Пенниройял-Грин - Ловушка страсти

И Женевьева прекрасно знала, что развалины в его усадьбах есть. Пусть даже одна, ведь, по слухам, он владел доброй частью всей Англии. Женевьеве было знакомо одно из поместий герцога, Роузмонт, и однажды, когда он объезжал свои далекие обширные владения, она отправилась туда. По меркам герцога, поместье оказалось на удивление скромным: дом из красного кирпича в Западном Суссексе посреди гряды волнистых холмов, окружавших озеро, где жили огромные злые лебеди, а ветви ив спускались до самой воды. Сад производил неизгладимое впечатление: множество похожих друг на друга цветов, фонтан, из которого похотливо ухмылялся каменный сатир, стоя на одной ноге и выпуская изо рта высоко в воздух струю воды.

Женевьева была очарована. Казалось, миниатюрная причудливая красота поместья совсем не вязалась с образом герцога, но обычно он проводил все время в Лондоне и скорее всего совсем позабыл о существовании усадьбы.

Мать понизила голос:

– Знаешь, он недавно стал свободным…

И тут Женевьева поняла, о чем думала Изольда.

И это было хуже простой прогулки.

– Мама, я себя ужасно чувствую, – поспешно ответила она. Что способно переубедить ее мать? – Мне кажется, я вот-вот потеряю сознание. – Женевьева не лгала, так что ей не придется брать на душу очередной грех. Как изобразить обморок? Она приложила руку ко лбу. Обычно обмороки начинались именно так. С трудом нащупала подлокотник диванчика и медленно опустилась на него.

Женевьева была небольшого роста, но крепко сложена. Она никогда в жизни не падала в обморок.

Мать прищурила глаза, так похожие на глаза дочери. От нее почти ничего не ускользало, и на этот раз она тоже осталась непоколебимой.

– Да, мне кажется, ты не в себе, Женевьева, но скорее всего причиной тому что-то съеденное за завтраком, если ты вообще ела. Ты вполне здорова, чтобы прогуляться с герцогом, и даже бледная ты выглядишь прелестно.

– Но, мама, у меня ужасная… – Что у нее должно болеть настолько сильно, чтобы можно было отказаться от прогулки, но в то же время избежать поспешного вызова доктора? Нельзя же сказать «душа болит». – Ужасная головная боль.

– Пока ты не докажешь мне, что у тебя нет руки или ноги и ты не в состоянии идти, Женевьева, эта прогулка состоится. Ты будешь мила с герцогом, поскольку он перенес потерю, постарайся утешить его. Пусть он забудет о случившемся.

– Но, мама, он… Я не могу…

– Он способен обеспечить тебе жизнь, к которой ты привыкла, и сделает честь нашей семье. Знаю, ты немного застенчива, милая, но это даже хорошо.

Мать с вызовом посмотрела на Женевьеву, словно говоря: «Я лучше тебя знаю, что тебе нужно».

Женевьева была сбита с толку. Как она не заметила этого прежде? Никто не знал. Никто не знал, что лучше для нее и чего именно она хочет. И почему все считали ее застенчивой? Она была совершенно другой. Скорее тихой, а не застенчивой.

Должно быть, у нее был испуганный вид, и мать вздохнула:

– Ради всего святого, любовь моя, мы ведь не собираемся продать тебя этому человеку. Всего одна прогулка. Это не значит, что после этого вы окажетесь связаны вечными узами, и я не из тех мамаш, которые привыкли решать судьбу детей, хотя я и не против немного вмешаться. В конце концов, у каждой женщины должно быть занятие, – мрачно добавила она.

– Где Оливия? – продолжала упрямиться Женевьева.

Оливия была хитрой. Она вполне могла прятаться сейчас за вазами с цветами и посмеиваться над Женевьевой.

Краем глаза Женевьева увидела входящую в дом миссис Маллин. Экономка остановилась в прихожей, задумчиво почесывая голову, явно недоумевая, куда отправить слуг.

