки приманка была слишком жирной. Как ни крутил ее старший хорунжий перед внутренним оком, она упорно казалась ему именно тем, чем назвал ее Мурена — шальной неслыханной удачей, подарком Девы Моря. Дурак-пират, не знающий — пока еще не знающий — подлинной цены захваченному грузу. Редко, но бывает, коменданту доводилось, и не раз, слышать истории похлеще. И про выброшенные за борт тюки с непонятным порошком, который в лавке торговца пряностями стоил едва ли не дороже своего веса в золоте, и про купленное за бесценок дикарское ожерелье с крупными, но тусклыми камешками... оказавшимися на поверку необработанными изумрудами.
      А подарки Девы Моря, как известно всем, нужно хватать — иначе обидчивая, как и все женщины, вершительница судеб отвернется, и тогда...
      — Ну, пойдем, глянем на твоего пирата.
      Вопреки опасениям чиновника, капитан Мэттон вовсе не казался особо страдающим от солнечных лучей. Пират, обняв очередную бутылку, восседал на раскладном стульчике, а перед ним стоял юнга, в одной руке державший зонт, а во второй — самодельный попугайский веер. На носилках около капитана ждали своей участи полная бутылок плетеная корзина и два бочонка.
      Зрелище это, вполне достойное кисти придворного живописца падишаха, вызывало преисполненные завистью взгляды не только у сгрудившихся в десятке шагов пленных иторийцев и конвоировавших их пиратов, но и часовых из-за решетки. Еще бы — последние хоть и находились в тени, но веер и уж тем более вино вовсе не числились среди предусмотренных уставом караульной службы предметов. Упущение... крайне досадное с точки зрения низших чинов колониальных полков и гарнизонов.
      Бдительность часовых, впрочем, оказалась вполне на уровне — по крайней мере, они расслышали шаги приближающегося коменданта и даже успели стать во фрунт.
      — Ваша грозность, за...
      — Как стоишь, вошь морская! — привычно рыкнул Тарк на вытянувшегося солдата.
      — Виноват, ваша грозность!
      — Открыть ворота, — приказал старший хорунжий и, обернувшись к Щеку, тоном ниже добавил: — Ну, заводи своих висельников. Поглядим.
      Комендант злился, хоть и не мог отчетливо выявить причину охватившей его злобы. Скорее всего, в этом была виновна царившая во дворе форта духотища, в сравнении с которой прохладный сумрак его кабинета выглядел сущими Благословленными Землями. Проклятый климат... проклятый мундир, казавшийся сегодня раза в два тяжелее обычного — должно быть, из-за пропитавшего его до последней нитки пота. Проклятые иторийцы... старший хорунжий, скорчив гримасу, торопливо зашарил по карманам — широкая рубленая рана на плече второго в связке пленного успела изрядно загноиться, и шедший от нее тяжелый запах привлекал мух, но никак не людей, пробиваясь даже сквозь надушенный платок. Мерзость... и просто удивительно, что парень каким-то чудом ухитряется идти без посторонней помощи. А следующий в связке, высокий, светловолосый, с кое-как перевязанным боком, еще и ухитряется волочь носилки с бочонком. Силен... да и вообще эти пленные больше похожи на солдат, чем на экипаж торгаша, хоть в рекруты забривай!
      — Товар и впрямь что надо, — пробурчал из-под платка Тарк. — Самое то для плантаций.
      — И не только для плантаций, хинк комендант. Эти парни способны украсить собой любой полк, ведь в бою каждый из них стоит пятерых.
      — А? Чего?
      До сегодняшнего дня старший хорунжий Тарк не относил себя к числу тугодумов. Однако сейчас у него возникли серьезные проблемы с увязыванием насмешливо-уверенного тона и внешности измазанного сажей мальчишки-юнги в единое целое.
      — Проблемы со слухом? — участливо спросил маленький наглец. — Я сказал, что в бою каждый из этих парней стоит пятерых. У вас в гарнизоне ведь как раз полтораста человек и есть, не так ли, хинк комендант?
      — Что...
      Договорить старший хорунжий не сумел — ему помешали. Юнга, все еще продолжая улыбаться, коротким, внешне даже и не очень сильным ударом рукоятью зонта разом выбил из легких коменданта весь имевшийся в них запас воздуха. Вдохнуть же снова Тарку не позволила обвившаяся вокруг его горла кандальная цепь.
      — П-простите... — жалобно проблеял Щек Спиллеринг, глядя, как разом избавившиеся от оков «пленные» ловко расхватывают содержимое одного из бочонков — гарпунные самострелы. — Что вы-ы-ы делаете?
      — А разве непонятно? — удивился юнга. — Захватываем форт.
      — Н-но... это ведь невозможно!
      — Разве? — приподнял бровь мальчишка.
      Ответа чиновника он, впрочем, не получил, и причина тому была весьма уважительна — Спиллеринг, выпучив глаза, медленно завалился назад... и песок у его затылка начал темнеть.
      — Похоже, вы проломили ему череп, мастер Мэттон. Старший канонир «Мстителя» безуспешно пытался изобразить нечто похожее на раскаянье.
      — Вы ж знаете, м'тан, рука у меня тяжелая.
      — Знаю, — подтвердил тан Диего Раскона.
      Когда старший хорунжий Тарк очнулся, бой за его форт почти закончился. Собственно, боя как такового и не было. Четверо солдат во внутреннем дворе и десяток изнывающих от послеобеденной жары часовых на стенах были, пожалуй, больше готовы к схватке с демонами из нижних миров, чем с невесть как оказавшимися внутри форта иторийскими моргвар-дейцами. Абордажникам «Мстителя» за последние две недели довелось сначала выстроить из наполненных землей корзин точную копию форта, а затем от рассвета до заката упражняться в его штурме — и в сравнении с большей частью разыгрывавшихся Диего сценариев реальная задача оказалась вполне простенькой.
      — Очнулись, хинк комендант?
      Это голос мальчишки, вспомнил Тарк, и правда — открыв глаза, он увидел перед собой того самого юнгу, по-прежнему чумазого. Только вот рваные штаны каким-то чудом превратились в новехонькие темно-синие панталоны, стоптанные башмаки — в ботфорты, а болтавшийся сбоку матросский нож стал длиной в добрый ярд и обзавелся эфесом.
      — Какого... — старший хорунжий хотел было потянуться к саднящему горлу — лишь затем, чтобы обнаружить свои руки надежно связанными за спиной. — Во имя Князя Ночи, что вы творите?
      — Берем ваш форт.
      — Что?!
      — Собственно, — Диего неторопливо, словно не замечая оставляемых пальцами следов, натянул батистовую сорочку, — мы уже почти закончили сие занятие. Осталась только одна небольшая проблема... из красного кирпича.
      — Ну да, — комендант хрипло рассмеялся. — Что, иторенский змееныш, твой коварный план дал осечку? Вы и ваши мерзавцы сумели пережать глотки часовым, но как только мои ребята поймут...
      — И пока этого не случилось, — перебил коменданта Диего, — я предлагаю вам признать себя побежденным и отдать вашим людям приказ выйти из казармы... без оружия и поодиночке.
      — Признать побежденным?! Ах ты, лживая...
      Маленький тан терпеливо дождался момента, когда поток извергаемых комендантом ругательств сошел на нет.
      — Жаль, — холодно произнес он. — Я надеялся, что у вас найдется хоть пара унций мозгов.
      — Полижи у меня промеж ног!
      — Брат Агероко!
      — У нас все готово, мой тан, — отозвался монах.
      — Действуйте!
      — Твоя мать была... — старший хорунжий замолк, с ужасом глядя на бочонок... второй бочонок, подтаскиваемый давешним светловолосым иторийцем к двери казармы. Судя по вздувшимся мышцам, бочонок был тяжелый... а судя по вьющемуся из отверстия в крышке синеватому дымку...