Отец Женевьевы, Йен и герцог куда-то ушли. Посмотреть на лошадей, вне всякого сомнения.

Изольда вздохнула:

– Милая, прошу тебя…

И Женевьева с ужасом смотрела, как ее мать заломила руки.

Это было нечестно. В который раз Женевьева пожалела, что она не такая стойкая, как ее сестра. Несмотря на пережитую ею потерю, Женевьева не могла не сжалиться над матерью, которая так за всех них переживала. Изольда стойко и не теряя чувства юмора прощалась с сыновьями, уходившими на войну и отправлявшимися на виселицу, и испытывала настоящее отчаяние, глядя на оставшуюся в одиночестве Оливию.

Ради матери Женевьева пойдет на эту прогулку.

Она не обаятельна и не может поддержать интересную беседу, как Оливия, но она все равно пойдет рядом с герцогом.

Когда мать увидела ее смягчившееся лицо, она положила руку ей на колено и решила сделать уступку.

– Дорогая, тебе будет весело. Ведь Гарри с Миллисент тоже пойдут.

Глава 4

С первого взгляда девушка, которую Монкрифф собирался соблазнить и бросить, не показалась ему очень привлекательной, хотя, возможно, теперь выполнить поставленную задачу будет легче, чем он предполагал. Она была небольшого роста, бесцветной и простоватой. Да, у нее был приятный цвет лица и безупречная кожа, но возраст ее определить было трудно, поскольку в ней не было никакой яркости. Для прогулки она выбрала белое муслиновое платье в серую полоску и накинула на плечи шаль, крепко сжимая ее края бледной рукой. Она вела себя так тихо, что Монкрифф ничуть не удивился бы, узнав, что она немая.

На ее подругу, леди Миллисент Бленкеншип, было отрадно посмотреть. Это была пышная аппетитная девушка. Лорд Гарри Осборн и настороженный Йен Эверси – забавно было за ним наблюдать – тоже должны были идти с ними, а Джейкоб Эверси, выполняя роль хозяина, собирался показывать им дорогу.

Монкрифф не любил бесцельных прогулок. Он мог бы отказаться. У него был титул, а Эверси были очень вежливы. Скорее всего они бы во всем согласились с ним, возможно, даже начали бы воодушевленно распевать бессмертную песню о позорном спасении Колина Эверси от виселицы, хотя эти воспоминания и были им неприятны.

Но у Монкриффа была цель, поэтому он согласился, и все отправились посмотреть на развалины в поместье семейства Эверси.

– Дышите глубже, Монкрифф! Ничто не сравнится с запахом моря в осеннем воздухе Суссекса. – Джейкоб Эверси энергично зашагал вперед.

Несмотря на то что у Монкриффа было достаточно поместий по всей Англии, где он мог бы в свое удовольствие дышать свежим воздухом, большую часть времени он проводил под почерневшими от сажи и угля небесами Лондона.

Поэтому стоило ему сделать глубокий вдох, как он тут же закашлялся и остановился. Его с озабоченным видом окружили хозяева. Сквозь выступившие на глаза слезы он заметил их сочувственные лица. Краем глаза он увидел, как Йен Эверси пытается скрыть выражение надежды во взгляде.

Монкрифф предупреждающе поднял палец:

– Ничего, ничего.

– Это здорово прочистит вам легкие, Монкрифф. – Джейкоб Эверси терпеливо ждал. – Мы ведь вас не потеряем?

– Боже упаси! – наконец прохрипел Монкрифф. – Со мной все в порядке. Не стоит беспокоиться. Грязный лондонский воздух излечит все болезни.

Джейкоб Эверси хмыкнул:

– У меня есть сигары, которые могут его заменить. После прогулки я вас ими угощу. Как насчет игры в мушку сегодня вечером, ваша светлость? А потом суббота… Ребята, сообщите всем! – Джейкоб махнул рукой в сторону Йена и Гарри.

Гарри вежливо улыбнулся.

– По вечерам я не приемлю никаких иных развлечений, кроме карт, – серьезно ответил герцог, и старший Эверси рассмеялся.