      — Эй, парни! Тут для вас подарок — доброе вино от нашего капитана! Держите крепче!
      Сопроводив бочонок этими словами, моргвардеец захлопнул дверь, отскочил в сторону и упал, старательно прикрывая голову. Мгновение, другое... грохнуло так, что, казалось, содрогнулась не только казарма, но и скала под ногами коменданта. Длинные алые ленты вырвались из окон, дернулись вверх — словно в такт отчаянному многоголосому вою изнутри... и пропали. Затем грохнуло еще раз, слабее — это провалилась вниз часть крыши. Сквозь образовавшуюся дыру к безоблачному небу лениво потянулся дымок — пока еще светло-серый, но становящийся все гуще и чернее.
      — Вы умеете летать? — неожиданно спросил Раскона. — Как летают птицы.
      — Нет, — растерянно отозвался комендант. — А...
      — Придется научиться, — спокойно сказал маленький тан. — И времени у вас на это совсем немного. Роаге, Нейс, тащите тана хорунжего на стену.
      Летать как птица старший хорунжий и не попытался. Он просто вопил — все полтораста футов, отделявших парапет от поверхности моря. Правда, до поверхности Тарк не долетел. Совсем немного, каких-то два-три дюйма — но эти дюймы представляли собой подводную скалу, наготу которой не успел скрыть начавшийся прилив.
      Поднявшийся следом за моргвардейцами Диего Раскона полет бывшего коменданта вниманием не удостоил — маленького тана куда больше занимало происходящее в гавани, где «Вспыльчивый» уже отошел от берега и сейчас как раз готовился к развороту. Миг, другой... белый с красным флаг исчез, сдернутый с топа одним сильным рывком — и почти сразу же налетевший бриз развернул тугой комок другого знамени. Алый костер на бело-голубом — боевой стяг королевского флота Итории.
      Раскона улыбнулся — ка-лейтенант не смог отказать себе в удовольствии расхохотаться в лицо врагу. Что ж, возможно, это и к лучшему — чем больше глаз будут вглядываться в ненавистный символ, тем позднее кто-нибудь обратит свое внимание на радужный отблеск в кильватере брига.
      — Батарея готова, м'тан!
      — Подождите, мастер Мэттон, — Диего, прищурившись, вглядывался в кажущиеся игрушечно-хрупкими корабли. — Сначала пусть Гарсиа отыграет свою роль.
      — Позволю заметить, м'тан! — канонир шумно откашлялся. — Правую часть гавани он по-любому не достает.
      — А мы?
      В голосе маленького тана явственно прозвучало сомнение. Хотя старший хорунжий не имел оснований жаловаться на слабость вверенного ему форта, большая часть доставшейся отряду Расконы мощи была для него бесполезна — тяжелые, способные насквозь простреливать гавань пушки караулили морской простор. Их перетаскивание требовало куда больше сил и времени, чем имелось в распоряжении Диего. По-иному обстояло дело лишь с полубатареей легких мортир, должных — согласно замыслу строителей крепости — служить угрозой тем, кто сумеет подобраться вплотную к стенам.
      — Мы добьем до них, м'тан! — уверенно заявил Мэттон. — Усиленный заряд в довесок к высоте... мы их достанем — и тогда-то эти птенчики под черным флагом запляшут тартанеллу по-настоящему.
      Хлопок, донесшийся со стороны гавани, был едва различим на слух — так же, как и взметнувшиеся над радужными пятнами языки пламени были почти незаметны на фоне солнечных бликов.
      — Вот сейчас — пора!
      Если пытаться искать подходящие аналогии, то можно сказать, что гавань Марейна сейчас весьма напоминала горящий бордель — как по характеру опасности, так и по реакции находящихся в порту на эту самую опасность. Пляшущий над волнами огонь сумели увидеть многие. Но увидеть — это всего лишь самая первая часть задачи, а вот сделать что-то, могущее уберечь корабль, большая часть экипажа которого в этот момент горланит песни в кабаках... кто-то пытался поднять якорь, кто-то жертвовал его Морскому Старцу вместе с цепью. А прилив был быстрее и первых и вторых — и сотни крохотных саламандр радостно вонзили огненные коготки в доски бортов.
      Однако еще до того, как огненная полоса коснулась первой жертвы, со стороны форта донесся глухой рев и четыре темных шара, словно кометы, перечеркнули дымными хвостами небо над гаванью. Недолетом рванула водную гладь лишь одна бомба. Вторая — с оглушительным грохотом лопнула на мостовой, изрядно пробороздив осколками фасады окрестных зданий. Оставшиеся же убедительно доказали сразу двум капитанам, что безопасных мест в Марейне более не имеется.
      — Брат Агероко, — с любопытством спросил тан Раскона, — вы когда-нибудь пытались спастись из горящего борделя?
      — Сожалею, мой тан, — невозмутимо сказал монах, — но я никогда не убегал даже из негорящего борделя.
      — Сожалеете?
      — Ну, — брат Агероко искоса глянул на небо, — я допускаю мысль, что подобный опыт мог обогатить мою духовную составляющую. Чем-нибудь,
      — Вот и мне, — вздохнул маленький тан, — не приходилось убегать из этих достопочтенных заведений. Увы, увы, увы. Мой скудный опыт побегов ограничен лишь несколькими спальнями... а это не совсем то.
      — Не совсем то, мой тан?
      — Любовникам знатной таны, — улыбнулся Диего, — как правило, давку в дверях организовать не удается... в силу своей одиночности... или просто малочисленности.
      Впрочем, — после недолгого раздумья добавил маленький тан, — мне как-то довелось услышать историю о трех братьях...
      — Так что же стало с тремя братьями? — осведомился монах полминуты спустя.
      — Братьев на самом деле было четыре, — хмурясь, произнес Раскона. — А вот бомб в нашем последнем залпе всего три... почему-то.
      — М'тан!
      Сейчас мастер Мэттон имел куда больше прав претендовать на роль демона, чем Диего — после камбузного «грима». Старший канонир не просто был покрыт копотью от сапог до макушки, но и дымился.
      — М'тан! Мортира...
      — Разорвало? — быстро спросил маленький тан. — Потери?
      — Один убит, один ранен... ну и контуженые. М'тан! — канонир покачнулся. — Если вы прикажете продолжать обстрел...
      — Запрещаю! — невыразительно-ровным тоном произнес капитан «Мстителя». — Продолжать обстрел запрещаю. Брат Агероко...
      — Я к раненому.
      — Хорошо. Сержант Гин...
      — Я здесь, мой тан!
      — Нам нужно продержаться еще... — Раскона осекся... шагнул вперед, одновременно вскидывая дальновзор... и обернулся к сержанту, даже не пытаясь скрыть радостную улыбку.
      — Нам не нужно держаться. Уходим прочь!
 

* * *

 
      — Это моя вина, тан капитан, — покаянно вздохнул сержант Гин. — Я должен был озаботиться поисками казны.
      — Ерунда, — Раскона пренебрежительно махнул рукой. — Главное, — голос маленького тана потеплел, — вы спасли корзину.
       —Мой тан, я...
      — Вы, — перебил сержанта Диего, — и ваши товарищи по возвращении будут представлены мной к «Искре отваги». А о деньгах не беспокойтесь. О деньгах стоит волноваться тому, кого мы ждем... точнее, — маленький тан привстал, — уже дождались. Ну-ка, парни, весла на воду — издалека видно, что наш гость не из тех, кто привык мочить ноги почем зря.
      Тан Диего, разумеется, шутил — впрочем, спускавшийся к берегу человек в бирюзовом камзоле не только скорбной гримасой, но и всем видом старательно пытался проинформировать окружающих о нелюбви к морским прогулкам. К сожалению, сопровождавшая его женщина не только хотела отправиться в морской круиз, но и весьма желала видеть человека в камзоле своим спутником... и то и дело подтверждала это желание уколом шпаги — а десяток идущих следом «пиратов» отмечал каждый из этих уколов одобрительными возгласами.