Всем было известно, что герцог почти всегда выигрывает в мушку. И эту игру вряд ли можно было назвать достойной уважения.

– Вам нужна трость?

Какой тихий голос.

Герцог медленно обернулся, не веря своим ушам, и посмотрел вниз. Это была мисс Женевьева Эверси. Она говорила так вежливо и заботливо, словно боялась, будто герцог может споткнуться, если случайно наступит в колею, и им всем придется бежать за тягловой лошадью, чтобы его поднять.

– Ради Бога, Женевьева. Герцог в превосходной форме, – сердито отозвался Джейкоб Эверси, когда они начали подниматься вверх по дорожке.

Раздраженный тон отца не смутил Женевьеву. Несомненно, она к этому привыкла.

Возможно, герцогу пора приступить к выполнению своего плана.

– Он прав, мисс Эверси. Но ваша забота очень трогает, – мягко заметил он.

– Гарри! Посмотри на эту забавную белку! Такая толстенькая.

Леди Миллисент всю дорогу шла очень резво, но тут остановилась и указала на маленькую круглую белочку, которая беспокойно смотрела на них с ветки, быстро издавая раздраженные звуки, а потом сердито взмахнула хвостом.

– Я бы хотела ее нарисовать.

– Тут повсюду достаточно других белок, Миллисент, – суховато заметил Джейкоб.

И вот благодаря быстрым шагам старшего Эверси, стремлению Йена держаться подальше от Монкриффа и Миллисент, указывающей Гарри на каждую белку, герцог с Женевьевой отстали от остальных. Герцог недоумевал, идет ли она так медленно, беспокоясь о нем, словно он тяжелобольной человек.

Казалось, молчание ничуть не угнетало Женевьеву.

Несколько минут они молча спускались по дорожке, усаженной оголенными деревьями. Под ногами хрустели листья.

– Мне нравится бывать в этой части Англии. В нескольких часах езды отсюда у меня есть поместье.

Которое он не посещал несколько месяцев, потому что… А собственно, почему? У герцога было и другое поместье, значительно ближе к Лондону, но он предпочитал свой дом на Сент-Джеймс-сквер. В Роузмонте его преследовали воспоминания.

– Роузмонт, – тихо заметила Женевьева.

Герцог удивился.

Он не мог понять, нравится ли ему ее голос. Это был тихий низкий альт, очень утонченный. Но произнесла она всего лишь одно слово. За долгие годы герцог узнал, что по тому, как человек произносит слоги, можно понять, насколько он умен. Тут все дело было в уверенности.

Он убедился, что Женевьева не так проста.

– Вам известен Роузмонт, мисс Эверси?

– Да.

Герцог огляделся по сторонам. Кругом одни деревья и длинная дорога, позади мягкие округлые холмы. Типичный Суссекс. Он ждал.

– Прошу прощения, но на данной стадии нашей беседы я ожидал от вас некоторого разъяснения.

Герцог произнес эту фразу крайне сухо. Она должна улыбнуться. В конце концов, она должна постараться обворожить его. Хотя бы чуть-чуть. Он ведь герцог, черт возьми!

– Там очень мило. – Вот и все. Стандартный ответ. Возможно, Женевьева поняла его буквально.

Или она хотела таким образом положить конец другим подобным остротам.

– Вам понравился фонтан с дельфином? – спросил он, прекрасно зная, что такого водоема в Роузмонте нет.

– Фонтан с сатиром, – поправила его Женевьева.

– Вы помните сатира?

– Да.

– Того, который мочится в фонтан посреди круглой подъездной аллеи?

– Он выбрасывает изо рта струю воды.

Боже, она обескураживала его. Даже не вспыхнула, а ведь он говорил неподобающие вещи. Слишком она проста.

– Ах да, конечно! Я там давно не был, но теперь припоминаю, что этот сатир проводит время, как большинство мужчин, которые плюются, курят, бьются об заклад…

Женевьева даже не вздохнула. Но у герцога вдруг появилось впечатление, что она подавила вздох.