      — А вот и мы!
      — Тана ги Торра, — радостно воскликнул маленький тан, — вы даже не представляете, как я рад снова видеть в добром здравии вас... и, разумеется, вашего друга.
      — Нашего друга, — уточнила Интеко, подкрепив свои слова очередным уколом. — В шлюпку, красавчик, живо!
      — Как все прошло?
      — Легче легкого. Эти кретины, g'hanfo, носились, как стая безголовых куриц. Полгорода можно было украсть — и вторая половина так ничего бы и не заметила.
      — Вы еще ответите за все это! — процедил бирюзовый камзол. — Я непременно добьюсь...
      — Добьетесь-добьетесь, — перебил его Раскона. — Но — как-нибудь потом.
      — Тысяча проклятых демонов! — скорбная гримаса исчезла, будто стертая взмахом губки. — А ты еще кто, Ночной Владыка тебя забери, такой?
      Маленький тан приветственно взмахнул шляпой.
      — Тан Диего Раскона к вашим услугам. Что до вас, мой друг, то рискну предположить, что вы — не кто иной, как губернатор Муффин.
      — Раскона?! Диего Раскона?! Проклятье! Так вы не пират?!
      — Я имею честь быть офицером королевского флота.
      — Проклятье! — выдохнул губернатор, падая на скамью. — Иториец. А я-то думал... но вы, безумец! — неожиданно вскричал он, брызгая слюной. — Во имя вашего Великого Огня скажите, поведайте мне, зачем, ради чего вы все это затеяли?!
      — Охотно, — кивнул Диего. — Видите ли, тан губернатор, некоторое время назад моих ушей достиг слух, гласящий, что вы созываете поклонников Черного Петуха... дабы сделать им одно взаимовыгодное предложение.
      — Что за гнусная клевета...
      — Не перебивайте! — строго произнес Раскона. — Предложение это касалось, главным образом, колонии моего короля Пунта-ги-Буррика, имевшей несчастье быть расположенной поблизости от вашего Марейна. Думаю, нет, я уверен, тан губернатор, вы совершенно не представляете, как прекрасна эта земля, какие чудесные люди населяют ее... и я решил, что этот пробел в ваших познаниях нуждается в срочном исправлении.
      — В жизни не слыхал истории бредо... — услышав за спиной лязг выдвигаемой шпаги, Муффин оглянулся... встретился взглядом с Интеко.
      — Однако, какого... — тоном ниже пробормотал он. — Предположим, все так и есть. И что? Неужели вы хоть на мгновение могли решить, что ваша безумная затея увенчается успехом?
      Тан Диего Раскона удивленно приподнял бровь. Интеко Шарриэль ги Торра презрительно фыркнула. Моргвардейцы дружно заржали.
      — Ритм держать, крабовы выблядки! — прикрикнул рулевой.
      — Чему, чему вы смеетесь, недоумки? Сожгли дюжину пиратских посудин? Неужели вы не понимаете, что когда они настигнут вас, даже я не смогу...
      — Настигнет, простите, кто? — спросил тан Диего.
      — Погоня, болван, погоня!
      — Погоня? — задумчиво повторил маленький тан. — Какая еще погоня?
      — А ты протри глаза! — закричал губернатор. — И посмотри на пролив! Или ты думал, что устроенная тобой свалка горелых деревяшек перегородит его навечно?!
      — Нет, ну что вы, — обиженно моргнул Раскона. — Я надеялся совсем на другое. Перекрыть пролив должен был ваш форт.
      — Мой форт?
      Муффин в замешательстве оглянулся на форт. Затем перевел взгляд обратно на Диего... и на сидящего рядом с ним брата Агероко, который, словно не замечая ничего вокруг, полностью сосредоточился на какой-то деревяшке... круглой, с прорезями. Просто деревяшке, которую монах вертел в руке — и вдруг сломал.