Он уже начал было подумывать, не ошибся ли – возможно, она все-таки глупа.

Или невыносимо чопорна.

Будет просто замечательно заставить ее сбросить свою маску.

Но с другой стороны, это может оказаться трудной задачей.

Впереди замаячила высокая фигура Йена Эверси, идущего рядом с отцом. Он посмотрел назад, перевел взгляд с герцога на Женевьеву, и на его бледном лице промелькнуло озабоченное выражение.

Герцог перехватил его взгляд и сурово посмотрел ему прямо в глаза.

Йен резко отвернулся и с отсутствующим видом ощупал свою спину, словно ожидая в любую минуту удара кинжалом.

– Вы были очень любезны, мисс Эверси, предложив мне трость. Доброта – весьма притягательное свойство. Это мне и хотелось бы видеть в моей будущей жене.

Ну вот. Он наконец-то сказал те самые слова, которые так жаждала услышать любая девушка.

– Моя сестра, Оливия, очень добра, – поспешно ответила Женевьева. – Она станет прекрасной женой.

Герцог прищурился. Впервые Женевьева говорила так оживленно.

– Правда?

– Оливия заслуживает хорошего мужа. Однажды ей уже не повезло в любви. Ей нужен супруг с высоким титулом.

– В качестве утешительного приза? – спросил он. Женевьеве удалось удивить его.

– Прошу прощения. У меня и в мыслях не было заставить вас повысить голос.

Что такое?

– Я никогда в жизни не повышал голоса.

– Просто вы заговорили на октаву выше, если вам будет угодно, – примирительно ответила Женевьева. – И вот сейчас тоже.

Герцог намеревался нарушить спокойствие Женевьевы Эверси, если, конечно, она была живым человеком. Либо у нее не было ни малейшего представления о том, как вести себя в обществе – вряд ли, учитывая ее воспитание, – либо она была просто-напросто кокеткой, по какой-то ей одной ведомой причине пожелавшей его унизить. Ей удалось завладеть разговором. И теперь герцог хотел вновь взять ситуацию в свои руки.

– На октаву выше… – притворно протянул он. – Хотите сказать, что я говорил как кастрат?

Ага, наконец-то! На ее бледных щеках выступил легкий розоватый румянец. Несколько мгновений она хранила молчание.

– Вам виднее, – наконец рассеянно ответила Женевьева.

Сузив глаза, герцог пристально взглянул на нее.

Но она смотрела прямо перед собой на дорогу, а затем опустила взгляд, когда к ним направился лорд Гарри, радостно махая ей рукой.

Женевьева подняла голову, с видимым усилием махнула ему в ответ, натянуто улыбнулась и снова опустила глаза.

И тут она так глубоко вздохнула, что у нее приподнялись плечи. Словно она собиралась с духом. Когда наконец Женевьева взяла себя в руки, ее уши были чуть порозовевшими. От холода или какого-то другого чувства?

– Просто если Оливия не может быть с тем, кого она любит, поскольку он исчез, словно проклятый трусливый…

Женевьева внезапно замолчала, словно ее одернули.

А жаль, поскольку в ее словах была такая очаровательная злость. Пожалуй, она вскоре и сама бы повысила голос.

Женевьева Эверси определенно заинтересовала герцога.

– Если она не может быть с тем, кого она любит… – подсказал он.

– Полагаю, она должна быть с кем-то… очень внушительным.

– Внушительным… – Герцог притворился, будто раздумывает. – Надеюсь, вы не обидитесь, но мне все время кажется, будто вы имеете в виду меня. Учитывая мой титул и богатство, меня можно назвать внушительным. И я действительно польщен услышать подобное слово в мой адрес.

Последовала пауза. Эта девушка действительно любила думать.

– Мы только что познакомились, лорд Монкрифф. Если бы я знала вас лучше, то могла бы выбрать другие слова для описания.

Какие изысканные и утонченные манеры, словно монастырское шитье.