      Позднее Интеко и Диего дружно упрекали монаха в неосторожности — а брат Агероко, в свою очередь, оправдывался тем, что знание истинных возможностей порохового погреба форта вообще-то входило в компетенцию Расконы. В любом случае все трое сходились на том, что увиденное ими в тот день зрелище было, пожалуй, одним из самых величественных в жизни — но вот расстояние до источника оного зрелища могло быть и побольше.
      Что-то большое и тяжелое — двое моргвардейцев уверяли, что это была пушка вкупе с лафетом — шлепнулось в двух десятках футов от их шлюпки. Второй повезло еще меньше — приводнившийся рядом валун лишил ее половины весел, а поднятый им фонтан залил шлюпку. Более мелкие камни вперемешку с горящими обломками падали везде — море выглядело, словно шел тропический ливень.
      Сила взрыва ужасала. Однако взглянув на пролив, тан Диего в первый момент решил, что именно эта сила нарушила его расчет — основная масса обломков была отброшена слишком далеко, и находившаяся практически под фортом двухмачтовая бригантина почти не пострадала.
      Еще мигом позже часть послужившей основанием для форта скалы вначале медленно, а затем все быстрее и быстрее заскользила вниз... и рухнула на бригантину точнехонько на грот-мачту, перерубив корабль с той же легкостью, как топор — гнилое полено. Столб воды и грязной пены взмыл вверх — а когда он осел, на поверхности виднелись лишь верхушки мачт.
      — Похоже на вулкан, не так ли? — заметил Раскона. — В Пунта-ги-Буррика есть несколько действующих вулканов, например, Эякуяль. У вас будет замечательная возможность познакомиться с ними, губернатор — благодаря вашей «удачной» идее.
      — Возможно, — губернатор тоскливо глядел на причудливо изогнутую серую колонну, основанием которой служили руины форта. — Сейчас, правда, моя идея не кажется мне удачной.
      — Полагаю, — усмехнулся маленький тан, — генерал-капитан Наваго будет весьма рад услышать от вас эти слова.
      — Вы отвезете меня в Сулитаяче? И что меня там ждет? Костер?
      — Отчего же. Тан генерал-капитан, сколько мне известно, человек не мстительный, а, — Диего выдержал паузу, — а жадный. Он скорее предпочтет устроить кровопускание вашему кошельку, нежели вам.
      Губернатор тяжело вздохнул.
      — Если бы вы только знали, чего стоило мне добиться этого назначения...
      — Я имею некоторое представление о цене вашей должности, — мягко сказал Раскона. — И потому вполне могу понять желание как можно скорее компенсировать этот урон... к примеру, отправив поклонников Черного Петуха в набеги на иторийскую колонию. А теперь правитель этой колонии возместит свой ущерб от пиратских набегов за ваш счет. Что-то в этом есть, не находите?
      — Ваша ирония не уступает в остроте шпаге, — мрачно отозвался губернатор.
      — Что ж... — добавил он после недолгой задумчивости, — удары судьбы, как учит нас великий Лакриций, достойно встречать с высоко поднятой головой. Я вижу, у вас в корзине...
      Маленький тан разом перестал улыбаться.
      — Не дам ни капли! — твердо сказал он. — Ваша проклятая затея, губернатор Муффин, и так обошлась дорого... для моего любимого вина!

Магический Детектив

Генри Лайон ОЛДИ
"Захребетник"

      Глаз за глаз. Зуб за зуб. Сколько дашь, столько и вернется. Добром за добро, злом за зло. Воздалось по заслугам. Баш на баш. И так далее. Что-то в этой общепринятой системе счисления мне всегда казалось неестественным. Хотя я так и не смог определиться, что именно...
Из записей Нихона Седовласца

CAPUT I,
в котором плещут волны и цветут дикие абрикосы, кричат чайки и торговцы, врачуются душевные раны и затеваются случайные знакомства, а также выясняется, что от вкуса халвы до звона клинков — девять с половиной шагов по прямой

      Солнце сияло. Море шумело. Бульвар Джудж-ан-Маджудж кипел жизнью.
      — Фисташки! Жареные фисташки!
      — Шербет! Вкусней поцелуя красавицы! Гуще крови героя! Дешевле чужого горя! Налетай, наливай...
      — Аи, кебаб! Вай, кебаб!
      — Дай кебаб!
      — Сувениры! На память! На добрую память, на вечную память!..
      — Перстни с джиннами! Лампы с джиннами! Кому город разрушить? Кому дворец построить? Кому в Дангопею слетать?
      — Халва! Идешь мимо, уже сладко...
      — Эй, зеваки! Эй, ротозеи! Отправляйтесь с Кей-Кубадом Бывалым в хадж по достопримечательностям! Дворец султана Цимаха! Руины Жженого Покляпца! Собрание мумий Бей-лер-бея! Кто не видел, зря жизнь прожил!
      — И вот этот кисломордый иблис, чья душа — потемки, чье сердце — омут смердящий, а руки подобны крючьям могильщика, и говорит мне скверным голосом: «Душенька, если вы согласитесь выйти за меня замуж, я буду счастливейшим человеком в мире...»
      — А ты?
      — А что я? Замуж-то хочется...
      На Востоке, как на Востоке, особенно в Бадандене. А уж если не спеша идти по знаменитому бульвару Джудж-ан-Маджудж, спускаясь к морю... Право слово, уважаемые, ничего в мире восточней не найдешь, хоть сто лет скачи в нужном направлении. Только зря время потратите.
      Судите сами!
      Родинки на щеках красавиц здесь похожи исключительно на комочки амбры. Тюрбаны на лысинах мудрецов возвышаются, как кипарисы в предгорьях ад-Самум. Доблесть воинов вопиет к небу, нега гаремов стелется ароматным дымом кальяна; любопытство приезжих расцветает алой розой в райском саду. Юноши в Бадандене стройны, как лалангское копье, мальчики прекрасны, как песнь соловья, а зрелые мужи рассудительны, как целый диван визирей, брошенных в зиндан за головотяпство.
      О халве уже можно не говорить.
      — Халва! Ореховая!
      — Халва-а-а! Фисташковая!
      — Подсолнечная!
      — Морковная!
      — С кунжутом! С сабзой!
      — По усам течет, сердце радуется...
      — ... ва-а-а-а!
      В кипении страстей, в облаке ароматов, под вопли торговцев и сплетни отдыхающих по бульвару шел молодой человек в камзоле цвета корицы, изящный и задумчивый. Дамы всех возрастов, пригодных для легкого флирта или любви до гроба, провожали его взглядами, за которые иной ловелас пожертвовал бы фамильным состоянием.
      Но объект дамского интереса шел дальше.
      Молодому человеку было слегка за двадцать, и он полагал себя циником.
      Циником в такие годы становятся, потерпев крах в романтическом увлечении, растратив казенные деньги или разочаровавшись в идеалах. Джеймс Ривердейл, виконт де Треццо — а именно так звали нашего молодого человека — приник к утешительным сосцам цинизма в связи с третьим вариантом.
      Еще недавно у него имелись идеалы.
      Дивные и возвышенные.
      И вот они рухнули, столкнувшись с действительностью.
      Едва оправившись от ран, в частности от перелома челюсти (увы, чаще всего идеалы, рушась, дают идеалисту по зубам!), он порвал с былыми соратниками, о чем уведомил их в письменной форме, ждал вызова на дуэль, не дождался, сутки выбирал между веревкой и ядом, не выбрал, купил себе два камзола, черный с серебром и цвета корицы, с золочеными крючками, и, наконец, спросил совета у горячо любимого дедушки: «Как быть дальше?»