И все же герцог мог поклясться: она выбрала это слово специально.

Теперь Женевьева смотрела себе под ноги. Ландшафт словно не интересовал ее или доставлял ей беспокойство.

И пока герцог наблюдал за ней, в его груди шевельнулось какое-то незнакомое чувство.

Ему было по-настоящему интересно, что она скажет.

Он видел лишь профиль Женевьевы Эверси. Можно было подумать, будто ей скучно. В отличие от подруги в ней не было ни капли живости.

– Вы только посмотрите на эту белку! У нее полосочка на спине! – послышался голос издалека. И тут же последовал восторженный вопль пышной леди Миллисент.

Джейкоб Эверси, Йен, лорд Гарри и леди Миллисент скрылись за маленьким холмом.

А герцог и Женевьева продолжали молча идти следом.

– Вы играете в азартные игры, мисс Эверси?

– Нет, – коротко ответила она.

– Жаль. Мне кажется, у вас подходящее выражение лица. Вы бы выиграли целое состояние.

Она быстро обернулась к нему, расширив глаза, но так же быстро отвернулась и взяла себя в руки.

Герцог изучал ее профиль. К сожалению, такой заурядный. У нее была прелестная кожа. Жаль, что настолько бледная, никакого румянца на щеках, и губы тоже какие-то бесцветные. Густые черные ресницы. О фигуре судить было сложно, поскольку Женевьева накинула поверх платья шаль. Темные блестящие густые волосы, собранные на затылке шпильками. Герцог пытался найти в ней хоть что-нибудь соблазнительное и не нашел ничего.

– А самое лучшее в азартных играх, мисс Эверси, – это то, что иногда вы выигрываете. Лично я выигрываю почти всегда.

В глазах Женевьевы на мгновение вспыхнул настороженный огонек. Ах вот оно что! Она заподозрила, что он собирается приударить за ней. Однако была твердо намерена сделать вид, будто ничего не понимает.

Очень интересно. Другого слова и не подберешь.

Как двадцатилетней девушке удавалось сохранять такое самообладание? Почему она демонстрировала его перед герцогом? Другие члены ее семьи подобным самообладанием не отличались. Ради всего святого, он же настоящий герцог и недурен собой. Одно его присутствие и репутация всегда находили у окружающих отклик, но ни разу он не сталкивался с равнодушием. Эта девушка была очень-очень странной.

– Благодарю за предложение, ваша светлость, но у моей семьи достаточное состояние…

– Правда? – произнес герцог таким тоном, словно слышал об этом впервые. Ему стало смешно.

– И я не одобряю азартных игр.

– Конечно же, время надо проводить только за почтенными занятиями.

Женевьева замолчала. Ее губы были плотно сжаты. Она снова сердится? Или просто пытается скрыть улыбку?

Девушка упорно отказывалась взглянуть на герцога, потом вздохнула.

Когда она снова заговорила, герцог с изумлением подумал, что не у него одного сегодня имеется определенная цель. Какую цель преследовала Женевьева?

– Для меня очень важно счастье Оливии. Я не могу представить, чтобы мужчина, который узнает ее поближе, не полюбил бы ее, – серьезно сказала она.

Герцог вновь подозрительно прищурился, но промолчал.

Мисс Эверси была не единственной, кто умел думать.

– Бескорыстие – еще одна весьма притягательная черта, – уверенно ответил он. – Возможно, одно из моих излюбленных качеств в женщинах. И когда кто-то ставит счастье близкого человека выше своего… перед этим просто невозможно устоять, – многозначительно добавил герцог.

Женевьева мрачно молчала.

И пока герцог шагал вперед, глядя в спины ее друзей, Джейкоба и Йена, с ним произошло нечто странное. Возможно ли, чтобы эта ноющая боль в солнечном сплетении на самом деле была вызвана радостью? А напряжение вокруг губ – всего лишь готовая прорваться наружу улыбка?

Женевьева упорно шла рядом с ним. Она то бросала на него взгляд, то отводила глаза в сторону. Герцог чувствовал ее суровую собранность. Она пристально смотрела на головы своих друзей – светлую и золотистую. Сама того не сознавая, тяжело вздохнула.

В этот миг она напомнила ему нетерпеливую лошадь.

Герцог подавил приступ смеха. Он вполне искренне радовался сложившимся обстоятельствам. Конечно, Женевьева никогда не выиграет. У нее прекрасное самообладание, но этот нетерпеливый вздох выдал ее. Он найдет трещину в ее броне, он будет умело отражать ее удары, он очарует ее. Ведь он всегда получал то, чего хотел. Однако сейчас герцогу было приятно встретить достойного противника.

Женевьева откашлялась.

– Да, Оливия тоже очень бескорыстна и много времени отдает общественной работе. Она активно участвует в жизни аболиционистского общества.

– Думаете, она с тем же рвением будет развлекать своего супруга?

Глаза Женевьевы удивленно расширились. Странно, но этот вопрос застал ее врасплох.

Она слегка запрокинула голову, задумавшись.

– Все считают Оливию очень красивой, – наконец ответила Женевьева.

Герцог коснулся пальцами губ, чтобы сдержать смех.

– Не сомневаюсь в этом. Я имел удовольствие видеть ее в бальном зале. Уверен, все Эверси очень красивы. – «Коварны, невоздержанны».

Брови девушки были прямыми, темными и тонкими, словно две черточки на бледном простом лице. Внезапно они чуть дернулись, словно она хотела нахмуриться. Герцог, затаив дыхание, ожидал ее следующих слов.

Но Женевьева промолчала.

Тогда он снова заговорил:

– Почему все решили, будто эти букеты предназначены Оливии? Полагаю, вам тоже присылают цветы.

Лично он в этом сомневался.

– Обычно их присылают Оливии, – хладнокровно ответила Женевьева. – После бала их так много.

– Уверен, у вас тоже достаточно поклонников.

Она снова вздернула брови. Герцог заметил, что Женевьеву беспокоят слишком явные комплименты. Впредь он будет осторожен.

– Естественно. – Женевьева ухватилась за его вопрос, возможно, желая отпугнуть его. – На балах меня едва видно за толпой молодых людей. Вам понадобится бита для крикета, чтобы их разогнать.

«Это не сработает, мисс Эверси».

– Но разве эти толпы не забрасывают вас цветами? Им бы следовало так поступать.

– Я часто получаю белые лилии, – спокойно ответила Женевьева. – Ромашки и нарциссы, белые розы и множество полевых цветов.

Бесстрастное перечисление.

– Действительно, похвальный выбор. И вам нравятся эти цветы?

– Мне нравятся все цветы, – уклончиво ответила она.

– Вы очень либеральны.

Кажется, Женевьева прикусила губу, чтобы не улыбнуться.

Он заставит ее улыбнуться, даже если ему придется умереть.

– Но всем ясно, что именно Оливия настолько живая и непосредственная, к тому же она очень страстная натура. Полагаю, цветы отражают восхищение этими свойствами, – пояснила Женевьева.

– Да, все это весьма похвальные качества для женщины, но я также ценю утонченность, – парировал герцог.

– И при этом в леди Абигейл Бизли не было ничего утонченного, – хмуро заметила мисс Эверси.

О Боже!

Герцог чуть не вскрикнул – удар пришелся в цель. Похоже, Женевьева может играть нечестно.

Воцарилось тяжелое молчание.

Леди Абигейл Бизли. Странным образом это имя заставило герцога почувствовать себя совсем беспомощным. На мгновение ему показалось, что ему совершенно нечего ответить.

Интересно, какие мысли приходили в голову мисс Эверси по поводу Абигейл Бизли? Имя Абигейл по-прежнему ассоциировалось у него с янтарными локонами в пламени свечей, чуть разнузданным смехом, телом, которому, как подозревал герцог, была неведома стыдливость. Таким, как у той смеющейся девушки Миллисент Бленкеншип.