      Дед, Эрнест Ривердейл, граф ле Бреттэн, который принимал живейшее участие в судьбе любимого внука и немало поспособствовал обрушению идеалов, в совете не отказал. Курорт, сказал дед, запой и любовница. Любовниц лучше две: молоденькую для куражу и зрелую для престижа. Еще лучше три, но тогда весь отдых пойдет грифону под хвост.
      — Но куда мне поехать?
      Выбор курорта для молодого человека оказался много сложней выбора между веревкой и ядом.
      — Езжай в Баданден, Джеймс. Там, где солнце кипит в крови, душа врачуется сама собой.
      Патриарх семьи хотел добавить, что в двадцать четыре года новые крылья у души отрастают быстрее, нежели хвост у ящерицы, но улыбнулся и промолчал. Он был мудрым человеком, Эрнест Ривердейл, мудрым, а главное — деликатным.
      Редкое качество для близкого родственника.
      А для родственника преклонных годов — редкое вдвойне.
 

* * *

 
      Дед оказался прав. Если по дороге из Реттии к границам Баданденской тирании Джеймс занимался самоедством и полагал, что жизнь кончена, то, уже проезжая над бухтой Абу-ль-Фаварис, молодой человек получил приглашение от усача-бахадура, героя Шейбубской баталии, разделить со «львами пустыни» казан плова. Здесь, в чудесном уголке природы, для военачальников, раненных в битвах за отчизну, указом тирана Салима ибн-Салима XXVI был обустроен парадайз с казенными красавицами и юными виночерпиями.
      Ветераны же, кейфуя, маялись неудовлетворенным чувством гостеприимства.
      Казан плова растянулся на неделю. Казенные красавицы обласкали гостя в полной мере, не взяв ни гроша. Завет деда о лечебном запое воплотился в жизнь с лихвой. И дальше Джеймс поехал изрядно утешенный, прославляя достоинства курорта в чеканных бейтах, принятых меж львами пустыни. Ко львам он с недавних пор стал причислять и себя тоже.
      Голова болела, рифма хромала, зато в сердце царила весна.
      Добравшись до Бадандена, он остановился в пансионате Ахмета Гюльнари. Цены за постой оказались умеренны, а радушие хозяина и расторопность прислуги — выше всяких похвал. Так не бывает, говорил здравый смысл. Что ж, значит, это чудо, отвечал Джеймс. Разве после всех мытарств я не заслужил маленького чуда?
      Скептически фыркнув, здравый смысл уступил место здоровому сибаритству.
      Жизнь стала определенно налаживаться. С любовницами Джеймс решил повременить, утомлен бурной неделей в бухте Абу-ль-Фаварис. Он бездельничал, спал до обеда, фланировал по бульвару в те часы, когда солнце милосердно к приезжим; принимал целебные грязевые ванны, затевал разговоры с незнакомыми людьми, болтая о пустяках и прихлебывая красное вино из глиняных чаш; раскланивался с привлекательными девицами и делал заметки на будущее.
      Короче, с пользой тратил часы досуга.
      Трижды в день он ел люля-кебаб, завернутый в тончайшую лепешку, шиш-кебаб на вертеле, политый кислым молоком, джуджа-кебаб из цыпленка, жаренного над углями из можжевельника, и «черную» похлебку на бараньей крови с кардамоном. В перерывах между этими трапезами он ел в разумном количестве нугу, рахат-лукум, козинаки и, разумеется, халву.
      О, халва!
      Возникало опасение, что новые камзолы придется распускать в талии.
      Один раз он заглянул в публичный диспутарий, где насладился спором тридцати улемов в полосатых халатах с тридцатью улемами в халатах из кашемира, расшитых шелком. Спор мудрецов шел о разнице между великим и низменным, как мнимой величине, и закончился общей дракой. Джеймс получил огромное удовольствие, разнимая улемов. Один из них, самый образованный, а может быть, самый буйный, оборвал ему с камзола цвета корицы один золоченый крючок.