И тут он увидел белые плечи, натянутую на грудь простыню и обнаженный бледный зад Йена Эверси, вылезающего из окна в темноту.

Впереди как ни в чем не бывало шагал долговязый бессовестный брат этой бесцветной девицы. Если бы сейчас у герцога было копье, он бы поразил его одним взмахом руки.

Внезапно Алекс заметил тягостный серый день, небо, натянутое над ними, словно крыша палатки. Ярость и стыд от предательства, нелепость своего положения вновь охватили его.

Он посмотрел на Йена.

«Я опозорю тебя. Я заберу у нее то, что ты забрал у меня», – подумал он.

– Я всегда полагала, что именно такое выражение, как у вас, появляется на лице мужчин, которые собираются убить друг друга на дуэли, – небрежно заметила Женевьева.

Значит, она следила за ним. Она была наблюдательной и умной, и внезапно это разозлило его. Некрасивые умные девушки стоили полпенни за дюжину, и герцог не желал, чтобы кто-то читал его мысли.

Он молча постарался придать лицу спокойное выражение вместо прежнего кровожадного.

– Вы любили ее?

Ради Бога! Любовь. Женщины играли с этим словом столь же непринужденно, словно с воланом для бадминтона. Кто-то должен научить их, что на самом деле это не волан, а граната. И какой у нее был мягкий голос при этом. Тем же тоном она спросила, не нужна ли ему трость.

– Это слово не игрушка, мисс Эверси, – еле слышно пробормотал герцог.

– Прошу прощения, я не поняла? – вежливо спросила Женевьева после минутного молчания – он было заподозрил, что ей стало скучно. Скорее всего ей было все равно, любил ли он Абигейл Бизли.

Мысли мисс Эверси явно витали где-то далеко. Вряд ли ей так уж интересно услышать его ответ, подумал герцог.

«Берегитесь, мисс Эверси. Я все больше и больше узнаю про вас».

Прежде герцогу всегда удавалось соблазнить женщину, а эта девушка тоже была всего-навсего живым существом. Скорее всего у нее было мало поклонников и еще меньше опыта в любовных делах. Однако за тихим нравом обычно скрывалась страсть. Он найдет способ освободить ее и взять свое.

Начищенные до блеска мыски сапог герцога пинали опавшие листья. Золотой, коричневый, рыжий дождь разлетался во все стороны. Голые осенние деревья отчаянно тянулись к небу, и он вдруг понял, что, несмотря на свой еще бодрый внешний вид и отменное здоровье, он тоже скоро встретит свои осенние годы.

– Честно отвечу на ваш вопрос, мисс Эверси: хотя наша разорванная помолвка стала темой для обсуждений в высшем свете, тем не менее следует принять во внимание, что подобный исход был поистине счастливым и для леди Абигейл, и для меня. Таким образом, наши сердца стали свободны, и теперь мы открыты для настоящей, счастливой любви.

«Вот вам, мисс Эверси!» Герцог был горд собой.

Полнейшая бессмыслица и вздор.

Правда, он упомянул слово «любовь», которое для женщин было все равно что блестящие побрякушки для сорок.

Женевьева ухватится за него. Ее голос снова станет мягким. Он найдет способ пробить ее защиту.

Мисс Эверси задумчиво вздохнула и медленно подняла голову. На гладком белом лбу появилась тонкая линия. Она хмурилась.

– Сердца? – задумчиво переспросила она.

Герцог рассмеялся.

На этот раз ему не удалось сдержаться. Когда она резко повернулась к нему, он сделал вид, будто закашлялся, но смех был искренним, и вызвала его Женевьева. Черт побери, в ее устах это звучало так, словно она сомневалась, есть ли у него сердце, но была готова потакать этому заблуждению.

Беда в том, что герцог в этом тоже сомневался. По крайней мере его сердце теперь было лишь сложным механизмом для снабжения организма кровью.

Женевьева снова замолчала. Она склонилась навстречу порывистому ветру, крепко придерживая руками шаль. Или слишком замерзла, или ей так легче было бороться со все усиливающимся осенним ветром, хотелось побыстрее догнать своих друзей, брата и избавиться от герцога.

Надо положить конец этой прогулке: он чувствовал, что она согласилась пойти на нее после долгой внутренней борьбы.

Герцог словно видел перед собой пони, упорно шагающего сквозь вересковые пустоши. Господи, какое прозаическое сравнение, а ведь ему надо предвкушать мысль о скорой гибели Женевьевы, иначе он никогда не выполнит свою задачу.

Что ж, тогда пусть будет изящный пони.

– Миллисент, взгляни на ту белку! – впереди раздался крик Гарри.

– Чем вы любите заниматься, лорд Монкрифф? – слишком уж весело спросила мисс Эверси, когда молчание стало неуютным.

Жалкая попытка поддержать разговор. Герцог рассердился, что она опять потакает ему.

– Вообще-то я неравнодушен к шлюхам…

Ее голова резко дернулась, словно от порыва ветра. Глаза Женевьевы стали огромными, темно-синими, почти лиловыми. Ее челюсть отвисла, и нижняя губа задрожала от ужаса или…

– К… шлюхам? – Она выдавила слово с таким отвращением, словно только что вдохнула дым горькой сигары.

Герцог чуть отпрянул и тревожно расширил глаза.

– Прошу прощения, я хотел сказать – к лошадям. Честное слово, мисс Эверси, – пробормотал он. – Что вы теперь можете подумать обо мне? – Он печально покачал головой. – Лошади. Такие животные с копытами, на которых можно скакать, делать на них ставки, вспахивать поле, запрягать в фаэтон и мчаться на головокружительной скорости.

Они продолжали идти, а Женевьева все смотрела на него. Огромные глаза сузились, они словно сверлили герцога проницательным синим лучом.

– А со шлюхами всего этого делать нельзя? – мягко спросила она.

Очередь герцога вздрогнуть от неожиданности. Усилием воли он заставил себя закрыть рот.

И вновь он видел перед собой лишь аккуратный профиль Женевьевы. Но когда уголки ее бледных губ сжались, он заметил ямочку. И теперь он был уверен, что она с улыбкой вступила в борьбу с ним.

Его сердце забилось быстрее.

– Возможно, это азбучная истина, – покорно произнес он, – но вряд ли какая шлюха согласится быть запряженной в плуг.

И герцог с восхищением увидел, как Женевьева с улыбкой проиграла битву.

Сначала улыбка появилась лишь в уголках губ и через мгновение осветила все ее лицо, словно рассвет. Лицо девушки переменилось. Нет, скорее, оно в этот момент стало настоящим, озаренным внутренним светом.

У нее были ямочки на щеках, чуть заостренный подбородок, элегантные скулы. Лицо в форме сердечка, с мягкими очертаниями, очень живое. Она вся светилась дерзким озорством.

В этот миг перед герцогом стоял совсем другой человек.

Пораженный, он смотрел на нее.

И вот улыбка исчезла, слишком быстро, как и положено рассвету, и Женевьева вновь замолчала.

И тут герцог понял нечто важное: что-то или кто-то заставил этот свет покинуть глаза Женевьевы Эверси. И до этой самой минуты он шел и разговаривал лишь с пустой оболочкой.

Поразительное открытие.

И возможно, очень полезное.

К ним уже направлялся Гарри в сопровождении Миллисент.

– Женевьева, тебе надо увидеть, как свет падает на развалины. Мне это напоминает Каналетто, которого мы все так любим!

Гарри и Миллисент посмотрели на герцога и вежливо улыбнулись. Он знал, что Каналетто был итальянским живописцем, но ему было все равно.

– Развалины впереди, – заверил его Гарри, а Миллисент живо кивнула. Словно пройти небольшое расстояние для него немыслимый труд.

«Развалины впереди». Герцог раздумывал, не окажутся ли эти слова пророческими, когда они поднимались по склону холма.

В этот день он больше не разговаривал с Женевьевой Эверси наедине.